Текст книги "Кто и как изобрел Страну Израиля"

Автор книги: Шломо Занд

Шломо Занд
Кто и как изобрел Страну Израиля

Посвящается жителям деревни Аль-Шейх Мунис, некогда изгнанным из мест, где я живу и работаю

Предисловие переводчика

1

Мощная еврейская повествовательная традиция, традиционно – хотя и не непременно – направляемая пасхальной Агадой, молчаливо обязывает нас задаться следующим сакраментальным вопросом: почему, написав и издав на двадцати с лишним языках «Кто и как изобрел еврейский народ», Шломо Занд вынужден был вернуться едва ли не к самому началу, к драматическому и обязывающему «Кто и как изобрел Страну Израиля», да еще на таком опасном иврите? И заодно: быть может, следовало начать со страны и лишь затем перейти к народу?

Американцы или британцы – в отличие от нас, выросших при социализме, – первым из этих вопросов задаваться бы вовсе не стали. Их не удивишь необходимостью специфицировать самую материальную из ментальных тем – территориальную. Вот только насколько она материальна?

О материальности, вернее, территориальности, точнее, почвенности нашего рассудка убедительно писал еще Шекспир в далекие донациональные времена. Откроем «Гамлета» (акт V, сцена I, пер. Б. Пастернака) [1]1
  В оригинале еще лучше:
Hamlet: How came he mad?First Clown: Very strangely, they say.Hamlet: How strangely?First Clown: Faith, e’en with losing his wits.Hamlet: Upon what ground?First Clown: Why, here in Denmark: I have been sexton here, man and boy, thirty years.

[Закрыть]:

 
Гамлет: Каким образом он помешался?
Первый могильщик: Говорят, весьма странным.
Гамлет: Каким же именно?
Первый могильщик: А таким, что взял и потерял рассудок.
Гамлет: Да, но на какой почве?
Первый могильщик: Да все на той же, на нашей датской. Я здесь тридцать лет на кладбище, с малолетства.
 

Не знаю, вспомнил ли бы я сегодня о почвенном помешательстве принца Датского, если бы не свежайшая публикация старых израильских сверхсекретных документов. Появись она раньше, проф. Занд непременно ее процитировал бы. А так – цитата, идеально документирующая тотальное помешательство на национальной почве, еще вернее – на «Эрец Исраэль», целиком досталась мне [2]2
  См.: http://www.ynet.co.il/articles/0,7340,L-4245891,00.htmlи документальные ссылки внутри текста.


[Закрыть].

Летом 2012 года израильский государственный архив опубликовал секретные протоколы заседания правительства, состоявшегося 18–19 июня 1967 года, через неделю после окончания победоносной Шестидневной войны. Премьер-министром был тогда умереннейший, рациональнейший и благоразумнейший Леви Эшколь, о котором в Израиле по сей день вспоминают с тоской. Правительство обсуждало важнейший вопрос: что делать со свалившимися ему на голову территориями. Выдвигались чрезвычайно забавные предложения, разбирать которые нет сейчас ни малейшего смысла. Для нас поучительно следующее: когда речь зашла о секторе Газы, территории, от которой уже через несколько лет Израиль не знал, как избавиться, которую Египет в конце 1970-х годов отказался взять обратно по мирному договору, наконец, которую Израиль – за полной невозможностью ее сохранить – покинул в 2005 году в одностороннем порядке, министры проявили редчайшее единодушие: о Газе – никаких переговоров, Газу необходимо немедленно присоединить к Израилю. Премьер-министр Леви Эшколь просуммировал (цитирую): «Газа принадлежит Израилю со времен Самсона, а не с 1919 года» [3]3
  Утверждение настолько невозможное, что я привожу его в оригинале: «עזה שייכת לישראל מימי שמשון ולא מ-1919»


[Закрыть].

Сумасшествие? Несомненно! Но какое! Полбеды, что Самсон – чисто мифологический герой. Но даже если бы он был родом из реального прошлого: каким образом романтические и иные похождения библейского плейбоя в чужой, филистимской Газе порождают еврейские территориальные права на нее, неважно, старинные или нынешние? Быть может, Газа принадлежит Израилю оттого, что Самсон, согласно ветхозаветному рассказу, унес однажды на спине ворота города – вместе с историческими ключами от них? Газа, к слову сказать, не входила ни в Израильское, ни в Иудейское царство, она была ненадолго (уже в эллинистическую эпоху) завоевана хасмонейским царем Александром Яннаем [4]4
  В конце II века до н. э.


[Закрыть]– и вскоре потеряна. Тем не менее факт налицо: любое, даже самое комичное скрещение географии (Газа!) с библейским собственным именем (Самсон!) уже в 60-е годы прошлого века воспринималось умереннейшим из секулярных сионистских рассудков как неоспоримое свидетельство еврейских территориальных прав. Настоящая беда, таким образом, не в сумасшествии, а в его почвенном, подлинно шекспировском характере. Если для Эшколя, родившегося в 1895 году – за год публикации основополагающего труда Герцля («Еврейское государство»), за два года до Первого сионистского конгресса, – Самсон – национальный аргумент, сионистский миф и в самом деле одержал тотальную ментальную победу, под стать Даяну в 1967 году. При этом он – миф – нанес столь серьезный, вдобавок столь почвенный ущерб рассудку большинства израильских евреев, что их нынешнее самоубийственное поведение совершенно понятно – хотя и нисколько не простительно.

Другое совсем свежее событие – смерть бывшего террориста, командира «Лехи» и премьер-министра Израиля Ицхака Шамира (30 июня 2012 года) – пробудило еще одно релевантное, также весьма неприятное воспоминание. Шамир никогда не скрывал, что лично отдал приказ об убийстве (6 ноября 1944 года) британского министра по делам Ближнего Востока Уолтера Гиннесса, лорда Мойна. Этот упрямый ирландец провинился перед террористами тем, что накладывал жесткие ограничения на эмиграцию евреев в Палестину, резонно полагая, что (цитирую речь Мойна, произнесенную в палате лордов за два года до убийства) «современные евреи не являются наследниками древних евреев и (потому) не имеют прав на Святую землю». По существу, лорда Мойна убили за научное суждение о природе современного еврейского сообщества, точно совпадающее с неоспоримыми выкладками Шломо Занда, только гораздо более умеренное. Правда, в отличие от ирландца, Занд в своей первой книге ни полсловом не обмолвился о еврейских территориальных правах. Может быть, поэтому он до сих пор жив. Только вот – пришло время обмолвиться!

Полнота научной картины настоятельно требует ясного соотнесения с территориальной тематикой, куда более простой, чем национальная, но и (судьба лорда Мойна тому порукой) гораздо более опасной. В новой книге Занд вызывает огонь на себя: он демонстрирует мифологический, колониальный и откровенно фальшивый характер сионистской теории «исторического права» евреев на Палестину (от Самсона до Бен-Гуриона) и в то же время – бесспорную природу прав нынешних израильтян, евреев и неевреев, на свою страну, прав, еще не существовавших в первой половине прошлого века. Эта правовая динамика омыта ушатами крови. Неплохо было бы остановить многолетнее почвенное кровопролитие – только как?

Главное, однако, совсем в другом. Книги Занда написаны в правильном порядке, отвечающем насущной необходимости, одновременно научной и политической. Сионистская мифология «разрабатывала» поначалу почти исключительно еврейский исторический коллектив и лишь во вторую очередь – невозможную без него территориальную проблематику. Однако сегодня коллективная проблематика – вместе со своей старой секулярной мифологией – практически мертва, а вот территориальная – живехонька. Ибо, что бы нам ни рассказывали, текущий арабо-израильский конфликт – уже не национальный, а лишь скучно территориальный, правда, с пошлой религиозной подпиткой, хотя когда-то он был совсем иным. К его адекватному обсуждению необходимо подойти в научном всеоружии.

Сам Занд тихо отмечает: «Основная, хотя ни в коем случае не единственная причина столь удивительного упрямства [то есть постоянного обращения к территориальной тематике], причина, ставшая мне лишь отчасти ясной в ходе работы над предыдущей книгой, на самом деле, проста: каждый народ, согласно неписанному консенсусу, общему для большинства просвещенных политических концепций, обладает коллективным правом на владение определенной территорией, на которой он живет и которая его кормит. С другой стороны, религиозный коллектив как таковой, члены которого имеют весьма различное происхождение и вдобавок разбросаны по разным странам и континентам, правом ни на какую конкретную территорию не обладает».

Весьма здраво: именно по этой причине всемирный еврейский коллектив, объединенный религией и библейским этосом, бодро стартовав сто лет назад, стал в XXI веке малоудачным кандидатом в единоличные владельцы израильской национальной территории; с другой стороны, исторически сложившийся израильский коллектив – кандидат превосходный. Это подтверждают, как ни странно, и главные оппоненты сионистов – палестинцы.

В конце 2010 – начале 2011 года «Викиликс» и «Аль-Джезира» опубликовали дословные протоколы последних серьезных палестино-израильских переговоров, тех, что велись в 2008 году между Эхудом Ольмертом (премьер-министром Израиля) и Ципорой Ливни (израильским министром иностранных дел) с одной стороны и Махмудом Аббасом и Ахмедом Курия (лидерами палестинской автономии) – с другой. Достоверность этих протоколов была неохотно подтверждена обеими сторонами – несмотря на то что их публикация доставила переговорщикам немало неприятностей. Из протоколов ясно следует, что между сторонами давным-давно остались лишь территориальные недоговоренности.

В самом деле, палестинцы со вздохом в очередной раз подтвердили свой отказ от возвращения беженцев и их потомков на территорию суверенного Израиля – разумеется, в рамках и при условии общего урегулирования конфликта. Соответственно, Израиль – опять же в рамках общего соглашения – согласился уступить палестинцам контроль над плотно населенными мусульманами и христианами кварталами Восточного Иерусалима. Нашли свое решение и менее драматические нетерриториальные проблемы (issues) – меры безопасности, раздел всевозможных ресурсов, охрана древностей и окружающей среды.

Естественно спросить: что же осталось? Разумеется, квадратные километры. У относительно либеральных Ольмерта и Аббаса – числом примерно 300. У менее либеральных переговорщиков – несколько больше. Вроде бы пустяк? Разумеется. Но пустяк почвенный, территориальный. Стало быть, непреодолимый.

Это еще не все. Почвенное сумасшествие привело к тому, что умеренный и реалистически мыслящий Ольмерт, готовый обсуждать с палестинцами все, что угодно, даже судьбу «святых мест», наотрез отказался передать им географические карты, фиксирующие израильские территориальные предложения. В самом деле: сионистские уступки не могут быть зафиксированы письменно! Но как можно достичь соглашения без карт? Разумеется, никак. Поэтому оно и не было достигнуто. В высшей степени логично.

Нынешний премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу также неоднократно садился за стол переговоров с палестинцами. Эти переговоры всякий раз оказывались бессмысленными не столько из-за жесткости позиций Нетаниягу, сколько потому, что он, как и Ольмерт, категорически отказывается сделать какие-либо предметные территориальные предложения. Переговоры хронически срываются в момент, когда доходят до вопроса о разделе территории. Даже президент Обама не сумел – за три с лишним года – выбить у Нетаниягу карту. Неважно, щедрую или нет – хоть какую-нибудь. Поняв, что имеет дело с почвенным сумасшедшим, Обама оставил Нетаниягу в покое. Он прав: пока сумасшествие не пройдет, мира в регионе не будет. Между тем, Израиль предпочитает оставлять горящие под ногами земли (Южный Ливан, Газу) бесплатно, без переговоров, неизвестно кому, хоть Усаме бен Ладену – лишь бы не признать сам факт своего ухода [5]5
  Всякий раз вспоминаются прекрасные строки:
«В молчаньи твоего уходаУпрек невысказанный есть».

[Закрыть].

Ровно по той же причине Израиль уже десять лет не дает ответа Лиге арабских государств, предложившей ему (по инициативе Саудовской Аравии) полный мир с мировым арабским коллективом в обмен на территории, оккупированные в 1967 году. Отклонить такое предложение невозможно. Принять – еще невозможнее. Поэтому Израиль и «набрал в рот воды» – вещь, несвойственная сионистам, да и просто евреям (мне, например).

2

Вначале сионистский миф был секулярным и этнотерриториальным. С годами он поправел, порелигиознел, утратил нажитые при Герцле элементы модерна и стал почти чисто территориальным. Вот к какому печальному берегу нас прибило.

Берег, впрочем, давно знакомый.

Черчилль писал (в 1928 году, в «Последствиях», которые потом сам цитировал в книге «Вторая Мировая война»):

«Война начала вступать в свои права потенциального истребителя рода человеческого лишь на заре двадцатого столетия христианской эры. Объединение человечества в крупные государства и империи и пробуждение у народов коллективного самосознания позволили планировать и осуществлять кровопролитие в таких масштабах и с таким упорством, о которых раньше не имели даже представления. Все благороднейшие качества отдельных личностей были собраны воедино ради усиления разрушительной мощи массы».

Черчилль ясно сознавал, что подлинный смысл образования наций состоит в пробуждении самосознания огромных коллективов и, соответственно, в колоссальном росте их организационных и мобилизационных возможностей. Кроме того, он молчаливо предполагал наличие у будущей нации «крупной» территории, на которой она «объединяется». Но что будет, если нация попытается «сгуститься» в воздухе, если даже первоначальную территорию ей придется у кого-то отбирать? Что сулит такое «сгущение»?

Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся назад. В первую книгу. Добавим к ней всего ничего – немного исторической диалектики. Новейшего образца.

Все нации выдуманы. Изобретены. Нарисованы. Это верно. Это даже несомненно. Но несомненно и другое: некоторые из них изобретены куда удачнее других. В первую очередь в территориальном плане. Изобретатели французской нации породили Францию – свежеиспеченное национальное государство – в точности там, где проживали угодившие «во французы» коллективы: провансальцы, бретонцы, гасконцы, пикардийцы и многие другие. Никакой особенной беды для третьих лиц. Возникновение французской нации было естественным этапом политической и социальной динамики, происходившей на территории исторической Франции и затрагивавшей исключительно ее тогдашнее население. Его эволюционный смысл – новое, куда более эффективное использование ресурсов населения и территории одновременно. То же самое следовало бы сказать и об изобретении германской нации, но вот – выходит поучительно и неловко: столь же естественный германский процесс по весьма релевантным причинам скатился в эксклюзивное, отторгающее часть населения страны русло и оттого породил побочные эффекты, оставившие кровоточащие по сей день раны. Тем не менее и в германском случае верно, что небезболезненное, нелегко привившееся изобретение нации было априори направлено внутрь собственной территории и никого вне нее не предполагало ущемить. О его эволюционном, по существу, мобилизационном результате распространяться не стану – он очевиден каждому, кто знаком с германской историей.

Крупным европейским коллективам было суждено преобразоваться, перестроиться в нации, грубо говоря, в XIX веке. Без этого они не могли успешно развиваться экономически, технически и социально. Да и политически тоже: не превратившись в нации, невозможно было перейти к современному политическому устройству. Назовем его, для порядка, демократией.

Попытка внетерриториального европейского еврейского коллектива – не говоря уже о нереальном всемирном еврейском коллективе – пойти по эволюционному пути своих европейских сугубо территориальных соседей была странной и опасной.

Странной – ибо, вопреки исторической логике, она не являлась эволюционной. В отличие от немцев, британцев или французов, у евреев не было экономических и социальных, попросту, эволюционных предпосылок, толкавших их к национальному строительству. Такое строительство – вернее, его беспомощная имитация – ни в малейшей степени не способствовало повышению эффективности еврейских коллективов. Нация – как звездная галактика – результат коллективного «сгущения», требующего компактных массы и территории и совершающегося исключительно внутри них. Евреи не имели ни того ни другого. Еврейская национальная выдумка была виртуальной, а если говорить о функциональном, апробированном в Европе практическом содержании – бессодержательной. Она не порождала ни новых экономических предприятий, ни новых технологий, ни новых армий. Никаких конкурентных преимуществ [6]6
  Любопытно, хотя и не столь важно: ничего нового в этом отношении не привнес и Израиль, продолжающий существовать в огромной степени за счет американской поддержки и далеко не нагнавший еврейские общины Запада, с которыми его естественно сравнивать, ни по одному важному показателю.


[Закрыть]. Немудрено, что вместо функциональных соображений в ее основе с самого начала лежали соображения расовые – не от хорошей жизни, от полного безрыбья.

Опасной – потому что еврейское национальное строительство неизбежно должно было идти за чей-то счет. Прежде всего за чей-то территориальный счет.

Для того чтобы изобретение еврейской нации приобрело реальный смысл, ей необходима была «точка сгущения», территориальный полигон для обкатки европейской национальной парадигмы. Ни одна знакомая, освоенная евреями диаспоры территория для этого не подходила – ни Западная или Восточная Европа, ни Персия, ни Магриб. Зато вполне подходила литературная «Эрец Исраэль», талмудическое Эльдорадо – страна мифологическая, даже мифическая, которую, правда, можно было географически соотнести с давно нерелевантной для евреев Палестиной [7]7
  Впрочем, скоро выяснилось, что Эльдорадо вполне может находиться и в Уганде. Или в Аргентине. Кое-какие хасиды на полном серьезе называют нынешний Нью-Йорк – «Эрец Исраэль».


[Закрыть]. Что, разумеется, и произошло.

Резонно спросить: что в этом плохого? Разве Палестина – худшая точка «национального сгущения», нежели Франция или Британия? Отчего не загрузить в нее некоторое количество исходного человеческого материала – разумеется, если найдутся добровольцы – и не позволить ему, материалу, заново организоваться в палестинском плавильном котле? Полученная «туманность», разумеется, не будет эквивалентна всемирному еврейскому коллективу; она породит собственный коллектив, но кому это мешает?

На этот вопрос существует даже детский ответ: и без того угнетенному, немалому числом местному населению, еще не прошедшему мучительный процесс «сгущения» нации, населению, которому этот процесс только предстоял. Увы, в отличие от Франции, текущая сумма населения которой более или менее равнялась будущей французской нации, от Британии, жители которой и стали нынешними британцами, Палестина имела значительное собственное – отнюдь не еврейское – население, совершенно не собиравшееся «сгущаться» в еврейскую нацию. Хуже того, еврейские нациообразователи отнюдь не планировали включить «туземцев» в свой «исходный материал» [8]8
  Справедливости ради отмечу, что такая мысль у них мелькнула. Увы, ненадолго.


[Закрыть]. Поэтому в отличие от французского, немецкого и прочих европейских примеров национального «сгущения» еврейский национальный эксперимент с самого начала нес на себе позорное пятно колониализма [9]9
  Отмечу: британцы, французы и испанцы колонизировали (нередко зверски) чужие территории и проживавшие там коллективы; большую часть этих территорий им пришлось со временем покинуть; сионисты же затеяли поистине беспримерное дело – колонизацию собственной «метрополии», то есть войну, не признающую компромиссов. Войну на уничтожение. Примерно как белые американцы – уже не британцы – в Северной Америке.


[Закрыть]. Полигон, на котором должна была «сгуститься» еврейская национальная галактика – с ее неизбежными экономикой, университетами и армией, – предстояло предварительно очистить от большинства местных жителей, совершенно чужих и неуместных. Оставшихся ждала судьба чужаков на собственной земле – примерно как американских индейцев.

Сионистское «заселение» Палестины было банальным колониальным мероприятием, под стать освоению Австралии, Северной Америки или Алжира, обходившемуся, впрочем, без красивых лозунгов. Единственное отличие – оно развернулось заметно позже и включало в себя предварительное (а не постфактум) изобретение нации. Естественно, сионизму потребовался собственный территориальный миф, который был очень быстро создан. Это и есть миф об Эрец Исраэль, подробно разобранный в этой книге. Увы: в то время как изобретение французской, немецкой или британской нации представляло собой болезненное и опасное, но все же объективно прогрессивное – для своего времени – дело, вроде изобретения пороха или парового двигателя, изобретение всемирной еврейской нации оказалось тривиальной колониальной реакцией, наподобие торжественного сбора конкистадоров. Сионистский проект был лишь жалким подражанием реальным процессам, через которые проходили европейские территориальные коллективы. Он даже не ускорил долгожданную еврейскую эмансипацию в европейских странах – наоборот, он смаковал и эксплуатировал еврейские беды с тем, чтобы оправдать, объяснить и подстегнуть свое колониальное предприятие.

Изобретение еврейского народа, таким образом, разительно отличалось от изобретения европейских наций. В предыдущей книге Ш. Занд показал мифический характер «единого всемирного еврейского народа» – не говоря уже о «вечном едином всемирном еврейском народе» [10]10
  То есть вскрыл временной и пространственный аспекты еврейского национального мифа.


[Закрыть]. Он продемонстрировал, с какой решимостью сионистское движение (и сионистское мышление) противится неизбежному – образованию новой израильской нации [11]11
  К примеру, решения Верховного суда запрещают указывать в документах израильскую национальность – таковой официально не существует.


[Закрыть]. Но это лишь одна сторона дела. Есть и другая.

Все национальные мифологии территориальны. Однако нельзя утверждать обратное: что все национальные территории мифологичны. Территория Великобритании являлась готовым материальным базисом для строительства британской нации. Она была дана будущим британцам в непосредственных ощущениях; мало того, на ней никто, кроме них, и не жил. Увы, еврейская национальная территория так же мифологична, как и сама еврейская нация. Ее надо было не только выдумать, но и определить, ей надо было сочинить историю, ее надо было завоевать; мало того, с нее необходимо было согнать местное население.

Стало быть, сколько бы нам ни рассказывали о «столкновениях цивилизаций», сколько бы раз нас ни пытались обмануть «культурной несовместимостью» различных народов, настоящая природа арабо-израильского конфликта проста, как мычание, – это колониальный конфликт, со временем выродившийся в территориальный. Изначально совершенно непримиримый. Ставший – с годами, после множества трагедий – примиримым и устранимым. Но все еще не устраненный.

Занд раз за разом подчеркивает: еврейская колонизация Палестины (в отличие от большинства других колонизаций) удалась. Именно Палестины (то есть правобережья Иордана) – ибо сионистское движение смирилось с тем, что «внепалестинские», то бишь заиорданские, провинции «Эрец Исраэль» ему не достанутся. Нынешнее состояние дел в этой многострадальной стране следует сравнивать с положением в Канаде, Соединенных Штатах, Новой Зеландии или Австралии – только не сегодняшним, а примерно столетней давности. Жаль, что сионистская колонизация была варварской – как все колонизации; куда важнее, однако, что устранение ее результатов в наше время стало бы не менее варварским делом. Отсюда не следует, что для региональной нормализации от нас, израильтян, требуется лишь некоторое количество крокодиловых слез. XXI век – это не век XIX. Белые австралийцы, американцы и новозеландцы, вернее – австралийские, американские и новозеландские колонизаторы (прибывшие, как ни странно, из той самой Великобритании, которая породила сионистский проект), столь основательно истребили местное население, что со временем начали всерьез взвешивать предоставление его остаткам кое-каких прав и привилегий – так гораздо изящнее. Израильский (сионистский, еврейский) случай иной. Налицо не горы черепов, а во-первых, живые третируемые «граждане второго сорта», во-вторых, огромное число ни в чем не повинных беженцев и их потомков, в-третьих, миллионы обездоленных лиц без прав и гражданства, живущих на оккупированных территориях. То есть гражданское неравенство, проблема беженцев, оккупация и апартеид. Но не вселенское кладбище. Кое-кто по сей день вздыхает – смерть списывает грехи. Да и извиняться перед покойниками куда как легче.

Двадцатый век создал неразрешимый конфликт. Двадцать первый привел его в разрешимое состояние. Остановка за малым – за реалистическим истолкованием территориальной проблемы, за ее деконструкцией. Это непросто. Именно поэтому Занд и вернулся к ее мифологическим истокам.

Разумеется, если все будет в порядке, Израиль останется на политической карте мира. Как и Новая Зеландия, как и Соединенные Штаты, как и Канада. Но ему, как им в свое время, придется отказаться от примордиального (не такого уж старого) мифа, признать и оплакать причиненное зло – и заплатить за него. Если все будет в порядке, беженцы – в подавляющем своем большинстве – уже не вернутся в Палестину. Им некуда возвращаться – Палестина перенаселена. В 1948 году здесь жило около двух миллионов человек, сейчас – одиннадцать. Однако перед беженцами придется извиниться, более того – встать на колени. Вдобавок заплатить им щедрую компенсацию. Возможно, у Израиля нет таких денег. Ничего страшного – он поищет. Кто ищет – чаще всего находит.

Самое главное: палестинские арабы всех конфессий, оставаясь меньшинством на территории суверенного Израиля, станут полноправными гражданами (не только набором второсортных индивидуумов) в государстве, которое не будет больше стесняться равноправия. Не следует забывать, что сионистская политическая философия поставила элементарное утверждение «государство принадлежит всем своим гражданам» под политический запрет (не говоря уже о том, что оно считается политически некорректным и антисемитским): партии, провозглашающие этот тезис, не допускаются к участию в парламентских выборах. Это самоубийственная философия: Израиль выживет, лишь если тривиальная эгалитарная схема из запретной и презренной станет консенсуальной.

Разумеется, оккупацию палестинских территорий (для справки – захваченных в 1967 году) придется прекратить. Это самое простое. Гораздо труднее будет осмыслить признание окончательных границ, столь чуждое сионистской мифологии, и (почти столь же невозможное) мирное существование с народами и государствами, располагающимися по другую их сторону.

Кто-то когда-то [12]12
  То ли граф Шефтсбери, то ли кто-то из его предшественников.


[Закрыть]сказал: «Страну без народа – народу без страны». Хорошо сказал. Только вот изначальные реалии были прямо противоположными – вымышленный сионистский народ, поколебавшись между Угандой и Аргентиной, торжественно объявил населенную Палестину пустой территорией, а впоследствии превратил немалую ее часть в таковую. Но природа не выносила и не выносит пустот! От Израиля требуется совсем немного – осознать заполненность всех ближневосточных «жизненных» пространств, начиная со своего собственного. Пусть он хотя бы осознает существование пестрой израильской нации. Остальное – комментарии. Вдобавок нехитрые.

В конечном счете, не все так уж плохо. Коллективу, пожелавшему, пусть за чужой счет, сплотиться в современную нацию, придется – с изрядным опозданием – освоить и другие современные изобретения: современную демократию, современные национальные отношения и современные отношения между государствами. Нынешние израильские теоретики всерьез утверждают, что евреи – особенный народ, так что их государство может не иметь границ. Боюсь, кое-кому скоро придется за них – теоретиков – краснеть.

3

Тривиальная, печальная история: свободные от территориального дискурса рассуждения Занда о еврейском народе задели его сионистских оппонентов почти исключительно своим потенциальным территориальным аспектом – напрашивающимся отрицанием «вечного и неотъемлемого права» евреев на «священную территорию». Поэтому территориальную тему Занду пришлось обсуждать особо. Подробно и деликатно.

Нынешняя книга Занда представляется в Израиле крамольной и опасной. Это неприятно для автора, но замечательно для издателя. Опасные книги превосходно продаются. Увы, в данном случае коммерческий успех – лишь побочное действие (side-effect) горького лекарства. Хочется пожелать Занду проснуться однажды автором скучного исторического исследования, консенсуального в плане выводов, пылящегося на полках и абсолютно нерелевантного, вдобавок малоправдоподобного – ну неужели в Израиле кто-нибудь когда-нибудь запрещал браки евреев с неевреями, десятилетиями держал миллионы людей под военным управлением и не принимал арабов – граждан страны на приличную работу, тем более, в государственные ведомства? Этого не может быть – не правда ли? Это всего лишь ночной кошмар… Солнечные лучи немедленно его элиминируют.

Такое утро, утро нерелевантности, несомненно, настанет – только когда?

Александр Этерман