Текст книги "Львиное Сердце. Дорога на Утремер"

Автор книги: Шэрон Кей Пенман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Дрюон смолк в изумлении, потому как весь зал содрогнулся от громогласного хохота. Рыцарь нахмурился, взбешённый таким отношением к своему королю. Но через секунду сообразил, что насмешка – дешёвая цена, которую стоит уплатить за разрядку опасного напряжения. Сам он, в отличие от своего государя, знал, что надежда крестоносцев отбить Иерусалим покоится исключительно на полководческом таланте английского монарха и потому готов был смотреть сквозь пальцы на надменность и бахвальство Ричарда, даже на его прискорбный союз с Ги де Лузиньяном.

Ричард вскинул руку, призывая к тишине.

– Возвращайся к Филиппу, сэр Дрюон, и передай ему, что я не двинусь к Акре до тех пор, пока не обеспечу обладание Кипром ради Святой земли. Напомни ему, что один король не имеет права отдавать приказы другому. А теперь ступай на свой корабль и проведи на нём ночь. Но поутру отплывай в Утремер, потому как я не хочу застать здесь этого человека, когда поднимусь завтра с постели.

С этими словами он намеренно поворотился спиной к епископу и вышел.

Жоффруа де Лузиньян оттащил разъярённого брата в сторону, а Дрюон и другие французские рыцари увлекли за собой епископа, хоть и рвущегося продолжить ссору, но лишённого выбора. Жофре взялся проследить за тем, чтобы Бове погрузили на галеру, поэтому поспешил вслед послам. Ричард ещё кипел и выпустил гнев перед лицом очень благодарной аудитории. Но постепенно страсти остыли и в зале снова воцарилась тишина.

Престарелый архиепископ Кипрский и аббат Нилус ошарашенно наблюдали за происходившим со своих мест на помосте. Теперь они переглянулись, и прелат высказал предложение, не стоит ли пригласить кого-нибудь из говорящих по-гречески итальянских купцов, дабы те могли открыть причины некрасивой сцены. Нилус пожал плечами и задумчиво покачал головой.

– Так ли это важно? – спросил аббат. – Будь я египетским султаном, спал бы спокойно, зная, что христиане никогда не отобьют Иерусалим, потому что предпочитают драться друг с другом, а не с турками.

Варнава уныло кивнул головой.

– Ну, из этого есть хоть какая-то польза. Что бы ни произошло в Утремере, Кипр обрёл свободу от тирана, и за это нам следует благодарить Бога отцов наших, Его единокровного Сына, Святого Духа и Пресвятую Деву Марию.

Нилус пробормотал что-то, соглашаясь. Но как ни рад он был избавлению от Исаака Комнина, приходилось отдавать себе отчёт, что будущее Кипра зависит теперь от латинян. Аббат придерживался цинического взгляда на собратьев-людей и знал, что лекарство бывает подчас горше болезни.

Как им сказали, эта плоская, неприглядная равнина называется Месаория, что по-гречески означает «расположенная между горами».

Предупреждённый, что долина уединённая, Ричард дал воинам распоряжение захватить рационы на несколько дней, и те теперь были благодарны за это, потому как ни одна армия не способна прокормиться с этой земли. Время от времени англичанам встречалась заброшенная деревушка, обитатели которой укрылись в надёжном месте. Перед выходом из Фамагусты от местных стало известно, что Исаак собрал отряд из семисот легковооружённых кавалеристов, называемых туркополами, и Ричард вёл свою армию плотной колонной, доверив авангард Лузиньянам, а командование арьергардом взяв на себя, поскольку именно тот скорее всего мог подвергнуться нападению из засады.

Было жарко, пыльно, дорога представляла собой не более чем вьючную тропу. Несколько встретившихся по пути речушек пересохли, и Ричарду и рыцарям с трудом верилось, что обильные зимние дожди способны обратить здешние края в огромное болото. Насколько хватало взгляда, не видно было ни единого деревца, и единственным признаком жизни являлись несколько соколов, лениво паривших в небе столь же пустынном, как и земля под ним. Все воины облегчённо вздохнули, достигнув покинутой деревушки Калопсида, потому как за ней дорога поворачивала на северо-запад, и унылую монотонность пейзажа стала прерывать по временам оврагами, прорытыми зимними потоками. Если Исаак замышляет засаду, она укроется здесь, в каком-нибудь углублённом пересохшем русле. Англичане почти надеялись на неё, предвкушая любое происшествие, способное рассеять скуку похода.

Вдалеке на востоке виднелись сложенные из саманного кирпича здания. Щуря от безжалостного солнца глаза, Ричард пришёл к выводу, что это должна быть Треметуза. С её епископом он встречался в Фамагусте, и теперь удивлялся, с какой стати глухая деревушка сделалась центром православного епископства.

– Там есть монастырь, – сказал он Жофре. – Мы можем остановиться и отдохнуть немного.

Король придержал испанского жеребца, чтобы достать висящую на луке седла флягу, и поморщился, когда тёплая жидкость полилась в глотку.

– Твоя трезвая голова пришлась к месту вчера вечером, Жофре. Хоть я и не думаю, что кто-то стал оплакивать это сатанинское отродье, но сомневаюсь, что новый понтифик пришёл бы в восторг, отправь я в ад одного из епископов. Определённо, матушка меня бы не похвалила. В конце концов, ведь я просил её во всю прыть ехать в Рим с целью снискать расположение нового папы.

– Ну, «трезвая голова» едва не подвела меня немного позже, дядя. Когда Бове принялся укорять меня за то, что я поплыл с тобой, а не с Филиппом, я едва поборол искушение швырнуть его с борта галеры. – Жофре с усмешкой глянул на Ричарда. – Неприязнь к доброму епископу у нашей семьи, похоже, в крови. Дрюон де Мелло поделился, что мой отец едва не подрался с Бове под Акрой, когда прелат сказал ему, что такого сына, как я, впору стыдиться!

Но Ричард уже не слушал. Он пристально смотрел на открывающийся перед ними глубокий овраг.

– Планируй я подкараулить Исаака, то сделал бы это здесь, потому как та впадина представляет собой лучшее укрытие из всех, что нам до поры встречались. Как полагаешь, Исааку хватит ума понять это?

Не успели эти слова сорваться у него с языка, как до англичан донёсся так хорошо знакомый им звук – боевой клич войска, идущего в атаку.

– Кровь Христова! – выругался Ричард. – Я был так уверен, что этот трусливый пёс попытается ударить нам в спину! Поворачивай, Жофре!

В тот же миг король скрылся в облаке пыли, Жофре же стал отдавать приказы своему отряду.

К моменту, когда Ричард доскакал до авангарда, атаку уже отбили. Такому опытному воину, как Жоффруа де Лузиньян, не составляло труда держать войска в кулаке, и едва выбравшись из оврага, он бросил их против туркополов Исаака. Когда на сцене появился Ричард, отдельные схватки ещё имели место, но наступление Комнина выдохлось, и его легковооружённые всадники откатывались под натиском рыцарей.

Из хаоса поля боя взгляд Ричарда выхватил сполох пурпура – этот цвет имели право носить только византийские монархи. В обозначение своего ранга Исаак надевал поверх доспеха шёлковый сюрко, и теперь его багрянец служил английскому королю как маяк в ночи. Император был вооружён дамасским луком, и не будь король так одержим стремлением нагнать врага, он мог бы восхититься мастерством, с которым тот обращался с этим оружием, потому как немногие из латинян владели искусством стрельбы на скаку. Исаак гневно кричал, явно стремясь снова повести войско в бой, но вдруг почуял опасность и повернулся в седле, заметив устремившегося на него Ричарда.

Оказавшись на дистанции удара, англичанин привстал в стременах, нацелив копьё в грудь императору. Он находился слишком близко, чтобы промахнуться, поэтому оторопел, когда это всё же произошло. Исаак дёрнул поводья, и Фовель отозвался с грацией огромного кота, в какую-то долю секунды успев увернуться от опасности. Пока Ричард разворачивал коня, Комнин удалился почти на расстояние полёта стрелы. Император настолько не сомневался в превосходстве своего скакуна, что остановился и быстро выпустил одну за другой две стрелы. Первая впилась в щит короля, вторая пролетела над головой. Когда Ричард пришпорил коня, Исаак отпустил поводья, и мышастый скакун в очередной раз доказал, что не только проворен, но и быстр, с возмутительной лёгкостью опережая королевского жеребца.

Испанец был взбешён не меньше наездника и горел желанием таким догнать соперника, что Ричарду потребовалось некоторое время, чтобы заставить взмыленного коня остановиться. Исаак уже успел скрыться вдали, и как при Колосси, Ричарду оставалось только смотреть беглецу вслед и сыпать изобретательными ругательствами.

– Ричард! – Андре натянул поводья рядом с королём. – Стрелы в тебя не попали?

– Нет. Да и какая разница: будь даже прицел точнее, я сомневаюсь, чтобы наконечник сумел пробить доспех. – Ричард повернулся в седле и посмотрел на друга. – С чего вдруг такое беспокойство о том, что способно в худшем случае причинить лёгкую рану?

– С того, что один из пленённых туркополов сказал Лузиньянам, будто за Исааком водится использовать стрелы, обмакнутые в яд.

– Исаак начинает весьма меня раздражать. – Король наблюдал за обозначающим бегство императора клубом пыли, когда подъехали Жоффруа и Ги де Лузиньяны. В ответ на вопрос, стоит ли организовывать погоню, Ричард покачал головой. – Какой смысл? Он ведь на Фовеле.

Непросто было Беренгарии и Джоанне сидеть в Лимасоле и ждать вестей. Им сообщили, что в Фамагусте обошлось без боя, но затем наступила тишина. Джоанна поняла теперь, что это репетиция их жизни в Святой земле, но не была уверена, осознает ли это и Беренгария. Не удивительно, что прибытие Гийома де Пре вызвало восторг у обеих женщин, ведь рыцарь доставил послание от Ричарда.

Он рассказал про неудавшуюся засаду Исаака под Треметузой. Стараясь не напугать женщин, Гийом умолчал о том, как император стрелял в Ричарда отравленными стрелами, сделав вместо этого упор на малых потерях и лёгкости победы.

– Никосия сдалась сразу, – радостно сообщил он. – Король проявил милость, но велел всем мужчинам сбрить бороды в знак смены хозяина. Народ продолжает валом переходить на сторону короля и отрекается от Исаака, к вящей злобе и огорчению последнего. Поэтому скоро всё закончится. Государь отрядил Ги де Лузиньяна осаждать замок в Кирении, где укрыты казна императора и его семья, а брату Стивена де Тернхема Ричарду поручил патрулировать побережье на случай, если Комнин попытается удрать на континент...

– Почему?

– Почему что, миледи? – Гийом смотрел на Джоанну с невинностью, лишь укрепившей её в подозрениях.

– Почему Ричард поручил осаду Кирении Ги? Почему не возглавил её сам?

Де Пре надеялся, что дамы не обратят внимания на этот факт.

– Король прихворнул, поэтому останется в Никосии до поправки.

Затем рыцарь попытался повернуть разговор в более безобидное русло, но его уже не желали слушать. Неохотно ему пришлось признать, что по прибытии в Никосию Ричард ни с того ни с сего свалился с лихорадкой. Вопреки всем попыткам уверить их, что дело выеденного яйца не стоит, Джоанна и Беренгария понимали, что если Ричард остаётся на одре болезни, а не преследует Исаака, то горячка наверняка серьёзная. Они немедленно начали строить планы, как поскорее попасть в Никосию.

– Вам нельзя! – вскричал Гийом и энергично затряс головой. – Король запретил вам покидать Лимасол.

Дамы вовсе не выглядели обрадованными, а Джоанна находилась в шаге от мятежа, поэтому рыцарь поспешил объяснить: пока Исаак остаётся на свободе, Ричард считает путешествия в глубь страны слишком опасными.

– Государыни королевы, государь болен не серьёзно, и будет лучше, если он поправится самостоятельно, – заверил их де Пре. – Мужчины, как известно, плохие пациенты, и король без удовольствия смотрит на нарушение своих планов. Если честно, он в таком дурном настроении, что вам наверняка захочется придушить его подушкой, а представьте сами, какой скандал тогда разразится!

Попытка пошутить успеха не принесла.

– Ты клянёшься, что его болезнь не опасна? – потребовала Беренгария.

Когда Гийом велеречиво выказал готовность поставить под залог хоть собственную душу, ей и Джоанне пришлось признать поражение. Но насладиться победой де Пре не успел. Поблагодарив его за честность, Беренгария спросила:

– А мой супруг передал с тобой письмо для меня?

Гийом открыл было рот, потом закрыл снова. Он понимал, что самый безопасный путь – просто сказать правду, но не мог себя заставить, потому как карие глаза молодой королевы были добрыми и доверчивыми, как у ягнёнка.

– Разумеется, мадам. И предлинное к тому же. Он начертал его собственной рукой, не призывая писца, ведь оно предназначалось только для тебя. Но... Надеюсь, ты сможешь простить меня... У меня его больше нет. При переправе через реку с нами произошло несчастье. Брод оказался глубже, чем мы ожидали, и я вымок до нитки. А потом, к своему отчаянию, обнаружил, что промокло и письмо государя, причём чернила растеклись так, что буквы невозможно стало прочитать. Я так раскаиваюсь в своей неловкости!

Хорошее воспитание Беренгарии взяло верх над разочарованием, и она заверила рыцаря, что ему не стоит себя упрекать. Вскоре, заявив, что хочет помолиться о скорейшем выздоровлении супруга и о победе над кипрским императором, молодая женщина удалилась. Гийом проводил её до двери, после чего вернулся и галантнейшим образом склонился над ручкой Джоанны.

Но когда взгляды их встретились, Джоанна тихо, чтобы фрейлины на другом конце комнаты не услышали, промолвила:

– Ты благородный лжец.

– О чём ты, госпожа?

– Я здесь достаточно долго, чтобы узнать кое-что о Кипре. Известно ли тебе о том, что тут нет судоходных рек? И что хотя в сезон дождей они превращаются в бурные потоки, за летние месяцы высыхают до самого дна? Поэтому все реки, которые ты мог встретить на пути между Никосией и Лимасолом слишком мелкие, чтобы даже змею утопить.

Гийом растерянно молчал, не зная, что сказать. Поэтому облегчённо вздохнул, когда королева улыбнулась.

– Более того, я знаю своего братца, знаю, что во время военной кампании он ни о чём другом не способен думать. Мне хотелось бы, чтобы он вспоминал иногда про юную супругу, но, по совести сказать, Ричард – полководец, а не придворный поэт.

Гийом, обрадованный, что она всё поняла, улыбнулся в ответ.

– Благодарю, что ты не рассердилась на меня за ложь, миледи. – Рыцарь замялся на секунду. – Как полагаешь, она мне поверила?

– Не знаю, – призналась Джоанна. – Надеюсь, что да.

По возращении в Никосию Гийом с радостью узнал, что король быстро идёт на поправку, и был польщён, когда Ричард прервал военный совет ради того, чтобы расспросить его о поездке в Лимасол.

– Слава богу! – искренне воскликнул король, когда Гийом сообщил, что сумел убедить женщин, что необходимости ехать и ухаживать за больным нет.

Ричард принял письма от жены и сестры и сунул за пояс, чтобы почитать на досуге, и уже отворачивался, когда де Пре попросил уделить ему ещё минуту. Рыцарь побаивался рассказывать про расплывшиеся в реке буквы, но он решил, что будет куда хуже, если король по неведению угодит в засаду и будет захвачен врасплох своей супругой, поэтому начал излагать, запинаясь, свою историю, опасаясь заметить признаки анжуйского гнева. Но, к своему удивлению, прочёл на липе Ричарда то, чего никогда не видел прежде, – вину.

– Кровь Христова, – пробормотал король. – Я ведь даже не подумал... Сумел ты объяснить ей?

– Ну... я не стал пытаться, милорд. Я... я соврал.

Видя, как брови Ричарда ползут на лоб, Гийом возносил про себя молитву, чтобы его поступок оказался не из числа тех, которые король никогда не простит. Но когда неуклюжая исповедь была окончена, на челе короля читались веселье и – о радость! – одобрение.

– Ты быстро сообразил, Гийом. Подчас добросердечная ложь лучше, чем жестокая правда. Моя королева ещё так мало знает о войне и требованиях, которые та налагает. Но ей предстоит научиться.

Как раз когда де Пре подумал, что про него забыли, король улыбнулся и сказал:

– Идём. Мы заслушиваем последние донесения разведчиков.

Последовав за Ричардом в палаты, Гийом ощутил приступ гордости при виде собравшихся вокруг устланного картами стола людей, потому то были мужи знатные и высокопоставленные: Андре де Шовиньи, граф Лестерский, Жоффруа де Лузиньян, Балдуин де Бетюн, Вильгельм де Форс, а также племянник короля Жофре Першский. Подумав, что для простого норманнского рыцаря это все птицы высокого полёта, де Пре с интересом придвинулся к столу. Король поманил его ближе.

– Вот Дедамур, господствующий над дорогой между Киренией и Никосией, – сказал он. – Но теперь, когда Кирения наша, он долго не продержится.

– Кирения пала? – Гийом был приятно удивлён, потому как местные жители настойчиво уверяли, что крепость неприступна.

Ричард кивнул:

– Два дня спустя после того, как ты уехал в Лимасол, замок сдался Ги де Лузиньяну.

Гийом присвистнул. Его мнение о Ги быстро менялось в лучшую сторону. Раз человек способен с лёгкостью овладеть такой твердыней, как Кирения, он является более способным военачальником, чем принято думать.

– Мне без конца толковали, что замок способен продержаться до Судного дня!

– Может, и способен был – окажи нам гарнизон хоть какое-то сопротивление. Подозреваю, крепость упала Ги в руки словно переспелый персик. Как ещё объяснить столь быстрый успех?

Гийома удивила не столько критическая оценка полководческих дарований Ги, сколько её источник. Она исходила не от кого иного, как от Жоффруа. Короля подобный сарказм не удивил, потому как особой приязни между королём и его братьями никогда не наблюдалось. А вот в семье Гийома братья росли как горошины в стручке, и ему не удалось сдержать проблеска симпатии к Ги.

– Значит, мы захватили казну Исаака?

Ричард подтвердил догадку спокойной самодовольной улыбкой.

– А ещё, хоть, может, это и не так болезненно для Исаака, у нас в руках его жена и дочь. Если так пойдёт и дальше, из кипрской земли у Комнина может остаться лишь клочок, которого хватит, чтобы выкопать могилу.

Взяв Кирению, Ги осадил близлежащий замок Дедамур, но успеха пока не достиг. Ричарда это не удивило, потому как речь шла об одной из самых мощных горных крепостей, какие ему доводилось видеть: северный, западный и южный фасы представляли собой отвесные скалистые утёсы, подходы с востока преграждали три обнесённых стенами двора, ещё выше которых примостились две башни. Посоветовавшись с капитанами Ги, Ричард оставил часть своих воинов в помощь осаждающим. сам же отправился в расположенную в нескольких милях Кирению.

С первого взгляда на прибрежную твердыню Исаака Ричард уверился в том, что Ги никогда не овладел бы ею, не сложи павший духом гарнизон оружие. Расположенный между двумя бухточками, замок напомнил ему английские крепости-раковины: высокие стены защищали просторный внутренний двор мощными угловыми башнями, барбаканом[17]17
  Вынесенная за периметр стен башня, охраняющая подход к воротам.


[Закрыть] и двухъярусной надвратной башней. Король был обрадован, что над самой высокой башней развивается его штандарт со львом, а не с золотыми крестами королевства Иерусалимского – дипломатический жест, которого он от Ги не ожидал.

Лузиньян встретил гостей, едва те вынырнули из барбакана, после чего проводил их в главный зал, примостившийся вдоль западной стены, хвастаясь по пути своими успехами с почти детским восторгом. Но Ричард был готов простить его, потому как вне зависимости от способа взятие Кирении нанесло Комнину смертельный удар – как сможет Исаак продолжать войну, когда его казна в руках противника?

Не теряя времени, Ги перешёл к рассказу о богатстве сундуков Кирении, и только под конец обмолвился, что жену Исаака, его дочь и их фрейлин содержат в юг-западной башне, где они размещаются с удобством, но под надёжной охраной. Исаак намеревался, в случае если создастся угроза падения замка, переправить семью на континент в Киликию, но подобно большинству планов императора в этом мае, этот рухнул по причине прибытия галер Ричарда, которые запечатали гавань, сделав бегство невозможным. Король не собирался встречаться с пленницами, ибо, как многие мужчины, не чувствовал себя уютно в обществе истеричных женщин. Какая жалость, подумалось ему, что рядом нет Джоанны и Беренгарии, которые могли бы заверить бедняжек, что тем ничто не грозит.

Вино подали в серебряных, инкрустированных драгоценными камнями кубках. Само вино оказалось превосходным, лишний раз подтвердив репутацию кипрских виноградников. Насладившись его вкусом, Ричард спросил, не известно ли Софии чего-нибудь о местонахождении мужа. Ги, явно удивлённый вопросом, напомнил английскому королю, что при его войске нет переводчика с греческого. Теперь удивился Ричард.

– А почему ты не попробовал поговорить с ней по-французски?

Помимо прочих недостатков, Господь наградил Ги выразительным лицом, читать по которому с лёгкостью могли как друзья, так и враги. Теперь на нём отразилось явное замешательство.

– А с какой стати ей говорить по-французски? Она ведь армянская княжна.

Ричард начал понимать, чем объясняется пренебрежение, высказываемое Жоффруа де Лузиньяном по отношению к младшему брату.

– Ничего подобного, Ги. Это первая жена Исаака была армянской княжной. Нынешняя же приходится незаконной дочерью сицилийскому королю Вильгельму I, поэтому мы вполне можем предположить, что она владеет французским не хуже нас с тобой.

Лузиньяна довод не убедил, и он продолжал спорить, что во время сдачи Кирении она говорила только по-гречески, но тут женщин ввели в зал. Ричард встал и поспешил им навстречу, удивляясь, как мог Ги принять их за родных мать и дочь. София была низенькой, смуглой и полной, тогда как её падчерица, хоть ей и исполнилось всего тринадцать, уже переросла мачеху и была стройной и гибкой, с ниспадающими до бёдер русыми косами. Пленницы изумили короля, присев в глубоком поклоне, и он торопливо подал Софии руку. Девушке он помощи не предложил, подумав, что той не захочется прикасаться к обидчику отца.

Когда Ричард почтительно обратился к Софии по титулу, та кивнула, потом указала на падчерицу.

– Это Анна, – сказала она, а когда Ги возмутился, почему пленница не дала им знать, что знает французский, огорошила его сухим ответом: – А ты не спрашивал.

– Как понимаю, императрица предпочла оценить обстановку, прежде чем двинуть войска в бой, – заметил Ричард.

Собеседница бросила на него взгляд с искоркой веселья, подсказавший ему, что пленницу, способную с таким юмором сносить удары судьбы с таким самообладанием, не стоит недооценивать. Усадив их в кресла с высокой спинкой, Ричард посмотрел на девочку. По трезвой оценке, спокойствие Софии не так уж поражало: она знает о приезде Джоанны и понимает, что под защитой вдовы брата ей ничто не угрожает. А вот почти сверхъестественное спокойствие Анны не только радовало, но и озадачивало его – он не ожидал встретить такое самообладание в особе столь юной.

– Мадам, твоя падчерица владеет французским?

– Ну, я научила её паре ругательств. Да, она говорит немного, но недостаточно, чтобы уловить нашу беседу.

– Есть у неё какие-то вопросы ко мне?

После быстрого обмена репликами по-гречески, София отрицательно покачала головой, и король в очередной раз поразился загадке, которую представляла собой Анна Комнин.

– Для столь юных лет она выказывает удивительную стойкость.

София бросила на Анну нежный взгляд, много рассказавший ему об отношениях между женщинами.

– Нужда научила её бороться с трудностями, потому как жизнь у неё была нелёгкой. В первые годы жизни Анны её отец был пленником у армян, мать же умерла, когда девочке исполнилось всего шесть. Потом Исаак обратился к князю Антиохийскому и сумел убедить греческого императора внести часть выкупа. Когда Комнин не уплатил остаток, Анна и её брат два года пробыли заложниками в Антиохии. Наконец им разрешили уехать к отцу на Кипр, но мальчик заболел и вскоре умер. Поэтому Анна с младых ногтей усвоила, как переменчива бывает фортуна.

София отпила глоток вина.

– Смею тебя уверить, мы наслышаны зловещих историй о преступлениях Исаака, – продолжила она. – Большинство из них правдивы, но не все. Он не отравил первую жену, как убеждены в Армении, и уж точно не убивал сына в приступе ярости, как утверждают иные.

– Мне передавали, что, когда один из знатных советников дал императору совет заключить со мной мир, тот приказал отрезать ему нос, – сказал Ричард, любопытствуя, станет ли она и на этот раз защищать мужа.

София даже бровью не повела.

– Что ж, звучит весьма похоже на Исаака.

Подошёл замковый слуга с подносом засахаренных фруктов. Императрица взяла угощение с таким видом, будто её совершенно не смущает факт, что за какие-то несколько дней она обратилась из госпожи Кирении в пленницу своей собственной опочивальни.

– Могу я спросить, как собираешься ты поступить с Анной после победы над Исааком?

– Ну, мне не кажется мудрым оставлять её на Кипре, где столь многие ненавидят её отца. Поэтому я собираюсь препоручить её заботам жены и сестры. Они позаботятся о ней, познакомят с нашими обычаями, и уверяю тебя, отнесутся к ней с исключительной приязнью. Но как ты, госпожа София? Желаешь ли сопровождать Анну в Утремер? Или предпочтёшь вернуться на родину? Если так, я могу организовать корабль до Сицилии.

– Спасибо за то, что даёшь мне выбор. Я предпочту остаться с Анной.

Императрица потягивала вино, будто присутствовала на обычном приёме, а когда Ричард поинтересовался, не известно ли ей о местонахождении Исаака, не колеблясь ответила, что у него осталось единственное логово – замок в Кантаре. Пока она сообщала Анне, что им предстоит отправиться с королевами английской и сицилийской в Утремер, Ги решился озвучить своё растущее неодобрение.

– Как можно доверять её словам? – негромко спросил он. – Похоже, она и Исааку оказалась не слишком предана.

Ги задело, что его опасения не приняли всерьёз: Ричард и Андре посмотрели на него так, будто он заговорил вдруг на непонятном языке, а Жоффруа подчёркнуто тяжело вздохнул.

Снова повернувшись к ним, София испытующе поглядела на мужчин:

– Что такое? У вас появились ко мне другие вопросы?

Ричард мотнул головой, поражённый её наблюдательностью. Впрочем, иначе ей едва ли удалось пережить шесть лет брака с таким человеком, как Исаак Комнин.

– Есть ещё кое-что, что вам следует знать, – сказала императрица. – Со сдачей Кирении вы выиграли войну. Понимаете, на душе у Исаака много грехов, а на руках много крови. Однако есть у него одно положительное качество – он искренне любит свою дочь.

Скажи это кто другой, Ричард бы расхохотался. Но он чувствовал, что София, после всего что пришлось ей испытать, заслуживает уважения. С его языка уже готов был сорваться скептический ответ, когда в голове у него мелькнула неприятная мысль. Помимо множества иных вин, Исаака клеймили развратителем девственниц. Взгляд Ричарда метнулся к Анне, такой юной и такой привлекательной. Обернувшись, он заметил, что Андре, Жоффруа и даже Ги разделяют с ним внезапное подозрение.

София тоже это заметила, и её тёмные глаза блеснули.

– Нет, – бросила императрица. – При всех своих грехах, в этом Исаак не повинен. Анна – его кровь, единственный чистый уголок его души. Он никогда не обошёлся бы с ней так. Да и я не допустила бы.

– И как бы ты ему помешала? – хмыкнул Ги.

– Перерезала глотку во сне, – отрезала она, и Лузиньян недоверчиво рассмеялся.

Но Ричард не присоединился к нему. Он не сомневался, то София поступила бы именно так, как говорит, и ощутил симпатию к этой проницательной, прямолинейной женщине, разумно посвятившей себя падчерице, а не мужу, который её преданности не заслуживал.

– Если ты и права, госпожа, это означает, что Исаака расстроит пленение дочери. Почему нам следует об этом знать?

– Потому что муж судит других по себе. Он придёт в ужас, потому как сочтёт, что вы обойдётесь с Анной так, как он сам обошёлся бы с дочерью врага. Вы вполне можете сыграть на его страхе.

На этот раз никто из присутствующих мужчин не смог скрыть недоверия. Они старательно избегали глядеть друг другу в глаза и уж тем более посмеяться над нелепым предположением, будто человек вроде Исаака способен пожертвовать своей драгоценной шкурой ради кого-либо на свете. Ричард предпочёл сменить тему, сообщив Софии, что её сводная сестра Мариам находится вместе с Джоанной в Лимасоле. Императрица явно обрадовалась, заметив, что Мариам, как ей стоило догадаться, не смогла бы устоять перед таким приключением. Время от времени она бросала взгляды на Анну и подбадривающе улыбалась. Та неизменно улыбалась в ответ, но никто из мужчин не брался предположить, о чём на самом деле думают сейчас их собеседницы.

Дедамур вскоре сдался, его гарнизон не горел желанием умирать в уже проигранной войне. Ричард брал в осаду Буффавенто, одной из самых труднодоступных горных крепостей Исаака, когда под флагом переговоров прибыл посол. К крайнему удивлению всех, за исключением Софии, император изъявил готовность сдаться на милость английского короля при условии, что тот даст гарантии безопасности его дочери. Комнин просил лишь о том, чтобы его монарший титул уважили и не заковывали в железо как простого преступника.

В бывшем императорском замке Дедамур на капитуляцию Исаака собралась поглазеть огромная толпа. По сравнению с прежним его появлением трудно было вообразить контраст более драматический. Император ехал в окружении жидкого кружка сторонников, был облачён в траурные цвета, волосы и борода спутаны, на пальцах нет дорогих перстней, голова непокрыта. Спешившись, он преклонил колено перед Ричардом и заговорил хриплым голосом, не поднимая глаз всё время, пока толмач переводил просьбу о милосердии.

Киприоты разразились проклятиями и воплями, когда Ричард позволил Исааку подняться вместо того, чтобы заставить ползать в пыли, как он того заслуживал. Угрозы летели вслед Исааку, которого под конвоем английских воинов повели в замок. Этот яростный вердикт ненавистному правлению Комнина навёл Ричарда на мысль, что на самом деле Исаак мог сдаться, потому как представлял свою судьбу в том случае, если бы оказался в плену у собственных подданных.

Однако циничная догадка не подтвердилась. Едва делегация вошла в большой зал, Ричард дал Исааку знак сесть рядом с ним на помосте, после чего привели Анну, дабы показать, что ей не причинили вреда. Император поразил всех присутствующих, ударившись при виде дочери в слёзы. Он вскочил и поспешил к ней, обнял Анну с такой радостью и таким облегчением, что у свидетелей не осталось больше сомнений в искренней привязанности тирана к своему чаду.

Обменявшись с Андре озадаченным взглядом, Ричард пожал плечами.

– Насколько известно, даже волки заботятся о своих детёнышах, – сказал он.

Андре кивнул, так как эти слова ничуть не хуже прочих могли послужить объяснением к неожиданному и маловероятному финалу их кипрской кампании.