Текст книги "Журнал «Если», 1998 № 03"
Автор книги: Сергей Лукьяненко
Соавторы: Гарри Гаррисон,Роберт Сильверберг,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Владислав Гончаров,Элиот Финтушел,Владимир Губарев,Наталья Милосердова,Мириам Салганик,Елена Николаева
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
У Шамана был елейный голос. Он проникал в нас без задержки. Сами слова не имели значения. Они словно волочились сзади, словно были цепочкой следов, оставляемых чем-то невообразимым, значительным и одновременно крохотным. От Шамана разбегались волны смысла. Обрушиваясь на наше сознание, волны затвердевали, превращаясь в слова.
– Он мой. Вам это известно.
Беглый Джо вылез уже по грудь и твердил свое:
– Беги!
Он отталкивался обеими руками от краев моего сознания. Его плечи никак не могли пролезть в отверстие, зато голова уже вырвалась и тянула за собой остальное тело.
Цыган очумело скакал по столам, подпрыгивая до потолка и тщетно пытаясь заслонить меня от Беглого Джо. Стоило ему сделать резкое движение, как в нем появлялась новая прореха. Но он не обращал внимания на такие мелочи: для него было важнее, чтобы я не отвлекался на Беглого Джо. Цель состояла в том, чтобы я не забывал про Нору.
– Ты ведь меня любишь? – прижималась ко мне она.
– Да! – Меня уже было не оторвать. Пол, правда, оказался холодный и жесткий, колени болели, хоть плачь.
Шаман стал виден отчетливее.
– Прекратить! – распорядился он.
– Прекратить! – собезьянничал Беглый Джо. Во мне оставались теперь только его ноги до колен. На нем был синий комбинезон механика с табличкой на нагрудном кармане. В центре таблички было написано большими буквами: «ДЖО», а вокруг – «Обслуживание с улыбкой». В кармане лежала ручка – сувенир из Ниагара-Фолз. В ручке плавала взад-вперед картинка водопада Конское Копыто.
Шаман сохранял спокойствие. Можно было подумать, что это специалист по спасению самоубийц, вылезающих на подоконник. Я слышал его спокойную речь кожей, кровью, легкими – в промежутках между толчками, приколачивающими Нору к линолеуму:
– Цыган, Нора, уймитесь. Вы сами знаете, что пора остановиться. Землянин принадлежит теперь моему Космическому Народу. Он – часть меня. Лучше не становитесь поперек дороги, сандулеане, иначе поплатитесь!
Нора затеяла непонятную возню. Она поглаживала что-то у меня в душе, какую-то невидимую мне часть – подобно тому, как нос невидим для глаз. Так ласкают собаку, когда хотят, чтобы она выпустила мячик. Какой мячик она вознамерилась у меня отнять?
– Знает ли землянин, кто ты, Нора? Здесь все-таки не Сандулек. В этой галактике вам подобное с рук не сойдет.
Цыган выпустил облако красного пара. Его кожа превратилась в пузырь, похожий на раздувшееся бычье брюхо, и лопнула. Мокрые ошметки полетели во все стороны. Он все-таки оказался змеей, вернее, гигантским желтым нервом – раздутым внизу и с серыми щупальцами, вроде волос Медузы Горгоны, в головной части.
– Беги! – неизобретательно крикнул Беглый Джо, уже освободившийся целиком.
На этот раз я его послушался. Я все равно не мог больше оставаться с Норой: слишком съежились мое тело и душа. Нора разочарованно заворчала и ушла из моего сознания, оставив «мячик» на месте. Беглый Джо бросил взгляд на Цыгана и скрылся в кухне.
– Достала? – спросил Цыган. Языком ему служило теперь все пресмыкающееся тело.
– Нет, – ответила она.
– А я что говорил! – злорадствовал Шаман. – Мальчик не похож на вас, сандулеан. Он гораздо крепче.
– Вот черт! Как ты тут оказался, Шаман? – крикнул Цыган. – Я же знаю, на «оп-ля» ты не способен.
– Мне это без надобности, – раздалось как будто из кухни. В двери, где только что находился Беглый Джо, теперь стоял Шаман. У меня на глазах он превратился из Беглого Джо в того, кого я видел в Нью-Мексико, в палатке, при свете свечи. Казалось, из мыльной воды вынырнула старенькая резиновая уточка.
– Я сидел в нем. Удачная контрабанда, не правда ли? Я догадывался, что кто-то, вроде вас, попробует испортить мне праздник. Ваша карта бита, сандулеане. Спасибо, что подвез, Мэл.
– Ты мой отец? – спросил я.
– Я – это ты.
18. Ты – мое сладкое буррито (только не врать!)Много лет спустя на Сандулеке, успевшем превратиться в нейтронную звезду, пульсар в Большом Магеллановом Облаке, мне довелось услышать одну песенку Джонни Абилена и его «Косарей». Любимейший тамошний стиль – бибоп, но станция, на которую я настроился, то и дело прерывала трансляцию «миллиона хитов» ради стареньких штучек в стиле «кантри-вестерн», особенно тех, что имеют отношение ко мне: все-таки я герой галактики или, скорее, талисман.
Сандулеане – забавный народец, все равно что знатоки Библии на Земле, которых хлебом не корми, дай приправить любую ерундовую сделку библейской цитаткой:
«Ты только представь, Этел! За пару паршивых спортивных носок с меня содрали три с полтиной!»
«Кесарю кесарево, Джорджетт».
На Сандулеке все похоже. Там говорят: «Сидит прочно, как Беглый Джо у Иззи на запоре». Когда кто-то чего-то очень хочет, но в последний момент упускает из рук, все сразу вспоминают «про Мэла и Нору в Техасе».
Ведущий объявил песенку «Ты – мое сладкое буррито (только не врать!)». На нейтронной звезде все происходит быстро. Сначала передали песенку, потом сводку новостей.
Кстати, в песенке была упомянута «Космическая шляпа» – головной убор, ставший популярным благодаря Абу-аль-Хаулу, Великому Сфинксу из Гизы. Это что-то типа межзвездной тюбетейки, с помощью которой он совершал свои «оп-ля». Во времена Пятой египетской династии (около 2500 г. до н. э.) она вошла в моду у землян, живших неподалеку от места его посадки. На Сандулеке к ней по-прежнему относятся, как к диковине.
19. Лингва франка– Будем же людьми! – предложил Шаман. – У тебя наверняка найдется запасное тело, Цыган?
Здоровенный желтый нерв добрался, как гусеница, до кассового аппарата и выбил на дисплее «Не работает». Потом он выдвинул ящичек, в котором обычно держат крупные купюры, извлек оттуда комок резины, похожий на спущенный пляжный мяч, и стал натягивать резину на себя, как штаны. В итоге он превратился в пожилого хиппи в потертых джинсах и майке, какого запросто можно встретить на дороге.
Нора сжала мне руку и устремилась в туалет для дам, чтобы привести себя в порядок.
– Ты молодец, Мэл, – подбодрила она меня по пути. – Ничего, мы это переживем… Вы меня подождете? – обратилась она к Шаману.
– Валяй, – великодушно согласился Шаман.
– Я мигом. Вернусь – и все обсудим. Ты его не тронешь?
– Что ты, Нора! За кого ты меня принимаешь? – На нем был комбинезон Беглого Джо, на кармане по-прежнему было написано «ДЖО» и «Обслуживание с улыбкой».
– Прекрати! – сказал Цыган Шаману. – То, что она с Земли, еще не означает, будто Нора полная дура. Когда мы ее нанимали, ей подробно растолковали, что к чему. Она все про тебя знает, старый плут.
Цыган подал мне «руку», помог встать с пола и сел рядом со мной за стол. Шаман тоже уселся.
Нора оставалась в туалете. Она пропадала там, когда я только появился в этом кафе, когда увидел Цыгана, когда музыкальный автомат играл «…выкуси вот это». Чего она там торчит? Уж не меняет ли личину, как Цыган? Я все еще изнывал по ней. Но я был мелким смуглым ничтожеством. Зато Шаман был рослым, мускулистым, с сильным точеным лицом, квадратным подбородком, ясными голубыми глазами, аккуратно причесанными волосами – черными и густыми. Теперь на нем оказался белый кафтан и свободные белые штаны; на одной штанине еще оставались пятна – это не успели испариться мои мысли. Да, Шаман мог запросто овладеть Норой и закончить начатое мной. В голове у меня кружилась кровавая муть; моему скольжению вниз не было конца.
Я слушал Шамана так, как радиоприемник «слушает» трансляцию: его голос вибрировал у меня в кишках. Мне бы заплакать, но сколько я ни таращил глаза, в них никак не появлялись слезы.
20. Прививка– Иззи Молсон тебе не помощник, Мэл, – заявил Шаман. Цыган знай себе вертел пальцами да покрякивал. – Я – это ты. А ты не тот, кем себя считаешь, Мэл. Ты – это я. Нора хотела, чтобы ты взорвался в ней и исторг не только семя. Ты – это я.
Я чувствовал себя коровой в процессе дойки, с безнадежной тупостью жующей жвачку. Шаман сдавливал мое вымя, его пальцы были белы от моего молока. Струйка молока била в его ведерко. Давление у меня внутри становилось все слабее. Я жевал все задумчивее.
Потом Шаман зашептал:
– Я – это ты, Мэл. Они хотят протащить Сфинкса сквозь твой рассудок, как детеныша гориллы через задницу тли, чтобы водрузить его у себя в Магеллановом Облаке. Ты – это я. Ты этого хочешь, Мэл?
– Смех! – не выдержал Цыган. – Вот зазнался! Ты что, решил, что сможешь впиявиться в него прямо тут, у меня под носом?
– Я уже это делаю. Он мой, старина Цыган. Я победил по очкам. Взгляни только на этого жалкого червя! Даже если ты затащишь его на Санди, Абу из него все равно не сделать. Это я над тобой смеюсь, сандулеанин.
– Учти, Шаман, единственная причина, почему я позволил тебе зайти так далеко, – это чтобы ты сделал ему прививку против себя. Теперь он поймет, что ты за птица.
С этими словами Цыган залепил мне звонкую пощечину. У меня вспыхнула щека и зазвенело в ушах. Я внезапно осознал, что надо мной совершается другое, гораздо более грубое насилие, и грозно глянул на Шамана. В этот момент я казался себе богатырем, размахивающим палицей.
Он испуганно отпрянул. В его глазах мелькнул страх, но тут же погас, как луна, заслоненная дымом. Шаман тотчас стал самим собой. От его безжалостной улыбки я мигом сник.
– Понятно, – сказал Шаман Цыгану. – Хочешь лишить меня моих угодий?
Нора бочком приблизилась к столу и встала над Шаманом. Ее шея, руки, грудь были выпачканы кровью.
– Все-таки ты им занялся! Кто обещал, что не станет?
– Шаман пытался его муштровать – прямо здесь, на моих глазах! Но Мэл его выпихнул. Смеху-то, Нора! Ты бы это видела! Мэл отвесил ему хороший пинок!
– Землянин тут ни при чем! – окрысился Шаман. – Это он, Цыган, вертит парнем, как куклой. А парень мой! У него нет воли. Он себя не сознает. Ноль без палочки! Он попросту моя соломинка с шоколадным вкусом, которую я вставил в мозг Абу. Это не касается ни вас, ни Сандулека, ни всего Магелланова Облака.
– Ошибаешься, Шаман, – возразила Нора. – Абу и нам приходится отцом. Нечего притворяться, будто тебе это невдомек.
– Я не угрожаю вашим галактикам. Почему вы не можете жить сами и давать жить другим?
Шаман вскочил из-за стола и кинулся к тому, что было прежде стеклянной дверью, ведущей в подвесной переход. Там он застыл, уставившись в черную пустоту. Цыган насмешливо зааплодировал: Шаман вел себя, как актер из драмы Шекспира.
– Нора, – пролепетал я, – ты вся в крови!
– Это татуированный – ну, тот, он еще подарил мне цветок. Во время взлета он оказался в мужском туалете. Спрятался, видать. Я услышала его через стену…
21. Если, только еслиВампиры!
В башке у меня тарахтела испорченная сушилка. Пощечина Цыгана взбаламутила сор, оставшийся от заплаты Иззи. Моим мыслям губительно не хватало связности. Я убежал за салат-бар и занял позицию за прозрачным щитком, готовясь обстрелять недругов салатными заправками.
(Теперь, встречаясь с Иззи, я покорно выслушиваю от него выговор по поводу этого позорного эпизода. Он называет это Межгалактической Битвой на Жратве.)
Русской заправки осталось кот наплакал, но я уповал на «рокфор» и особенно на итальянский майонез (входящий в его состав уксус должен был вызвать у моих недругов временную слепоту). Куски сыра, запущенные в противника, были призваны замедлить его наступление. Потом я бы метнулся к посудомоечной машине и повернул домой, отстреливаясь черпаками, топорами для рубки мяса и прочим кухонным инвентарем.
Впрочем, сорт сыра вызвал у меня сомнения. Не хватало только погибнуть в межзвездном пространстве по вине жуликоватых владельцев придорожного ресторана!
– Поберегитесь, вампиры! – выкрикнул я.
(Сокращение от «Межгалактической Битвы на Жратве» – МБЖ. Но мне нравится другое – «ЕТЕ», «Если, только если». Я был обречен на страдания и чудовищное невежество только ради того, чтобы Абу-аль-Хаул попал домой, а Джонни Абилен смог взойти на трон в Малом Магеллановом Облаке; я должен был добиться сдвижения крупных пластов, сделав все предначертанные мне мелкие глупости. «ЕТЕ»! Иззи все предвидел наперед.)
– Назад, вампиры!
– Интересно! – процедил Цыган.
Нора не спеша двинулась ко мне.
– Доверяй мне, Мэл.
– Нет. – Я схватил и угрожающе занес миску с мелко нарезанной свеклой. – Ты убила дальнобойщика, Нора. Наверное, ты его съела? Цыган слопал кассира. Теперь вы оспариваете друг у друга право закусить мной.
– Зря ты ему врезал, Цыган! – засмеялся Шаман. – Ты его разбудил.
– Мэл… – Нора продолжала наступать, не боясь свеклы. – Напрасно ты огорчаешься из-за какой-то крови. Тело ничего не значит. Ты забыл, как мы с тобой чуть не перенеслись ТУДА?
– Больше никакой любви! – предостерег Шаман. – Учти, Нора, я тоже могу совершить «оп-ля». Тебе не понравится, как тебя встретят там, где ты окажешься.
– Не посмеешь, – отмахнулась она, не сводя с меня взгляда. – Ты не знаешь, как это делается, Шаман. Смотри, не выверни мир наизнанку! Тебе самому придет конец.
Сейчас она была даже красивее, чем прежде. Меня почему-то даже перестало пугать зрелище крови. Я жаждал ее. Она приближалась.
– Что я должен помнить, Нора? – Сейчас она станет моей.
– Вспомни Сфинкса по имени Абу-аль-Хаул! – закричал Шаман.
– Вспомни создателя Хефрена. Сфинкс все еще в ожидании. Сандулеане не смогли его забрать за многие тысячи лет. Так что стой на месте, Нора. Как бы тебе не очутиться надолго в безводном месте, лишенном сортира.
Цыган исторг пламя.
– Я – это ты, Шаман! – сообщил он.
– Держи карман шире! – Шаман выбросил вперед руку, как пожарный шланг, и пламя померкло.
– А я-то кто? – спросил я, роняя миску со свеклой.
22. Я – это ты– Ты – Абу-аль-Хаул, – ответила мне Нора, – Отец Страха Ра-Харахти [9] 9
Ра-Харахти – солнечное божество египетской мифологии, в котором соединены боги Ра и Хор
[Закрыть], Бог-Солнце Обоих Горизонтов. А я – царица Пунта созданная из ладана и чистого желания. Цыган – мой слуга, а Шаман – низкий кладбищенский вор. Абу-аль-Хаул, тебе ведомо все! Абу. аль-Хаул, душа великого Сфинкса, к тебе я взываю!
Нора смотрела на меня, но я не верил, что она обращается ко мне, Она говорила в меня, как в телефонную трубку. Шаман корчился у нее за спиной от смеха и, чтобы не упасть, держался за дверной косяк.
– Лучше признайся пареньку, чем ты любишь заниматься в сортирах, о, дородная царица Пунта! – Он добрался до нас, спотыкаясь и сгибаясь от хохота. Встав между нами, он положил одну руку на стеклянный козырек салат-бара, другую – на окровавленное Норино плечо. Цыган встал. – Расскажи ему, как любуешься водой, устремляющейся в сток унитаза или раковины, как балдеешь от водоворотов и всякой уходящей вниз воды, о, царица сортиров!
– Ты называешь это туалетом, – ответила Нора, лица которой я теперь не видел, потому что ее загораживал от меня Шаман. – По-твоему, это звучит оскорбительно. А я говорю тебе, Шаман, что это – явление Абу-аль-Хаула, чья обитель – на Сандулеке, среди звезд, но сам он пронизывает все мысли и все предметы. Все, что уходит в вихре, уходит к нему. Он не проводит различия между нечистотами и ладаном. Тот, кто отворачивается от чего-то одного, отворачивается сразу от всего.
Шаман обернулся ко мне.
– Я – это ты, – пророкотал он. – Ты – это я. Я – это ты.
Меня охватило прежнее чувство: я был тупой, беспомощной скотиной, терпящей от хозяина и ласку, и побои.
– Вспомни, Мэл, – не унималась Нора. – Вспомни пустыню. Не Нью-Мексико, не Нью-Неизвестно-Что, а Египет. Это было не день и не два, а пять тысяч лет назад.
Цыган, пытаясь удержать на скользком змеином туловище искусственную плоть, поплелся к нам, не сводя с Шамана своих пристальных маленьких глазок. Я заморгал и попытался ухватить мысль, казавшуюся недосягаемой. Я узрел пирамиды, высящиеся в песках, рабов-нубийцев, густые толпы, долбящие гранит и выкладывающий известковые глыбы. Это происходило где-то между Альбукерке и Эспаньолой, недалеко от Саккары, вблизи Абу-Сира, Каира или Санта-Фе…
– Я – это ты, – нудил Шаман. Позади него показалась зевающая морда Цыгана, покрытая сукровицей. До меня донеслось его смрадное дыхание. Видал я Хефрена на 25-й автостраде с ликом в точности, как у меня, как у Сфинкса. Все, что понаписали историки и археологи о гизейском Сфинксе, – чушь. Я вспомнил – сам не знаю, как! – что не фараон Хефрен придал лицу Абу-аль-Хаула сходство с собой: все было с точностью до наоборот…
Цыган сомкнул клыки, ухватив Шамана, но я успел опрокинуть салат-бар вместе с дымящимися супами и полными мисками и принялся метать вилки, ножи и ложки, метя Цыгану в язык и в небо. Обслюнявленный Цыганом Шаман широко улыбнулся.
– Я – это ты, – гнул он свою линию. – Ты – это я. Я – это ты.
Нора в страхе удрала от него и от меня. Цыган рухнул.
Да, все было именно так: я, Сфинкс, изваял Хефрена по своему образу и подобию – а не наоборот! Точно так же я слепил Мэла и миллион прочих воплощений моего Ка [10] 10
Ка – одна из нескольких «душ» человека в египетской мифологии
[Закрыть]– священного Ка Абу-аль-Хаула.
У меня было все необходимое: дорожные карты, музыка, еда, санузел, даже забавные произведения искусства на стенах. В сувенирной лавке было навалом игр, книжонок, всяких мелочей, даже маечек с моим ликом – усталым, иссеченным несчетными песчаными ураганами и винтовочными пулями, с наляпанными реставраторами заплатами из цемента на древнем тесаном камне, даже в космической шляпе. У меня ни в чем не было недостатка для длительного перехода из царства жизни. Главная погребальная камера завершалась двумя рядами священных фонтанов – за двумя дверями, обозначенными соответственно: «мужчины» и «женщины». Стоит нажать там на посеребренный рычаг – и извергнется водопад, символ преданности Изиды Осирису, царицы Пунта – мне. Я вошел в Течение, в разреженный водородный поток, льющийся под воздействием приливных сил между Магеллановым Облаком и Млечным Путем.
Куда бы ни упал мой взор – да будет почва плодородна, – вот что я смекнул: существа тянутся ко мне. Мысли их – что пена на волнах моей мысли. Любое крохотное создание – это дверь, ведущая в меня, ибо создания ищут свою подлинность. Провозглашая мое имя, они находят успокоение во мне.
Так приди же, царица Пунта, обвей мои чресла, вбери мое семя. Я раскроюсь в тебя.
Я пополз к Норе через склизкие останки Цыгана. По пути я подмял Шамана.
– Я – это ты! – напомнил он тонким, сдавленным голоском. Норин цветок раскрылся вокруг меня, как шакти Ганеша. – Дай уничтожить тебя изнутри!
– Тело ничего не значит, – стонала Нора.
– Мое тело – тот самый водоворот, которого ты искала. – Я хлынул в нее. – Тебе не удержать меня на Сандулеке. И на Магеллановом Облаке не удержать. Моя жизнь неизмеримо больше.
Цыган закашлялся. Шаман с трудом выполз из-под меня.
– Ты по-прежнему там, в Гизе, ты все еще на Земле, – сказал он мне. – Я – это ты. Я задержал тебя там, Абу-аль-Хаул. Ты – это я. Я задержал тебя, как человек задерживает кусок вилкой, чтобы нарезать его и съесть. Я – это ты. Это существо – всего лишь жалкий осколок твоей иссушенной плоти, листок, дрожащий на твоем ветру. Ты – это я. Это существо – Мэл, безвольный Мэл, кочующий на попутках по Нью-Мексико. Я – это ты. Я проложил через него свой трубопровод. Я обращаюсь к тебе, Сфинкс, стараюсь докричаться, как кричат в жерло пещеры, обращаясь к захоронению среди камней. Тебя нет здесь.
Солнце жжет мне спину. Полдень в пустыне. Я сижу в огромной известковой канаве. Между моими передними лапами, там, где прежде высился обелиск Тутмоса, кишат крохотные создания. Они таращатся на меня, и я чувствую давление от их мыслей на своей каменной коже. Двумя тысячелетиями раньше я внушил Тутмосу (теперь это Шаман) собственную мысль: «Открой меня, о, благородный! Разгреби песок, что занес меня. За это я сделаю тебя царем». Он раскопал меня, и я сделал его фараоном. Потом он изменил мне, приковал меня к этому месту, где я мучаюсь от однообразия, прибегнув к силе, которую я же в него вдохнул. Нет больше его обелиска, само место, где он высился, затоптано, но сам Тутмос жив.
Это он обращался ко мне комариным голоском с невообразимого расстояния:
– Я обращаюсь к тебе, Сфинкс, стараюсь докричаться, как кричат в жерло пещеры, обращаясь к захоронению среди камней. Тебя здесь нет.
Людишки шаркали себе, лепетали, щелкали затворами камер в тени моего головного убора. Я догадался, что Тутмос, должно быть, в тысячный раз сменил имя. Выброшенные им имена засоряют историю, как сброшенная змеиная кожа, как оболочка саранчи, повисшая на древесной коре. Теперь он именовался «Шаманом».
– Я – это ты, – вещал Шаман. Огромный камень зашатался и выпал из моего плеча. Туристы бросились врассыпную. – Сандулек не смог бы тебя удержать, но Земле это по силам. Ты вовсе не в Космосе, о, Великий – ты находишься в пустыне, вблизи Назлет-аль-Семмана. Это Цыган с Норой кладбищенские воры, а не я. Они хотят забрать тебя в галактику Цыгана, но ты, Абу-аль-Хаул, совершенно счастлив среди песков! Это такое счастье для тебя – быть моим солнцем, моей кровью, моим свечением, вечным источником меня! Смуглый коротышка, который терзает Нору на космическом корабле, – всего лишь Мэл, а не ты. Ребенок, который родится от их соития, будет чудовищем, о, Великий, а не порождением твоего гения, не вместилищем твоей силы, не сосудом, полным твоего свечения. Все это – мираж. Ты – это я, Тутмос. Твой сосуд – Шаман. Я – это ты.
Я страшно отяжелел и не мог шелохнуться. Меня медленно осушали, и это было даже хорошо: вдруг мне полегчает? Я наблюдал за толпой человечков, испугавшихся осколков от вывалившегося из меня камня. Они в ужасе улепетывали к своим туристическим автобусам. Лишь один не сбежал, а остался стоять там, где прежде был обелиск. Я с усилием пригляделся к фигурке между моими лапами. На нем была майка с моим розовым изображением, позади которого высились пирамиды Хеопса и Хефрена, почему-то синие. На нем были цветастые шорты и шутовской головной убор араба. В руке у него был пакет с надписью «Рынок Нефертити».
Глаза и половину лба скрывали огромные темные очки. Он сорвал их, и я увидел бровь – одну бровь на оба глаза, да еще приподнятую.
– Понял? – крикнул он. – Я же сказал, что мы через год увидимся! Привет, Мэл, дружище! Ох, и летит же время!
