Текст книги "До и после Победы. Книга 1. Начало. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Но в дополнение к сену была у нас и еще одна подпорка – кормовые дрожжи. Местные бумагоделательные и соломоцеллюлозные заводы, барановичский сахарный завод поставляли много отходов для местных же заводов по производству дрожжей, которых только на нашей территории было три, а на расстояниях пятьдесят-сто километров – уже целых десять. Так что даже без расширения территории мы могли рассчитывать на сто двадцать грамм дрожжей в день на одну совхозную корову. Но хотелось бы по-больше – хотя бы полкило, поэтому мы уже вводили в строй еще два цеха, для которых успели до войны завезти оборудование, но не ввели его в эксплуатацию. А промышленники уже присматривались к производству оборудования своими силами – если получится вводить хотя бы по цеху в месяц, кормовыми дрожжами будут обеспечены не только совхозные, но и колхозные фермы. А там, глядишь, дойдет очередь и до единоличников. Пока же, естественно, почти все дрожжи шли в совхозы – народ тут еще не проникся в массе полезностью этой добавки, а ведь полкилограмма дрожжей дают прибавку в надоях до пяти литров и до полупроцента жирности. Ну, если даже не пять, то хотя бы два-то литра мы получим, а это в дополнение к существующим трем – уже пять литров молока от одной коровы ! От двадцати тысяч – сто тысяч литров в день. И это только от совхозных, а нам ведь сдавали молоко – в виде налогов или обязательных поставок – и единоличники, и колхозники. Это и детям по поллитра в день, и на творог-сыр будет оставаться – для килограмма сыра надо от шести до пятнадцати килограммов, для творога – примерно семь. По маслу – из литра получается от двадцати до семидесяти граммов, в зависимости от жирности молока, сорта масла. То есть в нашем – властей – распоряжении может появиться неплохой "пряник", и ради этого стоило побегать как угорелым, расшивая узкие места.

А тут я еще закинул удочку микробиологам, работавшим на дрожжевых заводах.

Так вот – отвел я микробиологов на одной из планерок, и задал простой вопрос:

– А пенициллин можете сделать ?

– Это что-то из грибов рода Penicillum ?

– Наверное ...

– А из какого именно гриба ?

– Не знаю ...

– А для чего ? Что ожидается ?

– Антибиотик.

– "Убивающий жизнь" ? Что это ? Для консервирования ? Или ... какое-то бактериологическое оружие ... ?

– Нет – лекарство, против пневмонии и прочего ...

– Не слышали о таком ...

– Ну да – еще идут исследования.

– Хорошо, попробуем ... грибов этого вида в почве навалом ... надо будет у медиков попросить бактерий, чтобы смотреть, как на них будет воздействовать. А как вообще происходит лечение ? В человека вводится грибок ?

– Нет, грибок выделяет какое-то вещество – вот это вещество вводится в человека и убивает болезнетворные бактерии ... как-то ... тут, наверное, уже медики скажут.

– Когда надо сделать ?

– Вчера.

– Хм ... понятно.

– О! А еще – тетрациклин ... нет такого грибка ?

– Нет, не слышал.

– Жаль. А ... эм.... стрептомицин ... ?

– Да – это грибок из семейства актиномицетов. Тоже антибиотик ?

– Тоже.

– Хорошо. Но нужно подключать и медиков.

– Да, сведем с начальником медицинской службы, он выделит кого там потребуется. И прикидки по лабораториям тоже предоставьте.

– А сколько сможете выделить людей ? Надо хотя бы человек десять, лучше – пятнадцать ...

– А может – пятьсот-шестьсот ?

– Сколько ... ?!?

– Ну или тысячу ... дело очень важное.

– Настолько ?!?

– Настолько.

– Понятно. Нет, тысячу пока не надо – у вас ведь нет столько подготовленных микробиологов ? Или хотя бы лаборантов ?

– Нет.

– Значит, их надо будет готовить. Тогда для начала – человек двести. Как раз по десять учеников одному специалисту – будем натаскивать на опытах, тем более что там ничего сложного – одна внимательность, терпение и трудолюбие.

– И сколько они будут учиться ?

– Не меньше двух недель. Это если только готовить культуры и следить за условиями их роста. Да ! еще будет нужна стеклянная посуда. Тысяч двадцать хотя бы чашек ... с крышками.

– Думаю, освоим. А что – после двух недель – сможете брать уже следующих учеников ?

– Смочь-то сможем, но ведь и результаты надо будет исследовать, а тут и медики потребуются. Тут уже мы просто зашьемся, лучше бы этих первых подтягивать, ну, кто там окажется потолковее. Да мы понимаем важность дела, приложим все силы ...

– Отлично. За это вам скажут спасибо сотни и тысячи спасенных людей.

– Ух-ты ... приложим ... да ...

И ошарашенные микробиологи ушли переваривать новость, организовывать лаборатории и подбирать людей из предложенных кадровой службой кандидатов, точнее – в основном кандидаток.

ГЛАВА 6.

Но это так – получится, не получится – неизвестно. Хотя бы попытаемся. Вот что у нас точно получится, так это развитие совхозов. Народ уже начинал шептаться, что «вот мол как их развивают, вот бы и нам так». Но пока серьезных подвижек не было – мы ведь делали только первые шаги. Хотя уже подготавливались следующие. Коровы ведь дают навоз. Он же – удобрение. Килограммов по десять в день – за год выйдет под три тонны, если учитывать, что они будут гадить и на выпасах. Причем это – по минимуму, учитывая тот скудный рацион, что мы определили им на зиму. Так-то, наверное, смогут дать и пять тонн, если не больше. Но и три тонны, если их разбавить один-к-двум торфом, даст под десять тонн удобрений. И если вносить их из расчета хотя бы двадцать тонн на гектар, то наши двадцать тысяч коровок дадут удобрений на десять тысяч гектар – треть совхозных полей. В год. А ведь его, наверное, не надо вносить каждый год. Да и количество скота еще должно увеличиться. Так что я рассчитывал на повышение урожая зерна с шести хотя бы до восьми центнеров с гектара, что дополнительно прокормит порядка тридцати тысяч человек.

А ведь еще можно добывать сапропель. Только это уже сложнее – нужны насосы и шланги, чтобы отсасывать его со дна рек и озер – тут пригодятся технологии и оборудование по гидродобыче торфа. Экскаваторами, наверное, копать будет менее удобно – вода создаст для ковша слишком большое сопротивление. Да и жалко расходовать их часы на добычу сапропеля, когда нам и на суше надо много копать – те же укрепления, или кюветы, чтобы сделать наши дороги проходимыми и в распутицу – сейчас мы как раз формировали несколько дорожных рот на базе осколков дорожно-эксплуатационных полков, располагавшихся в Лиде и Белостоке – до других мы не дотягивались. В них собирали дорожно-строительную технику, экскаваторы из самих частей и гражданских учреждений, технику из третьей отдельной роты механизации железно-дорожных работ, что располагалась в Барановичах – в ней ведь помимо железнодорожной была и обычная техника, да вот не успели, как задумывалось, ни развернуть роту в батальон, ни эвакуировать матчасть. Подверстали и ее. И все это железное воинство мы комплектовали личным составом, ремонтными средствами, и понемногу начинали улучшать рокадные дороги – где-то прокопать кювет, чтобы вода стекала в него с дороги, а не создавала на ней грязевые ванны, где-то укрепляли полотно щебнем или хотя бы песком. Тренировались. Могли бы, конечно, пустить эту технику на строительство тех же компостных ям и траншей, но пока рабочая сила была собрана, лучше воспользоваться ею – объемы сравнительно небольшие, чтобы из-за одной ямы гонять технику между совхозными дворами – пятьдесят-сто метров сотней человек можно прокопать за два дня, да еще заготовить дерн и глину, чтобы было чем укрывать от дождей и морозов. Торф тоже понемногу подвозили, чтобы было с чем смешивать хотя бы первые порции навоза – по зиме будем еще пополнять по мере необходимости. Тут важнее было разобраться с разбрасывателями, потому что делать это вручную, вилами – получится слишком долго. Наши механики уже взяли на обмеры парочку таких прицепных устройств и понемногу составляли производственную документацию. Если к весне удастся сделать хотя бы сотню таких механизмов, пусть и с деревянными бункерами, то можно будет считать, что механизация внесения удобрений достигнута – с производительностью десять тонн в час, с учетом загрузки трехтонных бункеров, мы бы разбросали этой сотней весь навоз за двести часов – две-три недели работы.

Но удобрение полей было не единственным направлением, по которому мы собирались двигаться в интенсивном развитии совхозов. Другим таким направлением стала механизация работы на фермах, и прежде всего – механизированная дойка. Тут еще были большие резервы для экономии трудоемкости. За день одна доярка вручную может подоить десять-двенадцать коров. С доильными же аппаратами такое количество коров доится уже за час – снова механизация дает чуть ли не десятикратный прирост. Поэтому мы пошарились на местных фермах и в крестьянских дворах и отыскали там в качестве образцов для копирования несколько марок доильных аппаратов – и шведские "Альфа-Лаваль", и немецкие "Вестфаллия", нашли и установки уже советского производства – двухткатные "Темп", которые в СССР выпускали с тридцать третьего, а трехтактные – с тридцать шестого.

Но, как и обычно, найти образцы – это даже не полдела. Нехватка ресурсов, материалов, методов, как и всегда, заставила нас двигаться небольшими шажками, постоянно соотносить свои возможности с потребностями. Внедрение доильных аппаратов оказалось тестовой площадкой, на которой мы разрабатывали методы внедрения новых технологий в сельском хозяйстве. Именно этот проект сделал в дальнейшем наши совхозы действительно работающим инструментом крупнотоварного производства продуктов питания и одновременно локомотивом внедрения технологий в сельском хозяйстве – остальные формы хозяйствования уже шли по проторенным совхозами дорогам. Хотя, казалось бы, к такому результату должна была привести массовая вспашка новых полей, как наиболее видимый и осязаемый результат нашей деятельности по развитию совхозов, но нет – именно доильные аппараты, сочетающие сложные технологии и производительность, и стали тем толчком, что сдвинул лавину преобразований в сельском хозяйстве.

Ведь казалось бы – что там сложного ? Сжимай коровий сосок, веди рукой вниз – из него течет молоко. Все просто. Я ведь представлял себе процесс именно так, на основе того, что видел при ручном доении. Оказалось, доильные аппараты работают не выдавливанием, а высасыванием молока, то есть молоко выходит не от сдавливания, а от создания разрежения. Первые попытки ускорить и облегчить доение, предпринятые еще в девятнадцатом веке, вообще предполагали вставлять трубки в соски – эти трубки, порой даже серебряные, раздвигали сфинктер соска и молоко текло само. Только для коров это было не очень хорошо, поэтому в том же веке появились и первые аппараты для дойки посредством вакуума, точнее – разрежения воздуха – под соском создавалось такое разрежение, сфинктер не выдерживал разницы давлений, разжимался – и молоко текло вниз.

Вот по такой принципиальной схеме все доильные аппараты и работали. Разница была лишь в деталях, хотя и они были принципиальны. Так, сначала мы планировали сделать двухкамерные трехтактные доильные аппараты, как наиболее щадящие для коров. Но там требовалось много резиновых изделий, а наши резинщики сейчас были заняты освоением все новых и новых резинотехнических изделий для техники. Поэтому в начале сентября мы сделали на пробу несколько однокамерных двухтактных аппаратов, в которых каждый из четырех доильных стаканов представлял собой открытый сверху и снизу конус, который и надевался на коровий сосок. Лишь сверху была резиновая манжета, которая при откачивании воздуха из стакана прижималась к вымени и удерживала на нем стакан. Снизу подсоединялась трубка, через которую периодически откачивался воздух и одновременно текло молоко – при откачивании воздуха сосок удлинялся, упирался в стенки стакана, и дальше разрежение действовало уже только на сфинктер, который открывался и выпускал очередную порцию молока. Потом, через полсекунды-секунду вниз впускался атмосферный воздух – и сфинктер вновь сжимался, до следующего цикла. Казалось бы, все просто. Но гадские коровы имели разный размер сосков, соответственно, если для одних наши стаканы подходили нормально и не слишком их вытягивали, то для других стаканы были великоваты, соски чрезмерно оттягивались вниз – а это и болезненно для коровы, и может привести к заболеваниям, так как повреждается внутренняя ткань. К тому же сам стакан порой сдавливал слишком длинный сосок снизу, не позволяя открываться сфинктерам полностью, отчего выдаивание было неполным и приходилось додаивать корову вручную. И если проблема с разной длиной сосков была решена изготовлением разных наборов стаканов для одного аппарата, то вторая проблема не позволяла достаточно полно механизировать дойку – она проходила всего в два-три раза быстрее, чем ручная.

Поэтому, как только к ноябрю резинотехники создали полный набор форм для использовавшейся нами техники, они приступили к разработке резиновых деталей двухкамерных доильных аппаратов. В таких аппаратах стакан имеет два объема – первый – между внешней стенкой стакана и внутренней резиновой трубкой, в которую вставляется сосок, и второй – подсосковое пространство. В первом объеме периодически возникает разрежение, во втором оно либо поддерживается постоянно, в двухтактных аппаратах, либо, в трехтактных, также чередуются то разрежение, то атмосферное давление. За счет периодически возникающей разницы давлений стенки трубки, охватывающей сосок, то сжимаются, когда в межстенное пространство впускается атмосферный воздух, а под соском – разряжение, то разжимаются под действием упругости самой резины, когда он оттуда откачивается в двухтактных. В трехтактных атмосферное давление может одновременно присутствовать в обоих объемах, но смысл не меняется – добавляется лишь стадия отдыха, когда на сосок не действует вакуум.

Так что принцип работы тот же, что и у однокамерных – раскрытие сфинктера под действием вытягивания и разрежения, но прямые, а не скошенные бока трубок уже не сдавливают сосок снизу и тот может раскрыться полнее, что ускоряет выдаивание. Причем сами стаканы и их резиновые детали подходят как для двухтактных, так и для трехтактных аппаратов – разница будет только в механизмах, управляющих пульсациями. Но трехтактный дает соску отдохнуть, что существенно снижает риск развития болезни у коров. Правда, впуск атмосферного воздуха под сосок приводит к дополнительному загрязнению молока микробами, но совершенно незначительному – если атмосферный воздух содержит три микроба на миллилитр, то молоко – пятьдесят тысяч микробов на миллилитр, поэтому можно было бы беспокоиться только о патогенных микробах, что могут попасть из воздуха. Но если такие микробы есть – наверное, узнаем и без молока. Трехтактные имеют еще и то преимущество, что их можно передержать на вымени без вреда для коровы, тогда как при двух тактах удлинение сосков приводит к тому, что аппарат начинает наползать на соски и вымя, их сообщение с выменем нарушается и молоко перестает в них поступать – происходит недодаивание, а то и травмы.

Дальнейшие испытания выявили еще одну особенность машинного доения – пульсирующие резиновые детали начинали выходить из строя – они трескались, становились жесткими, травмировали коров. Получалось, что эти детали были расходным материалом – именно поэтому первые полгода, до получения новых урожаев каучука с кок-сагызовых и гваюловых совхозных полей, мы массово применяли однокамерные аппараты. Позднее выяснилось, что за счет введения третьего такта отдыха резиновые трубки на трехтактных аппаратах изнашиваются медленнее, что стало еще одним доводом в пользу использования именно трехтактных аппаратов.

Все эти тонкости выявлялись постепенно – практически для всех это было новым делом. Тут-то и начали проявляться особенности людей. Ведь без натурных испытаний, экспериментов, полезность аппарата будет непонятна. Без предложений и замечаний конкретных пользователей будет непонятно – все ли мы учли, нельзя ли что-то улучшить. И тут без доярок было не обойтись. Кто-то отнесся к новой нагрузке с энтузиазмом, кто-то – с прохладцей или даже негативно – все это мы старались отследить, учесть, нивелировать. Так, освоение новой техники требует сил и времени, которое надо отнять от своей непосредственной работы. И пусть после этого она и улучшится, но время-то нужно уделить именно сейчас. И когда дело новое и неизвестное – возрастает риск того, что это время будет потрачено впустую. То есть работнику надо как-то компенсировать потери – в той же зарплате, что он недополучит, пока будет изучать новую технику.

Ладно, ввели оплату этого времени исходя из среднего заработка за прошедшие три месяца, тем более что речь шла о трех-четырех днях, к тому же часть этого времени человек снова станет работать. Ну да ладно – пусть получит побольше. Хорошо, дело сдвинулось. Но мы заметили, что некоторые работницы буквально насилуют коров новыми аппаратами, выдаивая их насухо, оставляя работать долго даже когда молоко уже не идет – не следят, заразы. А ведь сухое доение травмирует соски, приводит к болезням, но, что тоже немаловажно – еще до проявления болезней корова начинает отрицательно относиться к машинному доению, аппарат ее пугает, соответственно, она может вообще не даться себя доить. Естественно, доярка сразу же начинает валить вину на сам аппарат, но тут-то мы сразу указываем на других, что нормально пользуются новой техникой и их коровы доятся хорошо. К счастью, таких случаев было немного, но мы все-равно ввели штрафы за то, что корова перестанет доиться. Хотя она может это делать и под другим причинам, но тут уж будем разбираться в конкретных случаях, нам сейчас было главным запустить процесс и не подрубить его на корню плохими слухами, что "доилки портят коров" – мы специально разобрали несколько таких примеров в прессе, без указания имен, но с указанием размеров штрафов и повторением правильного режима доения.

Ладно, этот момент как-то урегулировали, стали доить нормально. Но нам-то ведь надо большего ! Нам нужны замечания и предложения ! Конечно, находились энтузиасты, которые сами их вносили, но мы решили еще и простимулировать этот процесс – стали доплачивать за каждое замечание и предложение, и в повышенном размере – за те, что позволили повысить качество конструкции, изготовления, удобство работы. Вскоре народ это дело прочухал, и они стали пачками приносить замечания и предложения, чуть ли не написанные под копирку. Жулики ! Грабят ! Но не сильно, поэтому по первым случаям мы, конечно же, премии выплатили – пусть и в убыток, только чтобы сохранить доверие. Но и правила изменили – если предложение или замечание часто повторяется у разных людей – премия меньше, если меньше повторяется – больше, если же поступило что-то уникальное – еще больше. Это отучило доброхотов "помогать" своим коллегам, а то если дать списать, то потом сам меньше получишь. Потом подумали, и разделили премию на части – сразу выплачивается где-то десятая часть, потом, если новшество решили внедрить – треть, а если оно оказалось удачным – оставшуюся часть – Комитет по изобретательству и рационализации – КомИР – отслеживал такие вещи. Большинство любителей дармовщинки отпало – суета не стоила затрат даже на написание списка, из таких остались разве что единицы, действовавшие из спортивного интереса – "копеечку, да урву". Но все-таки подавляющее большинство тех, кто продолжал вносить предложения, были истинными энтузиастами – они-то и стали получать большую часть премий за улучшение конструкции. Цены пока установили фиксированные, хотя и с градациями по степени важности, которая пока определялась достаточно произвольно – еще подумаем и над процессом согласования с рационализатором – вдруг оценщики что-то пропустили ? – и над привязкой к полученной выгоде. К тому же вознаграждение было не только денежным – мы популяризировали широкое движение рационализаторов, печатая в прессе сообщения и статьи либо о самих улучшениях, с упоминанием персоналий, либо же статьи о самих о рационализаторах. Заодно с получением массы рацпредложений мы таким образом рекламировали это дело и у молодого поколения, которое видело, что за дельные мысли и хвалят, и платят.

Существенную роль играло само мастерство доярок. Я-то считал, что для надоев важен только корм, а уж доить-то – чего там мудреного – знай себе дергай вверх-вниз. Нет, все тоже непросто. Например, чтобы корова начала доиться, надо помассировать ей вымя – иначе она может не пустить молоко в соски, они останутся пустыми, и дойки не будет. Ведь и теленок, чтобы покормиться, толкает мамку лбом в вымя – по сути, массирует его. При таком массировании в гипофиз поступает сигнал и в кровь выделяется окситоцин, под его действием мышцы расслабляются, и молоко начинает перемещаться под действием силы тяжести в нижние отделы молочной железы, а уже оттуда – к соскам. Если же корова испугана, нервничает, если ей больно – в кровь поступает адреналин, который блокирует действие окситоцина. Поэтому-то хорошие доярки и погладят корову, и дадут ей вкусняшку, и поговорят с ней ласково, и мух отгонят, чтобы не нервировали – в общем, проведут подготовку, во время которой успокоят корову. Но и потом чутко следят за ее состоянием – не становится ли ей больно, а если становится – снова погладят-успокоят – естественно, с таким подходом корова дает больше молока – просто ее альвеолы дольше разжаты – чистая физиология, но которую еще надо уметь пробудить. Сам окситоцин действует недолго – пять-шесть минут, поэтому доить надо быстро, а если корова недодоена – снова помассировать вымя и продолжить – тут уж машинная дойка позволяла все получить без повторных заходов. Но и количество доек влияет на объем молока – ведь чем меньше молока находится в вымени, тем активнее работают молочные железы, и наоборот – заполненное вымя дает сигнал, что молока вырабатывать не надо. Так что переход на трех-, а то и четырехразовое доение увеличивает выход молока процентов на десять-двадцать при той же кормежке (естественно, если для этого хватает питания). Из таких объяснений я и начал понимать, что да – многое зависит и от доярки.

И именно такие, ответственные к своему делу, и выдавали основной объем рацпредложений – добавить регуляторы давления, чтобы подстраивать режим работы под конкретную корову, повысить верхнюю границу диапазона пульсаций с шестидесяти до ста, а то и ста двадцати, чтобы увеличить скорость доения тугодойных коров, хотя обычно их отдавали в крестьянские личные хозяйства; то попросят добавить регулятор соотношения фаз и затем поиграются с ними, подбирая их под каждую корову. И по каждому рацпредложению – отчеты, доклады, новые рацпредложения. Работа шла, причем не только со стороны непосредственных исполнителей, но и со стороны науки. Так, увеличив с их подачи продолжительность искусственного освещения на фермах до шестнадцати часов, мы получили прибавку молока в среднем в пять процентов – просто позднее стал вырабатываться мелатонин, который тормозит все процессы в организме. Снова обычная биохимия, которой можно управлять. А биохомики не унимались, ставя эксперименты по режимам питания – какие микроэлементы влияют на продуктивность коров, жирность и вкусовые качества молока – работа была объемная, не на один год, но широкая выборка, которую предоставляли совхозные фермы, позволила в дальнейшем довольно быстро выявить основные зависимости – ученые получали прибавки в зарплате и звания, совхозники – дополнительные деньги, государство – молоко. Совхозы и в самом деле становились научной площадкой, демонстрировавшей правильность тезисов о производительной силе науки.

ГЛАВА 7.

С развитием совхозов хотя бы поутихли обвинения нас в возврате к частнособственническим отношениям, хотя и не совсем – нас продолжали обвинять в потакании частникам из-за того, что мы снизили налоги мирного времени. И, хотя общий налог был выше – за счет его военной части – «но мирный-то сделали меньше ! причем без согласования с центром !!! а закончится война – и единоличники заживут как им вздумается ?!? и как вы это все объясните ?» А мы-то откуда знаем ? До мирного времени еще надо дожить.

Но и с другой полярности нас тоже обвиняли, что якобы мы собираемся все обобществить, как только кончится война – "недаром же вы начали строить совхозы ! а народ-то вам и поверил – вот дурни !".

В общем, чтобы доказать, что ты не верблюд, надо было побыстрее закончить войну, причем – победой. Сейчас это явно не получится, поэтому оставалось только брать на карандаш особо крикливых.

Так мало того, что обвинения шли по экономической линии, нам же шили и политику ! Кто-то обвинял нас в троцкизме – в наших структурах работало много бывших членов КПЗБ – Компартии Западной Белоруссии, действовавшей тут до воссоединения в тридцать девятом. Потом ее руководителей увезли, да и рядовых далеко не всегда жаловали, считая их троцкистами. И тут – "раз они у вас работают на высоких должностях, значит, и вы сами – троцкисты". Естественно, с противоположной части спектра нас обвиняли просто в большевизме.

Ну и, до кучи, третьей плоскостью, в которой нам выдвигали обвинения, был национальный вопрос. Мы находились как бы между пятью националистическими группировками. Белорусские были восточнее, мы как бы находились за их спиной – соответственно, советское командование, особенно поначалу, считало нас продолжением этих сил. Тем более что с рядом вооруженных групп белорусских националистов мы договаривались о соблюдении нейтралитета, а некоторые группы, расположенные поближе, даже вливались в наши ряды – целиком отдельными подразделениями либо распределяясь по другим – тут все зависело от их состава и командиров. Так что со стороны, действительно, было сложновато разобраться.

Ну ладно – белорусский национализм. Нас ведь записывали даже в поляки ! Тем более что польского населения у нас хватало. Польские националисты здесь тоже были, но они находились западнее, особенно начиная с Белостокской области, где поляков по переписи было шестьдесят процентов. Украинские – южнее, и украинцы у нас тоже были. Естественно, никто не отменял обвинений в великорусском шовинизме, так как мы все наше внутреннее взаимодействие переводили на русский язык. Ну а уж то, что нас считали и юдофобами, и одновременно сионистами – тут вообще не было никаких сомнений. И никуда от всего этого не деться – здесь было замешано столько национальностей, политических взглядов и экономических разногласий, что всегда найдется тот, кому не угодишь. К счастью, пока подавляющее большинство народа нас поддерживало. Даже в еврейском вопросе. Ведь во многих населенных пунктах образовывался вакуум власти, когда наши – РККА, милиция, партийные органы – уже ушли, а немцы еще не пришли. Кое-кто из местных и пользовался этим моментом, устраивая погромы. Мы погромщиков практически не наказывали – лишь заставляли вернуть изъятое, если эти факты можно было доказать, ну и если случалось тяжкое телесное повреждение или убийство – наказывали более строго – отправляли на тяжелые работы на разные сроки. Но не смертной казнью – у них ведь тут были родственники. Из-за этого евреи были недовольны – "это потому что мы евреи, да ?", но особо не возбухали, так как мы практически получили от них карт-бланш после того, как выдали им на расправу несколько десятков карателей.

Тем более что после прорыва мы набрали их немало. Первые массовые расстрелы евреев, которые прошли в Барановичах, были организованы айнзатцкомандой 8 – подразделением айнзатцгруппы Б, под командованием доктора Отто Брадфиша. Но этих мы не застали. Зато, когда в начале сентября нам в руки попала в полном составе айнзатцкоманда 3 айнзатцгруппы А, мы их приняли с распростертыми объятьями. В этих командах было много антиеврейски и антикоммунистически настроенных поляков, поэтому сами немцы называли эти операции «самоочищение». Вот так вот – европейская, культурная нация подобрала удобоваримый термин для своих зверств. За что мы их будем бить сапогами по морде еще сильнее. Так что эти польские недобитки мало того что сами попали в передел, так заодно бросили тень и на остальных поляков – нам пришлось прекратить несколько польских погромов (когда такое вообще было-то ?!). Особенно горячими были объятья еврейского населения – его представители в основном и приводили приговоры в исполнение, естественно, после качественного допроса и протоколирования при свидетелях, чтобы было что выставить на нюрнбергском процессе, или что там будет вместо него.

Причем за право исполнить приговор в еврейских общинах шла серьезная конкуренция – претензий к немцам вообще и к ССовцам в особенности у евреев скопилось изрядно. Поэтому в команду исполнения приговора входило гораздо больше людей, чем было в группах вешаемых. Да и повешением это нельзя было назвать. Евреи пришли со своими подручными средствами, в основном – дубинками, а когда наши начали говорить им "Положено повесить, значит – надо вешать !" обратились с просьбой решить вопрос по своему. Причем обратились довольно мрачно. Ладно, людям надо хоть как-то заглушить свою боль, поэтому казни обычно были дикими и долгими. Прослышав об этом, некоторые из еще остававшихся в живых карателей запели так, что только успевай записывать. Некоторые даже заслужили повешение вместо того, чтобы быть забитыми – в живых тварей оставлять все-равно нельзя, тем более что незапятнанных среди них не оказалось – хотя некоторые и пели нам, что "мы ни ф чем неуыноуаты", но перекрестное сопоставление показаний – дело такое ...

В общем, на радостях, евреи даже внесли в кассу денег, золотых и серебряных изделий на круглую сумму, хотя мы на такое и не рассчитывали. Тем более что и немцы летом вымогали у них деньги и ценности – захватят заложников и называют стоимость выкупа – в Барановичах евреям пришлось собрать, со слов самих евреев, один миллион рублей, десять килограммов золота и сто килограммов серебра. А что делать ? Приходилось собирать и нести. Только немцы все-равно расстреливали заложников, порой даже до предложения о выкупе. Сейчас средства шли "На оружие. Только и нам дайте". Само-собой, ничего евреям как организованной силе мы выдавать не стали, а в армию они и так призывались – там и воспользуются. А деньги и ценности мы пока складывали – если деньги еще были как-то полезны для сохранения товарооборота, то ценности ... их ведь никуда не продашь и полезного на них ничего и нигде не купишь. Так что пусть пока полежат. Вот, внешняя разведка стала получать по мелочи, чтобы развивать зафронтовую агентурную сеть да выкупать наших из концлагерей, до которых пока никак было не добраться – и все. Но и то – только за сентябрь мы таким образом вытащили из ада более десяти тысяч советских граждан.