Текст книги "До и после Победы. Книга 1. Начало. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

14.09 – окраина Зельвы – 8 грузовиков; 1 км восточнее Зельвы – 59 танков (в РИ – дополнение – "развернутым строем" – собирались идти в атаку на позиции 29й моторизованной дивизии, которая перерезала дорогу Волковыск-Слоним, в АИ они спокойно отходят – дорога не перекрыта).

15.34 – Слоним – 50 грузовиков (в РИ – обнаружены в Деречин – они обходили по проселочным дорогам Слоним, занятый фашистами; в АИ они могут двигаться по шоссе)"

(все – РИ, за исключением указанных в скобках изменений)

Силы у наших еще были. Заправляясь на полуразбомбленных топливных складах Волковыска, техника шла дальше на восток или же вступала в бой к югу от города.

Вот в эту-то все уплотнявшуюся оборону и тыкался Гудериан своими 17й танковой и 29й моторизованной в надежде прорваться к шоссе восточнее Волковыска. Немцы привыкли быстро протыкать оборону наших войск, поэтому первые неудачи этого дня отнесли на счет случайного фактора. И лишь к вечеру 26го у них стала созревать мысль, что что-то здесь не так (в РИ подобные бои были 24го восточнее – на Щаре под Слонимом, и тогда наших войск было меньше – только части трех стрелковых дивизий, хотя и прикрытые Щарой). Куда бы они ни тыкались, везде оказывались какие-то подразделения РККА, которые оказывали сопротивление. Вроде бы и небольшое – ценой потери пары танков здесь, бронетранспортера там – и оборона бывала прорвана. Но уже через пятьсот-семьсот метров оказывалась какая-то другая часть, чью оборону снова надо было прорывать. Да и казалось бы разбитая только что часть вдруг делала небольшой болезненный укус – то ударит во фланг мотопехотной роте, то нападет на обозную колонну, то обстреляет артиллеристов. О спокойствии в ближнем тылу говорить не приходилось, а зачистить его было нечем – все силы уходили на то, чтобы нащупать хоть какую-то щель в сорокакилометровой дуге, проходившей южнее вожделенного шоссе. Щели-то находились, но какие-то узкие, норовящие тут же затянуться ожесточенными контратаками советских войск, да и сам нащупанный проход вскоре упирался в другую стену, в которой снова надо было искать щель. Немцы увязли.

Гудериана не порадовал даже захват Ружан вечером 26го июня. Пехота 31й дивизии к четырем часам дня наконец прорвала оборону советских дивизий, ворвалась в город, была выброшена оттуда контратакой, снова ворвалась, снова была выброшена, опять ворвалась – и уже смогла удержаться – советским пехотным дивизиям надо было закрывать брешь к востоку от города, проделанную восемнадцатой танковой. Бои в городе плавно перетекли в ночные, и только к утру 27го последние советские подразделения откатились в лес к северо-востоку от Ружан. Пиррова победа, так как теперь их надо было выбивать и оттуда – шоссе от Ружан к Слониму шло как раз через этот лес. И на этом шоссе, только ближе к Слониму, весь предыдущий день шли бои 18й танковой дивизии вермахта с танковыми и пехотными частями Красной Армии – как 17я танковая и 29я моторизованная пытались продраться через поток отступающих к северо-западу от Ружан, так 18я танковая пыталась сделать то же самое к северо-востоку от заговоренного города.

И ведь целый день Гудериан получал донесения авиаразведки, в которых говорилось буквально следующее:

"Колонна противника из частей всех родов войск длиной 60 км движется с запада к Волковыску".

"На дороге Радек – Волковыск колонна всех родов войск, конец не виден".

(РИ)

Но его не насторожило, что конец колонны не виден – он уже списал русских со счетов (все это нам рассказывал попавший к нам в плен майор его штаба – взяли его в госпитале в Барановичах). И сейчас пожинал плоды своей самонадеянности.

Зря он списал и 30ю танковую, которую вытеснили из Ружанской пущи на северную опушку Беловежской – наши танкисты пришли в себя после боев предыдущего дня и снова неплохо вдарили по транспортной колонне 17й танковой дивизии вермахта – после этого удара немцы стали очень экономно расходовать топливо – ведь дороги были либо забиты войсковыми колоннами, либо подвергались обстрелам, так что поставок топлива до утра 27го июня не приходилось ожидать (РИ). Еще и этот момент снизил возможности 47го моторизованного корпуса. Как тут не вспомнить поговорку "Курочка по зернышку клюет" ? Мы же клевали Гудериана гораздо сильнее, вырывая целые куски мяса из плоти его танковых дивизий – понемногу, но часто. Советские войска желали сражаться несмотря ни на какие потери – и это было страшно. Ведь еще вечером 23го немцы отмечали: "Русские сражаются до последнего, предпочитают плену смерть (приказ политкомиссаров). Большие потери личного состава, мало пленных..." (РИ, донесение разведотдела штаба немецкой 9-й армии от 17.40 23 июня)

Гудериану не хватало тех пикировщиков, что с утра работали под Ивацевичами и восточнее. Только с трех часов дня он начал получать какую-то авиационную поддержку своих атак. Но и это не слишком помогало. Так, немцы отмечали, что "Несмотря на применение разведывательных частей, воздухоплавателей и разведывательной авиации, так и не удалось заставить замолчать русскую артиллерию" (РИ, бои за Гомель). Да и, в отличие от ситуации под Ивацевичами, где немцы прорывались на относительно узком участке, бои вокруг Ружан растянулись на кривой в 150 километров – по полтора километра на пикировщик. Неизмеримо мало, даже с учетом того, что немцы любили концентрировать удары на узких участках. Один из таких ударов привел к прорыву передовых частей 17й танковой к шоссе, где они быстро были зажаты в тиски отступавшими с запада подразделениями и полностью уничтожены (в РИ был полностью уничтожен, например, передовой батальон 17й танковой, когда он прорвался к Минску). Это была очередная чувствительная потеря – в 17й и так из двухсот танков, бывших на начало войны, осталась на ходу от силы треть – остальные были либо уничтожены, либо требовали ремонта и надолго вышли из строя.

День не задался и для 134й пехотной дивизии. Свой передовой отряд она фактически потеряла за два часа боев с группой Ахлюстина – две роты истребителей танков, усиленная пехотная рота, батарея тяжелой артиллерии и зенитный взвод – все это было раздавлено на маршах и в атаках. В дивизии еще оставались тяжелые средства – три артиллерийских дивизиона, две роты истребителей танков, инженерный батальон, батарея 8,8-см орудий, ну и, понятное дело, пехота. Вот только до середины дня 26го июня командир дивизии не смог восстановить связь с ушедшей вперед подвижной группой, поэтому эти силы продвигались на север в обычном режиме, в предположении, что передовые отряды, как и ранее, нормально продвигаются вперед – факты потери радиосвязи бывали и ранее, поэтому беспокоиться пока было не о чем. Да, были небольшие обстрелы колонн, передовые дозоры порой попадали в засады – но все эти мелочи быстро купировались. Первый тревожный звоночек прозвучал в час дня, когда с севера прибыли разрозненные остатки кавалерийского эскадрона – вторая группа попала в огневой мешок и была почти полностью уничтожена – еще минус сам эскадрон, самокатная рота, взвод истребителей танков, два легких орудия и моторизованный инженерный взвод (вся разнарядка сил по группам – из РИ). Но до утра следующего дня – 27го июня – ахлюстинцы занимались 17й танковой, поэтому немецкая пехота, приостановив продвижение на север, подтягивала свои тылы к деревне Новый Двор в тридцати километрах к северу от Пружан и в 25 км к югу от Волковыска.

Ранним утром 27го июня, так и не атакованная советскими войсками 134я пехотная дивизия возобновила продвижение на север, к Волковыску. Тут-то им в бок и ударила корпусная группа Ахлюстина. Немецкие части были растянуты вдоль дороги, поэтому не смогли организовать единого фронта – колонна была расчленена на несколько отдельных кусков, которые затем сражались сами по себе, не получая никаких приказов – радиосвязь из-за плохих погодных условий не работала, а проводная оказалась разорвана в нескольких местах (РИ). Что самое интересное, в пятнадцати километрах севернее передовые части 292й пехотной дивизии 9го армейского корпуса вермахта пересекли шоссе Пружаны-Волковыск и, ничего не зная о тяжелых боях, в которых увязла 134я пехотная дивизия, продолжили путь на северо-восток (РИ). Связь так и не работала, поэтому приказ командиру 9го корпуса Герману Гейеру доставили только полпервого дня с помощью посыльного на самолете (РИ). Но основная масса 292й дивизии еще продвигалась через Беловежскую пущу и ничем помочь не могла, а с передовым отрядом связи не было. Еще больше отставала 252я пехотная дивизия, но ей с помощью самолета смогли передать приказ, чтобы она выделила усиленный передовой отряд и отправила бы его на выручку 134й пд.

131я же пехотная дивизия того же 43го корпуса, в котором была и 131я, днем 26го просто не могла выслать на север подвижную группу из-за недостатка топлива (РИ), поэтому она продолжала продвигаться на северо-восток, примерно посередине между Новым Двором и Ружанами – немецкое командование всеми силами стремилось высвободить танковые и моторизованные дивизии из затяжных боев с крупными силами советских частей. И к утру 27го 131я пд уже готова была сменить 17ю танковую и 29ю моторизованную к северо-западу от Ружан – 47му моторизованному корпусу так и не удалось прорваться к шоссе, и теперь его планировалось отправить в обход – на юг и затем на северо-восток – в помощь 18й танковой, которая весь день 26го вела бои восточнее Ружан, к юго-западу от Слонима – Гудериану надо было снова собрать вместе танковый таран. Но утром 27го ожидаемой смены не состоялось – между 04.30 и 04.45 27 июня внезапно для немцев начались мощные советские атаки силами пехоты и танков (РИ). Под этот удар попали части 17й танковой и 131й пехотной – разведбатальон и пехотный батальон на грузовиках (в РИ были там). Атаку советских войск удалось остановить а потом и отразить, но ценой этой победы стали большие потери в обоих батальонах (РИ) – 17й танковой пришлось до полудня ждать подхода основных сил 131й пехотной, прежде чем танкисты смогли начать движение на юго-восток.

Это наступление к юго-востоку от Волковыска совпало с отходом группы Ахлюстина на северо-восток. В течение предыдущего дня она смогла уничтожить несколько окруженных подразделений 134й пехотной (в РИ эти подразделения в целом смогли вырваться, но в АИ 134я пд понесла больше потерь в тяжелом вооружении), но три более крупных группировки, получив приказ об отходе (из-за отсутствия радиосвязи их сбросили с самолетов – РИ), смогли на остатках патронов вырваться из котлов и отойти на восток, в направлении к 131й пехотной. Правда, все тяжелое оружие при этом было потеряно (РИ), так что о серьезной боеспособности 134й можно было и не мечтать – если только удерживать второстепенные направления. 252я же пехотная дивизия все еще сильно отставала. Таким образом, ни 26го июня, ни днем 27го 43й армейский корпус так и не смог выполнить своей основной задачи – сменить подвижные части 47го моторизованного корпуса на южном фасе Белостокского котла (РИ, но в АИ – с еще большими потерями). Блицкриг на юге Белоруссии потерял обороты. Но еще была возможность наверстать упущенное – с юго-востока, от Бреста, подходил 46й моторизованный корпус вермахта, бывший до этого в резерве.

ГЛАВА 18.

Но и их еще было чем встретить. Стрелковая дивизия, особенно из тех, что не попали под первые удары, ведь тоже была не совсем уж беззубая. Так, по штату 4/400-416 от 5 апреля 1941 г. она должна была иметь только сорокапятимиллиметровок 54 штуки – по 12 в каждом из трех стрелковых полков и 18 в отдельном дивизионе 45-мм пушек – три батареи по три двухорудийных взвода. 76-мм пушек – 34 штуки – по 6 в трех стрелковых полках и 16 в артполку. Еще 32  гаубицы калибра 122-мм – 8 в артполку и 24 в гаубичном артполку, 12 152-мм гаубицы в гаубичном артполку.

То есть всего – 156 артиллерийских стволов. Сила. Конечно, гаубицы не предполагались для противотанковой обороны – если только припрет. Припирало очень быстро – артиллерию разбивало и в оборонительных боях, и на маршах.

Причем, если поначалу потери были довольно велики – нашим приходилось и учиться, и передвигаться, то уже через пару дней боев, если удавалось организовать более-менее устойчивую оборону, размен шел уже в более приемлемом соотношении. Немцы ведь тоже далеко не всегда атаковали по правилам. Обычно они старались максимально быстро продвинуться вперед. Их передовые дозоры, состоявшие из пары-тройки танков и бронеавтомобилей, такого же количества бронетранспортеров, а то и грузовиков, нескольких мотоциклов, на очередном рубеже нарывались на наши позиции, огребали и с большими потерями откатывались к основным силам. Хорошо если был неповрежденный мост – как правило, немцы старались их осмотреть, поэтому большая часть передового отряда останавливалась перед ним – вперед пролетали только один–два мотоциклиста в качестве передового дозора. Тут-то их и расстреливали из орудий – как правило, наши ставили их вдоль дорог, потому что зачастую местность просто не позволяла выполнять неглубокие обходы танками, чтобы обойти эту позицию. А делать крюк в двадцать – тридцать километров – так там тоже могут обнаружиться советские части, так что лучше прорываться здесь. Немцы и пытались.

После передового отряда в атаку шли группы из пары-тройки десятков танков и до батальона пехоты. Причем обычно без артподготовки – артиллерия еще только подходила к рубежу или разворачивалась, да и то в неполном составе, иначе будет слишком мешать на дороге танковым и пехотным подразделениям. Если поблизости были пикировщики, то немцы их, конечно, вызывали, но не всегда получали их поддержку – они ведь могли не просто патрулировать местность или вести свободную охоту, они могли лететь по заявке других подразделений, да и патрулирование выходило бы слишком дорогим удовольствием. Так что танковый командир сначала старался решить вопрос теми силами, которые имелись в передовом отряде.

И вот танки выползали на поле и начинали продвигаться вперед – зигзагами, чтобы сбить прицел и постараться увести возможный выстрел на рикошет от борта. Им навстречу летели красные росчерки трассеров от бронебойных снарядов. Какие-то улетали вверх или в стороны, какие-то просто промахивались из-за маневров, ошибки в прицеливании или просто стоявшего над полем марева. Но некоторые попадали в ходовую, или пробивали броню, и тогда танк застывал – навсегда или на время. Немецкая же пехота, продвигаясь перекатами под минометным и пулеметным огнем, старалась не отстать от танков. И, кстати, охаянные впоследствии советские минометики калибра 50 миллиметров смотрелись очень даже неплохо – ведь с ними не надо высовываться под обстрелы из танков – знай себе кидай мины в ствол – заградительный огонь получался довольно плотным, пусть и на двести-семьсот метров – а большего и не надо. Так что порой пехота бывала отсечена от танков таким плотным огнем, а без пехоты танки далеко не всегда рисковали идти вперед – все-таки она гораздо глазастей, ей проще углядеть позиции противотанковых пушек и открыть по ним огонь из пулеметов, а заодно дать целеуказание и танкам. Да и у окопов танкам в одиночку делать нечего – из любой щели мог вылезти красноармеец и метнуть под гусеницу связку гранат.

Так что, за час-другой получив отлуп, немцы откатывались и начинали воевать по-настоящему – с артиллерийской и авиационной поддержкой. А организовать такой бой – дело не быстрое – надо и расставить артиллерию на позициях, и договориться с летчиками – когда там у них освободятся их машины – ведь таких атак производится везде и много, самолетов на все и сразу не хватает. А за это время наши либо успеют отойти, либо, понеся чувствительные потери, начнут зарываться в землю.

А то поначалу, как рассказывали сами военные, бывало и так:

"Ни разведчики, ни командиры, в том числе и я, – никто не догадался отрыть хотя бы неглубокие окопчики. Ни у кого не возникло даже мысли об этом. Мы еще не верили, что в нас будут стрелять и могут убить. Мы не прониклись сознанием опасности. Люди испытывали не боязнь, а любопытство и легкое возбуждение."

Слишком сильна была убежденность в том, что скоро Красная Армия погонит фашистов мокрыми тряпками. Части, еще не вступившие в бой, были полны оптимизма, настроение у всех было бодрое, и даже вид отступавших, как правило, не наводил на мутные мысли – мало кто будет верить, что и с ним может случиться что-то нехорошее. Отступавших, кстати, одни части включали в свой строй, а другие и пропускали дальше – просто не ожидали увидеть такого. Ну, это поначалу. Потом-то, уже на второй-третий день, понеся потери, таких сразу кооптировали в свои боевые порядки, тем более что и в боевом уставе говорилось, что в случае потери своих командиров, перемешивания частей "бойцы должны немедленно присоединиться к ближайшему подразделению, войти в подчинение его командира и упорно продолжать бой."

А уставы сейчас приходилось всем вспоминать со страшной силой, особенно то, что касается обороны. Как говорили сами военные, "вопросы наступления отрабатывались тщательно. На полигонах проводились учения с боевой стрельбой, пехота и танки продвигались вперед за разрывами настоящих боевых снарядов. Но эта выучка мало пригодилась в первые дни войны. Оборонялись на учениях реже, этот вид боя был не в моде, применялся при крайней необходимости и то лишь на отдельных участках. Наша оборона заранее считалась неприступной для любого врага. Отход, выход из боя, бой в окружении – все то, с чем пришлось столкнуться с первых дней войны, мы на учениях не отрабатывали. Даже мысль о таких действиях показалась бы в то время кощунством."

Вот так вот. Хотя про оборону в уставах – что полевом, которым руководствовались командиры начиная от ротного, что в боевом, предназначенном для отдельных бойцов, отделений, взводов и расчетов тяжелого вооружения – тоже говорилось, причем немало.

Так, боевой устав требовал следующего:

"33. Боец должен упорно обороняться и без приказа командира не отходить. Он должен знать, что чем ближе противник подходит к нашим окопам, тем больше возрастает уничтожающая сила нашего огня. Поэтому хладнокровный, решительный боец, пока у него есть патроны, недоступен для пехоты противника.

34. В обороне боец обязан расположиться так, чтобы быть незаметным для противника. ...

36 Танков противника бойцы не должны бояться: танки плохо видят и легко могут быть поражены.

Если танки наступают без пехоты, необходимо вести огонь по смотровым щелям и подбрасывать связки гранат под гусеницы. ...

Если танки наступают с пехотой, огонь по танкам должны вести только специально назначенные бойцы, а все остальные обязаны поражать метким огнем и гранатой пехоту, стремясь отделить ее от танков и уничтожить."

Полевой устав тоже не отставал:

"14. Оборона будет нужна всякий раз, когда нанесение поражения противнику наступлением в данной обстановке невозможно или нецелесообразно.

Оборона должна быть несокрушимой и непреодолимой для врага, как бы силен он ни был на данном направлении.

Она должна заключаться в упорном сопротивлении, истощающем физические и моральные силы противника, и в решительной контратаке, наносящей ему полное поражение. Тем самым оборона должна достигать победы малыми силами над численно превосходным противником.

27...В обороне танки являются мощным средством контратаки. ...

75. В оборонительном бою решение должно определить, где и каким способом противнику будет нанесено поражение и что нужно удержать, чтобы решить свою задачу в целом.

Принимая решение на оборону, необходимо определить тот командующий участок местности, от удержания которого зависит устойчивость всей обороны. Этот участок будет главным.

Поэтому оборона также основана на сосредоточении своих главных усилий на избранном направлении.

Главный участок обороны должен обороняться основной частью сил и средств.

Решение на оборону должно предусматривать тщательное использование условий местности, ее инженерно-химическое усиление, искусную организацию системы пехотного, противотанкового и артиллерийского огня и подготовку решительных контратак из глубины для уничтожения прорвавшегося противника.

При любых благоприятных возможностях решение должно предусмотреть переход в наступление для нанесения общего поражения противнику."

Ну и так далее. И наши сейчас все это активно вспоминали и старались применить на практике. Не всегда, правда, получалось как надо. Так, в БУ говорилось:

"309. Решительные результаты в поражении противника, приблизившегося к позициям взвода, достигаются одновременным метанием большого количества ручных гранат (3 – 5 на каждого бойца) с последующим коротким штыковым ударом.

Вместе с тем следует остерегаться производить необеспеченные огнем контратаки, особенно, когда противник не расстроен, многочислен и сохранил способность драться.

Однако командир взвода обязан воспользоваться каждым благоприятным случаем, чтобы решительной контратакой добить ослабленного и потрясенного огнем противника."

И вот в одном из боев командир взвода, не дождавшись подхода немцев даже на двести метров, повел своих бойцов в атаку. Правда, немцы не стали дожидаться рукопашной и отошли, но перед этим из автоматического оружия положили пятнадцать человек, да еще столько же оказалось раненными – из сорока человек во взводе осталось только десять. И взводного уже не накажешь – убили. Так что приходилось учиться и на таких печальных примерах.

А вот с окапыванием у наших все, в общем-то, оказалось хорошо. Я как-то представлял, что до войны и в ее начале устав и командование требовали применять одиночные стрелковые ячейки – этим с экранов и страниц прожужжали все уши. Херня. Ничего они не требовали. Ну, может какой командир по глупости и мог такое нести, но при этом он шел против уставов. Если только на основе этого пункта боевого устава:

"131. ... Оборудуя окопы, нужно помнить, что небольшое, но хорошо замаскированное укрытие предохраняет от поражения более надежно, чем большое, но легко наблюдаемое противником. Помимо основных позиций, необходимо отрывать запасные."

А в остальном БУ ни на чем таком не настаивал, и даже наоборот – упоминал ходы сообщения:

"133. ... Все бойцы отделения занимают позицию одновременно или последовательно по указанию командира отделения, выдвигаясь на нее только по ходу сообщения или скрытому подступу.

136. ... Распространение противника в ходах сообщения должно быть задержано разбрасыванием в них рогаток, ежей и других препятствий.

302. Окопные работы во взводном районе должны производиться непрерывно с момента занятия взводом района обороны укрыто от наземного и воздушного наблюдения. Последовательность работ:

а) расчистка обстрела и самоокапывание, устройство НП командира взвода, отрывка запасных окопов и противотанковых щелей;

б) отрывка ложных окопов;

в) отрывка ходов сообщений;

г) устройство убежищ.

Маскировка должна производиться одновременно с отрывкой окопов."

Не отставал и полевой устав:

"380. Инженерное оборудование местности производится, в зависимости от обстановки, в следующем порядке.

Работы первой очереди:

а) силами войск – расчистка обзора и обстрела, постройка окопов полной профили для стрелков, пулеметов, гранатометов, минометов и орудий с щелями для укрытия и запасными позициями; устройство противопехотных препятствий, приспособление местных предметов к обороне, постройка скрывающихся огневых точек для станковых пулеметов и пехотной артиллерии, обеспечение укрытого сообщения на важнейших участках;

б) инженерными частями – устройство важнейших командных и наблюдательных пунктов, противотанковых препятствий, установка прожекторов, обеспечение войск водой, постройка полевых дорог, необходимых для боевого и хозяйственного снабжения войск, и исправление существующих.

Работы второй очереди:

а) силами войск – устройство ходов сообщения с тылом, постройка запасных окопов, развитие работ первой очереди;

б) инженерными частями – постройка различного рода убежищ и запасных командных и наблюдательных пунктов.

Работы третьей очереди – развитие работ первой и второй очередей.

Все инженерные работы производятся в условиях тщательной маскировки как самого процесса работ, так и возводимых построек. Маскировка обороны в целом проверяется контрольными снимками с земли и воздуха.

В случае длительной обороны оборонительная полоса укрепляется железобетонными сооружениями и глубокими полосами искусственных препятствий."

Ну и в наставлении по инженерному делу пехоты РККА окапыванию был посвящен целый раздел. Да, начиная с индивидуальных ячеек, но вообще там говорилось "45. Устройство бойцами для себя отдельных ячеек с последующим их развитием называется самоокапыванием". Ну так я еще из восьмидесятых помню, что сначала – ячейка для стрельбы лежа, затем – с колена, затем – стоя, затем – траншеи. В сороковых было то же самое. Другое дело, что в начале войны далеко не всегда хватало времени развить систему обороны – подходили немцы и выбивали наших с позиций. Ну так это не то что "только отдельные ячейки – и ничего больше !" – это же совсем другое дело. Если есть время – откопал себе ячейку для стрельбы стоя, затем – противотанковую щель – отходящий назад отросток, а если две ячейки расположены близко – то делают парную ячейку, соединяя индивидуальные узким ходом. Правда, если все-таки было время на оборудование общего хода сообщения, то он стыковался с ячейкой через противотанковую щель, то есть ячейка была как правило вынесенной вперед, а не оборудованной в этом самом проходе. В таких окопах, действительно, было сложнее смотреть за командиром и товарищами – это в траншее с примкнутыми – оборудованными прямо в ее стенке – ячейками – отклониться назад, повернуть голову – и видишь и соседа, и командира. Но по телевизору упирали именно на отдельные ячейки. Да тьфу на этих "экспертов".

В общем, окапываться наши бойцы полюбили очень быстро – буквально после первого же боя. Да и артиллеристы не отставали – потери в расчетах всегда были выше, чем потери в орудиях. Порой одно орудие сменяло два-три расчета, прежде чем выходило из строя при прямом или очень близком попадании. Причем расчеты комплектовались даже из обычных пехотинцев – стрелять прямой наводкой – не такая уж сложная наука. Ну, потратят вместо одного-двух выстрелов три-четыре – это все-равно лучше, чем ползти с гранатой под танк. Правда, после третьего выстрела по орудию уже начинали вести сосредоточенный огонь, но еще выстрел-другой можно было сделать, да и более глубокое окапывание значительно снижало поражающие способности немецких снарядов. Шанс был.

ГЛАВА 19.

И вот, оставшись на четвертый день войны в среднем с двадцатью-тридцатью артиллерийскими стволами, стрелковые дивизии все еще продолжали оказывать отчаянное сопротивление. Правда, со снарядами было уже не очень. Так, по бронебойным снарядам для сорокопяток обеспеченность до войны составляла 91% – на одно орудие было 373 снаряда. При боекомплекте в двести снарядов – это почти два б/к, причем чисто бронебойных. Хотя, выходя из глубины на встречу с врагом, наши дивизии смогли прихватить хорошо если по одному боекомплекту. А в одном б/к бронебойных – только четверть, да и то были подозрения, что они не очень качественные – порой артиллеристы садили в борта чуть ли не со ста метров – и броня не пробивалась. А иногда – нормально. По бронебойным же для 76мм было гораздо хуже – до войны имелось всего 12 снарядов на ствол при потребности в 79 снарядов – то есть обеспеченность была 15%. Вот и садили наши по немецкой бронетехнике все чаще осколочными и шрапнельными на удар – тоже была вероятность если и не пробить, то повредить внутренности танка или ходовую. А каждый поврежденный немецкий танк – это как минимум одна спасенная жизнь. Но лучше всего по немецкой бронетехнике работали гаубицы. Уже на второй-третий день боев их начали выставлять на прямую наводку – заградительный огонь или конрбатарейная борьба оказались гораздо менее значимыми факторами, чем уничтожение танков – немецкую пехоту неплохо останавливал и пулеметно-минометный огонь, а артиллерия немцев участвовала далеко не в каждом бою – как уже отмечалось ранее, очень часто немецкие передовые отряды действовали без ее поддержки, и только уперевшись в достаточно прочную оборону, они подтягивали артиллерию и начинали обрабатывать ею наши позиции. Так что одну, две, а порой и три атаки можно было отразить и с применением гаубиц на прямой наводке. Пусть у них и не было бронебойных снарядов, но и осколочно-фугасные весом двадцать килограммов для 122мм гаубиц, а то и сорок килограммов для 152 причиняли немецким танкам боль и страдания. С такими снарядами практически не было промахов – даже при взрывах в паре десятков метров от танка осколки и ударная волна тяжелых снарядов рвали гусеницы, ослепляли смотровые щели, клинили башни, а уж если снаряд проламывал броню и взрывался внутри ... Немцев можно было бить.

Бойцы, уцелевшие к этому времени, уже совсем по-другому смотрели на фрица. Если перед первыми боями бывало шапкозакидательное настроение, то затем, после первых неудач, порой охватывало отчаяние – как говорили сами отступавшие, включенные в состав других частей – "Бить-то немца нечем. Патроны и те кончились. Да и винтовки не у всех... Было бы чем воевать, не отошли бы!". Но с патронами было плохо далеко не у всех, по-крайней мере у дивизий второго эшелона, что и задержали немцев на Ясельде и затем под Ружанами. По мере того, как нарабатывался опыт уничтожения живой силы и техники противника, его сменяла холодная злость, порой переходившая в безбашенный кураж, когда бойцы лихо ползли по полю навстречу танку, закидывали под него гранаты и при этом еще и возвращались обратно.

А в промежутках между боями помогали артиллеристам поправить крепление подсошникового бруса, очистить снаряды от смазки и пыли, сделать дополнительные окопы для укрытия расчета, организовать запасные и ложные позиции, замаскировать все штатными и подручными средствами. Я вообще удивился, когда узнал, сколько здесь штатных, или, как их называют здесь – табельных маскировочных средств. Только для индивидуальной маскировки бойца – летний маскировочный халат – длинная рубаха с капюшоном, летний маскировочный костюм – куртка с капюшоном и брюки, маска для стрелка в виде проволочного веера, куда вплетаются ветки и трава, маскировочная сетка. А еще маска-чехол для станкового пулемета, с которой он становился похож на заросшую кочку, маскировочная бахрома, маскировочные сети N4 и N5 – первая размером 2,5х10 метров для маскировки окопов и ходов сообщений, вторая – 10х10 – для маскировки техники. И во все это вплетались ветки и трава с того места, где находились позиции. В общем, на артиллерию не то чтобы молились, но заботились о ней как только могли. Хотя ... Так что вокруг орудий формировались небольшие коллективы, спаянные общим делом и проверенные в бою. Многие уже поняли, что целью немцев в бою является артиллерия – в отличие от нас, где даже в уставах было написано "Основной целью боя пехоты является уничтожение противника", поэтому делали все, чтобы ее уберечь. Да и танки с нею уничтожать гораздо легче. Хотя к 27му июня артиллерии уже оставалось мало и в ротах начали из добровольцев формировать группы истребителей танков – эти группы по три-четыре бойца, находясь в окопах, должны были подпускать танки на восемь-десять метров и забрасывать их связками гранат и бутылками с бензином, пока другие отсекают и заставляют залечь пехоту или ослепляют танк – стрельбой по щелям или постановкой дымовой завесы.