Текст книги "Шрам: 28 отдел (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 13

Джипы катили по разбитой дороге на север, фары прорезали сгущающиеся сумерки. Дакка осталась позади, огромное пятно света и дыма на горизонте, постепенно тающее в темноте. Город умирал, но они больше не были его частью. Они ехали прочь, и каждый километр был как вздох облегчения, смешанный с чувством вины.

Пьер сидел на заднем сиденье, голова у окна, смотрел на проплывающий пейзаж. Рисовые поля, затопленные, чёрные под вечерним небом. Пальмы, силуэты как скелеты. Деревни – маленькие скопления хижин, пустые или горящие. Иногда на дороге мелькали фигуры – люди бежали куда-то, или стояли, просто стояли, глядя в никуда. Джипы не останавливались. Нельзя было останавливаться. Каждая остановка – шанс не доехать.

Легионер вытер лицо грязной тряпкой, которая когда-то была платком. Грязь въелась в кожу, в поры, под ногти. Кровь на руках высохла тёмными пятнами. Чужая кровь. Гулей, людей, не разобрать. Пахло потом, порохом, горелой плотью. Этот запах въелся в одежду, в волосы, в лёгкие. Сколько ни дыши, не выветрится.

HK417 валялась у его ног, пустая, бесполезная. Красивое оружие, надёжное. Но без патронов – просто железяка. Glock на бедре тоже пустой. Артефактный нож на поясе – единственное, что осталось. Чёрный клинок, острый, как в первый день. Профессор Лебедев делал хорошие вещи. Жаль, что нож не спасёт от орды гулей. Разве что позволит красиво умереть, зарезав пару тварей перед концом.

Впереди Маркус сидел молча, смотрел в лобовое стекло. Немец не разговаривал уже час, с тех пор как выехали из Дакки. Лицо каменное, челюсть сжата. Потерял человека – Яна. Хороший боец был, поляк. Воевал в Ираке, в Сирии, прошёл через дюжину мясорубок. Выжил везде. А сдох в гребаной высотке в Бангладеше, спасая министров, которым было плевать на его существование. Справедливости в этом не было никакой. Но справедливости вообще не бывает. Легион научил Пьера этой истине давно.

Ахмед на переднем сиденье дремал, голова на груди. Рука перевязана, кровь просочилась через бинты, но марокканец не жаловался. Усталость брала своё. После того адреналина, после часов боя, после лестницы из двадцати двух этажей в ад и обратно – организм требовал отдыха. Но отдыха не будет. Не здесь, не сейчас. Только дорога, только движение вперёд.

Во втором джипе, что ехал следом, сидели Коул и Питер. Дюбуа обернулся, глянул через заднее стекло. Видел силуэты в тусклом свете приборной панели. Питер сидел, прислонившись к окну. Укушен в плечо. Заражение медленное, но неотвратимое. Через сутки, может двое, начнёт превращаться. Серая кожа, жёлтые глаза, голод. Потом попросит пристрелить его. Или не попросит, и тогда придётся решать без его согласия.

Жанна тоже укушена. Но она в армейском грузовике, едет на север с солдатами. Может, доберётся до Силхета, может, там врачи помогут. Может, серебро остановит заражение. Может. Статистика неизвестна. Томасу не помогло. Рашиду тоже. Но они кололи серебро слишком поздно, через несколько часов после укуса. У Жанны было меньше времени до введения – если повезёт, если грузовик доедет, если там вообще есть серебро.

Пьер думал о ней больше, чем хотел признать. Рыжие волосы, зелёные глаза, веснушки на носу. Смеялась редко, но когда смеялась – искренне. Стреляла лучше многих мужиков, которых он знал. Видела вещие сны – странная способность, но полезная. Предчувствовала опасность иногда. Не всегда. Сегодня не предчувствовала, что её укусят. Или предчувствовала, но всё равно полезла в бой, потому что так надо.

«Если не увидимся… помни, что хотела увидеть Шри-Ланку. С тобой».

Хотела. Прошедшее время. Как будто уже смирилась, что не увидит. Легионер сжал кулаки. Нет. Не смирился. Она выживет. Должна выжить. Слишком мало в этой работе остаётся людей, которые важны. Большинство умирают, остальные становятся циниками, как он сам. Жанна ещё не стала. Ещё верила во что-то. Надеялась. Это редкость.

Дорога петляла меж полей и деревень. Асфальт разбитый, ямы через каждые десять метров. Водитель объезжал, но иногда джип подпрыгивал, подвеска скрипела. Двигатель работал ровно, бензина хватит ещё на сотню километров. Может, хватит до Силхета. Может, нет. Заправок по дороге не будет – все разграблены или сожжены.

Справа, в поле, горела хижина. Пламя яркое, оранжевое, освещало округу. Рядом фигуры – гули. Человек пять, рвали что-то на земле. Тела. Семья, наверное. Дюбуа отвернулся. Не смотреть. Не думать. Проехали мимо. Ещё одна трагедия в море трагедий. Капля в океане крови.

– Сколько осталось? – спросил Маркус, не оборачиваясь. Голос хриплый, усталый.

– Километров сто тридцать, – ответил водитель. – Если дорога не перекрыта. Если мостов не взорвали. Если…

– Понял, – оборвал немец. – Просто едь.

Тишина снова. Только гул двигателя, шорох шин по асфальту, тихое дыхание Ахмеда. Пьер закрыл глаза. Попытался вспомнить что-то хорошее. Сингапур, две недели назад. Они с Жанной гуляли по набережной, ели местную еду, смеялись над чем-то. Что именно – забыл. Но помнил её улыбку. Помнил, как она поцеловала его в щёку на прощание. Мимолётный поцелуй, почти ничего. Но тогда казалось, что времени полно, что ещё увидятся, что всё будет.

А потом была Дакка. И всё пошло по пизде.

Легионер открыл глаза, достал последнюю сигарету из кармана. Не ту, что курил на крыше – это новую нашёл в бардачке джипа, водительскую. Местные, дешёвые, табак паршивый. Закурил, затянулся. Горький дым въелся в горло. Но хоть что-то.

– Дай затянуться, – попросил Маркус.

Пьер протянул сигарету. Немец затянулся, выдохнул дым в окно. Вернул обратно.

– Триста человек на Дханмонди, – сказал он тихо. – Мы должны были забрать их. Вместо этого забрали министров.

– Знаю, – ответил Дюбуа.

– Ян умер ради них. Жанна заражена ради них. А они даже не поблагодарили. Даже не посмотрели, когда улетали.

– Так работает система. Верхи спасают верхи. Мы – расходник.

– Я знаю как работает система, Шрам. Двадцать лет в армии, десять в спецназе, пять в этом гребаном отделе. Я видел много дерьма. Но сегодня… сегодня было хуже обычного.

Пьер затянулся, молчал. Что ответить? Что всё будет хорошо? Не будет. Что они сделали правильно? Не сделали. Они выполнили приказ, спасли министров, бросили триста гражданских. Правильно ли это? С точки зрения армии – да. С точки зрения человечности – нет. Но армия и человечность редко совпадают.

– В легионе, – начал легионер медленно, – нас учили одной вещи. Твоя задача – не судить приказы. Твоя задача – выполнять их. Потому что если каждый солдат будет решать, какой приказ правильный, а какой нет – армии не будет. Будет толпа со стволами. Я не согласен с тем, что мы сделали сегодня. Но я выполнил приказ. Потому что я солдат. И ты тоже.

– Иногда ненавижу быть солдатом, – выдохнул Маркус.

– Я тоже. Каждый день.

Они замолчали. Сигарета догорела, Пьер выбросил окурок в окно. Искра полетела в темноту, погасла.

Деревня впереди. Небольшая, домов двадцать. Темно, ни одного огня. Мёртвая или пустая. Водитель сбавил скорость, напрягся. Джипы проехали через деревню медленно. Дома по обе стороны, окна чёрные, двери открыты. Ветер гнал мусор по улице. На пороге одного дома лежал труп – мужчина, старый, разорван пополам. Рядом детская игрушка – плюшевый мишка, вымазанный в крови.

Дюбуа отвернулся. Не смотреть. Видел слишком много сегодня. Мозг устал обрабатывать ужасы. Начинает тупо фиксировать картинки, не реагируя. Защитная реакция. Видел это у других солдат после тяжёлых боёв. Видел у себя после Мали, после Зоны. Пройдёт через несколько дней. Или не пройдёт, и тогда к психологу. Или к бутылке. Кто как справляется.

Деревня кончилась. Снова поля, темнота, дорога. Джипы ускорились. Впереди развилка – указатель на бенгали, стрелка направо. Водитель свернул, не спрашивая. Видимо, знал дорогу.

Ахмед проснулся, потёр лицо.

– Где мы?

– Между Даккой и Силхетом, – ответил Маркус. – Километров семьдесят прошли, осталось восемьдесят.

– Долго ещё.

– Долго.

– Питер как?

Маркус глянул в зеркало заднего вида, на второй джип.

– Коул, как там Питер?

Рация ожила, голос Коула, усталый:

– Плохо. Температура упала, кожа серая. Глаза ещё нормальные, но началось. Говорит, что голоден. Очень голоден. Я дал ему всю еду, что была – три батончика. Сожрал за минуту, просит ещё.

– Сколько у него времени?

– Не знаю. Часов двенадцать, может меньше. К утру точно начнёт терять себя.

– До Силхета доедем к утру?

– Если повезёт.

– Ладно. Держи его под контролем. Если начнёт превращаться окончательно – свяжи. Не хочу, чтобы он сожрал тебя по дороге.

– Понял.

Связь оборвалась. Пьер посмотрел на Маркуса. Немец сжимал руль, костяшки побелели. Ещё один боец на грани. Ещё один, кого, возможно, придётся убить. Команда таяла. Семеро было утром. Теперь пятеро. К утру, может, четверо. К вечеру завтра – трое. Статистика войны. Цифры на бумаге. Но за каждой цифрой – человек. С именем, с историей, с надеждами.

Ян хотел вернуться в Польшу после контракта. Купить домик в деревне, разводить пчёл. Говорил об этом иногда, когда напивался. Смеялся, что боевой сапёр станет пчеловодом. Теперь не станет. Лежит на лестнице высотки, сожранный гулями. Может, уже превратился в одного из них. Может, бродит по этажам, ищет живую плоть.

Томас хотел открыть клинику в родном городе. Помогать людям. Хороший парень был, добрый. Верил в лучшее. Пьер сам убил его по просьбе, вколов нож в основание черепа. Милосердие. Единственное, что мог дать.

Рашид, учитель математики, хотел… даже не успел рассказать. Попросил убить его, когда время придёт. Легионер выполнил. Одна пуля, лоб. Быстро, без боли.

Жанна хотела Шри-Ланку. Пляжи, океан, покой. С ним. Дюбуа усмехнулся горько. Наёмник и разведчица на романтическом отдыхе. Смешно. Но он правда хотел этого. Хотел увидеть её не в бронежилете, не с оружием. Просто её. В лёгком платье, босиком по песку, с улыбкой. Возможно ли? Или это фантазия, которая никогда не сбудется?

Впереди мост. Узкий, бетонный, перекинут через реку. Вода чёрная, течёт медленно. Водитель притормозил, всматриваясь. Мост целый, не взорван. Но на середине что-то лежит. Тело? Завал?

– Стой, – сказал Маркус. – Проверим.

Джип остановился. Второй тоже. Маркус вышел, Пьер за ним. Достали фонари, светили на мост. Лежала машина, легковушка, перевёрнутая. Вокруг обломки, стекло. Внутри машины – тела. Трое, семья. Мёртвые, но не сожранные. Просто мёртвые. Авария, наверное. Пытались бежать из города, не справились с управлением, перевернулись.

– Сталкиваем, – сказал Маркус.

Они толкали машину вместе, скинули с моста. Упала в реку с глухим всплеском. Потонула быстро.

Вернулись в джипы. Поехали дальше. Мост проехали, дорога снова. Километры тянулись, однообразные. Поля, деревни, темнота. Иногда вдали огни – пожары, может фонари. Иногда выстрелы – далёкие, глухие. Где-то кто-то дерётся, умирает, убивает. Не их проблема. Их проблема – доехать до Силхета.

Легионер задремал, голова качалась в такт дороге. Видел сны – обрывочные, странные. Высотка, лестница, гули без конца. Кровь на руках. Жанна, укушенная, смотрит на него жёлтыми глазами. Говорит что-то, но он не слышит. Просыпается.

Рация ожила. Коул, голос напряжённый:

– Маркус, у нас проблема. Питер начинает терять себя. Говорит бессвязно, глаза желтеют. Связал его ремнями, но он рвётся. Сильный стал, бля. Не знаю, сколько ремни продержат.

– Сколько до Силхета?

– Километров шестьдесят.

– Два часа езды. Он столько продержится?

– Хрен его знает. Может, да. Может, через полчаса станет гулем и сожрёт меня.

– Если начнёт превращаться окончательно – останови машину, выведи его наружу. Я подъеду, добью. Не хочу, чтобы ты погиб из-за него.

– Он друг, Маркус.

– Я знаю. Но если он станет гулем…

Коул помолчал. Потом выдохнул:

– Понимаю. Сделаю, если придётся.

– Держись.

Связь оборвалась. Дюбуа смотрел в окно. Ещё один на грани. Питер. Южноафриканец, пулемётчик. Воевал в Конго, Мозамбике. Прошёл через кучу мясорубок. Выжил везде. А теперь умрёт в джипе, превратившись в гуля. Или его пристрелят на обочине дороги, как бешеную собаку. Достойно? Нет. Но выбора нет.

Время тянулось. Полчаса, час. Деревни, поля, темнота. Небо над головой затянуто облаками, звёзд не видно. Душно, влажно, воздух липкий от тропической жары. Дюбуа вытер пот со лба. Устал. Очень устал. Хотел спать, но не мог. Адреналин ещё не выветрился, нервы на пределе.

Рация снова:

– Маркус, останавливаюсь. Питер рвёт ремни, глаза жёлтые, рычит. Всё, он уже не человек. Выхожу.

– Стой, подъезжаю.

Джипы остановились на обочине. Второй впереди, метрах в двадцати. Маркус вышел, Дюбуа за ним. Подошли. Коул стоял у открытой двери, держал пистолет. Внутри, на заднем сиденье, Питер. Связан ремнями, рвётся, зубы оскалены. Кожа серая, глаза жёлтые, горят. Рычит, как зверь. Человека больше нет.

– Прости, брат, – сказал Коул тихо. Поднял пистолет. Выстрелил. Раз. Два. Три. В голову. Питер дёрнулся, затих.

Коул опустил пистолет. Стоял, смотрел на труп. Молчал. Маркус подошёл, положил руку на плечо.

– Ты сделал правильно.

– Знаю. Но от этого не легче.

Они вытащили тело Питера из джипа, положили на обочину. Накрыли курткой. Больше ничего не могли сделать. Времени на захоронение нет. Пусть лежит здесь. Может, кто-то найдёт, похоронит. Может, гули сожрут. Уже не важно.

Коул сел в джип, за руль. Лицо каменное. Маркус вернулся в свой. Поехали дальше.

Четверо осталось. Из семи. За один день.

Дорога тянулась. Километры, километры, километры. Силхет приближался. Маркус сказал, что осталось тридцать километров. Потом двадцать. Потом десять. Дюбуа смотрел вперёд, на огни города. Маленький город, может тысяч пятьдесят населения. Но там армия. Там периметр. Там безопасность. Относительная.

Джипы подъехали к блокпосту. Солдаты остановили, проверили документы. Увидели шевроны ООН, пропустили. Въехали в город. Улицы пустые, тихие. Комендантский час. Армия патрулирует. Безопасно.

Нашли базу ООН – небольшое здание, бывшая школа. Там координатор, другой, не тот лысый мудак из Дакки. Встретил их, помог с размещением. Дал комнаты, еду, воду. Медик осмотрел раны – Ахмеда, Маркуса, Коула. Перевязал заново.

Пьер спросил про Жанну. Координатор проверил списки. Нашёл. Армейский грузовик доехал два часа назад. Жанну отвезли в госпиталь, вкололи серебро. Состояние стабильное, но прогноз неясен. Сутки покажут, подействует или нет.

Легионер выдохнул. Живая. Пока живая.

Ему дали комнату – маленькую, койка, стол, окно. Он разделся, сложил оружие, бронежилет. Вошёл в душ – вода холодная, но плевать. Смыл кровь, грязь, пот. Стоял под струёй десять минут, пока вода не стала чистой.

Вышел, лёг на койку. Закрыл глаза. Тишина. Впервые за день – тишина. Нет выстрелов, нет криков, нет рёва гулей. Только тишина и усталость.

Дюбуа провалился в сон, тяжёлый, без сновидений.

Дакка осталась позади. Двадцать миллионов человек, сожранных или обречённых. Город-мясорубка. Город-могила.

Пьер не мог спать. Лежал на койке, смотрел в потолок, слушал тишину. Тело устало до костей, но мозг не отключался. Прокручивал день – высотку, лестницу, кровь, Яна на ступенях, Питера на обочине. Жанну с укусом на руке. Триста человек на Дханмонди, брошенных ради министров. Круговорот говна, который не останавливается.

Встал, оделся. Вышел на улицу. База ООН тихая, ночь глубокая. Патруль прошёл мимо, кивнул. Легионер закурил – нашёл пачку у координатора, местные сигареты, дешёвые. Пошёл к краю базы, там небольшой дворик, скамейки, дерево старое.

Под деревом сидел старик.

Дюбуа заметил его не сразу. Фигура в тени, неподвижная. Старик в белой дхоти, босой, худой как скелет. Голова бритая, на лбу белые линии – тилак, знак брахмана. Сидел в позе лотоса, руки на коленях, глаза закрыты. Медитировал или спал – не понять.

Пьер сел на скамейку в нескольких метрах, курил молча. Не хотел мешать. Старик открыл глаза – тёмные, глубокие, как колодцы. Посмотрел на легионера, улыбнулся слегка.

– Не спится, солдат? – спросил он. Английский с сильным акцентом, но понятный.

– Не спится, – согласился Пьер. – Тяжёлый день был.

– Дакка?

– Да. Видели?

– Дым видел. Люди рассказывали. Город пал. Демоны пришли.

Легионер усмехнулся.

– Демоны. Можно и так назвать. Мы зовём их гулями.

Старик кивнул, поднялся с земли. Подошёл, сел на скамейку рядом. Пахло от него сандалом и чем-то травяным. Кожа морщинистая, руки узловатые. Лет восемьдесят, может больше.

– Гули, – повторил он. – Мёртвые, что едят живых. Старая история. Очень старая.

– Знаете о них?

– Знаю. Брахманы хранят знания тысячи лет. Эти существа появлялись раньше. Много раз. В разных землях, под разными именами. Гули, бхуты, ракшасы, упыри. Суть одна – мёртвая плоть, одержимая голодом.

Пьер затянулся, выдохнул дым.

– Вы верите в магию, старик?

– А ты нет, солдат?

– Я верю в пули и ножи. Они работают. Магия – сказки для детей.

Старик усмехнулся тихо, качнул головой.

– Ты убивал их сегодня. Гулей. Многих?

– Слишком многих.

– И как убивал? Пулями?

– Да. Серебряными. Обычные работают плохо.

– Серебро, – кивнул старик. – Металл луны. Очищает скверну. Да, оно помогает. Но знаешь ли ты, почему они встают снова после обычных ран? Почему сердце можно пробить, а они бегут дальше?

– Потому что это нечисть. Мутанты, заражённые, хрен знает что. Биология какая-то странная.

– Нет, – старик покачал головой. – Не биология. Магия. Вирус магический. Древний. Входит в плоть, меняет её, связывает с источником. Тело умирает, но воля остаётся. Воля создателя.

Дюбуа слушал, не перебивая. Интересно, хоть и похоже на бред. Но старик говорил уверенно, без фанатизма. Как учёный, объясняющий теорию.

– Источник? – уточнил он.

– Патриарх, – ответил брахман. – Первый. Тот, кто создал ветвь. Каждая ветвь гулей имеет создателя – мага, некроманта, проклятого. Он вкладывает часть своей силы в первых гулей. Они кусают других, заражают. Вирус распространяется. Но все связаны с патриархом. Тонкой нитью, невидимой. Он контролирует, направляет, питает их силой.

– И что из этого следует?

Старик посмотрел ему в глаза.

– Убей патриарха – убьёшь всю ветвь. Сразу. Нить оборвётся, сила иссякнет, тела рухнут. Все гули, что связаны с ним, умрут в тот же миг.

Пьер замер. Обдумывал слова. Звучит как сказка. Но если правда? Хафиз создавал гулей в Дакке. Год работал, три типа создал. Тысячи тварей. Если Хафиз патриарх…

– А если патриарх уже стал гулем сам? – спросил легионер. – Если он превратился?

– Тогда убить его сложнее. Но возможно. Огонь, серебро, разрушение плоти полностью. Но смерть патриарха всё равно оборвёт нить. Гули падут.

– Откуда вы это знаете?

Старик улыбнулся грустно.

– Я видел это однажды. Пятьдесят лет назад, в горах Ассама. Деревни умирали, мёртвые вставали. Армия не могла остановить. Но один садху, святой человек, нашёл создателя – чёрного мага в храме. Убил его ритуальным кинжалом. В тот миг все гули в окрестностях упали, как подкошенные. Сотни тел. Сразу. Я был там, мальчиком. Видел своими глазами.

Дюбуа молчал, переваривая информацию. Может, правда. Может, совпадение. Может, старик спятил от возраста. Но логика есть. Хафиз говорил – Лидер дал ему знания, ресурсы, силу. Хафиз создавал гулей. Значит либо Хафиз патриарх, либо Лидер. Или оба как-то связаны.

Хафиз превратился в мощного гуля, серебро на него не действует. Защита от Лидера, сказал. Значит Лидер предусмотрел, чтобы Хафиза нельзя было убить легко. Почему? Потому что Хафиз – ключ? Патриарх?

Или Лидер сам патриарх, а Хафиз – инструмент?

– Как найти патриарха? – спросил Пьер.

– Обычно он прячется. Защищён магией, охраной, расстоянием. Но есть признаки. Патриарх чувствует своих детей. Он может видеть их глазами, слышать их ушами. Связь работает в обе стороны. Если ты встретишь гуля, что слишком умён, что командует другими, что смотрит на тебя так, будто кто-то другой смотрит изнутри – это близко к патриарху. Или сам патриарх.

Легионер вспомнил того гуля в высотке, командира в костюме. Стоял, смотрел, отдавал приказы. Глаза были разумные, слишком разумные. Пьер убил его. Но может, это был не просто разумный гуль. Может, через него кто-то наблюдал.

Рахман. Предатель, агент Лидера. Сейчас где-то в Дакке, командует гулями. Видел их на крыше через бинокль, Жанна говорила. Наблюдает, докладывает Лидеру. А если Рахман связан с патриархом? Если через него Лидер контролирует орду?

Или всё ещё проще – Лидер сам патриарх. Высокий европеец с серыми глазами. Где-то в городе, говорил Хафиз. Управляет всем из тени.

– Что мне делать с этим знанием? – спросил Дюбуа.

Старик пожал плечами.

– Не знаю, солдат. Я даю информацию. Что с ней делать – твой выбор. Если хочешь убить всех гулей разом – найди патриарха. Если просто хочешь выжить – беги отсюда подальше. Мудрость не в знании, а в выборе, как его использовать.

Он поднялся, поклонился слегка.

– Иди спать, солдат. Завтра новый день. Новые решения. Я помолюсь за твою душу. Она тяжела от крови.

Брахман ушёл, растворился в темноте. Пьер сидел на скамейке, курил. Думал.

Патриарх. Убить одного – убить тысячи. Звучит как план. Но где искать? Дакка огромна, гули кишат. Вернуться туда – самоубийство. Но если правда? Если старик не врёт?

Хафиз. Он ключ. Он создавал гулей. Он превратился в мощного гуля. Серебро не действует. Значит его нельзя убить обычно. Но огонь? Артефактный нож? Полное уничтожение плоти?

Или Лидер. Найти его. Убить. Проверить теорию.

Легионер не знал, что делать с этим. Пока. Но информация легла в голову, заняла место. Будет ждать своего часа.

Он докурил, бросил окурок, растоптал. Вернулся в комнату. Лёг на койку. На этот раз сон пришёл быстрее.

Во сне он видел старика-брахмана, что сидел под деревом. Видел Хафиза с жёлтыми глазами. Видел Лидера – тень в сером плаще, без лица. Видел тысячи гулей, что падали разом, как подкошенные.

А утром проснётся и не будет знать, что с этим делать.

Пока.