Текст книги "Журнал «Если», 1998 № 03"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Гарри Гаррисон,Роберт Сильверберг,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Владислав Гончаров,Элиот Финтушел,Владимир Губарев,Наталья Милосердова,Мириам Салганик,Елена Николаева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

24. Не тот Мемфис, что в Теннесси

– У тебя появилась перхоть? – Иззи пнул мои осколки. – А мне, например, не мешало бы побриться. Зато сам я выныриваю, как пробка, после всех опаснейших космических приключений.

Он несколько раз щелкнул фотоаппаратом, утер лоб, попил водички. Вода забулькала в его фляжке, когда он наконец оторвал ее от губ.

Солдаты, вооруженные дубинками, удерживали толпу туристов на почтительном расстоянии. Мимо шелестели тысячелетия: песок, ветер, солнце…

– Ну, как тебе здесь нравится? Сарвадука отводит душу в лавках и в борделях. Я сказал ему, что он не подцепит заразу и не наделает детей – все мое иззовидение! – вот у него и закружилась голова. Он распсиховался, когда узнал, что Мемфис, в котором я наобещал ему баб, находится вовсе не в штате Теннесси, так что я был вынужден его успокоить.

Отлично смотрится эта метеостанция на твоем огузке! «Институт Гетти», кажется? Ничего, можешь не отвечать, я обойдусь. Главное, лежи смирно, парень, не то туристов хватит кондрашка. С них достаточно вывалившегося из тебя куска и психа, который точит с тобой лясы.

Ты особенно не переживай. Шаман только болтает, но поделать пока ничего не может. Ночью я вернусь. Все, не прощайся, не благодари меня, вообще ничего не говори, Великий и Ужасный.

Усатый солдат в хаки, в берете и с «Калашниковым» на плече схватил Иззи за локоть и поволок из-за загородки со Сфинксом, из выемки, которая образовалась вокруг меня, когда я впервые плюхнулся на Землю и создал людей. Длительный же это был, доложу я вам, и утомительный процесс: соединять нуклеотиды, управлять эволюцией, чтобы было, через кого передавать свои мысли, вести дело к рождению Тутмоса IV, претендующего на мое доверие… Но человек разумный получился себе на уме, вот я и лежу здесь в просторном одеянии, которое унес с родных звезд, и нахожусь в полной зависимости от хитроумия рабочего из Локпорта, штат Нью-Йорк.

Ветер доносил до меня писк мотылька: «Я – это ты, ты – это я!» До чего же я устал!

25. Загадки монофиситов

Этой ночью Иззи не вернулся, потому что угодил в египетскую каталажку. Об этом мне поведал Сарвадука. Ему пришлось заплатить каирской проститутке здоровенный бакшиш, чтобы она согласилась провезти его на верблюде через Назлет-эль-Семман и западный погребальный комплекс к моей загородке. Сарвадука по пути чуть не рехнулся от страха.

Провожатая Сарвадуки оказалась христианкой коптской веры по имени Лила Кодзи, любительницей комментировать загадочную религию монофиситов в самые неподходящие моменты.

Сарвадука и его провожатая подобрались ко мне сбоку. Пирамиды Хеопса, Хефрена и меня, траченного временем, освещали яркие лучи прожекторов. Приближалось к завершению пятничное светомузыкальное шоу на немецком языке. Видимо, на души с человеческими телами и с глазами такие шоу производят впечатление, но сообщаемая в них информация – ложь от начала до конца: я же говорю, это я создал Хефрена, а не наоборот!

26. Что можно почерпнуть из сора

Самое лучшее средство, как обзавестись чувством перспективы, – это проваляться несколько тысячелетий в песке. Что-то внутри меня смягчилось за тысячелетия, истекшие после моих приключений в Нью-Мексико, каковые, как я теперь понимаю, имели место еще до Четвертой древнеегипетской династии – хотя, с другой стороны, гораздо позже ее. Главное, не позволять датам вас дурачить.

Если Иззи чему-то меня научил, так это истине, что время на часах – совсем не то, за что мы его принимаем. Иногда пять часов вечера отделяет от шести часов неделя, а то и две, а иногда они наступают одновременно. Так называемая исключенная середина – настоящие джунгли, кишащие бесчисленными вариантами. Причинность – это, вопреки Канту и Хьюму, вовсе не прямая линия, а дикое верчение сора в водовороте.

Скажем, на Сандулеке, где я сейчас обитаю, температура поверхности в триста-четыреста раз выше, чем на Земле или на Марсе. Как-никак, наш Санди превратился в сверхновую и скукожился в нейтронную звезду, так что здесь вся тысяча по Кельвину – и это в тени! Поэтому события разворачиваются здесь быстро. По земным меркам, жизнь достойного гражданина Сандулека длится квадриллионную долю секунды, но здесь это очень долго. Вы скажете, что такая пропасть не может быть преодолена, что землянам и сандулеанам друг с другом не общаться, – и будете правы, только надо учесть, что в нашей Вселенной нет абсолютных стандартов. У нас скользящая шкала. И до чего скользкая!

Правильно сказал землянин Протагор: «Человек есть мера всех вещей». Ну, не сам человек – зачем такой антропоцентризм? – а Разум. Все эти шкалы, числа, научные законы – всего лишь выражение чего-то такого, что в действительности принадлежит к сфере Сознания. Оно все это создало, а теперь взвешивает, сравнивает, подгоняет, объясняет, меняет. Вот вам и объяснение «оп-ля». Поэтому Шаман – такая страшная угроза даже на расстоянии пары сотен миллионов миль; скорость света не является предельной скоростью во Вселенной, если вам под силу сделать «оп-ля». Природа гораздо гибче, уверяю вас.

Взгляните на сор в водовороте.

27. Дуализм

– Мэл! Это ты, Мэл? Абу-аль-Хаул? – Шепот Сарвадуки долетал до меня откуда-то сбоку. За спиной у него высилась пирамида Хефрена, а также Лила Кодзи и два верблюда, привязанные к камню. – Прямо не верится, что я вез тебя в своем «фольксвагене» по сороковой автостраде. Так это ты? Иззи называет тебя Отцом Страха, предшественником самих фараонов. Говорит, будто это ты выделил ДНК из первичного бульона и довел нас до теперешнего состояния. Мол, ты прародитель всей жизни на Земле. Иззовидение, понимаешь! Это правда? В Нью-Мексико и Техасе ты показался мне не таким. Надеюсь, я не оскорбил тебя своими речами и делами, о, Великий!

– Вы обращаетесь к большому камню, сэр, – сказала Лила. Сарвадука проигнорировал ее.

– Сам Иззи не смог приехать, о, Ужасный! Его задержали местные власти. Они приняли его за террориста, но он сказал, что беспокоиться не о чем. Он попросил передать тебе следующее, Великий, Древний и Невыразимый! Во-первых, он приносит извинения, что все сработало не совсем так, как он предполагал…

– Во-первых, во-вторых! – Лила Кодзи хлопнула Сарвадуку по плечу. – С самого Каира репетирует: во-первых, во-вторых…

– Цыц! – прошипел Сарвадука. Лила недовольно заворчала. – Во-первых, – продолжил он, – Иззи хотел, чтобы сандулеане спасли тебя от Шамана, а не забрасывали далеко-далеко от Земли. Тут вышла накладка. Он приносит тебе свои извинения, Величайший.

– Куда ж ему деваться? – опять вмешалась Лила. – А в каком смысле «далеко-далеко»? Вот еще дуалист на мою голову!

– Никакой я не дуалист. Я твой работодатель. Сама не знаешь, что болтаешь, Лила. Мэл Беллоу находится сейчас в межзвездном пространстве.

– А я думала, что ты называешь его Сфинксом.

– Да и нет.

– Дуализм!

– Цыц, дура! – рявкнул Сарвадука и тут же перешел на елейный тон. – Во-вторых, Иззи просит, чтобы ты употребил свою огромную силу и перенес в Эль-Гизу Джонни Абилена с его «Косарями». Это единственный способ спасти тебя от вечного рабства у Шамана, по совместительству – Тутмоса IV.

– Опять дуализм.

– Милостивый и Всемогущий Абу-аль-Хаул, умоляю, заставь эту шлюху заткнуться!

28. Кто я?

Я встрепенулся, как будто меня разбудили среди ночи.

– Кто я?

Напротив меня сидел Цыган – банан с наполовину спущенной кожурой, уродливый человеческий торс с торчащим наружу клубком щупалец, напоминающим глистов в бычьем брюхе. Цыган не двигался, Нора, молча сидевшая рядом, тоже. Ее рот был слегка приоткрыт, она тупо смотрела мимо меня. Нора была обнажена, она сохранила человеческий облик, ее длинные волосы закрывали лицо, плечи, грудь. Я дотронулся до ее руки. Она была холодной.

Из кухни доносились разнообразные звуки, издаваемые посудомоечной машиной; иногда к ним добавлялся стук, как в засоренной водопроводной трубе; после стука все кафе сотрясалось. Всякий раз пейзаж за окном менялся: звезды начинали мерцать под другими углами, сгущались или, наоборот, рассеивались, образовывали кольца или располагались слоями, как ингредиенты коктейля. Мы пролетали мимо мерцающих сгустков, похожих на замерзшую слизь, из яркого света ныряли в смоляные потемки.

Среди звяканья приборов можно было расслышать глухое ворчание Шамана.

– Нора, – позвал я.

Шум в кухне внезапно стих, и в двери появился Шаман. Его белые штаны были теперь покрыты жирными пятнами. Он сжимал в кулаке гаечный ключ и имел усталый вид.

– Ты – это я, паршивец.

Я опять упал на стул. Он сделал несколько шагов в моем направлении и пролаял:

– Тебя здесь нет, понял?

Я сразу пропал. В Сахаре была ночь. Краем глаза я успел увидеть, как Шаман подходит ближе и прикасается к затычке у меня в башке чем-то вроде пестика для колки льда. Он сделал это без всякого воодушевления, словно уже дюжину раз пытался и потерял всякую надежду на успех. Потом он похлопал Нору и Цыгана (не знаю уж, по какому месту он похлопал Цыгана), чтобы проверить, сохранили ли они чувствительность. Результат был отрицательным. Тогда он в полнейшем унынии вернулся в кухню, к посудомоечной машине.

– Придется самому сделать «оп-ля», раз эта дрянь не работает, – проворчал он.

29. Оп-ля

– «Кто я»… Ты слышала, Лила Кодзи? Сфинкс заговорил. – Сарвадука поежился.

– Это, наверное, один из верблюдов. Скорее всего, Хамад.

– Не сомневайся, о, Великий, я передам твой вопрос Иззи! – забубнил Сарвадука. – «Кто я?» Сам я – всего лишь бедный маленький человечек, работник гостиничной отрасли. Владею двумя-тремя мотелями, да и то на паях с родственниками, хотя они ничего не делают, а знай себе пялятся в ящик да хлещут спиртные напитки. Я спрошу у Иззи, он знает много всякого такого. А ты перенесешь Джонни Абилена, о, Дивный? Иззи спрашивает, сделаешь ли ты это честь по чести? Он бы сам этим занялся, но ему сейчас недосуг.

– Может, Абу подаст нам знак? – предположила Лила.

– Именно – знак. Только помолчи, Лила. Я сам этим занимаюсь.

О, Великий, подай знак!

Мое сознание пребывало в смятении. Ко мне обращались существа, чье изготовление я сам начал примерно семьсот миллионов лет тому назад в попытке оторваться от Млечного Пути, где я сидел на мели. Одновременно я находился в кафе, унесенном с техасской автострады в космос, почти что в Магелланово Облако. К тому же я представлял собой местную достопримечательность.

Шаман хотел меня сожрать, я хотел домой. Я не мог нашарить свой центр. Где моя Архимедова точка опоры, без которой бессильна душа?

– Знак, о, Великий! Подай нам знак!

Попробуйте сесть, когда у вас нет спины. От отчаяния я все больше погружался в смятение, все меньше думал, все меньше чувствовал. Я уходил на дно, и даже отчаяние покидало меня, поднимаясь вверх, как пузырьки воздуха, выпускаемые ныряльщиком.

Я щурился, пытаясь пронзить взором темень и муть, – так щурится художник, стараясь увидеть за частностями целое. Взгляд то и дело натыкался на рыбешек и водоросли, замутняющие сознание: все это, не имеющее ни названия, ни привязи, находилось в процессе непрерывного самопоедания и одновременно пыталось расшириться. Но то были не помои, хлынувшие из дыры Шамана, ибо ныряльщиком теперь был я сам, и найденный жемчуг мог принадлежать только мне.

Но потом слово «я» стало стремительно терять содержание. Оно превратилось в знак препинания, кавычки, между которыми зияла пустота.

Голос Шамана («Я – это ты!»), Сарвадуки, Лилы Кодзи, свето-звуковое шоу, бодрое и насквозь лживое, – все слилось в один поток без начала и конца. Завывание ветра, атомная бомба, ностальгия, планета Марс, «в-третьих», я сам, Африка – все пропало.

Не вздумай заниматься этим дома!

Не стало ни места действия, ни последовательности, ни времени. Не стало ни мыслей, ни предметов для размышления. «Я» погружалось все глубже, не противясь поглощению, расплывалось в темную бесформенную массу, достойную именоваться разве что «дном». Примитивные морские обитатели меняли очертания на глазах и прекращали существование, стоило отвести от них взгляд.

Неясное копошение не прекращалось ни на секунду. То был далеко не мистический туман. Зовите это зудом, «дао», «принципом исключения Паули», изгнанием сжимающегося мира из собственного пупка… «Какие бы слова ни использовать, они не абсолютны», – говорил об этом зародышевом состоянии Лао-цзы.

«Я» невольно совершило «оп-ля». Сейчас я находился в самой его сердцевине. «Я» нашло точку опоры и получило безраздельную свободу. Теперь оно было способно на все.

Я облегченно перевел дух. Только что было холодно, но теперь мне стало жарко. Весь «я» был там – маленький и большой, как раньше: Мэл и Абу-аль-Хаул, один – пленник безнадежной ситуации, другой – занесенный в чужую галактику, и все по милости Шамана. Да, все они существовали на самом деле: и Шаман, и Цыган с Норой в Магеллановом Облаке, и Иззи в своей кутузке, и Сарвадука с Лилой Кодзи, и шарахающиеся верблюды, и туристы…

Я увидел свою точку опоры, даже нашел ей применение. Я стал свидетелем рождения мира «из ничего» со мной посредине. «Оп-ля»! Непонятно… Посмотрим, что это такое.

Кое-что, между прочим, изменилось. Я был теперь в курсе, словно услыхал или прочел, что умер Гамаль Абдель Нассер (до «оп-ля» он был жив). Вьетнамская война продолжалась при активном участии американской армии.

Президента звали не Юджин Маккарти. Благодаря «оп-ля» я побывал в Овальном кабинете. Вернее, не я сам, а часть моего сознания. Согласно принципу, именуемому магелланянами «непроизвольным исцелением», требующему локального сохранения причинно-следственной связи, в кресле материализовался человек вместе со своим прошлым, настоящим и будущим, школьными учителями и гробовщиком; звали человека Ричард Никсон. Изменилось и еще кое-что. Скажем, американский флаг стал красно-бело-синим (к тому же выяснилось, что он был таким всегда!).

О различиях было ведомо одному мне: моя новая вселенная возникла сразу, с полной историей и соответствующими воспоминаниями. Разве что Иззи мог бы мне посочувствовать.

Я сообразил, что произошла еще одна перемена. Тип в ковбойских сапогах со шпорами, в огромной широкополой шляпе и с гитарой под мышкой, торопился к загородке со Сфинксом, где гримасничали Сарвадука и Лила Кодзи.

– Мэл! – приветствовал меня тип с гитарой. – Это ты, сынок? Неужто и впрямь ты?

– Беглый Джо! Отец! – каким-то образом откликнулся я.

А он каким-то образом меня услышал. Не обращая внимания на миазмы, он подбежал к моей каменной заднице, обнял холодеющий, грубый камень, прижался ко мне, стал меня целовать и плакать от радости.

30. Фотография на паспорт

– Вы настоящий Джонни Абилен? – восхитилась Лила Кодзи. – Я собрала все ваши пластинки. Обожаю вашу музыку.

Сарвадука истерически дрожал, пытаясь сообразить, каким образом на сцене появился Джонни Абилен. Видимо, у Сарвадуки непроизвольное исцеление произошло не полностью. Он грубо оттащил Лилу Кодзи.

– Увези меня в Каир! Задание Иззи выполнено. Свето-звуковое шоу близится к концу. Не хочу, чтобы меня здесь поймали, когда начнется уборка… Здесь все еще воняет. Что это за вонь?

Она оттолкнула его.

– А как же «в-третьих»?

Сарвадука хлопнул себя по лбу.

– Совсем забыл. Фотография на паспорт! Давай «Кодак».

– Это «Полароид».

– А ты дай мне «Кодак».

Ему пришлось довольствоваться «Полароидом». Ничего не поделаешь, «оп-ля». Он недоуменно заморгал, но аппарат взял, чтобы запрыгать передо мной в гуще туристов и запечатлеть меня анфас, в профиль, вместе с головным убором и со всем прочим. Потом, дрожа крупной дрожью, он вернулся к Лиле и лошадям – теперь это были не верблюды, а лошади. «Оп-ля!»

Он оторвал Лилу от Джонни Абилена, не обращавшего внимания на ее заигрывания: гитарист обнимал меня и продолжал шептать. Не прекращая спорить, Сарвадука с Лилой сели на лошадей и затрусили прочь, нацелившись в пространство между пирамидами Хеопса и Хефрена.

31. Норе не понять

Вот какие слова шептал мне Джонни Абилен:

– Наконец-то получилось, сынок! Провалиться мне на этом месте, если ты не одно целое с Абу-аль-Хаулом! Я знал, что у нас получится! Ты уж прости меня, что оставил тебя и твою мамочку, ладно, Мэл? Ты ведь уже знаешь, что я не землянин. Значит, вы с Абу – наполовину магелланяне. Ничего, теперь я доставлю вас обратно на Облако, ваше место там. Ты ведь не откажешься? Жаль, что мы не сможем захватить туда твою матушку, но она – землянка. Поверь мне, Мэл, Норе просто не понять.

И в Магеллановом Облаке, и в Сахаре у меня встали дыбом мозги.

– Ты сказал «Нора»?

32. Не понимаешь ты истории, землянин

Джонни Абилен был поражен, узнав, что Нора к тому же – сандулеанский агент. Вернее, она была землянкой, нанятой сандулеанами с целью возвращения Абу-аль-Хаула на Магелланово Облако. Магелланов император, который вместе со своим Объединенным конгрессом мелких и крупных облаков затащил все Магелланово Облако на орбиту вокруг Млечного Пути и превратил Сандулек в «сверхновую», чтобы переправить Джонни Абилена на Землю, нашел Нору с помощью «оп-ля» и приставил тайной надзирательницей к Абилену.

«В таких делах никому нельзя доверять», – сказал мне много позже сам император. Один Иззи знал в то время все подробности, но сейчас на Санди эта история отражена в песне «Брак – это когда двое чужих прячутся друг от друга», занявшей в списке 432-е место: так, по крайней мере, обстояли дела, когда я слышал ее последний раз – одну миллиардную секунды назад.

Путем осеменения землянина и смешивания Магеллановой и млечной ветвей великой семьи Абу император и мой папаша (а также, втайне от них, Нора) собирались создать Мессию-Сфинкса. «Но всякий раз, когда мы пытались достучаться до Абу, ответ гласил: «Адресат неизвестен», – сказал мне как-то раз император за нейронным коктейлем. – Сам понимаешь, тут того и гляди станешь агностиком. Вот мы и решили прибегнуть к психологии».

Но они все равно не знали, как воспользоваться мной, чтобы добраться до Абу. Тайный агент «Джонни Абилен», посол доброй воли, путешествующий по миру под личиной музыканта, ставший моим отцом, бросил Нору и меня, чтобы заняться поиском ключа. Но всюду, куда он совался, уже кишели египтологи или астрофизики.

Никто – ни император, ни Джонни, ни Нора – не мог сообразить, как добраться до Абу через Мэла, пока Шаман по небрежности не показал им путь. Дальше началась гонка на опережение: земной Шаман, преследуя собственные эгоистические цели, угрожал сорвать все их планы. Магелланов император послал Цыгана в корабле-кафе на помощь Норе. Этому, естественно, предшествовала подготовка: американская дорожная сеть была усеяна кафе, похожими на корабль, чтобы кафе Цыгана смогло незаметно приземлиться.

Кстати, если все это, по-вашему, менее достоверная информация, чем сведения о битве при Гастингсе или изобретение хлопкового джина, которые то и дело пересматривались из-за «оп-ля» или в угоду политическому ревизионизму, – то вы ничего не понимаете в истории.

Джонни Абилен был сильно удивлен. А представьте себе мое изумление! Нора, моя мать, снова была беременна, теперь уже моим ребенком… Не знаю только, что теперь входило в понятие «мой».

33. После смерти Нассера

В суматохе, последовавшей за смертью Нассера, Иззи был вызволен из тюрьмы. Погребальный комплекс в Гизе был закрыт для туристов. Лила Кодзи привезла Иззи на лошади в сопровождении Сарвадуки, Джонни Абилена и одного из «Косарей», только что прилетевши го «Люфтганзой» из другого Мемфиса. Их никто не остановил. Я наблюдал за ними сверху и со спины, слушал, как в подземных погребальных камерах отзывается стук конских копыт, смотрел на них, крохотных, с высоты миллионов миль. Еще я ощущал их изнутри, причем это было не хаотическое созерцание, которым меня наделил Шаман, продырявив мне голову, а вполне ясное, уверенное: недаром я был Абу-аль-Хаулом.

Иззи помахал маленькой синей книжечкой.

– Готово, Мэл, бродяга! Это твой паспорт. Теперь мы смоемся из Сахары. – Они въехали ко мне в загородку. – Слава «Полароиду»! Сарвадука – герой, ты тоже молодец. Теперь при нас Джонни Абилен, значит, дело в шляпе.

Иззи слез с лошади и показал мне паспорт. Лила тоже спрыгнула и повисла на его руке.

– Мой однобровый красавчик, ты полный псих! Интересно, как ты протащишь Великого Сфинкса через таможню?

Мой папаша обнял могучей рукой Сарвадуку. Сарвадука был бледен и хмур, как труп. Это снаружи. Изнутри он готов был взорваться.

«Все у него получается! – доносились до меня его мысли. – И бабы на нем виснут, и мой «фольксваген» он гоняет в хвост и в гриву… А что имею с этого я? Только мозоли от седла».

– Тут такое дело, – стал объяснять Иззи. – Если мы доберемся туда через час после заката, то таможенник его пропустит. Он подумает, конечно, что творится что-то забавное, но не поймет, что к чему. Хорошо усекли?

– Зачем тебе вообще его трогать? – спросил Сарвадука и мысленно добавил: «Тупой развратник, провалиться тебе на этом месте!»

– Последнюю часть мы опустим. На вопрос отвечу так: мне надо заняться им в мастерской. Здесь, в Сахаре, я не сумею защитить его от Шамана. У меня слишком бледная кожа.

– Не стану спрашивать, как ты собираешься переместить известковую статую высотой в шестьдесят пять футов через пустыню, протащить ее через таможню, поднять по трапу в самолет, да еще убедить окружающих, что это простой менеджер «Кока-Колы». Кстати, в длину он насчитывает все двести сорок футов!

– Ты внимательно следил за свето-звуковым шоу, – похвалил Иззи. – Но забыл, что я провозил в самолетах и не такое.

Они стояли у меня под подбородком, там, где прежде свисала моя бородка, создававшая тень Тутмосу, когда он выкапывал меня из песка. Мой папаша, Джонни Абилен, угощал присутствующих водой из своей фляжки – видавшего виды сосуда, подобранного в Долине Смерти.

– Я долго ждал этого момента, Ваше Величество, – сказал он Иззи.

– Не называй меня так при НЕМ, – прошипел Иззи.