Текст книги "До и после Победы. Книга 1. Начало. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

И вот тут я не понял. Устав же был лишь в качестве примера, он так и был назван – "Примерный устав сельскохозяйственной артели" (утв. СНК СССР, ЦК ВКП(б) 17.02.1935)". Как можно нарушить то, что дано лишь примерно, в качестве ориентира – лично мне было непонятно.

Ну и, основываясь на этом постулате сомнительной законности, далее шло

"ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановляют:

3. Всякая попытка урезать общественные земли колхоза в пользу личного хозяйства колхозников, а равно всякое увеличение приусадебных участков сверх размеров, предусмотренных Уставом сельхозартели, будут рассматриваться как уголовное преступление, а виновные будут подлежать привлечению к суду.

4. Установить, что секретари райкомов партии и председатели райисполкомов, а также другие партийные и советские работники, допускающие разбазаривание общественных колхозных земель и увеличение размеров приусадебных участков колхозников сверх предусмотренных Уставом норм, будут подлежать снятию с постов, исключению из партии и отдаче под суд как нарушители закона."

Вот так вот. То есть не привязывают количество личной земли к результатам работы в колхозе, а тупо режут всем одинаково – и тем, кто действительно забил на общественные работы и занимался только своим участком, и тем, кто впахивал и в колхозе, и еще у себя на участке. Как и тем, у кого было много иждивенцев – тем работать в колхозе было невозможно, а вот на своем участке – очень даже нормально – дети, подростки, старики – они ведь вполне могли обработать и больший участок, чем говорилось в Уставе.

Ну что ж – вы хотите все "по уставу" ? Сделаем вам "по уставу", только потом не пеняйте. Раз говорится в уставе "в отдельных районах – до одного гектара" – вот и начинаем считать нашу территорию таким отдельным районом, соответственно, забиваем на постановления БССР о максимуме в полгектара – "в связи с военным положением" и все такое. Да и по остальным пунктам устава – количеству коров, коз, свиней – ничего не говорилось, значит, их уж точно можно "нарушать" – "что не запрещено, то разрешено". Ну, естественно, если за тобой стоит сила. Ее я и пытался увеличить за счет крестьянства. Оставалось "только" рассчитать нормативы, увязать их с общими нормативами, а, главное – убедить моих соратников принять эти изменения. Причем сам я рассчитать нормативы не мог – просто не знал достаточно сельскую жизнь этих лет. Как, впрочем, и других. Поэтому мог накосорезить. Так, были какие-то прикидки типа "на одного едока – по десять соток, одной корове, трем свиньям, десяти козам, десяти овцам, тридцать кур" – но все это надо считать с плановиками, финансистами и самими колхозниками, так что я сосредоточился именно на аргументации – сначала надо протолкнуть саму идею, а уж потом считать конкретику. И, как это не раз уже бывало, в качестве обоснования изменений я привел аргументы из существующих документов, в которых, наоборот, обосновывалась необходимость уменьшения личных подворий. Особый цинизм заключался в том, что почти все цитаты я приводил из речи Сталина.

ГЛАВА 3.

Сталин произнес свою речь 22 мая 1939 года на Пленуме ЦК ВКП(б), как раз посвященном вопросам охраны общественных земель колхозов от разбазаривания. Причем речь изъяли из машинописной стенограммы пленума, но, видимо, разослали как минимум секретарям обкомов – именно там ее нашли мои архивариусы, как я называл группу людей, которые впоследствии, как я надеялся, станут аналитической группой. Пока же они готовили справки, искали материалы, в том числе и программные речи деятелей государства и классиков марксизма-ленинизма – в это время опереться на них никогда было не лишним. А то, что эту речь не опубликовали широко, было понятно из самой речи.

Так, Сталин говорил следующее – "О трудоднях говорят. Некоторые нарисовали тут мрачную картину, что, дескать, колхозник прямо плавает в богатстве, а колхоз пропадает, так можно было понять из некоторых выступлений. Как это любят люди себя бичевать! Вчера еще писали рапорта о колхозах, газеты наши до хрипоты кричали о том, что колхозный труд – это величайшее дело, колхозы-миллионеры и проч. и проч., посмотрите хотя бы "Правду". А стоило поставить вопрос о том – а куда вас несет, товарищи (именно вас несет стихия, а не вы ею руководите, вот большевики в кавычках!), стоило поставить этот вопрос, как все сразу стали себя бичевать. Пошли разговоры о том, что ничего не стоил колхозный труд, трудодни не трудодни, а что все дело сосредоточено на колхозном поле, оттуда и доходы, и расходы и проч. Это ведь не что иное, как другая крайность, от слишком большой похвалы колхозам переход к слишком огульному охаиванию колхозов, колхозного труда. Это тоже ни к чему Это значит у людей якоря нет, их несет, как щепку: то в один конец, то в другой. Так тоже не годится."

Ну да, такое не для посторонних ушей. Хотя именно от такого человека-щепки и последовал первый вопрос, как только я озвучил свои предложения:

– Это что же, Вы считаете себя умнее Партии и товарища Сталина ?

Его-то я и начал прессовать, заодно разъясняя другим свои мысли. Он был специально приглашен на это расширенное заседание – я знал, что не смолчит, захочет быть святее папы римского. Ну так на нем и разъясним все ньюансы, и все будет выглядеть так, что остальные как бы и так все понимают, раз не задают вопросов – один дурак и нашелся.

– Разве я такое говорил ?

– Нет, но ...

– Вот именно – "НО". Вы, видимо, не учитываете, что тогда еще не было возможности внедрить такую взаимозависимость между личным и общественным. А товарищ Сталин, думаю, понимал, что сначала надо приучить людей к заботе об общественном, и лишь затем, когда человек научится этому делу – только тогда вводить и элементы частного, которое на самом деле становится уже не частным, а государственным согласно диалектике развития общества. Думаю, это вам понятно ?

– Понятно ...

Нихрена ему непонятно. А уж что там думал Сталин – никто не знает, в том числе и я. Но тут главное – напор. Просто так за таких людей никто говорить не станет – на это и был расчет. Так что надо продолжить.

– В чем же заключается диалектика нового этапа развития отношений частного и общественного ? Она заключается в том, что на примере частного молодое поколение приучается к труду. Ребятенка еще не выставишь на работу в поле, а в огороде он вполне может прополоть огурцы, или ту же клубнику. Думаете, дети не любят клубники ?

Мужики заулыбались, вспоминая, как дети ее "не любят", а я, уже в более благодушном настрое, продолжил:

– Вот – ваши улыбки – лучший ответ. И когда ребенок, точнее – будущий строитель коммунизма – сам прочувствует пользу от своего труда – для себя, для своей семьи, он затем перейдет от этого и к осознанию пользы для общества, и мы получим сознательного рабочего, крестьянина, который и дальше будет гордо нести знамя коммунизма !

Ф-ф-уххх ... меня понесло, и надо было немного снять накал, иначе скоро не выдержу. Поэтому я продолжил уже в более спокойном режиме:

– Но нельзя забывать и о другой категории – о людях преклонного возраста. Да, они уже не могут работать в полную силу на колхозных полях. Но на приусадебных участках, расположенных рядом с домом – очень даже могут. И не дело лишать их возможности быть полезным обществу, семье, коллективу. Надо дать им такую возможность. Вот поэтому, товарищи, и требуется более гибко подходить к вопросу о размере приусадебных участков колхозников. Ведь сейчас что происходит ? Не более полгектара на семью – и все. Причем независимо от семьи – и где два человека, и где двадцать – все-равно – "полгектара".

– Так ведь у нас равноправие ... !

– Верно, равноправие. Но оно должно быть не в размере земли, а в размере того труда, что может вложить в землю каждая семья ! Ведь товарищ Сталин говорил: "Сократить, довести до минимума приусадебные поля – это не выйдет. Коль скоро вы допускаете и приусадебные поля, и колхозные, так надо честно сказать, что приусадебное поле должно быть таким, чтобы оно кое-что давало колхознику, иначе толку не будет. И колхозное поле должно быть, и приусадебное, причем приусадебный участок ни в коем случае не может расширяться за счет колхозного поля. Ясно, что общие фонды приусадебных участков расти будут, коль скоро размножение происходит, люди размножаются, семьи делятся. Раз мы находимся в рамках сочетания личного хозяйства с колхозным, личные участки надо давать обязательно, честно надо давать, обманывать тут нельзя. Сказать надо мужику: сейчас условий для перехода на коммуну нет у нас. Значит, усадебное хозяйство остается, колхозное хозяйство остается, только имей в виду, дорогой товарищ, что у нас во главе угла будет стоять колхозное поле, его мы сокращать не дадим, наоборот, его надо расширять."

– Вот ! А если дать какому из крестьян участок по количеству едоков – то он и будет работать только на нем ! А вместе с тем продуктивность колхозной земли будет падать !

– Да, такая опасность может возникнуть. Но это не значит, что надо просто запрещать. Надо придумать такие правила, чтобы крестьянину было выгодно заботиться не только о своей, но и о колхозной земле ! На то мы и коммунисты !!! И мы не занимаемся хвостизмом.

– Чем ?

– Ну как же ? Такое надо знать. Владимир Ильич обвинял меньшевиков в хвостизме, что они "не руководят событиями, а волочатся, как на дровнях, за событиями, в хвосте за ними."

Я, честно говоря, и сам этого не знал, но Сталин упоминал этот момент в своей статье – вот он и пригодился.

– А ... ну да ... Как же крестьянина заставить-то ?

– Не "заставить", а заинтересовать ! Например, привязать налоги не только к размеру приусадебного участка, но и к продуктивности колхозной земли. Недоплатили государству обязательных поставок – компенсируй со своего участка. Вот и будет у крестьянина повод заботиться и о коллективной собственности.

– Так они просто уменьшат количество колхозной земли – вот обязательные поставки и снизятся !

– Так положением об охране колхозной земли это запрещено.

– Ну да ...

– Более того, тут тоже можно ввести еще один мотивационный момент. Например, сделать привязку размера участков к размеру колхозной земли. Скажем, общая площадь приусадебных участков должна быть не более десяти процентов от колхозной пашни. Именно пашни, а не всей земли. Тогда для крестьян будет прямая выгода разрабатывать новину, проводить мелиорацию земель – появится спрос на такие работы со стороны государственных организаций.

– Эдак они все и распашут. Пуп не надорвется ?

– Все не распашут – за этим должны будут следить те сами организации, чтобы разработка земли шла на научной основе, а не как левой пятке взбредет. И пуп не развяжется – в конце концов крестьянам придется делать заказы на механизированную обработку земли в МТС, а это – снова доход государству.

Была еще подспудная мысль, что это побудит крестьян увеличивать численность семей, то есть повышать рождаемость. Мне помнилось, что быстрый рост населения в Российской Империи был связан в том числе и с тем фактом, что в общинах земля распределялась по числу едоков в семье, и чем больше была семья – тем больше она получала земли. Тут был примерно тот же расчет – чем больше численность семьи – тем больше участок личного подворья. Но этот момент я держал в голове – тут еще мало кто задумывался о падении рождаемости – его тут не было даже в намеках – народ по инерции плодился как угорелый. Но дальше-то я помнил, что будет постепенный спад. Хотелось бы его отодвинуть. Да и просто дать народу хоть немного пожить чуть получше, чем до этого. Авось и вспомнят при случае все хорошее, что для них было сделано при нашей власти.

– А трудодни ?

– А с трудоднями – то же самое. Товарищ Сталин ведь говорил: "60% колхозников свыше 200 трудодней имеют в году. Вот наша опора. Вот большинство. Любое приведение в порядок, любое ограничение усадебного хозяйства встретит восторг со стороны этих 60% настоящих колхозников, которые более 200 трудодней дают в год, а многие 800, 600, 400. Причем группы эти растут из года в год. Вот наша опора. Здесь мы встретим полный отклик и полное понимание. А что касается приписанных 10%, которые в колхозе числятся, а ничего колхозу не дают, они сами вытряхнутся из колхоза с радостью. Что касается людей, которые в колхозе сидят и дают от 1 до 50 трудодней, их также вытряхнут с удовольствием, и мы будет приветствовать. Что касается следующей группы, которая дает от 100 трудодней, их примут, скажут: нет уж, работайте по-человечески, либо переселяйтесь в другие многоземельные районы, вам там большие просторы приусадебных участков могут дать... У нас земли на это не хватает.". Соответственно, если человек не вырабатывает трудодни – он просто уходит из колхоза – сам или по решению колхозного собрания. Вот и высвобождается земля – остальным ее будет больше. В дальнейшем, возможно, будем постепенно переходить на денежные формы выплаты налога, и тогда размер личных участков может еще вырасти. Например – колхоз организует у себя производство сыров, или колбасы – и вот пашню уже можно подсократить, увеличив личные участки – раз налоги выплачиваются – можно уже и изменить соотношение площадей. Естественно, минимум поставок в натуральных продуктах колхоз все-равно должен будет обеспечивать. А то кто-нибудь устроит у себя ювелирную мастерскую, и за счет этого все налоги и выплатит – такого быть не должно, продовольственная безопасность должна соблюдаться.

Народ задумался над словосочетанием "продовольственная безопасность". Обычно думали, как бы избежать голода, как бы обеспечить хоть какое-то количество товара в магазинах, а тут – не то чтобы о достатке, он подразумевается как бы сам собой, тут речь шла уже о минимально необходимом для независимости страны производстве продуктов. Так далеко еще никто не заглядывал – постоянные битвы за урожай заставляли смотреть хорошо если в завтрашний, но никак не в послезавтрашний день. И от таких вдруг нахлынувших перспектив дальнейшее обсуждение шло уже вяло, по инерции.

– Так ведь законом установлены нормы ...

– И снова цитирую товарища Сталина: "все законы стареют, самые хорошие законы стареют, надо, чтобы законы приспосабливались к жизни, к ее развитию".

Тут я, правда, вырвал эту фразу из контекста – там как раз говорилось о необходимости сокращения приусадебных участков. Но ту статью в глаза никто не видел, а я цитировал по бумажке – значит, откуда-то эти слова взялись. Ну не будет тут никто в здравом уме приписывать такому человеку какие-то слова. Вот и мне поверили.

– Но ведь постановление об охране наоборот уменьшало личные участки ...

– Не уменьшало, а приводило в норму. Но и то, смотрите – снова процитирую: "в 1936 г. 12,8% трудоспособных колхозников не давали ни одного трудодня. По СССР 12,8% трудоспособных колхозников не давали ни одного трудодня. Эта категория в 1937 г. сократилась на 2,4%. В 1937 г. таких колхозников было 10,4% вместо 12,8%. Эта такая категория, которая не растет, а сокращается. Это хороший признак." и еще цитата – "Если взять людей, имеющих от 1 до 50 трудодней в году, то таких было в 1936 г. 22,3%, от одного до 50 трудодней в году. Стало их в 1937 г., через год, 21,2%. Значит меньше, значит эта группа колхозников тоже такая группа, которая подверглась сокращению, не растет, а сокращается. За год – с 1936 по 1937 г. – сократилась" и еще цитата – "от 51 трудодня до 100 трудодней в году. Таких было в 1936 г. 18,3% от всех трудоспособных колхозников. Стало таких в 1937 г. 15,6%, меньше на 2,7%. Значит опять же это такая группа колхозников, которая не растет, а сокращается.". То есть смотрите что получается. Даже несмотря на чрезмерное в ряде колхозов увеличение личных приусадебных участков доля колхозников, что вырабатывали мало трудодней, сокращалась.

– Это что-ж, выходит, что напрасно стали ограничивать участки-то ?

Вообще-то напрасно, но такое говорить – лучше застрелиться.

– Нет конечно ! Партия ведь предвидит не только текущую ситуацию, но и ее развитие. И мы, как представители это партии, а также с учетом военного времени, должны идти еще дальше, повышая заинтересованность крестьян в увеличении товарной продукции и создании запасов для грядущего наступления Красной Армии.

– Так это что – временная мера ?

"Ну-ка-а-а-ане-е-е-ешна" ... нет ничего постояннее временного, хе-хе.

– Ну конечно временная, на военный период. А дальше – как решит Партия и Правительство.

Как решит это двухголовое создание – было в общем-то понятно. Что было пока непонятно, так это как нам выскользнуть из-под такого решения.

Тем более что в том же указе про единоличников было написано вообще что-то страшное:

"8. Ограничить полевую землю, находящуюся в пользовании единоличного крестьянского двора, в хлопковых районах – в поливных – десятью сотыми гектара, в неполивных – половиной гектара, в районах садово-огородных и свекловичных – половиной гектара, во всех остальных районах – до одного гектара, а приусадебный участок, находящийся в пользовании единоличного крестьянского двора, считая и землю, занятую под постройками, ограничить в поливных районах десятью сотыми гектара, во всех остальных районах – двадцатью сотыми гектара.

Все излишки земель против указанных норм как по полевой, так и по приусадебной земле единоличника прирезать к колхозным землям и обратить главным образом на пополнение приусадебного фонда колхоза."

Двадцать соток на огороды и строения и гектар поля – все, что разрешалось единоличникам. Правда, было непонятно – как это соотносилось с тем, что с приходом советской власти тут наоборот была раздача земли малоземельным крестьянам, причем происходила она уже после принятия того указа. Видимо, хотели сначала расположить к себе местное крестьянство. Ну и мы, соответственно, старались не нарушать этих традиций – после ликвидации помещичьих и церковных землевладений земли в госфонде еще хватало, и можно постараться привлечь единоличников в колхозы дополнительными плюшками в виде снижения налогов, механизацией работ, а не принудиловкой. Ведь даже после передачи миллиона гектаров земли крестьянам количество дворов менее пяти гектаров составляло более сорока процентов. Именно эти хозяйства прежде всего и были "целевой аудиторией" для коллективизации.

Правда, зачастую тут ей мешали природные условия – тут хватало небольших полей, зажатых лесами, болотами и валунами, затруднявшими сведение их в один клин, соответственно, на них будет сложно развернуться технике. Неудивительно, что здесь широко распространилась хуторская система землепользования. К тому же крестьяне, наконец-то получившие хоть сколько-то земли из рук советской власти, не спешили объединяться в колхозы – сбылась их вековая мечта вдоволь поработать на сравнительно больших полях, причем – своих, собственных. Понять их было можно, и отрывать сейчас землю от крестьянина, сгребая их в колхозы – значит, настроить крестьянство против себя. Поэтому мы не форсировали этот процесс, хотя мне уже рассказали, что в восточных районах БССР широко проводилась политика "стягивания", когда хутора сселялись в деревни – то есть там до воссоединения шел процесс, обратный хуторизации в Западной Белоруссии при польской власти. Хотя и тут он понемногу набирал обороты, да война его приостановила. Точнее, было приостановлено добровольно-принудительное сселение с подачи советской власти, но с началом войны стал набирать тот же процесс сселения, то есть дехуторизации, с подачи уже самих крестьян – возникшие банды стали все активнее терроризировать отдаленные хутора, так что крестьяне уже сами стали переселяться в деревни, где можно было хоть как-то организовать их защиту.

Еще и мы пустили в ход страшилки, как какие-то бандиты вырезали целые хутора, не оставив никого в живых. Тем более что такие случаи уже были, мы их только лишь раздули. Так что народ с хуторов переселялся все более охотно. Особенно с тех, откуда забирали в армию одного-двух человек. Правда, земля вокруг таких хуторов останется без присмотра. И, хотя мы ее все-таки распахивали, но безопасность работ надо будет еще обеспечить. Так, мы начали организовывать службу кинологов – попросту брали в нее хозяев собак, что были посмышленее, особенно собаки – будем охотиться на бандитов, авось к весне вычистим хотя бы в некоторых районах. Тем более что многие хуторяне шли в ДРГ – кому как не им зачищать бандитов, пока будут тренироваться на нашей территории.

В общем, коллективизацию мы не форсировали, за что получили обвинение в прищеповщине – "правоуклонистских тенденциях", в которых был обвинен в конце двадцатых Народный комиссар земледелия Д.Ф. Прищепов и его сотрудники. В течение всех двадцатых годов они проводили политику свободы выбора крестьянами формы землепользования, активно выступали за хуторизацию, мечтали сделать из БССР подобие Дании с ее развитым аграрным сектором, даже выдвинули лозунг "Беларусь – красная Дания". В общем, эдакий Бухарин-лайт. Их обвиняли в идее насаждения хуторов, кулацких хозяйств, недооценке сложной машинной техники, перспектив колхозно-совхозного строительства. Ну, тут-то я отбился легко. Уж кого-кого, а в игнорировании техники и развитии колхозов нас упрекнуть было нельзя – мы как раз и развивали эти направления. Так, мы начали активно прирезать колхозам и совхозам землю из пока свободных фондов. Более того – приняли указ, по которому земля единоличников, оставшихся без мужчин трудоспособного возраста – по причине гибели или призыва в наши войска – временно передавалась колхозам или совхозам – смотря что окажется поблизости. А за это семьи единоличников получали десять процентов от выращенного, что тоже зачлось нам в плюс от крестьян. Земли же лиц, ушедших в националистические формирования, конфисковывались, семьи сселялись в деревни, но в колхоз им вступать разрешалось – без этого им грозила бы голодная смерть – мы с самого начала старались не доводить народ до ручки, чтобы оступившиеся, из не самых отмороженных, могли дать задний ход, прийти с повинной.

А уж массовая распашка земель ... тут и говорить нечего. По сведениям, которые собирали наши политруки, комиссары и другие службы внутренней безопасности, именно наша деятельность по массовой распашке земли оказала большое влияние на единоличников. Они воочию увидели возможности социалистического строя по концентрации усилий на самых важных направлениях. А одним из таких направлений и было масштабное производство продовольствия в условиях, когда много работников отвлечено на боевые действия.

ГЛАВА 4.

Мы ведь что сделали ? Мы бросили на распашку полей танки ! Да, несмотря на ведущиеся боевые действия !

Понемногу пахать на танках мы начали еще в середине августа, и к концу месяца танковая страда шла уже полным ходом. Я помнил, что наши придут еще нескоро, поэтому не форсировал танковые прорывы, берег технику для оборонительных боев, больше используя ее в засадных действиях, контрударах, рейдах по тылам, чем в атаках на подготовленные позиции. Да и кадры так мало того что постепенно обучались – они просто оставались живыми. Мои соратники твердо были уверены в обратном – "Красная Армия скоро погонит фрица на запад !", поэтому тоже берегли технику, но для встречного удара. То есть, хотя и с разных сторон, мы пришли к одному выводу – технику пока надо поберечь. Точно так же, хотя и с разных сторон, но мы пришли и к выводу, что, раз есть техника, надо бы распахивать поля – я хотел обеспечить продовольствием нас, мои соратники – наступающую РККА. В общем, и тут наш мысли сошлись в одной точке.

Тем более что расчеты были не очень радостные. У нас уже было под сто тысяч населения, и мы рассчитывали еще увеличить это количество. А контролировали мы всего тридцать тысяч гектаров пашни. Один гектар зерновых мог прокормить двух, максимум – трех человек, картофеля – шестерых, то есть если располовинить посадки, то мы сможем прокормить как раз сто тысяч. Но мы предполагали, что количество людей еще увеличится. То есть предвиделся продовольственный кризис. Поэтому и были приняты такие экстраординарные меры. Ну еще бы – вокруг ведутся боевые действия, а мы пашем на танках. Зато эти сто единиц бронетехники, выделенной на сельхозработы, позволили увеличить площадь пахотных земель ровно в два раза. Ведь один танк по мощности равнялся как минимум четырем тракторам. Пахал он, правда, за двоих-троих, но все-равно выходило в среднем два гектара в час – вот сотня бронемашин за две недели и настрогала еще тридцать тысяч гектаров пашни. Часть засеяли озимыми, часть оставили под посадки следующего года, и оставалось только надеяться, что все это мы делали для себя, а не для немцев. Что ж – будет еще один повод упереться рогом на этой земле.

Как ни странно, по распашке нас ограничивали не сами танки, а плуги. Хотя и по танкам вскоре случилось проседание. Еще бы – работая по десять-двенадцать часов, в тяжелых условиях – техника ломалась, наши ремонтные мощности не поспевали, и все больше танков становилось на прикол. Это несмотря на то, что мы насобирали ощутимый запас агрегатов и отдельных частей для ремонта. Но все-таки плуги оказались самым главным тормозом по увеличению распашки.

Чтобы хоть как-то расшить это узкое место, мы, уже по привычке, создали штаб, который и стал координировать сельхозработы – как до того уже были созданы военный, производственный, продовольственный, коммунальный штабы. Так что дело было уже привычным.

Планирование пахотных работ по своей сути напоминало войсковую операцию. Каждый день штаб на основе сводок о наличии исправной техники и еще нераспаханных почв определял фронт работ на день, обсуждал сводки ремонтных работ, совместно с производственниками искал пути их увеличения. Летело все – от самих танков до плугов. Например, расход лемехов был очень большим – десять-пятнадцать часов – и приходилось ставить новый лемех, а старый отправлять в ремонтные мастерские. И это неудивительно – ведь лемех, расположенный внизу корпуса, принимает на себя при пахоте основную нагрузку – он отрезает и приподнимает пласт земли. Отвалы служили несравненно дольше, хотя их грудь тоже была не вечной – после полутора-двух сотен гектаров значительно истиралась, как и другие детали – ведь, по сути, почва – это, пусть и слабенький, но абразив. Так что приходилось слышать и такие диалоги:

– Нет ! Нельзя выпускать на это поле плуг без доски !!! Его ведь сразу перекосит, на такой-то почве !

– А что там за почва ?

– Тяжелая, да еще после дождей.

– Ну ладно, пришлем бригаду сварщиков – приварят временно какую-нибудь железяку. Заодно и колесо подкрепят, а то замотали чуть ли не веревками.

– Вот, правильно.

И, как это не удивительно, я понимал, что речь шла о так называемой полевой доске, что располагалась позади отвала – она как бы смотрела в сторону еще нераспаханного поля, почему и получила такое название. И не просто смотрела, а опиралась на вертикальную стенку борозды, разгружая корпуса плуга от изгибающих усилий, что возникали, когда тот поднимал и переворачивал пласт. Ни за что бы не подумал, что в плуге есть столько тонкостей и ньюансов, хотя, по сути, эта система работает в достаточно механически нагруженных условиях, так что удивляться-то тут особо и не стоит.

И ладно бы все эти элементы были бы взаимозаменяемыми. Нет, мы насобирали более семидесяти видов плугов, если учитывать еще и конные. Но и они не были равноценны друг другу – плуги имели разную специализацию, в зависимости от вида почв. Специализация определялась прежде всего формой отвалов. Отвалы с цилиндрической поверхностью ставили для пропашки легких почв – такие отвалы хорошо крошат и перемешивают почву за счет того, что цилиндрическая поверхность отвала как бы идет на отрезанную землю, сгребает ее перед собой, но практически ее не оборачивает. И та, начиная оборачиваться по поверхности под напором новых отрезаемых кусков земли, скручивается в цилиндр, при этом еще и сжимается, распадаясь на мелкие куски. А это хорошо не только для песчаных почв, которые все-равно никак не перевернуть из-за малой сцепляемости, но и при внесении удобрений, которые надо как следует перемешать с почвой. После них, в принципе, можно уже и не боронить или культивировать – почва раскрошена достаточно хорошо, чтобы идти по ней сразу сеялкой, которая сможет заделать зерна в такую пашню. Отвал с цилиндроидальной поверхностью – так называемый "культурный" – и крошит хорошо, и достаточно полно оборачивает пласт – его ставили на более тяжелые почвы, которые раньше уже пахались – старопахатные. А вот для новин старались применять винтовые и полувинтовые отвалы – они делали полный оборот пласта, клали дерн на дно борозды. Уже потом, весной, по этому полю с подгнившим дерном пройдутся культурными плугами, фрезами, боронами, чтобы окончательно разрушить слой дерна, раскрошить и разровнять поверхность – винтовые отвалы давали неровную поверхность с достаточно крупными комками земли, чтобы по ней можно было сеять сеялками – только если разбрасывать зерно вручную, когда оно сможет упасть на все эти бугры-неровности.

Так что, помимо износа деталей и механизмов, приходилось учитывать соответствие наличной техники и стоящих задач:

– Путь Т-34, тот, что без башни, берет сдвоенный восьмикорпусный ... да, из двух четырехкорпусных – и с ним обработает участок Д-42-1 ... ну и что что без дисковых ножей ... да, будет неровное поле – все-равно весной перепахивать ... а так он вообще будет стоять – на другом-то плуге лопнула рама – ее все-равно переваривать и укреплять ... гонщики блин ... Да. Все. – и работник штаба устало клал трубку телефонного аппарата – еще одно узкое место было временно расшито.

Проблема была в том, что на том плуге отсутствовали дисковые ножи, которые обычно устанавливались перед последним – крайним – корпусом и взрезали землю на десять-пятнадцать сантиметров. Без такого взрезания земля со стороны невспаханного поля осыпалась на дно борозды, а ведь по крайней борозде шло бороздное колесо – и оно, наезжая на эти холмики, ходило вверх-вниз – вспашка получалась гребнистой, неровной – придется крестьянам дополнительно разравнивать поле, чтобы на нем можно было работать механизмами, чтобы последующие вспашки давали ровную поверхность. Такой двойной работы мы и старались избежать, да вот не всегда получалось.

А тем временем работнику штаба уже надо было делать следующий звонок:

– Ну что ? Не починили ? Тогда пусть гонит к соседям – там как раз Т-26 встал на прикол – заменит его на сегодня ... нет, без предплужника пахать не надо – пустая работа, да и как потом дернину закопаем ? Ее надо сразу ... Да, отбой.