Текст книги "Кто и как изобрел Страну Израиля"
Автор книги: Шломо Занд
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
V. Вместо заключения: печальная история о скорпионе и лягушке
Лишь прямое сотрудничество с арабами может обеспечить достойное и безопасное существование… Меня меньше огорчает то, что евреи недостаточно умны, чтобы это уразуметь, нежели то, что им недостает чувства справедливости, чтобы к этому стремиться.
Альберт Эйнштейн, письмо от 19 июня 1930 года
Как-то раз скорпион захотел перебраться через реку. Не умея плавать, он попросил лягушку переправить его на своей спине. Лягушка-попрыгушка удивилась: «Но ведь ты кусаешь всех, кого можешь!» – «Верно, – ответил скорпион, – но тебя я кусать не стану, так как, если ты умрешь, я тоже потону». Лягушка впечатлилась этим аргументом и согласилась перевезти скорпиона на другой берег. Ровно посередине реки скорпион укусил своего перевозчика. «Зачем ты это сделал? – спросила, рыдая, умирающая лягушка. – Ведь теперь ты умрешь вместе со мной!» – «Такова уж моя природа», – успел простонать скорпион, прежде чем пойти ко дну.
Неизвестный автор, неизвестное время
История о скорпионе и лягушке общеизвестна, ее мораль также не очень сложна: далеко не все прислушиваются к здравому смыслу; нередко характер или так называемые сущностные соображения предопределяют образ действий. У исторических движений и процессов нет ни характера, ни, тем более, «сущностных соображений». Однако они, вернее сказать, их проводники нередко оказываются под влиянием инертных мифов, уже не соответствующих меняющейся под воздействием [динамики] обстоятельств логике. Хорошо известна непереводимая британская поговорка: «Common sense is not common» [632]632
Этот афоризм вдвойне блистателен оттого, что имеет два почти равноценных, расходящихся (как тропы Борхеса) осмысленных перевода: 1) «Здравый смысл индивидуален» и 2) «Здравый смысл довольно редок». – Прим. пер.
[Закрыть]. Представляется, что нынешний этап сионистского предприятия представляет собой недурную иллюстрацию актуальности этой хитрой поговорки [633]633
Точнее, актуальности ее второго перевода. – Прим. пер.
[Закрыть].
В изобретении мифа о еврейском народе-скитальце, изгнанном со своей родины две тысячи лет назад и стремившемся при первой возможности туда вернуться, была немалая практическая логика – невзирая на то что он целиком базировался на исторических выдумках. Ветхий Завет не является патриотическим текстом ровно в той же степени, в какой «Илиада» и «Одиссея» не являются теологическими и монотеистическими произведениями. У ханаанских крестьян не было политической родины, ибо таких родин на древнем Ближнем Востоке вообще не существовало. Местное население, адаптировавшее веру в единого бога, никогда не изгонялось со своих мест; оно лишь меняло «оттенки» веры. Отнюдь не избранный народ рассеялся по всему свету, а новая динамичная религия, завоевавшая себе множество сторонников в различных странах. Массы прозелитов и их потомков страстно, всей душой тянулись к святому месту, откуда, по их мнению, должно было прийти избавление; им никогда не проходило в голову туда перебраться. В самом деле – они туда и не перебирались! Сионизм ни в каком смысле не был продолжением или развитием иудаизма – он был его прагматичным отрицанием, поэтому иудаизм и отверг его полностью и без оговорок. Тем не менее (вопреки всему, сказанному выше) за сионистским мифом стояла определенная историческая логика, немало способствовавшая его частичному осуществлению.
Вспышка национализма, имевшая, среди прочего, изрядный юдофобский заряд, захлестнувшая Центральную и Восточную Европу во второй половине XIX века, заразила своими этноцентрическими идеями и небольшую часть преследуемых евреев. Этот крошечный (и весьма эксклюзивный) авангард ощутил грозную опасность, нависающую над евреями, и в ответ начал строить новую еврейскую идентичность – идентичность современной нации. В то же самое время он «позаимствовал» у религии ее священный центр и вылепил из него фиктивный образ древнего территориального «места», где образовался и откуда якобы вышел еврейский племенной «этнос». Националистическая территориализация системы религиозных связей стала одним из величайших достижений сионизма, хотя, разумеется, не была по-настоящему оригинальной. Трудно точно оценить вклад христианства, прежде всего пуританства, в становление новой патриотической парадигмы, однако нет сомнения в том, что оно было деятельным, хотя и закулисным, участником исторического слияния концепции «сынов Израиля» как нации с колониальным поселенческим проектом.
В политических условиях конца XIX – начала XX века выдвижение плана заселения «пустынных» территорий было – все еще было – во многих аспектах вполне рациональным. Расцвет империалистической эпохи делал возможным реализацию такого проекта, поскольку избранная для колонизации территория была заселена безгласными и анонимными «туземцами», не обладавшими еще национальной идентичностью. Несомненно, что если бы концепция заселения Палестины и сионистское движение возникли несколько раньше, скажем, когда эту идею выдвинул лорд Шефтсбери, процесс колонизации оказался бы гораздо менее сложным: вытеснение «туземцев», как это происходило в других колониальных районах, шло бы гораздо «проще», с меньшими сомнениями и недоразумениями. Однако верующие евреи, прежде всего из Центральной и Восточной Европы, в середине XIX века еще абсолютно не хотели эмигрировать в свою святую страну, прежде всего чтобы не осквернить ее. Евреи западных стран, с другой стороны, были уже чересчур секулярны, чтобы попасться в национальную псевдорелигиозную ловушку, которая привела бы их в страну, совершенно не привлекательную с экономической и культурной точки зрения. Кроме того, чудовищный антисемитизм Центральной и Восточной Европы находился в то время на зачаточной стадии своего развития, так что огромное население, говорившее на идиш, спохватилось слишком поздно для того, чтобы вовремя выбраться из стран, которым вот-вот предстояло их окончательно исторгнуть.
Если бы не закрытие перед евреями границ западных государств, сионистское построение фиктивного этноса и направление части потомков иудейских верующих в Палестину едва ли получили бы серьезные шансы осуществиться на практике. Однако закрытие других опций вынудило в конце концов небольшую часть потерявших родину евреев перебраться в страну, представлявшуюся им на первых порах не слишком многообещающей. Здесь им пришлось «подвинуть» местное население, лишь начинавшее, да и то нерешительно, проявлять первые национальные признаки. Колониальный конфликт был, разумеется, совершенно неотвратимым; все, кто надеялся его избежать, питали несбыточные иллюзии. Несомненно, Вторая мировая война и гибель в ее ходе старого еврейского мира породили обстоятельства и, что не менее важно, атмосферу, позволившие навязать местным жителям появление в их стране государства эмигрантов. Можно сказать, что государство Израиль как убежище для преследуемых евреев было создано в самый последний момент, вернее сказать, в момент, когда колониальная эпоха приказывала долго жить.
Если бы не [вполне логичный] мобилизующий этноколониальный миф, борьба за обретение суверенитета, скорее всего, не увенчалась бы успехом. Однако на некотором этапе рациональная логика, способствовавшая созданию израильской нации, начисто испарилась, и мифотерриториальный монстр нахально поднялся как против своего создателя, так и против его [суверенного] создания. Ядовитое жало этого монстра существовало – втайне – с самого начала сионистской истории: последовательное внедрение концепции родины, воображаемая площадь которой намного превосходит размеры нынешнего ареала, побуждало людей стремиться к «большему», иными словами, к захвату огромных, практически неограниченных территорий. Кроме того, неготовность палестинских арабов признать легитимный характер вторжения эмигрантов на их земли и, разумеется, активное сопротивление процессу колонизации раз за разом давали поселенческой экспансии недурное моральное оправдание. А когда наконец весь ближневосточный мир согласился (после соответствующего решения Лиги арабских государств в 2002 году) официально признать Израиль и предложил ему вписаться в регион, последний отреагировал с абсолютным равнодушием, ибо прекрасно знал, что ценой этого «вписания» станет расставание с мифологической «Эрец Исраэль» и ее ветхозаветными древностями и необходимость довольствоваться «малым» Израилем.
На каждом витке ближневосточного межнационального конфликта, теперь уже самого продолжительного в современную эпоху, сионистское движение пыталось «откусить» дополнительный кусочек земли. Общеизвестно, что после того, как «кусочек» приобретает статус священного с национальной точки зрения, расстаться с ним невероятно тяжело. Война 1967 года [634]634
Последняя, по крайней мере по сию пору, территориально-завоевательная война Израиля. – Прим. пер.
[Закрыть]окончательно заперла Израиль в медовом капкане, вырваться из которого самостоятельно он не в состоянии. Отказ от части национальной территории, тем более, добровольный – вещь почти невозможная, несмотря на то что современная родина и ее границы – всегда лишь результат [относительно] недавнего культурного строительства. Даже если мы убедим самих себя и весь мир в том, что истинной сущностью сионизма было создание убежища для преследуемых евреев, а не завоевание воображаемой «земли праотцев», этнотерриториальный миф, направлявший сионистское предприятие и служивший ему мощным ментальным фундаментом, не сможет и не захочет отступить на третий план.
Несомненно, когда-нибудь он умрет – подобно всем другим известным из истории национальным мифам [635]635
Недавняя смерть касавшегося незыблемым советского национально-территориального мифа, сопровождавшаяся распадом громадной империи (внутренней и внешней) и отказом – почти без сожалений – от миллионов контролируемых из Москвы квадратных километров, превращает внимательного наблюдателя в оптимиста. – Прим. пер.
[Закрыть]. Однако всякий, кто не готов ограничиться абстрактным фатализмом, поневоле должен задать себе фатальный вопрос: не приведет ли смерть мифа к гибели всего израильского общества заодно с обществами наших территориальных соседей или же этот миф все-таки оставит их в живых?
Короче говоря, кто в нашем случае скорпион? Один только сионистский миф – или же все созданное им и вокруг него сионистское национально-культурное предприятие несет в себе [его] параноидальные, изоляционистские гены и, следовательно, является историческим субъектом, с необходимостью шагающим навстречу нашей общей гибели?
* * *
Печальная судьба лягушки – не вопрос одного лишь будущего. Увы. Она давно уже – нескончаемые и мучительные прошлое и настоящее. Эти прошлое и настоящее однозначно задавали тон в данном сочинении. Они же буквально навязали ему послесловие, которое сейчас будет предложено читателю.
Послесловие. Деревня как притча и память как ее мораль
Что делаем мы в деревнях… оставленных без боя, друзьями? Мы готовы сохранить эти деревни, чтобы их жители могли вернуться, или хотим стереть самую память о том, что где-то тут была деревня?
Мы тоже карабкались на грузовики. Нас провожали
Изумрудная искра в оливковой тьме и лай
Собак на Луну, плывущую над церковной башней,
Но мы не боялись. Ведь наше детство
С нами не уходило. Было довольно рефрена: еще вернемся,
Еще мгновение – в свои дома…
Как только грузовики избавятся от лишнего груза!
Махмуд Дарвиш. Сельчане без страха и упрека. 1995
После долгого и сумбурного путешествия по обширной «стране праотцев» я перехожу сейчас к одному-единственному маленькому местечку, рассказ о котором ярко иллюстрирует характер конструирования памяти и обустройства забвения в Израиле. Я решил, что перед тем, как поставить литературную точку, неплохо было бы задержаться в этой специфической точке пространства, засевшей в моей груди, как заноза.
Я работаю преподавателем истории в Тель-авивском университете, да и живу совсем недалеко от него. И мой кабинет, и моя квартира расположены на развалинах или просто на землях арабской деревни, жизнь которой оборвалась 30 марта 1948 года [637]637
Незадолго до провозглашения (14 мая 1948 года) государства Израиль. – Прим. пер.
[Закрыть]. В этот весенний день ее насмерть перепуганные последние жители, таща на себе свои пожитки, прошли по грунтовой дороге, ведущей на север, и постепенно испарились, стали невидимыми для тех, кто осаждал окруженную деревню. Женщины несли на руках младенцев. Маленькие дети, способные идти самостоятельно, тянулись сзади. Молодые поддерживали стариков. Больные и инвалиды ехали на ослах. Все они – в процессе беспорядочного исхода – оставили позади мебель, домашнюю утварь, чемоданы и опустошенные шкафы. Сбитый с толку деревенский сумасшедший, забытый в суматохе, не понимал, отчего его бросили одного [638]638
В одном из отчетов Хаганы (раннее название израильской армии – Цахала. – Прим. пер.) сообщалось: «Старый араб, судя по всему, сумасшедший, был найден спрятавшимся в одном из деревенских домов… Состояние брошенных вещей указывает, что оставление деревни было внезапным». Цит. по: докторская диссертация X. Файерберг.Тель-Авив: перемены, преемственность и многоликость общества и городской культуры в период борьбы (1936–1948). – Тель-авивский университет, 2003. – С. 62.
[Закрыть].
В течение нескольких часов осаждающие, ликуя, полностью овладели деревней, на которую зарились уже давно. В этом момент жители Аль-Шейх Муниса (Al-Sheykh Muwannis) исчезли со страниц истории «Страны Израиля». Их уделом стало полное забвение.
Дома и фруктовые сады этой деревни уже не существуют. Сохранились два или три чудом уцелевших покосившихся строения, несколько разрушенных (и заброшенных) могильных памятников и с полдюжины особенно жизнелюбивых пальм, по счастливой случайности не помешавших строительству очередной парковки. Вплотную к последним полуразвалившимся домам годами рос и разбухал мой университет, крупнейший храм знаний в Израиле, разбросанный, как уже было сказано, по территории уничтоженной деревни. Книга, последние страницы которой раскрыты в данный момент перед вами, написана – частично – в одном из кабинетов этого университета. Этическое вдохновение, породившее некоторые из избранных мною для этой книги нарративных стратегий, имеет своим источником странное соседство между стертым с лица земли и построенным на ней, нестерпимую близость ускользающего прошлого и беспрерывно атакующего, меняющегося и порождающего перемены настоящего.
Как историк, то есть как дипломированный агент памяти, зарабатывающий на жизнь рассказами о всевозможных «вчера», я просто не мог завершить свою нынешнюю работу, «забыв» о прошлом физического пространства, в котором протекает моя повседневная жизнь. Разумеется, человеческая рука сделала практически все возможное, чтобы стереть то, что от этого прошлого осталось. Однако земля – все та же земля, небеса – все те же небеса, и морской горизонт, маячащий на западе, всегда будет все тем же морским горизонтом, который некогда, на самом деле не так уж давно, маячил перед другими глазами.
1. Забвение земли
Неизвестно, когда была основана деревня Аль-Шейх Мунис. На долю крестьянских жилищ всегда выпадает гораздо меньше истории, чем на долю административных центров, дворцов богачей и торговых городов. Впрочем, на карте Пьера Жакотена [639]639
Пьер Жакотен (1765–1827) – известный французский картограф и географ, сопровождавший Наполеона в его египетской экспедиции и руководивший научными изысканиями в долине Нила. – Прим. пер.
[Закрыть](Jacotin), высококвалифицированного главы коллектива инженеров и картографов, сопровождавших армию Бонапарта, завоевавшую этот регион в 1799 году, эта деревня четко обозначена. Хотя на первых французских картах Палестины имена деревень еще не указывались, для данного населенного пункта было сделано исключение: по неизвестной причине картограф вписал рядом с этой точкой [на карте] арабское слово Dahr. Довольно вероятно, что оно означало лишь «вершина холма» [640]640
См.: http://www.davidrumsey.com/luna/servlet/detail/RUMSEY~8–1~25535~1030033:-Carte-topographique-de-l-Egypte-et?sort=Pub_List_No_InitialSort&qvq=w4s:/where/Israel/;q: Jacotin;sort: Pub_List_No_InitialSort;lc: RUMSEY~8~i&mi=2&trs=6.0карте Жакотена см. в книге Y. Ben Arieh.The Rediscovery of the Holy Land in the Nineteenth Century. – Jerusalem: Carta, 1970 (на иврите). – P. 21–23.
[Закрыть]. Деревня действительно располагалась на обширном плоском холме, примыкающем к северному берегу реки Эль-Уджа, переименованной впоследствии в Яркон [641]641
Река Яркон (как и одноименная, названная в честь ее улица) является одним из символов современного Тель-Авива. – Прим. пер.
[Закрыть].
По площади и числу жителей это был самый крупный населенный пункт к северу от города Яффо. Срок непрерывного существования этого поселения был, судя по всему, одним из самых долгих в истории здешних мест, если не считать, разумеется, самой Яафа (она же Яффо), палестинской столицы всего приморского региона.
Внизу, у подножия холма, на котором располагались земли Аль-Шейх Муниса, неподалеку от реки (в древности ее русло проходило несколько севернее, чем сегодня) в конце 40-х годов прошлого века были обнаружены развалины великолепного поселения, названного Тель-Касила (Tell Qasile). Уже в октябре 1948 года, вскоре после того, как жители арабской деревни были вынуждены покинуть свои дома, начались раскопки известнякового холма, находившегося всего в 800 метрах к югу от брошенных строений. В ходе раскопок были по счастливому случаю найдены два куска керамики с надписями, сделанными древним еврейским [642]642
На самом деле – древним ханаанейским (или просто финикийским) письмом. Древнееврейским корректно называть более позднее «квадратное» письмо, используемое до сих пор. Так квалифицировал его («квадратное» письмо) еще Талмуд, правда, называя ассирийским. Согласно иудейской мифологии, Тора была записана «квадратным» письмом изначально. Более подробное рассмотрение этого вопроса в данном формате, увы, невозможно. – Прим. пер.
[Закрыть]письмом, скорее всего, в VII веке до н. э. Исследователи поначалу решили, что нашли еврейское поселение «времен царя Соломона» [643]643
Газета «Давар» известила своих читателей 24 декабря 1948 года: «На берегу Яркона был обнаружен древний израильский город». Газета опубликовала, наряду с этим сообщением, стихотворение, специально написанное в честь «национального открытия» Натаном Альтерманом. В нем говорилось (это произведение стоило бы перевести стихами – но, боюсь, не поверят; поэтому перевожу аккуратной прозой. – Прим. пер.): «Чудо здесь не в мозаичном полу времен древнего предтечи государства Израиль… Нет! Чудо здесь в том, что и пол, и дом раскапываются с разрешения государства Израиль… Еврейскую битву, совсем не напрасную, Абба Эвен разъясняет на собрании наций. Но как хорошо, что из Приморской низменности мама-эвен говорит точно о том же». (Израильский Пушкин позволил себе смелую игру слов. Имя и фамилия крупнейшего израильского дипломата и пропагандиста Аббы Эвена означают «папа-камень». Альтерман ввел гениальное словосочетание «мама-камень», объявив известняки Таль-Касилы, бесспорного филистимского поселения, см. ниже, символическим пропагандистом. Еще одно замечание: слово «камень» на иврите – женского рода. – Прим. пер.) Начальное воодушевление быстро угасло – как только выяснилось, что «мама-камень» вовсе не была еврейской.
[Закрыть].
Как и в ходе многих других, более поздних археологических раскопок в «Эрец Исраэль», находки оказались богатыми – но не еврейскими. Выяснилось, что еще в XII веке до н. э. филистимляне – «те, что прибыли из глубокой зелени», согласно терминологии, использовавшейся в документах фараонов, – построили здесь речной (лишь незначительно удаленный от моря) порт. Вокруг мола постепенно развивалось и укреплялось богатое поселение, занимавшее около 16 дунамов. В его центре находился храм из глиняных кирпичей; по обе стороны от него были отрыты другие здания, частные и общественные. В XI веке до н. э. жители расширили и перестроили храмовое здание; его стены стали каменными. На застроенной территории были найдены многочисленные и разнообразные керамические изделия – от посуды до культовых принадлежностей. Улицы поселения оказались прямыми и параллельными, что указывает скорее на городское планирование, чем на спонтанное деревенское строительство. В конце X века до н. э. египтяне захватили поселение и сожгли его, однако деятельность в нем не прекратилась – уменьшились только ее масштабы.
Развалины V и IV веков до н. э., то есть оставшиеся от времен, предшествовавших завоеваниям Александра Македонского, указывают на довольно устойчивый характер здешнего поселения. Эллинистическая и римская эпохи также оставили многочисленные свидетельства крупномасштабной торговли, а также существования в центре поселения крупного и деятельного рынка. От византийской эпохи сохранилось здание, бывшее, судя по всему, самаритянской синагогой; короткое персидское (Сасанидское) завоевание оставило после себя редкую серебряную монету. На начальном этапе арабского владычества (конец правления Омейядов и эпоха Фатимидов [644]644
VII–XI века н. э. – Прим. пер.
[Закрыть]) здесь был построен большой «хан» (постоялый двор), здание которого, подпертое колоннами, служило пристанищем для многочисленных путешественников.
Поскольку земли в этом районе плодородны, можно предположить, что в ходе долгого исламского периода здесь продолжали жить и обычные крестьяне, однако, судя по всему, их дома несколько переместились на северо-восток, скорее всего, из-за разливов реки в особенно дождливые годы. На соседнем холме, чуть более высоком, чем Тель-Касила, также постепенно возникла деревня. Со временем жители деревни приняли ислам и назвали ее в честь местного святого, здесь же и похороненного.
Название Аль-Шейх Мунис появляется уже в важных путевых записках Джейкоба Берггрена (Berggren), высокообразованного священника, сотрудника шведского посольства в Стамбуле, совершившего путешествие в Палестину. В декабре 1821 года он отправился из Иерусалима в Акко (в те времена – Акка) через Рамле и проехал неподалеку от нашей деревни. Он рассказывает, что она находится на холме, у подножия которого, невзирая на умеренную зиму, лежит сочащаяся водой болотистая земля [645]645
Berggem J.Resor i Europa och österländerne. – V. III. – Stockholm: S. Rumstedt, 1828. – P. 61.
[Закрыть].
Неизвестно, сколько жителей было в то время в Аль-Шейх Мунисе, однако едва ли намного меньше 315 – такой оказалась численность населения этой деревни согласно первой частичной переписи, произведенной в 1879 году уже известным нам «Фондом исследования Палестины» (P.E.F.) [646]646
Я упоминал эту организацию в главе III. См. обозначение деревни на карте, подготовленной британским фондом в 1880 году: http://nla.gov.au/nla.map-rm1949.
[Закрыть]. Существенный демографический рост в различных регионах Ближнего Востока начался в основном лишь в последней трети XIX века; он продолжался в гораздо большем масштабе в течение всего XX века. Согласно первой британской переписи 1922 года, в Аль-Шейх Мунисе было 664 жителя.
К 1932 году их число выросло до 1154, к 1945 году – до 1930. В 1948 году, накануне изгнания, здесь проживало 2160 мужчин, женщин и детей [647]647
Khalidi W. (ed.). All that Remains. The Palestinian Villages Occupied and Depopulated by Israel in 1948. – Washington, Institute for Palestine Studies, 1992. – P. 259–260. О демографическом росте на территории всей Приморской низменности см.: В. Kimmerling, J. S. Migdal.Palestinians. The Making of a People. – Cambridge Mass.: Harvard University Press, 1994. – P. 44–51-
[Закрыть]. Быстрый рост населения характерен для начальных этапов региональной модернизации земледельческого процесса (внедрения новых технологий посева и уборки урожая, использования удобрений, орошения); почти всегда следует он и за улучшением санитарных условий жизни населения.
Темпы роста населения в Палестине, в основном благодаря британскому мандату, были более или менее аналогичны имевшим место столетием раньше в Европе. Увеличение производства продовольствия привело к росту средней продолжительности жизни младенцев (и детей вообще); при этом сдерживающие рождаемость современные «тормоза» – образование, повышение социального статуса женщины и прежде всего упования на то, что следующее поколение добьется более высокого уровня социальной мобильности, – еще не появились на исторической сцене. «Импортировавшее» жен богатое поселение, скорее всего, притягивало в течение последних трех десятилетий своего существования феллахов из менее плодородных горных районов. Впрочем, если феллахи действительно перебирались в Аль-Шейх Мунис в значительном числе, они легко абсорбировались местным населением и становились его интегральной частью.
Аль-Шейх Мунис рос и развивался. Некоторые из глинобитных деревенских домов сносились и отстраивались в камне или даже в бетоне. Моше Смелянски, хорошо известный в сионистской колонии автор и крестьянин, много писавший о жизни палестинских арабов, с восхищением рассказывал о Аль-Шейх Мунисе 20-х годов: «Все крестьяне, за немногими исключениями, используют европейские плуги. У них есть четыре зерноуборочные машины и мощное молотильное оборудование. Здесь реализуются современные методы обустройства апельсиновых садов. Они используют промышленные удобрения, подражая практикам еврейского сельского хозяйства» [648]648
Smelansky M.Jewish Colonisation and the Fellah. – Tel Aviv: Mischar wTasia, 1930. – P. 27. См. также: М. Асаф.Отношения между арабами и евреями в Эрец Исраэль (1860–1948). – Тель-Авив: Тарбут ве-хинух, 1970. – С. 187, 218.
[Закрыть]. Аль-Шейх Мунис был одной из первых деревень, организовавших кооператив по сбыту цитрусовых. Сеид Байдас, житель деревни, стал главой комитета крестьян, выращивавших цитрусовые в Палестине (и заодно одним из противников муфтия [649]649
Речь идет о Мухаммеде Амине аль-Хусейни (ок. 1895–1974), муфтие Иерусалима, лидере арабских националистов в Палестине, противнике иорданской Хашимитской династии. – Прим. пер.
[Закрыть]) [650]650
Яхав Д.Культурная и экономическая жизнь в Яффо перед Накбой (1948). – Азур: Чериковер, 2007. – С. 63. Сеид Байдас был одним из 12 изгнанников, подписавших в 1949 году в Бейруте от имени «Совета Яффо и окрестностей» обращение к правительству Соединенных Штатов, в котором они просили поддержать концепцию возвращения беженцам прав на их имущество и землю. См.: Journal of Palestine Studies. – 1989. – XVIII, 3. – P. 96–109.
[Закрыть]. В 1932 году в деревне была открыта региональная начальная школа для мальчиков, одиннадцатью годами позже – аналогичная школа для девочек.
Не исключено, что экономический расцвет и богатство деревни в значительной степени ответственны за умеренность и терпимость ее жителей в отношении расширяющегося еврейского поселенческого общества. Тель-Авив развивался фантастическими темпами почти у южного края деревни; отношения с соседями были по большей части дружественными. Деревенские дети нередко отправлялись на велосипедах в направлении другой деревни – Суммайл (Summayl), находившейся к югу от реки, дома которой непосредственно граничили с еврейскими домами. Евреи охотно покупали у удачливых крестьян овощи и фрукты. Разумеется, жители Аль-Шейх Муниса не проявили особой радости, когда муниципалитет Тель-Авива попытался на некотором этапе обложить налогом часть их земель, однако их недовольство больше напоминало ропот налогоплательщиков, чем национальный протест. Богачи деревни, владевшие значительными наделами, даже согласились продать евреям более 3000 дунамов в северной части Аль-Шейх Муниса. После этой сделки в их руках оставались примерно 11 500 дунамов плодородной земли, на части которых плодоносили многочисленные фруктовые и цитрусовые сады, зеленели банановые плантации. Остальные площади занимали пшеничные поля и пастбища для скота.
До самого конца Первой мировой войны значительная часть сельскохозяйственного урожая деревни переправлялась в Яффский порт по мосту через Яркой, называвшийся Джисер эль-Хадар («Мост шума воды» [651]651
Рядом с ним, судя по источникам, работало до десяти водяных мельниц. Сегодня – мост «Хадар Йосеф». – Прим. пер.
[Закрыть]). Турки взорвали его в ходе своего отступления в 1918 году; британцы сымпровизировали на его месте временный мост из бочек. В 1925 году еврейский «рабочий батальон» построил здесь первый бетонный мост в Палестине – чтобы прочно связать Тель-Авив с Герцлией [652]652
Ныне – престижный, отчасти даже аристократический приморский город к северу от Тель-Авива. – Прим. пер.
[Закрыть], новым «северным» поселением, возникшим годом раньше. Таким образом, Аль-Шейх Мунис получил удобный и надежный маршрут для транспортировки своей экспортной продукции.
Мы ничего не знаем о том, каковы были настроения в деревне во время большого арабского восстания 30-х годов. Из того, что в деревне не было никаких признаков брожения, можно с осторожностью заключить, что бурный антиколониальный протест, захлестнувший страну, ее, видимо, не коснулся и национальное самосознание жителей деревни еще не пробудилось [653]653
При всем этом, судя по всему, один из жителей деревни, Абд Алькадр Байдас, секретарь центрального арабского сельскохозяйственного союза, присоединился к Палестинской арабской партии. Я нашел эту информацию в «Аль-Шейх Мунис, история одного места» (семинарская работа Асада Зуаби, поданная в 2011 году).
[Закрыть]. Во время Второй мировой войны неподалеку от нее были расквартированы многочисленные британские соединения, и Ибрагим Байдас, принадлежавший к самой состоятельной семье в Аль-Шейх Мунисе, взяв в партнеры несколько демобилизованных солдат из Тель-Авива, построил около моста большое кафе. Заведение процветало, обслуживая всех без исключения: британцев, арабов и евреев. В нем устраивались увеселительные представления; затененные шатры у воды принесли ему прозвище «Гавайский сад». Вскоре это название перешло и на сам мост [654]654
Британцы назвали этот мост «Аль-Аламейн». См. также: Y. Ziv.A Moment in Situ. – Jerusalem: Tzivonim, 2005 (на иврите). – Р. 143–144.
[Закрыть]. Казалось, мирная жизнь тропического острова в Тихом океане уже не за горами.
Мы не знаем, разумеется, о чем разговаривали и спорили между собой арабы и евреи, сидя за традиционными чашками чая и кофе. Скорее всего, никогда уже не узнаем. В любом случае, местная идиллия была впервые нарушена не межнациональным столкновением, а банальным, хотя и неприятным уголовным происшествием. Вечером 10 августа 1947 года в кафе ворвались молодые люди, принадлежавшие к бедуинскому племени Абу Кишк (Abu Kishk), жившему к востоку от Герцлии. В ходе вооруженного ограбления они убили управляющего кафе, жителя Аль-Шейх Муниса, и несколько посетителей – тель-авивцев. Эта вспышка насилия стала странным предисловием к политическим потрясениям, уничтожившим деревню несколькими месяцами позже.
Сразу после голосования в Генеральной Ассамблее ООН по вопросу о разделе Палестины 29 ноября 1947 года весь регион замер в напряженном ожидании. Аль-Шейх Мунис, как и другие деревни Приморской низменности, переходил, согласно решению ООН о границах, к еврейскому государству. Палестинцы, проживавшие в районе Тель-Авива, были преисполнены опасений. Какой будет жизнь арабов в государстве новых эмигрантов, продолжающих прибывать во все возрастающем количестве? Можно ли полагаться на власть чужаков? Будет ли ее отношение к местным жителям корректным? Большинство жителей деревни наверняка даже не подозревали о том, что сионизм выдвигает тезис о полном историческом владении «землей праотцев», хотя, по всей вероятности, они подметили укоренившуюся склонность своих соседей к земельной экспансии.
Вместе с тем, в то время как пограничная линия между Яффо (остававшимся арабским анклавом в населенном евреями районе) и Тель-Авивом немедленно воспламенилась и в ходе начавшихся там кровавых стычек погибли десятки людей с обеих сторон, к северу от «первого еврейского города» [655]655
Израильская идиома, нередко ироническая, обозначающая Тель-Авив. – Прим. пер.
[Закрыть]царили тишина и напряженное ожидание.
Первым мероприятием Хаганы было оказание сильнейшего давления на жителей трех деревень, располагавшихся к югу от Эль-Уджи (Яркона), в непосредственной близости от северного Тель-Авива, с тем чтобы заставить их покинуть свои дома. Уже в конце 1947 года жителям Суммайла пришлось эвакуироваться; они перебрались в Джаммасин (Jammasin). В январе были изгнаны из своих домов и жители Джаммасина; вместе с беженцами из Суммайла и с крестьянами из Джарихи (Jarisha) они временно обосновались в большом Аль-Шейх Мунисе. С приходом изгнанников-соседей атмосфера в деревне стала гораздо более тяжелой. Известия о кровавых столкновениях в Яффо и в соседней Саламе (Salama) сделали ее панической. 28 января 1948 года Ибрагим Абу-Кхиль, деревенский «дипломат», и главы общин соседских деревень решили отправиться в Петах-Тикву и обсудить ситуацию с командованием Хаганы. Местом встречи был выбран дом Авраама Шапира, легендарного руководителя сионистского поселенческого предприятия, пользовавщегося немалым доверием и у местных палестинских жителей.
Несмотря на открытую враждебность еврейского поселенческого общества по отношению к арабскому населению, свидетельствует Йосеф Олицкий, офицер Хаганы и ее «придворный» историк, палестинские представители по-прежнему изо всех сил пытались сохранить мир. Согласно его рассказу, представители деревень «выразили желание поддерживать дружественные отношения и подчеркнули, что они не позволят никакому „чужому“ арабу или „своему“ бандиту проникнуть на принадлежащие им земли, а если не смогут с ними справиться, свяжутся с Хаганой и попросят помощи» [656]656
Олицкий Й.События войны. Главы истории защиты Тель-Авива. – Тель-Авив: Мифкедет Хагана/Культурное ведомство Армии обороны Израиля, 1950. – С. 62. См. также: Y. Slutsky.From Fight to War. History of the Hagana. – T. III. – Tel Aviv: Am Oved, 1972 (на иврите). – P. 1375.
[Закрыть]. После этой встречи Абу-Кхиль поддерживал постоянную связь с основным еврейским вооруженным формированием и таким образом нейтрализовывал трения и недопонимания, возникавшие в контексте растущей напряженности. В феврале деревня была обстреляна; в ответ также раздалось несколько выстрелов. Такого рода происшествия, по счастью, обошедшиеся без жертв, расследовались и анализировались. Обе стороны успешно справлялись с атмосферой враждебности. Правда, деревенская молодежь копала оборонительные траншеи, однако вход в деревню «внешним» вооруженным лицам был строго запрещен. Умеренные силы, заинтересованные в компромиссе, полностью контролировали ситуацию.
Впрочем, это спокойствие вовсе не нравилось командованию Хаганы. То обстоятельство, что очень большая арабская деревня, пусть даже мирная, находится неподалеку от тель-авивского порта, да еще совсем рядом с прижавшимися к морскому берегу электростанцией и аэродромом, очень его смущало. Кроме того, как раз в эти дни Хагана подготовила так называемый План Далет, открытой целью которого было создание «непрерывной территории» под сионистским контролем. К тому моменту все сильнее укоренялось мнение, рассматривавшее значительное количество палестинских жителей как угрозу существованию устойчивого национального государства. Читателю необходимо помнить, что, согласно плану ООН, предполагалось, что в будущем еврейском государстве будет более 400 тысяч (то есть примерно 40 %) арабских граждан. Хотя такие лидеры, как Исраэль Роках, либеральный мэр Тель-Авива, и Гад Махнес, придерживавшийся умеренных взглядов руководитель еврейских садоводов, и пытались изо всех сил предотвратить военную эскалацию, их пацифистские инициативы не имели успеха, ибо уже не отражали политику Хаганы [657]657
См.: A. Golan.Wartime Spatial Changes. – Sede Boqer: Ben-Gurion University, 2001 (на иврите). – P. 83.
[Закрыть]. Существуют свидетельства, правда, недостаточно проверенные, о том, что арабские коллаборационисты получали деньги от Хаганы за намеренное распространение слухов о том, что деревня вот-вот будет атакована, с тем чтобы побудить ее жителей к бегству [658]658
Cohen H.An Army of Shadows. Palestinian Collaborators in the Service of Zionism. – Jerusalem: Ivrit, 2004 (на иврите). – P. 253.
[Закрыть].
Поэтому неудивительно, что начали появляться подстрекательские слухи, направленные против Аль-Шейх Муниса. Эти слухи день ото дня усиливались. Рассказывали, что в деревню проникли «внешние» отряды, так называемые банды, и принесли с собой много оружия. Говорили даже, что в ней находятся вооруженные немецкие офицеры [659]659
Ben-Tor N.History of the Fighters for Freedom of Israel (Lechi). – Vol. IV. – Jerusalem: Yair, 2010 (на иврите). – P. 414.
[Закрыть]. Эффективные разведывательные службы Хаганы и полеты разведывательных самолетов над деревней раз за разом вскрывали несостоятельность фальсифицированных сведений, однако и это не помогало. Авраам Криница, мэр Рамат-Гана, жаждавший земель Аль-Шейх Муниса, граничивших с его городом, был одним из главным подстрекателей. Организация «Лехи» [660]660
«Лехи» (сокращение от Лохамей Херут Исраэль, букв. «Борцы за свободу Израиля») – еврейская боевая организация, по мнению многих израильских исследователей – расистская террористическая организация фашистского толка, действовавшая в Палестине с 1940 года. «Лехи» активно пыталась достичь соглашения с гитлеровской Германией в борьбе против Британии, организовывала ограбления банков и покушения на арабских, британских и иных политических деятелей, в том числе осуществила убийства британского министра У. Э. Гиннесса (лорда Мойна) и представителя ООН по урегулированию арабо-израильского конфликта шведского графа Фольке Бернадотта, «принимавшего участие в спасении тысяч евреев из концентрационных лагерей и эвакуации их в Швецию в последние месяцы Второй мировой войны». «Лехи» образовалась в результате двойного раскола: она отделилась от военной организации «Эцель», которая, в свою очередь, была основана офицерами, покинувшими Хагану из-за ее примиренческой позиции в отношении Британии, отсюда – «раскольники» или «отколовшаяся организация». Декларировала «божественное предназначение еврейского народа, его исключительное право на Землю Израиля в библейских границах и необходимость возрождения еврейского народа на Земле Израиля вплоть до строительства третьего Храма». Одним из ее основателей и руководителей, наряду с Авраамом-Яиром Штерном, упомянутым ниже, был скончавшийся в 2012 году Ицхак Шамир, премьер-министр Израиля в конце 80-х – начале 90-х годов XX века. См.: http://ru.wildpedia.org/wiki/%CB%E5%F5%E8. – Прим. пер.
[Закрыть], почти не участвовавшая в тяжелых столкновениях на юге Тель-Авива, присоединилась к «предприятию по запугиванию» к северу от города, имевшему целью изгнание местного населения. Яаков Банай, один из руководителей «отколовшейся организации», писал в своих воспоминаниях:
