Текст книги "Великая судьба"

Автор книги: Сономын Удвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Вот ты уж не один год учишь его. Толк-то хоть есть от этого?

– Да чему-нибудь уж, наверное, научился.

Нойон уставился на стоявшую перед ним на столике пиалу. Хатан наполнила ее и позвонила в колокольчик. Тотчас явилась молоденькая служанка и остановилась в дверях, ожидая приказаний.

– Горячего чаю нойону! – повелительно сказала хатан.

Девушка, схватив чайник, мгновенно исчезла.

– Вечно ты учениками недоволен, – продолжала хатан, – можно подумать, что Максаржав лентяй. А он парень старательный, весь в отца. Интересно, какая судьба ждет его?

– Да нелегко с ним! Норовистым становится. Но в ученье и правда молодец! Пора бы уж ему и делом заняться, показать всем, чему он у меня научился.

– Норовист он потому, что это ты его избаловал. Ни за что не покается, если виноват.

– Ну, не совсем так. Просто он не любит быть виноватым без вины. А так он малый честный и прямодушный.

– Знаешь пословицу: «Хороший человек раскается; плохой человек, хоть тресни, отпирается»?

Нойон поднялся и, подойдя к столику с бурханами, повернул хурд Потом слова улегся на свою кровать и лежал так, погрузившись в глубокое раздумье. «Жена моя хоть и не образованная женщина, но мудрая, всегда рассудит по справедливости. И тихая, незлобивая. Даже годы ее не изменили. А я? Сколько грехов совершил я за это время! Мужчины все, наверное, большие грешники. А Максаржав действительно вырос из своей уздечки». Нойон протянул руку и дважды позвонил. В юрту заглянула служанка.

– Позови Максаржава!

Служанка тотчас направилась в соседнюю юрту.

– Сынок, – обратилась она к Максаржаву, – тебя учитель зовет.

Юноша одернул свой дэли, поправил кушак и пригладил волосы. Хотел было взять с собой книги, но передумал. Через минуту он уже был в юрте учителя. Остановившись у порога, Максаржав поклонился. «Да, он уже совсем взрослый», – подумал нойон, глядя на юношу, который, следуя обычаю, склонил голову перед хозяином и хозяйкой юрты.

Дэли, который ему сшили лишь в прошлом году, стал ужо мал, под мышками резало, а на груди он и вовсе еле сходился. На верхней губе и на подбородке юноши пробивался темный пушок. «Да, он становится мужчиной», – подумала хатан. А нойон, напустив на себя строгий вид – строгость ведь никогда не помешает, – обратился к Максаржаву:

– Ну что ж, сынок, садись.

Это ласковое «сынок» вдруг напомнило юноше отца и мать, которые всегда называли его так. Максаржав почувствовал, что глаза его затуманили слезы, и наблюдательная хозяйка тут же заметила это. «Какой он все-таки еще ребенок»! Достав шитье из выдвижного ящика стола, хатан принялась за работу.

Нойон взял со столика какую-то книгу, полистал ее, затем достал бамбуковую палочку для письма.

– Прочти-ка вот это, – обратился он к Максаржаву.

Тот взял книгу в руки.

 
За равное двоим благодеянье
Не равным все же будет воздаянье.
На двух полях взойдут посевы злаков,
Но будет урожай неодинаков.
 

– Ты все понял, сынок? – спросил нойон.

– Понял, учитель.

Га-нойон достал из шкафа другую книгу, рассеянно полистал ее, поставил на место, закурил и некоторое время сидел молча, посасывая трубку. Правая бровь его подрагивала. Это было признаком дурного настроения. Максаржав знал эту особенность нойона и застыл в напряженном ожидании. «Пожалуй, учитель под горячую руку и плеткой угостит». Он никак не мог взять в толк, чем прогневал учителя. Наконец нойон положил свою трубку на столик.

– Ну что ж, сынок, ты теперь уже совсем взрослый, пора начинать, самостоятельную жизнь, стать главой семьи. Ты должен сам выбрать себе дорогу в жизни.

Хатан, понимая, что она не должна мешать мужскому разговору, вышла из юрты. А нойон продолжал:

– Я помогу тебе создать свой очаг. – Он пристально посмотрел на Максаржава, стараясь угадать, рад он или огорчен, но лицо юноши было непроницаемо. – Женишься – глядишь, в нашем государстве еще одно хозяйство появится, вот у него и силы прибавится.

Максаржав сидел молча, насупившись. Сейчас он был похож на строптивого молодого бычка, приготовившегося бодаться.

– Мы выделим тебе немного скота, поселим рядом с юртой каких-нибудь старичков, они тебе помогать будут, а ты им. Ну как?

– Хорошо, учитель.

Га-гун улыбнулся.

– Ну вот и хорошо. Кто не сумеет объездить копя и подчинить себе жену, тот не мужчина. Такой человек подобен собаке, которая не может подняться с четверенек, или свинье без щетины. А вообще-то жена должна быть в жизни другом, в хозяйстве – опорой. Была бы женщина работящая, а красива ли, нет ли – это дело десятое. Найдем тебе жену нравом тихую да спокойную и душой незлобивую. Среди девушек из простых семей неумеха – редкость. Правда, случается иной раз – придет в дом богатство, и женщина прямо на глазах ведьмой становится. Но мы тебе, сыпок, найдем жену умную и рассудительную, в общем, самостоятельную. Ты на Того не смотри, если брать с него пример, навек холостяком останешься – для него, видите ли, подходящей жены во всей округе не нашлось. Смотри, будешь тоже нос воротить – несдобровать тебе тогда! А теперь ступай!

Максаржав вышел из юрты и уселся на кучу аргала[Аргал – сухой коровий помет, кизяк, используемый как топливо.]. «Что это вдруг учитель решил выделить меня да женить? Может, я чем-нибудь не угодил ему? Тогда почему же он решил одарить меня? Может, теперь, когда я стал взрослым, им трудно содержать меня? Но ведь они мне дают юрту, скот, а это все немалые расходы. Может, учитель решил, что ученье окончено и больше мне здесь делать нечего? Если он считает меня нерадивым учеником, надо было давно отослать домой, к отцу. В чем же все-таки дело?» Сколько ни ломал голову Максаржав, так ни к чему не пришел. «Придется, видно, жениться, раз нойон так решил. Ничего не поделаешь».

Своими заботами Максаржав решил поделиться со старшим другом, Того. Но только что тот мог ему посоветовать?.. Был бы рядом отец, уж он-то, конечно, помог бы во всем разобраться. «Как же это, отец, так получилось, что отдал ты сына чужим людям? Правда, учитель и его жена – люди хорошие, плохого мне не желают... Нойон – настоящий благодетель, мнение такого человека надо уважать». Максаржав поднялся и побрел, сам не зная куда. И вдруг у него мелькнула мысль: «А кого же они выберут мне в невесты?»

О предстоящей женитьбе Максаржав думал с робостью, стыдом и радостью.

* * *

Известно, что если боишься сглазить какого-нибудь человека, лучше не называть его настоящим именем. И Максаржав решил, что будет называть теперь друга не Того, а Бого. Того стал теперь совсем взрослым мужчиной. Ему давно перевалило за двадцать, но о женитьбе он еще и думать не хотел. Да и Га-гун его пока не неволил. Правда, однажды, когда он попался на глаза нойону в изодранном собаками дэли, тот рассердился и приказал всыпать ему двадцать плетей.

– Знаете, кто такой Того? – кричал тогда нойон. – Бродячая собака! Вот возьму да и женю его на Думе!

Долговязую рыжую Думу, бывшую жену Жанчива, знали все. Однажды Жанчив заночевал где-то и вернулся домой только к утру, навеселе. Дума сгребла его в охапку да привязала для позора к верблюжьему заду. За это она была наказана – родичи мужа отреклись от нее, и пришлось ей вернуться к своим родителям, что жили в соседнем хошуне. Все в округе за глаза смеялись над Думой, но высказываться вслух побаивались.

«Вот женю тебя на Думе, начнете ссориться – ни за что тебе с ней не справиться», – подшучивал бывало нойон над своим работником. Но о том, чтоб всерьез женить Того, больше не заговаривал. А Максаржав тогда не на шутку испугался, что Того женят на Думе. Самому ему жениться совсем не хотелось, а вот заиметь собственную юрту, пожалуй, было бы неплохо.

К вечеру из степи прискакал всадник на белом коне. Это был Того. Путаясь в полах дэли и неуклюже ступая в гутулах, Максаржав поспешил ему навстречу. Он хотел посоветоваться с другом, поговорить где-нибудь в укромном местечке, подальше от людей. Конь Того вначале шарахнулся было от него в сторону, но потом, узнав Максаржава, успокоился.

– Что случилось, Ма-гун? Что с тобой? Отец, что ли, приехал? – тормошил его Того. Но Максаржав только тяжело отдувался.

– Слезай с коня, Бого! Слезай скорей, надо поговорить.

– Уж не помериться ли силами со мной захотел? Ну что ж, давай, снимай дэли. – Того слез с коня и, пригнувшись, двинулся на Максаржава, но тот смущенно топтался на месте, не поднимая глаз от земли. Того сообразил, что юноша не собирается бороться с ним.

– Кнута, что ли, испробовал? Что же все-таки случилось? – Он присел возле Максаржава.

– Да нет... – смущенно улыбаясь, ответил тот.

Того, не выпуская поводьев из руки, вынул было трубку, хотел закурить, но тут же сунул ее обратно за голенище.

– Учитель хочет меня женить.

– Что? Как ты сказал?

– Учитель собирается посватать мне невесту.

– С ума можно сойти! Ну, а дальше что?

– А дальше, наверное, придется мне вести хозяйство самостоятельно. Сказал, что даст немного скота, и велел, чтобы я сам решил, кого посватать.

Того вдруг рассмеялся, но тут же лицо его стало серьезным.

– Да ты, я смотрю, совсем взрослый. Только женитьба – дело не простое, тут подумать надо. Чего это старик вдруг решил женить тебя? Ну, так или иначе, а нам с тобой не пристало идти против воли нойона. – Того снова достал трубку. – Наследником своим тебя он, конечно, не сделает, ведь ты ему никто! Это во-первых. Во-вторых, если он тебя сейчас отошлет к отцу с матерью, люди скажут, что с тобой обошлись несправедливо – ты еще мало чему успел научиться. А вот если нойон выделит тебя, женит да еще поможет обзавестись хозяйством – люди такое дело одобрят. Облагодетельствовал ученика нойон, скажут. А потом, рано или поздно, тебе все равно предстоит идти на государственную службу. И нужно, чтоб ты был к этому готов. Значит, не миновать тебе, Ма-гун, женитьбы. Я же навсегда останусь твоим другом, нигде и никогда тебя не оставлю. Помни, Ма-гун, не сбережешь и не умножишь скот, который получишь от нойона, потом хоть плачь – больше не дадут. Ну да поживем, увидим. Не унывай, братишка. В жизни всегда так: то найдешь, то потеряешь, то подпрыгнешь, а то на землю упадешь. На все воля нойона – живьем тебя закопать или голову отрубить. Ты же парень неглупый, пораскинь умом, подумай, как себя вести. В конце концов все образуется.

– А почему ты не женишься, Бого?

– Так я ведь нищий, разве мне прокормить жену и детей? А то еще попадешь под каблук жены, люди смеяться станут. Нет уж, лучше жить вольной птицей. И так над нами хозяев много: нойоны да богачи. Есть ли у тебя скот, нету ли, все равно ты всем должен. Плати налоги, плати подати да еще делай подношения тамге джасе[Джаса – административный орган, ведавший делами коренного населения Монголии; работал под контролем китайской администрации.], отдавай долги торговцам. Не успеешь оглянуться – и ушло все, что заработал. Вот я, например, много лет гну спину на нойона. Пора наконец и получить с него за работу.

– Это как же?

– Да способ найдется. Сиднем сидеть да милостей ждать – толку мало. Конечно, на воровство я не пойду, но уж что-нибудь придумаю. Вот, например, можно взять несколько голов из стада, проданного купцу.

– Так это ж и есть воровство!

– Никакое не воровство. Они, торгаши эти, вечно нас обманывают. Вот забрали купцы скот во многих аилах, а что люди получили взамен?

– Ну, чай, табак...

– А ты знаешь, что эти товары в тех краях, откуда эти купцы приехали, почти ничего не стоят. Вот и получается – князь, с женою сундуки набивают, а мы всю жизнь с пустыми руками!

Того опустился на колени и отвесил земной поклон.

– Сохрани и помилуй, боже, раба ничтожного.

– Смотри, Бого, за дерзкие речи ты уже испробовал кнута, как бы тебе еще не досталось, – смущенно проговорил Максаржав.

– А знаешь, нойон, по-моему, раздумал меня женить. Он понимает, что, если я обзаведусь семьей, я меньше на него работать стану. Он только для виду бранит меня на людях, пз-за того что я все не женюсь, на самом же деле на уме у него совсем другое. А ведь будь я женат, было бы кому и для меня чай приготовить. Может, когда ты женишься, Ма-гун, жена твоя сжалится надо мной да залатает как-нибудь мои прорехи? Или нет?

Он засмеялся, а потом снова спросил:

– Так кого же ты выберешь в жены, а?

Юноша ничего не ответил, только потупил глаза.

– Ну ладно, пойдем. Обсудим все завтра. Приятных снов тебе!

– Спасибо, Бого.

И они направились к юртам.

Прошло несколько дней. Га-гуп нежился на солнце возле своей юрты. Он приказал вынести на улицу столик и подать чай. И вдруг, прервав чаепитие, велел позвать Того. Когда тот явился, князь сообщил:

– Максаржав назвал свою пзбранпнцу. Кажется, неплохая девушка. На два года старше его, правда, но это ничего. Ты вот что, возьми у госпожи хадак и поезжай-ка сватом.

– Хорошо.

– Это как раз по тебе – угоститься да выпить ты всегда не прочь. Верно я говорю, негодник ты этакий?

– Верно, – ответил Того и скрылся в юрте.

Через три месяца после этого разговора неподалеку от юрты князя поставили небольшую четырехханную юрту, крытую серым войлоком, и стали называть ее юртой Максаржава. Его невеста Цэвэгмид, дочь бедняка арата Цэрэндоржа, была невысокая краснощекая девушка с рыжеватыми волосами.

С Максаржавом они до этого виделись всего несколько раз. Когда они познакомились, девушка спросила:

– Ты, значит, и есть Ма-гун? Или, может, лучше тебя называть Ма-ху[«Ма-гун» – более почтительное обращение, чем «Ма-ху».]? – В голосе ее слышались насмешливые нотки, но на людях Цэвэгмид держалась скромно и тихо. Максаржаву показалась, что она девушка славная и работящая. И когда нойон предложил ему подумать, кого выбрать в жены, Цэвэгмид первая пришла ему на ум. И он назвал ее имя учителю.

Свадебный пир не отличался пышностью. На свадьбу приезжал отец Максаржава. Отец невесты, Цэрэндорж, не желая ударить в грязь лицом – хоть и шла дочь чуть ли не за батрака Га-нойона, – дал за ней неплохое приданое: одежду, корову с двумя телятами, сундук, где молодожены могли хранить свои вещи.

Они установили сундук в хойморе, и он стал служить им домашним алтарем – на него поставили бурханов, наполнили жертвенную чашу молоком и зажгли лампаду. В центре юрты был устроен очаг: на небольшом тагане стоял вместительный котел. В шкафчике были расставлены пиалы и плошки, кувшин и ковшик – вся небогатая утварь. Этот шкафчик с посудой стоял справа от входа в юрту. Слева и справа от очага поместились две узенькие деревянные кровати. Перед алтарем, в хойморе, был расстелен стеганый тюфячок, а вдоль стен юрты – подстилки из невыделанных шкур.

Га-гун и его жена явились в юрту Максаржава с двумя большими блюдами, полными угощенья. Князь зажег огонь в очаге, и молодые низко поклонились бурханам, домашнему очагу, учителю и родителям. Затем наполнили котел, приготовили первый чай, разлили в пиалы. Побрызгали чаем в воздух: первые капли – богам! Затем было произнесено благоиожелание-юрол новой семье. Люди в юрте суетились, разжигали очаг, ставили котел, подкладывали топливо. Приближенные Га-гуна любили Максаржава, всем известно было его немногословие, сноровка в работе и незлобивый нрав. В новую юрту гости, по обычаю, нанесли немудреных подарков – иголки, нитки, веретена.

Наконец свадебный пир подошел к концу, гости разошлись, и с молодоженами остался только отец Максаржава, который собирался уехать к себе на следующее утро.

– Дети мои, – обратился он к молодой чете, – учитель так щедро одарил вас! Живите хорошо и трудитесь усердно, чтобы оправдать благодеяние нойона. Пусть не оскудеет дом ваш! Пусть здоровье и сила не покинут вашу семью! Для родителей это самое большое утешение. Учитесь у людей только хорошему. Ты, дочка, научись рукодельничать. Ваша госпожа своим мастерством славится на всю округу. Ты полюбопытствуй, как она вяжет, как шьет кисеты да дорожные чехлы для пиалы. А ты, Максаржав, теперь семейный человек, глава аила. Заботься о своей семье, будь трудолюбив. Не забывай, как жил раньше, старайся жить лучше. Таков закон жизни. Научишься работать, будешь стараться – остальное приложится. Живите согласно и мирно, дети мои, пусть не коснется вас хула и брань людская. Ты, сыпок, сызмальства был горяч и вспыльчив. Помни: если муж поднимет руку на жену, это не прибавит ему ни силы, ни чести. Не подражай тому плохому, что ты видел у меня в доме или у Га-нойона. Дурное к добру не приведет. Ну что я, глупый старик, могу еще сказать тебе, сыпок? Я уж давно позабыл все, чему когда-то учился. А ты, Цэвэгмид, напоминай супругу, чтобы почаще заглядывал в книги. Как бы ни был разумен муж, но, как говорится, «куда шея, туда и голова». От жены очень многое в семье зависит.

Максаржав и Цэвэгмид молча слушали отцовское напутствие. Время от времени Цэвэгмид подливала кумыса в пиалу свекра. Максаржав вспомпил, как прежде ему приходилось спать где придется: и в юрте, и на улице, а вот сегодня впервые в жизни он будет спать в собственной постели. Для старика Цэвэгмид приготовила постель у западной стены, уложила его и хорошенько укутала ему ноги. И когда старик повернулся к стене, легла и она – на полу, в ногах другой кровати, на которой лежал Максаржав.

Максаржав думал о наставлениях Того. Тот говорил, что делить подушку с женой, спать, обнявшись с ней, ему пока нельзя, не пришло еще время. Когда же настанет этот день, Того обещал сказать. «Только об этом никому не надо говорить, а то люди смеяться станут», – предупредил Того.

Максаржав посмотрел на Цэвэгмид. Она не спала. При свете лампады ему было видно, что она лежит с открытыми глазами. Максаржав слышал, что обычно, выходя замуж, девушки плачут. А эта вовсе и не собирается плакать.

А Цэвэгмид думала о своем: «Хорошо еще, что меня не выдали за старика. Максаржаву шестнадцать, мне восемнадцать... Он хоть и моложе меня, зато образованный, учился у нойона. Нет, неплохой муж мне достался. А что, если я не уживусь с нойоном или хатан и они прогонят меня? Вот горе-то будет отцу с матерью! Бедная мать, завтра ей придется вставать чуть свет. Устанет она...» На глаза Цэвэгмид навернулись слезы. Она шмыгнула носом и рукавом вытерла слезы.

«Ну вот и разревелась, – подумал Максаржав, наблюдая за женой. – Интересно знать, за кого она сама хотела бы пойти. Надо будет спросить ее об этом завтра». Максаржав не заметил, как уснул.

На следующее утре он встал рано. Когда открывал клапан над тоно, проснулась и Цэвэгмид, смущенная оттого, что проспала дольше мужа. она поспешно и сноровисто принялась готовить чай, подоила корову и прибралась в юрте. А потом вместе с кухаркой нойона занялась уборкой в господской юрте. Только покончила она с этим, как ее позвала хатан.

– Ну-ка, покажи руки! – потребовала она.

Цэвэгмид поспешно полой дэли вытерла руки и протянула ладонями вверх госпоже. Та внимательно оглядела их.

– Такие руки для рукоделия не годятся – грубые и узловатые. Не сможешь ты вышивать узоры. Ну да ладно. На вот, распутай да рассортируй по цвету. – И она вручила Цэвэгмид комок спутанных шелковых ниток.

Та опустилась на пол рядом с хатан и принялась за дело. Если нитка рвалась, хозяйка сердилась:

– Ах, какая ты неловкая, прямо руки-крюки. Иди-ка лучше, займись чем-нибудь по хозяйству.

Максаржав тоже был занят все утро: поймал в степи и привел отцовского коня, надел на него седло. Потом принес нойону воды для умывания и наполнил котел, в котором обычно кипятили утренний чай, насыпал аргала в корзину, стоявшую возле очага. Вернувшись в свою юрту, он напился чаю, а там подошло время провожать отца. На прощанье Максаржав дал отцу немного денег, завязал в узелок сладости – гостинцы для матери и младших братьев. Деньги он скопил, получая изредка вознаграждение за помощь писарям хошунного управления. До коновязи отца проводила и Цэвэгмид, а Максаржав поехал с ним до ближайшего перевала.

Весь день молодые провели в хлопотах, каждый занимался своим делом, и, только когда сгустились сумерки, они остались наконец вдвоем в своей серой юрте. Цэвэгмид наполнила пиалу простоквашей и подала мужу.

– Чем сегодня занималась? – поинтересовался он.

– Прибиралась у нойона. Госпожа сказала, что мои руки не годятся для рукоделия. Заставила меня разбирать нитки, да плохо у меня получается. Ну, а еще я коров доила, молоко пахтала, телят на пастбище отогнала. Стали шить чехол на юрту, я вот палец уколола. Потом наготовили хурута[Хурут – сушеный творог.], поставили сушить. А когда работу закончили, я возле юрты подмела – вот и все мои труды.

Максаржав взял Цэвэгмид за руку и стал разглядывать уколотый палец.

– Рукоделию ты выучишься, только береги пальцы. Я попрошу у госпожи кусочек кожи и сделаю тебе наперсток. А к ранке надо приложить тлеющую шерсть – скорее заживет.

– Больно будет. И потом, кожу прижжешь – дольше не заживет. Ничего, и так пройдет. – И Цэвэгмид продолжала свой рассказ о прошедшем дне: – Сегодня помогала гнать архи. Нойон попробовал, похвалил. Сказал, что для первого раза неплохо получилось. А вот кухарка нас рассмешила: зачерпнула ведром молока, а ведро-то с дыркой. Уж я так смеялась! Твоему Бого это почему-то не понравилось. «Больно ты игривая», – говорит.

– Вообще-то Бого хороший парень, – заметил Максаржав.

Цэвэгмид задумалась и со вздохом сказала:

– Матушке моей, наверное, досталось сегодня – с самого утра на ногах.

– Ты ж знаешь, замужней женщине нельзя посещать родителей три года.

– Это богатые соблюдают все обычаи. Но ты не нойон, и я не жена богача. А потом я вовсе и не собираюсь ехать к своим сейчас. Пройдет немного времени – навещу стариков. У нашей пеструхи неладно что-то с выменем. А теленочек хорошенький. Ты видел?

– Конечно, видел. Ты теленка выгоняй на пастбище к юго-западу. С восточной стороны прошли кони, вся трава вытоптана. Уж если где побывал табун нашего нойона, на земле ни былинки не останется. Еще бы – сотни коней! Хозяин ругался, что Бого подпустил табун слишком близко к ставке. Ты, кстати, помоги Бого, выбери время – одежонку почини ему. Из еды тоже можно послать ему кое-что.

За беседой они не заметили, как наступила ночь, пора было ложиться спать. Они улеглись на разных кроватях.

Однажды вечером Га-нойон решил проверить опись своего скота и попросил Максаржава помочь ему. Тот читал вслух записи, но князь слушал его невнимательно. Почему-то вспомнился ему Того. «Когда я приблизил его к себе, тогда еще совсем мальчишку, старики недовольно ворчали. А парень-то оказался проворным. И близость к княжескому догу его не испортила. К пастухам он требователен, не по годам сметлив, не криводушен. И корыстолюбия в нем не замечается. Добрым слугой стал».

– Погоди-ка! – прервал нойон Максаржава. – Tait же должно быть два жеребенка, куда они подевались? Не провалились же сквозь землю! И почему корова, отданная на выпас Цогту, стала вдруг другой масти? Сколько он присылает нам урума[Урум – молочная пенка.], арула[Арул – сушеное кислое молоко.] и всего прочего? Ах он негодяй! А ведь когда я хотел забрать у него свой скот, он умолял меня не делать этого. Мол, перегонять не время, падеж большой будет. Вот мерзавец!

– Если что-то не так, учитель, я выясню.

– Надейся на тебя, уж больно ты жалостливый. Станешь людей жалеть – долгов никогда не получишь. Не накажешь нерадивых – на голову сядут! Запомни это. Знаешь пословицу: «Не одернешь наглеца – он на твоей кровати разляжется»? Вот еще этот Дорлик. Вечно он попрошайничает. То ему дай, там помоги! Нищий, а детей каждый год плодит. Не может найти другой работы! Посмотри, сколько кож у нас выделано. Ну вот, со шкурами не могут управиться, оборванцы. Надо их приструнить. Пусть поторопятся, нужно собрать несколько возов да в Хурэ отправить. Здешние скупщики больно прижимисты, не успокоятся, пока не завладеют всем нашим скотом. А в Хурэ отправишь, так они морщатся, недовольны, видишь ли! Ну-ка, позови Того. Он вернулся с пастбища?

– Вернулся, учитель. – Максаржав вышел и вскоре появился снова в сопровождении Того. Едва ступив в юрту, тот у самой двери опустился на колени.

– Обработку шкуры косули закончил?

– Закончил.

– Тебе придется съездить с товаром в Хурэ. Возьмешь с собой Максаржава. С лошадьми без вас, надеюсь, будет порядок? Думаю вот отправить в столицу обоз со шкурами.

– Боже! Да разве скупщики нас пропустят!

– Ничего, как-нибудь обойдется. Ведь вас двое. – Он забрал у Максаржава опись, спрятал в железный сундучок, который тщательно запер. Ключ положил в мешочек и спрятал под подушку. Затем отослал Максаржава и Того. Как только они вышли, в юрте тут же появилась хатан.

– Этот Того, – обратился нойон к жене, – будто и не мужчина вовсе, никак не женится. Хотя мне-то только польза от того, что он холостой.

– Ну, уж и не мужчина! – отозвалась жена.

– А ты что, убедилась в обратном? – Га-гун рассмеялся.

Женщина вспыхнула:

– Глупости вы говорите! У Того в его старом сундуке, я знаю, кое-что припасено.

– Ах, ты, значит, и с сундуком его ознакомилась! Может, даже и рылась в нем? – Га-нойон в негодовании пнул жену ногой. Та, вскрикнув, рухнула на пол, и нойон ударил ее еще раз.

– Одной ногой в могиле, а туда же, старая сука! – И нойон вышел из юрты.

Эта вспышка Га-нойона была не случайна. Он прямо кипел от ярости, когда вспоминал о бесчинствах китайских торговых фирм и чиновников амбаня которые всячески мешали тем, кто отправлял товары из глубинных районов в столицу. А тут еще непредвиденная новость вывела нойона из равновесия: он узнал из описей, что падеж скота увеличивается, пастухи нерадивы и недоимкам нет конца. А это значит – доходы князя уменьшаются. Нойон, конечно, понимал, что никакого «сундука» у Того хатан не видела, а сболтнула первое, что на ум пришло. За что и поплатилась. О мужчинах, кроме законного своего супруга, хатан никогда и думать-то не смела. Про жен других нойонов, правда, болтали всякое, но хатан Га-гуна ни разу в жизни из ставки не выезжала. Даже в столичный монастырь нойон ни разу не брал ее с собой. Лицо хатан еще сохраняло следы былой красоты, но на теле не было места, к которому не приложилась бы во гневе рука мужа. Из-за бесконечных побоев у хатан дважды рождались мертвые дети. «Особенно часты приступы ярости стали в последние годы, – думала старая женщина. – Не зря, значит, говорят, будто запел он себе в столице молодую полюбовницу. Потому и глядит волком, и придирается к каждому пустяку. Может, хочет поскорее избавиться от меня да привести в дом новую жену? Человек он знатный, в его руках власть, а мне и пожаловаться некому. Такая уж мне выпала горькая доля». Эти мысли не помешали хатан выместить свою досаду на бессловесной кухарке, которой досталось и пощечин, и подзатыльников.

Максаржав слышал крик госпожи. То, что нойон жестоко бьет жену, он считал раньше делом вполне обыденным. Но когда он вспомнил недавние поучения отца, этот случай представился совсем в ином свете. И в самом деле, бить жену – последнее дело.

– Не переживай, – сказал Того. – Пусть себе нойон с хатан дерутся. Нам от этого убытку по будет.

И Максаржав впервые осознал смысл отцовских слов: «Ссора в доме – чужим людям радость».

* * *

На следующий год после женитьбы отец подарил Максаржаву ружье-кремневку. И теперь каждый раз, когда ему приходилось ехать в лес за дровами, Максаржав брал с собой ружье и чаще всего возвращался с добычей – привозил то белку, то тарбагана. А Того поучал друга:

– Ты подмечай, куда клонится трава, как лежат листья, где какой след остался. Вот смотри. Видишь? Тут кабан недавно рылся.

– А это его лежка, – подхватывал Максаржав.

– Нет, это лежка изюбрихи. По помету видно. Все имеет свой смысл: и как птица кружит на одном месте, и как она кричит. Когда же выпадет снег, след зверя определить совсем просто. Давай-ка, Ма-гун, заберись вон на ту сопку и спугни зверя. Обратно не спускайся, он должен выбежать вон там, видишь пригорок к северу? Бросайся навстречу, кричи что есть мочи. И мы его непременно возьмем.

Максаржав с удовольствием перенимал у Того охотничьи навыки. Но возможность поохотиться вдвоем выпадала им не часто. Сам князь очень любил облавную охоту на волков – дело тонкое, хлопотное. Однажды Максаржав, никогда не видавший облав, спросил у Того, как это делается.

– Перво-наперво разузнают, где волчье логово, и натыкают вокруг этого места красных флажков, всяких ленточек на небольшом расстоянии друг от друга. Волк увидит издали: краснеет что-то – и назад. Куда ни сунется, нигде не пройти. Но охотники оставляют небольшое пространство в ограждении – без флажков. В конце концов волки отыщут его и ринутся туда, тут-то охотники их и уложат. А есть еще другой способ: привяжут, например, к дереву козу на такой высоте, что волк ее чуть-чуть не достает. Охотник прячется в засаде и подкарауливает хищника. А то берут собаку – обычно суку, – привязывают ее где-нибудь в горах и укрываются в засаде. Сука воет, волки сбегаются к ней, и охотники расправляются с ними. Есть много способов изводить волков, этих заклятых врагов скотовода, – рассказывал Того.

Когда Га-нойон выезжал на облаву, со всей округи сзывались самые опытные охотники. Максаржава и Того обычно не приглашали.

Как-то осенью в тысяча девятьсот седьмом году Га-гун задумал поохотиться. Во все кочевья были посланы гонцы с вестью о том, что по первому снегу князь выезжает на облаву.

Это означало, что в ближайшие дни простым аратам запрещается тревожить зверя. Те же, что считались искусными охотниками, съезжались в ставку, чтобы принять участие в княжеской забаве. Дело это выгодное – глядишь, и перепадет что-нибудь с господского стола, а в случае удачной охоты иной раз получишь и награду от нойона. На этот раз Га-гун решил взять с собой Максаржава. Дело в том, что прошлой зимой Максаржаву удалось подстрелить матерого кабана, и все сочли, что из него выйдет хороший охотник. Конечно, к самым опытным его не причислили, но стали относиться с уважением – ведь показал себя настоящим мужчиной, способным прокормить семью.

С нетерпением ждал Максаржав первого снега. И вот наконец в конце первого месяца осени в ночь выпал снежок. К утру снегопад прекратился. Охотники, по известным им приметам предугадавшие снег, собрались на склоне сопки, поставили небольшую юрту и два майхана[Майхан – палатка, шатер.]. Была сделана первая вылазка, и о результатах доложили нойону. За несколько дней до выезда на охоту Га-гун, как того требовал обычай, оставил семью и перешел жить в чужую юрту. Был произнесен благопожелание-юрол на счастье, сделано жертвоприношение, после чего нойон присоединился к остальным охотникам. Вместе с двумя чиновниками из аймачного управления он расположился в юрте. Остальные заняли один из майханов. Другой майхан служил охотникам походной кухней. В лагере царило оживление. Загонщикам на облавной охоте запрещалось иметь при себе ружья. Однако Максаржав захватил свою кремневку. Увидев его с ружьем, Га-гун нахмурился, по ничего не сказал.