Текст книги "Платон едет в Китай"

Автор книги: Шади Бартш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Управление государством и душами людей всегда лежало в основе политической культуры Китая, причем политическое здесь всегда сочеталось с рассуждениями о нравственно допустимом. При этом китайская власть никогда не сомневалась в обладании абсолютным правом на насилие, которое вплеталось в сложную иерархическую структуру управления обществом. Платоновский «логистикон» – рациональное начало, идущее от правителя, который управляет страстными плебеями и яростными воинами, – присутствовал и в Китае, который выражал это в терминах необходимости достижения «гармонии» (хэ) и «великой тождественности» (да тун). Идея о неразумности народа и необходимость его постоянно «направлять» присутствует во всех системах политической философии Китая – вопрос лишь, какие методы для этого использовать. Лао-цзы предлагает «наполнять желудки людей, но опустошать их сердца», Конфуций делает упор на воспитание и соблюдение ритуала, Шань Ян и все легисты – на сочетание наказаний и поощрений. И это являлось не только философской мыслью, но частью реально осуществляемой политической культуры, и Китай на практике претворял философию.

Автор не подмечает параллелей в стремлениях к «малому управлению», которое видно у даосов, – «люди должны жить так, чтобы был слышен лай собак у соседей», возглавляемые правителем-мудрецом, «которого народ не замечает», – и у Платона, который ратует за город-государство, управляемое мудрыми царями-философами. Свести власть к простому, близкому каждому, мудрому и однолинейному – это идеальное устремление любого раннего философа, который еще не столкнулся с ростом империи и многообразием мнений и этносов в ней.

Безусловно, китайские авторы, которых упоминает автор в книге, склонны приписывать первенство в обсуждении правителя-философа Конфуцию, намеренно забывая, что, как и до Платона, равно как и до Конфуция, такие идеи уже существовали, и они базируются на стихийном стремлении к справедливости в сочетании со строгим управлением и поддержанием «достойных». Такие идеи всегда возникают в период кризиса и посткризиса, когда философы и политики пытаются осмыслить, что произошло и как избежать этого. В реальной жизни, какой бы ответ ни был дан, он абсолютно не поможет будущим поколениям избежать будущих стрессов. Это скорее интеллектуальный экзерсис, идеальная конструкция без малейшей возможности возвести такое здание. В античном мире не возникло «сократовско-платоновского» государства, равно как и в Китае идеи Конфуция были настолько серьезно «доработаны» комментаторами и политиками, что от самого «наставника учителей» остался лишь стандартизированный набор высказываний. Безусловно можно попытаться найти у Конфуция прообраз коммунистического государства (ведь он же говорил о «всеобщем образовании»).

В античной мысли идет спор о допустимости, уровне и роли насилия над сознанием и существованием людей. Сократ соглашается с возможностью и даже необходимостью существования «благородной лжи»: всем гражданам идеального города-государства Каллиполиса, включая даже самих царей-философов, следует рассказывать благородную ложь по достижении ими восемнадцатилетнего возраста и объяснять, что они произошли не от человеческой матери, а выросли из общей матери-земли, которая при этом не родила людей равными. Таким образом различия между сословиями города не условны и не случайны, но естественны. А вот китайское общество, несмотря на очень большую стратификацию, имело в своей основе очень большую мобильность, возможность практически каждому (формально даже простому крестьянину после прохождения обучения) стать чиновником, ученым. Аристократическая сословность никогда не была основой китайского общества, разве что за исключением доханьского периода.

Современная открытость западным и античным идеям политической философии имеет и другую цель – прорвать идеологическую и нарративную изоляцию Пекина. Многое из того, что официальные власти пытаются транслировать на внешний мир, не воспринимается адекватно из-за национальных особенностей формулировок.

Размышления Бартш увлекательны, а формулировки безупречны, когда она описывает античную философию, однако точность в формулировках меняется, стоит автору перейти на очевидно новое для нее поле – классическую китайскую философию, где она оперирует некоторыми «ходульными» представлениями. Именно в рамках такой упрощенной модели описывается, в частности, конфуцианство – без учета его исторических нюансов и его влияние на интеллектуальное общество в Китае. К тому же предполагается, что некоторая группа китайских исследователей одобряют концепцию «благородной лжи» Платона с тем, чтобы показать искусственность нынешней китайской политической доктрины, которая в конечном счете потерпит неудачу. И все это подчинено текущему «политическому моменту», например «ложь Платона» сначала оценивалась негативно, сейчас же позитивно. Более того, вся нынешняя китайская политическая структура основывается на такой благородной лжи, которая использует стандартный конфуцианский лексикон, например понятие «гармонии» или «согласия», лишь для того чтобы митигировать противоречия в обществе. Таким образом, все это представляется как хитроумная манипуляция власти, а не как часть традиционного сознания и политической культуры. И в своей оценке автор опирается не на серьезных исследователей китайской философии, которых немало в западных университетах, но, например, на работы Ху Пина – диссидента и последовательного критика нынешнего китайского режима, чьи работы, несмотря на немалую увлекательность, явно не свободны от личностных переживаний, что недопустимо в научных исследованиях. Также вызывает удивление включение Ван Хуайюя в число «интеллектуалов и общественных деятелей материкового Китая», поскольку Ван проживает в США около 20 лет.

Безусловно, Китай жонглирует идеологемами, балансируя между коммунистической риторикой, устойчивыми лексемами Конфуция и народными традициями. В этом смысле современная китайская идеология не «коммунистическая» и не продукт «благородной лжи», а смесь самых разных подходов, многие из которых возникли в определенную историческую эпоху и продолжают функционировать как часть целого. Каждый новый руководитель страны стремился «достроить» идеологию Китая до соответствия текущему моменту. Не случайно даже Устав КПК содержит «многослойный пирог» из идей разных лидеров:

КПК руководствуется марксизмом-ленинизмом, идеями Мао Цзэдуна, теорией Дэн Сяопина, важными идеями тройного представительства, научной концепцией развития, идеями Си Цзиньпина о социализме с китайской спецификой новой эпохи.

Знатоки сразу поймут, что здесь последовательно перечислены концептуальные вклады всех руководителей КПК за последние десятилетия.

Оперирование конфуцианством как основным идеологическим нарративом – изобретение отнюдь не нынешней власти и далеко не Ху Цзиньтао (Генсек КПК в 2003–2013 гг.), как представляется со страниц этой книги: практически все лидеры после Мао Цзэдуна последовательно возвращали Конфуция на идеологическое и национально-культурное поле. Если в 1970-х годах Конфуций использовался как пример ретрограда, тянущего страну в рабовладение и феодальное прошлое, то Дэн Сяопин в 1980-х годах вернул конфуцианскую идею о сяокан (小康) – «малом», или «разумном достатке», которая постепенно превратилось в важнейший идеал устремлений социально-экономического развития Китая. Таких «конфуцианизмов» в китайском политическом лексиконе очень много, они настолько гармонично вплетены в официальные речи и концепции, что китаец воспринимает их не как «возвращение конфуцианства», а как привычное семантическое поле китайской политической культуры вообще.

Рефлексия западных идей в китайском сознании – увлекательная и дискуссионная тема, что видно со страниц этой действительно интересной книги. Примечательно, что китайские мыслители обвиняют Запад в излишнем бездушевном и бездуховном рационализме, чрезмерном меркантилизме и стремлении к выгоде – именно в том, в чем западные люди обвиняют Китай. И иногда, глядя на чужую культуру, мы на самом деле смотрим в зеркало.

Алексей Маслов,

профессор, доктор исторических наук,

директор Института стран Азии

и Африки МГУ им. М. В. Ломоносова

Примечания

Предисловие

¹ Такие выдающиеся ученые, как Хаун Сосси, Чжан Лунси, Вальтер Шайдель, Лиза Рафалс, Стивен Шенкман, Стивен Даррент, Чжоу Ицюнь, Александр Бикрофт, Франсуа Жюльен, Вибке Денеке и великий сэр Дж. Э. Р. Ллойд, проводят интереснейшие сравнительные исследования Древней Греции и Древнего Китая.

² Курсив автора. Baker et al. (2019), 10.

³ В данном случае потребовался бы трансграничный, трансисторический и трансдисциплинарный подход. Обзор возможностей см. в работе Бромберга (2021). У Флеминга (2006) есть вдумчивое эссе о терминах «употребление» и «злоупотребление» как способах восприятия.

⁴ Эти «профессиональные классицисты» в Китае до сих пор, как правило, разбросаны по историческим или философским факультетам. «Западная классика» обычно не является самостоятельной областью.

⁵ Недавние примеры, которые ставят вопрос о том, может ли сравнение греческой и китайской этической мысли иметь смысл, см. в работах Лейна (2009), Юя и Буннина (2001) и Ллойда (большая часть его работ с 1996 года, особенно 2007, 2009, 2014 и 2017 года). Взять хотя бы слово «гражданин», которое невозможно перевести, не потеряв при этом большую часть того, что мы ассоциируем с этим термином в европейской и американской культуре. Таким образом, любой перевод на самом деле является переходом к иностранному контексту.

⁶ Позвольте упомянуть об одной из многих ситуаций восприятия, которые не укладываются в эти рамки, как отмечает Порманн (2013). По его мнению, «Запад» – это проблемная категория, поскольку, как он утверждает, наша классика на самом деле не западная. Египетские ученые, изучавшие (западных) «классиков» в западных университетах, не считали их чужими, а хотели возродить изучение греко-римского Египта в своей стране и глобализировать «классическую филологию», применив ее к арабским текстам.

⁷ Как вообще добиться того, чтобы исследования, на которые я ссылаюсь, в какой-то мере отражали более широкие взгляды, чем позиции упоминаемых авторов? В ходе своего исследования я обнаружила, что общие закономерности проявляются даже случайным образом, но я также старалась выбирать из часто цитируемых статей в китайской базе данных CNKI, как до, так и после июня 1989 года. Что касается наиболее видных и влиятельных интеллектуалов, то их работы часто появляются в газетах или блогах. Все это было бы недоступно читателю, не владеющему китайским языком.

⁸ Fällman (2014), 66; курсив мой. О том, почему США следует обращать внимание на китайскую философию, см. Van Norden and Kwan (2019).

⁹ Комментируя наши собственные ограничения как цену прогресса, Александр Бикрофт пишет: «Необходимо ли демонстрировать мастерство во всех затронутых областях (в коем случае сравнительное исследование становится практически невозможным), а если нет, то как нам бороться с неизбежными ошибками или неточностями при сравнительной работе? Можно предположить, что в ближайшие годы классикам придется более открыто решать эти вопросы, поскольку дисциплина развивается, отражая тот мир, в котором мы ее изучаем». Beecroft (2021).

¹⁰ Например, см. комментарии Гань Яна: https://www.thepaper.cn/newsDetail_forward_5384161.

Введение. Древние греки в современном Китае

¹ Спасибо Чжан Лунси (который общался со мной по электронной почте в ноябре 2020 года) за его перевод этой цитаты из Шицзин, которая в оригинале выглядит так: 溥天 之下，莫非王土。 率土之濱，莫非王臣. Английский термин subject (подданный) здесь означает не «народ» в целом, как можно было бы предположить, а, скорее, придворных чиновников.

² В данном исследовании я фокусируюсь на текстах именно этих авторов, но китайцев также интересовали поэзия, драма и многое другое в классической традиции. Более ранние контакты китайского двора с такими текстами обсуждаются в главе 1.

³ В этом исследовании я использую непопулярные бинарные термины «Китай и запад», прекрасно понимая, что такое их противопоставление не только не вполне верно, но и влечет за собой ряд политических и идеологических проблем. Уже в 1930-х годах Лэй Хайцзун критиковал исключение Египта из категории «запада» и эссенциализацию истории на три эпохи. Xin Fan (2018), 207–210. Сегодня на передний план выходят новые сложности. Например, мнение о том, что «китайское правительство использует эссенциализацию запада как средство поддержки национализма, что приводит к внутреннему подавлению собственного народа»! Chen (1992), 688. Я постаралась показать, что признаю это, отказавшись от использования в этой работе заглавных букв в имени собственном «запад». Подробнее о проблеме Востока/запада см., среди прочего, Goody (1996), Lloyd (2007) и (2014); о лингвистической коммутативности – Liu (1995). Само по себе решение этой проблемы бинарности заняло бы целую книгу, а поскольку рассматриваемые мной китайские ученые от нее не отказываются, я последовала их примеру.

⁴ Маркс, конечно, тоже был представителем запада – однако он послужил идеологии КПК и относился к современности, а не античности.

⁵ Например, профессор Хуан Ян с исторического факультета Фуданьского университета и профессор Леопольд Лееб из Китайского народного университета.

⁶ О том, почему США следует обращать внимание на китайскую философию, см. Van Norden and Kwan (2019).

⁷ Китай, конечно, тоже был империей, но теперь всячески осуждает ее несправедливость.

[Не совсем так. Китайская официальная традиция осуждает некоторых правителей, но никогда не осуждала сам факт существования Китайской империи. – Прим. науч. ред.]

⁸ Некоторые из этих текстов, такие как «Книга перемен», содержат разделы, относящиеся к периоду Западного Чжоу (около 1045–771 гг. до н. э.). Подлинность этих текстов является предметом некоторых споров из-за массового сожжения конфуцианских текстов в 213 году до н. э., но как минимум одна научная школа считает, что во времена династии Цинь существовала государственная Академия, сохранявшая культуру Чжоу, включая устные традиции конфуцианских текстов.

⁹ Однако обратите внимание, что в китайском языке изначально не было слова, которое бы соответствовало западному понятию философии. Единого китайского термина для обозначения философии не существует. В конце концов, они остановились на чжэсюэ – слове, заимствованном из японского языка в конце XIX века.

¹⁰ В 2018 году был опубликован второй том, содержащий еще 148 цитат из классической китайской литературы.

¹¹ Так, в речи перед студентами Пекинского университета Си Цзиньпин процитировал Гуань-цзы, чтобы подчеркнуть важность четырех основных принципов нравственного воспитания: «ритуальные приличия, справедливость, честность и чувство стыда». Другие примеры см.: https://is.cuni.cz/studium/predmety/index.php?do=download&did=161464&kod=JPM323.

¹² Конфуций, «Беседы и суждения» 13.6. Здесь я выбрала перевод Джеймса Легга. «Конфуций» – это, конечно, сокращенное наименование учений Кун-цзы и конфуцианской традиции до периода становления неоконфуцианства ок. 1000 года н. э. (В русском издании приведена версия перевода Л. С. Переломова. – Прим. науч. ред.)

¹³ Вообще говоря, вся политическая система в подобных оправдательных речах обычно представляется как меритократическая – якобы в отличие от запада.

¹⁴ В Federalist No. 55. Эта работа опубликована в ряде онлайн-источников, включая Библиотеку Конгресса: https://guides.loc.gov/federalist-papers/text-51–60#s-lg-box-wrapper-25493431.

¹⁵ Парадоксально, но в этом учебнике также подчеркиваются некоторые аспекты классических афинских ценностей, напоминающих ценности современного Китая: контроль над «нарушителями» общественных устоев путем изгнания, исчезновение класса, правление «пролетариата», а также важность меритократии. Normal High School Curriculum Standardized Experimental Textbook Vol. 1 [师范高中课程标准实验教材卷 Shifan gaozhong kecheng biaozhun shiyan jiaocai juan 1]. Changsha. 2012, 24–26.

¹⁶ Normal High School Curriculum Standardized Experimental Textbook Vol. 1 [师范高中课程标准实验教材卷 Shifan gaozhong kecheng biaozhun shiyan jiaocai juan 1]. Changsha. 2012, 24. На сайте китайского Издательства народного образования можно найти цифровые версии всех официальных учебников от начальных до старших классов. На с. 24 выпущенного весной 2020 года издания учебника Истории, том I, в Разделе 2 («Политический строй Древней Греции и Древнего Рима») есть схожая цитата: «Теория афинской демократии и ее применение заложили первоосновы политического строя современного запада» (雅典民主的理论与实践，为近现代西方政治制度奠定了最初的基础).

¹⁷ Но не впервые. Один из лозунгов движения «За реформы» 1898 года гласил: 中体西用 (чжун ти си юн) – «китайское – это основа, западное – это функция».

¹⁸ Вообще большинство статей в шестнадцати выпущенных номерах были о древнегреческих философских текстах или других хорошо известных античных произведениях. Журнал более не доступен в сети, но текст этого заявления можно найти во вступительном материале, вып. 1, № 1. Последующая цитата также приведена во вступительном материале.

¹⁹ Конечно, резонно спросить: в какой мере допустимо делать обобщения о китайской культуре в целом на основе журнала, о котором большинство китайцев никогда не слышали? Это справедливый вопрос, и я надеюсь, что последующие главы моей книги покажут, что этот журнал отражает гораздо более широкие культурные представления о развитии Китая через те или иные отношения с западом, будь то подражание или соперничество, или, скорее всего, через некое более сложное сочетание, чем предполагают эти бинарные варианты.

²⁰ Здесь и на протяжении всей книги я употребляю слово современность как приблизительный синоним прошедшего столетия, а не как технический термин (или термины), которым оно стало в гуманитарных и социальных науках. См., например, соответствующую статью в Британской энциклопедии, где говорится, что «Быть представителем современности – значит воспринимать свое общество как участвующее в достижении организационного и познавательного прогресса, на фоне которого предшественники кажутся устаревшими или, по крайней мере, превзойденными».

²¹ Первый ведет свою историю как минимум с IV в. до н. э., а второй возник в VI в. до н. э. и впоследствии слился с идеями конфуцианства и даосизма.

²² О традиции политики добродетели см. Hankins (2019).

²³ Китайский народ и страна до сих пор именуют себя так, 中国 (Чжунго).

²⁴ Возможно, несколько преувеличивая влияние этого движения, сам Мао Цзэдун в 1939 году писал, что движение «Четвертое мая» «ознаменовало новый этап в буржуазно-демократической революции Китая против империализма и феодализма», и утверждал, что «в ходе буржуазно-демократической революции появился мощный лагерь, состоящий из рабочего класса, студенческих масс и новой национальной буржуазии». Смотрите его эссе «Движение “Четвертое мая”» (май 1939 г.) в избранных произведениях Мао Цзэдуна: https://www.marxists.org/reference/archive/mao/selected-works/volume-2/mswv2_13.htm.

²⁵ О влиянии Руссо на понимание демократии реформаторами читайте Gu (2001). Как заметил мой стажер-исследователь Генри Чжао (в электронном письме от 9.09.2020), интересно, что этот аристотелевский принцип, по крайней мере частично, уступает место более конфуцианскому акценту на общей социальной укорененности.

²⁶ Вероятность перехода вверх или вниз в другой из трех «естественных классов» крайне мала.

²⁷ См., напр., Ames (1992), Deng (2011), Gernet (2010), Lloyd (2017), и Reding (2004).

²⁸ Batnitzky (2016).

²⁹ Такие сценарии дают нам опасный простор для обобщений, в которых тем не менее есть зерно истины. Например, китайское понятие сюэ (учиться) первоначально означал копирование или имитирование – философский подход, которому уделяется большое внимание в «Беседах и суждениях»; как говорит Цзэн-цзы в «Беседах и суждениях» 1.4: «Я ежедневно проверяю себя в трех отношениях: преданно ли служу людям, искренен ли в отношениях с друзьями, повторяю ли заповеди учителя?»

(Понятие сюэ в крайне редких, исключительных случаях означало «имитирование», но в ранних текстах трактовалось как жертвенный зал [в храме предков для замуровывания жертв] или совершение жертвоприношения [для прекращения дождя], но чаще всего именно как «учение» или «обучаться». В ранней форме изображалось в виде двух рук, производящих числовые вычисления. – Прим. науч. ред.)

³⁰ Поэтому я должна закончить это вступление извинениями перед китайскими учеными, занимающимися традиционной (европейской) филологической и исторической работой ради студентов отделений классической филологии, поскольку эта книга не о них (я надеюсь, книга о них еще будет написана, ведь они ее заслуживают). Скорее, я обращаюсь к немногочисленным, но более известным китайским классицистам, которые сообща представляют собой «скрипучее колесо» интерпретации классиков в Китае. Моя книга также посвящена общественному мнению, редакционным статьям и идеологии, блогам и заявлениям партии. Соответственно я приношу извинения моим коллегам по исследованию классики, таким как Хуан Ян, Не Миньли, Гао Фэнфэн, Вэн Лэйхуа, Чэнь Цзинлин, Леопольд Лееб, Чжан Лунси, Чжоу Ицюнь, Лян Чжунхэ, покойный Юя Цзиюань и многим другим, кто посвятили себя глубокому изучению классической древности без политической подоплеки.

³¹ См. Yu Ying (2015). Здесь и не только любопытна малочисленность женщин, изучающих западную классику. Об этом интервью читайте Zhou (2017). Как она отмечает, оно было впервые опубликовано 6 февраля 2015 года в Вэньхуэй Сюэжэнь под заголовком «Различные противоречия исследований классики в Китае» («Гудяньсюэ цзай чжунго дэ шиши фэйфэй», Вэньхуэй Сюэжэнь), но перепечатано на следующий день Пэнпай синьвэнь (2.7.15) – важным новостным медиасайтом – под заголовком «Исследование классики – не метод Лю Сяофэна и его коллег» (Гудяньсюэ буши Лю Сяофэн тамэнь гаодэ натао, 古典学不是刘小枫他们搞的那套 Пэнпай синьвэнь, 7 февраля, 2015). Один профессор, Чжан Вэй, даже заявил, что «люди запада не говорят о полезности, их научное кредо – исследовать истину самой природы. Эта позиция восходит к древним грекам». Yu Ying (2015).

³² Лю Сяофэн – это бывший редактор журнала The Chinese Journal of Classical Studies.

³³ Этот интерес и разногласия все-таки являются смелым комплиментом древним текстам, ведь западных ученых, усердно изучающих конфуцианские тексты, чтобы сделать их актуальными для правительства США в XXI веке, гораздо меньше. Однако обратите внимание на недавнюю деятельность Питера Бола и Джеймса Хэнкинса, которые провели конференцию на тему «Политическая меритократия в сравнительно-исторической перспективе» в Гарвардском центре этики Эдмунда Дж. Сафры 1–2 ноября 2018 года.

³⁴ Чтобы исследования, на которые я ссылаюсь, в какой-то мере отражали более широкие взгляды, я постаралась отобрать наиболее часто цитируемые статьи из китайской библиографической базы данных CNKI, опубликованные как до, так и после июня 1989 года. Я консультировалась с китайскими коллегами в китайских университетах. Наконец, что касается наиболее видных и влиятельных интеллектуалов, то их работы часто публикуются в газетах или блогах, и поэтому, как я полагаю, представляют интерес для широкой публики.