Текст книги "Теперь ты меня видишь"

Автор книги: Шэрон Болтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

33

Воскресенье, 9 сентября

В морге при больнице Святого Томаса тихо играла классическая музыка. Помещение было оборудовано по последнему слову техники, но что-то выдавало его вневременную природу: то ли избыток сверкающей стали, то ли аккуратно расставленные по полкам пробирки и мензурки. Несмотря на свое мрачное предназначение, морг странным образом умиротворял. А нам всем не помешало бы немного умиротворения, если учесть, на что мы пришли полюбоваться.

Патологоанатом, некий доктор Майк Кейтс, оторвался от рабочего стола.

– Мне вам пока что сказать особо нечего, – признался он. – Обычно материала все-таки дают побольше.

Помимо Кейтса и его лаборанта, парнишки лет двадцати, не старше, в прозекторской находились четверо полицейских: Дана Таллок, Нил Андерсон, Пит Стеннинг и я. Для нас со Стеннингом (он сознался мне по дороге) это было первое вскрытие. Для Андерсона и Таллок – вряд ли, но нервничали они не меньше нашего. Немудрено. Крохотный кусочек человеческой плоти, лежавший посредине стального стола, имел какой-то даже непристойный вид.

Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на музыке. Не то чтобы я была завзятой меломанкой – классику я вообще практически не слушаю, – но нежная точность этих нот и чистота созвучий оказывали на меня целительное воздействие.

Кейтсу было далеко за сорок. Высокий, грудь колесом, седой и голубоглазый. На левом безымянном пальце, под резиновой перчаткой, темнел пластырь: прикрывал обручальное кольцо.

Подавшись вперед, он подергал верхний угол этого… скажем так, образца.

– Ткань точно человеческая, – сказал он. – Смотрите, вот фаллопиевы трубы. – Он указывал на какие-то серые, с металлическим отливом, горошины. – Это зажимы Филши. До такого уровня еще не эволюционировали даже шимпанзе. Женщину стерилизовали. Еще могу сказать, что ткани довольно свежие.

Пианист сыграл несколько нот, таких чистых и ясных, отделяя каждую долгой паузой.

– Насколько свежие?

– Ну, совсем недавно вырезали. Мы сейчас проверяем наличие бальзамирующих растворов, но, если честно, формалин мы бы сразу унюхали. Ткани только начали разлагаться. По моим оценкам, прошло не более суток. Свежачок, так сказать.

Темп нарастал, музыка становилась все громче, и я представила пальцы пианиста, порхающие по клавишам. Надеюсь, Кейтс больше не будет употреблять слово «свежие» и его производные.

– Что вы можете сказать о женщине, которой… это принадлежало?

– Это была взрослая женщина. Судя по размеру, как минимум один раз была беременна. И беременность продолжалась не менее двадцати четырех недель. – Он отошел от стола и устало потянулся. – Во время беременности матка увеличивается по мере созревания плода, а потом крайне редко сжимается до прежних габаритов. Разве что после климакса. Так что женщина точно не пожилая. А еще – рожавшая.

Он пригласил нас подойти поближе и повернул лампу так, чтобы свет падал прямо на орган.

– Сейчас вы видите перед собой шейку матки, – сказал он, указывая пальцем. – Вот эта дырочка – это внешний зев. Так сказать, лаз для младенца. Видите такой как бы разрезик и легкое искривление?

Это просто лабораторная на уроке биологии, твердила я себе. Я на тех лабораторных держалась молодцом.

– И что это значит? – спросила Таллок.

– До родов зев имеет аккуратную круглую форму. Получается, что женщина точно рожала. Без кесарева.

На шее у Таллок явственно проступили вены, которых я прежде не замечала. И губы она сжала крепче обычного.

– А точнее указать возраст не сможете?

– Давайте ее вскроем. Не возражаете?

Кейтс взял скальпель, как будто подгадав под внезапное оживление в фортепианной пьесе. Два пальца упорно колотили по одним и тем же клавишам. Я отвернулась, когда он делал надрез. Таллок даже не поморщилась.

– Имеются, конечно, фиброзные образования, не без того, но маленькие, от них матка бы не искривилась. Два-три уже затвердели, а это происходит обычно в зрелом возрасте.

Я встретилась взглядом со Стеннингом. Он невесело мне ухмыльнулся.

– Я перед вашим приездом сделал пару надрезов на сосудах, – сказал Кейтс. Он отошел от стола и включил микроскоп. – Подождите секундочку.

Мы подождали. Когда он настроил фокус, экран, к которому от микроскопа тянулись провода, зажегся – и мы увидели непонятный коллаж из розового, черного и желтого.

– Смотрите, – сказал Кейтс, щелкая пальцем по монитору. – Сейчас вы видите сегмент маточной артерии с ранними симптомами атеросклероза – главным образом наблюдается утолщение артериальной стенки. Это естественный ход вещей, хотя курение и неправильное питание могут его ускорить. Стерилизация, по-видимому, тоже была осуществлена достаточно давно. По моим оценкам, этой женщине было от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет.

– А разве не… – начала Таллок, но тут же осеклась. – Нам разве… Она точно мертва?

Андерсон, стоявший рядом со мной, шумно втянул воздух. Мне и в голову не приходило, что эта женщина могла до сих пор… Господи Боже!

– Я не знаю, – ответил патологоанатом. – Гистерэктомия остается одной из самых популярных плановых операций в стране. Но если рядом не было врача, то женщина потеряла очень много крови, пережила нечеловеческую боль и, скорее всего, заработала инфекцию.

Мне с каждой секундой становилось все сложнее убедить себя, что это лишь лабораторная на уроке биологии.

– А может, это и была гистерэктомия? Профессиональная. – Одна Таллок, кажется, не теряла присутствия духа. – Ее провели двадцать четыре часа назад, а потом украли из операционной в качестве… шутки.

Кейтса явно озадачила такая версия случившегося.

– Сейчас даже студенты-медики так не шутят.

– Вы уверены? Потому что если не это, то… Дело совсем плохо.

Кейтс безропотно склонился над столом и через пару секунд снова покачал головой.

– На маточных и овариальных сосудах отсутствуют следы зажимов. К тому же настоящий хирург применил бы диатермию, чтобы контролировать капилляры, особенно вокруг шейки матки. А запекшихся микроожогов нет. Разрез вдоль шейки осуществлен небрежно, дилетантски, можно сказать. И вот этот кусочек ткани, остаток мочеточника, однозначно указывает на большую спешку. – Он снова выпрямился, не выпуская скальпеля из рук. – Это определенно была непрофессиональная операция.

– Но он же все равно должен был знать, что делает, правда? – подал голос Стеннинг. – Я вот, например, не смог бы разрезать женщину и удалить ей матку. – Он посмотрел на всех чуть ли не с вызовом. – Я бы не знал, с чего начать. Я даже не знаю, как она выглядит.

Андерсон кивнул в знак солидарности. Таллок поддержала его слабой улыбкой.

– Да, верно, – ответил Кейтс. – Человек, который это сделал, обладал базовыми познаниями в анатомии. Может, это был даже медработник, но никак не хирург. А может, и мясник, приученный вспарывать туши крупных животных.

Таллок закрыла глаза, и я примерно догадалась, о чем она думает. О Джеке-потрошителе ходили точно такие же слухи. Тогда полицейские тоже предполагали, что он «обладает базовыми познаниями в анатомии». Какое-то время основными подозреваемыми выступали многочисленные работники боен, жившие в районах Уайтчэпел и Спитлфилдс.

– Но если честно, – продолжал Кейтс, – практически всю необходимую информацию сейчас можно получить в Интернете. Я не хочу пускать вас по ложному следу в поисках какого-то полоумного врача, это мог быть человек без образования, попросту прочитавший учебник-другой.

Все промолчали.

– А это правда, что он пытается имитировать Потрошителя?

Таллок уже собиралась ему ответить, когда зазвонил телефон. Она, извинившись, отошла в угол и приняла вызов.

– А что это у вас играет? – спросила я.

Кейтс впервые посмотрел на меня.

– Бетховен, – сказал он. – Одна из его сонат для фортепиано. Если быть точным, «Les Adieux» в исполнении Альфреда Бренделя.

– Бережет симфонии для детектива-суперинтенданта, – на чистом эстуарном [2]2
  Диалект, на котором говорят в юго-восточной Англии и в районах на берегах Темзы и ее устья.


[Закрыть]английском поддразнил его лаборант. – Когда дела совсем плохи, ставит Пятую.

– Всякий раз срабатывает, – кивнул Кейтс.

Таллок настолько громко выдохнула, что мы все услышали. Договорив, она обратилась к патологоанатому:

– Спасибо, Майк. Вы нам очень помогли. – Затем обвела нас всех взглядом, причем глаза ее сияли. – Пора, ребята, возвращаться. Пальчики с Эмминого телефона нашли в картотеке.

Обратно мы ехали со Стеннингом. И первое время оба молчали.

– Какая-то странная оплошность, – наконец сказала я. – Вот так взять и оставить свои отпечатки.

– Полустертые, – напомнил Стеннинг.

Я кивнула.

– Как дела у Джонсов? – спросила я. Мне не хотелось всю дорогу лихорадочно прокручивать в уме улики и имена подозреваемых.

Стеннинг пожал плечами.

– Ну как… Не очень. Младший сын уже вернулся. Должен был идти в университет, но отложил на пару недель. Домработница считает, что они все еще в состоянии шока. Требуют ответов, само собой. Недовольны нашей работой.

– Но семейную версию мы пока не отбросили, верно? – Сигнал светофора сменился на зеленый, и мы тронулись с места. – Надо с ними беседовать, выяснять, что она могла делать в Кеннингтоне.

– Ага. Знаешь, Флинт, по-моему, это дохлый номер. Никаких финансовых мотивов, никаких скелетов в шкафу, у всех близких надежное алиби, а у мужа даже вроде как любовницы не было.

– На пакетике с маткой отпечатков не нашли. Если он так осторожен, откуда им было взяться на телефоне?

– Нельзя же всегда быть начеку. В какой-то момент все они дают слабину – тогда-то их и ловят. Если бы в восемьдесят восьмом существовала дактилоскопия, Потрошителя тоже поймали бы.

Спорить я не стала, хотя сама в это не верила. В Уайтчэпел девятнадцатого века плотность населения была крайне высока. Все на виду. А когда Джек убивал своих жертв, на улицах было, к тому же, полным-полно полиции. Тем не менее ему всякий раз удавалось ускользнуть. Я склонна полагать, что дело тут не в развитии технологий. От современной полиции он тоже с легкостью ушел бы.

34

– Отпечаток на телефоне Эммы Бостон с вероятностью восемьдесят пять процентов принадлежит мужчине по имени Самюэль Купер.

Двадцать человек, собравшихся в диспетчерской, казалось, в унисон задержали дыхание. Все не сводили глаз со старшего эксперта-криминалиста, худощавого седого бородача по фамилии Питерс. Тот нажал кнопку на ноутбуке – и открылось лицо убийцы, которого мы искали. Вытянутое, гладко выбритое, нездорового цвета; крупный нос, русые волосы. И глаза… Что-то явно было не так с его глазами.

– Двадцать семь лет, – сказал Питерс. – По последним данным, проживал в сквоте неподалеку от Тоттенхем Корт-роуд.

Я подалась вперед, чтобы лучше его рассмотреть. Зрачки у Купера были в форме эллипсов, как у змеи.

– С вероятностью восемьдесят пять процентов, говорите? – недоверчиво переспросила Таллок.

– Точнее, боюсь, не определить – отпечаток же смазан. Смотрите.

Питерс нажал еще какую-то кнопку, и на экране появились два отпечатка пальцев. Один – целый, ровный, другой – частичный, процентов на шестьдесят. Следующим нажатием кнопки он приблизил и увеличил внутренний сегмент отпечатков.

– Этот папиллярный узор называется «петля». Бывают еще спирали и дуги. Вот здесь, по центру, заметен небольшой обособленный выступ, – продолжал он, пользуясь карандашом как указкой. – Он присутствует и на том отпечатке, который принадлежит Куперу, и на том, который мы сняли с телефона. Вот эту крохотную линию, в стороне от прочих, мы называем «озеро». Озеро это тоже видно на обоих образцах. Плюс к тому есть дельта – нечто вроде сплетения линий, чуть ниже слева. Число выступов тоже совпадает.

– По-моему, дело в шляпе, – сказал Андерсон.

– Если бы у нас были другие отпечатки, желательно полные, я бы с вами согласился. – Питерс поднял очки на лоб. – И не забывайте, что на солнцезащитных очках и туфле мы вообще ничего не нашли. Конечно, совпадения на восемьдесят пять процентов не хватит для суда, но я бы на вашем месте присмотрелся к этому парню повнимательнее.

– А какой у него послужной список? – спросил Андерсон.

В комнату кто-то вошел. Я повернула голову и сразу же наткнулась на эти бирюзовые глаза… И судя по этим бирюзовым глазам, Джосбери поспал еще меньше, чем я.

– Купер отсидел два года из пяти в конце девяностых. Поножовщина. – С каждым словом Питерса настроение собравшихся заметно улучшалось. – Он был членом преступной группировки, но жертва сильно не пострадала, оттого срок дали щадящий. Через пару месяцев после освобождения его арестовали по подозрению в краже со взломом, но не хватило улик.

Приглушенные шаги за спиной. Стол сдвинулся буквально на миллиметр. Я поняла, что кто-то на него сел.

– Это большой шаг вперед, – сказала Таллок, мимоходом кивнув Джосбери. – От уличного бандитизма и квартирной кражи – к серийным убийствам.

– Пожалуй, – согласился Питерс. – Но в протоколах пишут, что это больной человек. Склонен к насилию. Когда Купера держали в изоляторе, он напал на женщину-сержанта. Вроде как пытался задушить.

– Многообещающе, – пробормотал кто-то в другом конце комнаты.

Офицеры принялись возбужденно переглядываться, а Таллок встала и поблагодарила Питерса, хотя я видела, что тому не удалось ее убедить. После она вкратце пересказала результаты вскрытия.

– Труп, который мы должны искать, принадлежит женщине, не перенесшей никаких серьезных заболеваний и родившей, по крайней мере, одного ребенка. Примерный возраст – от тридцати пяти до пятидесяти пяти.

– Джеральдина Джонс в эту возрастную группу тоже попадала, – сказал кто-то.

– И большинство жертв Потрошителя, – поддакнул другой.

– Да. А также половина женщин, проживающих в Лондоне, – остудила их пыл Таллок. – Ладно, сейчас давайте сосредоточимся на поисках Самюэля Купера. Джордж, Том, проверьте тоттенхемский адрес. Возьмите с собой его фотографию, поспрашивайте. Лучше даже так: пошлите туда кого-то из местных. Пусть в случае чего подержат его, пока вы не приедете.

Оба детектива отправились выполнять приказание.

– Пит, можешь отвезти его фото к Джонсам? Может, кто-нибудь его узнает.

– А из присутствующих никто с ним не знаком? – внезапно спросил Джосбери. Он по-прежнему сидел у меня за спиной, но по интонации и направлению голоса я поняла, что он смотрит на меня. – С кого бы начать? Ну, допустим, с Флинт.

Я покачала головой. Все внимание было теперь обращено на меня.

– Точно? Нигде не слышала это имя?

– Нет, – сказала я, снова рассматривая фотографию Самюэля Купера.

– Он практически твой ровесник. Может, вы дружили в юности?

– Нет, впервые вижу, – спокойно повторила я. Не хотелось устраивать сцену в присутствии коллег. – Я с ним не знакома. И понятия не имею, откуда он может меня знать. Если он меня, конечно, знает.

Таллок молча наблюдала за нашим диалогом.

– А вы… – начала она.

– Помирились? – договорил за нее Джосбери. – Еще как. А вот за квартиркой ее нужно присматривать. Туда при желании трехлетний ребенок вломится.

Таллок покачала головой, словно ставя крест на всех беспечных дамочках и на мне в частности.

– Я договорился с одной конторой, которая занимается домашними сигнализациями, но тебе надо будет подписать квитанцию. В воскресенье это небось дороговато выйдет. А если сегодня не успеют, кому-то придется снова у нее ночевать.

– Так, ребята, за работу! – скомандовала Таллок.

Все начали собираться. Я тоже встала, но меня окликнул Джосбери:

– Погоди секунду, Флинт.

Я снова села, даже не взглянув на него, и стала ждать, пока все разойдутся. Когда в комнате остались только мы, Таллок и Андерсон, Джосбери уселся напротив меня.

– У меня для тебя подарок, – сказал он и достал из внутреннего кармана новехонький и, похоже, очень современный телефон. – Твой новый мобильный.

– Меня и старый вполне устраивал.

– Я перенес сюда все контакты, – сказал он.

Я взяла телефон. Ладони у него были теплые.

– Мы всем такие выдаем, – пояснил он. – В них вмонтированы специальные устройства, подсоединенные к нашей GPS-системе. Если он включен и батарея не села, мы всегда будем знать, где ты находишься. Не возражаешь?

– Нет, – солгала я.

– Могу еще дать четырехзначный номер, который отсылает срочный вызов прямо на наш пульт.

– А без этого никак нельзя было обойтись?

– Кто-то проник в квартиру Эммы Бостон и украл ее телефон, чтобы связываться с тобой напрямую. Этот кто-то потом целый день заваливал тебя сообщениями. Согласись, как-то все это не внушает оптимизма.

– Я буду осторожна, – пообещала я.

– Я договорился с ребятами из Ярда, мы к ним заедем во второй половине дня, – сказал он уже Таллок. – Обучим Флинт азам звукозаписи и прослушки.

– Но не могу же я полгода таскать с собой диктофон! – возмутилась я.

– А мы диктофонами больше и не пользуемся, – сказал Джосбери и улыбнулся одними губами – взгляд оставался непреклонен. – Теперь процесс куда интимнее.

За дребезжанием телефона я не расслышала собственный ответ. Трубку снял Андерсон. Кратко о чем-то переговорив, он отключил связь и повернулся к нам.

– Это Джордж. Тоттенхемские копы уже съездили в тот сквот, но Купера там не оказалось. Местные обитатели говорят, что он давно живет на улице.

– Хорошо, – кивнула Таллок. – Скажи Джорджу и Тому, пусть пройдутся везде, где обычно собираются бездомные. Сами они не справятся – проверь, кто сможет им помочь. Начинать нужно прямо сейчас.

Андерсон снова взял трубку.

– Вы только время зря теряете, – сказала я.

Все трое удивленно на меня уставились. Андерсон даже забыл убрать руку с телефона.

– Бродяги не станут с ними разговаривать. Они ж здоровяки. И спрашивать будут в лоб.

– Флинт, они туда не в качестве психоаналитиков едут, – сказала Таллок. – Просто покажут фотографию и зададут пару вопросов.

– Первый же бродяга, к которому они обратятся, скажет, застенчиво потупив взор, что ни разу в жизни не видел Купера. Он на все будет готов, лишь бы от него отстали. Этим людям верить нельзя. Пока они будут говорить с одним, все прочие потихоньку расползутся. Они до смерти боятся полиции.

– Откуда такие обширные познания о бомжах? – язвительно поинтересовался Джосбери.

– Бродягах, – машинально поправила я, не глядя на него.

– Так что ты предлагаешь?

– Давайте я сама к ним съезжу.

– Не думаю, что… – начал Андерсон, но я его перебила:

– Я смогу найти больше бродяг, чем кто-либо из вас, и со мной они, возможно, согласятся говорить.

– Почему? – удивилась Таллок, хотя по ее лицу я видела, что ответа не требуется.

– Я знаю уличную жизнь, – сказала я. – Я сама восемь месяцев бродяжничала.

35

По официальным подсчетам, на улицах Лондона каждую ночь спит примерно одна, а то и полторы тысячи людей. Многие из них – подростки, сбежавшие из дому, где их подвергали всякого рода насилию. Некоторые – старики, потерявшие все, что успели нажить. Многие страдают психическими расстройствами, которые усугубляет недоступность квалифицированной помощи. Все совершенно беспомощны. Им всегда холодно, они всегда хотят есть. С каждой ночью, проведенной под открытым небом, они слабеют; с каждой ночью им становится все страшнее жить. Но ночи – это еще не самое сложное. Самое сложное – дотянуть до конца дня.

Поиски Купера я начала с туннелей, во множестве расходящихся от Тоттенхем Корт-роуд. Там бродяги до наступления темноты просят милостыню у пассажиров метрополитена. Работники подземки обязаны их гонять, поэтому никто не задерживается на одном месте надолго. Я хотела поехать туда одна, но три голоса хором заверили меня, что это исключено. С женщиной-детективом меня тоже не пустили.

В конечном итоге я согласилась, чтобы компанию мне составили двое мужчин – самых молодых и щуплых. Теперь этим двоим приходилось постоянно выбирать между двумя противоположными распоряжениями. Распоряжение Таллок и остальных требовало, чтобы они не сводили с меня глаз. Мое – чтобы они не путались под ногами.

Я старалась выбирать женщин, но это было довольно трудно, поскольку среди бездомных мужчин – примерно семьдесят процентов. Я поила их горячим супом и пару минут беседовала. У церкви на Трафальгарской площади я заприметила девчонку не старше пятнадцати лет.

– Привет, – сказала я и, присев на корточки, вручила ей пакет с томатным супом. – На, возьми. Можно с тобой поговорить?

Девочка недоверчиво покосилась на мое подношение.

– О чем? – пробурчала она.

– В церкви Святого Джона с четырех часов будут раздавать еду. А в одном приюте в Сохо сегодня есть свободные койки.

Перед тем как идти сюда, я посетила несколько сайтов. По всему Лондону множество организаций занимались помощью бездомным, но, к сожалению, у бездомных редко бывает доступ в Интернет.

– Ясно, – сказала она, забирая суп.

Я достала из кармана фотографию Купера.

– Я ищу одного человека. Можешь посмотреть и сказать, не видела ли ты его?

Она искоса взглянула на снимок и помотала головой.

– Этот человек опасен. Скорее всего, он преступник.

Ее взгляд тут же метнулся обратно к фотографии: бродяги очень восприимчивы к любого рода опасностям. Они слишком хорошо знают, что такое насилие.

– А что он сделал? – спросила она.

– Он сделал… больно нескольким женщинам. Мне нужно его найти.

Она подняла взгляд и заметила моих спутников, подпиравших стенку туннеля в двадцати метрах от нас. И хотя на их лбах не красовалась татуировка «Полиция», их род деятельности все равно не вызывал никаких сомнений.

– Вы из полиции, да? – боязливо спросила она.

– Ты его видела? – повторила я. – Это очень важно.

Но она уже на меня не смотрела. Только покачала головой, встала, и через считаные секунды ее и след простыл.

Остаток дня я провела, раздавая всем свой номер телефона (нового блестящего телефона, подарка Джосбери) и покупая бесконечные стаканы с горячим супом. Чаще всего люди мельком смотрели на фото и мотали головами. Около четырех один пожилой мужчина вгляделся в снимок, и на горизонте забрезжила надежда. Это тесный мирок: поживите на улице с месяц – всех запомните в лицо. Но старик тоже мотнул головой.

– Этого давненько не видать, – сказал он. – А что он натворил?

Нельзя было выдавать своего интереса.

– Но вы его знаете, да?

– Ох и подонок же! – ответил бродяга. – Вечно отбирает деньги у девочек из Восточной Европы. Ну, знаете, тех, которые попрошайничают с детворой.

– Где я могу его найти? – спросила я, когда поняла, что рассказ окончен.

Он снова покачал головой.

– Спелся вроде бы с какой-то девицей. Живут теперь в Актоне.

Под конец дня я совсем выбилась из сил, да и на душе было паршиво. Жизнь на улицах – она такая: за ней нельзя наблюдать равнодушно. Даже если ты знаешь, что хотя бы сегодня ночью будешь спать в кровати. Она всегда рядом, она словно служит напоминанием: потеряешь контроль – и в мгновение ока окажешься там, без крова над головой, на обочине жизни.

Тем не менее мы выяснили, что Самюэль Купер, возможно, сожительствует с какой-то женщиной в окрестностях Актона. Уже что-то. Можно развешать по тамошним улицам плакаты «Разыскивается», можно опубликовать фотографию в местной газете. Кто-нибудь да должен его узнать.

На обратном пути я заскочила домой и обнаружила там четверых рабочих. За две минуты разговора они сообщили, что поставят мне сигнализацию, камеру слежения, тревожную кнопку и какие-то навороченные замки. Джосбери постарался на славу. Но мне было неприятно наблюдать это столпотворение в доме, который предназначался мне одной, и я ушла.

В Льюисхэме выяснилось, что никому, кроме меня, удача не сопутствовала. Купера не вспомнили ни члены семьи Джонс, ни жители комплекса Брендон-Эстейт. Оставалось надеяться, что кто-нибудь в Актоне его выдаст.

Через час мне позвонили и сказали, что работа в квартире окончена. Мне тут же захотелось поехать домой и свернуться калачиком на диване. Я была бы просто принцессой в неприступном замке, возведенном Джосбери. Но не тут-то было: придется тащиться в Скотланд-Ярд на лекцию о прослушивающих устройствах. Телефон зазвонил, когда я уже выключала компьютер.

– Детектив-констебль Флинт слушает, – сказала я.

– Ага. Здрасьте. – Незнакомый мужской голос. – Тут что-то не так с сараем в парке. Кажется, что-то там протухло. – Северный акцент, неразборчивая речь, как будто выпил лишнего.

Я тяжело вздохнула. Это не мое дело, это дело оперативников. Такое бывает: линии перегружены, и люди попадают черт знает куда.

– Ясно, – сказала я и взяла ручку, чтобы записать, откуда он звонит и чего, собственно, хочет. – Как вы сказали? Сарай?

– Ага. Сарай для лодок. Эллинг. В парке. – В комнату вошел Джосбери, и я сразу превратилась в Мисс Предупредительность. – А что именно вас беспокоит?

Джосбери умостился на подоконнике в паре футов от меня. На нем было темно-синее поло. Между верхними пуговицами пробивались волоски.

– Воняет оттуда, – ответил мужчина. У Джосбери под ухом есть маленькая родинка. – И мухи всюду. Что-то там, наверное, подохло.

– Кролик, скорее всего, но мы проверим. – На самом деле я собиралась передать жалобу в санитарную службу, не наш профиль. – А что это за парк?

– Виктория.

Прекрасно! Парк Виктория находится к северу от Темзы. Это даже не наш район.

– Спасибо, сэр, мы непременно займемся этим вопросом.

Джосбери глумливо хмыкнул: моя заявка на звание полицейского года его явно не впечатлила. Я нажала кнопку сброса.

– Готова? – спросил он.

– Сейчас, только звякну санитарам. В Тауэр-Хэмлетс какой-то зверь подох.

Я достала справочник внутренних номеров.

– Что-что? – Джосбери отошел от окна.

Я покачала головой.

– Ну, воняет из сарая, мухи налетели… Кролик небось дохлый. Или крыса. Погоди одну минуту.

Я снова взяла трубку, но Джосбери перегнулся через стол и сбросил вызов.

– Какой-то зверь подох в Тауэр-Хэмлетс, а звонят тебе?

– Я, как и все, тоже надеюсь, что общественность научится разбираться в тонкостях муниципальных служб, но, к сожалению, это не всем под силу. Так что, дашь мне воспользоваться этим телефоном или идти искать другой?

– Где именно в Тауэр-Хэмлетс?

– Парк Виктория.

Подумав пару секунд, он отобрал у меня трубку.

– Да ради бога! – фыркнула я.

– Алло, это детектив-инспектор Джосбери. – Он повернулся ко мне спиной. – Человек, который только что звонил, с кем хотел поговорить? А-а, с ней лично, да? Точно? Вы сейчас записываете звонки? Жаль. Ладно, спасибо.

Я видела, как бьется пульс у него на шее. Прямо над родинкой. Потом Джосбери развернулся и какое-то время молча смотрел на меня.

– Какие планы на вечер, Флинт? – наконец спросил он.

– На свидание зовешь?

Джосбери коротко хохотнул и покачал головой.

– Потом, если получится. А пока… – Он подошел к открытой двери и обернулся. – Мы ищем труп. Сюда же, напомню, только что позвонил непонятный мужчина, позвал к телефону лично тебя и стал рассказывать о вони и мухах в парке, который находится даже не в нашем районе.

– Надо срочно связаться с Таллок, – пробормотала я, чувствуя себя полнейшей дурой.

– Давай для начала смотаемся туда вдвоем, – предложил он. – Если это дохлый грызун, то выбросим его в мусорный бак и поедем в Ярд. Возможно, я испытаю такое облегчение, что даже позову тебя на свидание. Поехали.