Текст книги "Закаленные крылья"

Автор книги: Симеон Симеонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Публика неистово аплодировала, восторженно приветствуя летчиков, а иностранцы, онемев от волнения, только щелкали затворами своих фотоаппаратов. На трибуне руководители партии и правительства оживленно комментировали выполнение сложных фигур высшего пилотажа и высадку воздушного десанта. Когда было объявлено об окончании парада, все искренне сожалели о том, что такое редкое по красоте зрелище было столь кратким.

В этот напряженный день предусматривалась и заключительная часть, не менее интересная, чем предыдущие: торжественный ужин в ресторане «Тримонциум». В самом просторном зале ресторана за столами, уставленными напитками и различными блюдами, сидели летчики и гости. Произносились речи, предлагались тосты. В моей речи одна мысль особенно пришлась по душе и летчикам, и гостям. Не то чтобы я сказал что-то исключительное, а просто выбрал удобный момент, чтобы высказать это. Приблизительно это прозвучало так:

– Если сегодня летчики показали себя с лучшей стороны, то это не потому, что хотели блеснуть перед вами, хотя и это было бы естественно. В них горит вечный огонь стремления овладеть тайнами неба. Откуда взялся этот огонь? Он передавался от отцов к детям.

В качестве примера я привел Жулева и Кириллова. У первого отец сражался в составе интернациональных [257] бригад в Испании, а у второго отец был помощником партизан Среднегорья.

– Этот огонь, – продолжал я, – как эстафета, передан нам партизанскими отрядами, и поэтому у наших летчиков высокое чувство ответственности и такой высокий боевой дух.

Речь Первого секретаря партии была настоящей похвалой упорству и подвигу летчиков. Всех поразила изумительная способность Первого секретаря ЦК с первой же встречи вникнуть в самые сложные проблемы и понять душу летчиков.

Но самым неожиданным из того, что случилось в тот день, было предложение товарища Живкова учредить День военно-воздушных сил. Это вызвало такой неудержимый восторг у летчиков, что они не дали ему даже договорить. А он стоял и только улыбался.

И праздник стал еще веселее. Люди забыли о тяжелом, изнурительном труде в небе.

* * *

Воздушные парады вошли в историю болгарских военно-воздушных сил в памятном 1962 году. Эти парады состоялись за четыре или пять лет до крупных учений «Хемус», проведенных на болгарской территории с участием советских и румынских войск. Если я перескакиваю с одного события на другое, то это вовсе не означает, что обо всем периоде между ними нечего рассказать. Мы в авиации работали с полным напряжением. Результаты нашей работы должны были выявиться при проведении крупных учений, запланированных на Черноморском побережье.

Всю ночь волны монотонно бились о берег. К шуму прибоя прислушивались и часовые береговой охраны, и экипажи кораблей. Море всегда таит в себе опасность, но оно навевает и надежду. А в ночной тьме море выглядело каким-то безжизненным. Когда в нем не отражаются звезды, скрывшись за облаками, и особенно при тихой, безветренной погоде, оно кажется мертвым. К тому же рано наступившая осень покрыла его тонкой вуалью тумана. Такая обстановка давала возможность скрыть корабли. Они находились очень далеко от берега, и если моряки и боялись чего, так это только нападения авиации противника. До них доносился гул моторов самолетов. [258] По его интенсивности можно было узнать, снижаются самолеты или набирают высоту.

За шумом самолетов следили и часовые на берегу моря. Вдруг раздался грохот артиллерийской канонады. Значит, вражеские эскадрильи наконец обнаружены, и теперь их не оставят в покое! Всем известно, что во время учений кровь не проливается, однако люди не могли отделаться от мысли, что каждые учения напоминают войну. Хотя бы внешне. Летчикам, наверное, нелегко атаковать противника в темноте.

Доносившееся издали эхо канонады то почти замолкало, то усиливалось, а в авиационных штабах дежурные торопились как можно быстрее нанести на карту местонахождение обнаруженных кораблей. Кто знает, где они задумали высадить десант? Хотя уже давно перевалило за полночь, дежурные боевые расчеты в штабах продолжали свою лихорадочную деятельность.

На небольшой высотке над морем стояли два генерала и один полковник: русский, болгарин и румын – три руководителя авиации, принимавшей участие в учениях. У нас было достаточно поводов для волнений в связи с предстоящими учениями, но не меньше было и переживаний, вызванных нашей необыкновенной встречей на берегу Черного моря. Когда-то мы все трое вместе учились в СССР. До самого рассвета, пока нас целиком не поглотила работа, мы вспоминали о совместной учебе. В палатке закипал чайник, и это возвращало нас в прошлое, приятное, незабываемое. Полковник Падораро, произносивший русские слова с сильным румынским акцентом, вдруг вспомнил один интересный случай. Генерал Алексенко подтвердил, что нечто подобное имело место, но он забыл, совсем забыл подробности. Зато он хорошо помнил, что Падораро на защите дипломной работы уверенно отвечал на заданные ему очень сложные вопросы и комиссия осталась вполне удовлетворенной.

– Да разве можно сосчитать, сколько деревьев в лесу? – рассмеялся Падораро. – Так и человек не в состоянии удержать все в памяти.

– Но эти учения мы запомним, – ответил Алексенко, смакуя крепкий чай.

– Крупные события как высокие вершины – все их [259] видят и помнят! – сказал Падораро. – Правда, товарищ Симеонов?

– О вершинах ты правильно сказал. Но мне хочется не только видеть их и помнить, но и подняться на самый верх, – ответил я. – Когда люди попадают в трудные ситуации, они еще больше сближаются.

– Вот мы вместе стоим у подножия еще одной вершины! – воскликнул Падораро.

– Остается пожелать друг другу вместе овладеть ею, а потом и многими другими вершинами.

– Ты прав, Симеонов, – согласился румынский полковник. – Даже если мы и идем разными путями, все равно держим путь к одним вершинам.

Уже рассветало, и мы втроем решили посмотреть на море, проснувшееся с первыми проблесками зари. Сначала оно показалось нам холодным и серым, на нем кое-где только появились светло-лиловые, а потом красные тени. И тогда над ним словно распустились цветы изумрудного и рубинового цвета. А когда показалась половина солнечного диска, то море будто покрылось золотистой тканью.

Но вскоре меняющаяся окраска моря, эта настоящая симфония тонов и полутонов, перестала привлекать внимание людей на берегу. Мы были не поэтами, не художниками, а военными специалистами, смотревшими на море как на пространство, откуда нам грозила главная опасность. Кругом царила напряженная, будоражащая душу тишина. Даже волны, казалось, перестали биться о берег. Все живое предчувствовало приближение битвы. Но самое большое напряжение царило в штабах. На наблюдательных пунктах дежурные пристально всматривались в даль, откуда показались военные корабли противника. Они напоминали жуков, которые собираются вместе, а потом тяжело и неуклюже ползут по полю, чтобы напасть на свою добычу. Но стоило посмотреть в бинокль – и от подобных ассоциаций не оставалось и следа. Среди волн мы теперь скорее видели огромных морских слонов, то и дело взмахивающих хоботами. Чем больше движущиеся корабли перевоплощались в нашем воображении, тем сильнее взвинчивались нервы у людей из береговой охраны. Такие же чувства испытывали и официальные лица, занявшие места на трибунах. [260]

На какое– то мгновение мы забыли о своих задачах в предстоящей «битве» и вообразили, что мы обыкновенные зрители, устроившиеся в последнем ряду кинотеатра. Когда-то, во время занятий в академии, все мы были страстными поклонниками советских фильмов, и особенно фильмов о гражданской и Отечественной войнах. Режиссеры, как правило, предпочитают привлекать внимание зрителей паузой перед началом ожесточенного сражения. Это нравится публике. Вот и у нас наступила подобная пауза. Береговая артиллерия пока молчала, выжидая, когда корабли противника приблизятся к берегу и можно будет нанести им более точный и сокрушительный удар. Генерал Алексенко нервничал. Волновались и мы с Падораро. Ну кто знает, правильно ли рассчитали свои силы артиллеристы? У кораблей ведь тоже есть мощные орудия. Уже не нужны бинокли, их видно и невооруженным глазом. Орудия, как копья, устремлены вперед, готовые вонзиться в цель и поразить ее. А если корабли первыми откроют огонь? Затишье перед боем -это молчаливая и напряженная борьба между штабами, стремящимися выиграть хотя бы секунду.

С берега первыми открыли огонь. На море обрушилась огненная лавина. В первые минуты корабли сохраняли строй. Проявив спокойствие и хладнокровие, моряки встретили первый удар и ответили на него еще более сильным огнем. Земля вздрагивала от множества взрывов, море ревело и обрушивало на берег огромные волны.

Эту картину дополнили внезапно появившиеся вертолеты. Они вынырнули с той стороны, откуда мы ждали десантников, и явно намеревались высадить на берег саперов. Небо как будто почернело от этих тяжелых и неуклюжих машин. Неуклюжих? Да они с удивительной ловкостью выискивали наши уязвимые места!

Алексенко опознал советские вертолеты, а Падораро – румынские. Теперь они оба перестали быть зрителями и придирчиво оценивали летные качества тех и других машин. Но вот показалось звено болгарских вертолетов. Я тоже весь напрягся, потому что заранее знал, что они подготовили небольшой сюрприз. Вертолеты пошли на снижение, им следовало, как и всем остальным, совершить посадку. А они только замерли в воздухе, в [261] метре или двух от земли, и тогда с них стали спрыгивать саперы. На все это понадобилось не больше минуты.

– Поздравляем тебя! – от всего сердца пожал мне руку Алексенко. – Очень красиво у вас получилось!

– Ты преподал урок всем, кто недооценивает вертолетную авиацию!-добавил Падораро.

Меня обрадовали похвалы коллег, но если бы я располагал временем, чтобы объяснять им подробнее, кто командир группы вертолетов, то им, наверное, стал бы яснее замысел только что увиденного. Командиром был человек, когда-то приносивший мне много забот, – тот самый чудом уцелевший Гриша Игнатов! Тогда, после катастрофы, происшедшей по его вине, он был сурово наказан и навсегда лишился права летать на реактивных самолетах. Друзья, хорошо знавшие Гришин буйный характер, не верили в то, что он долго задержится в вертолетной авиации. Ведь это же все равно что пересадить жокея с коня на осла! Но Игнатов не ушел из авиации, примирившись со своей судьбой. Когда зашла речь о крупных учениях, он поделился с командованием своей идеей высадки десанта с вертолетов. Руководствовался ли при этом Игнатов желанием взять реванш или еще чем-нибудь, это людей мало интересовало. Он всех заразил своим примером, и его подчиненные тренировались и работали до изнеможения, лишь бы не ударить лицом в грязь. В авиации всегда есть большой простор для творчества и проявления героизма, только бы человек видел перед собой эту цель.

А в это время вихрь сражения стал совсем ожесточенным, не прекращался и ураганный огонь артиллерии. На трибунах находились члены Политбюро во главе с Первым секретарем ЦК БКП, все члены правительства, советские, румынские и болгарские генералы, и среди них выделялась высокая, стройная фигура Главнокомандующего Объединенными Вооруженными Силами стран Варшавского Договора маршала Гречко. Маршал сосредоточенно наблюдал за событиями, не проявлял никаких эмоций, но, как каждый крупный военачальник, умел охватить весь сложный механизм учений. Хотя события развивались не так, как на войне, а по предварительно обдуманному плану, маршал Гречко живо интересовался действиями отдельных родов и видов войск. [262]

Чаще всего он делился своими впечатлениями со стоявшими рядом с ним товарищами Тодором Живковым и министром народной обороны Джуровым.

Со стороны суши показались самолеты, они летели на предельно малой высоте. Исчезли они так же молниеносно, как и появились.

– Наши! – воскликнул министр.

– Вот и посмотрим, что нам покажут болгары, – вставил маршал Гречко.

И вдруг находившиеся на трибуне официальные лица затаили дыхание. Не нужно было быть специалистом, чтобы понять: в небе происходит что-то из ряда вон выходящее. Самолеты пошли в атаку на десантные корабли вдали от берега, а одно звено «мигов» привело всех в такое восхищение, что его наградили бурей аплодисментов. Чтобы полностью удержать в своих руках тактическую инициативу в бою, летчики прибегали к самым сложным фигурам высшего пилотажа. Самолеты стремительно пикировали, устремляясь вниз всегда с разных направлений, потом резко взмывали вверх на предельном форсажном режиме; только узкие шлейфы тускло-белого дыма, все удлиняясь, тянулись из-под их крыльев. И снова, опускаясь почти до самой воды, самолеты с ожесточением бросались в атаку.

– Поверьте мне, – поспешил поделиться своим мнением маршал Гречко с товарищем Тодором Живковым, – если бы они вели настоящий бой, то лично я сомневался бы в том, удастся ли высадить десант. Оборона показывает образец согласованных действий различных видов вооруженных сил.

– Товарищ Гречко, организация фронтовой авиации – это наша общая заслуга, – заметил министр народной обороны. – Мы создали ее вопреки некоторым сомнительным прогнозам относительно перспектив авиации.

– Понимаю, понимаю, у вас есть все основания так говорить, но, по-моему, мы уже похоронили эту ничем не обоснованную теорию.

– Оказалось, что товарищ Джуров – большой друг летчиков. Думаю, что он и впредь сохранит эту большую любовь к ним, – рассмеялся Тодор Живков!

– И любовь, и понимание! – ответил маршал Гречко. – Между прочим, кто командир звена? Любопытно [263] узнать, кто он: младший или старший офицер? Отлично действует!

Немного погодя мне позвонил адъютант министра, чтобы узнать фамилию летчика. Я поспешил доложить:

– Старший лейтенант Троев.

Я не забыл выяснить его возраст: знал, что меня непременно спросят об этом. И в памяти сразу всплыли многие, столь близкие моему сердцу люди, именно те, кого я знал еще совсем молодыми: Валентин и Стефан Ангелов, Илия Тотев, Соколов, Драганов, Калудов. Это все ветераны. Потом вспомнил Пенчева, Нецова, Цекова, братьев Атанасовых… А вот Троев – о нем пока очень мало можно сказать. Когда-нибудь, спустя несколько лет, после того как он заполнит все пробелы в своей биографии, будет что рассказать. А пока он только новичок, только начинает проявлять себя как личность. И хорошо, очень хорошо начинает! Душа наполнялась восхищением и благодарностью.

Невольно мысленно я перенесся в прошлое, о котором с хорошей завистью любили слушать ровесники Троева.

– Симеон Стефанович,-послышался голос Алексенко. – О чем вы задумались? Начинается самое интересное в программе: высадка воздушного десанта.

Я посмотрел на часы. Действительно, уже пора.

Теоретически я знал, как будет выглядеть этот грандиозный, величественный штурм. И все же трудно описать то, чему мы через какое-то мгновение стали свидетелями… Как и при подготовке к мощному наступлению, артиллерийская канонада буквально стерла с лица земли позиции врага и внесла в его ряды полную дезорганизацию. После этого самолеты-истребители выполнили ту же роль. От разрывов снарядов дрожала земля, по небу катился несмолкаемый гром. Истребителям была поставлена задача уничтожить противника в воздухе, а после этого они молниеносно, волна за волной, набрасывались на берег.

Теперь все лавры достались генералу Алексенко. Падораро и я просто не находили слов, чтобы выразить наш восторг, хотя мы знали, что позже нам продемонстрируют еще более крупные достижения.

– Товарищ Алексенко, – с нескрываемым восхищением обратился к нему Падораро, – если бы мы действительно воевали, то вражеские самолеты были бы полностью [264] уничтожены. Казалось, это был полет даже не самолетов, а каких-то космических тел, проносящихся мимо нашей планеты. Как румын, я вам скажу одно: счастлив, что мы союзники!

В чистом небе показались транспортные самолеты. Эти малоподвижные по сравнению с истребителями машины все же развивали достаточно большую скорость и, подобно мрачным темным тучам, нависшим над сушей, готовы были обрушить на нее весь свой тяжелый груз. Первые самолеты уже миновали прибрежную полосу, и вдруг из их туловищ, как зерно из мешка, посыпались парашютисты. Как никому не пришла бы в голову мысль пересчитать снежинки, так и тогда никто не подумал сосчитать, сколько же всего было парашютистов. Но еще больше изумились все, когда «аны» начали спускать на парашютах танки, грузовики и другие боевые машины. И вот они совершили мягкую посадку.

Воздушный десант захватил огромную территорию. С первых же минут удалось занять аэродром, расположенный неподалеку от моря, и караваны самолетов начали высадку на нем войск и боевой техники. Воздушные десантники соединились со своими морскими коллегами, и вскоре противник был полностью разгромлен, а его территория оказалась в руках наступавших войск.

Но, разумеется, на этом все не закончилось. Пока еще не сказали свое слово танки обеих сторон. Крупное «сражение» мы запланировали на следующий день, и штабы круглосуточно готовились к нему. Алексенко, Падораро и я снова заняли удобную для наблюдения позицию. Вокруг простиралась пересеченная местность, и на одной ее стороне с самого утра начался напряженный «бой». Танки сторон пока не подавали признаков жизни, как будто нарочно выжидали, пока другие рода войск истощат свои силы, чтобы в конце ворваться в самое пекло. Вместе с танками готовилась принять участие в сражении и авиация – советская, румынская и болгарская. Вот почему мы, трое командующих, не могли быть спокойными. Мы поддерживали постоянную связь с командными пунктами на аэродромах, давали последние указания и распоряжения, а в это время танковый бой разгорался с невиданной силой и ожесточением. Две огромные лавины, наступая, осыпали друг друга градом снарядов. Танки с ходу преодолевали ложбины, [265] заросли кустарников и деревьев. Земля содрогалась от грохота моторов, и гусеницы танков оставляли глубокие следы на влажной земле; казалось, врезаясь в нее, они причиняют земле боль.

На другой день первыми в сражение вступили румынские летчики, а вслед за ними – советские и болгарские. Мы, как хозяева, давали гостям преимущество во времени и на местности. Летчики каждой страны демонстрировали свой почерк в полетах и ведении воздушного боя. Румыны наносили удары эскадрильями в стройном и плотном боевом строю. К объектам они подходили на средней скорости и на высоте шестисот – восьмисот метров. Советские летчики, рассредоточив свои боевые порядки, шли на меньшей высоте от земли. Это создавало возможности для большей маневренности и свободы действий.

Болгарские летчики летали на предельно малых высотах, почти над самой землей, и наносили свои удары, используя все приемы ведения воздушного боя.

В разгар «сражения» трибуну, где находились официальные лица, покинул один генерал, на которого была возложена ответственность за безопасность учений. Он быстрыми шагами направился к командному пункту авиации. Генерал был явно раздражен.

– Это ни на что не похоже, дорогой! – менторским, не терпящим возражений голосом читал он мне мораль. – Вы вступаете в противоречие с «Инструкцией о безопасности учении». Нет, вы представляете себе, что из всего этого может получиться? Ведь ваши самолеты не летают, а почти бороздят землю.

– Товарищ генерал, – попытался я объясниться с ним, – а если бы это была настоящая война, вы все равно ставили бы вопрос о том, на какой высоте мы летаем? Мы же проводим эти учения для того, чтобы научиться воевать.

– Не спорьте, Симеонов, а выполняйте приказ!

Пока этот генерал старался навязать мне свою волю, другой генерал, тоже болгарский, подошел к министру. Он, точно сговорившись со своим коллегой, начал в тех же выражениях:

– Это же ни на что не похоже, товарищ министр! Так летать опасно! Должен искренне признаться: очень опасаюсь, как бы какой-нибудь самолет не разбился… [266]

А здесь находятся члены Политбюро и члены правительства. Нельзя позволять подобное своеволие. Генерал Симеонов выбрал неподходящее время для демонстрации руководству возможностей авиации.

Министр посмотрел на него, все еще не веря, что тот говорит серьезно. Но генерал был крайне взволнован, озабочен и даже разгневан.

– Летчики выполняют приказ министра! – ответил ему генерал Джуров. – Именно этим действиям маршал Гречко дал очень высокую оценку. Он подчеркнул это в моем присутствии в разговоре с товарищем Живковым.

Я тогда еще ничего не знал об этом разговоре. Огорченный и недоумевающий, я отдал приказ последующие полеты выполнять на большей высоте. Приказ относился к завтрашнему дню, так как в тот день авиация уже закончила программу своих действий.

Полеты наших самолетов на следующий день вызвали недоумение. Маршал Гречко спросил министра народной обороны:

– В чем дело? Я о болгарах имел совсем другое мнение и считал, что они всегда были последовательными. Почему сегодня авиация уже не действует на малых высотах и так же дерзко, как вчера?

– Я и сам не понимаю, чем объяснить эту перемену, товарищ маршал.

– Тогда вызовите Симеонова, пусть он лично нам доложит! Чем вызван этот шаг назад?

Я поднялся на официальную трибуну в подавленном настроении.

– Товарищ Симеонов, почему сегодня ваши самолеты летают так высоко? – спросил меня маршал Гречко.

– А как им летать, товарищ маршал?

– Я как раз об этом вас и спрашиваю. Или вы испугались собственных действий? Воевать надо, не ведая страха, генерал, не ведая страха! Вчера вы продемонстрировали изумительную технику пилотирования, показали такое, чему все позавидовали, а сегодня вы выступаете весьма посредственно. Чем объяснить эту метаморфозу?

Я не выдержал и засмеялся. У меня словно гора свалилась с плеч.

– Выполняю приказ. [267]

– Чей приказ?

– А вы разве ничего не знаете? Вчера ко мне пришел генерал, отвечающий за безопасность полетов, и имел со мной весьма серьезный разговор.

– А вы и испугались? – рассмеялся Гречко. – Вот мой вам совет: действуйте так же, как и вчера.

Мне впервые довелось разговаривать с маршалом Гречко, и, хотя я услышал от него всего лишь несколько слов, мне показалось, что мы давно, очень давно знакомы.

А на трибуне с нетерпением ждали появления болгарских летчиков.

Проявленный руководителями партии и правительства огромный интерес к достижениям летчиков в боевой подготовке, боевом использовании самолетов и особенно в технике пилотирования, большая сердечная теплота оставили неизгладимые, глубокие следы в сознании авиаторов.

Подлинное знание проблем ВВС, систематическое их изучение давали возможность Центральному Комитету партии и его Первому секретарю своевременно решать крупнейшие проблемы строительства ПВО и ВВС.

Личный состав, вдохновленный высокой оценкой ратного труда, с еще большим энтузиазмом включился в социалистическое соревнование в честь предстоящего VIII съезда партии. На этом съезде министр народной обороны, докладывая об огромных достижениях в подготовке, повышении боевой готовности болгарской Народной армии и в укреплении мощи нашей социалистической родины, доложил и о состоянии войск ПВО и ВВС, особенно ярко подчеркнув достигнутые ими успехи.

Реактивная авиация поставила перед нами ряд новых проблем. Наше внимание было сосредоточено на огневой подготовке экипажей.

Теорию постигали главным образом в кабинетах, практические навыки приобретали в воздухе.

Когда мы отставали в чем-нибудь, сама жизнь преподавала нам жестокий урок, ставила все новые и новые проблемы.

Много сил затрачивалось на то, чтобы прежде всего сплотить людей, добиться единого понимания стоящих перед ними задач и стройной организации труда в авиации. И именно партийная организация с начала и до [268] конца была той объединяющей силой, которая и обеспечила успешное выполнение всех задач…

* * *

Специально для того, чтобы пилот мог в нужный момент покинуть машину, а самолет сделался бы мишенью, пришлось создать автопилот. Нужно было подобрать летчиков, которые бы, выведя эти мишени на предельную высоту, по приказу с земли катапультировались, после чего мишень обстреливалась бы ракетами. Катапультирование должно было происходить над Черным морем.

Но разве только эти проблемы стояли перед нами? Для подготовки понадобились бы годы упорного труда и предельного напряжения сил.

К катапультирующему устройству обычно прибегали только как к крайнему средству – в случае аварии, когда надо было спасти летчика. А в данном случае катапультирование предусматривалось заранее.

Полковник Калапчиев, в то время начальник парашютно-десантной службы, лично занимавшийся этим ответственным делом, решил сам показать, как надо покидать самолет, чтобы затем приступить к подготовке пилотов к катапультированию.

Калапчиев всегда очень серьезно готовился к каждому своему прыжку, а к этой необычной задаче приступил с еще большим вниманием. И только тогда, когда он счел, что уже готов к катапультированию, доложил командованию.

Выдался чудесный летний день. Летчики и техники наблюдали за происходящим с крыши высокого дома. Самолет МиГ-15 оторвался от земли и быстро набрал над аэродромом высоту.

Калапчиев, большой мастер парашютного спорта, сидел в задней кабине. Получив приказ прыгать, он точно в заранее обусловленном месте катапультировался.

Через секунду мы уже наблюдали за падением двух предметов – одним из них был сам Калапчиев, а другим – сиденье с раскрывшимся над ним небольшим парашютом. А еще через несколько секунд, показавшихся нам бесконечными, раскрылся и его парашют.

Полковник Калапчиев подошел к нам строевым шагом и доложил о выполнении прыжка с применением [269] катапульты. Это было первое учебное преднамеренное катапультирование.

Уверенность летчиков в надежности катапультирующего устройства значительно укрепилась. Им словно бы передалась частица смелости и дерзости Калапчиева.

А после этого вместе с ним мы уехали к Черному морю, чтобы вписать новую страницу в историю нашей авиации – предстояли прыжки над морем.

С тех пор уже многие годы наши летчики выполняют эти учебные прыжки уверенно и без травм.

Калапчиев щедро делился со всеми своими знаниями, безграничной любовью к небу.

Это проникновение в необозримые высоты воздушного океана – прыжки с парашютом из стратосферы – совершили в дальнейшем Георгий Филиппов, Хинко Илиев и старшина Чавдар Джуров.

Вскоре они выполнили высотный парашютный прыжок в ночных условиях из люка самолета Ил-28. Это был очередной мировой рекорд после рекордов, установленных заслуженным мастером спорта полковником Калапчиевым.

Катапультирование на больших высотах имело свои особенности, о которых никто не говорил и которые никто еще не описал.

И первые строки вписали они, наши болгары, рекордсмены мира: заслуженные мастера спорта майор Иван Крумов и старшина Чавдар Джуров.

Мы решили готовиться к установлению трех мировых рекордов.

Первый рекорд – осуществление затяжного прыжка ночью с катапультированием на высоте шестнадцати тысяч метров и раскрытием парашюта на высоте семисот метров над землей.

Второй – тоже в ночных условиях, с катапультированием на высоте десяти тысяч метров, но с немедленным раскрытием парашюта.

И третий – групповой прыжок с самолета Ан-12 из стратосферы.

Для выполнения первого прыжка была утверждена кандидатура майора Крумова, второго прыжка – кандидатура старшины Чавдара Джурова, слушателя Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского. [270]

При подготовке к двум этим прыжкам пришлось решать десятки проблем. Оба прыжка являлись серьезнейшим испытанием и вызвали большую дискуссию: какую систему парашюта использовать для прыжков, и выдержит ли он динамическую нагрузку при раскрытии на большой высоте?

Детально изучив и обсудив эту проблему, мы приняли решение осуществить прыжки, используя парашюты, находящиеся на вооружении истребительной авиации. На этом настаивал старшина Джуров. «Хочу прыгать с парашютом, имеющимся у каждого пилота, – говорил он. – Нагрузку выдержу. Если парашют порвется, буду действовать согласно указанию генерала». Мне он верил поистине беспредельно. А я дал ему следующие указания: спускаться на основном парашюте до высоты трех-четырех тысяч метров и только тогда открыть запасной малый парашют.

Обсуждалась и вторая проблема: какой применить кислородный прибор – маску или скафандр? Решили использовать обыкновенную кислородную маску, хорошо пригнанную к лицу и надежно укрепленную.

Ряд вопросов нужно было решать и с летчиком. Ему предстояло набрать высоту, практически превышающую потолок самолета, притом в ночных условиях, и продолжать полет на предельной высоте в разгерметизированной кабине. Мы остановили свой выбор на летчиках-истребителях Иване Станкове и Дельо Колеве.

В течение длительного времени большой коллектив военных специалистов круглосуточно готовился к осуществлению нашего плана. Значительный вклад в успешное завершение намеченного мероприятия внесли офицеры Иванов, Рашков, Велинов и группа конструкторов во главе с Обрешковым из Высшего народного военно-воздушного училища имени Георгия Бренковского.

Для метеорологического обеспечения столь ответственного эксперимента была создана специальная группа.

Мы утвердили программу выполнения этих парашютных прыжков, и началась усиленная подготовка как непосредственных участников полета, так и тех, кто был включен в различные расчеты. Наряду с технической, физической и специальной подготовкой обоих парашютистов самое пристальное внимание уделялось и их психологической подготовке. [271]

В общей программе предусматривалась также подготовка группового прыжка с многоместных самолетов с целью установления республиканских рекордов. Было решено совершить прыжки с боевых самолетов Ил-28 и Ан-12. В люках, где обычно хранится груз бомб, на этот раз должны были находиться люди. Когда машина наберет необходимую максимальную высоту, откроются, как при бомбометании люки и из них полетят вниз три самоотверженных, смелых парашютиста. Это были самые обыкновенные люди, но с необычайно крепкими нервами, готовые пойти на смертельный риск, чтобы прославить нашу социалистическую родину.

По такому трудному пути мы и шли от простого к сложному, хотя трудно сказать, что из всего этого являлось простым. Все это вело нас к еще более сложным экспериментам по освоению, казалось бы, недосягаемых для человека высот. И каждый шаг на этом нелегком пути был связан с риском.

За несколько дней до назначенных прыжков на советском самолете Ан-12 прилетел рекордсмен мира по парашютному спорту Герой Советского Союза подполковник Андреев. Прибыв к нам, он сразу же включился в выполнение, как он сам выразился, необычной и исключительно ответственной задачи.