Текст книги "Журнал «Если», 1998 № 03"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Гарри Гаррисон,Роберт Сильверберг,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Владислав Гончаров,Элиот Финтушел,Владимир Губарев,Наталья Милосердова,Мириам Салганик,Елена Николаева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

34. Уменьшенный Сфинкс

– Ты знаешь, что делать, Джонни А., – сказал Иззи.

«Косарь» достал гавайскую гитару и стал что-то наигрывать, а Джонни напрягся. При этом он поджал губы и прищурился. Небо сначала почернело, а потом засияло так ярко, что всем пришлось прищуриться и прикрыть глаза. Откуда-то снизу раздалось глухое урчание.

– Сейчас этот громила станет у нас карликом, – прохрипел Джонни. – Будет расхаживать среди нас, как обычный человек. Главное, не смотреть на него слишком пристально. Я постараюсь сделать так, чтобы никто не мог к нему приглядываться, пока он не окажется в мастерской у Иззи.

На Сарвадуку это не произвело впечатления.

– А самолет? – спросил он. – Самолет не выдержит такой невероятной тяжести.

– Все, что соприкоснется со стариной Абу после того, как я его уменьшу, тоже «прищурится».

– За дело, ковбой! – распорядился Иззи, обливаясь потом под полуденным солнцем.

Джонни поднатужился еще раз.

– Йэ-эх!

Ничто вроде бы не изменилось, но все вдруг стали смотреть на меня по-другому, не задирая голов. Я был уже не Сфинксом, а соринкой в уголке глаза. Я превратился в иллюзию. Джонни небрежно похлопал меня по каменному плечу и чмокнул в щеку. Все залезли на лошадей и поехали.

35. Космический Народ

прокатился по пустыне, как полчище саранчи. На головах у них болтались «духоуловители» – такие антеннки.

Мы покинули загородку Сфинкса. Отец дал мне темные очки и белый синтетический костюм, Иззи сунул мне в лапу кейс и сказал, что мой головной убор сойдет за туристскую придурь. По какой-то неведомой причине именно головной убор, в отличие от моего гигантского роста, землистого цвета лица, отсутствия половых признаков И львиного телосложения, не удалось скрыть. Я шествовал в середине, охраняемый по бокам Джонни и другим «косарем» – баритоном в косо повязанном галстуке; впереди шагали Иззи и Лила Кодзи; Сарвадука обеспечивал тылы.

Отец и «косарь» исполняли дурацкую песенку. Тут налетел Шаманов Космический Народ – человек двенадцать в каких-то перекрученных простынях. Целью им служили мы. Отец с «косарем» заткнулись, у Иззи подал голос пейджер.

– Нет! – Иззи уставился на прибор. – Три с половиной, явный рост! Черт, Шаман пытается совершить «оп-ля»!

В воздухе заходили горячие волны. Космический Народ надвигался на нас среди сияющего песка – точь-в-точь Большое Соленое озеро. Потом мираж растаял, и за спинами людей в простынях, но ближе к нам, чем рынок в Назлет-эль-Семмане, появился большой сервисный комплекс, которого не было всего мгновение назад; впрочем, все, кроме Иззи, Джонни, меня, а также Шамана, отлично помнили, что его место – здесь.

На высоком шесте висел, дожидаясь ветра, техасский флаг. Вход в комплекс был внизу, а также на втором этаже – стеклянная дверь, открывающаяся в пустоту. Очень похоже на придорожное кафе с ампутированным подвесным переходом.

– Лила, – сказал Иззи, – как там дела с вьетнамской войной?

– С чем?

– Война во Вьетнаме. Это важно.

– Насколько я знаю, Вьетконг удерживает Вашингтон и большую часть Восточного побережья США, но правительство в Мемфисе не дает им легко продвигаться внутрь территории. А что?

36. План В

– А президент кто? Колись, Лила, детка, мне нужно узнать счет, прежде чем Шаман отойдет от посудомоечной машины.

– Какой еще президент? – вмешался Сарвадука. – Последним президентом был Кеннеди. После 1963 года установилась монархия. Ты окончательно сбрендил, чертов развратник?

– В общем, так, братцы, – сказал Иззи, – переходим к плану В. Кажется, нам все равно не добраться до таможни к полуночи. Кстати, как у нас с полночью? Куда подевался баритон? – Лошадь «косаря» испуганно храпела, седло пустовало. Под копытом лошади валялась дохлая гадюка с плохо завязанным галстуком, съехавшим на глаза.

– Проклятье! – сказал Джонни. – Вот она, судьба лучшего земного баритона!

Сарвадука сплюнул и тронул свою лошадь пятками.

– Кому пришло в голову сажать в седло эту гадюку?

Космический Народ столпился в двухстах ярдах от нас. За дверями кафе кто-то замаячил.

– Это Цыган, точно, – сказал Джонни. – Я не видел его с тех пор, как мы вместе тусовались в Магеллановом Облаке.

Цыган монотонно барабанил по стеклянной двери. Через некоторое время он сполз на пол, оставив на стекле гнойный след. Позади него появилась высокая фигура в белом.

– А это, видать, Шаман! – испуганно воскликнул Джонни.

«Где Нора?» – подумал я. Потом я – Мэл – закрыл глаза и чуть не ударился лбом о столик.

– Что с ней сделается? – сказал Иззи, путешественник по пустыне. – Она бьет в «яблочко», зато у нас проблемы. Не нравится мне улыбочка Шамана.

Джонни Абилен расстегивал свою человечью кожу. И это мой отец!.. Широкополая шляпа съехала ему на щупальца. Сапоги вместе со шпорами и ногами упали в песок. Обезумевшая лошадь, на которой только что восседал Джонни, помчалась в сторону пирамиды Хеопса. Джонни немного повисел в воздухе, а потом упал со скоростью, не достигающей 32 футов в секунду в квадрате.

Лилу Кодзи несильно стошнило. Сарвадука спешился, подбежал к Иззи и рухнул на колени.

– Нам ничего не угрожает, Иззи? Космический Народ нас не тронет? У тебя есть план В? Что это за план, Иззи?

Иззи шлепнул лошадь «косаря» по крупу и проводил ее взглядом. Лошадь поскакала к Космическому Народу. За ней устремилась лошадь Сарвадуки.

– Дай подумать, – сказал Иззи.

37. Пьяный буравчик

– Нора! – прохрипел я, словно собираясь проститься с жизнью.

Я оторвал голову от стола. Моя щека была мокрой – не иначе, я распустил слюни. Нора была холодной и неподвижной. Шаман стоял у стеклянной двери, у его ног валялся Цыган. От останков Цыгана поднимался едкий пар.

– Нора?..

– Я – это ты, – изрек Шаман. Он глядел на пустыню, а не на меля. Он дырявил меня без всякого воодушевления, как пьяный, не обращая внимания, что сверло со времени моего «оп-ля» сильно затупилось. – Ты – это я!..

До чего же мне надоела эта волынка. Масло масляное… Я уже видел свою точку опоры, я подглядел краем глаза, кто я такой; правда, я очень устал.

Шаман наклонил голову под противоестественным углом и стал смотреть на команду Иззи. Космический Народ ему не мешал.

– Уменьшение… – пробормотал он. – Хитрая бестия!

Он оглянулся на меня и дернул подбородком. Я знал, что он манит меня к себе, хочет, чтобы я встал рядом. Мое тело налилось свинцом, пульс застучал во рту. Я должен был оставить Нору и подойти к нему. Он обнял меня за плечи.

Внизу Космический Народ тянулся к нам, как гелиотропы к Солнцу. Сарвадука цеплялся за седельные сумки Иззи. Лила закрывала ладонью глаза и втягивала голову в плечи, как черепаха, прячущая голову в панцирь. Силой Шамановой мысли Джонни Абилен был повержен в песок. Стоя за стеклом, Шаман обращался ко всем сразу. Его голос раздавался во всех головах.

– Это моя собственность. Он – это я. Он – мой ручей, мой древний источник. Я – это он. Его глубокие воды оплодотворяли и ласкали меня, пока я не порвал пуповину и не проклял Абу ради собственной забавы. Он – это я. Абу навечно останется на Земле. Абу – это я, моя вечная жизнь.

– Дело в том, Шаман, – возразил я, – что я не ты.

38. Вывод сотрудника полиции Доминго

Иззи рылся в своих седельных сумках, словно там был спрятан загадочный план В. Лила слезла с лошади и сидела на песке, стукаясь головой о Сарвадуку, который по-прежнему стоял на коленях перед Иззи и умолял того что-нибудь сделать. Джимми, поблескивая на песке худосочным тельцем, пытался подняться.

– У меня появилось ощущение… – сообщил Иззи, выбрасывая из сумки заплесневевшие бисквиты, карты, лосьон для загара, авиабилеты, астрономические таблицы и прочую заваль. – Сильное ощущение!

Я, Абу, многое пережил. При мне расцветали и угасали цивилизации. Космический Народ мог бы оставить от Иззи и всех остальных мокрое место, а я и глазом бы не повел. Но я, Мэл, был в этом мире сущим новичком, всего-то двадцати четырех лет от роду, и для меня мельчайший трепет материи был откровением. Действуй, Иззи!

– Вот! – Иззи достал брошюру для путешественников, которую прихватил в американском посольстве в Каире, и стал ее листать, по. ка не нашел место, что было там всегда, еще до «оп-ля» Шамана. Он почуял его своим «иззовидением». – Взгляни, Сарвадука!

Он сунул брошюру Сарвадуке под нос.

– Ну и что? – не понял тот.

– Мотельный бизнес вконец замутил тебе мозги. – Сказав это, Иззи побежал к Космическому Народу, размахивая над головой своей книжицей. – Эй! А вот это видали? Это вам Шаман показывал?

Космический Народ пытался разглядеть Шамана через стекло. Иззи пришлось одергивать каждого, чтобы заставить взглянуть на заветное место. У одних это вызывало ужас и оцепенение, у других – злость, отторжение и желание дать Иззи пинка, третьи принимались спорить с Иззи и друг с другом.

Нора пошевелилась. Я подбежал к ней.

– Мама!

– Ты – это я! – запротестовал Шаман. Я не обратил на него внимания.

– Я всего лишь дальний потомок созданного тобой Хефрена, – ответила мне Нора. На ее лице опять появилась краска, глаза ожили.

– Нет. – Я поцеловал ее в лоб. – Ты царица Пунта, земли благовоний, моя возлюбленная супруга. Хефрена я не создавал. Я вообще не имею к нему отношения.

Шаман вскипел.

– Хефрен явился мне во сне и велел откопать тебя, неблагодарный червь! Ты отрекаешься от Хефрена?

– Это твое «оп-ля» все изменило, Шаман, – сказал я.

Внизу Иззи торжественно зачитывал, чтобы было слышно всем:

– Вот что тут написано черным по белому, ребята: «Посетителям Долины Царей будет любопытно узнать, что, вопреки прежним предположениям, Сфинкс не имеет отношения к Хефрену. Фрэнк Доминго, старший судмедэксперт управления полиции Нью-Йорка, заключил на основании пристальных наблюдений и подробных исследований, что между лицом гизейского Сфинкса и статуей Хефрена, прежде считавшейся моделью для него, отсутствует какое-либо сходство». И наоборот. Вот так-то, мальчики и девочки. Ваш ощипанный предводитель вешал вам лапшу на уши.

– Я тебя предупреждала, Шаман, – сказала Нора. – «Оп-ля» тебе не по зубам. Теперь ты ноль без палочки. Сфинкс вовсе не прародитель нашей расы. Мы сами народились из грязи. Сфинкс ни при чем. Ты такой же человек, как я.

Космический Народ взялся обстреливать стеклянную дверь камнями. Шаман мысленно приказал им прекратить, но без всякого толку.

39. Гибель Цыгана

Пестик для колки льда, с которым на меня накинулся Шаман, был смертельным оружием, при всей своей нематериальности. Он вонзил его в затычку, поставленную Иззи. Мысли хлынули из меня с шипением, как горячий пар, но затычка устояла.

– Ты спал с собственной матерью! – крикнул он. – Теперь тебе осталось только покончить с собой.

– Ты забыл, что я человек лишь наполовину, – возразил я. – У нас, магелланян, все по-другому.

Стекло разбилось, обсыпав Шамана осколками. Космический Народ стал штурмовать кафе. Иззи проник туда на плечах у Джонни Абилена – так можно было бы сказать, если бы тот сохранил земную шкуру. Космический Народ схватил Шамана за руки, Джонни завладел его рассудком.

Я стоял подле Норы, наблюдая за происходящим.

Еще я стоял внизу, в пустыне, за спинами Лилы Кодзи и Сарвадуки. Я рвался из темных очков и костюма: уменьшение сходило на нет, и я снова превращался в гигантский монолит, упавший со звезд.

Джонни Абилен опустился на колени рядом с Цыганом, своим сандулекским собратом.

– Тело – это пустое, – напомнил тот, а потом увидел Иззи. – Ваше Величество!

Космический Народ привязал Шамана к стойке со специями. Иззи дотронулся до останков Цыгана.

– Ты говорил обо мне гадости, Цыган. Иззовидение!

– Почему вы мне не доверяли, Ваше Величество? Вы послали меня сюда с заданием, а потом явились сами и не сообщили мне об этом.

– Я не знал, что все произойдет так быстро. Мне пришлось поспешно устроить «оп-ля», когда Космический Народ убил Шамана.

– Шаман жив.

– У нас тут получилась мешанина из прошлого и будущего. Ничего, мы еще поговорим, прежде чем все случится. Дай только выкроить минутку.

– Ненавижу тебя, Иззи, – заявил Цыган и поцеловал его по-магеллански, то есть потерся об него своими останками, после чего испустил дух у него на руках.

Джонни пошевелил щупальцами.

– Что ж, мой господин, вот и скончался лучший сандулеанский агент.

Иззи скорбно вздохнул.

– Когда мы вернемся, я назову в его честь парочку недель.

– Я думал, вы не захотите, чтобы я покидал Землю. Я думал, что вы работаете на фабрике Гибсона в Локпорте, – сказал я.

– Там я занят неполный рабочий день, – объяснил Иззи. – По совместительству я – император Магелланова Облака.

40. Посрамление Эдипа

– Но это все равно не основание для того, чтобы не явиться в понедельник в восемь тридцать утра к проходной фабрики, – продолжил Иззи. – Иначе меня уволят, а на черта мне увольнение?

– Дуализм! – возмутилась Лила Кодзи. Она и Сарвадука отошли от основания придорожного кафе, служившего одновременно космическим кораблем: Сарвадука был слишком напуган, чтобы и дальше оставаться в моей тени. – Дуализм! Ты не можешь быть одновременно здесь и там, лжец! Если ты император, то не можешь быть одновременно токарем-наладчиком, как ты утверждал в нашей супружеской постели в отеле «Кейро-Хан». Иззи Молсон, я отрекаюсь от всех прежних отношений с тобой!

– Это меня устраивает, – ответил Иззи. – Все равно у меня есть еще Фэй из Тонаванды.

– Жулик! – Она отвернулась, схватила Сарвадуку за нижнюю челюсть и влепила ему поцелуй. Сначала он визжал, потом перестал визжать и тоже стал целоваться.

Я посмотрел на Нору – и мир перестал существовать. Пускай Космический Народ раздирает на части Шамана, Иззи усаживает Джонни Абилена на один из тронов в империи Магелланова Облака, а сам владеет императорским скипетром всех галактик и вкалывает по совместительству на свой фабричонке в Локпорте, Сарвадука дорывается до баб, а Лила талдычит о дуализме. Цыган мертв, но тело – пустяк. Нассер тоже мертв.

– Нора… – сказал я.

– Это невозможно, Мэл, – ответила она.

– Почему? Мы отправимся вместе на Сандулек и будем жить там вечно – Абу-аль-Хаул и царица Пунта, Мэл и Нора Беллоу.

– Ты сам знаешь, что это невозможно, даже путем «оп-ля». Ты должен вернуться на Санди, освободить Абу, возвратиться, снова статьим на нейтронной звезде. Ты наполовину магелланянин, а я землянка. К тому же я беременна.

– Я люблю тебя, Нора.

– Я буду растить наше дитя, твоего внука и брата.

– Я не смогу зажмуриться, Нора.

– Я не прошу тебя об этом. Живи с раскрытыми глазами. Широко раскрытыми.

– Хорошо… Эй! – Кафе затряслось, как огонек на ветру. У Иззи опять запищал пейджер.

– Кто делает «оп-ля» на этот раз, Иззи?

– Я сам, Мэл. Тут многое происходит не так. Скажем, мне не нравятся монархии и вьетнамские войска в Америке – по крайней мере, пока. К тому же это придорожное кафе относится к Техасу, а Абу, то есть ты, должен прямо сейчас убраться подобру-поздорову на Магелланово Облако. Главное, чтобы у меня хватило времени поставить тебе постоянную заплатку и позавтракать кофе с плюшками перед утренней сменой. Так что не дрейфь. Десять, девять, восемь…

– Держи, сынок! – Джонни бросил мне гитару.

Реликтовая фоновая радиация подскочила до трех целых восьми десятых, потом снова упала до трех. Мы отправились в путь.

Эпилог

В тот момент, когда Иззи устроил «оп-ля», Нора стояла между цуккини и помидорами позади домика, который выстроил ей Джонни Абилен на севере штата Нью-Йорк. Каким-то образом пролетел целый год, и ее рот наполнился прищепками. Она уже развешивала пеленки, глядя на юго-запад, на розовые пальцы заката. Из ее полушария Магелланова Облака не разглядеть, зато я видел и ее, и малыша, спавшего в плетеной колыбельке рядом с Нориной кроватью. Иззовидение!

Перевел с английского Аркадий КАБАЛКИН

Сергей Лукьяненко
ХОЛОДНЫЕ БЕРЕГА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Печальные Острова Глава первая,
_{в которой я делаю выводы и пытаюсь их проверить.}

Плеть в руках надсмотрщика казалась живой. Рассвирепев, она начинала бросаться из стороны в сторону, посверкивая крошечным медным наконечником.

– Ну, разбойнички, душегубцы… бунтовать будем? Нестройный хор голосов ответил, что нет, никак не собираемся. Надсмотрщик выдавил улыбку:

– Хорошо, радуете старика…

Для надсмотрщика Шутник и впрямь был стар – лет сорок, пожалуй. На такой работе не заживаются – кого придушат цепью, кого затопчут ногами, а кто и сам уйдет, подкопив деньжат, от греха подальше.

Но этот был слишком осторожен, чтобы попасть в руки отчаявшегося, и достаточно умен, чтобы не злить без нужды весь этап.

– А ты, Ильмар? Еще не ковырялся в замках?

Тяжелая рука опустилась мне на плечо. Ох, здоров Шутник! Не хотел бы я его сердить – даже без цепей.

– Что ты, Шутник. Они мне не по зубам.

Надсмотрщик осклабился.

– Это верно… Только у тебя за зубами еще и язык есть. А? Может, у тебя Слово, а на то Слово отмычка прицеплена?

Его глаза стали жесткими, буравящими. Опасными.

– Будь у меня Слово, Шутник, – тихо ответил я, – не нюхал бы вторую неделю эту вонь.

Шутник размышлял. Потолок в трюме был низкий, и он невольно горбился.

– Тоже верно, Ильмар. Значит, такой твой фарт – дерьмо нюхать.

Он наконец отошел, и я перевел дух.

Дерьмо не беда. И не такое терпели. Другое дело – рудничная вонь, от нее живо дышать разучишься.

Надсмотрщик вышел, повозился с засовом и забухал сапогами по трапу. Трюм сразу ожил.

– Куда колоду дел, Плешивый? – заорал Локи, карманник, залетевший на каторгу по какой-то злой усмешке судьбы. По всем законам полагалась ему хорошая плеть, ну, может, еще отсечение пальца. А вот не приглянулся судье – и все. Плыви к Печальным Островам, мотай три года. Впрочем, Локи не унывал – такие никогда не унывают. Свое прозвище в честь северного бога проказ он получил не зря…

В дальнем углу Волли затянул прерванную песню. Длинный язык в третий раз довел его до каторги. Волли честно вкалывает пол года – больше за крамолу не дают – и принимается за старое.

Пел бы лучше не о налогах, а про любовь, про лунную дорожку на воде, про потаенное Слово. Жил бы безбедно и людей радовал.

– Новую! – завопил Локи; ему сегодня везло.

– Хватит, – глядя в деревянный потолок, сказал я. – Наигрались. Спать пора.

– Ильмар, да ладно тебе… – неуверенно начал Локи.

– Поговорили!

Я встал, потянулся – цепь напряглась – и затушил фитиль. Запахло горелым маслом. В темноте будто стал сильнее плеск волн за бортом. Поскрипывали койки, кто-то торопливо бубнил вечерние молитвы Искупителю, а Волли вполголоса допевал песню. Скрипели койки, порой прогибалась под чьими-то шагами палуба, стучали в борта волны. Суденышко маленькое, для быстрого тюремного клипера полного этапа не набрали. Потому и плыли долго.

Кутаясь в тонкое одеяло, я машинально разминал пальцы – словно собирался немного поколдовать над замком. Тьма была кромешная. Спать бы и спать… вот только начала по ночам мерещиться всякая чушь или… Вот! Нет, не показалось!

Я услышал, как сверху тихо звякнул металл. И это не цепь гремит – я-то знаю, как поет замок, когда в нем ковыряют куском стали.

Расслабившись, я шептал благодарения Сестре-Покровительнице. Не оставила в беде глупого братца, не загнала под землю на семь нескончаемых лет! Сестра, как вернусь на Солнечный берег – приду в храм, упаду в ноги, ступни мраморные целовать буду, пять монет на алтарь положу, хоть и знаю, ни к чему богам деньги, все в карман священника попадет. Спасибо, Сестра, послала удачу мне, неумелому!

Ай да мальчишка! Пронес на корабль с этапом железо! И где прятал – досмотрщик ведь был ушлый, в такие места заглядывал, что и вспомнить противно. А все равно пронес!

Целую неделю я трюм проверял: нет ли подарочка от прежнего этапа, нет ли случайного гвоздя в досках, за всеми приглядывал – только на пацана внимания не обращал. Не знал, в ком моя удача!

Мальчишка едва вошел в возраст, чтобы по эдикту об «искоренении младенческого злодейства» на каторгу загреметь. То ли карманы кому-то важному обчистил, то ли в дом залез. Молчаливый паренек сам ничего не рассказывал, а расспросы я пресек – не положено!

Кто-то вскрикнул сквозь сон, и звяканье надо мной стихло. Ничего, дружок, ничего. Теперь дождусь.

Тишина давно уже устоялась, а пацан все таился. Наконец скрипнуло железо. И в тот же миг я соскочил с койки беззвучно – цепь рукой зажимая, чтоб не гремела.

Но мальчишка услышал. Дернулся, но поздно – схватил я его за руку, лежащую на замке, прижал, прошептал вполголоса:

– Тихо, дурак!

Он замер.

А мои пальцы разжали ладонь, проверили – ничего.

Я осторожно выпустил цепь и двумя руками провел по койке, надеясь, что пальцы почувствуют холод металла. Ничего!

Ощупал замок, обыскал постель, под мальчишкой пошарил рукой и вокруг, потом его ощупал – спал он, как все, в одежде. Пусто.

– Уберите лапы! Я кричать буду!

Я руки мальчишке сдавил. Потом перехватывать начал – правой рукой его левую взял, левой правую и наоборот. Мальчишка молчал – видно, все понял.

– Не будешь ты кричать дружок, – прошептал я. – Никак не будешь. Даже если пальцы тебе сломаю, промолчишь. Только ты не бойся, малыш, мы теперь друзья лучшие…

Правая ладонь у него была холодной! Просто ледяной! Вот и ответ.

– А сделаем мы вот что, – шептал я, лихорадочно вспоминая, как мальчишку зовут. – Сделаем мы, Марк, вот что – сядем рядышком и поговорим. Тихонько и по-дружески…

– Не о чем нам говорить! – огрызнулся Марк.

– Есть о чем, – прошептал я на ухо. – Ты Слово знаешь!

Он чуть дернулся, но я держал крепко.

– Ты не спеши, – уговаривал я пацана. – Подумай. Вторую ночь впустую замок ковыряешь. А завтра – порт. Потом – рудник. Из рудника выход один, и замков там нет – там стражники караулят. Не поможет и Слово! Я знаю, бывал.

Мальчишка притих.

– Ну а снял бы замок? – я тихонько засмеялся. – Что дальше? Думаешь, я не могу открыть? Потрогай!

Я заставил его взяться за дужку замка, сам быстро выдернул из шва припасенную на крайний случай щепку – прочную, хорошую, еле отодрал от койки. Замок тихонько щелкнул, отпираясь.

– Хочешь, тебя выпущу? Беги! Только железку мне отдай…

Марк сделал вид, что не услышал.

А вообще-то можно уйти, – добавил я.

– Как?

Я зажал ему рот.

– Тихо! Как – не твоя забота. Металл нужен, щепкой я только с такой ерундой справлюсь. А придется отпирать большой замок.

– Ножом сможете?

– У тебя нож? Покажи!

Я сказал и прикусил язык. Но Марк решился. Пошевелил еле слышно губами и протянул мне руку.

Ладонь была холодной, словно мальчик несколько минут подержал ее на льду. С замиранием сердца я осознал: рядом со мной и впрямь знающий Слово! А вот сталь – теплая, согретая рукой. Не зря говорят – Слово лишь живое морозит.

– Осторожно, острый! – запоздало предупредил Марк.

Зализывая палец, я ощупал нож другой рукой. По форме – короткий обоюдоострый кинжал. Видимо, хорошая сталь, раз пацан не сломал его, неумело ковыряясь в замке.

– Годится, – сказал я. – Дай-ка…

Конечно, он не дал. Еще секунду я держал лезвие, потом оно исчезло. Растворилось под пальцами, и я схватил воздух.

– Парень, все равно нож мне отдашь. Доверяешь или нет… Когда нас поведут на канате, не опоздай. В старых шахтах, куда напихано тысяч двадцать каторжан, ничего хорошего нам не светит. Утром держись рядом. Выведут – станешь за мной. Придет время, я тебе дам знать.

– Нельзя мне на Острова… – прошептал мальчик. – Я… случайно на этап попал.

Старая песня. Все мы тут невинные, верные сыны Искупителя, несчастные братья Сестры. А вокруг нас – злодеи, душегубцы…

– Меня должны были казнить.

Пацан не врал, я это сразу понял. Судьи, может, и сволочи, но они лучше душегуба на каторгу упекут, на рудниках вкалывать, чем без толку веревку потратят. Да и казнят лишь таких злодеев, которых все равно попутчики-каторжане на части разорвут. Ну, если кто убьет женщину, что ребенка носит, – это понятно, сама Сестра заповедовала, как с такими быть, когда ее на костер вели. Сонного или беспомощного убить – тоже грех смертный. Если жертвам обычным счет за двенадцать перевалит – и тут дело простое, Искупитель же сказал: «если кто дюжину положит, все равно передо мной чист», а про вторую дюжину промолчал. Можно, конечно, и перед Домом провиниться – только какую крайность измыслить мальчишке, чтобы Дом рассердить?

На всякий случай я отодвинулся. Если он такой лиходей, ему миг нужен, чтобы Словом в Холод потянуться и нож достать. Хоть чуть-чуть бы света! Ко всему привычен, по саксонским подземельям ползал, в курганах киргизских копался, китайские дворцы ночами обчищал, когда одна смальта фосфорная с потолка светила… Но без света ждать, не вонзится ли в бок кинжал!

– Ложись-ка спать, – велел я, будто Марк сам на разговор напросился, и с койки слез. – Завтра силы понадобятся. Учти, хитрость хитростью, а если бегать не умеешь – конец.

Подсадил я мальчишку обратно на койку, сам прилег, щепкой своей верной замок закрыл и задумался.

Великое дело – Слово знать. Видал я таких, только издали. На войне, по молодости. Или из темного угла в чужом доме, молясь Сестре, чтобы прошел мимо хозяин, не вынуждал грехи множить.

А вот чтоб рядом – никогда. Был, правда, такой Гомес Тихой. Лихим делом промышлял, но не зверствовал. И пили вместе, и гуляли крепко. А потом нашли его в переулке, так подло изрезанного, что всякому стало ясно – Слово пытали. На лице у Гомеса улыбка застыла, страшная, злая. Видно, все стерпел, а Слово не открыл…

Но мальчишке-то, мальчишке откуда знать? Отец подарил? Тогда точно – из аристократов. Ах, Шутник, ко мне приглядывался, на Плешивого посматривал, но впустую. Значит, такой твой фарт…

Кормили нас дрянью. Осмелели морячки, бунта больше не боятся. Шутник сам принес котел с вонючей кашей. Стоял у дверей, поглядывал, как каторжники набивают животы, плеточку баюкал.

– Ну, пора! – Шутник изобразил самую разлюбезную улыбку. – Честным трудом, ворье несчастное, вину искупите – сам назад отвезу!

– Не опоздай только, – буркнул Локи.

Шутник двинулся по трюму, отпирая цепь.

Возле меня Шутник остановился, покачал головой:

– Чтоб такой, как ты, и не сумел щепкой замок снять…

И прошел дальше. Разочаровался, наверное, что Ильмар Скользкий оказался не таким уж ловким. Ничего, будет тебе спектакль…

– По одному, по одному вверх! – крикнул Шутник. – Двинулись!

Я шел пятым или шестым, за мной Марк.

Кораблик, на котором нас привезли к Печальным Островам, был небольшой, но крепкий и чистенький. Палуба – отдраена, паруса – аккуратно спущены и уложены. Не был бы вором, стал бы моряком…

Стражники куда расхлябаннее матросов. Даром что вооружены и скорострелами, и палашами, а у одного даже пулевик в руках. Форма грязная, морды кислые и опухшие. А перед ними – бухта толстого каната. Все, как заведено. Это хорошо.

Отведя взгляд от охраны, я залюбовался островами.

Печальных Островов – три, но мы сейчас стояли у берега большего, самого обжитого и красивого. Обрывистые берега, поросшие сочной зеленью, меловые холмы вдали, форт на крутом утесе, господствующем над бухтой, городок, прижимающийся к порту – бестолковый, шумный и яркий. Вдали, в горах, поднимались дымы плавилен… вполсилы, раньше куда сильнее дымило. Красиво было, и красиво той умирающей, последней красотой, что я больше всего люблю… Посреди города, как положено, вздымался шпиль собора Искупителя и купол храма Сестры-Покровительницы. Я ревниво отметил, что шпиль куда выше и вызолотка на дереве недавно обновлена. Эх, Сестра, жив буду – принесу подношение, нехорошо, что забывают тебя нынче…

Вылез Марк, поплелся, едва находя дорогу. Стражники похохатывали, глядя на наши неуклюжие движения, и не ждали дурного. Кое-кто из каторжников даже падал, это вызывало бурное веселье.

– К канату, – приказал один из стражников. – Ну, кто смелый…

И Марк вдруг шагнул вперед.

Молокосос! Мальчишка!

Я чуть не завопил – «стой!», но вовремя сдержался.

– Молодец, – похвалил Марка стражник, пожилой и добродушный на вид. – Приказов слушайся, Искупителя чти – домой вернешься…

Он ловко набросил на шею мальчишке веревочную петлю, короткой веревкой соединенную со второй петлей, заботливо осведомился:

– Не давит?

Марк качнул головой и, конечно, затянул петлю. Все заржали.

Пожилой стражник ослабил узел, наставительно сказал:

– Головой не дергай, удавишься… Следующий!

Придуманный план летел ко всем чертям. И все же, оттолкнув уже шагнувшего вперед Локи, я пошел к канату. Молча дождался, пока мне на шею наденут поводок, потом нагнулся и стал бухту разматывать.

– Эй, ты чего? – удивился стражник.

– Удушится мальчишка, если между двумя взрослыми будет стоять, – объяснил я. – Ему первому придется идти.

– И впрямь… – стражник зашарил взглядом, соображая, кого из каторжников поставить за Марком, ростом поменьше.

Но все как на подбор были рослыми. Только я старательно сутулился.

– Ладно, иди за ним, – озабоченно сказал стражник. – Сдохнет пацан – получишь плетей!

Я ждал, кипя от злости. Наконец всех нас нанизали на канат, а концы его зажали в деревянных брусках на тяжелые замки. Так… ключ большой, бородка двойная, три прорези, поворачивается влево…

На двадцать секунд работы ножом. Надо быстрее. Хоть стражники службы не чтут, за двадцать-то секунд любой заметит неладное.

– Вперед, пошли! – крикнул Шутник.

И мы двинулись к трапу.