Текст книги "Великая судьба"

Автор книги: Сономын Удвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Явна[Пошли (искаж. монг.).], – сказал один из них, взяв повод копя, на котором сидел Хатан-Батор.

– Куда? – громко спросил всадник.

– Командир пошли, – пояснил русский.

– Господин министр, он хочет отвести вас к своему жанжину, – сказал кто-то из спутников Максаржава.

– А где находится их жанжин?

– Вон в том доме.

Максаржав стегнул коня плетью и поскакал в указанном направлении. Из дома, заслышав стук копыт, выскочили несколько человек с винтовками наизготовку.

Максаржав спрыгнул с копя у дверей дома и, приблизившись к группе русских, поздоровался и представился. Того и Дорж неотступно следовали за ним, остальные ехали в отдалении.

– Проходите в дом, – пригласили Максаржава.

Проходя через сени, Максаржав разглядел в углу лыжи, железный умывальник, метлу и большую корзину, полную грибов.

– Э, да они тут грибы заготовляют! – сказал Максаржав, обернувшись к своим спутникам. По его тону те поняли, что жанжин спокоен, а значит, и у них нет оснований опасаться.

Группа русских и монголов вошла в комнату, где в углу висели изображения русских богов. Привели переводчика, старичка бурята. Появилась и полная русоволосая женщина, поздоровалась и принялась хлопотать вокруг стола: постелила скатерть, разлила чай, поставила тарелки с угощением. Заметив развешенное на стене оружие, Максаржав сказал:

– Вы, наверное, знаете наш монгольский обычай – если на нашу землю без приглашения приходят чужеземцы, мы прогоняем их восвояси. И мы будем уничтожать бандитов, откуда бы они ни пришли.

– Мы слышали, что вы храбрый и отважный человек! Знаете, именно через наш пост провезли китайского амбаня.

– При чем тут моя храбрость! Изгнание амбаня – заслуга моих цириков.

– По вашим способностям вам бы ханом быть!

– Скажете тоже! Не только ханом, но даже и хошунным правителем я не хотел бы стать, единственно, к чему я стремлюсь, – это не допустить, чтоб враги топтали нашу землю.

– Но ведь сейчас вы сами вторглись на чужую территорию! Что вы на это скажете?

– Мы прибыли к вам, чтобы обсудить некоторые вопросы.

– А имеете ли вы представление о том, как ведутся дипломатические переговоры? Есть ли у вас соответствующие полномочия?

– Ваши люди совершают бандитские набеги на нашу землю без всяких полномочий.

– Мы к бандитам никакого отношения не имеем. С давних времен мы желаем только одного – мирных, добрососедских отношений с вашей страной.

– Бандиты не раз грабили наши кочевья, они угнали табуны в тысячи голов из казахских, урянхайских и дюрбетских кочевий. Мы хотим, чтоб нам вернули этих коней. Ведь сотни семей разорены! Причиненный ущерб должен быть возмещен. От рук бандитов погибли наши люди, и мы требуем строгого наказания преступников. Хотим своими глазами увидеть, своими ушами услышать, что возмездие настигло злодеев.

– Мы не можем немедленно дать вам ответ по этому делу и потому просим немного задержаться и погостить у нас. Вам будет предоставлено особое помещение.

Гостей провели в домик, очень похожий на тот, в котором они только что были. Для цириков же поставили палатки русского военного образца. Дом и палатки круглосуточно охраняли вооруженные солдаты. Русские командиры угощали Максаржава водкой, кормили очень хорошо и ежедневно сообщали, что ответ от высшего начальства еще не получен и угнанные копи не обнаружены. Однажды Того, помявшись, сказал Максаржаву:

– Не слишком ли часто вас здесь угощают вином?

– Слишком часто, говоришь?

– Я думаю, пора нам возвращаться домой.

– Вот получим какой-то определенный ответ, тогда и вернемся, дорогой Бого.

– А мне кажется, нас совсем и не собираются отпускать.

– Как это не собираются отпускать?

– Вы заметили, например, что кормить нас стали хуже?

– Не беда, с голоду не помрем. Я думаю, у них хватит припасов.

– А может, нам отправить гонца к своим? – предложил Дорж.

– Пожалуй, ты прав. Устрой-ка это дело.

Когда Дорж вышел, Максаржав налил себе водки из бутылки, которая всегда стояла у него на столе.

– Вы все-таки поменьше бы пили, жанжин, – начал опять Того.

– А что мне еще остается? Дела у меня здесь никакого пет, с тоски поневоле пить начнешь.

– Осень наступила, прохладно становится. Сегодня вот иней выпал. Несколько цириков простудились.

– Я уже думал об этом...

– Да, тут есть над чем призадуматься.

– Ты лучше думай о своей Гунчинхорло, а я отдохну. Пока не вернут копей, я отсюда не тронусь.

«Эк его гордыня заедает, – подумал Того. – Сам не желает возвращаться без коней и других не отпускает».

Максаржав снова налил себе водки, а Того стал мыть пол и между делом снова упрекнул командующего:

– Нет, вы все же много пьете. Разве так можно! Уже двадцать суток мы здесь, а вы каждый день к бутылке прикладываетесь. Совсем забыли о своем долге, лежите себе с утра до ночи на кровати во хмелю. Куда же девался ваш разум? Вот и опять пьете...

– Это я со скуки, Бого. Но ты не сердись, я брошу. Вот сейчас же и брошу. Ох-хо-хо! Спел бы ты мне, что ли?

– Вот еще! Нет, я от вас не отстану. Беззаботным каким-то вы стали, вот что!

– Знаешь, Бого, забот у меня как раз хватает, они-то мне покоя и не дают.

– Это правда? Ну ладно, сегодня, уж так и быть, пейте ее, проклятую. Но если еще хоть раз напьетесь... – Того замолк, уселся на пол и закурил. Когда верпулся Дорж, Максаржав и Того сидели и разговаривали как ни в чем не бывало.

– Старик бурят говорит, что ни табун, ни бандитов еще не нашли, – доложил Дорж. – Русские запросили начальство, как быть с нами.

– Ну и ладно, – рассеянно откликнулся Максаржав.

Когда же вечером два солдата принесли им ужин, Максаржав встал и твердо заявил:

– Мы отказываемся есть. Водку тоже унесите. Почему нас так долго здесь задерживают? Позовите командира.

Он переоделся в свое лучшее платье. Пришел начальник с переводчиком.

– Вам не нравится еда? – спросил начальник. – В таком случае извините. Что же касается ваших коней, то они отъелись неплохо.

– Разве мы приехали к вам спасаться от голода и коней привели с собой из-за бескормицы? Мы возвращаемся. Если вы решили поссориться с нами, давайте ссориться, если же нет, отпустите нас добром. По должности я заместитель министра центрального правительства – неважно, большой страны или малой, – я назначен командующим и управляющим Западного края. Если вы намерены вести со мной переговоры, то пусть и с вашей стороны будет человек подобного же ранга, с вами я вести переговоры не буду, досыта уже здесь нагостился. Мы должны немедленно возвратиться. Если вы нас не отпустите, нам придется помериться силой.

– Мы не будем применять к вам силу. Наш царь и ваш хан до сих пор жили в дружбе и согласии. И мы хотим того же.

– За провиант мы вам платить не будем. Плату требуйте с бандитов. Очень приятно было погостить у вас. Если доведется побывать в гостях у вас еще раз, охрану приставлять не обязательно. И к нам в гости милости просим.

Цирики оседлали коней, и вскоре отряд уже скакал в сторону границы.

Начальник пограничной заставы задумчиво смотрел им вслед.

– Ну что ж, пусть едут. А командир у них стоящий, серьезный человек.

– Ваше благородие, наши их немного пощипали.

– Как это?

– Да тут безобразие допустили.

– Это нехорошо...

Через несколько дней Максаржав вновь появился в русском погранотряде и, подъехав в фельдфебелю, которого встретил первым, наклонился с коня, схватил его за пояс и приподнял.

– Это ваши люди отобрали у моих цириков оружие и коней? Если сейчас же все не вернете, кишки выпущу.

Сбежались солдаты, зашумели:

– Сейчас, сейчас!

И действительно, тотчас же были вынесены несколько винтовок, а вскоре привели и коней. Максаржав с силой швырнул фельдфебеля на землю и, приказав приехавшим с ним цирикам забрать винтовки и коней, снова увел отряд через границу.

* * *

Максаржав возвращался в родные края. Манлай-Батор Дамдинсурэн, соскучившийся по родному хошуну и своей семье, уехал к себе сразу же вскоре после взятия Кобдо. А Того, сопровождавшего Максаржава, одолевала тоска. «Никто меня не ждет дома. О Гунчинхорло лучше и не думать. Да только разве могу я о ней не думать! Где она, что с ней? Увидеть бы ее живой хоть когда-нибудь...»

Как только до родного кочевья Максаржава дошло послание, в котором он сообщал, что возвращается, поднялся невероятный переполох – герою готовилась торжественная встреча.

Га-гун был вне себя от радости.

– Вот уж не думал, что Максаржав удостоится такого высокого звания, – сказал он жене.

Цэвэгмид с гордостью сообщила детям, что их отец стал батором.

– Как же нам теперь быть? – волновалась она.

– О чем ты, мама? – спросил ее сынишка Сандуйсурэн.

– Да вот белого войлока-то где возьмем?

– Ну, не найдем – пусть юрта останется такой, как была.

– Белый войлок нужен обязательно. Если хозяин возвращается после долгой отлучки, а родные не покроют юрту белым войлоком, жди беды. Да и что люди скажут!

Дети по простоте душевной ни о чем, конечно, не заботились, они соскучились не отцу и радовались его приезду. В отсутствие отца старший сын всячески помогал матери, понимая, что он остался в доме за хозяина. Цэвэгмид даже не знала, с какой стороны ждать мужа и с кем он приедет.

Она часто подолгу простаивала возле юрты, вглядываясь вдаль: то на юг, то на запад, то на восток, – все надеялась увидеть знакомую фигуру. Иногда ее охватывало отчаяние: а вдруг он не приедет, вдруг что-то случилось.

Истосковавшаяся в ожидании, женщина все эти годы молила богов, чтобы отец ее детей остался на войне цел и невредим. «Да не оставят его боги своим покровительством! Подумать только, каково ему там приходится: как под градом, ходит он под пулями неприятельскими. Сохрани и помилуй его, милосердный боже! Говорят, что у него теперь большая власть и он даже наказывает плетьми и бандзой важных людей. Пусть уж они на него не гневаются. Как там у него с одеждой? Некому ведь о нем позаботиться...» Тяжкие думы не оставляли Цэвэгмид. Куда бы ни шла она – за водой ли, за дровами ли, – все оглядывалась, не покажется ли тот, кого она так ждала.

Как-то в их юрту заглянула мать Максаржава.

– Мамаша, – обратилась к ней Цэвэгмид, – говорят, что наш Максаржав наказывает плетью даже больших нойонов. Ну может ли быть такое?

– Чего ж тут удивляться, ведь он стал государственным человеком. Вот вернется сынок домой, тогда и отдохнет от больших забот.

– Да вряд ли... Не такой он человек, чтобы отдыхать.

– Ты, дочка, не волнуйся, спи спокойно. Раз подал весточку, обязательно приедет. А твои бессонные ночи все равно ему не помогут.

– Да я сплю, мамаша. Сын вот только совсем измаялся. Вам не холодно, может, затопить? Постойте-ка, что это вдруг собаки залаяли? – Цэвэгмид глянула на улицу – мимо проскакал человек, за ним еще какие-то нарядно одетые люди. «Уж не встречать ли какого важного гостя отправились? – подумала она. – А я вот уж сколько дней мужа жду, и все напрасно. Мясо трижды размораживала и трижды замораживала снова. Видно, и сегодня не приедет... Может, опять разморозить мясо-то?» Цэвэгмид взяла хранившийся на холоде кусок мяса и внесла в юрту. Затем разложила на большом блюде разную снедь и поставила на столик в северной части юрты.

– Я вот тут еды наготовила, спешила, пока не вернутся овцы с пастбища, сварила мясо, как он любит... – прошептала она.

Она еще раз тщательно подмела вокруг юрты, переоделась в нарядный дэли, заставила детей хорошенько вымыться и тоже переодеться.

– Отец не любит, когда мы в будние дни наряжаемся, – заметил Сандуйсурэн. – Пусть младшие просто наденут новые гутулы.

– Нет, нельзя. С ним, может, гости приедут. Что они скажут, если увидят, какие вы замарашки? Отцу будет стыдно за нас. Ты лучше, сынок, вот что сделай – как приедет отец, поднеси ему хадак и чашу с молоком. Ведь он у нас теперь батор.

– Так ведь отец всегда был батором.

– Что ты такое говоришь? Это звание присваивается великим ханом.

– Да я не о том. Он ведь у нас все умеет: и коней арканить, и из лука стрелять, и борец он хороший, и поет отлично. Да еще плавает как рыба.

– Что ж, по-твоему, всякого, кто многое умеет делать, батором называют?

– А может, мама, тебе самой поднести отцу хадак и чашу с молоком?

– Нет уж, лучше ты, да постарайся сделать все так, как велит обычай, – ответила Цэвэгмид и снова принялась за уборку.

Га-гун решил встретить Максаржава на границе хошуна. Там он приказал поставить юрты и палатки; поварихи готовили угощенье. Были назначены люди для участия в церемонии встречи, заготовлены подарки, приветственная речь. Начиналась она так: «Приветствуем вас со счастливым прибытием б родной хошун! Доброго вам здоровья и благополучия!»

На траве расстелили белую кошму, всем было указано, кто где должен сидеть. Определили и того, кто будет вручать герою хадак. Слух об этих приготовлениях быстро распространился по всему хошуну, поэтому к месту встречи собралось много людей – все хотели приветствовать знаменитого земляка. Повсюду только и разговоров было, что о Максаржаве.

– Недаром говорится, что человеком становятся с детства. А он еще в детстве был пареньком смышленым. Помпите, как ловко он заарканил норовистого пегого? И в Селенге плавал словно рыба!

– Да, многое теперь можно припомнить.

– Помните, как на надоме в Обо он бросил наземь знаменитого борца Намдага?

– Ив землепашестве мало кто сравнится с Максаржавом!

– А в нашей джасе он как-то выпил разом двадцать чаш кумыса, – вступил в разговор какой-то пожилой мужчина.

– Ну, это ты привираешь, – зашумели стоящие рядом. – Такие «подвиги» скорее под стать Очир-бээсу.

– Послушай, пока ты тут болтаешь, у тебя корова убежала!

– Как там с кумысом?

– С солнечной стороны перегревается. А с теневой – все хорошо.

– Переверни бочку другой стороной да взбивай как следует.

– Смотри-ка! Что это там темнеет?

– Да дерево, кажется.

– Нет, что-то движется...

– Едут, едут!

В стане началась суматоха.

Максаржаву, конечно, было приятно, что земляки с таким почетом встречают его, но, с другой стороны, как-то неловко, оттого, что ради него люди бросили все свои дела и съехались сюда. Когда он высказал это вслух, ему ответили:

– О чем ты говоришь? Ведь не каждый человек становится батором. Если кто-то добился славы и почестей, остальные радуются за него, такой уж у нас обычай.

На белой кошме, расстеленной перед юртой, был вышит силуэтный портрет Максаржава и орнамент, символизирующий благоденствие. По кошме были рассыпаны ячменные зерна.

Когда всадники подъехали к стану, им помогли слезть с коней. Со всех сторон раздавались приветственные возгласы, пожелания благополучия, счастья и добрых деяний.

– Добро пожаловать, уважаемый Хатан-Батор тушэ-гун! – С этими словами перед героем распахнули полость юрты.

По традиции, первым отведав угощепия, Максаржав открыл пиршество, пожелав всем добра и благополучия. А затем отправился дальше, домой, где его ждали родные.

Семья Максаржава пока еще не перекочевала на зимнее пастбище. В аиле по-прежнему было две юрты. Скота в хозяйстве заметно прибавилось, на лугах паслось несколько коней. Сын, ставший совсем уже взрослым, все эти годы нас овец. По случаю приезда знатного родственника собрались родные.

– Ну, как вы тут жили? – обратился Максаржав к своим гостям. Ему дружно ответили, что дома все хорошо, все живы и здоровы.

– Слава богу, что ты, сын мой, цел и невредим вернулся, – заговорила старуха мать. – Мне, матери, радостно видеть, что судьба одарила тебя благополучием и удачей. А Цэвэгмид в твое отсутствие показала себя хорошей хозяйкой, ее стараниями аил содержится в порядке.

Старший сын подошел к отцу и, как учила мать, поднес ему хадак и чашу с молоком.

– Это тебе, папа, за победу над врагами и за почетное звание.

Растроганный Максаржав поцеловал своего первенца, а за ним и остальных детей.

– А теперь, дети, ступайте все в восточную юрту. Смотри-ка, какие на вас новенькие и красивые гутулы! Слушаетесь, наверное, матери, вот она и балует вас.

– Сандуй наш – теперь главный мой помощник в доме. Иногда, конечно, и балуется, случается, и пожуришь его, а он обижается, – заметила Цэвэгмид.

– Разве можно обижаться на родителей? – нахмурился Максаржав.

В юрте было душно и тесно – пришли не только родственники, но и соседи. Максаржав встал и обратился к гостям:

– Давайте-ка, друзья, споем. Давно я не слышал чудесных песен нашего края.

Пир продолжался весь день. Лишь поздно вечером гости понемногу разошлись. Цэвэгмид рассказала мужу о детях, о том, как они жили без пего. Дети не отходили от отца, самый младший устроился у него на коленях да так и уснул. Цэвэгмид улыбалась, глядя на эту картину. Максаржав сидел в хойморе. На плечи его был небрежно накинут дэли. Присутствие хозяина словно наполнило жизнью это жилище. Того давно уже улегся спать в соседней, восточной юрте. Наконец угомонились и дети, Максаржав и Цэвэгмид тоже легли. Но долго еще в ночной темноте слышался их шепот.

– Где это ты разыскал своего Бого? – спросила Цэвэгмид.

– Он сам меня нашел.

– Он женат, дети есть? Хозяйством обзавелся?

– Да нет, не получилось у него... Один как перст.

– Что ж так? Может, нам женить его?

– Где там! Разве он согласится!

– А почему бы не жениться? Лет ему немало, сколько ж одинокому мыкаться?

– Ты лучше сшей ему хороший дэли да еще что-нибудь из одежонки.

– Это можно.

– Я пробуду дома дня два-три, потом поеду в Хурэ.

– Что так скоро?

– Надо. Непутевый муж достался тебе. Если придется служить в столице – устроюсь там и вас вызову.

– А как же с матерью быть? Слаба она стала, не выдержит такую дорогу! Да и куда мы скот денем? Нет, я, пожалуй, не поеду. Поживи уж там один.

– Как бы то ни было, а мне надо ехать. Придется, видно, куковать пока одному.

«А как хорошо всегда вот так быть вместе», – подумала Цэвэгмид, но промолчала – она понимала, что не должна быть мужу помехой.

Максаржав тоже сознавал, что без него жене придется нелегко и что она огорчена его предстоящим отъездом, но ничего не мог поделать. На следующее же утро он занялся сборами. По хозяйству тоже было забот немало: он починил загон для скота, привел в порядок телеги, сани, сбрую, вырезал деревянную форму для выпечки бова[Бов – фигурное печенье.]. В общем, сложа руки не сидел. Собрался было навестить Га-гуна, да тут неожиданно пришла бумага из аймачного управления – указ о разделе хошуна Очир-бээса и создании хошуна тушэ-гуна Хатан-Батора. Для проведения в жизнь этого решения назначался специальный уполномоченный.

– Вот еще, не хватало мне забот! – недовольно пробурчал Максаржав, прочитав бумагу.

Цэвэгмид хотела было спросить мул{а, что случилось, но промолчала. Максаржав сам рассказал ей обо всем.

– Благослови, господи, владыку нашего государства! – воскликнула мать Максаржава, услышав новость. – Вот покойный отец порадовался бы за своего сына!

– Чему ж тут радоваться, мамаша? – возразил Максаржав. – В хошуне мне придется управлять людьми, да и за скот отвечать.

– Сынок, Очир-бээс ведь с этим справлялся и жил неплохо. Нет! Это очень мудрое решение. Надо рассказать людям о такой радости! – И она поспешила на улицу.

– Очир-бээсу все это не по вкусу придется. А тебе трудно будет – ведь ты не то что в хошуне, у себя дома-то давно не был. Послушай, Ма-ху, поезжай-ка, посоветуйся с учителем.

– Неужели меня решили оставить здесь, в родных краях?

– Вроде так. Оно и к лучшему.

– Ладно, поговорю с учителем.

– Вот и хорошо. Только Бого не бери с собой, а то, глядишь...

В этот момент в юрту заглянул Того.

– Ты как, Бого, жениться не против? – обратился к нему Максаржав. – А то вот Цэвэгмид уж и невесту подыскала.

– Что? Жениться? – Того нахмурился. – Если я вам в тягость, я уйду.

– Тебе же лучше будет – собственная юрта, жена. А нам ты никогда не в тягость, и ты это хорошо знаешь.

– Нет уж! Не вышло у меня с той, которая по сердцу была, а другой мне не надо. Мое дело теперь – повсюду следовать за Ма-гуном, а не нужен буду ему, готов прислуживать вашим детям.

– Цэвэгмид, – обратился Максаржав к жене. – К учителю мы поедем втроем: ты, я и Бого.

– Как же это! Мне и одеться-то не во что! – Она погрустнела. Нет у нее ни красивой одежды, ни дорогих украшений. Хотела было она сказать мужу об этом, да решила не огорчать его. «Лучше б уж он ехал один», – подумала она.

А Того заволновался.

– Что? И мне ехать к Га-гуну?

Максаржав ничего не ответил, и тот молча вышел.

Опи отправились к Га-гуну вчетвером – их сопровождал денщик Максаржава. По дороге Цэвэгмид рассказывала о местных новостях:

– Ты помнишь Сангая? Совсем нищим стал, не везет ему. Было у него немного скота, да и тот потерял во время дзуда. Теперь ни кола ни двора, бродит по аилам, попрошайничает.

– Кто это такой, Сангай? – спросил Того.

– Да помнишь работника, который кожи у нойона выделывал?

– Ах, так он, значит, ушел от нойона? По возрасту он, кажется, ровесник тебе, Ма-гун. Так отчего ж он свое ремесло бросил?

– Да видно, сыт по горло благодеяниями нойона. Надоело, говорит, с кожами возиться да с голоду помирать.

– Ну и что же он делает?

– Неужели он вам не встретился? Говорят, будто он в цирики вначале подался, согласился идти в солдаты вместо сына какого-то тайджи. Хоть и на коне без седла, говорят, а все-таки уехал.

Максаржав участия в разговоре не принимал, ехал молча.

– Видишь, вон там коровы пасутся? Это стадо Балчин-гуая. Он в этом году на другое место перекочевал.

– Как же так? Здесь и травы-то почти нету, – удивился Того.

– Оскудел он, обеднел, и скота у него почти не осталось. Говорят, якобы, у нойона взял стадо для выпаса. Тем и кормится.

– А кто это там верхом на быке? – неожиданно спросил Максаржав.

– О, да это сам Балчин-гуай и есть. Едет навстречу, видно, повидать тебя хочет. Он человек любопытный, все новости ему надо первому узнать.

Навстречу путникам, нахлестывая быка, ехал изможденный старик в драном дэли, в гутулах с оторванными подошвами, подвязанными ремешками. Приблизившись, старик слез с быка и молча поклонился.

– Как поживаете, Балчин-гуай? – первым приветствовал его Максаржав. – Как здоровье? Упитан ли скот, хорошо ли проводите осень?

– Сынок, Максаржав! В добром ли ты здравии? Меня вот любопытство одолело. Что это, думаю, за люди едут... От души приветствую тебя! А я вот пасу телят-двухлеток твоего учителя.

– Вы все такой же бодрый и неугомонный.

– Ух, черт побери, да уж не Того ли это с тобой? Не узнал. Быть ему большим человеком!

Помолчали немного. Потом старик опять заговорил:

– Какой же ты стал важный, Того! Ну-ка, подойди, поздороваемся.

Того спрыгнул с коня, приблизился к старику.

– Что нового тут у вас, папаша?

– Если я начну рассказывать тебе все новости, то Хатан-Батор, пожалуй, устанет ждать и рассердится. – И старик бросил на Максаржава плутоватый взгляд. Но тут же с виноватым видом добавил: – Прости уж, сыпок, выжившего из ума старика!

– Тетушка Цэцэгханда здорова? – спросила Цэвэгмид.

– Здорова. Она еще крепче меня.

– А сколько же вам лет, папаша? – поинтересовался Максаржав.

– Мне семьдесят три, а старухе моей в этом году восемьдесят пять стукнуло.

– Так надо бы отпраздновать восьмидесятипятилетие[Восьмидесятипятилетний юбилей, по обычаю, торжественно отмечается в Монголии.], – сказала Цэвэгмид.

– Какое там – отпраздновать! Мы и чай-то пьем незабеленный. Я вот пасу бычков, может, хоть старухе на гутулы заработаю... Того, а ты бы отпросился у господина да заехал как-нибудь в нашу берлогу.

– А что, – вставил Максаржав, – загляни-ка ты и в самом деле к старику. Потом нас догонишь.

Старик, кряхтя, взобрался на быка и, нахлестывая его, отправился к своей юрте. К тому времени, когда подъехал Того, в очаге уже пылал огонь, а Балчин со своей старухой встречали его у входа в юрту.

Хозяйка, Цэцэгханда, в молодости была одной из местных красавиц и славилась своим умением петь старинные песни. Балчин тоже слыл когда-то искусным хурчи[Хурчи – народный певец, мастер игры на национальном инструменте – моринхуре.], его часто приглашали в богатые аилы на свадьбы и торжества, где он доставлял наслаждение гостям своей искусной игрой. С тех пор как они поженились, деревья успели пятьдесят раз сбросить листву и пятьдесят раз снова расцвести. Оба они стали дряхлыми стариками, и не было никого, кто согревал бы и радовал их на склоне лет.

Га-гун прежде часто приглашал их, чтобы послушать пение красавицы Цэцэгханды. Теперь у стариков денег не было по только на то, чтобы купить хадаки, но не хватало даже на еду. Чем они жили, одному богу известно.

– Что ж вы не попросите у нойона корову с теленком? Вот и было бы чем чай забелить, – заметил Того.

– Да разве он даст, сынок! Вот когда ты разбогатеешь и станет у тебя много скота, мы и попросим коровенку. Ты-то, я думаю, не откажешь?

– Да уж наверное, нет, – улыбнулась тетушка Цэцгэ.

А Того подумал: «Вряд ли они доживут до того времени, когда у меня будет много скота».

– А где же ваш моринхур? – спросил он у хозяина.

– Да пьяный Довдон разбил его вдребезги. А жаль... Этот моринхур служил мне долгие годы. Не осталось у нас ни детей, ни моринхура, одни вот теперь со старухой кукуем... Того, сыпок, ты вот скажи мне, правда ли, что в Срединном государстве [Имеется в виду Китай.] и в России большие бунты были? Ведь когда случается бунт, то всегда одна сторона стоит за правое дело, а другая – за худое. А в чем оно, правое-то дело, вот что хотелось бы мне знать...

– Тебе-то это на что? – вмешалась старуха. – Нечего болтать, не твоего ума это дело!

– Не мешай, старая! – огрызнулся Балчин.

Того ответил на вопрос старика уклончиво:

– Да, слышал я, происходит там что-то, люди всякое говорят...

– Говорят! – саркастически усмехнулся старик. – Слушай, что я говорю тебе: там бунт. Я, пожалуй, поумнее тебя буду, хоть и зовут меня люди полоумным. – И он перевел разговор на другое: – А Максаржав-то наш, смотри, батором и гуном стал, большой человек! Слыхал я, что наш хошун делят на два, так все аилы в округе хотят податься в хошун Максаржава.

– Откуда у тебя такие сведения? – спросил Того.

– Да уж сказывали добрые люди. У нас, в Халцгае, об этом все говорят, даже пичужки о том же чирикают. Ты вот скажи-ка своему нойону, что, если б к нам пришли хорошие врачи-целители, хоть русские, хоть китайцы, вот была бы польза для людей. А то наши ламы читают, читают свои мудреные книги, а толку от этого никакого. Дети у нас не выживают... Мало аилов, где вообще есть дети. Кто же после нас будет скот пасти?

– Ну, это вы напрасно! Монголам вымирание не грозит.

– Э нет, здесь ты неправ, – возразил старый Балчин. – Подумай-ка об этом лучше да с умным человеком посоветуйся.

Того видел, как тяжело живется бедным старикам, и от этого в душе его еще сильнее закипала ненависть к Га-гуну.

* * *

Га-нойон по сравнению с тем, как он выглядел два года назад, казался даже помолодевшим, он стал как будто бодрее, энергичнее. Он гордился тем, что Монголия наконец снова обрела государственность. Да и успехи и слава Максаржава, которого он считал своим учеником, искренне радовали старого нойона. Максаржав же охал к нойону со смешанным чувством: хотелось вновь увидеть места, где прошло детство, и вместе с тем он чувствовал, что во многом не сойдется во взглядах со своим наставником. И это не могло не тревожить его.

Чувства, которые связывают наставника и ученика, сходны о теми, что бывают между матерью и сыном. Не выполнить наказ учителя – это все равно что не оказать уважения родной матери. Почтение к учителю – то же самое, что и почитание матери.

Максаржав ехал к учителю, чтобы не только отдать ему долг уважения, но и поговорить о делах государства, посоветоваться по поводу управления хошуном.

Согласно обычаям, Га-нойон встретил и приветствовал Максаржава стоя – как равного по титулу да к тому же еще и ба-тора.

– Вы сядьте, учитель, – смущенно сказал Максаржав.

Га-нойон сел. Максаржава он ждал давно, и угощения было наготовлено вдоволь. В отличие от мужа жена Га-нойона сильно постарела за эти годы, совсем немощная стала, но она изо всех сил хлопотала, стараясь не отстать от нойона, хотя и давалось ей это с трудом. Теперь нойон еще меньше, чем прежде, считался со своей хатан. Он стал покрикивать на жену, то и дело попрекал ее. Теща Га-нойона была совсем древняя старушка, по своей юртой так и не обзавелась. Того, поздоровавшись с Га-гуном и его хатан, сразу же удалился.

Максаржав вошел в юрту нойона. Все здесь переменилось, от старой обстановки осталась только одна кровать, остальное – сундуки, шкафчики, столики – все было новое.

В изголовье кровати нойона лежали отделанные золотом кресало и нож в чехле, на его рукояти были выгравированы изображения животных двенадцатилетнего цикла '. Портрет богдо был вставлен в серебряную раму. Над кроватью хатан висели часы с кукушкой, которая каждый час выскакивала из окошечка и куковала. На половине хатан стоял еще музыкальный ящик и другие диковинные вещи.

Разговор с гостем первым начал Га-нойон:

– Очень уж бедны аилы в хошуне Очир-бээса. Зажиточный аил там просто редкость! Столько развелось лентяев и голодранцев! Ну, выделит тебе Очир несколько нищих хозяйств, возьмешь ты их, а что с ними делать станешь? Подумай об этом. Если уж разделяться, можно было бы самому набрать аилов побогаче, со всего хошупа. Кстати, а Того женился-таки на той девице?

– Нет, не женился. Он не нашел ее до сих пор.

Услышав это сообщение, нойон откровенно обрадовался.

– Ну и ладно. Пусть сам на себя пеняет! Нет, значит, ему милости от бога. Так и должно быть: лишенные милостей их недостойны.

– Учитель! – заговорил Максаржав. – Вы знаете, что я воин, как и предки мои. Скакать день и ночь на коне, сражаться с винтовкой или клинком в руке – вот мое призвание. И я дал в этом клятву предкам. А управлять хошуном не по мне!

– Ну, это ты напрасно! Да что там хошун, тебе впору министерством управлять! Кому, как не вам, молодому поколению, за это браться! Старые-то деятели становятся немощны. Бери пример с Очира – он ни от какого назначения не откажется! Подумай хорошенько, сын мой. От нужного дела убытку не будет. Самое главное сейчас – учиться, читать книги. А учиться надобно всю жизнь. Надо стать образованным! Бери-ка мясо, угощайся. Сейчас мы с тобой и выпьем за встречу. А то я разболтался по-стариковски, все говорю, а угостить гостя позабыл. Очень я рад, что ты посетил нас.

– Значит, вы считаете, учитель, не стоит мне отказываться от хошуна?

– Нет. Иначе все здесь придет в упадок. Бездельники и пьяницы все дело погубят. А ты человек серьезный. Начнешь потихоньку править хошуном, а там, глядишь, и опыта наберешься. Да и лишний доход тебе не помешает.

– Хотелось бы все-таки съездить в столицу, да не знаю, как обернется дело, загонят еще куда-нибудь, – задумчиво проговорил Максаржав.