Текст книги "Милорд (СИ)"

Автор книги: София Баюн

За занавесом

 
И льется жизнь, прервется жизнь, века идет вражда —
В сраженье вашем, как в любви – ни совести, ни чести,
В любви – как в битве, суждено сойтись, но не остаться вместе,
Враги и братья, Человек и Море, Смерть и Красота.
 

(Шарль Бодлер)

Ника приходила на пляж каждое утро. Ей нравилось, как в сонной тишине скрипели доски старого причала.

Нравилось, как розовое солнце топится в розовых волнах.

И нравилось приходить в одно и то же место, чтобы рисовать рассвет над морем – суть пейзажа, которую не приходилось вылавливать из обманчивой картинки.

Где остался темный парк и ржавые пятна света в пруду? Не было его. Приснился, привиделся.

Где осталась девушка в гриме, с которой пришлось карандашом смывать чужое лицо?

Ее тоже никогда не было. Не жила на этом свете.

Ника воткнула мольберт в мокрый песок прямо у воды. Прибой полоскал потяжелевший подол широкой зеленой юбки в огромных ярко-алых цветах, но Нике было плевать – зачем еще носить пестрые цыганские тряпки, если беспокоиться о них каждую минуту?

На палитре она смешивала жженую умбру, белый навахо и черный марс. Сегодня в волнах должен появиться парусник – единственная ложь на картине. Но теперь, когда Ника наконец-то получила власть над своей реальностью, это не имело значения.

Позади раздались шаги.

Она не стала оборачиваться – эти шаги она узнала бы в многотысячной толпе.

– Доброе утро, – улыбнулась она картине.

– Здравствуй.

Краем глаза она заметила, как рядом появляется темно-зеленая тень. Она подняла глаза.

Мартин стоял рядом, улыбался и наливал кофе из термоса в тонкую фарфоровую чашку – темно-красную, в золотых узорах.

– Ты сегодня рано, – заметил он, отдавая чашку и целуя Нику в висок.

Волны действительно были темнее, чем на картине.

– Я пришла рисовать корабль.

Ей нравилось море. Но еще больше нравилась их квартира в маленьком городе, где никто не говорил на их родном языке. В этом городе были узкие мощеные улочки, красные черепичные крыши, кованые открытые балконы и много солнца.

Наверное, и Мартин был там счастлив. Но только в этом году, через столько лет, ей наконец-то удалось убедить его приехать на море.

Ника сжимала чашку и смотрела на Мартина снизу вверх. Единственный обман, который так и остался с ней, привезенный из прошлого. У него волосы до плеч, темно-серые глаза, длинный, тонкий нос и зеленый пиджак. Но волосы его так и остались белыми, а лицо… лицо, конечно, так и осталось лицом Виктора.

И было то, что ей правда удалось забыть. Окровавленные простыни, треск ткани, горячую ладонь между лопаток.

Годы в полутемной квартире, полные унижений, боли и страха. Она знала, на что шла, оставаясь рядом с сумасшедшим. Жертвовала собой, чтобы человек, которого она любила, остался жить.

Виктор держался. Он никогда не делал ей больно просто так, только если не успевал запереться в ванной в очередной приступ. Она так и не поняла, любил он ее, ненавидел или истязал себя памятью о первой любви, глядя на ее лицо, но точно знала, что в ее глазах Виктор искупил все грехи, пожертвовав собой в тот день. Ника до конца не верила, что он действительно это сделает. Сомневалась в нем, сомневалась в Мартине и в самой себе, но Виктор выполнил свою часть сделки.

И все, что ей оставалось – хранить его тайны. Мартину достаточно своей боли и своей вины. Пусть он никогда не узнает про Дару.

Пусть Мартин никогда не узнает, как Виктор в тот, последний день застегивал крючки на ее платье и умолял ему поверить. Как они вместе зарезали того поросенка, и как он, морщась закалывал цветы в ее волосы окровавленными руками.

Ника, поставив на песок пустую чашку, аккуратно наметила на картине палубу и две мачты.

Пусть в море, настоящем и нарисованном, наконец-то утонет тот день и тот выстрел.

…

Мартин проснулся лежа на полу. Кто-то кричал на него и хлестал по щекам – боли не было, только слышались частые удары.

– Вик! Вик! Очнись, твою мать, пожалуйста, пожалуйста… что ты сделала, сука, что ты сделала!

Мартин не хотел открывать глаза. Он не должен был открывать глаза. Люди со вскрытым горлом не оживают.

И все же ему пришлось это сделать.

– Нет! Нет-нет-нет, только не это… – Лера выпустила его и отползла в сторону. – Верни его… верни, слышишь?! Не говори, что ты его убил… что вы… его убили… – в ужасе шептала она, и Мартин видел только темные провалы глаз на ее побелевшем лице.

Он не стал вставать. Лежал, глядя в потолок, и понятия не имел, что делать.

Когда-то давным-давно он читал в зарубежном журнале статьи о диссоциативном расстройстве. Не только чтобы понять свою природу, но и чтобы отыскать надежный способ умереть, оставив Виктору тело, когда ему, Мартину, в его жизни окончательно не останется места. И в одной из статей он нашел метод, который запомнил навсегда – личность умирает, поверив в свою смерть. Обычно «лишние» личности убивали, погружая пациента в транс.

Мартину это не подходило – он не мог загипнотизировать сам себя. Но спустя много лет мог заставить Виктора еще раз услышать выстрел, раздавшийся из незаряженного пистолета. Сначала заставил Виктора разрядить пистолет и забыть об этом. Потом – заставил Нику поверить, что он заряжен.

План был прост – оставшись без обеих душ тело умрет. Нике в таком случае ничего бы не угрожало. Скорее всего, врачи бы определили причиной смерти сердечный приступ.

Но чтобы все получилось, в это должна была верить и Ника, и Виктор. И сам Мартин, который вложил в последний обман все силы.

– Проклятье, Мари, – прошептал он, закрыв лицо руками. – Что ты все-таки за человек…

Наверное, это она толкнула его в проем за мгновение до смерти. Неужели этого хватило?

«И что мне теперь делать? Лезть в петлю?!» – в отчаянии спросил он у пустого сознания. Ни Мари, ни Виктора. Ни проема, ни комнаты, только звенящая черная пустота.

– Убийца… – всхлипывала рядом Лера.

Он лежал на полу, в окровавленной рубашке, слушал редкие щелчки, доносящиеся от окна. И не думал ни о чем.

Что было потом, он вспоминать не любил.

Ника не говорила. Несколько месяцев провела в глубоком шоке – ела, только когда он ее кормил, почти все время спала, а в остальное время в ужасе смотрела на свои руки и иногда плакала. Во сне кричала и хваталась за него, будто тонула.

Как они спали с включенным светом, вливали в себя воду по звонку будильника, ели, не чувствуя вкуса и любили друг друга, всегда находя чуть меньше утешения, чем нужно было, чтобы пережить следующий день. И как переживали – снова и снова.

Как он читал Нике книги, стараясь заглушить тишину звуками своего голоса, и слова повисали в воздухе – он не понимал их, а она будто не слышала. В такие моменты Мартин сильнее всего жалел, что разучился рассказывать сказки и зажигать в темноте огоньки.

Он думал, что застрелится по-настоящему, но не смог ее оставить. Знал, что она думала утопиться, но не смогла его бросить.

Ни тогда, ни потом.

Потом были годы учебы и изнуряющей работы, позволяющей не думать. Переезды, постоянное бегство от прошлого, кошмарные сны, в которых мир топила черная вода и другие – те, в которых он видел Мари, сидящую в его кресле и улыбающуюся огню. В этих снах он задавал ей один и тот же вопрос, на который она всегда отвечала одинаково.

– Зачем?

– Потому что так правильно, котеночек.

Еще ему снилась темнота, в которой улыбался бабочкам светящийся белый призрак. И иногда – редко, слишком редко – Виктор, наблюдающий за ним из оконного проема. Во сне Мартин знал, что он счастлив, но проснувшись всегда забывал об этом.

С годами сны становились все прохладнее и дарили все больше покоя. А любовь придавала все больше смысла каждому дню и уже не казалась такой болезненной и тоскливой.

И спустя много лет, глядя на солнце, которое появлялось из морской воды, Мартин наконец был готов поверить, что эта история действительно закончилась правильно.

Поклоны и обращение конферансье

Дорогой читатель, который дошел со мной до конца этой истории. Я непременно должна сказать тебе спасибо, ведь как никто другой знаю, каким тяжелым бывал этот путь.

Пройти его у каждого своя причина. Я хотела рассказывать истории, ну вы теперь знаете, в чем тут подвох. Истории рассказывать хотела, а табуреток, утюгов, котят во всех видах и прочего вот этого вот – не очень. Поэтому написала-таки историю, которая, надеюсь, даст жить следующим. В ней больше всего авторской крови, шесть лет борьбы с демонами и совестью, много хаханек, без которых, я уверена, все закончилось бы гораздо хуже.

Мне эта история, кроме закрытого гештальта, принесла красивый веночек, который запачкал мне кровищей полку с косметикой, керамического гуся, красный шейный платок, кораблик, стильный череп в голубой цветочек и красивое бархатное платье с воротником-стойкой. Про то, как я его искала когда-нибудь напишу отдельный триллер. Памятное барахлишко тоже позволяет этой истории жить после ее завершения. А еще каждый ваш отзыв.

И раз мы дошли до этого этапа, то благодарности:

Анатолию Герасименко – за поддержку, неизменное чувство юмора, каждый отзыв в отдельности и все вместе, а еще за все найденные отсылки. Это бесценно.

Екатерине Близниной – за призвание, за веру в меня и эту историю (без них еще не известно, состоялось бы это все), за отзывы, рекомендации и солидарность по поводу красных шарфов.

Виктории Павловой – за редактуру, искренний интерес и поддержку, за выслушивание нытья в четыре утра. Куда бы я без этого всего.

Маме, которая вовремя сказала «пиши еще», и что я буквы складывать умею, и вот я пишу еще и складываю.

Тебе, мой дорогой друг – на этот раз и я сыграла честно.

И тебе, дорогой читатель. Можно лить сколько угодно крови в проемы и шутить сколько угодно шуток – без зрителей не живут спектакли, без читателей – книги. И если мы здесь, значит, все было не зря.

PS: ни одна свинка и ни один котенок в ходе написания книги не пострадали.