Текст книги "Кто и как изобрел Страну Израиля"

Автор книги: Шломо Занд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

«Эта деревня занимала значительное пространство между Тель-Авивом, Рамат-Ганом и Петах-Тиквой. Местоположение деревни обязывает ее вести себя разумно и тихо, однако существует постоянный контакт между ней и другими центрами арабского населения. Шмуэль а-Леви [сотрудник тель-авивского муниципалитета] советует захватить деревню. Мы приступаем к подготовительным шагам. Предпринято демонстративное патрулирование. В нем приняли участие шестьдесят человек. Мы прошли по деревне и постарались, чтобы они узнали, что это люди из „Джамаат Штерн“ [661]661
  «Шайка Штерна», то есть «Лехи» – по имени первого руководителя и идеолога организации Авраама-Яира Штерна. – Прим. пер.


[Закрыть]. На них напал ужас. Следующий шаг: пригласили мухтара [662]662
  Гражданского главу деревни. – Прим. пер.


[Закрыть]на завтра, на встречу на мосту Джалиль [сегодня – Глилот]. Они приехали верхом на лошадях, в праздничной одежде. Шмуэль а-Леви сообщил им, что они должны в течение 24 часов собрать все оружие, находящееся в деревне, и принести его в указанное место. Они утверждали, что у них нет никакого оружия, кроме личного – охотничьих ружей [для пальбы в воздух на свадьбах]. Хватило двух этих мероприятий, патрульного объезда и встречи, чтобы вселить в них страх. Они начали покидать деревню. Мы продолжали давление на местных арабов…» [663]663
  Банай Я.( Мазаль). Неизвестные солдаты. Книга об операциях «Лехи». – Тель-Авив: Хуг едидим, 1958. – С. 652.


[Закрыть]

Дальнейшее давление было типичной серией террористических актов. Элиша Ивазов (Авраам Коэн), один из боевиков «Лехи», был схвачен на пути в Наблус (Шхем) в грузовике с взрывчаткой, которая должна была взорваться в арабском городском командном штабе. В ответ его товарищи по оружию похитили 12 марта четырех жителей Аль-Шейх Муниса – по случаю, их сопровождал подросток, – вышедших из деревни в стороны моста Джалиль в поисках еды и горючего. Пятеро заложников, разумеется, не имели никакого отношения к задержанию Ивазова в Наблусе, однако похитители из «Лехи» угрожали убить их, если Ивазов не будет освобожден. В деревне прошел слух, что похищенные уже убиты. Началась паника. Вмешательство Хаганы, включавшее уговоры, давление и посредничество, привело к освобождению пятерых заложников (в ходе переговоров выяснилось, что Ивазова убили сразу после поимки, так что похищение было бессмысленным), однако террористический акт оказал свое действие. «Деревня постепенно пустеет, – с удовлетворением продолжает рассказывать Банай, – мы оставили им путь наружу, большинство двигалось со своими верблюдами, несшими пожитки, в направлении Тулькарма и Калькилии» [664]664
  См. также рассказ Натана Ялина-Мора ( N. Yalin-Mor.Lohamey Herut Israel. People, Ideas, Deeds. – Jerusalem: Shekmuna, 1975 (на иврите). – P. 478–479). Бывший командир «Лехи» добавляет с грустью: «Я много раз спрашивал себя: что было бы, если бы мухтаров Аль-Шейх Муниса и Джалиля не оказалось в конце 1943 года среди старейшин, посетивших Махнеса и предложивших убежище скрывавшимся боевикам „Лехи“? Это были другие времена» (там же).


[Закрыть].

Не одни только герои «Лехи» оставили жителям Аль-Шейх Муниса единственный путь «наружу», то есть на север. Им помогали и «умеренные» солдаты Хаганы. Невзирая на колебания и моральные ограничения, разумеется, вопреки всем заключенным ранее писаным и неписаным соглашениям, тель-авивское региональное командование Хаганы решило присоединиться к «отколовшейся организации» в организации блокады дорог, ведущих в деревню. Не следует забывать, что британский мандат еще не истек и солдаты его величества все еще находились на своих базах, в том числе и совсем неподалеку. Тем не менее их присутствие не помешало 33-му батальону бригады «Александрони» в ночь на 20 марта окружить поселение и занять несколько домов на его окраине. С этого момента никто не мог ни войти, ни выйти без разрешения осаждающих; снабжение деревни происходило под их тщательным контролем. Выход на полевые работы стал невозможным; жителям не позволяли ухаживать за начинавшими поспевать злаковыми. На следующем этапе тем, кто покинул поселение, уже не позволяли в него вернуться. Экономическое удушение и отсутствие горючего для генераторов быстро привели к недостатку еды и даже воды. В мрачные последние дни жизни деревни из нее ушли немногие оставшиеся обитатели во главе с наивным Ибрагимом Абу-Кхилем, продолжавшим до этого самого момента слепо верить своим еврейским «друзьям».

После ухода последних жителей деревни (за исключением старого местного сумасшедшего, судьба которого осталась неизвестной) боевики «Лехи» немедленно заняли ее центральные здания. Они превратили их в свою главную базу и назвали «Рамат Яир» в честь покойного командира и духовного руководителя Авраама-Яира Штерна [665]665
  Банай М.Шагать с воспоминаниями. Шейх Мунис, Тель-Авив. – Ашкелон: Банай, 1995. – С. 30–33.


[Закрыть]. Именно там несколькими днями позже был отдан приказ боевикам «Лехи» принять участие в захвате деревни Дейр-Ясин в окрестностях Иерусалима. Как известно, этот короткий «захват» завершился 9 апреля убийством свыше 120 мирных жителей деревни и грязным публичным унижением оставшихся в живых. «Рамат Яир» просуществовал до 29 мая, дня, когда последователи Штерна вступили в Армию обороны Израиля. Затем на его месте возникла база новой израильской армии. Вскоре после этого деревню начали заселять заново – еврейскими эмигрантами – из опасения, что изгнанные арабские жители могут тайно в нее вернуться.

Кстати сказать, перепуганные жители Аль-Шейх Муниса, оказавшиеся в вынужденном изгнании, были уже далеко. Некоторые из них добрались до Тулькарма и Калькилии, городов, оказавшихся после войны, как и весь Западный берег, под иорданским контролем. Другие рассеялись по деревням «треугольника» [666]666
  «Треугольником» (в Палестине, а затем в Израиле) называют населенную преимущественно арабами – гражданами Израиля, имеющую приблизительно треугольную форму восточную часть Шаронской долины, включающую ряд крупных арабских поселений, в том числе города Умм эль-Фахм и Тайбе. – Прим. пер.


[Закрыть](в частности, по Тире и Джалджулии), «приземлившимся» на территории Израиля. Немалая часть их оказалась в итоге в лагерях беженцев в секторе Газы. Оставшихся в Израиле поселили в палатках; у них не было ни малейшей возможности заработать себе на жизнь, вдобавок на их передвижения были наложены драконовские ограничения. Некоторые из этих беженцев позднее покинули Западный берег и Израиль и начали скитаться по просторам Ближнего Востока. Буквально единицам удалось добраться до Соединенных Штатов и Канады. Все немалое имущество жителей Аль-Шейх Мунис, включая землю и недвижимость, было экспроприировано израильскими властями. Даже оставшиеся в Израиле жители ничего обратно не получили – несчастных объявили «присутствующими-отсутствующими», после чего аннулировали их право собственности на дома и земли. Само собой разумеется, никому из жителей деревни не была выплачена и денежная компенсация – ни тогда, ни впоследствии.

Лишь спустя годы они рискнули совершить тайное паломничество в Аль-Шейх Мунис, с тем чтобы издали взглянуть на свои дома. Беженцы, ставшие гражданами Израиля, смогли сделать это еще до 1967 года. Те, что прижились на Западном берегу, добрались до старой доброй известняковой скалы лишь после Шестидневной войны.

2. Земля забвения

Участь жителей Аль-Шейх Муниса оказалась гораздо лучшей, нежели горькая судьба жителей Дейр-Ясина, Эйн аль-Зейтуна (Ein al-Zeitun), Бал ад аль-Шайха (Ein al-Zeitun) и других деревень, которые заплатили своими жизнями за то, что отважились поддержать вооруженное сопротивление созданию еврейского государства в своей стране. Однако нет никакого сомнения в том, что им пришлось куда тяжелее, чем, к примеру, арабским жителям Эйн Худа (Ein Houd).

Обитатели этой мирной деревни, расположенной в северной части Приморской низменности, решили, точь-в-точь как и жители Аль-Шейх Муниса, не вступать в силовую конфронтацию с силами сионистской армии, но тем не менее также были изгнаны из своих домов. Однако некоторым из них – воистину чудесным образом – было разрешено поселиться на холме, находившемся неподалеку от захваченной деревни, так что они имели возможность смотреть на нее в течение всего отведенного им жизненного срока. Их «старое» поселение превратилось в еврейско-израильскую деревню художников [667]667
  Названную очень похоже – Эйн Ход. – Прим. пер.


[Закрыть], в то время как «новый» Эйн Худ в течение долгого времени оставался «не признанной властями» деревней. Однако в конце концов им сказочно повезло: через 52 года после «основания» деревня получила официальное признание, а в 2006 году ее даже подключили к общеизраильской системе электроснабжения [668]668
  О двух соседних деревнях, а также о памяти и о ландшафте см. замечательную книгу: S. Slyomovics.The Object of Memory. Arab and Jew Narrate the Palestinian Village. – Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1998.


[Закрыть]. Беженцам из Аль-Шейх Муниса, увы, так и не разрешили вести общинную жизнь, так что большая часть их рассеялась, как мы уже знаем, по всему свету.

История Аль-Шейх Муниса не является исключительной. Как уже упоминалось в четвертой главе этой книги, помимо арабских кварталов в городах, более 400 других деревень были стерты с лица «Страны Израиля» в ходе войны 1948 года, некоторые уже после окончания боев [669]669
  Замечательная работа Ноги Кадман «Стертые из пространства и из сознания» ( N. Kadman.Erased from Space and Consciousness. – Jerusalem: November Books, 2008 (на иврите)) прекрасно демонстрирует израильскую систему «производства» забвения всего, что относится к человеческому ландшафту, ранее существовавшему в Палестине.


[Закрыть]. Около 700 тысяч человек стали беженцами в ходе палестинской катастрофы – Накбы, их земли и дома были отобраны без всякой компенсации. Многие из них, как и их потомки, до сих пор живут в лагерях беженцев в различных уголках Ближнего Востока. Для чего в таком случае здесь излагается история одной-единственной деревни?

Как я уже объяснял в самом начале послесловия, мысль об этой деревне вызывает у меня тяжелое чувство угнетения и стыда; на мой взгляд, то же самое должен чувствовать любой историк, работающий в Тель-авивском университете. В ходе своей исследовательской работы я пытаюсь с величайшей осторожностью восстановить память о событиях прошлого при помощи забытой документации, оставшейся от былых времен; параллельно я преподаю историю как профессиональную дисциплину. Мои ученики вправе ожидать от меня разумной дозы научной честности и беспристрастности. Именно поэтому я начинаю преподавание любого курса с упоминания о том, что коллективная память о чем бы то ни было является непременно (хотя и в разной степени) продуктом культурной инженерии, почти всегда подчиненной потребностям и настроениям настоящего. Я особо подчеркиваю, что, когда речь идет об истории наций, не столько прошлое порождает настоящее, сколько национальное настоящее почти свободно лепит собственное прошлое, и это прошлое непременно несет в себе колоссальные пустоты – пустоты забвения.

Я живу среди народа и на территории, которые – оба – типичные «конструкции» искусственной памяти, раскручивающей и переопределяющей себя на четыре тысячелетия назад. Переработанная и обновленная еврейская память была главной драгоценностью, едва ли не душой сионистского движения; она сослужила ему огромную службу как главный рычаг легитимации колониального поселенческого предприятия. Именно из нее, помимо прочего, вылупилась израильская политическая ментальность, утверждающая, что «короткое» палестинское время неравноценно «длинному» еврейскому. Что такое шестидесятилетнее или семидесятилетнее изгнание в сравнении с изгнанием двухтысячелетним? Как можно сравнить тоску простых крестьян и их потомков с вечной еврейской тоской? Чего стоит право собственности бездомных беженцев в сравнении с божественным обещанием, даже если бог сам по себе не очень-то существует?

Локальная история Аль-Шейх Муниса имеет, в моих глазах, те же смысл и значение, что и знаменитые слова маленького ребенка в сказке-притче Ганса Христиана Андерсена – «Король-то голый!». Чтобы оправдать это категорическое и, скажем прямо, злое утверждение, я вынужден привлечь ваше внимание, читатели, к «политике памяти», нашедшей свое идеальное выражение в новейшей истории некогда принадлежавших жителям Аль-Шейх Муниса земель. В самом деле: к сегодняшнему дню на этих землях, в глубине построенных за десятилетия дорогих тель-авивских еврейских кварталов [670]670
  Небезынтересно добавить, что три израильских премьер-министра – Голда Меир, Ицхак Рабин и Шимон Перес – в разное время решили поселиться на бывших землях Аль-Шейх Муниса.


[Закрыть], возникло странное, беспримерное сосредоточение музеев – «мегаагентств» памяти: «Музей Эрец Исраэль», «Музей Пальмаха», «Израильский музей Центра Рабина» и, разумеется, «Музей еврейского народа – дом диаспоры» [671]671
  Обычно (и далее у нас) кратко называется «Музеем диаспоры». – Прим. пер.


[Закрыть]. Назначение этих четырех «дворцов памяти» – беречь, охранять и документировать еврейское, сионистское и израильское прошлое.

«Музей Эрец Исраэль» – старейший из них. Он был основан в 1958 году на южном краю деревни вокруг начавшихся десятилетием раньше раскопок Тель-Касилы. Помимо археологических находок относящихся, согласно каталогу, к «ветхозаветному периоду», музей пытается представить в своих залах «историю страны и ее культуры» [672]672
  См.: http://www.eretzmuseum.org.il/main/site/index.php3?page=i. Адрес музея: ул. Хаима Леванона, 2, Рамат-Авив.


[Закрыть]. Среди его постоянных выставок – экспозиция «Страна барона», подробно рассказывающая в основном о действиях Эдмонда де Ротшильда, направленных на «укрепление еврейского поселенчества в Эрец Исраэль». Весьма символично, что павильон «Этнография и фольклор», посвященный памяти «еврейских обычаев и образов жизни, принятых в различных общинах мира», разместился в одном из немногих уцелевших зданий старого Аль-Шейх Муниса, и, разумеется, ничто в нем – ни единый экспонат! – не рассказывает о реальной истории здания и об «образах жизни» его предыдущих жильцов – и даже не упоминает о них.

В самом начале это место называлось «Музей страны». Однако после того, как в 1981 году председателем правления музея стал отставной генерал Рехавам Зеэви [673]673
  Тот самый, упомянутый в начале книги. – Прим. пер.


[Закрыть], он был переименован в «Музей Эрец Исраэль» [674]674
  Для большей ясности: до прихода Зеэви он назывался «Музеон а-арец» («Музей страны»), после переименования – «Музеон Эрец Исраэль» («Музей Страны Израиля»). – Прим. пер.


[Закрыть]. В период «правления» Зеэви музей процветал; нежная любовь генерала к расширяющейся родине нашла свое выражение в оформлении музея и даже в содержании его экспозиций. Как известно, в 1988 году Зеэви создал политическую партию, названную им «Моледет» («Родина»), призывавшую к «трансферу», попросту, к изгнанию арабов – граждан Израиля. Это не помешало ему управлять музеем до 1991 года, когда он стал министром в правительстве Ицхака Шамира. В момент написания этих строк музей возглавляет другой бывший военный – отставной бригадный генерал Дов Тамари, имеющий заодно третью академическую степень по истории.

«Музей Пальмаха» находится чуть выше, на гребне известнякового холма. Он спроектирован как крепость. На его фасаде огромными буквами выбиты слова «Справедливый путь» [675]675
  Как и во всех безответственных культурах, в еврейской культуре (см., в частности, эту книгу) почти всякое предметное утверждение требует проверки и нуждается в комментарии (оттого комментариев за века накопилось так много). На фасаде «Музея Пальмаха», в самом деле, начертано «צדקת הדרך» («Цидкат а-дерех»), что в данном контексте следует перевести как «Справедливый путь» (в смысле: «Наше дело правое»). Это выражение денно и нощно связывается в израильском культурном сознании с именем выдающегося поэта Натана Альтермана и с его знаменитым стихотворением «И сказал сатана». Беда только в том, что в «знаменитом стихотворении» этих слов нет (их вообще нет у Альтермана) – они «домыслены» незадачливыми интерпретаторами после смерти автора (само стихотворение не было опубликовано при жизни Альтермана; дочь поэта Тирца Атар нашла его среди бумаг отца). На деле у Альтермана сказано (от имени сатаны) следующее: «אכהה מוחו ושכח שאיתו הצדק» – «одурманю его мозг, и он забудет, что с ним – справедливость». Никакого «пути». Выражение «справедливый путь», увы, лишь сконструировано и задним числом приписано Альтерману – в расчете на дырявую память народную. Типичное «конструирование памяти», столько раз описанное профессором Зандом – только на сей раз он, выросший в Израиле и среди местных культурных штампов, сам оказался его жертвой. – Прим. пер.


[Закрыть], взятые из знаменитого стихотворения Натана Альтермана – того самого поэта, который в 1948 восхитился открытием «еврейской» Тель-Касилы, а в 1967 году стал одним из основателей движения за «цельную и неделимую Эрец Исраэль». Председателем ассоциации, управляющей музеем, в момент написания этих строк является отставной генерал Йешаяу Гавиш; само «заведение» находится под опекой Министерства обороны. Музей был основан в 2000 году, дабы увековечить историко-военное предприятие знаменитых «ударных отрядов» Хаганы. Как известно, Пальмах внес центральный вклад в достижение победы в 1948 году, к счастью, не на «Аль-Шейх Мунисовом» участке фронта. Многие из наиболее высокопоставленных командиров Цахала – регулярной израильской армии – в последующие десять-двадцать лет вышли из его рядов. Самый известный из них [в большом мире] – Ицхак Рабин [676]676
  См.: http://www.palmach.org.il/show_item.asp?itemId=8°69&levelId=42792&itemType=o. Адрес музея – ул. Хаима Леванона, 10.


[Закрыть].

«Центр Рабина» находится сразу за «Музеем Пальмаха». Он был создан в 1997 году с целью увековечить память убитого правым экстремистом главы правительства. В самом сердце Центра находится израильский музей, назначение которого, по словам его создателей, – представить «сионистский проект как успешное предприятие…». Основательницей музея и его попечительницей является профессор Анита Шапира, возглавляющая также Институт изучения сионизма при Тель-авивском университете [677]677
  См.: http://www.rabincenter.org.il/museum/pages/default.aspx. Адрес Центра и музея – ул. Хаима Леванона, 14.


[Закрыть]. Председателем Общественного совета, инициировавшего создание Центра, равно как самой яркой личностью в его составе, довольно долго был Яаков Перри, бывший глава Шабака [678]678
  Шабак(аббревиатура слов «Шерут а-битахон а-клали», «Общая служба безопасности») – это огромная израильская контрразведка и одновременно – служба внутренней безопасности, являющаяся отдельным ведомством (отдельной «армией»), подчиненным лично премьер-министру; обладает колоссальными полномочиями, в том числе на оккупированных территориях. – Прим. пер.


[Закрыть], ставший несколькими годами позже председателем правления «Музея диаспоры» в соседнем Тель-авивском университете.

«Музей диаспоры (музей еврейского народа)», основанный в 1978 году, находится в самом центре кампуса Тель-авивского университета. Как отмечено выше, председателем его директората с 2009 года является Яаков Перри. Леонид Невзлин, удачливый российский бизнесмен, бежавший в Израиль в 2003 году после того как российские власти заподозрили его в заказе серии убийств и в уклонении от уплаты налогов на сумму в миллиарды долларов, стал главой его международного попечительского совета. Добрый приятель Невзлина, Ариэль Шарон, попросил миллиардера спасти дворец еврейской памяти от финансового краха. Невзлин, разумеется, не отказал – и, таким образом, за счет «сбережений», вывезенных им из России, находившийся на грани закрытия музей был спасен [679]679
  О личности российского миллиардера, «спасителя „Музея диаспоры“», и о его отношениях с израильской политической и экономической верхушкой можно прочитать в статье М. Эйнштейн.«Обожаем тебя», сказал проф. Рабинович ликующему олигарху Леониду Невзлину // Гаарец. – 2009. – 25 сентября // http://www.haaretz.co.il/hasite/spages/1117010.html. См. также: Yukos figure «guilty of murders» // BBC News. – 2008. – 01.08 // http://news.bbc.co.uk/2/hi/europe/7537444.stm.


[Закрыть].

Вот официальное мотто музея: «Демонстрировать и представлять четырехтысячелетнюю историю еврейского народа», «пестовать ощущение принадлежности к нему среди посетителей-евреев и укреплять еврейскую идентичность», а также «помочь посетителям-неевреям понять и оценить еврейский народ и побудить их поддерживать государство Израиль в качестве еврейского государства». В этом музее создан, среди прочего, «центр еврейской генеалогии», в котором уже зарегистрировалось около трех миллионов евреев. Этот центр позволяет посетителям не только «отследить генеалогическое древо еврейских семей» посредством изучения имен и фамилий, но и воспользоваться для этой цели собственной ДНК. Генетический фонд музея содержит уже более трехсот тысяч «еврейских» проб, и их число продолжает расти, поскольку «генетическая генеалогия особенно важна для еврейского народа…» [680]680
  См.: http://www.bh.org.il/he/database-articles.aspx782ii2. Адрес музея: Тель-авивский университет, Рамат-Авив.


[Закрыть].

В международном попечительском совете музея, вместе с крупными бизнесменами и бывшими военными, заседают маститые историки, представляющие Иерусалимский и Тель-авивский университеты. В настоящий момент это профессоры Исраэль Барталь, Джереми Коэн, Итамар Рабинович и Реанан Рейн. Как и в остальных (упомянутых выше) музеях, налицо высококачественная социальная «смесь», характерная для всех значимых израильских культурных учреждений.

Огромное количество «еврейской памяти» выплеснулось на земли старого Аль-Шейх Муниса и затопило ее. Эта «память» поднимается, как цунами, из текущей в низине реки, с ревом взлетает по склону холма и достигает его вершины, сердца уничтоженной деревни. Она несет с собой тысячи предметов, аксессуаров, надписей и изображений. Огромные деньги тратятся на увековечение еврейских судеб, страданий и успехов. Сотни посетителей ежедневно приходят, чтобы познакомиться с ними: школьники, солдаты, обычные граждане и многочисленные туристы. Многие из них покидают музей с чувством глубокого удовлетворения – теперь они нисколько не сомневаются в том, что их понимание своего национального прошлого объективно, прочно и неоспоримо.

Разумеется, нет нужды добавлять, что ни один из перечисленных выше великолепных, огромных храмов памяти ни единым словом не упоминает историю места, в котором они воздвигнуты. Поскольку старая арабская деревня не относится к еврейскому прошлому, неважно, сионистскому или израильскому, нет ни малейшей причины уделить ей хотя бы один экспонат или памятный знак во всех этих святилищах просторного и бурлящего музейного городка.

Кампус Тель-авивского университета построен на вершине известнякового холма в ходе постепенного уничтожения домов Аль-Шейх Муниса. Официальная дата его основания относится к 1964 году, однако уже в 1955 году был заложен краеугольный камень первого академического здания, поднявшегося высоко в небо как бы назло стоявшим напротив него традиционно довольно низким деревенским домам. Выше уже отмечалось, что в эти дома уже в 1948 году были вселены бездомные, лишенные всего еврейские эмигранты. Уже через несколько лет началась затяжная война на истощение между университетом и беднейшими жителями района. Лишь в 2004 году, получив компенсацию в 108 миллионов шекелей, большинство из них наконец убрались восвояси, очистив, таким образом, драгоценную территорию, и «храм знания» получил возможность расширяться дальше на юг, систематически сметая стоящие на его пути последние дома [681]681
  The Marker. – 2004. – 30.06.


[Закрыть]. Разумеется, и в этом случае никому не пришло в голову заплатить какую-либо компенсацию за повторно реквизируемую землю коренным местным жителям-неевреям [682]682
  Даже гражданам Израиля. – Прим. пер.


[Закрыть].

Тель-авивский университет имеет в штате более чем 60 профессоров истории, относящихся к трем различным факультетам. Примерно столько же профессоров истории работали здесь в прошлом и успели выйти на пенсию. Ни в одном другом израильском академическом заведении нет столь большой и плодовитой общины «исследователей памяти». Принадлежащие к ней ученые написали и выпустили в свет много десятков томов международной, ближневосточной, еврейской и израильской истории. Их научная слава обошла весь земной шар; некоторые из них постоянно гостят в самых престижных университетах мира. Тем не менее ни один из них не счел нужным написать ни одной книги, да что книги – ни единой научной статьи об истории куска земли, лежащей под асфальтом и бетоном, на которых (и в которых) они копят свою научную славу. Никто из них не дал соответствующего задания соискателю второй (MA) или третьей (Ph.D) академической степени – задания исследовать трагедию безгласных крестьян, вырванных с корнем со своих мест и изгнанных с них навсегда. Как заведено в национальных историях, темная сторона прошлого заталкивается глубоко «под ковер» коллективного сознания, так что, даже в лучшем случае, остается лишь надеяться, что будущие поколения извлекут ее на свет. От «баронов памяти» постоянно ожидают научных свершений, но никогда – моральных [683]683
  Единственное исключение – дипломная проектная работа Норит Москович на архитектурном факультете университета, в которой отмечается существование деревни Аль-Шейх Мунис.


[Закрыть].

В 2003 году организация «Зохрот» («Помнящие»), замечательная группа израильтян-активистов, ставящая своей целью возродить память о Накбе, инициировала петицию, обращенную к профессору Итамару Рабиновичу, в то время – президенту Тель-авивского университета. В этой петиции «Зохрот» просила университет «отметить – самым скромным образом – уничтоженное прошлое этого места» – разумеется, имея в виду Аль-Шейх Мунис [684]684
  Письмо (и имена тех, кто его подписал) можно найти – на иврите, по-английски и на арабском языке – в превосходной брошюре «Помним Аль-Шейх Мунис» (под ред. Омара Абария), см. http://www.zochrot.org/sites/default/files/zoc_muwannis_final.pdf.


[Закрыть]. Петицию подписали двадцать профессоров университета; к ним присоединились несколько десятков студентов – потомков жителей деревни. Итамар Рабинович в прошлом – подполковник разведки, успевший побывать заодно и послом Израиля в Соединенных Штатах; он – специалист по истории Ближнего Востока, лауреат американской премии за лучшую еврейскую книгу (Jewish Book Award) [685]685
  За книгу: I. Rabinovich.The Road Not Taken, Early Arab-Israeli Negotiations. – New York: Oxford University Press, 1991. – Прим. пер.


[Закрыть]. Этот яркий, выдающийся «агент памяти», как упоминалось выше – член попечительского совета «Музея диаспоры», счел правильным и возможным оставить просьбу профессоров и студентов об увековечивании прошлого без какого бы то ни было ответа. Насколько им удалось выяснить, он ее просто проигнорировал. Пресс-служба университета чуть позже ответила на вопросы упрямых журналистов следующим образом: «В эти самые дни завершается подготовка проекта по истории университета, в котором Шейх Мунис непременно будет упомянут. После завершения проекта мы сможем отреагировать на вашу просьбу» [686]686
  Хар-Нево P.Тель-Авив: требование увековечить Шейх Мунис // Ynet – Едиот ахронот. – 2003. – 10 ноября // http://www.ynet.co.il/articles/0,7340,L-2814759,oo.html.


[Закрыть]. До сего момента (2012 год), спустя полных девять лет, долгожданный проект все еще не появился на свет, и Тель-авивский университет, равно как и территория, на которой он построен, все еще не имеют письменной истории.

Справедливости ради признаю, что одно-единственное напоминание о нежелательном, вытесненном на задворки прошлом все-таки существует. На южном «фланге» университета стоит превосходно отремонтированное арабское здание, называемое обычно «Зеленый дом». Официально оно считается преподавательским клубом. Однако преподаватели редко обедают или даже просто проводят время в этом клубе – слишком уж здесь дорого. С другой стороны, в этом здании нередко устраивают всевозможные коммерческие мероприятия; кроме того, в местный ресторан постоянно приводят важных иностранных гостей, прибывающих на научные конгрессы или на мероприятия, посвященные сбору пожертвований. Так или иначе, на сайте этого заведения недавно появился следующий текст:

«Это здание – единственная архитектурная единица, оставшаяся от деревни Шейх Мунис. Деревня Шейх Мунис находилась на краю древнего филистимского поселения, существовавшего уже в XII веке до н. э. (Тель-Касила). В первой половине XIX века эта деревня выросла и укрепилась; наряду с простыми каменными домами в ней появились крупные здания, построенные из тесаного камня. В конце Первой мировой войны к краю деревни, находившейся под турецким контролем, приблизились британцы. Второго декабря 1917 года, в ходе неожиданной ночной атаки, они захватили деревню. Переход к британскому мандату привел к бурному развитию всего района – Тель-Авива, Яффо, а также деревни Шейх Мунис. „Зеленый дом“ был виден на большом расстоянии из-за своего цвета и великолепной аркады [687]687
  Аркада(от фр. arcade) – ряд одинаковых по форме и размеру арок, опирающихся на колонны или на прямоугольные или квадратные столбы. См.: http://ru.wikipedia.0rg/wiki/%D0%90%D1%80%D0%BA%D0%B0%D0%B4%D0%B0_(%D0%B0%D1%8o%D1%85%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%BA%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B0). – Прим. пер.


[Закрыть], украшавшей его фасад. На этом этапе два верхних этажа здания были жилыми, а на нижнем этаже находились мастерские и торговые площади.

Начиная с 1924 года ситуация в деревне изменилась, часть земли была продана, и начались переговоры о приобретении новых земель. В марте 1948 года в деревне была создана база „Лехи“, названная „Рамат Яир“. Именно здесь произошел большой сбор солдат „Лехи“, на котором был оглашен приказ о присоединении всех сил этой организации к Армии обороны Израиля. После образования государства (июнь 1948 года) в Шейх Мунисе были размещены военнослужащие ВВС и иностранные добровольцы. Начиная с 1949 года и далее в дома деревни вселялись репатрианты, беженцы, пострадавшие в ходе войны, а также солдаты, возвратившиеся с Войны за независимость и не имевшие жилья. В 1964 году был основан кампус университета в Рамат-Авиве. С развитием университета „Зеленый дом“ был перепрофилирован в преподавательский клуб» [688]688
  http://www.tau.ac.il/university-club/description.html.


[Закрыть].

Я, увы, не знаю, кто из историков-исследователей, работающих в университете, вызвался сочинить этот текст. Так или иначе, я привел его здесь почти полностью, ибо он прекрасно отражает израильскую концепцию прошлого: земля, несомненно, была приобретена за деньги, а не взята силой. Арабское поселение, чудесным образом опустевшее, стало убежищем для еврейских жертв. Деревня, куски которой начали распродаваться еще в 20-е годы, в 40-х годах случайно превратилась в базу «Лехи», а затем стала почтенным университетом.

Никто и не вспоминает о том, что произошло с коренными жителями деревни в 1948 году, об осаде, об экономическом удушении, о похищениях и о систематических угрозах. Невзирая на систематические самооправдания, равнодушие к страданиям «туземцев» превратилось в один из отличительных признаков сионистской колонизации. Замалчивание существования «других» стало необходимым условием «справедливости [исторического] пути».

Скрытая от постороннего глаза горькая ирония истории «Зеленого дома» состоит в том, что именно в нем жил Ибрагим Абу-Кхиль, поддерживавший близкие отношения с Хаганой, тот самый «дипломат», оставивший деревню последним из-за слепого доверия к своим еврейским друзьям. В строительство этого красивого, замечательно спланированного здания была вложена масса денег, скорее всего, людьми, твердо верившими, что проживут здесь много лет. Миролюбивая дипломатия Абу-Кхиля соответствовала этому настроению. Он совершил горькую ошибку. Он не знал, что он сам, его родители и дети родились в «Стране Израиля», еще точнее – в «стране, принадлежащей Израилю», так что их пребывание в ней является лишь временным.

* * *

«Как легко поддаться соблазну, оказаться осознанно сбитым с толку и присоединиться к огромной массе лжецов – массе, сочетающей тупое невежество, прагматическое безразличие и бесстыдный личный интерес…» [689]689
  Yizhar S.Khirbet Khizeh. – London: Granta, 2011. – P. 7.


[Закрыть]Эти слова писателя С. Изхара (в трагическом рассказе «Хирбет Хизе»), напрямую относящиеся к бедственной ситуации беженцев 1948 года, сопровождают меня уже много лет. Мне самому здесь тоже нечем особенно гордиться. Разумеется, я в числе других подписал в 2003 году письмо президенту Тель-авивского университета, однако самое главное – до сегодняшнего дня я не считал первоочередным и совершенно необходимым (прежде всего для себя самого) вспомнить – по-настоящему – историю деревни, на землях которой работаю, – и напомнить о ней. Я был чересчур занят другими вещами, далекими от Аль-Шейх Муниса во времени и в пространстве. Набрасывая план этой книги, я понял, что на сей раз не смогу оставить в стороне столь близкое мне место, раны которого так и не закрылись.

В своих культурных и исследовательских странствиях я научился множеству новых вещей. Самое главное: я понял, что в конечном итоге память об обидах и ущербе, которые мы нанесли, как и признание вины перед нашими жертвами, куда полезнее для примирения между людьми и поддержания основанного на подлинных ценностях образа жизни, нежели беспрестанные воспоминания о том, что мы сами – потомки чужих жертв, жертв прошлого. Щедрая и мужественная память – даже если она не совсем чужда лицемерию – по-прежнему является условием существования любой просвещенной цивилизации. Кроме того, неужели мы все еще не осознали, что жертва никогда не простит своего палача, если тот не осознаёт и не признаёт своих преступлений и отказывается возместить – хотя бы отчасти – нанесенный им ущерб?

В конце 2003 года я наблюдал за разрушением большого и очень необычного дома Махмуда Байдаса, много лет простоявшего на склоне известнякового холма, прямо напротив «Музея Эрец Исраэль». Я стоял совсем рядом с внучкой Махмуда, Мадждолин Субахи Байдас, приехавшей из Лода. Когда бульдозеры смели в сторону последние остатки рухнувших стен, освободив место для нового дорогого тель-авивского квартала, она пошатнулась от горя и зарыдала. Мне трудно представить, что именно она чувствовала в эту минуту, – ведь сам я никогда не переживал ничего подобного. Быть может, мой отец, уже покойный в ту пору, смог бы понять ее лучше. В 1945 году он вернулся в польский город Лодзь и стоял рядом с разрушенным домом своей матери. Он рассказывал мне через много лет, возвратившись из поездки в Польшу (включавшую посещение родного города), что неподалеку от квартала, в котором жила его семья, квартала, полностью стертого с лица земли, установлена мемориальная доска, напоминающая о том, что здесь некогда проживала большая еврейская община. Эта доска не слишком смягчила его тоску по прошлому, выкорчеванному в одно мгновение.

Я работаю в Тель-авивском университете уже 27 лет, и он мне очень дорог. Мне нравится преподавать в нем; отчасти благодаря ему я смог написать эту книгу. Понятно, что я не считаю правильным и отнюдь не рекомендую стереть университет с лица земли, с тем чтобы восстановить на его месте деревню и посадить фруктовые сады. Более того, я не верю, что потомки палестинских беженцев смогут когда-нибудь коллективно вернуться туда, где жили их родители и родители родителей. Однако в той же степени, в какой государство Израиль обязано признать – и осознать – катастрофу, происшедшую с «другими» людьми в силу самого его образования, и заплатить за нее цену, состоящую в долгожданном завершении мирного процесса, [в той же степени] мой университет обязан установить у своих ворот мемориальную доску в память об изгнанниках Аль-Шейх Муниса, мирной деревни, исчезнувшей, как если бы она провалилась под землю.

Следовало бы заодно построить в «городке памяти», где-нибудь между музеями, увековечивающими «долгую историю Эрец Исраэль», а заодно и «прошлое и настоящее вечного еврейского народа», здание, свидетельствующее о судьбе беженцев с территории старого округа Яафа.

Кандидатом, идеально подходящим для исполнения этой трудной функции, является «Зеленый дом». Полагаю, что моральные выгоды, которые получит в результате университет, многократно перекроют финансовые убытки, связанные с закрытием принадлежащего ему зала для проведения праздничных мероприятий. Мой университет стал бы при этом флагманским ледоколом, разбивающим ледяное поле забвения, постоянно, как заливаемый в форму ментальный цемент, воспроизводящего и тиражирующего бесконечный конфликт.