Текст книги "Великая судьба"

Автор книги: Сономын Удвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

В жаркий солнечный полдень Максаржав слез с коня возле своей юрты. Родные высыпали ему навстречу. Цэвэгмид бросилась наводить в юрте порядок, дети застенчиво смотрели на отца, не осмеливаясь подойти. Вся семья была в добром здравии. «Хорошо, что у меня такая жена, на которую можно положиться, можно оставить дом, – подумал Максаржав. – Сразу видно, хозяйка заботливая и работящая: одежда на них хоть и небогатая, даже заплаты есть, но дети, и сама она, и старушка мать одеты чисто, и в доме все блестит».

– Достается тебе, наверное? – спросил он у жены.

– Да ничего, живем неплохо, а главное – дружно. Ты за нас не тревожься. Посмотри, сын-то какой большой стал. Ты бы поговорил с ним, наставил его как отец. Он у нас до развлечений да забав падок, а к делу-то не очень тянется. Как бы не разбаловался без отца. А тебе что приготовить в дорогу?

– Да что тут особенно готовить? Разве что смену белья. А больше ничего вроде и не нужно.

Максаржав навестил и Га-гуна. Поговорили о государственных делах, старый гун по-прежнему не скрывал своей неприязни к маньчжурам. Он откровенно рассказал Максаржаву, что поддерживает связь с единомышленниками.

– Хорошо, что ты заехал к нам, – говорил Га-нойон. – Не скоро тебе теперь доведется увидеть свою юрту. Прошло то время, когда тебе приходилось переписывать бумаги бестолковых чиновников, настала пора послужить на благо отчизны!

Максаржав рассказал, как по пути, в одном аиле, где они остановились на ночлег, он лишился всех своих серебряных вещей.

– Ну и простофиля же ты! – воскликнул Га-гун. – Надо было приказать, чтоб арестовали этих негодяев! Почему ты не написал жалобу? Воров немедленно заковали бы в цепи! Неужто у тебя на это ума не хватило?

Максаржав ждал именно такой реакции и только молча усмехнулся.

– Ладно, поезжай да поторопись! Небось тебя красотки заждались в дальнем краю, – пошутил нойон. – Но мой тебе совет – держись от женщин подальше, так-то оно вернее будет! – И, немного помолчав, он добавил: – Вон у столичных нойонов, видно, хмель до сих пор из головы не вышел – как поняли, что власть теперь в их руках, пир, я слышал, закатили на восемьдесят дней. Вот прохвосты! У нас здесь Очир-бээс тоже пустился в загул. Ну, тебе-то, я знаю, пировать не на что, да это и к лучшему. Есть, конечно, в столице и серьезные люди, такие, как чин-ван Ханддорж, Намнансурэн, Гомбодаш. Попадешь снова в Хурэ – побывай у них.

– Учитель, а почему бы вам самому не съездить в столицу да не показаться хорошему лекарю? – спросил Максаржав.

– Ничего, доскриплю как-нибудь. Кости вот болят, а так я еще ничего, на здоровье не жалуюсь. – И старик снова перешел на излюбленную тему. – Многие теперь чинов и должностей для себя добиваются. А как начнут интриги да наветы, глядишь – пропал человек. В любом деле, сынок, надо быть осмотрительным и осторожным. Не забывай об этом. В борьбе же с врагом будь смел и решителен. А уж мы тут будем денно и нощно молить богов, чтобы ты был здоров и невредим. Жена у тебя – прямо подвижница.

Максаржаву приятно было слышать эти слова.

– Давай-ка я провожу тебя, – сказал Га-нойон, вставая.

Максаржав распахнул перед стариком полость. Они подошли к коновязи, и тут нойон снова заговорил:

– У меня, сынок, есть несколько отличных скакунов. Один из них – твой. Выбирай сам. Советую взять вон того гнедого с лысинкой. Давно хотел тебе подарить его. Отличный конь, только сегодня поймали в табуне. Очень хорош!

Максаржав придирчиво осмотрел гнедого и остался доволен. Подарок старого нойона обрадовал и растрогал его.

– Благодарю вас сердечно, учитель. Век не забуду, что вы для меня сделали. А теперь возвращайтесь к себе, мне пора ехать. – Максаржав знал старые обычаи и понимал, что, если нойон останется возле юрты и будет смотреть вслед отъезжающему, он много потеряет в мнении людей.

– Ничего, ничего, – успокоил его Га-гун, зная, что Максаржав заботится о нем. – Счастливого тебе пути! – Он остался стоять возле коновязи. Подошли хатан и ее старая мать. Обе расцеловали Максаржава и тоже пожелали ему доброго пути. Максаржав вскочил на коня и тронул поводья. Подаренного скакуна вел в поводу адъютант.

* * *

В дальнем походе цирики развлекались как могли: загадывали друг другу загадки, рассказывали о своих родных кочевьях, ругали нойонов и богатеев. Так они проехали тридцать восемь уртонов. Максаржав и спал и ел вместе со всеми, ничем не выделяясь среди солдат. Отряд прибыл в Улясутай, где его встретили с почестями. Устроили небольшую передышку. Максаржав разослал гонцов в Засагт-ханскпй, Сайн-нойон-ханский, запад-нодюрбетский, захчинский, торгутский, мянгатский, злетский и восточнодюрбетский сеймы с приказом: собрать оружие, коней и продовольствие для армии и в пятидневный срок доставить все это в Зах-Булакский уртон – последний перед Кобдо. Оружие из арсенала бывшего улясутайского амбаня было реквизировано и отправлено туда же.

Было время, когда власть улясутайского амбаня распространялась даже на Великий Хурэ. Улясутайский Казенный городок – прямоугольная крепость с. четырьмя огромными воротами, со всех сторон окруженная рвом, заполненным водой. Если кого-либо из монголов приговаривали к смертной казни, амбань приказывал собрать всех жителей города к небольшому холму, на котором осужденному отрубали голову. Потому этот холм и получил название «головорубка». Но все это уже в прошлом. Амбань изгнан. А ведь не так давно летели из Улясутая в Пекин срочные эстафеты от наместника маньчжурского императора. Послание передавалось гонцу, который ждал на южной террасе, и, когда тот, вскочив на коня, отправлялся в путь, в крепости раздавался пушечный выстрел – знак того, что эстафета отправлена. Гонцу грозила смерть, если он не добирался до Пекина в три дня. Вот именно этих-то гонцов и казнили чаще всего на холме, именуемом «головорубкой». Между западной, торговой частью Улясутая и Казенным городком была проложена дорога, с обеих сторон обсаженная тополями. Во времена владычества амбаней по этой дороге не имели права ходить простые люди, будь то китайцы или монголы. Здесь имели право прогуливаться лишь амбань с женой и детьми или его гости. Через речку Завхан был перекинут мост, пользоваться которым разрешалось только чиновникам амбаня, владельцам крупных торговых фирм да еще приказчикам самой богатой из них – «Да Шин и сын». Северо-восточнее Казенного городка находился храм Гэсэра, еще подальше, в пади Солонь, – казармы китайского гарнизона. На юго-востоке от крепости был разбит парк, куда допускались только китайцы, там всегда звучала музыка, нередко устраивались танцевальные и театральные представления. Были в парке и торговые ларьки и закусочные, по аллеям прохаживались уличные девицы – все в городе было устроено по пекинскому образцу. Однако монголам эти радости были недоступны. «Вот если б у нас в столице посадить вдоль улиц деревья, как красиво стало бы!» – подумал Максаржав.

Как-то раз он спросил у местных нойонов:

– Где оружие, отобранное у китайцев?

– Оно спрятано в надежном месте и охраняется, – ответили ему.

– Сделайте вот что: десятки преобразуйте в стрелковые отделения, назначьте командиров. Полусотни станут отрядами, а четыре отряда составят полк. Полки будут посить название тех хошунов, из которых они набраны. Коней для каждого отряда надо подобрать одинаковой масти. Разъезжать без надобности поодиночке и разводить ночью костры запрещено! Позаботьтесь о том, чтобы люди привели в порядок одежду и обувь. Составьте списки, сколько у нас ружей и патронов.

День был теплый, и Максаржав сидел, засучив рукава и расстегнув хантаз, надетый поверх голубого чесучового дэли. В руках он держал лист бумаги, заполненный красными вертикальными строчками.

– К нам прибывает пополнение. Вот это хорошо! – воскликнул он, пробежав глазами бумагу, и велел созвать полковых командиров.

Вскоре командиры собрались.

– Солдаты не знают, как обращаться с пулеметами, – сказал он, – надо обучить их. И помните: если в кожух пулемета не залить воды, он придет в негодность.

Максаржав оставил при себе адъютантов – Далая, Ядамсурэна, Далху, Дамдина, Дэрмэна и Доржа, который был его земляком и знал множество местных наречий. Память у Доржа была замечательная: стоило ему хоть раз увидеть человека и поговорить с ним, как он навсегда запоминал его в лицо и по имени. Дорж был человеком степенным и бывалым. Максаржав поручил ему заняться караульной службой в лагере и отправкой людей в район Кобдо. Самому Максаржаву не пришлось пройти воинской выучки, и в настоящих боях он еще не участвовал, но ему с детства запомнились наставления отца, много узнал он и из рассказов гуна Дамдинсурэна во время долгого пути из столицы в Кобдо. Может быть, Дамдинсурэн отправился вместе с Максарнгавом в Западный край неслучайно: у него, опытного полководца, было чему поучиться.

Организовав сбор и обучение цириков в Улясутае, Максаржав, не теряя времени, отправился дальше – в Кобдо. Не доезжая последнего перед городом уртона, они разбили лагерь.

У маньчжурского амбаня был далеко идущий план: после отпадения Халхи сохранить за Китаем населенный малыми народностями Западный Алтай, подчинив его Синьцзяну. На этот счет уже были получены соответствующие инструкции из Пекина.

Как-то раз Максаржав и Дамдинсурэн беседовали, сидя в палатке Максаржава.

– Когда в 1690-х годах, – говорил Максаржав, – маньчжуры завоевали всю Монголию, Западному краю выпало на долю много мук и несчастий.

– Не скажи! – возразил Дамдинсурэн. – Вряд ли какая-либо часть Монголии столько выстрадала, сколько Восточный край, и особенно наша Барга. – Он горестно вздохнул.

Максаржав внимательно посмотрел на Дамдинсурэна – перед ним сидел сильный, решительный мужчина. Возможно, Дамдинсурэна и утомил долгий путь – от восточной окраины Монголии до ее западных пределов тысячи верст, которые он проехал в жару и холод с винтовкой за плечами, – но полководец казался бодрым и полным сил.

– Пожалуй, мне самому стоит съездить в город, ознакомиться с обстановкой, – сказал Максаржав.

– И я с тобой, – предложил Дамдинсурэн.

– Нет, на этот раз поеду один. Кобдо я знаю хорошо, там чуть не каждая собака мне знакома.

– Ты что, непременно в самом городе хочешь побывать?

– Нет, сначала взгляну на него с горы Ширэт-ула, а потом уж спущусь и рассмотрю поближе.

– Тем более мне будет полезно поехать, ты покажешь мне город.

На том и порешили. Они взяли с собой нескольких цириков.

Перед тем как отправиться в город, все переоделись в простые дэли. Максаржав и Дамдинсурэн оставили коней под надзором одного из цириков у подножия горы, а сами взобрались на вершину.

– Вон та дорога, что идет в западном направлении, – объяснял Максаржав, – ведет в Алаг-Толгой, а дорога к востоку от города – в Модон-Обо.

Город казался спокойным, никаких признаков тревоги или паники не было. Единственное, что заметил Максаржав, – это необычное оживление в Казенном городке.

– Да, – задумчиво заметил Дамдинсурэн. – Крепость Казенного городка неприступна. Пожалуй, только птице удастся туда пролететь.

– Господин министр, – подал голос Ядамсурэн. – Глядите-ка, из города выехали трое конных.

– Одеты в серое... Может, это китайцы? – предположил Дамдинсурэн.

– Пожалуй, так оно и есть, – согласился Максаржав. – Гуськом едут, направляются вроде к западной дороге. Сейчас мы их перехватим.

– У нас еще не все силы подтянулись. Если в Казенном городке что-нибудь заподозрят, нам несдобровать, – возразил Дамдинсурэн.

– Ничего, я думаю, до настоящего сражения дело не дойдет, зато от китайцев мы можем кое-что узнать. Пошли вниз, к коням.

Вскоре вся группа была уже у подножия горы. Максаржав отдавал распоряжения:

– Вы двое отрежете дорогу к городу. А вы, – обратился Максаржав к двум другим цирикам, – езжайте в юго-западном направлении, сделайте вид, будто спешите куда-то и до китайцев вам нет никакого дела. Мы же с тобой, Дорж, поедем им навстречу. Одного человека оставим здесь; если из города покажется отряд на выручку тем троим, пусть дозорный скачет в лагерь и сообщит нашим. Как только я подам знак – подниму руку, – все должны тотчас поспешить ко мне. Следите за нами в оба. Надо захватить китайцев живыми. А сейчас быстро по местам! Кажется, они что-то заподозрили. Спрячьтесь под обрывом у берега. Пусть отъедут подальше.

Максаржав с Доржем спустились к берегу. В отдалении не спеша, стараясь не отрываться от них, ехали, мерно покачиваясь в седлах, Дамдинсурэн и еще один боец. Китайцы были совсем рядом, когда Максаржав выскочил из укрытия.

– Руки вверх! – скомандовал он. – Стоять на месте!

От неожиданности китайцы растерялись, потом попытались снять винтовки, но люди Максаржава уже держали их копей под уздцы. Всадникам приказали спешиться и вскоре всех троих доставили в лагерь. На допросе двое из них отказались отвечать.

Цирики, которым не терпелось взглянуть на пленных, шумели, столпившись возле палатки.

– Всем разойтись по своим местам, – приказал Максаржав.

И тут один из пленных подал голос:

– Нам говорили, что у вас мало людей. Наше командование усиленно готовится к боевым действиям. Я слышал, будто на помощь нашему гарнизону движется большой отряд. Мы никак не предполагали, что ваши люди могут оказаться к западу от города, и потому ехали без опаски.

– Когда ожидается прибытие отряда? – быстро спросил Дамдинсурэн.

– Точно не знаю. Говорят, со дня на день. Мы как раз направлялись им навстречу, чтоб показать дорогу.

Больше пленный ничего не сказал.

Китайцев поместили между палатками лагеря, приставили стражу. Одному из цириков было велено накормить пленных.

– Мы еще получим с вас по счету, – сказал он пленным. – За торгутского Тумуржин-гуна и за Лхагву Засагт-ханского! Ведь это вы убили представителей правительства?

И тогда другой цирик произнес:

– А знаете ли вы, как они их убили? У живых вырезали куски мяса и поджаривали на их глазах.

Эти слова словно подлили масла в огонь. Цирики угрожающе зашумели.

– Но мы-то тут при чем? – воскликнул китаец, который дал показания.

– А что, он правду говорит, – послышался чей-то голос. – Может, они такие же бедняки подневольные, как и мы. Это злодейство – дело рук амбаня и его приближенных.

Услышав шум, к цирикам подошел Дорж.

– Вы что, не слышали, что оба министра приказали оставить пленных живыми? – крикнул он.

Один из солдат, возмущенный, негодующий, поплелся к своей палатке, ворча на ходу:

– А чего с ними цацкаться! Они уже все сказали, что знают, больше от них все равно никакого проку.

Ночью, несмотря на выставленную охрану, китайцев все-таки прикончили – тихо, без единого выстрела, и никто не знал, кто и когда.

* * *

На другой день караульные задержали и привели в лагерь неизвестного человека, одетого в рваный дэли и стоптанные гутулы. Как только караульные остановили его, он потребовал, чтобы его отвели к Максаржаву.

– Что за человек? – поинтересовался Максаржав, когда ему доложили о незнакомце.

– Довольно рослый, возле правого уха родинка, одежда потрепанная, – ответил начальник караула.

Максаржав, поспешно накинув дэли, направился к выходу, чем несказанно удивил караульного начальника. «Наверное, земляк», – подумал он.

– Где Дорж? – на ходу спросил Максаржав.

– Занимается учетом патронов.

Еще издалека Максаржав узнал задержанного и бросился к нему. Увидев Максаржава, незнакомец вскочил и тоже побежал навстречу. Сойдясь лицом к лицу, оба на мгновенье остановились.

– Бого! – воскликнул Максаржав. – Как ты сюда добрался?

– О Ма-гун! В добром ли ты здравии? – Того опустился на колени.

– Как у тебя дела? – Максаржав поднял друга, обнял и обернулся к окружившим их солдатам: – А вы идите, занимайтесь своими делами.

Он привел Того в свою палатку, распорядился подать чаю и накормить гостя.

– Ну, как там твои?

– Да ничего. Живем помаленьку. С одежонкой и обувью плоховато, а в остальном ничего. Узнал вот, что ты отправился в поход, решил идти с тобою. Как здоровье-то?

– Хорошо. А ты небось устал? Такая дорога!

– Чепуха, братец. Правда, присланная тобой подорожная не помогла мне. В одном хошуне меня остановили, стали допрашивать, а подорожную порвали у меня на глазах. Так и пришлось мне топать пешком, да к тому же чуть ли не голому да босому. Случится, добрые люди покормят – хорошо, а другой раз и целый день приходилось голодным идти. Но теперь все уже позади, наконец-то мы встретились. Рядом с тобой и помирать не страшно. А уж коль придется помирать, так с честью!

«Да, досталось человеку, – думал меж тем Максаржав. – Мало видел он в жизни счастья. Никого у него нет, вот и решил, видно, быть всегда со мной. Уже и седеть начал, а ведь еще не стар».

– Знаешь, меня словно внезапно осенило – подумалось как-то, что веду я неправедную жизнь, и решил я искать правду. И тут я будто ото сна пробудился, отряхнул с себя все, о чем прежде мечтал, к чему стремился и за что страдал все прошлые годы. Вот почему я здесь...

За разговором Того не забывал с аппетитом уплетать принесенные для него кушанья. Гутулы, которые когда-то подарил ему Максаржав, были в сплошных заплатах, а чтобы они совсем не развалились, он перевязал их сыромятными ремешками. Подол дэли был изодран, будто его рвали собаки, вместо кушака Того перепоясался какой-то замызганной тряпкой. Голову он повязал куском когда-то белой, а сейчас почти черной от грязи материи. Войдя в палатку, он снял повязку и время от времени утирал ею струившийся по лицу пот. Волосы у Того были всклокочены, косичка растрепана, а на кончике ее болталась единственная медная монетка. Даже кресала с огнивом – непременной принадлежности каждого мужчины – у Того не было. И все-таки он был прежним, хотя и невероятно худым и изможденным.

Жестокую шутку, видно, сыграла с Того любовь. Каких только бед не выпало на его долю! Всю свою беспредельную любовь – бездонную, как море, огромную, как уходящая вершиной в небо гора, и неудержимую, как переполнившая сосуд вода, – отдал он своей Гунчинхорло. Он был готов на любые лишения, на любые муки, только бы быть с ней вместе...

Максаржаву хотелось расспросить Того о Гунчинхорло, узнать, что произошло, но он боялся разбередить рану. Решил: придет час, тот сам ему все расскажет.

– Женщинам, дорогой Ма-гун, верить нельзя. Они не могут понять душу мужчины. Да и мы, тоже надо сказать, глупый народ – попадаемся на крючок и голову теряем. Человек столько лет мечтает о ней, столько невзгод перенес ради нее! Так чего тебе еще нужно? Выходи за него замуж и будь счастлива. Так пет, ей надобна не любовь человека, не его душа. Просто нужен мужчина в доме да его имущество. Черт бы их всех побрал, этих дур!

– Человек должен быть сильным, не поддаваться обстоятельствам, Бого. А вы с Гунчинхорло так и не встретились?

– Нет, так и не довелось... – ответил Того и замолчал, видимо, не желая вдаваться в подробности.

– Тебе надо сменить одежду. Завтра что-нибудь придумаем.

– Знаешь что, браток? Определи-ка ты меня к какому-нибудь строгому дзанги да вели дать мне ружье. Хочу участвовать в изгнании этого проклятого амбаня. Мне жизнь теперь не дорога.

– Никуда я тебя не отпущу. Будешь при мне, и жить будем вместе, вот в этой палатке. Поручаю тебе заботиться о моем питании. Я человек привередливый, и лучше тебя никто мне не угодит. – И, помолчав, он добавил: – А ружье я тебе дам. Знаешь, здесь есть люди из наших мест: Дорж, например, Дам-дин, ну и еще кое-кто.

– Ну, повар из меня вряд ли получится. Э, да ладно, будь по-твоему. Только спать я, пока не отмоюсь да не переоденусь, буду возле палатки. Всякого мне в жизни испытать довелось: и верхом на мне ездили, и били, как собаку, – все вытерпел! А сколько пришлось искать да ждать эту проклятую... Ну, ничего. Теперь-то уж все будет хорошо. Верой и правдой буду служить родине.

* * *

Максаржав и Дамдинсурэн обсуждали план захвата Кобдо, когда им доложили, что из Тагны прибыл отряд в три сотни и что за главного у них человек по имени Лувсан. Они пригласили его к себе. Тот вошел и после обмена приветствиями рассказал, что по приказу амбаня были казнены шестьдесят тагнинцев.

– Реки крови пролил этот палач! – сказал Лувсан. – И мы пришли, чтобы отомстить за наших земляков. Просим взять отряд под свое начало.

Тагна, плотно заселенная часть Тувы, издавна поддерживала тесную связь с Россией; остальная ее часть стремилась стать независимой. Максаржав считал, что Тагна является частью Монголии, одним из ее аймаков. Он очень обрадовался пополнению.

Обсуждая план овладения городом, министры особое значение придавали четкой организации войск. С утра до вечера цириков обучали тактике и приемам рукопашного боя.

Однажды Максаржав созвал полковых командиров. Когда все собрались, он сказал:

– Каждую ночь мы будем обстреливать город холостыми зарядами, чтобы китайцы ни минуты не чувствовали себя в безопасности. Таким образом мы, с одной стороны, деморализуем их, а с другой – заставим зря расходовать боеприпасы.

В ту же ночь начался «обстрел» города с разных сторон. Китайцы всполошились, открыли ответную стрельбу. Затем город обстреляли вечером, а на третью ночь – почти перед рассветом.

И амуниция, и одежда у монгольских бойцов была довольно пестрая – отчасти это объяснялось многонациональным составом войска. По вечерам над лагерем то там, то тут поднимались дымки костров, то и дело от лагеря отъезжали всадники – командиры, дозорные. Каждый день с цириками проводились беседы, командиры старались внушить им уверенность в неизбежном поражении китайцев.

Многих, особенно неимущих аратов, давно мечтавших об освобождении, волновало и беспокоило только одно: хватит ли у монголов сил прогнать ненавистных захватчиков. Где, у кого придется потом покупать муку, крупу, чай, табак, далембу [Далемба – грубая хлопчатобумажная ткань.] и шелк? Правда, в последние годы все больше русских купцов появлялось в Монголии.

А началось это очень давно. Первые русские купцы стали торговать с монголами еще в 1860 году. Амбань тогда приказал закрыть все ворота крепости, кроме главных. Что он только не предпринимал, чтобы помешать потоку товаров с севера! Фирма «Юань Шин-дэ» значительно увеличила завоз своих товаров. Однако в народе все более крепло мнение, что товары из России лучше китайских. К тому же русские никого не обижали, не чинили произвола. Правда, когда началось движение Аюши[Народное движение под предводительством арата Аюши, развернувшееся в начало XX в., было направлено против произвола маньчжуро-китайцев и местных феодалов.], хошунные нойоны решили, что это влияние России, где как раз начались народные волнения. Богатые иностранцы, жившие в Кобдо, изрядно переполошились тогда. Спокойны были только бедняки китайцы из северного предместья, рабочие шерстомойки, голытьба с восточной окраины да мелкие огородники.

Вскоре в монгольском лагере получили депешу, в которой сообщалось, что из Китая движется отряд солдат. А еще через несколько дней в лагере появилась какая-то женщина, рассказавшая, что по направлению к Буянту движется китайское войско и что местные жители откочевывают из этих мест и угоняют скот. Сообщив все это одному из командиров, женщина повернула коня и ускакала.

– А бабенка ничего, смазливая, – переговаривались между собой цирики. – Интересно, что за известие она привезла нашему командующему?

* * *

Максаржав собрал командиров и приказал готовиться к бою. С половиной войска, куда входили цирики четырех дюрбетских аймаков и халхасцы, Дамдинсурэн остался охранять тыл, на случай если китайцы попытаются сделать вылазку.

Прежде чем двинуть свой отряд, Максаржав отдал распоряжение развернуть боевое знамя, а знаменосцу встать во главе колонны. Сам же на горячем гнедом коне, с изогнутым клинком в левой руке – он был левша – поскакал впереди. Оглянувшись несколько раз, он заметил, что Хада-дзанги из Восточного хошуна то пристраивается в хвосте колонны, то скачет сбоку, отыскивая место, где можно надежнее укрыться. «Вот мерзавец, на коне сидеть как следует но умеет, на ученья не является да еще за чужие спины прячется. Зато пожрать мастер! Ну, погоди, дай время, я с тобой поговорю!» Он остановил коня и обратился к цирикам:

– Солдаты! Братья!

От зычного голоса кони в первых рядах прянули назад. Отряд остановился.

– Мы вступаем в бой с китайскими захватчиками, в бой за независимость нашего монгольского государства! За двести лет господства маньчжурского императора монголы не раз поднимались на борьбу против чужеземцев, однако сегодня мы впервые выступаем как регулярная армия, и мы будем сражаться до последней капли крови! Так поклонимся же символу нашего государства – золотому соёмбо!

Бойцы спешились и трижды в молчании поклонились. Затем Максаржав снова заговорил:

– Если кто-нибудь устрашится вражеской пули или сабли и постыдно обратится в бегство, он станет предателем родины! А предателей ждет беспощадная кара! Помните об этом. С тех пор как чужеземцы обманом и хитростью завоевали Монголию, им еще ни разу не приходилось встречаться с настоящими солдатами. Мы – армия и сможем постоять за свой народ, сможем разбить врага!

В ответ раздалось могучее «ура».

Максаржав отдал распоряжения подъехавшим полковым командирам:

– Надо опередить противника и запять выгодные позиции. Выбирайте такие места, откуда удобнее вести огонь и атаковать. А главное – внимательно слушайте и выполняйте мои приказания.

Колонна снова тронулась. Когда цирики, все до одного, переправились на левый берег реки Шивэртын-гол, Максаржав указал, где какой полк должен расположиться.

– Всем укрыться, приготовить оружие и патроны, – приказал он. – Велите коноводам спрятать лошадей понадежнее. Без моего сигнала не стрелять! Передайте всем, чтобы патроны зря не расходовали и целились лучше.

Командиры разъехались по местам.

Прошло довольно много времени, пока наконец не вернулась группа, высланная на разведку. «Приближаются, – доложили Максаржаву. – Их много, человек пятьсот».

На подходе к Кобдо китайский отряд принимал все меры, чтобы его не заметили. Он уже достиг Шивэртын-гола – неширокой реки с высокими, крутыми берегами. От оромчинского Желтого монастыря до Кобдо китайцы двигались, не встречая сопротивления, и поэтому никак не ожидали атаки. Неподалеку от Кобдо отряд должны были встретить проводники, но никто их не ждал, и тогда в город были направлены нарочные. Однако и они не вернулись – их перехватили цирики Дамдинсурэна. Китайцы двигались со всевозможными предосторожностями. С двух сторон колонну окружали мерно вышагивавшие верблюды, нагруженные тюками, а впереди двигались две бычьи упряжки. Со стороны, особенно издалека, могло показаться, будто по степи движется обычный торговый караван.

– А что, если, увидев нас, они повернут назад? – спросил Дорж.

– Догоним и разгромим, – не задумываясь ответил Максаржав. – У Бугатского выступа, в устье Шивэртын-гола, нет ни кустов, ни деревьев – укрыться негде. Там-то мы их и встретим. – И он распорядился, чтобы часть отряда спустилась с крутого откоса к реке. Другим велел занять тылы – преградить китайцам путь к отступлению. Цирики забеспокоились.

– Они совсем уже близко, а нас словно и но замечают!

– Почему министр не дает сигнала? Они же уйдут!

– Ну вот, кажется, заметили!

И тут-то раздалась команда:

– Огонь!

Цирики открыли стрельбу. Этого китайцы никак не ожидали. Они поспешили уложить верблюдов и, укрывшись за тюками, стали отстреливаться. Максаржав велел передать своим бойцам: «Целиться лучше, противник несет большие потери». Цирики усилили стрельбу. Со всех сторон слышался рев животных, крики и стоны раненых.

Группа китайцев, отделившись от остальных, попыталась прорвать фланг, но успеха этот маневр не имел. Они бросились назад, но там их встретили цирики, спрятавшиеся в засаде. Но решаясь покинуть обоз, китайцы превратили его в укрытие и залегли, спасаясь от пуль.

– Приготовить коней! – приказал Максаржав. – Ближнему полку оставаться на месте и продолжать вести огонь, остальные по коням! Отрезать китайцев от каравана и уничтожить! Коня мне!

И с саблей наголо Максаржав поскакал впереди отряда конников. За ним лавиной неслись цирики, круша все на своем пути. А возле каравана завязалась рукопашная схватка. На правом фланге лежал на земле убитый верблюд, из-за него вдруг поднялся толстый китаец, по-видимому раненый, и, сделав несколько шагов, упал.

– Взять его живым! – приказал Максаржав.

К упавшему подбежали цирики, обыскали его и увели. В этот день они взяли в плен человек шестьдесят китайских солдат. Толстяк оказался командиром отряда. Он был тяжело ранен и вскоре умер. Бойцы отряда Максаржава, добравшись до обоза, начали осматривать трофеи, надеясь найти оружие и патроны.

Максаржав видел, что с противником почти покончено. Остатки китайского войска удирали, преследуемые группой конных цириков. Когда в живых осталось лишь несколько солдат противника, Максаржав приказал прекратить погоню. Он стоял в отдалении, окруженный командирами, и наблюдал за тем, что происходит на поле боя. Раненых и убитых цирики погрузили на повозки. Затем построились. Все были радостно возбуждены – ведь это был первый бой, первая победа над врагом после многомесячного изнурительного похода!

– А наш министр-жанжин молодцом показал себя в бою! С таким командиром и умереть не страшно!

– Видел, как он мчался впереди, размахивая своей саблей? Я до того на него засмотрелся, что чуть с коня не упал.

– А как он командует! Голос такой, что прямо мороз по коже.

– Еще бы! Недаром же он носит княжеское звание. Вот увидите, дождемся мы, когда сам амбань вылезет наконец из крепости и упадет на колени перед нашим жанжином!

– Да, смекалист наш жанжин: сначала врага огнем из засады встретил, а уж потом конницу пустил.

– А торгут Дорж, – засмеялся кто-то, – совсем было снял штаны, чтобы переплыть речку, да вовремя остановился.

– Пересчитать бойцов! – приказал Максаржав. – Все ли десятские целы?

– Все на месте, – ответил чей-то голос, но тут же говоривший поправился: – Нет, одного не хватает, убит. В нашем полку пятеро убитых, около десятка раненых.

– Ну, это еще ничего. Раненым оказать помощь! Где лекарь?

– Уже на месте.

Максаржав захотел сам проведать раненых.

– Ничего, ребята, крепитесь, – сказал он бойцам, лежавшим на повозках. – Скоро опять в строю будете. И приказал: – Раненых на ночь перенести в палатки!

И колонна с развевающимся знаменем впереди двинулась в обратный путь.

* * *

Того, раздобывший где-то одежду и коня, всюду сопровождал Максаржава. Перед выступлением жанжин обратился к нему:

– Бого, ты останься здесь, присматривай за штабной палаткой. С тобой будут еще несколько цириков.