Текст книги "Шрам: 28 отдел (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Но Рахман? Он говорил о долге, защите, философии. Верит ли он в это? Или просто использовал красивые слова, чтобы управлять другими?

Дюбуа вспомнил глаза капитана той ночью у реки. Спокойные, уверенные, без страха. Человек, который знает, что делает. Который идёт к цели.

Может, он действительно верит. Просто его цель другая. Не защита города, а его разрушение. Не сохранение жизней, а создание хаоса.

Может, его дхарма – разрушение. Может, он пришёл в этот мир, чтобы сломать старый порядок, построить новый.

Тогда всё, что он говорил, было правдой. Просто Пьер не понял, о чём именно речь. Воин, исполняющий долг. Путь, ведущий к цели. Смерть без сожалений.

Рахман идёт своим путём. Честно, последовательно. Просто его путь – через трупы.

Француз сбросил окурок, не докурив. Смотрел на огонь, на дым, на хаос.

Всё сходилось. Рахман не просто агент Лидера. Он сам Лидер. Мозг операции. Архитектор катастрофы.

Хафиз, гули, гнёзда, адреса – всё его. Европеец с серыми глазами – подставное лицо. Настоящий кукловод – местный коп с философией в голове и кровью на руках.

И команда двадцать восьмого отдела плясала под его дудку два дня. Зачищала, где он велел. Штурмовала, когда он хотел. Устала, вымоталась, расслабилась.

А потом – бах. Девять ноль-ноль. Главный удар.

План сработал.

Дюбуа повернулся от окна. Коридор пустой, все внизу готовятся к выезду. Он пошёл к лестнице, спускался медленно. Думал.

Рахман где-то там, в городе. Командует гулями, наслаждается результатом. Может, стоит на крыше, смотрит на огонь, улыбается.

Исполняет долг. Идёт путём. Без сожалений.

Легионер сжал кулаки. Когда найдут капитана – а найдут обязательно – он лично с ним разберётся. Не арест, не допрос. Просто нож. Лезвие от Лебедева, которое режет всё.

И вопрос перед смертью. Один: зачем?

Хотя, может, не спросит. Может, уже не важно. Философия, мотивация, цели – всё это слова. А результат один: город горит, люди умирают.

Рахман – враг. Главный враг. Опаснее гулей, опаснее Хафиза. Потому что умный, образованный, проникший в доверие.

Дюбуа спустился на первый этаж. Маркус стоял у карты, планировал маршруты. Жанна и Ахмед проверяли связь. Макгрегор орал в телефон, требовал подкрепление.

Француз подошёл к немцу.

– Маркус.

Командир поднял взгляд.

– Что?

– Рахман. Он не просто предатель. Он Лидер. Весь план его. С самого начала.

Маркус нахмурился.

– Откуда уверенность?

– Всё сходится. Он появился вовремя, знал слишком много, вёл нас, куда нужно. Отвлекал, пока готовился настоящий удар. Хафиз думал, что служит европейцу, но это подставка. Настоящий мозг – Рахман. Местный, встроенный, невидимый.

Немец молчал, переваривал. Потом кивнул.

– Логично. Но это меняет что-то?

Маркус посмотрел на рыжую, потом на Пьера.

– Хорошо. Будете держаться вместе.

– И ещё. Когда найдём его, я хочу быть там.

– Почему?

– Потому что он мне врал. Открылся ему, поверил. Теперь исправлю ошибку.

Немец смотрел на него долго. Потом кивнул.

– Понял.

За окнами вспыхнула ещё одна высотка. Грохот докатился, окна задребезжали. Кто-то внизу закричал. Вертолёт взлетел с площадки, развернулся, полетел к городу.

Макгрегор подошёл к команде.

– Выезжаем в полной выкладке. Три джипа. Маркус ведёт первый. Жанна, Пьер, Ахмед во втором. Коул, Питер, Ян в третьем. Задача: спасать выживших, эвакуировать в безопасные зоны. Стрелять только в гулей, никаких жертв среди гражданских.

– А Рахман? – спросил Маркус.

– Найдёте – задержите или убейте. Приоритет второй. – Британец посмотрел на них всех. – Город горит. Тысячи умирают. У нас нет времени на церемонии. Действуем жёстко, быстро, эффективно. Вопросы? Нет? Тогда быстро в арсенал!

Команда двинулась к выходу. Дюбуа шёл рядом с Жанной, чувствуя вес винтовки на плече, нож на поясе, усталость в мышцах.

Рахман где-то там. Среди дыма, огня, хаоса. Его творение. Его дхарма. Его путь.

И Пьер идёт его искать. Не для ареста. Для расплаты.

Философия кончилась. Остались только война, кровь и смерть.

Цикл продолжается.

Глава 10

Дюбуа стоял у окна второго этажа и смотрел на город. Дакка горела. Не метафорически – буквально. Столбы дыма поднимались с десятка точек, чёрные, жирные, расползались по небу рваными облаками. Где-то справа рухнула высотка – медленно, с гулким грохотом, оседая в собственную пыль. Сирены выли непрерывно, сливаясь в единый вой. По улицам бежали люди – крошечные фигурки, мечущиеся меж машин. Кто-то стрелял – короткие автоматные очереди, глухие хлопки гранат. Армия пыталась сдержать. Не получалось. Слишком много точек прорыва. Слишком быстро.

Пьер провёл ладонью по лицу. Царапина от Хафиза на скуле уже затянулась – тонкая розовая линия, которая исчезнет к вечеру. Сыворотка Лебедева работала. Хорошо. Сегодня она ему понадобится. Он глянул на часы – 9:07. Две минуты назад Дакка была относительно нормальным городом. Теперь это мясорубка.

– Шрам, двигай в оружейку, – бросил Маркус, проходя мимо. Немец уже натянул бронежилет, руку перевязали заново, кровь не просачивалась. – Берём всё. Городской бой, плотная застройка, толпа. Готовься к ближнему контакту.

Дюбуа кивнул и развернулся. Коридор был полон движения – люди бежали туда-сюда, кто-то кричал в рацию, кто-то таскал ящики. База ООН превратилась в муравейник. Координатор Макгрегор стоял у карты, тыкал пальцем в экран планшета, что-то объяснял офицеру бангладешской армии. Лицо британца было серым. План рухнул. Двадцать миллионов человек оказались в ловушке с тысячами гулей. И виноваты все, кто клюнул на Рахмана.

Легионер спустился по лестнице, толкнул дверь в подвал. Оружейка гудела. Гарольд Вайс швырял коробки на стол, ругался сквозь зубы. Жанна уже была там, набивала подсумки магазинами для Remington. Рыжие волосы собраны в хвост, лицо сосредоточенное. Зелёные глаза метнулись к Пьеру, кивнула. Ахмед проверял рацию, крутил ручки, слушал треск эфира. Коул и Питер таскали ящики с гранатами. Ян возился с сумкой взрывчатки.

– Серебро, – сказал Гарри, даже не глядя. – Всё, что есть. Дробь, пули, клинки. Термобарики бери, в городе сработают. Фосфорные гранаты. УФ-лампы – хрен знает, может вампиры вылезут. Бери пятьдесят килограмм, будешь легче.

Пьер подошёл к столу. Взял четыре коробки серебряных патронов для HK417 – по тридцать в каждой, сто двадцать выстрелов. Ещё две коробки бронебойных – на случай, если придётся стрелять через стены. Для Glock взял три магазина, все серебро. Для Kriss Vector – шесть магазинов, Hydra-Shok, сорок пять калибр. Сунул всё в разгрузку, подсумки уже оттягивали плечи. Термобариков взял четыре – компактные, с магнитным креплением. Фосфорные – две штуки. Дымовые – три. Осколочные – четыре обычные, две с серебряной шрапнелью. Ампулы коллоидного серебра – десять штук, сунул в нагрудный карман бронежилета. Медпакет – жгут, бинты, морфин, антибиотики широкого спектра. Фляга с водой. Энергетики – два батончика. Нож артефактный уже на поясе. Кукри с серебряным покрытием – на бедро.

Жанна закончила с магазинами, взяла УФ-фонарь, закрепила на ремне. Потом взяла два клинка – длинные, тридцать сантиметров, серебряное покрытие. Сунула в ножны на голени. Маркус уже загружал Benelli, серебряная дробь, двенадцатый калибр. Ахмед проверял M4, щёлкал затвором, вставил магазин. Коул закреплял огнемёт на спине – тяжёлая штука, двадцать пять килограмм, но в городе это золото. Питер взял M249, пулемёт, двести патронов в ленте. Ян набивал рюкзак пластидом и детонаторами.

– Рации на четвёртый канал, – бросил Маркус. – Шифрованная частота, армия не слушает. Коды простые: «Альфа» – команда в полном составе, «Браво» – контакт с гулями, «Чарли» – нужна помощь, «Дельта» – отход. Если кто-то пропадает с радара дольше пяти минут – считаем мёртвым, не возвращаемся. Понятно?

Все кивнули. Никто не возражал. В городском бою с тысячами гулей возвращаться за трупами – самоубийство.

– Машины? – спросила Жанна.

– Два джипа, – ответил немец. – Toyota Land Cruiser, усиленная подвеска, бронированные стёкла. Не танки, но пули держат. Первая машина – я, Шрам, Жанна, Ахмед. Вторая – Коул, Питер, Ян. Связь постоянная. Держимся вместе, не разделяемся. В городе щели и переулки, один джип легко отрезать.

Дюбуа затянул ремни бронежилета. Ceramic Trauma Plates, уровень четыре, держат бронебойные до 7.62×51. Гули не стреляют, но в толпе могут быть люди с оружием. Паника делает из обывателей идиотов. Он проверил HK417 – патрон в патроннике, предохранитель, оптика пристреляна. Glock на бедре. Kriss Vector на груди, удобно для ближнего боя. Нож на поясе. Всё на месте.

– Сколько гулей, по оценкам? – спросил Ахмед, закрепляя рацию на плече.

– Координатор говорит три-пять тысяч, – ответил Маркус. – Хафиз создавал их год. Три типа: тупые, разумные, почти-люди. Мы убили семьдесят четыре за ночь. Капля в море. Рахман вёл нас по мелким гнёздам, пока основная масса пряталась. Теперь они все снаружи.

– План?

– Простой, – немец усмехнулся, зло. – Выезжаем в центр. Госпиталь на улице Моменшахи, там эвакуация гражданских. Армия пытается держать периметр, но их мало. Помогаем вывезти людей, убиваем гулей, ищем Рахмана. Если найдём – берём живым. Хафиз сказал, Лидер где-то в городе. Рахман знает где.

Пьер кивнул. План так себе, но лучше, чем сидеть на базе и ждать, пока гули сожрут город. Он вспомнил Томаса – как мальчишка превращался три дня, как просил убить его, пока он ещё человек. Вспомнил троих гулей в квартире – семья, которая тихо ждала сигнала, чтобы выйти и резать соседей. Вспомнил карту на складе – больницы, школы, рынки. Лидер хотел максимум жертв. Получил.

– Шрам, – позвала Жанна. Он обернулся. Она протянула ему запасной магазин для HK417. – На всякий случай. Серебро.

Он взял, сунул в подсумок. Пальцы на секунду соприкоснулись. Она сжала его ладонь. Ничего не сказала. Не надо было. В её глазах он прочитал то же, что чувствовал сам. Мы идём в мясорубку. Не все вернутся. Но мы пойдём, потому что это работа.

– Спасибо, – бросил он. Она кивнула, отвернулась, проверила Remington. Снайперская винтовка на спине,.338 Lapua Magnum, серебряные и бронебойные. Двадцать выстрелов. В городском бою снайперу хреново – нет дистанции, нет обзора. Но Жанна умела работать на короткой. Видел в Японии на тренировке. Она положила троих за семь секунд с расстояния в сорок метров. Через толпу манекенов.

Маркус поднял руку.

– Выходим. Джипы у главных ворот. Первыми едем мы, второй джип прикрывает. Скорость – шестьдесят, не больше. В городе завалы, люди, гули. Давить толпу не будем, объезжаем. Стрелять только по гулям, гражданских не трогаем, даже если они паникуют. Понятно?

– Понятно, – хором ответили бойцы.

Они поднялись наверх. Двор базы был полон машин. Армейские грузовики готовились к выдвижению. Солдаты бангладешской армии грузили ящики, кто-то проверял оружие. Офицер кричал приказы. Вертолёт завёлся на площадке, лопасти завыли, поднимая пыль. Медики выносили раненых – уже были раненые, значит, на окраинах уже дерутся.

Два Land Cruiser стояли у ворот. Чёрные, массивные, стёкла тёмные. Водители уже за рулём. Маркус сел на переднее пассажирское, Пьер и Жанна – назад. Ахмед залез последним, притащил ящик с гранатами, сунул меж сидений. Дюбуа опустил стекло, высунул ствол HK417. Жанна села справа, Remington держала вертикально, стволом вверх. Тесно, жарко, пахло потом, оружейным маслом и чем-то жжёным – город горел, дым тянуло ветром.

Второй джип загрузился быстро. Коул с огнемётом, Питер с пулемётом, Ян с сумкой взрывчатки. Водитель – местный контрактник, лицо напряжённое, но руки твёрдые на руле.

– Поехали, – бросил Маркус в рацию.

Ворота открылись. Джипы рванули вперёд.

Город встретил их рёвом. Сирены, крики, автоматные очереди, взрывы. Дым застилал улицы. Первое, что увидел Пьер – толпу. Сотни людей бежали по дороге, кто-то с детьми, кто-то с сумками, кто-то просто бежал, куда глаза глядят. Водитель сбавил скорость, вдавил гудок. Толпа расступалась медленно, неохотно. Кто-то колотил в окна джипа, кричал что-то на бенгали. Ахмед крикнул в ответ, махнул рукой – уходите, опасно.

Легионер смотрел в окно. Справа – горящий дом, четыре этажа, пламя лизало стены. Люди прыгали с балконов, кто-то падал, кто-то повисал на перилах. Слева – перевёрнутый автобус, вокруг него – тела. Много тел. Часть двигалась. Гули. Трое, четверо. Рвали труп, жадно, остервенело. Серая кожа, жёлтые глаза, окровавленные рты.

– Контакт, – бросил Маркус. – Справа, автобус. Четыре гуля.

– Вижу, – ответил Дюбуа. Он высунулся в окно, прицелился. Первый гуль поднял голову, почуял. Пьер нажал на курок. Выстрел. Серебряная пуля пробила череп, гуль рухнул. Второй развернулся, зарычал. Ещё выстрел. Третий бросился к джипу. Жанна высунулась с другой стороны, выстрелила из Remington..338 Lapua снесла гулю полголовы. Четвёртый побежал в переулок. Ахмед дал очередь из M4, серебро, гуль споткнулся, упал. Не встал.

Джип ускорился. Толпа редела. Улицы становились шире. Впереди – центр, высотки, дым. Где-то справа рванул взрыв, стекла посыпались дождём. Пьер втянул голову в машину, отряхнул осколки с плеча. Жанна глянула на него, приподняла бровь. Он усмехнулся. Всё нормально. Пока.

– Госпиталь в двух кварталах, – сообщил Маркус, глядя в планшет. – Армия держит периметр. Гулей дофига. Готовьтесь.

Дюбуа досла

л затвор, проверил. Патрон в стволе. Серебро. Он глянул на Жанну. Она кивнула. Готова. Ахмед проверил рацию, Маркус передёрнул затвор Benelli. Второй джип ехал сзади, метров пятьдесят, не отставал.

Впереди показался госпиталь.

И ад.

Госпиталь на улице Моменшахи был четырёхэтажным зданием из бетона и ржавой арматуры, выкрашенным когда-то в белый, теперь – в грязно-серый. Перед ним раскинулась площадь, забитая машинами, людьми, дымом. Армейский блокпост стоял у главного входа – два «Хамви», мешки с песком, пулемёт. Солдаты стреляли очередями куда-то влево, в сторону рынка. Крики, вой сирен, автоматная трескотня сливались в сплошной гул. Пьер высунулся из окна джипа, огляделся. Картина была хуже, чем он ожидал.

Справа от госпиталя – толпа. Человек триста, может больше. Давят к входу, орут, машут руками. Кто-то ранен, кто-то тащит детей. Медсёстры у дверей пытаются сортировать, но их сметают. Двое охранников с дубинками бьют наобум, пытаясь сдержать напор. Бесполезно. Слева – рынок, вернее, то что от него осталось. Палатки горят, лавки разгромлены. Меж обломков шныряют фигуры – человек двадцать, тридцать. Мародёры. Таскают мешки, ящики, всё что можно унести. Двое дерутся из-за телевизора, бьют друг друга битами. Третий тащит девчонку за волосы, она вырывается, орёт. Никто не помогает.

А дальше, за рынком, в переулке – гули. Шрам насчитал штук пятнадцать. Серая кожа, жёлтые глаза, оскаленные пасти. Двигались быстро, рывками, как звери. Трое рвали тело на асфальте, ещё пятеро подбирались к блокпосту. Солдаты палили по ним из автоматов, но обычные пули работали плохо. Гули спотыкались, падали, вставали снова. Один дополз до мешков с песком, вцепился в ногу солдата. Солдат заорал, ударил прикладом. Гуль не отпускал.

– Ёб твою мать, – выдохнул Маркус. – Это ж не бой, это мясорубка чистой воды.

– Видел и похуже, – бросил Дюбуа, передёргивая затвор. – В Мали целый квартал резали. Три дня не могли зачистить.

– Ага, только там хоть армия была. А здесь…

Джипы остановились в пятидесяти метрах от госпиталя. Дальше не проехать – завал из машин, тел, мусора. Легионер распахнул дверь, выскочил, HK417 на изготовку. Жанна за ним, Remington в руках. Ахмед и Маркус справа. Второй джип притормозил сзади, Коул, Питер и Ян высыпали наружу. Огнемёт, пулемёт, автоматы. Семеро бойцов против хаоса.

– Слушайте сюда! – рявкнул Маркус, оглядывая площадь. – Питер, Ян, блокпост, давите гулей с фланга! Коул, огнемёт по переулку, там их гнездо, сожги к чёртовой матери! Жанна, на крышу, глаза нужны! Ахмед, связь с армией, координируй этот пиздец! Шрам, со мной, разбираемся с мародёрами, потом толпа!

Никто не спорил. Команда разошлась.

Дюбуа пошёл за немцем к рынку. Асфальт был липким от крови, под ботинками хрустело стекло. Вонь – дым, горелая плоть, разлагающийся мусор, пот. Жара за сорок, солнце било в глаза. Дакка превращалась в печь. Впереди трое мужиков разбивали витрину аптеки. Один с монтировкой, двое с ножами. Лица звериные, глаза безумные. Хаос давал им свободу – грабить, насиловать, убивать. Закон исчез вместе со взрывами.

Маркус поднял Benelli, выстрелил в воздух. Грохот. Мародёры обернулись. Один рванул в переулок, второй поднял нож, третий замер, как олень в свете фар.

– Оружие на землю, – рявкнул немец, направляя дуло на того, что с ножом. – Живым останешься. Может быть.

Мародёр заржал. Плюнул в сторону Маркуса. Рванулся вперёд с диким воем. Немец выстрелил. Серебряная дробь – по ошибке взял заряд для гулей. Гражданский лоб, не нечисть. Но дробь работает на всех одинаково. Мародёр упал, половина лица размазана по облупленной стене магазина. Третий побежал, спотыкаясь. Пьер не стал стрелять в спину. Пусть бежит.

Легионер обернулся – слева ещё пятеро, таскают мешки из магазина электроники. Увидели бойцов, бросили мешки, схватились за оружие. У одного старый АКМ, у троих мачете, у пятого пистолет – китайский Norinco, барахло.

– На колени! – рявкнул Шрам, подняв HK417. – Руки за голову! Быстро, суки!

Тот, что с АК, поднял ствол. Руки тряслись, но стрелять собирался. Дюбуа выстрелил первым. Три пули, грудь, шея, лоб. Серебро. Мародёр рухнул, автомат загремел по асфальту. Остальные застыли. Двое бросили мачете, легли ничком, руки на затылке. Третий попятился, пистолет дрожал в руке. Пацан, лет двадцать, в рваной футболке Metallica, глаза безумные от страха и адреналина.

– Брось, – сказал Пьер. Голос ровный, без эмоций. – Ты не боец, брат. Ты вор. Живым хочешь остаться – брось пушку и беги отсюда к чёртовой матери.

Пацан не бросил. Выстрелил. Мимо, метра на два. Рука тряслась так, что попасть в человека с пяти метров не смог. Пьер вздохнул. Жалко, конечно. Но выбор сделан. Выстрелил. Одна пуля, лоб. Пацан упал, футболка с логотипом группы теперь в крови. Серебро в гражданского – расточительство, но времени менять магазин не было. Наёмник подошёл к двоим, что на асфальте.

– Вставайте. Убегайте. Если увижу с оружием – пристрелю без разговоров. Понятно?

– Да, да, мы всё поняли! – залопотал один, вскакивая. – Мы больше не будем, клянусь Аллахом…

– Пошли нахер отсюда, – бросил Дюбуа.

Они побежали, спотыкаясь, не оглядываясь.

Маркус уже шёл дальше, к тем двоим, что дрались за телевизор. Один лежал в луже крови, голова разбита битой до состояния арбуза. Второй стоял над ним, бита в руках, дышал тяжело, как загнанная собака. Увидел Маркуса, бросил биту, поднял руки.

– Не стреляй, не стреляй, брат, я просто… Он первый начал, клянусь! Он хотел меня…

Немец ударил его прикладом в живот. Мародёр согнулся, упал на колени, заблевал асфальт. Маркус пнул его в бок, не сильно, но чувствительно.

– Убирайся к чёрту. И телевизор забудь.

Слева грохнул пулемёт. Питер палил из M249 длинными очередями по гулям у блокпоста. Пятьдесят патронов, сто, гули падали, поднимались, падали снова. Обычные пули не убивали быстро, только замедляли, как в каком-то ёбаном фильме про зомби. Солдаты на блокпосту поняли, кто даёт прикрытие, развернули пулемёт, добавили огня. Один из гулей дополз до мешков, вцепился в ногу бойца. Солдат заорал на бенгали, колотил прикладом. Гуль не отпускал, грыз прямо через ботинок.

Ян подбежал, всадил половину магазина в голову твари. Серебро. Гуль дёрнулся, затих. Солдат упал, схватился за ногу – глубокий укус, кровь через ткань. Заражение. Ян оттащил его за мешки, сунул ампулу серебра в трясущуюся руку.

– Коли себе, быстро! Может, поможет, может, нет, но хуже точно не будет!

Солдат кивнул, зубы стучали. Вколол себе в бедро, прямо через штаны. Может, выживет. Может, через три дня попросит товарища пристрелить его. Статистика никому не известна.

Коул вышел вперёд с огнемётом, тяжёлым, как грех. Переулок, где кучковались гули, был узким, метров пять шириной, завален мусором и трупами. Идеальная цель для огня. Он нажал на спуск. Струя пламени ударила в переулок на пятнадцать метров. Гули завыли – низко, утробно, хуже любого человеческого крика. Запах горелой плоти ударил волной. Некоторые бежали, объятые пламенем, падали, корчились, царапали асфальт. Другие отступали вглубь, умнее. Коул дал ещё одну струю, короткую, чтобы не тратить смесь понапрасну. Переулок превратился в печь.

Дюбуа услышал крик. Женский, высокий, полный ужаса. Обернулся. Та девчонка, что мародёр тащил за волосы раньше. Она лежала у стены, лицо в крови, платье разорвано до пояса. Тот, что тащил её, стоял над ней, расстёгивал ремень. Рядом ещё двое ждали своей очереди. Смеялись, что-то говорили на бенгали. Подбадривали друг друга.

Шрам пошёл к ним. Маркус крикнул что-то, но легионер не слушал. Трое мужиков, лет тридцать-сорок. Обычные люди. Вчера – таксисты, лавочники, отцы семейств, кто угодно. Сегодня – насильники. Хаос снимает маски, показывает, что внутри.

Первый обернулся, увидел Пьера с автоматом. Бросил ремень, схватил кирпич с земли. Дюбуа подошёл вплотную, на расстояние вытянутой руки, и ударил прикладом HK417 в лицо. Резко, со всей силы. Хрустнул нос, брызнула кровь, мужик упал, завыл. Второй полез в карман, может, нож там был. Пьер ударил коленом в пах, потом локтем в висок, когда тот согнулся. Хрупнуло что-то внутри черепа. Третий попятился, поднял руки, на лице жалкая улыбка.

– Эй, эй, брат, мы ничего такого… Мы просто… она сама хотела, понимаешь? Сама к нам подошла!

Наёмник посмотрел на него. Долго. Молча. Тот, на земле, с разбитым носом, застонал, пытался ползти. Пьер пнул его в рёбра. Не сильно, но чувствительно. Услышал хруст – может, одно ребро треснуло.

– Убирайтесь. Прямо сейчас. Или я пристрелю всех троих и даже не вспомню об этом через час. Вам решать.

Они убрались. Тот, что с разбитым носом, поднялся, держался за лицо. Второй помог ему. Побежали, как крысы с горящего корабля. Девчонка смотрела на Пьера снизу вверх, глаза огромные, полные слёз, губы дрожат. Легионер протянул руку, помог подняться. Она едва стояла на ногах.

– Госпиталь вон там, видишь дверь? – кивнул он. – Беги туда. Не останавливайся, ни на что не отвлекайся. Понятно?

Она кивнула, всхлипывая. Побежала, придерживая разорванное платье. Спотыкалась, но бежала. Может, доберётся. Может, гуль сожрёт по дороге. Лотерея.

Дюбуа вернулся к Маркусу. Немец смотрел на него, качал головой, усмехался криво.

– Мы, блядь, не полиция, Шрам. И не благотворительный фонд.

– Знаю.

– Задача – гули, не мародёры и не насильники. Да?

– Да. Знаю.

– Тогда какого хуя ты…

– А ты бы прошёл мимо? – перебил Пьер.

Маркус замолчал. Вздохнул. Махнул рукой.

– Пошли. Времени нет на философию.

Толпа у госпиталя стала ещё плотнее. Человек четыреста, может пятьсот. Давят, орут на всех языках, дерутся за место у двери. Медсёстры отступили внутрь, двери заперли на засов. Охранники исчезли – сбежали или мертвы. Кто-то таранил дверь толстой доской, методично, раз за разом. Другие лезли в окна первого этажа, карабкались, падали на головы тех, кто внизу. Справа, у бокового входа, группа молодых парней избивала старика. Просто так, потому что могут. Один из них держал бейсбольную биту, другой – цепь. Старик уже не сопротивлялся, лежал в луже крови, которая текла из уха и рта.

Пьер подошёл, поднял HK417. Выстрелил в небо. Грохот заглушил даже вой сирен на секунду. Толпа замолкла, обернулась. Парни с битой тоже остановились.

– Отойдите от старика. Сейчас же.

Тот, что с битой, усмехнулся. Молодой, лет двадцать пять, модная стрижка, золотая цепь на шее. Сынок богатых родителей, по виду.

– А ты кто такой, белый мудак? – спросил он по-английски, с акцентом. – Думаешь, раз с автоматом, можешь тут командовать? Это наш город, понял? Наши правила!

Дюбуа не ответил словами. Выстрелил. Одна пуля, колено. Парень заорал, как резаный, упал, схватился за ногу. Кость раздроблена, куски торчат через джинсы. Серебро на человека – перебор, но разговоры отнимают драгоценное время, которого нет. Остальные парни замерли, как статуи. Пьер направил ствол на второго, с цепью.

– Отойдите. Прямо сейчас. Или будете ползать без коленных чашечек.

Они отошли. Быстро, споткнувшись друг о друга. Старик лежал, дышал хрипло. Живой, значит. Пьер махнул рукой медсёстрам, которые выглядывали из окна. Одна, постарше, в окровавленном халате, увидела старика, кивнула. Дверь приоткрылась на цепи, двое санитаров быстро вытащили деда внутрь. Дверь захлопнулась, лязгнул засов.

Толпа зашевелилась снова. Давка возобновилась с новой силой. Но теперь люди видели бойцов – автоматы, бронежилеты, серьёзные, усталые лица. Видели парня с простреленным коленом, который корчился на асфальте и вопил. Некоторые отступили. Другие продолжали напирать – страх смерти сильнее страха перед оружием.

Маркус подошёл к двери, застучал прикладом Benelli.

– Открывайте! ООН! Эвакуация начинается, мать вашу!

Дверь открылась через несколько секунд. Врач, женщина лет пятидесяти, худая, как скелет, измотанная. Седые волосы растрепаны, халат в пятнах крови и чего-то ещё.

– Вы, блядь, опоздали, – бросила она по-английски, глядя на Маркуса. – Где были два часа назад? У нас тут двести раненых, медикаменты кончились ещё час назад, генератор сдох, мы работаем в темноте с фонариками. Там, – она ткнула пальцем в сторону площади, – тысяча человек, может больше. Половина ранена. Мы, блядь, не справляемся!

– Сколько можете вывезти прямо сейчас? – спросил Маркус, не обращая внимания на тон.

– Тяжёлых – человек тридцать. Остальные могут идти сами, если их никто не сожрёт по дороге.

– Хорошо. Организуйте вынос за десять минут. У нас два джипа, есть рация. Вызову транспорт. Армейские грузовики. Сколько времени нужно?

– Десять минут, – выдохнула врач. – Если повезёт.

– Делайте.

Врач скрылась внутри, крикнув что-то санитарам. Маркус развернулся к толпе, поднял Benelli над головой.

– Все, кто меня слышит! Эвакуация начнётся через десять минут! Тяжелораненых вынесут первыми! Остальные – выстраивайтесь в очередь, спокойно, без паники! Кто будет давить, кто полезет без очереди – останется здесь с гулями! Всё понятно⁈

Толпа загудела. Кто-то кричал на бенгали, кто-то плакал, дети выли. Но большинство отступили шаг назад, начали медленно строиться. Страх перед автоматами оказался сильнее страха перед гулями. Временно.

Жанна, на крыше здания напротив, доложила по рации, голос чёткий:

– Маркус, гули с востока. Группа, человек двадцать. Идут сюда, быстро. Три минуты до контакта, может меньше.

– Принял, – ответил немец. – Питер, Ян, разворачивайтесь на восток, готовьтесь! Коул, сколько смеси в огнемёте?

– На три струи, – откликнулся Коул. – Может, четыре, если экономить.

– Тогда экономь, как еврей последний златый. Шрам, с нами на восточный фланг. Ахмед, вызывай транспорт – грузовики, вертолёты, хоть ёбаные слоны, только быстро. Нужна массовая эвакуация, понял?

– Понял, вызываю!

Дюбуа пошёл к восточному краю площади. Там, за горящим кафе с облезлой вывеской, показались первые гули. Двигались быстро, стаей, как голодные собаки. Морды окровавлены до ушей, глаза жёлтые, светятся в дыму. Примитивные. Чистые звери без разума. Один нёс в зубах оторванную человеческую руку, грыз на ходу, кости хрустели. Другой волочил за собой кишки – чьи-то, длинные, блестящие. Третий просто бежал, пасть оскалена до дёсен.

Питер открыл огонь первым. M249 заработал, длинная очередь на пять секунд. Трассеры прочертили воздух. Пули били по асфальту, по стенам, по гулям. Трое упали, но остальные бежали дальше, даже не замедлившись. Ян добавил огня, короткие очереди, серебряные пули. Гули падали, но медленно, слишком медленно. Двадцать – это была заниженная оценка Жанны. Тридцать, а может, все сорок.

Пьер поднял HK417. Глубокий вдох, медленный выдох. Время замедлилось. Прицел на лоб первого гуля. Выстрел. Отдача в плечо. Голова гуля лопнула, как арбуз. Рухнул. Второй. Прицел, выстрел. Грудь, серебро вошло в сердце. Гуль споткнулся, но бежал дальше – сердце им не нужно. Ещё выстрел, голова. Упал. Третий. Четвёртый. Пятый. Серебряные пули кончались с пугающей скоростью. Дюбуа сменил магазин на ходу, почти не глядя. Бронебойные. Не так эффективны против нечисти, но убивают, если попасть точно в мозг или позвоночник.

Жанна стреляла с крыши. Каждый выстрел Remington – один мёртвый гуль..338 Lapua Magnum пробивала черепа, как бумагу, оставляя дыры размером с кулак. Но темп медленный – крупнокалиберная винтовка требует времени на перезарядку. Она сбила семерых, пока гули добежали до середины площади.

Коул дал первую струю огнемёта. Ревущее пламя ударило в передних, пятеро загорелись разом. Завыли так, что волосы на загривке встали дыбом, упали, корчились, царапая асфальт. Запах горелой плоти снова. Сладкий, тошнотворный, как жареная свинина. Пьер дышал ртом, чтобы не блевать прямо на ходу. Остальные гули обошли горящих товарищей широкой дугой, напирали дальше, не останавливаясь.

Маркус стрелял из Benelli методично, без спешки. Серебряная дробь на короткой дистанции работала отлично. Три гуля подошли вплотную, на пять метров, немец выпустил три заряда подряд – бах, бах, бах. Гули упали, лица превращены в кровавое месиво. Один ещё дёргался, Маркус подошёл, добил вторым зарядом в голову. Мозги веером.

Дюбуа увидел справа движение. Ещё гули, но не те, что раньше. Человек десять. Разумные. Двигались организованно, с тактикой, прикрывались обломками стен, обгорелыми машинами. Один держал дверь от машины как щит. Серая кожа, жёлтые глаза, но в них был разум, расчёт. Гораздо опаснее тупых зверей.

– Справа! – рявкнул Шрам. – Разумные, прикрываются!

Питер развернул пулемёт, дал длинную очередь. Сто патронов за пять секунд. Гуль с дверью споткнулся, упал на колено. Остальные мгновенно рассыпались, спрятались за перевёрнутыми машинами, за бетонными блоками. Один высунулся из-за прикрытия, швырнул что-то. Старая граната, советская Ф-1, «лимонка». Покатилась по асфальту к ногам бойцов.

– Граната! – заорал Пьер.

Взрыв. Грохот оглушительный, пыль столбом, осколки визжат по воздуху. Легионера отбросило взрывной волной, он упал на спину, HK417 вылетела из рук, покатилась по асфальту. Голова звенела, в ушах вой, как после удара колокола. Бронежилет держал, керамические пластины треснули, но осколки не прошли. Рёбра болели адски. Он поднялся на колени, схватил автомат, проверил – цела, работает. Слева Ян лежал, держался за ногу, ругался по-польски – осколок вошёл в бедро. Кровь сочилась через пальцы. Питер стрелял дальше из M249, видимо, ему повезло больше всех – не зацепило.