Текст книги "Львиное Сердце. Дорога на Утремер"

Автор книги: Шэрон Кей Пенман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Приезд Моргана стал единственным проблеском света за этот очень тёмный день. Забыв про монастырский устав, королева велела препроводить валлийца в свои личные покои и приветствовала его с таким радушием, что он даже смутился, потому как робел перед прекрасной кузиной, с которой познакомился меньше недели назад. Рассудок подсказывал Джоанне, что Морган привёз не те вести, какие ей хотелось бы услышать. Он не мог отрицать, что Мессина захвачена войском Ричарда. Но она надеялась, что он сможет дать разразившемуся кровопролитию объяснение, которое позволит ей примириться с неизбежным и сгладить раздирающие её противоречия.

Моргану и в голову не приходило, что Джоанна может рассматривать падение Мессины с точки зрения, отличной от его собственной, то есть как победу. Ещё сказывалось опьянение битвой, голова молодого человека кружилась от тёплого приёма и от пары фляг мессинского вина со специями. Вид Джоанны напомнил ему о подвигах, совершённых сегодня её братом, и валлиец принялся с восторгом докладывать о битве, превознося отвагу англичан и лёгкость, с которой им удалось овладеть городом.

– План твоего брата был великолепен, миледи. Я не встречал полководцев, равных ему. Он сам ведёт воинов, всегда находится в гуще сражения. – Морган хотел было сказать, что при атаке погибло более двух десятков придворных рыцарей, но передумал. – Король совершенно не знает страха, и я понял теперь, почему его люди готовы следовать за ним хоть в ад. Готов и я, поскольку государь исполняет Божью волю, намереваясь освободить Иерусалим от неверных.

– Ты веришь в это, Морган? Правда? – Слушая его заверения, Джоанна осознала, что черпает утешение в том, что нет ничего важнее отвоевания Святой земли. – Если Ричард исполняет Божью волю, то не разумно ли предположить, что мессинцы действовали по наущению дьявола? Много их погибло, кузен?

– Не так уж, – ответил валлиец, едва удержавшись, чтобы не добавить: «как они того заслуживали». Но вовремя спохватился, вспомнив предупреждение Ричарда, что женщин огорчает насилие. – Были и грабежи, конечно, потому как это законное право солдат. Однако король предпринял меры, чтобы они не переросли в резню.

– Рада это слышать. – Королева помолчала немного. – Мой... мой брат отдал приказ, оберегающий честь горожанок? – тихо спросила она.

Морган страшно растерялся, осознав в этот миг, что она привыкла смотреть на Сицилию как на свой родной дом. Ему казалось естественным, что Джоанна сочувствует жёнам и девицам Мессины, потому как страх перед насилием гнездится, видимо, в душе любой женщины, даже такой знатной. Он подумал, не стоит ли солгать, но решил, что королева всё равно не поверит.

– Миледи, солдаты и это рассматривают как своё законное право.

Она ничего не ответила, но рыцарь начал замечать следы её переживании: бледность, тёмные круги под глазами.

– Всё происходило не так жестоко, как могло быть, мадам. – заверил Морган, и Джоанна слабо улыбнулась, подумав, что это едва ли утешило Мессину, однако признавая суровую правду этих слов.

– Было очень любезно с твоей стороны доставить мне вести лично, кузен Морган. Едва ли тебе захочется пересекать пролив после наступления темноты, поэтому я распоряжусь насчёт твоего ночлега.

– Благодарю, госпожа. – Молодой человек бросил взгляд в сторону прислужниц Джоанны, которые удалились на другой конец палаты, чтобы не мешать разговору. Женщины, которую ему хотелось видеть, среди них не было. – Я питал надежду засвидетельствовать почтение леди Мариам.

Королева удивлённо посмотрела на него, потом улыбнулась, впервые за день.

– Мариам упоминала, что встретила в аббатстве одного из рыцарей Ричарда, «самоуверенного пройдоху с медоточивым языком», по её словам, «и с большим интересом к арабскому». Так это был ты, кузен?

Морган ухмыльнулся, обрадованный тем, что Мариам говорила о нём с Джоанной – это явно хороший знак.

– Как думаешь, можно ли с ней повидаться?

Когда Джоанна заколебалась, уверенность валлийца несколько поумерилась.

– Лучше было бы выбрать иной час, Морган. Этот день был нелёгким для неё.

Молодой человек был разочарован, но понимал, что Мариам наверняка переживает из-за падения Мессины, поскольку в жилах её течёт кровь сицилийских королей. Распрощавшись с Джоанной, он последовал за провожатым в гостевой зал приората. Ричард разместил в Баньяре большой отряд рыцарей с наказом оберегать сестру, поэтому в зале было полно народа. Прознав, что Морган принимал участие во взятии города, воины засыпали его вопросами, и он с радостью удовлетворил их любопытство. К ночи мужчины раскатали одеяла и стали укладываться. Нервы Моргана всё ещё звенели, как натянутая струна, и он понимал, что сон придёт не скоро. Обзаведшись флягой, валлиец осторожно пробрался между распростёртых тел и выскользнул через боковую дверь.

Ночь выдалась тёплой, небо было уткано крошечными огоньками. В этот октябрьский вечер родной Уэльс казался ему таким же далёким, как эти мерцающие звёзды. Как приятно было вдыхать воздух, не напитанный кисловатым запахом крови или смрадом выпущенных кишок. Стоит разыскать приоратскую церковь и вознести молитву за души тех, кто погиб сегодня. Джоанны ради он замолвит словечко и о павших мессинцах.

В церкви царил аромат ладана, было темно и тихо. Морган опустился на колени перед алтарём и ощутил, как на душу его опускается покой, а в сердце нисходит мир Божий. Помолившись за тех, кто умер в этот октябрьский четверг, молодой человек помянул покойных своих сеньоров, Жоффруа и Генриха. Ему хотелось думать, что они не станут осуждать его за то, что теперь он принёс клятву верности Ричарду. Рыцарь поднялся с некоторым трудом, потому как тело ныло после битвы: мускулы затекли, плечо отзывалось болью на малейшее движение. Кожа на нём уже приобрела цвет спелой сливы, а кровоподтёк распространился, казалось, до самой кости. Но всё не так плохо, ведь удар мог оказаться смертельным. Бог даст, ему суждено дожить до библейских три по двадцать и десять.

Если нет, то лучше умереть под степами Иерусалима, чем на пыльных улицах Мессины.

Морган собрался уже уходить, как внимание его привлёк проблеск света. Окна были застеклены – ещё одно свидетельство достатка Сицилии, и он заметил слабое сияние в саду. Рыцарь стал вглядываться через матовое стекло, потом улыбнулся, так как различил сидящую на скамье в углублении женщину. Рядом с ней стоял фонарь, а у ног лежала знакомая рыжая собака.

Заслышав звук шагов по дорожке, женщина подняла голову, на лице её пробежала тень узнавания, сменившаяся хмурой гримасой.

– Леди Мариам, прости, что нарушаю твой покой, – заговорил Морган, опередив её. – Я был в церкви, молился за тех, кто погиб сегодня.

Она не ответила, и он подошёл ближе, приятно удивлённый тем, что Ахмер с ленивой приветливостью завилял хвостом.

– Я приехал рассказать королеве о схватке в Мессине, – продолжил молодой человек. – Могу и тебе рассказать, если желаешь.

На ней в этот вечер не было вуали, но серебряные браслеты и блестящее шёлковое платье по-прежнему придавали ей экзотический облик. Рыцарь находился достаточно близко, чтобы ощущать лёгкий аромат сандалового дерева, видеть сплетённые на коленях тонкие пальцы с покрашенными хной, на сарацинский манер, ногтями. Но в золотистых очах погас свет, и Морган понял, что сегодня эта дама не расположена к игривым беседам или флирту.

– С чего ты взял, что я хочу об этом слышать?

В её голосе угадывался вызов, но его это всё равно обнадёжило – по крайней мере, она не велела ему убираться прочь.

– Мессина – сицилийский город, – начал он, осторожно подбирая слова. – А ты – дочь короля Сицилии. Если кровопролитие угнетает леди Джоанну, то тебя оно должно печалить ещё сильнее.

– На самом деле это не так, – холодно ответила Мариам, чем сильно удивила собеседника. – Мне нет дела до Мессины. Хочешь знать почему? Потому что это не Палермо.

– Не уверен, что понимаю.

– Да и как тебе понять? – Подобрав под юбками ноги, сарацинка свернулась на скамье подобно гибкой, грациозной кошке, однако напряжённость тела противоречила расслабленности позы.

– Жители Мессины – греки. Насколько мне известно, вы их прозвали грифонами, – продолжила она. – Ваши люди не доверяют им, потому как они подчиняются патриарху константинопольскому, а не папе римскому. Но меня смущают не религиозные различия, а их ненависть к сарацинской крови. Помимо тех, кто находится на службе у короля, редко кто из сарацин отваживается поселиться в Мессине. Мессинцы пожали то, что посеяли, и мне их не жаль.

Моргану подумалось, что на знакомство со всеми подводными течениями и раздорами в этой странной земле под названием Сицилия может уйти целая жизнь.

– Меня не огорчили твои слова, миледи. Я опасался, что ты видишь в нас «длиннохвостых англичан», которые притесняют невинных горожан Мессины, и поверишь моему утверждению о том, что мы были вынуждены овладеть городом.

Он опустился перед скамьёй на колено, вроде как погладить Ахмера, и пристально посмотрел даме в глаза.

– Но совершенно очевидно, что сегодня вечером ты сильно озабочена, – продолжил валлиец. – Если не кровопролитие в Мессине, то что тогда гнетёт тебя? Понимаю, с моей стороны бесцеремонно задавать такой вопрос. Я обнаружил, однако, что иногда проще бывает открыться перед чужаком. Этим объясняется такое множество хмельных исповедей в тавернах и пивных.

Она наклонила голову, но недостаточно проворно. Заметив мимолётную улыбку, молодой человек ощутил волну радости, согревающую словно глоток вина.

– Прими моё предложение, госпожа Мариам. Я умею внимательно слушать и для длиннохвостого англичанина на удивление восприимчив. Хотя должен заметить, что называть валлийца англичанином – смертельное оскорбление.

Собеседница искоса глянула на него:

– Не припоминаю, чтобы я называла тебе своё имя. Откуда ты его узнал?

– Я не только был сражён твоими чарами, но и проявил сноровку, – с усмешкой ответил рыцарь. – Подружился кое с кем из слуг аббатства, расспросил насчёт красивой дамы с янтарного цвета глазами, принадлежащей скорее всего ко двору королевы. Они тут же смекнули, о ком речь, и сообщили, что моё сердце похитила сестра короля Вильгельма.

Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Тогда они поведали тебе, что мать моя была сарацинка?

Ему хотелось пошутить насчёт того, что на это делались намёки, но он вовремя осёкся, поняв значимость вопроса.

– Да, – только и проронил молодой человек.

Он заметил, что сделал правильный выбор, но заметил и её нерешительность.

– Нет, – отозвалась Мариам после долгой паузы. – Тебе не понять, что значит раздвоенная преданность, шёпот крови.

– Разве ты не слышала, кариад, что я представился валлийцем? Кто лучше сможет тебя понять, как не валлиец на службе у английского короля?

Взгляд молодой женщины стал испытующим.

– И что ты станешь делать, если твой английский король вторгнется в Уэльс?

– Если речь пойдёт о Гвинеде, то верность семье и родине возобладают во мне над преданностью королю. Если государь нападёт на Южный Уэльс, то всё будет зависеть от справедливости его действий, от того, сочту ли я, что он прав.

– Твой ответ быстр, – заметила она. – Так быстр, что мне сдаётся, ты немало размышлял об этом.

– Верно, – согласился Морган. – Потому как между валлийцами и англичанами любви нет. Да и Ричард англичанином себя не считает. Ему нравится править ими, но себя он рассматривает как истинного сына Аквитании. Как видишь, моя госпожа, наши привязанности столь же запутанны, как ваши, сицилийские.

Пытаясь подняться, рыцарь обнаружил, что вынужден опереться рукой о скамью.

– Господи Иисусе, за этот день на улицах Мессины я постарел лет на десять! Итак, раз теперь ты знаешь, как я мирюсь со своими душевными тяготами, почему бы не обсудить твои?

На лице Мариам не отразилось ничего, но её сложенные на коленях ладони стали то сжиматься, то разжиматься. Морган не торопил её и был вознаграждён за терпение.

– Ричард хочет, чтобы Джоанна сопровождала его в Утремер, а она просит меня поехать с ней, – заговорила наконец молодая женщина.

– Позволишь? – спросил он, указав на скамью.

Повинуясь кивку, рыцарь сел рядом и испустил вздох, объяснявшийся скорее ноющими мускулами, чем близостью желанного женского тела.

– Мы, валлийцы, народ очень просвещённый, – сказал Морган. – У нас детям, рождённым вне брака, дозволяется наследовать имущество, при условии, что отец признает их. Осмелюсь предположить, что Сицилия в этом отношении настолько же отстала, как Англия и Франция, но поскольку ты дочь короля, то, видимо, нужды не испытываешь. Поэтому от милостей королевы ты не зависишь и вполне можешь остаться в Палермо и жить в своё удовольствие.

Расценив молчание как знак согласия, рыцарь осторожно устроился поудобнее, потом продолжил:

– Те самые осведомлённые служки из аббатства сообщили, что ты находишься при леди Джоанне со дня её приезда на Сицилию, поэтому между вами наверняка существует тесная привязанность. Тогда почему ты колеблешься? Могу предположить только две причины. Многие женщины устрашились бы трудностей и опасностей такого путешествия, но не ты, леди Мариам. Остаётся лишь «шёпот крови». Ты ощущаешь родство с сарацинами Сицилии и боишься, что можешь почувствовать родство и к сарацинам Сирии.

Она изумлённо уставилась на него.

– Ты не знаешь меня. Как ты сам сказал, мы чужие. Откуда же такие догадки.

– Мы, валлийцы, ясновидящие.

– Вероятно. Твоё имя, наверное, Мерлин?

– Ага, выходит, леди Джоанна посвятила тебя в легенды о короле Артуре, который, кстати, был валлийцем. – С трудом поднявшись, он взял её ладонь и поцеловал крашенные хной пальцы. – Попроси королеву рассказать про её кузена из Уэльса. Доброй ночи, госпожа, и да хранит тебя Бог.

– Постой, я ведь ещё не разрешила свои «душевные тяготы»!

– Нет. разрешила. Ты просто задаёшь себе неправильный вопрос.

Мариам не могла понять, возмущена она или заинтригована. Потом решила, что и то и другое сразу.

– Скажи хотя бы, что означает слово «кариад»?

– Можешь смело предположить, госпожа, что это не одно из валлийских ругательств.

Хотя молодой человек уже скрылся в тени, Мариам уловила в его голосе весёлую нотку и сама не смогла удержаться от улыбки. Когда он ушёл, сарацинка встала и медленно пошла по садовой дорожке. Ахмер преданно семенил следом. Каков же тогда правильный вопрос? Она выросла при королевском дворе, но «Мерлин» прав – в ней всегда теплилось чувство принадлежности к народу матери, к «сарацинам Сицилии». И хотя большинство из них исповедовало ислам, а Мариам была христианкой, «шёпот крови» отчётливо слышался ей. Точно так как «Мерлин» слышит голос своего... Гвинеда, так вроде. А как выразился он об остальном Уэльсе? Ах, да: тут преданность будет зависеть от справедливости действий короля.

Фрейлина остановилась вдруг резко, наклонилась и обняла собаку.

– Он был прав, Ахмер. Я задавала неправильный вопрос. Считаю ли я, что Иерусалим должен быть отобран у сирийских сарацин? Да, считаю. – Стиснув озадаченного пса, Мариам рассмеялась – таким сильным было её облегчение. – Ещё как считаю!

Архиепископ Монреале не брался предположить, какой приём ожидает его в Катании. Он знал, что они с канцлером Маттео в последние дни не в фаворе у короля, потому как осмеливаются говорить ему то, о чём он не хочет слышать. О том, что союз с англичанами выгоднее для Сицилии, чем союз с французами. Теперь, когда английский король дерзнул захватить второй по величине город государства, чьи голоса захочет слышать Танкред: тех, кто призывает к мщению или ратующих за осторожность и умеренность?

По пути к королю архиепископа перехватил канцлер.

– Насколько понимаю, мы сюда не молиться идём? – сухо поинтересовался прелат, следуя за Маттео в часовню.

Тот усмехнулся.

– Принимая во внимание грешное прошлое, молитва мне не помешает. Однако я просто собирался переговорить с тобой до встречи с королём. Жордан Лапен и адмирал прибыли первыми, и как следует ожидать, буквально кипели от гнева. Не только город пал буквально у них на глазах, но даже их лошади стали добычей англичан. Вполне объяснимо, они всей душой за войну. Так же как шурин Танкреда и большинство членов совета. Особенно после того, как стало известно о последнем предложении французского короля.

– Что за предложение?

– Можно подумать, что Мессина – французское владение, так велика была ярость Филиппа. Отчасти это объясняется уязвлённой гордостью. Мессинцы обратились к королю за защитой, а ему пришлось стоять и смотреть, как Ричард захватывает город, причём так быстро, что священник и заутреню не успел бы прочесть. Но по большей части им движет исключительно ненависть. Будь я игроком, побился бы об заклад, что англичане с французами вцепятся друг другу в глотку задолго до того как доберутся до Святой земли.

– Предложение, Маттео, – напомнил архиепископ. – Что за предложение?

– Филипп послал к Танкреду герцога Бургундского с идеей вступить в союз против Ричарда и пообещал участие французских войск в нападении на англичан.

У прелата отвисла челюсть.

– И что сказал на это король?

– У него нет согласия между головой и сердцем. Танкред знает, что истинный наш враг – Генрих Гогенштауфен, но дерзость Ричарда ему нелегко проглотить. Я ещё надеюсь убедить его в том, что Ричард способен стать союзником более ценным, чем Филипп. Однако опасаюсь, что предложение Филиппа перевесит чашу весов в пользу войны с англичанами.

– Полагаю, лучше нам будет немедленно повстречаться с королём, – заметил архиепископ. – Потому как у меня есть о Филиппе сведения, которые Танкреду не помешает услышать.

Танкред выглядел измождённым, осунувшееся лицо и покрасневшие глаза свидетельствовали о беспокойных днях и бессонных ночах.

– Присаживайся, милорд архиепископ, – устало проронил он. – Только не трать понапрасну силы, убеждая меня в том, что враждебность английского короля к Гогенштауфенам важнее возмутительного захвата им Мессины. От канцлера подобных доводов я наслушался в избытке.

– Монсеньор, тебе прекрасно известно, что английский монарх не в ладах с императором Священной Римской империи, поэтому я не стану напоминать тебе об этом. Давай поговорим лучше о французском короле.

– Маттео сообщил тебе о визите герцога Бургундского? Признаюсь, я был удивлён. Но герцог передал послание, написанное собственной рукой Филиппа, причём явно в ту минуту, когда город ещё штурмовали, поскольку пергамент усыпан кляксами так, как если бы король держал в руке меч, а не перо. Покажи ему письмо, Маттео, пусть почитает сам.

– Сир, у меня нет сомнений в искренности гнева французского государя. А вот его поступки после падения города пробуждают сомнения в искренности сделанного им предложения. Как ни разгневал Филиппа штурм Ричардом Мессины, вид английского флага над городом разгневал его ещё сильнее. Он потребовал вывесить французский штандарт, напомнив про достигнутую в Везеле договорённость делить всю добычу во время кампании поровну.

– Ты уверен? – вскинулся Танкред.

– Уверен, милорд. Как стоило ожидать, Ричард не обрадовался. Мне говорили, что поначалу его подмывало подсказать Филиппу, где именно следует ему вывесить французский штандарт, причём в живых и несколько непристойных выражениях. Но успокоившись, он согласился разместить вместо своих флагов французские, наряду со знамёнами госпитальеров и тамплиеров, передав им город в управление до тех пор, пока не придёт к соглашению с тобой.

Танкред сгорбился в кресле, придворные же обменялись озабоченными взглядами. Едва ли Ричард успокоится, пока Танкред не вернёт вдовью долю Джоанны и завещанное Вильгельмом имущество. Но если это произойдёт, его легче будет склонить к союзу против императора Священной Римской империи, нежели Филиппа. Не будучи глупцом, Танкред понимал это. Но сумеет ли он поставить благо Сицилии выше своей уязвлённой гордости?

Ричард прибыл в Баньяру с дарами: бочонками вина для рыцарей, превосходной гнедой кобылой для сестры и белыми мулами для её фрейлин. А также принёс весть, что теперь, после погребения убитых, взятия из числа горожан заложников в обеспечение послушания в будущем, установления твёрдых цен на хлеб и вино и возврате части награбленного, в Мессине снова воцарился мир. Король пребывал в столь приподнятом настроении, что Джоанна заподозрила – у него есть и иные новости. И оказалась права.

– Прости, что не смог приехать раньше, Джоанна, но в минувшие несколько дней я вёл тайные переговоры с архиепископом Монреальским и сыном канцлера – здоровье старика не позволило ему самому приехать из Катании.

– Нет необходимости извиняться, Ричард. Мне известно, что часов в сутках не хватает для всех дел. Кроме того, Морган очень старательно держит нас в курсе событий в Мессине. И дня не проходит, чтобы он не побывал здесь.

– Да, я заметил, что парень в последнюю неделю проводит большую часть времени в Баньяре. Стоит мне напомнить, ирланда, что вы с ним кузены?

– Мне приятно его общество, и подозреваю, в Моргане есть что-то от повесы, а женщины всегда без ума от таких, – со смехом отозвалась королева. – Но не мои чары влекут его на Фаро. Он очень увлечён Мариам.

Ричард не знал, кто такая Мариам, и не сгорал от любопытства.

– Не хочешь спросить, как продвигаются переговоры с Танкредом?

– Раз вид у тебя, братец, как у кота, слизнувшего сметану, могу предположить, что они развиваются неплохо.

– И даже лучше, девчонка! Мы с Танкредом заключаем мир, и он согласился возместить тебе потерю вдовьей доли. Как тебе понравятся двадцать тысяч унций золотом?

Джоанне они действительно нравились.

– Восхитительно, Ричард! – воскликнула молодая женщина и обняла брата. – А как насчёт наследства Вильгельма?

– Ещё двадцать тысяч унций золота, – ответил король, и в голосе его слышалось самодовольство. – Официально это будет первоначальный взнос за брак его дочери с моим наследником, и он будет уплачен, когда брак состоится. Если это произойдёт, конечно. Такое соглашение устраивает всех: позволяет Танкреду сохранить лицо, мне же даёт деньги, необходимые в Святой земле. Вполне возможно, мне придётся залезть и в твою долю, сестрёнка, если наше пребывание в Утремере затянется. Ты не будешь возражать?

– Разумеется нет, Ричард! Я и последнего медного фоллари не пожалею! – щедро и несколько опрометчиво пообещала она. – Говоришь, намечается свадьба? Дочери Танкреда очень юны, но согласится ли он ждать, пока у тебя родится сын? Ему ведь даже про Беренгарию не известно.

– Нет, Танкред предпочитает заполучить для дочери наследника из плоти и крови. Поэтому пришлось предоставить ему оного.

– Но Джонни ведь уже женат. Ты говорил, что дал ему согласие на брак с наследницей Глостера.

– Дал. Но поскольку им не было пожаловано разрешение – они ведь кузены – я могу предположить, что договорённость можно аннулировать. Но я не собираюсь раскошеливаться перед папой за подобную милость. Ибо, к счастью, у меня имеется другой кандидат, свободный от брачных уз – мой маленький племянник Артур.

– Ричард, Боже правый! – Джоанну возмутила такая легкомысленность в отношении наследования английской короны, ибо брат тасовал наследников так же легко, как пересаживался с одного коня на другого. Но вскоре она осознала причину – брат вовсе не рассчитывает передавать престол ни Джону, ни Артуру. С Божьей помощью, Беренгария подарит ему сына – Джоанна очень надеялась на это. Но что с Джонни? Как он на это посмотрит?

– В своё время я души не чаяла в Джонни, – сказала молодая королева. – Мы были младшими, вместе росли в аббатстве Фонтевро, и вполне естественно, очень сблизились. Понимаю, мы не виделись с тех пор, как мне исполнилось десять, а ему девять, и теперь это взрослый мужчина. Но ты ведь нарёк своим наследником его, а не Артура. Разве не будет брат очень разочарован, узнав о твоём договоре с Танкредом?

– Скорее всего. – Ричард пожал плечами. – Но официально я его своим наследником не провозглашал. Ему стоило предполагать, что рано или поздно я женюсь и обзаведусь собственными сыновьями, и если он не думал об этом, то сам виноват. Я уже отправил в Англию Гуго де Бардольфа. Он отплыл сегодня поутру и при удаче передаст весть моему юстициару Лоншану до того, как Джонни пронюхает о ней. Если ты права и братец не обрадуется ей, Лоншан позаботится, чтобы его недовольство ограничилось простым ворчанием.

Королеве оставалось уповать на это.

– Я рада, что ты пришёл к согласию с Танкредом, Ричард. Как ни любила бы я Констанцию, мне не хотелось бы видеть Генриха правителем Сицилии. Насколько я о нём наслышана, этот человек из тех, кто до могилы не забывает обид. Не знаю, как насчёт Джонни, но в Генрихе ты обрёл врага. Узнав, что Англия официально признала королевский титул Танкреда, Генрих будет в бешенстве. Этим договором ты обращаешь его в непримиримого недруга.

Будем надеяться на это! – со смехом ответил Ричард. И смех этот звучал так беззаботно и уверенно, что Джоанна не могла не присоединиться к нему.

Прознав о согласии Танкреда уплатить Ричарду сорок тысяч унций золота, Филипп пришёл в ярость и потребовал отдать ему половину этой суммы как его долю. Ричард, не в меньшей степени разъярённый подобным требованием, указал на факт, что вдовья доля Джоанны не может рассматриваться как военная добыча. Но французский король стоял на своём, и в итоге Ричард неохотно согласился уступить ему треть, опасаясь того, что в противном случае француз откажется от крестового похода. Уладив этот последний спор, государи решили провести зиму в Мессине, дожидаясь весны с её благоприятными ветрами. Однако Филипп не подозревал, что Ричард ожидает также приезда матери и своей невесты.