Текст книги "Журнал «Если», 1998 № 03"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Гарри Гаррисон,Роберт Сильверберг,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Владислав Гончаров,Элиот Финтушел,Владимир Губарев,Наталья Милосердова,Мириам Салганик,Елена Николаева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– Что, морячок, недавно в городе?

Я изумленно посмотрел на нее.

От нее так и веяло божественной силой. Мой внутренний счетчик Гейгера, настроенный на богов, вмиг зашкалило. Оставалось лишь недоумевать, как это я не уловил ее эманаций, когда в первый раз высадился на Миконосе. Да и сейчас узнал ее, только когда подошла вплотную. Она-то меня, между прочим, заметила издалека.

– Ты кто? – выпалил я.

– Гляди, какой шустрый? Может, сначала предложишь даме присесть?

Я вскочил, как ужаленный, с шумом придвинул шезлонг к столику и усадил блондинку. Потом махнул официанту.

– Что будешь пить? – спросил я незнакомку, зацинаясь от волнения. Во рту пересохло. Я мысленно обругал себя: суетишься, как школьник!

– То же, что и ты.

– Мартини со льдом, – заказал я.

У нее были пышные золотистые кудри до плеч и желтые, как у кошки, глаза, а ее полные спелые губы совершенно непринужденно складывались в теплейшую из улыбок. Ее аромат наводил на мысли о молодом вине, о зеленых полях на рассвете, о быстрых горных потоках, а еще о лаванде, летнем зное, ночном ливне, бьющих в берег волнах и штормовых ветрах.

Я понял, что передо мной – враг. Но не испугался.

– Ты кто? – повторил я.

– Догадайся.

– Афродита? Нет, это было бы слишком просто. Ты, наверное, Арес, или Гефест, или Посейдон.

Мое предположение вызвало смех – мелодичную каденцию бьющего через край веселья, а затем женщина проговорила с чувственными обертонами:

– Ты переоцениваешь мои артистические способности. Но вообще-то мне нравится ход твоих мыслей. Арес в юбке! Посейдон с чисто выбритой физиономией! Гефест в белокуром парике! – Она наклонилась ко мне. Ее запах стал сокрушительней урагана. – Ты угадал с первого раза.

– Афродита?

– Да. Я теперь живу в Лос-Анджелесе. Но вот решила погостить на родине. А ты? Ведь ты – из старших, верно?

– Почему ты так решила?

– От тебя веет древностью. Доолимпийским прошлым. – Она задумчиво позвякала кубиками льда в бокале, сделала большой глоток и посмотрела мне прямо в глаза. – Прометей? Титий?

Я отрицательно покачал головой.

– Все же ты из этого племени. Я думала, вы давным-давно исчезли… Титанов за версту узнаешь – вибрация у них особая. И все-таки, кто именно? Наверное, из самых малоизвестных. Тавмант? Форкий?

– Еще малоизвестнее, – усмехнулся я.

Она сделала еще несколько попыток. Холодно. Холодно. Холодно…

– Тифон, – признался я наконец.

* * *

Ужинать мы пошли в город. На узких улочках на нас оглядывались прохожие. Точнее, на Афродиту. На ней было просвечивающее оранжевое платьице, а под ним – ничего, и тем, кто оказывался восточнее нее на ведущей к закату улице, открывалось великолепное зрелище.

– Так ты в самом деле не веришь, что я ищу Зевса? – спросил я.

– Я верю, что у тебя есть дело, которое ты считаешь важным.

– Хорошо, пусть так.

– Зачем?

– Мне это необходимо, – ответил я. – Ничего личного. Просто я родился мстителем. Мое единственное предназначение в жизни – отплатить Зевсу за войну с детьми Геи. Ты же знаешь.

– Тифон, война давным-давно закончилась. Все в прошлом. Да и недолго Зевс радовался победе. – Мы шли по лабиринту извилистых улочек города Миконос. Она указала на симпатичный ресторанчик «У Катерины». – Зайдем? Я тут вчера ужинала – кормят неплохо.

Мы заказали бутылку белого вина.

– А ты выбрал приличное тело, – сказала она. – Не красавец, конечно, но симпатичный. Особенно глаза. Взгляд ласковый, искренний, но при этом еще и проницательный.

Я не из тех, кого легко отвлечь от важной темы.

– Что случилось с олимпийцами?

– Почти все вымерли. Один за другим. От забвения.

– Ерунда. Боги бессмертны.

– Некоторые – да, некоторые – нет. Ты ведь и сам это знаешь. Разве стоглазый Аргус не убил твою Ехидну? А она после этого разве ожила?

– Да, но главные боги…

– Если и живы, то забыты, а забвение – все равно что смерть. Пока ты лежал под Этной, пришел новый бог. Даже войны не было. Просто он появился, а нам пришлось исчезнуть. Уступить место.

– Это я уже заметил.

– Да. Мы оказались не у дел. Ты видел, в каком состоянии наши храмы? Видел, чтобы кто-нибудь сжигал требы на алтарях? Нет, для нас все в прошлом – и поклонение, и жертвоприношения. В далеком прошлом. Мы всем скопом, до последней мелкой сошки, отправились в изгнание, рассеялись по миру. Мне думается, большинство из нас просто решило умереть. Я уже тысячи лет никого не встречала.

– А в последний раз кого видела?

– Аполлона. Он был седой и обрюзгший. И разок заметила Гермеса… да, наверное, тот дряхлый старик был Гермес. Он хромал.

– А Зевс? – допытывался я. – Он тебе не попадался с тех пор, как ты покинула Олимп?

– Нет. Ни разу.

Я поразмыслил над услышанным.

– А как же тебе удалось сохранить столь цветущий вид?

– Я же Афродита. Сила жизни. Красота. Страсть. Все это еще долго не выйдет из моды.

Вокруг нас порхала официантка. Меня переполняли вопросы, но мы отвлеклись и заказали долмаду, жареную рыбу, овощной салат. Обычную греческую еду. И еще бутылку вина. У меня уже гудело в голове. В ресторане было тесно и шумно. Перед глазами все плыло. Изумительные ощущения!

Спустя некоторое время я сказал:

– И все-таки я убежден, что Зевс где-то рядом. Я его непременно найду. Теперь его очередь корчиться под Этной!

– Удивительно, до чего же напоминают мальчишек иные бессмертные боги. Даже такие грозные, как ты.

Я густо покраснел. И промолчал.

– Забудь ты о нем, – убеждала она. – И Тифона забудь. Останься человеком. Ешь, пей, веселись. – У нее блестели глаза. А у меня возникло такое чувство, будто я неудержимо клонюсь вперед, падаю в сладкую бездну меж ее грудей.

– Давай путешествовать вместе. Я научу тебя радоваться жизни. Наслаждаться своим телом. И моим. Скажи, ты когда-нибудь влюблялся?

– Да. Мы с Ехидной…

– С Ехидной! Как же, помню. Вы с ней наплодили целую свору чудищ. Нет, говоря о любви, я имела в виду вовсе не ее. Мы с тобой – на Земле. Я – женщина, ты – мужчина.

– Но Зевс…

– Зевс! – Она состроила гримаску. В ее устах имя владыки Олимпа звучало как непристойное словечко.

Я заплатил за ужин, мы вышли в теплую и ветреную ночь и минут пятнадцать – двадцать бесцельно брели извилистыми улицами. Они нас привели к берегу, в темный, безлюдный квартал, где стояли длинные складские строения, где ширина улиц между ветхими белеными стенами не превышала пяти футов.

Она вдруг повернулась ко мне лицом, порывисто обняла и привлекла к себе. В ее глазах полыхали озорные огни. Ее губы нашли мои. Тихонько шипя, она клонила меня назад, пока я не уперся лопатками в стену. Она прижималась ко мне изо всех сил, и потоки энергии, способные изжарить целый континент, кочевали по нашим телам. Наверное, никто, будь он человеком или богом, не отказался бы в ту минуту поменяться со мной местами.

– Быстро! – прошептала она. – В гостиницу!

– В гостиницу!

Пешком? Еще чего! Вспышка – и нас нет в лабиринте портовых улочек, мы уже в гостиничном номере. И до рассвета мы генерировали энергию такой мощности, что весь островок гудел, и дрожал, и тонул в сладостной буре. Мы извивались, бились, стонали и рычали, с нас текли реки пота, сердца стучали, точно молот Гефеста, а глаза закатывались от упоительного изнурения. Мы позволили себе такую роскошь, как границы возможностей, чтобы наши смертные тела переступили эти границы. Зато мы вновь и вновь пополняли их силы и много раз испытали наивысшее блаженство, прежде чем на востоке, над высоким частоколом стен, заря взялась розовыми пальцами за краешек неба.

* * *

Обнаженные, но невидимые для чужих любопытных глаз, мы с Афродитой рука об руку бродили по залитому утренним солнцем берегу кишащего рыбой моря, и она шепотом рассказывала о том, где нам предстоит побывать, и о том, что нам предстоит испытать.

– Тадж-Махал, – говорила она. – Летний дворец махараджи в Удайпуре. Персеполь, весенний Исфахан. Баальбек. И, конечно, Париж. Водопад на реке Игуасу. Синяя мечеть, Фонтаны Голубого Нила. Мы будем любить друг друга в вилле Тиберия на Капри, и между лапами Сфинкса, и в снегах на вершине Эвереста…

– Да, – говорил я. – Да. Да. Да.

И думал при этом: «Зевс. Зевс. Зевс».

* * *

И мы с Афродитой странствовали по всему миру и видели все его красоты и чудеса, и было их не счесть. Словом, она заставила меня не думать о моем предназначении. Путешествовать с Афродитой, скажу я вам, это настоящая сказка. Поэтому я позволил себе отвлечься.

Но не забыл, для чего рожден на свет.

Я – воплощенное беспокойство и всесокрушающая сила. Таким я родился. Того, с кем я должен поквитаться, поблизости нет. Но он жив, я знаю! Он прячется под чужой личиной. Притворяется смертным – может, потому, что ему это нравится, а может, у него просто нет выбора. Как ни крути, в этом лучшем из миров бродит тот, кого Зевсу надо бояться, от кого надо скрываться. Тот, кто сильнее Зевса, как Зевс был сильнее Кроноса, как Кронос был сильнее Урана.

Но я его разыщу. И когда это случится, я сброшу маску и явлюсь таким, каков есть. Ростом с высоченную гору. И вы увидите сотню моих голов, и ярость моя вырвется на свободу. И снова мы с Зевсом сойдемся в рукопашной, и на этот раз победа будет за мной.

Это я вам обещаю, милые смертные малыши. Можете считать мои слова предостережением.

Когда грянет битва, погибнут многие из вас. Как это ни печально. Да, человеческий разум в моем нынешнем теле мало-мальски научил меня состраданию, а потому хочу заранее попросить прощения за ущерб, который неизбежно вам нанесу. Мне очень жаль, честное слово, но ничто не заставит меня отказаться от возмездия.

Зевс! Ты слышишь? Это Тифон, последний титан, вызывает тебя на бой!

Зевс, где же ты?!

Перевел с английского Геннадий КОРЧАГИН

Владимир Губарев
Мириам Салганик
ОКО ЗА ОКО?

*********************************************************************************************

В рассказе Р. Силверберга, последнем из опубликованных автором на данный момент, звучит неожиданная для современной цивилизации тема языческого возмездия, безграничного и беспощадного. О трансформации этого понятия, движении от возмездия к воздаянию, размышляют культуролог, специалист по религиям Востока М. Салганик и журналист-политолог В. Губарев.

*********************************************************************************************

Один из авторов этой статьи, побывав год назад в горах Чечни, взял интервью у местного жителя, казнившего по приговору «шариатского» суда односельчанина – убийцу своей жены и детей. «Ну, теперь-то вы чувствуете себя удовлетворенным?» – спросил корреспондент. – «Нет, у меня троих убили, а я только одного. Еще двух родственников убить надо», – последовал ответ. – «А кого?» – «Не знаю. Мы над этим думаем. Может, отца, может, мать».

Понятия возмездия, мести появились, видимо, еще в ту пору, когда человек еще не совсем выделился из звериного царства. Изначально это было продолжением никогда не прекращавшейся борьбы за сохранение своего вида, позднее – семьи, рода, племени. Не случайно осуществление кровной мести чем-то напоминает то, как разъяренная медведица или тигрица идет по следу охотника, лишившего ее детеныша.

Долгие тысячелетия институт кровной мести помогал нашим предкам удерживать внутренний мир в своих сообществах, столь уязвимых перед лицом могущественных внешних сил. Не случайно языческие боги, возьмем ли мы пантеон древних греков, славян или германцев, не склонны были отказываться от сладкого чувства мести. Однако по мере усложнения форм человеческого общежития из своего рода регулятора месть превратилась в угрозу развитию. И становление любой цивилизации, как правило, начиналось с введения табу на кровную месть. В одних случаях ответственность переводилась в материальную плоскость – родичам убитого выплачивался выкуп, в других – виновного просто изгоняли «с поражением в правах». Но постепенно право на месть становится атрибутом либо государственной власти (в той части, которую сейчас мы бы отнесли к сфере уголовного права), либо, все более четко приобретая характер понятия «воздаяние», отходит к сфере Божественного провидения.

Что же такое воздаяние?

С самого начала времен люди подозревали, что некая Иная Сила имеет власть над миром и всем сущим в нем, не исключая и человека с его – предположительно осознанными – действиями.

Стремление к гармонии в форме социальной справедливости всегда и повсеместно укладывается в формулу столь же простую, сколь и непосильную для человека: зло должно быть наказано, добро – вознаграждено. По справедливости.

Говоря о справедливости, мы неизменно имеем в виду людское – кто же станет попрекать за несправедливость ураган или землетрясение? Слепые силы природы, говорит человек, тем самым неявно приписывая людскому поведению и взаимоотношениям между людьми некую зрячесть, осознанность, регулируемость. И ответственность.

Конечно, даже самая примитивная организация человеческих сообществ зиждется на законе, начинается с закона, вводящего в некие рамки наказание за проступки. Заметьте – все начинается с попыток регулировать наказание за дурное, но отнюдь не вознаграждение за добро.

Почитать Конрада Лоренца, так это даже не с человеческих сообществ начинается, а с организации жизни стаи. Но человек лишь отчасти животное. Во-первых, ему с самого начала жизни объявлен смертный приговор, а животное не знает своей смертности. Но главное в том, что стремясь к гармонии, человек распознает во Вселенной Бога.

 
И узнает в нем
Высшего судию всего.
Ему и только Ему вершить
высшую справедливость,
воздавая за все.
 

В Ригведе – одной из древнейших священных книг мира – сказано:

«Бог один, но мудрые зовут его разными именами…» И идут к нему разными путями.

Считается, что на свете есть шесть мировых религий, и все они зародились на Востоке. Это три авраамические религии – иудаизм, христианство и ислам, а также индуизм, зороастризм и буддизм.

Авраамические религии и зороастризм строго дуалистичны, в том смысле, что ими признаются как средоточие абсолютного добра, так и средоточие абсолютного зла, пребывающие в извечном противостоянии; буддизм, по сути, отрицает бога, утверждая, что Вселенной правит высший Закон; индуизм с его неисчислимым сонмом богов, провозглашает высшей Реальностью всеобъемлющий Брахман (Абсолют).

Махатма Ганди совершенно справедливо говорил, что перегородки между религиями и верованиями все равно не достают до неба. Пожалуй, лучшее тому доказательство – поразительное сходство в описаниях духовного опыта, мистических прозрений и переживаний, которые испытывали последователи различных религий, будь то христианские святые, великие мусульманские суфии или индусские и буддистские подвижники. Почитайте «Цветы» Франциска Ассизского или «Евангелие от Рамакришны», и вы убедитесь в этом.

Вместе с тем различия между религиями несомненно сказываются на представлениях их последователей, в частности, на представлениях о том, как вершится воздаяние. Похоже, что человек одновременно осознал и свою смертность, и то, что конец его земной жизни не означает конца счетов за его деяния.

Уже в языческой Древней Греции начинается трансформация идеи возмездия в понятие воздаяния. Богини мести Эринии, преследующие Ореста, превращаются в Эвменид, что в переводе означает «благостные». Наказывается уже не конкретная личность – наказывается проступок.

Геродот рассказывает историю некоего царя Гигеса, который взошел на престол, убив своего предшественника, да еще по наущению супруги. Приверженцы убиенного царя взялись было за оружие, но их утихомирил оракул: Пифия изрекла признание Гигеса, но добавила еще, что в пятом потомке Гигеса придет возмездие за содеянное.

Древние греки верили в рок, мусульмане верят в предначертания судьбы, индусы и буддисты – в карму, но даже крепкая вера далеко не всегда останавливает человека – ибо не дано ему понять, что хорошо, что дурно из совершаемого им.

Есть дзэн-буддистская притча о старухе, которая пожелала проверить истинность веры монаха и подослала к нему юную красавицу. Монах не поддался соблазну и красавицу прогнал, после чего старуха прогнала его со словами: «Если нет у тебя чувства к ней, то должно быть сочувствие к ее чувству, и должен был ты, не поддаваясь соблазну, деликатно обойтись с ней».

Суровый бог пастушеских иудейских племен дал им Ветхий завет. «Око за око, зуб за зуб» есть его заповедь. Но не человеку определять меру возмездия; милосердный бог христиан сделал первой заповедью любовь, бог мусульман призвал своих последователей к смирению – слово «ислам» и означает смирение, но при этом во всех трех религиях, из единого корня, очень важна концепция единого и всевластного Бога, а также концепция греха, который неизбежно влечет за собой кару – если не в земной жизни, то в загробном мире. При этом самый страшный грех можно замолить, искупить его искренним покаянием и делами добрыми, способными перевесить дела дурные.

В отличие от авраамических религий, ни в индуизме, ни в буддизме этих концепций нет. Всевластен не бог, но карма, непреложная причинно-следственная связь, протянутая через бесконечную череду жизней и смертей, которую немыслимо ни искупить, ни замолить – только изжить, снова и снова рождаясь на свет, ведя праведный образ жизни, и далеко не всякий раз в человеческом облике.

Греху в этой системе просто нет места. Греха нет, есть авидья – неведение, невидение последствий проступка. Человек, совершивший проступок – помыслом, словом или действием, – что бы он ни сделал, самое большое зло причиняет самому себе, ибо расплачиваться за содеянное он будет сам – если не в этой жизни, то в следующих.

Здесь нет Судии и никто не может сказать: мне отмщение, и Аз воздам. И воззвать о милосердии тоже не к кому.

Какая религия как бы ни рассматривала вопрос о воздаянии, суть едина – человек не способен ни проникнуть в глубины души другого человека, чтобы судить о мотивах его поступков, ни понять все далеко идущие их последствия. Но человек вынужден формулировать свои, человеческие законы – без них не может существовать никакая общественная структура. Между Законом и законом всегда будет существовать трагическое несоответствие. Понятно, что человеческие законы, созданные различными цивилизациями, – а основой цивилизации является господствующая религия, – отражают каноны соответствующей религии. Отсюда и возникает взаимонепонимание между людьми, что еще хуже – между целыми народами, и что совсем плохо – между цивилизациями.

Возьмем такую область, как международное право, которое, по определению, должно регулировать глобальные отношения всего человечества. Но базируется оно на римском праве, а подавляющая часть человечества – Китай, Индия, арабский мир – существует совершенно в ином измерении (и культурном, и правовом, и религиозном). И получается, что ценности, которые западная цивилизация провозгласила общечеловеческими, такие, как, например, права человека, на самом деле таковыми не являются. Свобода личности есть основополагающий кирпичик европейского бытия, но для арабов или китайцев с их представлениями о личной ответственности перед социумом, подобный подход просто немыслим и неприемлем.

Оттого, что западная цивилизация, построенная на европейском варианте христианства, чуть ли не четыре века доминировала в мире, другие цивилизации оказались отодвинутыми на некий край культурной ойкумены, откуда зачастую предстают в искаженном виде перед нашими глазами, привыкшими к европейским стереотипам. Понятно, что именно европейская цивилизация дала миру тот технический прогресс, плоды которого мы сегодня пожинаем – все сильнее страшась их вкуса и последствий. Между тем прометейское начало этой цивилизации, стремление вырвать огонь из рук богов, совершенно чуждо цивилизациям другим. Например, ислам строится на строгой гармонии божественного, ангельского и людского уровней; сама мысль посягнуть на божественную власть представляется дикой мусульманину. Индуизм и буддизм, исходя из единства всего сущего, которое представляет собой воплощение Абсолюта в различных формах, не приемлют идею владычества человека над природой – человек есть часть ее и искать должен гармонии с ней и в ней.

В середине XIX века ведущие мировые державы – Великобритания, Франция, США – развязали против Китая серию войн, получивших название Опиумных. Если оставить в стороне политические мотивы, то одной из основных целей этих войн было заставить китайцев производить в промышленных масштабах опиум. Прошло более ста лет, и Западный мир захлестнула волна наркомании, изрядно пошатнувшая устои этого влюбленного в свои ценности общества. Что это? Воздаяние?

Не Прометей ли, вырвав огонь у Высшего начала, положил начало и прогрессу, и одновременно, экологическому кризису наших дней? И не обращение ли к опыту других цивилизаций – не взамен, а в сопряжении с христианской – может быть выходом из положения?

Что бы ни творилось с миром людей, во все времена и среди всех народов появляются одиночки, особо наделенные даром восприятия божественной гармонии, которые обращают свой редкий дар на служение человечеству. Эти люди не судят, но сострадают, в меру сил своих воздавая человеку за страдания, выпадающие на его долю, не задумываясь над тем, заслужил он их или нет – ибо знают, что не им судить об этом.

«Сильнее всех побед – прощенье!»

Фридрих Шиллер