Текст книги "Великая судьба"

Автор книги: Сономын Удвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Товарищи по совместному походу часто заходили к Максаржаву выпить архи, поговорить.

– Ходят слухи, будто всюду теперь открывают школы.

– Да это все болтовня!

– Недавно я слышал новость: люди научились разговаривать друг с другом но проводу.

– Говорят, мы теперь сами будем засевать земли, которыми прежде владели китайцы.

– А вы не слышали о том несчастном старике? Об Эрэнцэн-Буя... – спросил Того. – Что с ним стало? Ведь это он спас мне жизнь!

– Говорили, что он умер. Будто бы упал в воду и утонул.

– Послушайте, пойдем в дом Га-гуна играть в кости, – предложил один из мужчин.

– А знаете, что я слышал? – сказал другой. – Хужирбуланцы бунтуют, недовольны порядками.

– Их очень плохо кормят, – отозвался Максаржав, вынимая кости и дощечку для игры.

– Есть там у них один бездельник по имени Сухэ, это он всех перебаламутил!

– Почему же бездельник? – возразил Максаржав. – Говорят, в этом полку цирикам дают протухшее мясо. Вот они и недовольны порядками. Не может быть хорошим командиром тот, кто не защищает своих бойцов.

– Возможно, возможно, не знаю...

– Пошли. Наиграемся вдосталь перед походом, отведем душу, – сказал Максаржав.

Все заволновались.

– Что за поход? Опять воевать?

– Да, видно, придется.

– Куда же на этот раз?

– Идем во Внутреннюю Монголию.

– Ну, теперь-то мы с китайцами покончим! – воскликнул тот, что предлагал играть в кости.

Все ушли, и Того остался один. Убирая со стола и вытирая посуду, он размышлял: «Что мне делать? Остаться тут, когда все двинутся в поход? Ехать на запад? Нет, тот не мужчина, кто уклоняется от сражений, я поеду с моим Ма-гуном! Куда товарищи, туда и я!»

* * *

Старый Балчин отметил восьмидесятипятилетие своей жены Цэцгэ, и гости, по обычаю, принесли богатые дары: козлят, яг-пят, веретена, нитки, отрезы далембы, овечьи и козьи шкуры. С того дня старики стали жить в достатке. Га-нойон больше не давал Балчину скот на выпас: раз у старика нет своего скота, он не сможет возместить убытки в случае падежа. Но по просьбе Максаржава он позволил устроить праздник и даже прислал кое-что старикам, чтобы они могли достойно принять гостей.

На следующий год ягнята подросли, некоторые овцы дали приплод, и у стариков уже было стадо с десяток голов и пара коней.

Однажды старик Балчин, взяв пяток овец, отправился к Га-нойону и попросил принять его. Тот велел слуге узнать, в чем дело.

– Благодаря доброте нойона я смог принять гостей, угостил на славу своих родных, – ответил старик. – Скот, что принесли мне гости в подарок, приумножился, а как гласит пословица: «За чай благодари в тот же день, за коня – через год». Вот я и привел нойону несколько овечек. Благодарен я ему, премного благодарен!

Га-нойон просил передать Балчнпу, чтобы он оставил овец и отправлялся восвояси.

– Велики добродетели нойона! – сказал Балчин и вернулся домой.

Спустя несколько дней он снова отобрал пять овец и погнал их к юрте Максаржава. Но Цэвэгмид даже слушать его не захотела.

– Мы не возьмем у вас ничего. Гони овец обратно, не обижай нас.

– Как же так? Я пригнал овец нойону, и он взял их, а вы не берете... – возмущался старик, но в глубине души он был признателен Цэвэгмид.

– Присядьте, угощайтесь, – сказала она, наливая старику чай и подвигая ему печенье и пенки.

– Ох, Цэвэгмид, совсем забыл я тебе сказать: говорят, Ма-гун стал чойжином.

– Слышала и я об этом.

– Не знаю, может, это и не так... Говорят, они идут теперь на юг. Многие в сражениях с китайцами стали героями. Наш земляк Ядам... И еще кто-то... Из головы выскочило, забывать я все стал, старый...

– Не Бого ли?

– Нет. Далха, вот кто. Так вот, рассказывают, что, возвратившись после сражения с китайцами, Ма-гун сказал: «Снимите меня с коня!» Сняли его с коня, он распахнул дэли – пули так и посыпались, не могли они пробить его тело, застряли в подкладке.

– Да правда ли это, Балчин-гуай? Кто вам рассказал?

– Старый Балчин никогда не говорит неправды. Слышал я, будто они с боями дошли до Сулипхэра и Мумянгана, а когда подошли к Долонуру, прибыл к ним от самого богдо посланец.

– Пейте чай, Балчин-гуай. Но овец своих вам все-таки придется забрать домой. Я ни за что их не возьму.

– А к нойону ходил – за пять овец и тени князя не увидел.

– Балчин-гуай, заходите к нам еще, расскажите, если что услышите о Максаржаве.

– Конечно, конечно. Ну, я пойду, а то старухе моей одной трудно с хозяйством управляться.

* * *

Шел пятый год правления «многими возведенного». Максаржав вернулся из похода. Га-гун тоже приехал в Хурэ поклониться богдо, встретиться кое с кем. Он велел слугам привести в порядок дом и ждал встречи с Максаржавом. Юрту, где жила когда-то Гунчинхорло, убрали и на ее месте построили небольшой деревянный домик. Вот в этом-то доме и готовился принять Максаржава старый нойон. Наконец долгожданный гость появился, Га-нойон пригласил его за стол, и полилась беседа, которая продолжалась до самого заката.

– Когда мы вошли в Хох-хото, я оставил там толкового управляющего и часть войска, – рассказывал Максаржав. – Я думал: раз уж мы завоевали этот край, надо позаботиться о том, чтобы удержать его, чтобы не возникли беспорядки. А меня отозвали. В чем дело, никак не пойму...

– Знаешь такой закон: сильный всегда проглотит слабого?

– Кончится тем, что мы потеряем все, что завоевали. Знаю, некоторые склоняются к тому, чтобы снова принять господство Китая. Учитель, а вы как на это смотрите?

– Я считаю, у каждого должна быть своя голова на плечах. Лучше ни от кого не зависеть. Но если так случится... – Он не договорил и поставил на стол пиалу с кумысом. – Великий русский царь вряд ли оставит в покое Монголию. А если он протянет к нам руки, китайцы непременно вмешаются. И пока они вот так будут подстерегать друг друга, лакомый кусочек может проглотить Страна Восходящего Солнца, и тогда нам придется совсем плохо!

– Нас теперь никто не сможет покорить!

– И я так раньше думал. Но ведь ты сам говорил, что сейчас по всей земле пылает пожар великой войны. Маленькие страны, не имеющие нового вооружения, будут моментально уничтожены. И никто не вступится.

– Многих прекрасных сынов отчизны потеряли мы в этой войне, не одну сотню копей... Если потеряем свое государство, свою независимость, мне незачем тогда жить. Так что пусть министры заседают, а я пойду воевать! Китай нелегко будет одолеть, у них много людей, много оружия, по я верю в то, что храбрость наших воинов, умелая тактика и желание во что бы то ни стало отстоять свою родину помогут нам одержать победу. И еще надо иметь в виду, что китайцы устали от этой войны больше, чем мы...

– Слышал я, тебя наградили титулом бээла, который передается по наследству. Теперь у твоих детей всегда будет кусок хлеба.

– Я сражался не ради чипов и титулов. Вы это знаете.

– Думаю, что теперь тебя освободят от всех повинностей, кроме поставки уртонных копей.

– Русский консул прислал мне возмущенное письмо: почему я перешел границу на западе.

– Ну, а ты что же?

– Да если бы я не отогнал этих бандитов, они загубили бы еще больше наших людей!

– А может, не стоило все-таки?

– Я считал, что делаю все по справедливости: роздал местным жителям конфискованный скот, а деньги сдал в казну.

– Кто принял у тебя деньги?

– Я отдал их Да-ламе.

– Ну, считай, в его кошелек положил. Послушай, наши нойоны боятся тебя. А коли так, добра от них не жди. Брось-ка ты свой хошун и перебирайся сюда. Я вначале хотел продать этот дом, да передумал. Бери его себе. Дом хороший, не стыдно будет и гостей позвать, и всей семье есть где разместиться. А как быть со службой, сам решай.

– Я уже думал над этим... И вот что решил: чем тратить силы и время на пустые разговоры в министерстве, лучше сражаться за правое дело на поле боя. Больше чести принесешь своему роду.

– Да, повоевать нам еще придется... Китай, Россия, Япония, Германия, Америка – все они, словно мухи на сахар, летят. Еще бы, Монголия – богатая страна!

– Учитель, а не тяжело вам, немолодому уже человеку, ездить в столицу, заниматься государственными делами?

– Нелегко, конечно. С каждым годом все труднее становится, но, хоть и говорю себе каждый раз, что мне уже теперь ничего другого не остается, как только сидеть в тени телеги – не могу жить в стороне от всех дел.

– Да, уж если мудрецы отступят, кто же поможет нам, неразумным?

– А ты будь разумным – станешь и мудрым.

Га-гун, улыбаясь, расстегнул верхнюю пуговицу и распахнул ворот.

– Куда вы завтра собираетесь поехать? Не позволите ли мне вас сопровождать?

– Согласно субординации, это я теперь должен быть у тебя в свите, – засмеялся Га-гун.

Ночью Максаржав вертелся с боку на бок. Тревожные мысли не давали уснуть. «Говорим о суверенном государстве, а казна пуста, оружия нет, не можем сами сделать даже иголку с ниткой – все приходится покупать у других. Да, тот китайский писатель был ученым, умным человеком, интересное дело затеял. Надо завтра рассказать о нем учителю».

– Учитель, вы спите? – негромко спросил он.

– Нет. Никак не засну... В твоем возрасте я спал крепко, хоть топором руби.

– Знаете, я хотел вам рассказать об одной встрече. Когда мы воевали на юго-востоке, вошли в небольшой китайский поселок. Я увидел нарядный домик, стоявший на отшибе. Мы постучали в дверь. Навстречу нам вышел молодой китаец, вежливо поздоровался и пригласил нас в дом. Я никогда еще не видел такого множества книг. Пришел слуга, накрыл на стол, и хозяин принялся угощать нас. Разговаривали через переводчика.

«Большинству китайцев не нужна война, она несет лишь разорение и без того бедным земледельцам, – сказал хозяин. – Наш народ знает: нельзя построить свое счастье на несчастье других». – «Но в Китае не все думают так, как вы», – возразил я. «Так же, как я, думают многие. А люди передовых убеждений борются за демократизацию правительства». – «Что означает это слово: «демократизация»? И что вы, ученый человек, делаете здесь, в этом маленьком поселке?» – «Я хотел жить тихо и уединенно, потому и уехал в глушь, но неожиданно оказался в водовороте событий. Попытался выбраться отсюда и не смог... А «демократизация» означает равные права для всех». – «Куда вы хотели уехать? Я провожу вас». – «Это невозможно. Вы же не проводите меня до Пекина... Но я очень рад встрече с таким прославленным полководцем. Хотел бы встретиться с вами еще раз, но только когда погаснет огонь войны...» – «Как вы смотрите на то, что Монголия стала независимым государством?» – «Я ничего не смыслю в политике. Я всего лишь скромный литератор. Но думаю, что Монголия вполне может стать суверенным и демократическим государством». Один мой знакомый – продолжал Максаржав, – он русский и живет в Западном крае – придерживается такого же мнения. Как ненавижу я тех, кто зарится на богатства нашей страны, а монголов даже за людей не считает! До последнего вздоха буду я бороться с захватчиками, которые вторглись на нашу землю!

– Да, – задумчиво проговорил Га-гун, – видно, твои знакомые, что китаец, что русский, – мятежники, лучше держаться подальше от таких людей. Эта их демократизация означает: царя – долой, нойонов – долой, одним словом, они предлагают все поставить вверх ногами... Ну, хватит, сынок, пора спать.

«Тот китаец беспокоился обо всех людях... Жаль, я торопился ехать дальше и не закончил этот интересный разговор, – думал Максаржав. – Но у меня в голове не укладывается, почему мы обязательно должны идти в подчинение к какому-нибудь сильному государству. Да, я мало образован и плохо разбираюсь в политике... – Максаржав приподнялся на постели, взглянул в окно, затянутое бумагой, и мысли его потекли по совершенно другому руслу. – Здесь, в доме учителя, хорошо будет играть в кости. Комната почти девять локтей в длину. То-то Цэвэгмид обрадуется, когда узнает, что мы переезжаем в столицу. Давно я хотел показать ей Хурэ! Целый год мы не виделись, соскучилась, поди. И мне без нее нелегко – отсутствие близкого человека ощущаешь и в счастливые минуты, и в горькие...»

Га-гун вернулся в свои владения, а Максаржав сложил юрту и вместе с неразлучным Того перебрался в дом Га-гуна. «Много лет Бого верно служит мне, сопровождает меня во всех военных походах, – подумал как-то Максаржав. – Я не знаю человека, который был бы так предан мне. А сам взвалил на него всю работу по дому... Не лучше ли привезти сюда жену и детей? Да и что это за жизнь, столько лет с семьей врозь! Но с другой стороны, если Цэвэгмид уедет, скот останется без присмотра.. Как мы будем жить потом?»

Шел уже шестой год правления «многими возведенного», а военные походы для Максаржава все еще не кончились.

Бавужав, управляющий восточной окраиной Монголии, захватил оружие, разграбил и сжег монастырь в хошуне Сужиг-вана; ходили слухи, что он грозится идти на Хурэ.

Бавужав взял в руки оружие, когда узнал, что по договору трех держав, признавших автономию Монголии, его владения должны отойти Китаю; он требовал, чтобы Внутренняя Монголия была присоединена к Халхе.

На усмирение мятежного гуна были посланы войска во главе с бээсом Биширэлтом из Цэцэн-ханского аймака, который должен был попытаться договориться с Бавужавом, а в случае неповиновения – расправиться с ним. Однако войска Биширэлта перешли на сторону мятежников, и незадачливый полководец ни с чем вернулся в столицу. И тогда вместо Биширэлта было решено послать на восток Максаржава с его цириками.

За несколько месяцев до того, как Максаржав выступил в поход, с восставшими попытался вести переговоры Манлай-Ба-тор Дамдинсурэн.

– Халхаские князья отказались от нас, – ответил ему Бавужав, – они не желают защищать своих кровных братьев, отдали Внутреннюю Монголию под власть Китая, а китайцы издеваются над нами. Вот почему мы восстали.

– Но ведь вы словно заяц из сказки, который попал в расщелину! Вы же лично присутствовали на съезде трех держав и согласились с решением, чтобы ваши земли отошли Китаю!

– Мы поняли, что нас просто-напросто продали Китаю, а раз так – мы разгромим Халху. Вы не захотели спасти нас, отдали китайцам на разграбление наши земли, и за это мы отомстим: отторгнем восточную часть Халхп и отдадим Китаю.

– Если братья начнут убивать друг друга, они станут добычей врага. Можно ведь жить мирно.

– Моя душа до тех пор не узнает покоя, пока не будет установлена новая граница, с включением Внутренней Монголии. Вы предлагаете нам сложить оружие? Никогда!

– Переходите сами в Халху со своими юртами.

– Никогда я не смогу бросить братьев, доверившихся мне! Даже если тело мое станет наслаждаться, душа будет страдать. Я останусь вместе с братьями, буду вместе с ними страдать и бороться, а если надо – и жизнь свою отдам.

Люди Бавужава продолжали бесчинствовать на восточной границе; мстя за то, что их отдали под власть Китая, они жгли и разоряли монастыри, грабили население.

Хатан-Батор Максаржав выступил со своим войском и расположился в хошуне Уйзэн-вана. Полководец был в расцвете сил. Максаржав не носил знаков княжеского достоинства – жинса и отго, но не расставался с саблей и винтовкой. В своем шатре он поставил старый стол и часто, сидя за этим столом, читал.

«Я понимаю обиду Бавужава, – рассуждал он, – но разве можно доказывать свою правоту с помощью разбоя и грабежа? В чем провинились перед ним мирные жители пограничных аилов? Когда монголы проливают кровь своих братьев, китайцы радуются. Если бы Бавужав прекратил бесчинства, не надо было бы и воевать с пим. Пока мы растрачиваем силы в междоусобицах, китайцы улучат момент и нападут на нас. Нет, я должен выполнить приказ о подавлении мятежа, поднятого Бавужавом...»

Он созвал командиров и приказал:

– Готовьте войска!

Но Бавужав понял, что на этот раз ему придется туго, и бежал со своими отрядами. Максаржав, убедившись, что мятежники достигли Хайлара, прекратил преследование и вернулся в Хурэ. В глубине души он радовался такому исходу.

* * *

Во время последнего похода Максаржава умер Га-гун. Запечатанное сургучом завещание, которое он оставил, было адресовано Хатан-Батору Максаржаву. Га-гун завещал своему ученику хранить историю семи поколений. И хотя все имущество и скот, согласно традиции, должен был унаследовать его сын, управлять всем велено было Максаржаву. Нойон просил его в своем завещании помогать его жене до конца ее дней. Дом, загоны для скота и позолоченное огниво нойона должны были перейти к Максаржаву в том случае, если он получит титул вана. Сутры[Сутра – сборник молитв и поучений.] и другие книги Га-гун велел отдать ему же. Одну треть наличных денег нойон просил передать настоятелю-гэгэну – «для потомков», другую треть – на благотворительные дела и оставшуюся часть – жене.

Максаржав искренне горевал, потеряв учителя и друга, который вырастил его, выучил грамоте и всегда был ему опорой. В трудную минуту он обычно обращался за советом к Га-гуну, и тот никогда не отказывал ему в помощи. Бывали случаи, когда Максаржав не соглашался с Га-гуном, а иной раз и спорил с ним. Но даже споры эти оказывались полезными: они рождали новые мысли. Получив письмо, в котором его извещали о смерти Га-гуна, Максаржав собрался в дорогу. Надо было привести в порядок дела нойона и помочь его жене и детям перебраться в Хурэ. Но не суждено ему было побывать в родных местах.

Ранним весенним утром седьмого года правления «многими возведенного» в Хурэ зазвучали трубы и флейты Гандана, клубами поднялась пыль на улицах, зазвенели колокольчики водовозов и послышались удары кнута. Горожане теперь все, кроме лам, ходили с оружием, так что никого не удивляли звуки выстрелов в городе, на которые громким лаем отзывались собаки.

Максаржав, сидя на крыльце своего дома, читал книгу, когда появился курьер из военного министерства.

– Жанжин, вас просил приехать министр!

– Бого, я поехал, меня вызывают в министерство.

– А что случилось?

– Откуда я знаю, – буркнул Максаржав, одеваясь.

Того вывел копя из сарая, оседлал его и подвел Максаржаву. «Не будь его, – думал он, глядя вслед Хатан-Батору, – кому бы я был нужен? У всех есть жены, дети, друзья, только я один как перст, видно, не создан я для семьи. Ну, а если я приведу в дом женщину, что тогда? Я же знаю, что наш Ма-гун не жалует женский пол. Нет, не суждено мне найти подругу. И Гунчинхорло я, видно, потерял навсегда. А как бы хорошо нам обоим было, если бы мы встретились...»

Вернулся Максаржав. Того, едва взглянув на него, сразу понял: что-то произошло. «Спросить? Нет, не стоит, захочет – сам расскажет». Пришли Далха, Дорж, Ядамсурэн и Далай.

– Русского царя попросили с трона, – объявил Максаржав.

– Как это?

– А вот так: свергли царя с престола, да и все тут.

– Вот так новость! Кто же это сделал? Какие-нибудь бандиты?

– Нет, рабочие и крестьяне. Я был в министерстве, там паника...

– Зачем же вас звали, жанжин? – спросил Того.

– Сказали, что надо быть в любую минуту готовым к мобилизации армии. Сначала свергли маньчжурского императора, теперь вот русского царя...

– А нам какое дело до того, что творится в России?

– Да нет, нам это не безразлично. – И Максаржав снова взялся за книгу. Друзья ушли в юрту, где им приготовили поесть.

Вскоре все снова собрались в доме Максаржава.

– В России, говорят, нарастают беспорядки, – сказал Далха.

– А я про русских вот что слышал: очень хвалят русских инструкторов, что работают у нас в Хужирбулане. Таких солдат и командиров воспитали, что самым лучшим нашим цирикам не уступят. Кладут, говорят, на деревянного коня десять шапок и прыгают через них. Или наденут шапку на конец ивового прута и рубят – вот какие упражнения придумали. И стреляют у них солдаты метко.

– А что они в Налайхе построили? – спросил кто-то.

– Уже два года русские добывают там уголь, – ответил Максаржав.

– Вот как? А еще, я слышал, они построили большое предприятие, где выпускают книги. Умный народ!

– Слышал я, что молоко русских женщин закрывают в банки и продают.

– Перестаньте повторять глупости! – недовольно сказал Максаржав.

– А вот люди видели, железная птица летает.

– Правда? – спросил Максаржав.

– Про птицу, кажется, правда, – сказал Далха.

* * *

Осенью 1917 года прошел слух, что Бавужав опять объявился: грабит скот, убивает людей. И снова отправился в поход Максаржав. Когда он прибыл в Хужирбулан, встречать его вышли начальник училища и инструкторы.

– Жанжин, пять сотен цириков, инструктор, оружие, копи – все готово, – обратился начальник училища к Максаржаву. – Не хотите ли проверить подготовку наших бойцов?

Дома, юрты и палатки цириков были расположены в строгом порядке: у каждого полка свое место, перед каждой палаткой – винтовки, поставленные в пирамиды. В стороне были расположены кухня и несколько одноэтажных зданий – склады боеприпасов и оружия.

По сигналу трубы солдаты мгновепно построились. Максаржав подумал, что со времени боев под Кобдо прошло всего пят.ь лет – и вот уже создана настоящая армия.

– Ну раз жанжин Ма-гун приехал, – говорили между собой цирики, – видно, снова нам на войну идти...

Среди командиров, стоявших перед строем, выделялся высокий юноша.

– Кто этот высокий парень? – спросил Максаржав.

Стоявший рядом с ним русский инструктор ответил:

– Это Сухэ. Хороший командир.

– Вы не знакомы? – спросил бурят-переводчик.

– Имя это слышал, по лично не встречался.

– Он тоже едет с вами.

Начальник училища отдал рапорт, и Максаржав попросил показать ему казармы и полковые кухни. Когда он сказал об этом начальнику, тот велел позвать Сухэ.

К ним подошел тот самый высокий командир и стал по стойке смирно.

– Приветствую вас, жанжин!

– Покажи жанжину казармы. А мне надо срочно ехать – вызывают в военное министерство. Извините, – сказал начальник и ушел.

Сухэ было двадцать пять лет, Максаржаву – тридцать девять. Хатан-Батор много слышал об этом молодом командире и потому с любопытством разглядывал его. Это был подтянутый стройный юноша. Максаржаву понравилось его открытое лицо и спокойный взгляд. Широкий пояс и дэли с высоким воротом ловко сидели на нем. «Такой молодец не только через деревянного копя, на котором лежат десять шапок, перескочит, но и на десять саженей в высоту прыгнет без труда. Говорят, будто он участвовал в каких-то беспорядках... Видимо, сильный человек и независимый, а возможно, даже и заносчивый».

А Сухэ, шагая рядом с прославленным полководцем, думал: «Даже если издали посмотреть – могучий богатырь, а приблизишься и увидишь: взгляд у него такой, что не всякий выдержит. Хотелось бы потолковать с ним наедине. Говорят, что он чойжин и обладает тайной силой. Ну да пойдем в поход, все станет ясно».

Хатан-Батор не задавал много вопросов, а Сухэ много не говорил. Увидев лежащего в палатке больного цирика, Максаржав поинтересовался:

– Из какого хошуна и когда призван в армию? Что у тебя болит? Хорошо ли здесь вас кормят? Дают ли лекарство?

Спокойно выслушав ответ цирика, пошел дальше.

– Что за инструктор идет с нами в поход? – спросил он у сопровождавших его цириков, и, когда вперед вышел русский инструктор, Максаржав внимательным взглядом окинул его с головы до ног. – Знаете ли вы, что нам предстоит ехать тысячи верст по широким степям восточной Монголии и по песчаным барханам вдоль Халхин-гола? Это очень трудный путь!

– Я знаю. Но ведь не зря говорит монгольская пословица: «Солдата учат тысячу дней, а пригодится это лишь один раз». Я здесь уже два года и во всем готов помогать вам, жанжин!

– Меня беспокоит то, что вы непривычны к нашим условиям...

– Во-первых, я солдат, во-вторых, за два года я уже вполне привык и к монгольскому чаю, и к здешней еде. Я помогаю цирикам осваивать новое оружие – в этом моя главная задача. Можно быть свободным, жанжин?

– Идите.

Перед отъездом, прощаясь с Сухэ, Максаржав сказал, улыбаясь:

– Надеюсь, в пути познакомимся поближе.

Оба почувствовали: точно невидимые нити протянулись между ними. «Он немногословен и держится очень свободно», – подумал Максаржав, наблюдая за Сухэ. Определенно нравился ему этот человек.

Хатан-Батор вернулся в столицу и начал готовиться к походу.

– Неужели нельзя было отказаться? – спросил его как-то Того. – Могли бы на этот раз побеспокоить себя столичные нойоны. Пусть бы разок сами сходили в поход.

– Они и идут, Бого.

– Кто же?

– Манлай-Батор, Сумья, Да-ван и многие другие.

– А министры и чиновники военного министерства?

– Им нельзя. Они заняты своим делом, руководят, готовят армию, – ответил Максаржав и тут же переключился на другое: – Послушай, Бого, а кто бы мог нам сшить кое-что из одежды?

– Можно попросить старика и старуху, что живут у нас, – сказал Того и с возмущением подумал: «Не могли даже подобрать порядочных людей, чтобы обслуживали жанжина. Словно никого нет помоложе этих двух стариков! Думают, что им можно доверить дом. А Ма-гун ни о чем не желает побеспокоиться, даже жалованье забывает получить. Вот и чаю в доме пет... Беда, да и только!»

– Бого, сколько денег нам с тобой понадобится взять, какие продукты? Я завтра принесу деньги, а ты уложишь все, что надо, в переметные сумы. Говорят, в пограничных аилах пет ни одной семьи, где бы не похозяйничал Бавужав. Совсем одичал, живет разбоем и грабежом. Придется усмирять его силой, другого выхода пет!

А Того одолевали хозяйственные заботы.

– Велел этой старухе сшить кое-что, правда, шьет она слишком крупными стежками...

– И ты забраковал ее работу? – спросил Максаржав. По Того ничего не ответил, он думал о чем-то своем.

«Сегодня на базаре увидел девушку, похожую на Гунчинхорло, и обмер. Да она ведь наверняка постарела, а я все считаю ее девушкой. Не стоит, пожалуй, рассказывать об этом Магу ну».

– Бого, ты, может быть, поедешь к моим, отдохнешь у Цэвэгмид немного?

– Ну, конечно, я уеду, а кто же будет о вас заботиться? Ведь вы забываете о еде, если вас не заставить поесть. Нет уж, пока могу, я всегда буду рядом с вами.

«Он прав. Заботится обо мне, как родная мать! Что бы я делал без него? Не будь Того, плохо бы мне пришлось».

– Бого, пойдем со мной завтра в гости?

– А к кому?

– В одну семью. К Цэ-вану.

– Да меня туда даже на порог не пустят, собаки набросятся или телохранители схватят.

– Не пустят, так повеселишься вместе с телохранителями. Ведь и Дорж идет, и Далха, и Ядам-Батор. Нас всех пригласили.

– Идите без меня. Только поменьше пейте.

– После кончины учителя я понял, что должен следить за собой. Так что ты не волнуйся, Бого.

* * *

Цэ-гун построил новый дом и созвал гостей на новоселье. Дом был на высоком фундаменте, с большими окнами в резных наличниках, с крышей из листового железа, выкрашенной зеленой краской, над крыльцом был сделан навес. Все в доме, даже печь, было по европейскому образцу. Пол устлан коврами, привезенными из южных стран, на стенах тоже висели ковры, но только восточные. Повсюду в дорогих вазах курился можжевельник и ароматные индийские свечи. Низенький столик с гнутыми ножками, украшенный искусно вырезанными из дерева драконами, был заставлен блюдами. На мягких диванах узко сидели первые гости и пили чай. Собралось человек сорок: нарядные жены нойонов, щеголеватые чиновники, молодые нойоны из числа столичных аристократов, известные своими «новыми взглядами».

– Проходите, пожалуйста! – приглашал хозяин гостей.

Всем не терпелось увидеть жену До-гуна, первую красавицу не только в Хурэ, но и во всей Халхе. И в самом деле, она отличалась от жен других князей не только ослепительной красотой, но и умением держаться в обществе, отменным вкусом. Если она приезжала в город, то обычно редко выходила из дому, большую же часть времени проводила у себя в хошуне. Вот почему все приглашенные с нетерпением ждали ее появления.

– Его сиятельство До-гун! – громко объявил телохранитель, и До-гун, высокий плотный мужчина с редкой черной бородкой и обветренным лицом, переступил порог. Он учтиво поздоровался со всеми. А через несколько минут в сопровождении старшей жены Цэ-гуна появилась прославленная красавица. С едва заметной улыбкой она поклонилась всем присутствующим и прошла в другую комнату. Беседа, прерванная появлением этой гостьи, возобновилась, голоса зазвучали громче.

– Откуда у Цэ-нойона такое множество красивых служанок? – спросил Далха.

– Супруга До-гуна так прекрасна, что рядом с нею все остальные – дурнушки, – улыбнулся Ядам.

– Говорят, она к тому же еще и права кроткого, и в работе усердна, – сказал Дорж.

– Ну конечно, нашему Доржу отлично известен ее нрав! – засмеялись товарищи.

Служанки сновали меж гостей, разнося чай и закуски. Наконец Цэ-гун обратился к гостям:

– Давайте послушаем музыку и пение. Пригласите сюда наших жен! Где же певцы и музыканты? Дамы, пожалуйте сюда, – произнес он.

В комнату с низкими поклонами одна за другой вошли женщины. Жена Цэ-гуна принялась угощать гостей:

– Отведайте пирожков, дорогие гости! Выпейте кумысу! Не хотите ли сыграть в хуа[Хуа – игра, сопровождаемая движениями пальцев и пением.]? Далха-Батор, не станцуете ли вы нам танец западных монголов?

– Госпожа! Я из хошуна Ма-гуна и не умею танцевать «биелгэ», – с поклоном ответил Далха.

Максаржав разговаривал с хозяином и внимательно наблюдал за собравшимися. «Какие у них наряды! Мы все время в боях, в походах, а они здесь живут припеваючи, никаких забот не ведают. А с другой стороны, им и полагается быть хорошо одетыми, ведь они встречаются с иностранными представителями, должны быть на высоте. Если бы моя Цэвэгмид оказалась сейчас среди них, она выглядела бы замарашкой. Семья и хозяйство отнимают у нее все силы».

Цэ-нойон обратился к Максаржаву:

– Говорят, вы снова идете на восток?

– Да.

– Бавужав – человек мстительный и очень злой. А вы, по-моему, сражались всюду, вот только на севере еще не воевали.

– Я готов отовсюду гнать врагов своей родины! Надеюсь, правда, что с северным соседом мне воевать не придется. Не хотелось бы...

Цэ-гун насторожился.

Многие красавицы бросали кокетливые взгляды на Ма-гуна, но он словно не замечал этого.

Гости Цэ-гуна шептались между собой: «Говорят, богдо симпатизирует этому жанжину, выигравшему много сражений». – «Нет, напротив, богдо недолюбливает его, потому и посылает всюду».

Супруга До-гуна тоже с любопытством поглядывала на прославленного полководца. «Не было еще такого мужчины, который бы не смотрел на меня с восхищением, а этот словно и вовсе не замечает. Но и ни один мужчина не привлекал меня так, как Ма-гун. Просто глаз от него не могу отвести. Ах, грех-то какой!»

– Дорогие гости! Что же вы заскучали? Поиграем в жмурки! – предложила хозяйка дома. – Цэ-нойон, соизвольте начать! – кокетливо обратилась она к мужу.

– Хорошо! Завяжи мне глаза! – согласился хозяин. – Проигравшему – штрафной бокал вина.