Текст книги "Адмирал Л. М. Галлер
Жизнь и флотоводческая деятельность"

Автор книги: Сергей Зонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Но никаких новых виновников «преступления» Галлер не назвал: «По вопросу кого я считаю основным виновником по передаче: а) торпеды „45–36 АБА“ и б) документации по артиллерии – имею возможность установить лишь мое личное участие в этих передачах. Теперь, анализируя происшедшее в 1943—44 годах, я прихожу к выводу, что с моей стороны не были приняты все меры, чтобы, путем соответствующей постановки вопроса, не допустить передачи или, при наличии особых оснований, провести ее с большей осмотрительностью и соответствующим документальным оформлением»[311]311
  ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 1, л, 110–111.


[Закрыть].

Никто из адмиралов, вначале подследственных, потом – подсудимых, кроме Галлера, не признавался в «политической ошибке». Говорили об «антигосударственных преступлениях», «преклонении перед заграницей», «безусловном раболепии». Видимо, помнили с тридцать седьмого – тридцать восьмого: признаешься в политической ошибке – конец… Галлер, однако, такое признание сделал. И ведь в самом деле, он допустил политическую ошибку. Не мог он себе представить в годы войны такого политического выверта в будущем, когда сотрудничество с союзниками станет преступлением. Он совершил «политическую ошибку» – определение, данное Галлером, точно. Сколько таких «ошибок» совершил военмор, флагман флота 2 ранга, адмирал Галлер! Не предавал друзей и тех, кого считал честными людьми, никого не разоблачал, не бичевал, не произносил демагогических речей и не писал такого же рода статей или книг, не славословил «вождю народов». И все-таки чудом уцелел. Но чуду пришел конец…

Следствие закончилось. 19 декабря 1947 года сам Сталин подписал постановление Совета Министров СССР о предании суду бывшего руководства ВМФ.

Состав «суда чести» был назначен приказом Министра Вооруженных Сил Н. А. Булганина. Председатель суда маршал Л. А. Говоров – главный инспектор Министерства ВС СССР, члены: генерал армии В. А. Захаров – начальник Военной академии Генштаба; генерал-полковник Ф. И. Голиков – начальник Главного управления кадров Министерства ВС СССР; адмирал Г. И. Левченко – заместитель ГК ВМС; вице-адмирал П. С. Абанькин – заместитель ГК ВМС; вице-адмирал Н. М. Харламов – заместитель начальника Генштаба по ВМС, вице-адмирал Н. М. Кулаков – член Военного совета, заместитель ГК ВМС по политчасти. Первое заседание суда в заполненном офицерами и адмиралами зале на Козловском утром 12 января 1948 года открыл маршал Л. Л. Говоров, объявив, что будет слушаться дело по обвинению в совершенных «антигосударственных и антипатриотических поступках»[312]312
  ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л. 1.


[Закрыть]. Н. М. Харламов зачитал обвинительное заключение.

Лев Михайлович сидел на сцене рядом с другими обвиняемыми. Сколько раз он вот так же всматривался в лица, находясь в президиуме по торжественным дням. В этом самом зале… Но сейчас он в совсем ином положении… А зал переполнен, заняты все места, даже стоят в проходах. Почти каждое лицо знакомо, почти каждый бывший подчиненный. Ведь в наркомате он десять лет, с тридцать седьмого по сорок седьмой… Какой позор: его обвинят в «антигосударственных», «антипатриотических» поступках на глазах всех этих людей. Нет, уничижительные слова он не произнесет, признаний «в раболепии» и прочих не сделает. Галлеры всегда были патриотами, всегда были верны присяге. Сначала царю, потом – народу. Но верны всегда. Признаться в несуществующем – предать память деда и отца, память Вернера…

Первым для дачи показаний вызвали Л. М. Галлера. Спокойно, деловито он объяснил суду мотивы передачи бывшим союзникам торпеды и документации по артиллерии, подчеркнул, что сделано это было с его согласия и одобрения. Повторяя показания, данные во время следствия, и дополнительные объяснения, четко сказал, что имел возможность информировать о «неправильности» передачи, но «этого не сделал», «допустил политические ошибки» и «неправильные действия». Не убедился в наличии разрешения, не использовал «всех возможностей для того, чтобы доложить кому следовало о целесообразности или нецелесообразности той или иной передачи, не докладывал о своих опасениях, если таковые были…»[313]313
  ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л, 9-17.


[Закрыть]

Однако кое-кому из состава суда этих признаний было мало. Абанькин в довольно путаном выступлении попытался доказать, что Галлер недооценивает такого великолепного оружия, как торпеда «45–36 ABA», а Харламов обвинил в раскрытии перед «заграницей» системы нашего оружия. Лев Михайлович хотел было напомнить, что все это еще в ходе войны оказалось у немцев, секретность была утрачена. Но задал вопрос Голиков. Голос его был пронзителен, временами он странно дергал выбритой до блеска головой. Как сквозь туман донеслось до Льва Михайловича: «Адмирал Галлер, вы признаете, что передали авиационную торпеду и чертежи артиллерийского вооружения без разрешения Советского правительства?» «Нет, этого я не могу признать!» – ответил Лев Михайлович[314]314
  ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л. 21–22.


[Закрыть].

«Господи, – думал он, – неужели военного человека, прослужившего в офицерских и адмиральских чинах сорок с лишним лет, с дисциплиной, вошедшей в плоть и кровь, можно заподозрить в свершении такого! Конечно, окончательное разрешение давал нарком Кузнецов. Но я не скажу об этом. Потому что Николай Герасимович лишен возможности сослаться на разрешение Сталина…»

Вслед за Голиковым серию вопросов с приправой из политической демагогии задал Кулаков, вновь пытаясь добиться от Льва Михайловича признания исключительных достоинств переданной торпеды, непреходящей ценности оказавшейся у англичан документации по артиллерии. Но Лев Михайлович лишь повторил свои показания: да, ущерб передачей нанесен. И сказал еще об одном, о чем решил довести до сведения суда еще накануне. Сказал о Н. И. Шибаеве… По вопросам следователя Галлер понял: на начальника МТУ следствие обозлено (и, наверное, не только следствие). Не дает нужных показаний против обвиняемых! Значит, нужно его спасать, выводить как-то из-под удара. И Лев Михайлович заявил: «Я должен доложить, что… имеется доклад бывшего начальника МТУ контр-адмирала Шибаева, в котором он дает высокую оценку этого оружия. Таким образом, получается несоответствие между моим заключением и мнением начальника МТУ…» [315]315
  ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л. 3.


[Закрыть] Сказано понятно: Шибаев не виноват в передаче торпеды – он ее ценил, а я, Галлер, принял решение вопреки.

Наверное, это заявление Галлера помогло Шибаеву, но когда начался допрос свидетелей, от «атак» не избавило. Первым Шибаеву задал вопрос Голиков: «Можете ли привести случаи, когда адмирал Галлер принуждал вас дать информацию англичанам и американцам?» «Нет, не могу»[316]316
  Там же, л. 140.


[Закрыть], – ответил Шибаев и стоял на своем, несмотря на грубый нажим со стороны Голикова и Харламова. Не удалось суду добиться от него показаний против Галлера…

Н. И. Шибаев любил и глубоко уважал Льва Михайловича. Адмирал Л. А. Владимирский рассказывал, что и через годы у этого сурового, совсем не сентиментального человека выступали на глазах слезы, когда он вспоминал Галлера и «Шемякин суд» (так определил его Н. И. Шибаев). Он же назвал «цепным псом» другого свидетеля – В. И. Алферова, жаждавшего, в первую очередь, крови Н. Г. Кузнецова. Алферовым, похоже, не были забыты процессы 1937–1938 годов, и он делал все, что мог, пытаясь соединить, связать январь 1948 года с тем ужасным прошлым (будто бы прошлым, как вскоре выяснилось…). «Противодействие в создании мощной советской торпедостроительной промышленности осуществляли такие матерые враги советского народа, как Пятаков, Павлуновский и Орлов…» – говорил он, с удовольствием вспоминая, как удалось «раздавить этих гадов». Алферов заявил, обращаясь к Кузнецову: «…хотели вы то, что хотела американская и английская разведки»[317]317
  ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л. 159; Орлов – В. М. Орлов, командующий ВМС РККА по 1937 г.; Павлуновский – И. П. Павлуновский, член Петроградского ВРК в 1917 г., после гражданской войны на руководящих должностях в промышленности; Пятаков – Г. Л. Пятаков, видный деятель партии и Советского государства, член ЦК ВКП (б).


[Закрыть].

Лев Михайлович смотрел на этого человека, слушал произносимые им слова, и не чувство гнева, возмущения овладевало им, а чувство горького удивления, фанатик? На память пришло из Честертона: «Фанатик не тот, кто с жаром защищает свои убеждения и соответственно оспаривает то, что с ними несовместно, а тот, кто вообще не способен увидеть чужую идею как идею…» Да нет. Какой он фанатик… В кают-компании корабля российского флота ему перестали бы подавать руку. А если б не понял, не подал бы в отставку, то заставила бы пощечина… Лев Михайлович припомнил, как Шибаев говорил когда-то: в Минно-торпедном институте мешают работать группе по новой авиационной торпеде высотного торпедометания. Вот Алферов, видно, и мешал. Ишь как художественно описывает исколотые иглами руки мастериц, шивших парашют для «его» «ABA». Нет, было бы слишком просто отнести и Голикова, и Кулакова к фанатикам, размышлял Галлер, наблюдая, как они стараются растоптать человеческое достоинство Алафузова и Степанова. Да и Кузнецова тоже. Несомненно и желание угодить «начальству» – Сталину в первую очередь. Тогда и карьера обеспечена…

«Почему считаете, что ваши поступки есть раболепие и низкопоклонство, раскройте подробно, обстоятельно эти понятия!»[318]318
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 66.


[Закрыть] – говорил Кулаков Алафузову, и Льву Михайловичу казалось, что довольная ухмылка раздвигает его толстые губы. А затем, решив, что доза самобичевания Алафузова мала, обрушивался на его книгу «Боевое управление», вышедшую в 1942 году, с обвинением в преклонении перед иностранными авторитетами… Книгу, которую В. А. Алафузов готовил к выходу в свет, отрывая часы от сна, в желании довести до оперативных отделов флотов опыт войны на море – и наш, и зарубежный. И вот Кулаков напоминает: там, видите ли, были ссылки на немца Клаузевица! Ах, как ужасно… Потом, разделавшись с Алафузовым, стаей напали на Степанова – и он, будучи командующим Беломорской флотилией, а затем исполняя обязанности начальника ГМШ, оказывается, «преклонялся перед иностранцами». Председатель суда маршал Говоров даже бросил ему опаснейшее обвинение: «Вы… угодничали перед представителями иностранной разведки, позволяли им получать сведения, которые нанесли урон нашей мощи и нанесли серьезный ущерб государству…»[319]319
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 85.


[Закрыть] Неужели он и в самом деле так думает?

Какой же урон нанес Г. А. Степанов? Будучи командующим Беломорской флотилией, руководил проводкой англо-американских конвоев в ее операционной зоне на пути в Архангельск. И конечно, по службе не раз встречался с представителями ВМС США и Англии, организовывал боевое взаимодействие с союзниками для отражения ударов подводных лодок и авиации противника… Лев Михайлович видел, как оскорблен Георгий Андреевич этими обвинениями, как страдает его оскорбленная честь, Степанов из рода офицеров флота, его дед был адмиралом, отец офицером, погиб в Цусимском бою. После окончания Морского корпуса в 1911 году Степанов служил на Балтийском флоте, сразу стал на сторону революции, в гражданскую воевал в Онежской флотилии под началом Э. С. Панцержанского и был награжден орденом Красного Знамени… И сейчас на флоте служат два его сына-офицера.

Последним суд допрашивал Н. Г. Кузнецова. И вновь, как на следствии, адмирал флота объяснял, отвечал на оскорбительные вопросы… Но его не понимали или не желали понять. Маршал Говоров отверг тезис о том, что только полученное от американцев по ленд-лизу многократно перекрывает го, что было передано нами. «За ленд-лиз было заплачено кровью!» – сказал он. Так и осталось обвинение в передаче англичанам трофейной акустической торпеды с потопленной «U-250». Не помогли никакие доводы: не желали судьи знать о долге перед союзниками, о том, что через несколько месяцев, после того как эти торпеды оказались у нас, в сорок пятом, союзники захватили их образцы на территории Германии. А документа, свидетельствующего о разрешении Сталиным показать немецкую торпеду союзникам, у бывшего наркома не было… Наблюдавшему течение суда как бы со стороны Галлеру казалось, что идет охота. Однажды, еще до первой мировой войны, знакомый французский офицер пригласил Льва Михайловича в свое имение. Тогда затравили оленя. Жаль было красавца… Вот и сейчас Кулаков пытался «загнать» бывшего своего наркома. «Правильно ли будет считаться судом чести (так в тексте. – С. З.), что вы хотите дополнительно охаять наше оружие, умалить свою вину?» – спросил он после того, как Н. Г. Кузнецов дал объяснение по торпеде «45–36 ABA». И далее настаивал: «Мне хотелось бы, чтобы вы дали политическую оценку ваших поступков…»[320]320
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 128.


[Закрыть]

Он желал, чтобы бывший нарком произнес уничижительные слова, желал унизить его…

Всему приходит конец.

Председатель суда маршал Л. А. Говоров объявляет об окончании следствия. Он говорит, что суду ясен ущерб, нанесенный Советскому государству передачей иностранным миссиям документации по артиллерии и торпедному оружию, даже не упоминает, что секретность переданного была утрачена в ходе войны. Впрочем, если сказать об этом, то все обвинение станет безосновательным. «Следствие по делу об антипатриотических и антигосударственных поступках обвиняемых Кузнецова, Галлера, Алафузова и Степанова считаю законченным»[321]321
  Там же.


[Закрыть], – подводит он итог и объявляет десятиминутный перерыв. Теперь на очереди следующие действия фарса: последнее слово подсудимых, речь обвинителя вице-адмирала Н. М. Кулакова и, наконец, вынесение судом приговора.

Члены суда чести в последний раз занимают свои места. Один за другим поднимаются подсудимые, чтобы произнести последнее слово. Первым вызывают Галлера. Он встает, приглаживая усы. Сидящим в зале кажется, что адмирал совершенно спокоен: говорит, как всегда, внятно и громко, ни одного сбоя, повтора. «Я проявил политическую близорукость, не учел политической обстановки и политического значения передачи документации, вооружения нашего советского проектирования и советского изготовления. За все это я подлежу законной ответственности» [322]322
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л, 190–191.


[Закрыть]. Кулаков даже чуть привстает на стуле, ожидая покаянных слов о «раболепии». Но Галлер уже сказал все. Вслед за ним произносят последнее слово В. А. Алафузов и Г. А. Степанов. Последним – Н. Г. Кузнецов. Голос его вздрагивает, когда он говорит, что так или иначе, но он привел своих подчиненных на скамью подсудимых[323]323
  Там же, л. 197.


[Закрыть]. Лев Михайлович с тревогой смотрит на своего наркома – смертельно бледен, голос сел. Нелегко дались эти дни Николаю Герасимовичу. Впрочем, и Лев Михайлович чувствует, как неведомая сила сжимает сердце. А в зале такая мертвая тишина, что, кажется, слышно биение сердец…

На трибуну поднимается обвинитель Н. М. Кулаков. Звучно, с пафосом произносит он стандартные слова о гениальном полководце и вожде, о славных достижениях на пути построения социализма. «Мы обвиняем адмирала флота Кузнецова, – продолжает он, – в том, что, преклоняясь перед иностранщиной, барски-пренебрежительно относясь к интересам Советского государства, не вникая в существо дела, он самовольно, без ведома Советского правительства, разрешил передачу английским и американским миссиям ряда ценных секретных сведений об отечественном вооружении, составляющем государственную тайну и приоритет советского ВМФ в области высотного торпедометания и артиллерийского вооружения… Мы обвиняем адмиралов Галлера, Алафузова и Степанова в том, что, раболепствуя перед иностранщиной, они поступились интересами нашей Родины…нанесли серьезный ущерб нашему государству и боевой мощи Советского ВМФ»[324]324
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л, 208.


[Закрыть].

Кулаков с высоты сцены орлом оглядывает притихший зал. Может быть, ему кажется, что наступил его «звездный час»? Что теперь будет многие годы, как один из его предшественников генерал-полковник И. В. Рогов, стоять на мостике ВМС, возглавляя политические органы? Его ценят в ЦК, к нему благоволит Жданов… И с новой силой, форсируя голос: «Мы обвиняем их в том, что, потеряв чувство национальной гордости и политической зоркости, они оказались на поводу иностранных разведок и пошли на национальное самоуничижение…»[325]325
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 231.


[Закрыть]

Слушать все это ужасно. Лев Михайлович знал: пощады не будет, ждал потока лжи. Но одно дело предвидеть, другое – выслушивать все это в переполненном офицерами и адмиралами зале. Вот Кулаков уделяет внимание и персонально ему: «Адмирал Галлер… раболепствуя перед заграницей, забыв о чести и совести советского адмирала, беспечно относился к своему служебному долгу…» Скоро ли он кончит? Лев Михайлович нащупывает в кармане валидол, прикрыв носовым платком, быстро подносит таблетку ко рту. Нет, им нельзя показать свою слабость. А голос Кулакова продолжает греметь: «Я считаю своим долгом подчеркнуть, что эти обанкротившиеся, пресмыкающиеся перед заграницей бывшие руководители…» Обвинитель говорит еще что-то о живучести пережитков капитализма, «силе традиций и привычках преклонения этих адмиралов перед иностранщиной», цитирует перлы из доклада А. А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» в сорок шестом…[326]326
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 234.


[Закрыть]

Слава богу, конец. Адмиралы-подсудимые уходят в комнату, примыкающую к залу, курят. Говорить не хочется. Надо ждать; уже известно, что Говоров уехал в Кремль. Всем понятно зачем: согласовать со Сталиным приговор. Перерыв затягивается. Подсудимые обедают, просматривают свежие газеты – война в Китае, война в Индонезии, сепаратные действия западных держав в Германии… Но все это не помогает забыть о том, что Говоров в Кремле, что сейчас решается их судьба.

Проходит несколько часов, и вновь заполнен зал, суд занимает места. Маршал Говоров зачитывает постановление суда чести. Лев Михайлович пропускает мимо ушей «угодничество» и «низкопоклонство», «практику раболепия»… Вот главное: «…признавая виновность адмирала флота Кузнецова Н. Г., адмирала Алафузова В. А., вице-адмирала Степанова Г. А. и адмирала Галлера Л. М. по настоящему делу полностью доказанной и считая… что все обвиняемые своими действиями нанесли большой ущерб боевой мощи Военно-Морского Флота и тем самым, по существу, совершили тяжкое преступление против нашей Родины, постановляет: ходатайствовать перед Советом Министров СССР о предании… виновных в передаче иностранным разведкам материалов, составляющих государственную тайну, суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР»[327]327
  ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 256.


[Закрыть].

Минута-другая в зале полное молчание. Потом люди встают, не глядя друг на друга расходятся. Лев Михайлович подходит к окну. Обычная московская улица, куда-то спешат прохожие. Свободные… С ним, вероятно, покончат навсегда. Только сам Сталин может вырвать кого-то из застенков, в которые определяет не знающий пощады Ульрих, издавна возглавлявший Военную коллегию. Не счесть числа тех, кого он приговорил к смерти, к лагерям. Говорят, Сталин освободил из заключения Рокоссовского, Мерецкова, Ванникова… Но то было накануне войны, в войну. Была в них нужда. А зачем Сталину сейчас он, Галлер? Давно уже нет в живых Бориса Михайловича Шапошникова. Да и вряд ли бы он смог что-нибудь сделать… Бедные сестры, беспомощные старые женщины. Сестре Жене в этом году будет 70, Тоне – 78, Ане – 79. Но что делать, что делать… «Одно терние опыта полезнее леса наставлений», – любила повторять мать. Вот к нему пришло еще одно «терние опыта». Именно терние. Но опыт уже ни к чему.

На следующий день адмиралы в последний раз встретились на Козловском. Поговорили, попытались предположить, что с ними будет дальше. Предстоящая встреча с В. В. Ульрихом не обещала ничего хорошего. «В тех условиях ничего не оставалось, как написать формальное письмо в высшую инстанцию и покориться судьбе»[328]328
  Кузнецов Н. Г. Адмирал Л. М. Галлер. С. 45.


[Закрыть], – вспоминал в 60-е годы Н. Г. Кузнецов. Письма они передали…

Письмо Л. М. Галлера сохранилось[329]329
  ЦВМА, личное дело адмирала Л. М. Галлера, л. 23–24.


[Закрыть]. Оно адресовано председателю Совета Министров И. В. Сталину и министру Вооруженных Сил маршалу Н. А. Булганину. «Сам того не желая, я совершил крупные политические ошибки и неправильные поступки», – писал в нем Галлер. И здесь он не поступился своими представлениями о чести. В письме нет явно требуемых моментом признаний в «низкопоклонстве» и «раболепии», «преклонении перед иностранщиной». «Мне шестьдесят пятый год, но я еще чувствую в себе достаточно силы на выполнение заданий, которые мне будут поручены, и прошу Ваших указаний предоставить мне эту возможность». Так закончил Лев Михайлович. Письмо действия не возымело… А руководство ВМС в те дни не обратилось к Сталину с просьбой об облегчении судьбы осужденных адмиралов. Более того, им спешно писали негативные характеристики и аттестации. Так, П. С. Абанькин в аттестации на Л. М. Галлера указывал, что он «в руководстве с подчиненными не имеет твердости, там, где нужно потребовать, приказать и даже наказать, допускает уговоры», и, наконец, «являясь односторонним специалистом, мало уделял внимания своему политическому образованию»[330]330
  ЦВМА, личное дело адмирала Л. М. Галлера, С. 20.


[Закрыть]. И это сказано о человеке, в библиотеке которого В. А. Белли видел тома Гегеля и К. Маркса на немецком с маргиналиями владельца на полях! Впрочем, что можно было ожидать от сменившего Галлера на должности заместителя Главкома ВМС Абанькина, как вспоминает его адъютант, не раз обрушивавшегося на своих подчиненных с нецензурной бранью. Уж этому «многостороннему» специалисту «уговоры» свойственны не были…

«13 февраля, – вспоминает Н. Г. Кузнецов, – нас предупредили, что к 9 часам утра надлежит быть в кабинете одного из зам. главкома… Нам было предложено отправиться в Военную коллегию Верховного суда на Никольской улице. В большой машине „ЗИС-110“ мы подкатили к парадному входу, стараясь внешне казаться спокойными»[331]331
  Кузнецов Н. Г. Адмирал Л. М. Галлер. С. 46.


[Закрыть].

Лев Михайлович ожидал, что немедленно возьмут под стражу. Но их провели в обычную комнату и стали по очереди вызывать на допрос в небольшой зал. Вопросы были уже привычными – теми же, на которые отвечали в декабре – январе. И Галлер не добавил ничего нового. Ему показалось, что члены коллегии и сам Ульрих, полный, небольшого роста человек с невыразительным, каким-то стертым лицом, ничего нового и не пытаются уяснить. Быть может, им достаточно того, что «раскрыл» суд чести: передачи иностранным разведкам материалов, составляющих государственную тайну? Это уже тянет на расстрел…

«Никто не ссылался на соседа, и каждый готов был принять на себя полную ответственность, – вспоминает о допросе на Военной коллегии Н. Г. Кузнецов. – …Вежливое, на первый взгляд, приглашение нас в это учреждение и предоставление нам отдельной комнаты с питанием к вечеру стало принимать иной оборот. Чьи-то попытки позвонить по телефону были пресечены. Желание кого-то выйти хотя бы на 5—10 минут из помещения не было удовлетворено»[332]332
  Кузнецов Н. Г. Адмирал Л. М. Галлер. С. 46.


[Закрыть]. Допрос закончился уже к полудню: в ведомстве Ульриха все делали быстро. Адмиралы сидели в комнате, томительно тянулось время. «…Около 2-х часов ночи нас по очереди стали вызывать в зал заседаний и расставлять по новому порядку – Алафузов, Степанов, Галлер, Кузнецов, с приставленными по бокам часовыми. Все старались быть спокойными, но нервы находились на пределе»[333]333
  Там же. С. 47.


[Закрыть], – пишет Н. Г. Кузнецов. Он же вспоминает, что надеялся на условное осуждение: «Ведь дико осуждать людей, только что прошедших всю войну, даже если они ошиблись. Но нет, в то время действовали какие-то другие законы»[334]334
  Кузнецов Н. Г. Адмирал Л. М. Галлер. С. 47.


[Закрыть]. Надеялся ли на это же Галлер? Жизненный опыт у него был побольше, больше знал и о репрессиях – с 1918-го и до сороковых годов. И очень много лет ждал он ночного звонка в квартиру, ночного стука в дверь своей каюты, служебного кабинета. Не мог надеяться хотя бы на относительно благополучный исход. Его даже удивило малое число лет, на которые они были осуждены: ему четыре года, Алафузову и Степанову по десять. Почему различие в сроках? Он не понимал. Впрочем, все это ерунда. Ему скоро 65, четыре года в тюрьме ему не вынести… А вот и радость: Николай Герасимович освобожден, лишь снижен в звании до контр-адмирала. Да, Галлер был искренне рад. Кузнецов еще молод, а Сталин не вечен. Быть может, жизненный корабль наркома еще выйдет в открытое море…

Потом была тюрьма в Казани. Лев Михайлович болел, лежал в тюремной больнице. Долго не было писем от сестер, видимо, не знали адреса. Наконец пришло: писала Тоня, ее почерк. Писала, что любят, что их Левушка всегда с ними. У них все хорошо – много ли старушкам надо. Здоровы, гуляют, берегут себя, обязательно дождутся милого брата, пусть он будет в этом уверен. Отправляют посылку… А осенью, в октябре все того же 1948 года, пришло письмо и посылка от Владимира Васильевича Чистозвонова. Благородная душа! Лев Михайлович понимал – это поступок. Быть может, капитану 1 ранга Чистозвонову, преподавателю Высших офицерских классов, за это придется и поплатиться… Вспомнилось знакомство – 1928 год, молодой выпускник училища имени Фрунзе, но с «пятном», как сказал кадровик. Мальчик, оказывается, привез в Казань своей знакомой девушке швейную машину. А девушка-то не только бывшая соученица и подруга детства, а еще и выходец из «социально чуждых» – дочь священника! Да и сам выпускник «из семьи бывшего царского чиновника». Лев Михайлович взял юношу себе в адъютанты, затем помог перейти на подводные лодки. Чистозвонов командовал «щукой», потом был арестован как «германо-турецкий шпион», но через некоторое время освобожден…

Сохранилась открытка, посланная Львом Михайловичем из тюрьмы В. В. Чистозвонову. «Уважаемый Владимир Васильевич! 22 октября был очень обрадован Вашим письмом, посылкой и подарком. В условиях моего пребывания получение таких продуктов представляет собой исключительную ценность. В этой обстановке. Я себя чувствую значительно лучше, надеюсь, скоро вполне выздоровею. Прошу передать Вашей семье мою большую благодарность за внимание…Я с удовольствием вспоминаю нашу совместную службу во флоте. Благодарю за Ваше предложение воспользоваться в случае необходимости гостеприимством Вашей семьи. С искренним уважением, Ваш Л. Галлер. 23 октября 1948 года». Это последняя записка от Л. М. Галлера, ныне известная…

Надежды Льва Михайловича на выздоровление не оправдались. Он подолгу болел, было плохо с сердцем. Шли дни за днями, шли медленной чередой. Но он не надеялся получить свободу и через четыре года. Помнил: со второй половины 30-х «политическим» – таким, как он, всегда набавляли срок. Редко кто выходил из тюрьмы, из лагеря… Значит, и ему суждено здесь закончить дни. 17 ноября Галлеру исполнилось шестьдесят пять, к этому дню пришло письмо от сестер. Они вспоминали какие-то смешные подробности жизни в Тифлисе… Вспоминал и Лев Михайлович. Вот отец, полуобняв за плечи юного кадета, говорит, смешливо морща губы: «Помнишь „Капитанскую дочку“? Так вот: „Слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду“». Что ж, завет отца он выполнил. А то, что случилось с ним, вовсе не бесчестье. Кажется, Калигула говорил: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». Сталин страшнее: он еще хочет, чтобы его почитали как живого бога. Обожествление римских цезарей ничто в сравнении с обожествлением Сталина. Да и никто из цезарей не истреблял миллионы подданных… И вот парадокс: толпы уцелевших, толпы потенциальных жертв ликуют, прославляя «вождя народов»! Так ли он жил, надо ли было всю жизнь, по крайней мере с середины двадцатых годов, заниматься своего рода мимикрией, чтобы иметь возможность делать то, что считал необходимым стране? Вспомнил из Достоевского: «Воистину, всякий перед всеми и за все виноват». И он виноват: не вступал в бой за осужденных. За Мишу Петрова, за Сашу Пышнова… Погибли лучшие: буря валит дубы, а ивы гнутся. Дед Рихард сказал бы: «Блаженны изгнаны правды ради, ибо их еси Царствие Небесное». Но выросли новые поколения. Неужто и из них вырвут с корнями самых талантливых и умных, самых благородных и смелых? Неужто не придет час справедливости? Лев Михайлович Галлер не дождался этого часа. Он умер в тюрьме в Казани 12 июля 1950 года. Могила его не найдена…

Через месяц после смерти Сталина, 4 апреля 1953 года, все газеты поместили сообщение об освобождении врачей, арестованных по обвинению во вредительстве, шпионаже и террористических действиях. Через день, 6 апреля, «Правда» напечатала передовую «Советская социалистическая законность неприкосновенна». Заместитель министра госбезопасности Рюмин был назван в ней «преступником» и «презренным авантюристом»… Если этот номер «Правды» попал в тюрьмы и лагеря, то, наверное, проснулась надежда на освобождение у В. А. Алафузова, Г. А. Степанова, А. А. Пышова и многих других офицеров флота, у всех томившихся в сталинских застенках. Затем был снят со своих постов, судим и расстрелян Берия… Прошло еще два-три года, и свобода пришла к узникам лагерей и тюрем. По ходатайству министра ВМФ адмирала флота Н. Г. Кузнецова в 1953 году были освобождены и восстановлены в воинских званиях осужденные вместе с Л. М. Галлером адмиралы – В. А. Алафузов и Г. А. Степанов. Постановлением Совета Министров № 1254-504 от 13 мая 1953 года был посмертно восстановлен в звании адмирала и Лев Михайлович Галлер. И вот парадокс: постановление подписал тот самый Н. А. Булганин, подпись которого стояла под приказом министра обороны Вооруженных Сил от 3 марта 1948 года об увольнении разжалованного Л. М. Галлера «из кадров Вооруженных Сил СССР». Сталинский маршал из председателей Моссовета тогда еще крепко сидел в своем кресле…

Память об адмирале Льве Михайловиче Галлере, флотоводце, выдающемся деятеле Советского ВМФ, верном сыне Отечества – жива. Служба его Отечеству – благородный пример новым поколениям советских военных моряков.