Текст книги "Еловые Боги (СИ)"

Автор книги: Сфагнум Мох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

...Ну, что я могу сказать – похоже, талассианину и самому не помешало бы обратиться к психологу, у него явно комплекс ответственности в особо запущенной форме. Большинство инфра-медиков, которых я знал, обычно ограничивалось кратким упоминанием о блокировке сновидений, а уж пункта "вопросы" их план инструктажа и вовсе в себя не включал. Вопросов, впрочем, не нашлось – все, включая сенатора Уилби, сидели, как будто ушибленные. Зато нашелся лохматый белобрысый паренек в форме пилота, шатающейся походочкой, вдоль переборки, пробравшийся в кают-кампанию – и по-свойски приобнявший сурового инфра-медика за плечо. Глаза у него были светлые и совершенно безумные:

– Эй, Ри, кто тут у нас? Свежачок? Ребята, чего вы какие-то снулые? Это же сон! Веселитесь! А то я заскучаю, проснусь, и тогда вы исчезнете, хи!..

Терпеливо выслушав весь этот бред, инфра-медик отцепил от себя руки паренька – и взял того за плечи, очень аккуратно:

– Лесли, пожалуйста, возвращайся в рубку.

– А ты-ы? Без тебя ску-учно!

– Я скоро приду, обещаю. Немного еще потерпи.

Белобрысое недоразумение удалилось, хихикая. Талассианин же прокашлялся:

– Человек, которого вы видели – Лесли Дитмар, пилот. Он стал таким в силу специфики профессии, – пилоты в инфре не соблюдают правила техники безопасности, причем делают это осознанно. Не хотите стать к концу рейса такими, как Лесли, – делайте, что говорю. А сейчас – все, расходимся. Каждого из вас я навещу в каюте до начала погружения, так что просьба по пути никуда не сворачивать. Кого застану вне каюты, тот отправиться баиньки до прибытия к Синнабару. Ну, что сидите? Расходимся, живо, живей!

Все, спохватившись, резво припустили по каютам – даже сенатор не решился возражать не в меру суровому медику. Медик же, покачав головой, направился туда, куда убрел чудаковатый пилот Лесли. До лазарета он добрался только спустя почти час – когда я успел уже кое-как сам примотать себя к ложементу ремнями. Да-да, не удивляйтесь – напутешествуете инфрой с мое, еще не такому научитесь! Талассианин выглядел... растрепанным – видимо, общение с пассажирами, недовольными карантином, крепко его умотало. Мои усилия по закреплению себя на ложементе он оценил, и сам улегся рядом на второй (фиксирующие ремни, разумеется, проигнорировав):

– Молодец, что сам справился. Я задержался с этим вашим беспокойным туристом-сенатором – ни в какую не желал лечь и позволить себя зафиксировать, пришлось так-таки его усыпить, – лампы мигнули, шикару тряхнуло, по переборкам пробежал отвратительный скрип, – Входим в инфра, готовься.

Как-то вот так незаметно он перешел с официального "вы, молодой человек" на куда менее официальное "ты", но я не возражал, да и не до того мне было – мы ныряли в инфру. И пусть сами путешествия через инфру я переношу хорошо, но миг "нырка" – сам по себе неприятен, всегда. Представьте себе ощущение, когда, отсидев ногу, вы резко встаете – колет, и тянет, и крутит, и тошно, хоть вой. Представили? Ну а здесь не нога, здесь все тело, каждая мышца и каждая мелкая косточка. Я закусил губу и глухо ругнулся сквозь зубы – что, конечно же, не укрылось от талассианина:

– Плохо? Могу усыпить.

– Н-нет, спасибо, – я торопливо мотнул головой, и зажмурился. Все предметы вокруг обрели вдруг четвертое измерение, и лазарет, превратившийся в некий чудовищно перекрученный гиперкуб, начал заворачиваться вокруг моего ложемента в спираль. Еще и скрежет переборок, низкий и натужный... бр-р-р. Я помнил, что в такие моменты лучше всего говорить, чтоб отвлечься – и выдал первое, что пришло в голову:

– Да, кстати, – раз уж он на "ты", то и я не отстану, – как тебя зовут-то? Ри?

– Нет, это только Лесли так коверкает мое имя, – до меня – сквозь скрежет – донесся негромкий и нервный смешок, похоже, талассианину тоже приходилось довольно несладко, – Лаури, Лаури Карьялайнен.

Заметив мое недоумение, пояснил:

– Это финское имя.

– Но ты же вроде бы с Талассы...

– Мои родители эмигрировали на Талассу с Суоми. Кстати, ты тоже еще не представился.

Ну вот, и настал момент истины. Сейчас мы проверим, из какого ты теста состряпан, Лаури Карьялайнен...

– Кристиан. Кристиан... Флеминг.

Ну же, давай. Какой окажется твоя реакция – на известие, что в течение ближайших стандарт-месяца ты обречен на соседство с сайоником?..

Никакой.

Реакция инфра-медика – Лаури, я быстро привык называть его так, – на мое откровенье была... никакой. Он только плечами пожал:

– Да, я успел до нырка пролистать медицинские карты всех пассажиров, включая твою, – махнул рукой с браслетом-терминалом какой-то особенно хитроумной модели, – Это хорошо. Сайоники всегда хорошо переносят воздействие инфры.

И все.

Ну, то есть, конечно, не все – в первые сутки после нырка, пока я оставался пленником корабельного лазарета, Карьялайнен, носившийся по шикаре, вооружившись диагностом, время от времени забегал в гости, чтобы проверить мое самочувствие. Он же принес мне и завтрак, а может быть, ужин – в инфре чувство времени напрочь сбивается. Еда же здесь – любая, хоть деликатесные моллюски с Тропика, хоть стандартная витаминно-белковая каша – в первые дни, пока организм адаптируется, кажется равно безвкусной. Я без большой охоты подчищал тарелку и ставил ее в очиститель, смотрел фильмы с терминала, валяясь на ложементе, глядел в потолок – и скучал. Лаури был занят обходом кают – большинство новичков в инфре в первые сутки страдают апатией, клаустрофобией и тошнотой. Маясь бездельем, я передвинул ложемент в пустующую нишу, завесив ее простыней – получилось что-то навроде каютки, прибрался, устранив все следы разведенного мной беспорядка – Лаури, как оказалось, был большой аккуратист. Дверь своей маленькой одноместной каюты он – забежав очередной раз в лазарет – оставил неплотно прикрытой, так что я заметил узкую койку с безупречно разглаженной простыней, тумбочку, вешалку для одежды... и все. Ни намека на личные вещи – стерильная, медицинская чистота. Очевидно, Карьялайнен и вправду страдал комплексом ответственности в особо запущенной форме – раз даже ел, одной рукою держа ложку, а второй – листая на планшетке медицинские файлы пассажиров шикары. За первые сутки пути через инфру корабельный медик не нашел времени даже для сна – все бегал по каютам то с успокоительным, то с противорвотным, то с чем-то еще. Но дальше мы нашли "тропу" и легли на курс, первичные реакции притупились, новички мало-помалу освоились в инфре, – и Карьялайнен наконец-то вздохнул с облегчением. Ежедневные обходы кают остались в расписании, как и визиты к пилотам – свободное же время Лаури предпочитал коротать в лазарете. Оказалось, не такой уж он зануда, этот талассианин, – за неделю пути мы с ним даже как-то сдружились, и часто убивали время за игрою в бессмертные шахматы, или болтали без умолку... ну, то есть я болтал без умолку, а инфра-медик большей частью слушал и кивал. Талассианина интересовало решительно все о сайониках, а особо о Семьях – ведь по долгу службы общаться ему приходилось исключительно с невменяемыми пилотами. Я охотно рассказывал, как устроены Семьи, и освещал тонкости сложной системы взаимодействия их с Корпорацией и Генконтролем, еще мы много и охотно говорили о том, где кому, по долгу службы в Корпорации, довелось побывать; я вещал об Апсаре, одной из самых красивых планет Федерации, – и о Топи, собственности Януса Шанкара, обладательнице столь агрессивной биосферы, что разработка ее ресурсов велась исключительно роботами; Лаури же многое мог рассказать о Жемчужной, с ее знаменитыми перламутровыми облаками, и об Амальгаме – планете ртутных морей, где добывался основной компонент топлива для всех кораблей Федерации. Словом, путешествие проходило с приятностью – и я даже на время отвлекся от тягостных размышлений об политических играх главы Семьи Флеминг, в которые оказался неведомым образом втянут.

Единственным, что портило мне ощущение долгожданного отпуска, были ночи и сны – проклятущие "черные сны".

Блокирующий сновидения препарат, что Лаури вводил всем пассажирам корабля, перестал действовать примерно на третью ночь. Подумав, что, может, мне нужно просто чуть скорректировать дозу, я честно доложил Лаури о возникшей проблеме – а тот вдруг встревожился, и надолго задумался. Доза, как оказалось, была стандартной, и рассчитывалась в точном соответствии с весом. Поколебавшись, инфра-медик все же решился чуть-чуть увеличить ее... сны пропали.

Пропали, чтобы вернуться обратно уже через ночь.

Я был изрядно озадачен и малость напуган – а Карьялайнен хмурился, рылся в фармацевтических справочников и объемистой (на бумажном носителе) энциклопедии по сомнологии, взял у меня целую кучу каких-то анализов. Результаты тех (кажется, вопреки ожиданиям Лаури) оказались нормальными. Я был здоров – ну, здоров для сайоника; причина, по которой не действовал блокиратор, лежала явно не в состоянии моего организма. Поняв, что препарат не срабатывает даже в удвоенной дозе, Лаури две ночи просидел рядом с моим ложементом, готовый разбудить, если до моих снов доберется вечно голодная инфра. Обычно в навеянных ею снах творится кровавый кошмар – недаром же жертвы таких снов сходят с ума очень быстро – но мне, как ни странно, снились другие кошмары. Привычные.

Черные.

Я не решился рассказать о них Лаури. Да и не слишком они беспокоили – за два года, я как-то притерпелся к своим "черным снам". Беспокоило больше другое – в последнее время, сны эти приходили все чаще и чаще. Возможно, после возвращения из экспедиции следует все-таки сдаться врачам... хотя бы врачам Семьи Флеминг, если уж не психологам "Нексуса".

Впрочем, проблемы мои начинались только по ночам. Условные "дни" инфры я коротал, мало-помалу знакомясь с другими участниками экспедиции – до этого, мы виделись лишь раз, перед посадкой в шаттл, на общем сборе, где профессор Штолле долго вещал о возложенной на нас ответственности и об огромной важности нашей задачи. В большинстве своем это были молодые ребята и девушки, недавние выпускники сальватерранских и апсаранских университетов, – глаза у всех загорались фанатичным огоньком при каждом упоминании цели экспедиции, планеты Хель. Против общения с сайоником они ничего не имели – и я, хоть и был старше большинства на пять-шесть лет, прекрасно вписался в компанию. Безумно хотелось как можно больше узнать о Хель, до того, как мы ступим на землю этой воистину легендарной колонии – к счастью, ребята готовы были трещать о ней без умолку часами. Хель, планета на дальних задворках Территории, имела статус заповедника, ибо была единственной сохранившейся из колоний, основанных в ходе первой волны освоения космоса, – еще до Сухой Войны, до появления первых сайоников, до рождения первооткрывателя инфры, легендарного Сингха Шанкара. К моменту ее повторного открытия немногочисленные потомки колонистов (в основном скандинавов и финнов) совсем одичали, скатившись фактически в новое средневековье, но этнографы и культурологи в голос вопили, протестуя против привнесения на Хель света цивилизации – культура, что сложилась там шесть веков, была хоть и примитивной, но, с точки зрения тех же этнографов и культурологов с фольклористами, уникальной. В наших беседах на меня вывалили содержание дюжины монографий, не менее сотни статей, показали отснятую со спутников трехмерную карту планеты, дали благоговейно подержать в руках талисман экспедиции – подлинный хелийский артефакт, костяной кубик, пожелтевший от времени и сплошь покрытый причудливой резьбой – рыбы, змеи, еловые шишки. На любом аукционе Апсары за такую вещицу дали бы стоимость новой сундары только-только с верфей Халькиона, – ведь вывозить с Хель даже этакую малость разрешалось только для научных целей, и выставлялись бесценные экспонаты исключительно в паре столичных музеев. В общем, мы с ребятами, как говорится, друг друга нашли. Одна из девушек, симпатичная уроженка Апсары, начала даже бросать в мою сторону взгляды, полные вполне определенного интереса, и я задумался о том, чтобы свести с ней более близкое знакомство уже на планете. Особняком держались трое генетиков, двое биологов и один химик; компанию им составляли четверо крепкого вида парней, у которых только что не на лбу значилось крупными буквами "отряд специального назначения службы СБ корпорации "Нексус"". Не принимали участия в наших посиделках также руководитель экспедиции, профессор Дитрих Штолле, и сенатор Уилби – эти двое довольствовались обществом друг друга, благо, принадлежали к одному примерно социальному классу, и беседовали в основном о политике. Ребята на руководителя, обделявшего их вниманием, не обижались – и так было весело, по вечерам можно было услышать гитару, а в одной из кают – как я подозревал – начхав на все запреты Лаури, все-таки разливали по-тихому что-то спиртное. Словом, за исключением "черных снов", это был лучший отпуск, какой я только и мог вообразить. Мы медленно ползли по "тропе" в направлении Синнабара, иногда ныряли немного поглубже, чтобы избежать возмущений инфре, создаваемых некоторыми объектами норм-пространства – нейтронными звездами, например, – а потом возвращались обратно, к поверхности. Все, попривыкнув немного, освоились в инфре, паре новичков Лаури отменил назначенные поначалу успокоительные препараты – словом, все шло тихо-мирно, не предвещая беды...

...И та, разумеется, не заставила ждать.

Мы с Лаури заканчивали партию в шахматы, когда дверь лазарета отъехала в сторону – и внутрь ввалился взмыленный, взъерошенный профессор Штолле. Я и Карьялайнен подскочили, опрокинув доску. Профессор, ухватившись одною рукой за подвернувшуюся стойку для капельницы, а второю за сердце, кое-как выдавил из себя:

– Доктор... в каюте двенадцать... там... плохо...

Лаури сориентировался мгновенно – подхватив со стола кейс с реанимационным набором, всегда лежащий наготове, инфра-медик со всех ног рванул к указанной каюте – ухитрившись на бегу сунуть в руки профессору пачку таблеток, отрывисто бросив "от сердца, примите немедленно". Я, выпоив тому стакан воды, отбуксировал едва переставлявшего ноги профессора до каюты, что тот делил с Алджерноном Уилби, и, сдав на руки изрядно струхнувшему сенатору, – припустил следом за Лаури, тоже бегом. Каюта двенадцать – это же, кажется, та, где обитали двое молодых археологов, втихомолку разливавших всем желающим красное тропиканское из припрятанной в рюкзаках с оборудованием здоровенной канистры... И вот какого черта я не доложил об этом Карьялайнену, в тот же день, как прознал об организованной на борту нелегальной торговле спиртным?! Распиная себя, на чем свет стоит, я протолкнулся мимо столпившихся у каюты двенадцать ребят:

– Кто там?

– Эжен, – пролепетала бледная как снег Кирти, та самая симпатичная апсараночка. В каюте инфра-медик тряс за плечи скорчившегося на палубе у переборки Эжена Люмьера – одного из ее обитателей, археолога с Парфенона. Эжен на действия Лаури не реагировал – вцепившись себе в волосы, он низко, монотонно выл, мотая головой. В груди у меня глухо екнуло. Я достаточно напутешествовал инфрою, чтобы понять, что такое с Люмьером...

В конце концов, довольно трудно перепутать с чем-то вопли человека, до чьих мозгов – пробившись сквозь защитную ошибку корабля, взломав природные барьеры, подкрепленные блокиратором сновидений, – все-таки добралась инфра.

...Лаури тихо ругался. Кажется, на финском, потому что я ни понимал ни единого слова – но общий смысл его экспрессивных высказываний был более чем очевиден. Кажется, я тоже ругался, уже на стандарте, – потому что, пока инфра-медик возился с парящими носилками, на которых ремнями закрепляли бьющегося Эжена, я подключил свое "шестое чувство", просканировав эмоциональный фон Люмьера. Отдача была – словно по обнаженным нервам плеснули крутым кипятком. Такое там нашлось, что я секунды не выдержал – разорвал контакт, отшатнувшись и со всей дури стукнувшись о ребро переборки. Пока пытался восстановить дыхание и проморгаться от "мушек" в глазах, Лаури, при содействии двух самых смелых из собравшихся за дверью товарищей Эжена, ухитрился кое-как закрепить его на парящих носилках – те брыкались при каждом рывке обезумевшего археолога. Повернув Эжену голову, чтобы не захлебнулся своей же слюной, Лаури оглянулся, выцепил взглядом из толпы, набежавшей на вопли, меня, и скомандовал:

– Флеминг – со мной в лазарет, остальным – разойтись по каютам. Немедленно!

Его приказу последовали. Бледные, перепуганные пассажиры шикары начали расползаться, освобождая проход для носилок. В лазарете Карьялайнен с моей помощью перетащил бьющегося в судорогах Эжена на ложемент, закрепил его руки и ноги ремнями. Пока Лаури, все так же глухо ругаясь, заталкивал в горло Люмьеру какую-то трубку, я рылся в выдвижных ящичках, собирая лекарства, что указал инфра-медик. Из содержимого дюжины ампул он быстро состряпал в инъекторе некий убойного вида коктейль и ввел тот Эжену. Тот захлебнулся воем, выгнулся дугой, вырывая ремни из креплений – и резко обмяк. Вой утих, сменившись тихоньким, жалобным всхлипыванием.

...Когда взрослый мужчина плачет, как младенец, и слюни пускает, – это, поверьте мне, то еще зрелище.

Жуткое... жуткое просто до дрожи.

Лаури устало присел на край стола, и отер со лба пот. Выглядел инфра-медик неважно, да и мне что-то воздуха не хватало в груди... Пока мы бежали с носилками до лазарета, пока привязывали вырывающегося археолога к ложементу – все было как будто в угаре, а стоило выдохнуть – и сердце напомнило, что подобные потрясения для меня под запретом. Ничего, не впервой уж, прорвемся, – сейчас отдышусь малость, и буду в порядке. Намного важней – что с Люмьером?

– Он... будет в порядке?

Лаури покачал головой:

– Едва ли, коль инфра уже добралась до этого... typera идиота. Наверняка принял какой-то наркотик. Мне нужно проверить каюту, узнать, что именно за дрянь проела этому... holmo мозги. Если опять начнутся судороги – вколи ему вот это, – мне сунули ампулу, – И за монитором смотри, он связан с моим личным терминалом, но мало ли что... И... и держи его за руку, что ли. Ему очень страшно сейчас.

И устремился за дверь – только белый халат и мелькнул. Я покосился на ящики – наверняка там отыщется что-нибудь, чтоб малость унять сердце. Потом на Эжена, пускающего слюни и мелко-премелко трясущегося, – и со вздохом остался на месте, крепко ухватив археолога за холодную влажную руку. Попыток считывать его я счел разумным более не делать – не был уверен, что переживу еще один удар дикого, первобытного ужаса. Разум его был обнажен и открыт, без всякой защиты – и инфра накрепко присосалась к тому. Словно пиявка... бр-р. Водятся на Топи такие тварюшки, длиною без малого в фут. Если стая учует жертву, решившую пренебречь техникой безопасности и прогуляться по местным болотам, – для той есть только один путь к спасению: выбраться на твердую землю прежде, чем подействует парализующий яд.

Я взглянул на синюшные губы Люмьера, на пустые глаза, прислушался к хныканью – тихому, жалкому. На то, чтобы отцепить от себя пиявку с Топи, у жертвы есть только минута. Потом – будет поздно, подействует яд...

...А чтобы спасти того, кто тонет, нужно следом нырнуть, чтобы вытащить.

Я стиснул зубы. Я мог это сделать, мог хотя бы попытаться нырнуть в топи инфры, где тонул пожираемый заживо Эжен Люмьер. Но отнюдь не был уверен, что что-то получится. Тут был нужен телепат, телепат настоящий, навроде чертова Майлза трекляного Флеминга, – проклятье, тут нужен был чистокровный сайоник, а не слабак во втором поколении, вроде меня!

Взгляд наткнулся на ящичек с сильнодействующими препаратами, обычно запертый на замок с генетическим сканером – позабытый в спешке, тот так и оставался открыт.

А что, если... идея была совершенно безумная, но имела солидную вероятность сработать. Вот только...

С моим проблемным сердцем, вероятность выплыть после этого следом за Эженом, – процентов пятьдесят, едва ли более.

...Рука Люмьера слабо дернулась в захвате моих пальцев.

Да шло оно все к черту, я так не могу!!

В дальнем углу ящика нашлось искомое – початая упаковка ампул с красной жидкостью, в другом ящике отыскался инъектор. Ампулу – в паз... и вколоть содержимое в вену на шее.

Сердце немедля забилось как бешеное, выламывая ребра. Понимая, что времени мало, я набрал воздуха, и ухватился за запястья Эжена, – чувствуя, как падаю в его сознание, прямиком в темно-красное море безумия.

...Удар!

Я забарахтался в красном и склизком, – в море густой красной жидкости. На мгновенье ушел с головой, захлебнулся и вынырнул, шумно отплевываясь. Мерзкая жижа оказалась кровью, вдобавок, с изрядным гнилым запашком. Бр-р, ну и гадость! И где этот придурок Люмьер?..

Что-то плеснуло рядом, заставив меня замереть. Мы были на очень опасных глубинах, и если кровавое море лишь выверт сознания Эжена, то его обитатели, порождения голода инфры – вполне даже реальны. Не поздоровится и мне, если эти твари учуют еще одну жертву...

Совсем рядом со мной на поверхность вырвалось несколько пузырей, прошла рябь. Эжен? Его уже утянуло туда, в глубину? Это скверно, ох, скверно – чем глубже в инфре он болтается сейчас, тем меньше шансов, что я чем-то ему помогу. Да и времени мало, – едва ли той дозы "эссенции", что я себе ввел, хватит даже на пару минут. И что делать? Нырять? В это вот... в море крови?

Еще пузыри. Точно, Эжен. Зараза!

Набрав побольше воздуха, я обреченно выругался, – и нырнул в гниль, в тошнотворное склизкое месиво. Ну, Люмьер, ну, чертов алкоголик, – запомни, ты здорово мне задолжал!..

Нырнули, так, теперь перебороть себя и все-таки открыть глаза... А надо же, тут даже что-то видно. Причудливая все же штука, эти сны-не-сны, навеянные инфрою; удумай я в реальности искупаться в крови, ничего бы вот так не сумел разглядеть – кровь это все-таки вам не вода. А тут, в десятке футов под собою я ясно видел – Эжена Люмьера, вяло отбивающегося от стаи тварей инфры, порождений ее голода. Мне они виделись змеями – чудовищной помесью змей с какими-то доисторическими рыбами; что видел Люмьер, я не знаю. Твари вились вокруг Эжена, ожидая, пока жертва растратит последние силы, чтобы утащить ту на дно и начать свое пиршество. А силы – силы явно пребывали на исходе... Меня Эжен, конечно, не видел – зато появление новой жертвы учуяли несколько тварей, отделившихся от стаи – и лениво поплывших навстречу мне.

Проклятье!

Не тратя времени на размышления, я на чистых инстинктах метнулся вперед и проскочил мимо не слишком-то поворотливых тварей, ввинтив свое тело меж тулов, холодных и скользких. "Змеерыбы" явно опешили от такой наглости, – я же схватил Эжена за руку, врезал тому под дых, чтобы не трепыхался – и со всей силы рванул на себя.

Вверх... вверх... вверх!

...Внизу раздался плеск – и злобное шипение, лодыжку захлестнуло и стиснуло чье-то осклизлое щупальце. Сжав зубы, я с натужным хрипением вытолкнул Эжена вверх, над собой – прочь из инфры, назад, в реальность, в тело, под защиту брони корабля, – прочь из снов. Теперь – теперь себя... нужно проснуться, давай, просыпайся, скорей!

– Крис... Кристиан! Кристиан Флеминг!!

...Кто это? Лаури? Но почему он кричит?

– Возвращайся оттуда, проклятье! Perhana! Возвращайся, или станешь добычей кромешников!!.

Голос Лаури – доносится из липкой темноты. Но почему я не могу проснуться? Не могу пошевелиться? Не могу открыть глаза и не чувствую... собственных рук?

– Возвращайся немедленно, koheli! Слышишь?! Тебя же сожрут, kova paa!!

Черт, как скверно. Не могу проснуться, темнота облепила паучьими нитями, и не пускает туда, откуда доносится голос. Нужно вынырнуть... нужно... вернуться...

– Не сдавайся Беззвездью, ты слышишь?! Нельзя!!

...Нет. Не выходит, никак.

Не могу.

– ...ты же не телепат, тупой придурок! Какого perkele ты рванулся вытаскивать этого urpo?!

Не телепат, да, верно, но надеялся, что справлюсь. Выходит, все-таки переоценил невеликие возможности сайоника во втором поколении. Хех, глупо-то как получилось – похоже, я попросту обменял жизнь Эжена Люмьера на свою.

Как глупо, как... чего уж там – как страшно.

Очень страшно. Уж пусть лучше не выдержит сердце, чем... так. Не хочу стать добычею инфре. Пожалуйста, только не так.

– Крис, vajokki! Inva! Живи, чтоб тебя!!

Хорош орать на финском, Карьялайнен, и переходи-ка лучше на стандарт – а то некому тут оценить, как забористо ты меня обзываешь. "Живи"... хе-хех, "живи", смешно и грустно. Можно подумать, я до слез, до боли, до удушья не хотел бы – жить, отчаянно, любой ценою – жить...

Жить. Жить!!

– Ну нет уж. Нет. Не отпущу. Ты не достанешься Беззвездью, paskapaa!..

Запах. Новый запах в темноте, острый и свежий, чуть горький. Еловая хвоя? Откуда?..

Удар!

Кто-то, кажется, со всей дури хлестнул меня пару раз по щекам. Ох-ох, за что так жестоко-то, Лаури? Попытался пошевелить пальцами – удалось, хотя и с заметным трудом, тело ощущалось как набитый соломой мешок. Кое-как разлепив непослушные веки, я тут же зажмурился снова. Ударивший в глаза свет показался до ужаса ярким после кровавого мрака глубин, из которых я вытащил Эжена.

– Черт, Лаури! Выруби... выруби чертову лампу! – однако, ну голос у меня, сиплый какой-то скрежет, когда это я успел сорвать горло – вроде бы же не кричал?..

– Сейчас, сейчас, – меня похлопали по плечу, чем-то щелкнули. Свет сбавил яркость, и я смог открыть глаза – обнаружив себя на своем ложементе. Вокруг громоздились стойки капельниц, мониторы, к которым тянулись проводки многочисленных датчиков – похоже, облепили меня ими с ног до головы. Так-так... и одет я, похоже, в пижаму – а ведь помню, что отнюдь не в ней бросился следом за Лаури из лазарета, когда сюда явился профессор Штолле с дурными вестями!

...И что это за вкус на губах? Как если б еловую шишку удумал зачем-то лизнуть...

– Биостимулятор, – Лаури, видимо, прочитал мои мысли – и продемонстрировал маленькую темную склянку, что вертел в пальцах, – На основе смолы "черной ели" – эндемика одной очень далекой планеты. Экспериментальный образец, в массовое производство еще не запущен. Тебе повезло.

Повезло?.. Ну, должно же в кои-то веки и мне повезти.

– Как там этот придурок-Люмьер?

– Он жив, – и даже почти что здоров, ты вытащил его вовремя, – голос Лаури журчал успокаивающе, как лесной ручеек – так и тянуло вновь закрыть глаза и задремать, но нет, нельзя, нельзя, пока еще нельзя!.. – Память, к сожалению, успела получить довольно значительные повреждения – последние несколько месяцев он не помнит вообще, а дальше воспоминания только урывками... но тут уж не поможет и лечение, их просто съела инфра. Гораздо больше меня интересует, – в журчание добавился треск ломких льдинок, – что такое с тобой. Какого per... какого черта ты возомнил себя хреновым телепатом – и полез за этим urpo... этим идиотом? Ты же едва не погиб!!

О-ох, похоже, меня сейчас будут допрашивать, по полной строгости и без скидок на состояние – скверное, судя по ощущениям. Ребра болели – похоже, мне делали непрямой массаж сердца и... да, кажется, дело дошло-таки до дефибриллятора. Черт.

– Я жду объяснений, Крис Флеминг, – лесной ручеек перемерз. – Какого. Черта. Ты. Сделал. Подобную. Глупость.

Какого черта... мне и самому интересно, какого. Но не говорить же, что попросту нервы не выдержали, держать за руку человека, которого в эту минуту жрут заживо?.. Сидеть и держать за руку, что-то там успокоительно приговаривая – когда каждая минута промедления, это дни и недели бесценнейших воспоминаний, утраченных воспоминаний, – утраченных навсегда, без возврата?..

Что ж, скажем то же самое – но немного иначе:

– Я... рассказывал, как обучают сайоников?..

– Рассказывал, – лед звонко хрустнул, – но какое отношение это имеет...

– Прямое, – я глухо закашлялся, ребра немедленно отозвались болью, и Лаури опустил мне на грудь свою руку, – успокаивая кашель, – Я рассказал... не все. Да, первые три года урожденные, чистокровные Флеминги и приемыши вроде меня учатся по единым программам... но дальше идут расхождения. Не знаю, чему там обучают дальше чистокровных... но нас... нас – подвергают психологической обработке на лояльность человечеству. Нам в подсознание... зашиваются... некоторые нестираемые установки, – до сих пор противно вспоминать о том, как именно их "зашивали"туда – но Лаури не нужно знать о методах суггестивной обработки, применяемых к к юным сайоникам, к делу это ни малейшего отношения не имеет, – В частности – безусловный приоритет сохранения жизни генетического полноценного гражданина Федерации над сохранением жизни... любого из нас.

...Ну а о том, что в службе безопасности корпорации "Нексус" установки эти слегка скорректировали, добавив абсолютный приоритет сохранения жизни сотрудника Корпорации, коим являюсь я, но никак не Люмьер, – думаю, мы умолчим.

– Вот как, – бесцветно отозвался Карьялайнен. Покачал головой, крутанул в пальцах баночку с загадочным "биостимулятором", отвернулся, – Я об этом не знал. Извини.

...Чудак он все-таки, этот Лаури. Ну вот за что тут извиняться, тем более ему – можно подумать, он лично разрабатывал дурацкие законы Федерации, закреплявшие генетическую сегрегацию граждан?!

– Ладно, чего там. Ты лучше расскажи, что все-таки приключилось с Люмьером. Какую гадость этот идиот ухитрился принять?

Лаури спрятал баночку в один из карманов халата – и, запустив руку в волосы, затрясся от слегка истеричного смеха:

– Ты не поверишь, но... "Яркие Сны"!

– Серьезно? – я недоверчиво покосился на хихикающего (небывалое зрелище!) инфра-медика, – он что, даже инструкцию к ним не удосужился до конца прочитать?

..."Яркие Сны" – формально даже не наркотик, на Экзотике эти красные, с кисленьким вкусом драже из сгущенного сока какой-то местной ягоды продают, как конфетки. Не вызывают привыкания, не имеют побочных эффектов, дарят необычайно красочные и потрясающе реалистичные сновидения... вот только в инструкции крупным шрифтом выделено "не применять лицам, страдающим психическими расстройствами, в состоянии алкогольного опьянения, а также в условиях погружения в инфру"!

– Серьезно, – Лаури, отсмеявшись, потряс головой. – Придурок, иначе не скажешь. Так дешево запродать свою память, и, если б не ты – то и жизнь! Пока я перерыл его вещи, пока отыскал там початую пачку с драже... спасать его было бы поздно, даже найдись у меня нужный антидот.

– Вот черт, – прошептал я, чувствуя, что сердце снова начинает ныть, – Кому рассказать – не поверят... я понимаю, там, "белая чайка" или еще что, но "Яркие Сны", их же детям с двенадцати лет продают!..