Текст книги "Кодекс Ордена Казановы (СИ)"

Автор книги: Сергей Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Ты меня совсем задавил, – попенял Лёхин чёрно-белой пушистой громаде и принялся за работу.

На тетрадном листе в клетку он сначала хотел чуть не таблицу расчертить, что к чему. Но не знал, как к ней подступиться, да и времени маловато. Поэтому быстро написал имена, а напротив них вопросы. Вышла такая запись: "Диана. Почему пригласила в кафе? Решила, что я богат? Почему пригласила во второй раз? Почему сказала, что со мной спокойнее? И почему пригласить позволил хозяин, когда все поняли, что это кафе мне не по карману? Павел Иванович. По делу ли он был в кафе? Или по своей воле? Мальчики-красавчики: куда тащили детектива? И что собирались с ним делать? Сами его выследили, или им велел хозяин? Илья Михалыч: знает ли что-нибудь об "Ордене Казановы"? Один ведь бизнес. И чего я сразу не сообразил спросить его? Аня: узнать в подробностях историю подруги, – Лёхин погрыз кончик ручки и добавил: – Мои действия: выяснить по всем вопросам и взять фотку Романа у бабки Петровны". Вообще-то, действия эти, конечно, надо поменять местами, но Лёхин справедливо полагал, что главное – не забыть о них.

С кухни сквозняком притянуло сладковато-острый аромат лечо. Лёхин встревожился и, ссадив кота, пошёл было к двери.

Будь привидения во плоти, они бы точно сбили Лёхина с ног. Он и шагу к двери ступить не успел, а три холодных вихря промчались мимо. Стоя в трёх шагах от стола, Лёхин с восторгом наблюдал, как обложка альбома засверкала горящими от любопытства глазищами Шишиков.

– Несётесь так, как будто за вами целая стая пожирателей душ мчится, – укорил Лёхин призраков.

Линь Тай раза три пнул воздух, стукнул кого-то невидимого явно по шее и вдруг увидел альбом. Жёлтые глаза посторонились, и счастливый призрак китайчонка с воплем "Чё такой!" утоп в книжище.

– Эх, Лексей Григорьич! Беда ведь! Тернет-то мы этот проводим! А в нём вражин-то, вражин! Хоть целый день бейся – так и лезут, так и лезут! – ахал весьма впечатленный Дормидонт Силыч.

На приподнятую в ожидании бровь Лёхина лишь Глеб Семёнович отрапортовал коротко и ясно:

– Вирусы, Алексей Григорьевич!

17.

Пока Лёхин контролировал ситуацию на кухне, пока стоял в прихожей, глядя на часы и соображая, на сколько же минут они убежали, призраки совсем заморочили ему голову вирусами.

Глеб Семёнович рассказывал чётко и конкретно, словно читал разведданные, а Дормидонт Силыч разбавлял его рассказ эмоциями, словно школьник, посмотревший крутой фильмец.

– … И когда они долетели до регистрации компьютера в сети, путь им преградил некий Касперский!..

– … А эти вражины всё лезут – десятками, сотнями, а этот молодец их сдерживает и всё побивает, побивает, а они лезут, и морды у них ни в сказке сказать, ни пером описать. Как повадились гуртом!..

– Тут Касьянушке и конец пришёл, – задумчиво сказал Лёхин.

Призраки поперхнулись.

Из кухни доносилось уютное позвякивание посуды и топоток с говорком. Из спальни еле слышно постукивал по карнизу порывистый дождь, а в зале негромко подпевал компьютеру Касьянушка: "Ой, то не вечер, то не вечер!.." Лёхин загляделся на шторки, закрывающие дверной проём в зал, и понял, что заходить ему в эту комнату категорически не хочется: тоже впечатлился призраковыми злоключениями и ярко представил, как по стенам, по полу, по потолку ползают гнусные серые мокрицы – и это и есть жуткие вирусы.

– А-а… Алексей Григорьич, а пошто Касьянушке-то конец пришёл? – осторожно спросил Дормидонт Силыч.

– Ну, вы же здесь, а он там, наедине со всеми вражинами остался, – не совсем логично ответил Лёхин, у которого уже начинала побаливать голова от необходимости запомнить всё, что сегодня произойдёт.

– А-а… Он же того – поёт…

– Он поёт, а его едят, – всё так же задумчиво сказал Лёхин.

Лица призраков стали совсем дикими, и Лёхин вошёл в зал.

В зале всё-таки оказалось уютно: свежий воздух, напоённый влажностью, вливался в открытую балконную дверь, застоялся почти вечерний сумрак, а посреди комнаты широко, словно на качелях, раскачивался Касьянушка и с чувством выводил:

– А есаул его догадлив был…

Пока Лёхин соображал, что он забыл в зале, призраки купца и бывшего агента КГБ осторожно приблизились к Касьянушке и медленно пару раз его пооблетели. На втором круге Касьянушка замолчал, икнул, на третьем метнулся к Лёхину и, спрятавшись за его спиной, опасливо вопросил:

– Эй, чего это вы? Сироту обижать вздумали, человека убогого?

– Ничего страшного, Касьянушка, – рассеянно отозвался Лёхин, – я предположил, что тебя вирусы едят, вот они и проверяют, всё с тобой в порядке.

– Вирусы?! Каки-таки вирусы?!

Глеб Семёнович и Дормидонт Силыч вспомнили, что о вирусах Касьянушка ещё не знает, зажали его в углу и красочно расписали ужасы, которые всех ожидают после подключения к Интернету. А потом, подхватив полуобморочное привидение под белы рученьки, потащили его к "компотеру", дабы Касьянушка узрел грозные кошмары собственными глазами.

Пока Касьянушка брыкался и орал, не желая лезть в богопротивное место, Лёхин выключил запись русских народных песен и подошёл к "Октаве". Пианино мирно дремало под малиновым плюшевым покрывалом. Открыв крышку, Лёхин почти сразу подобрал тональность мелькнувшей пару минут назад музыкальной фразы. Повторил – и снова, словно мягко опали на фразу слова: "Вот город теней. В нём реки дорог… Бегом по асфальту – эхо шагов…" Лёхин снова сыграл короткую мелодию и тихонечко пропел.

– Утренний сон вспоминаем? – спросил неведомо когда подлетевший Глеб Семёнович. – Так, Алексей Григорьевич?

– Разве это было во сне?.. – начал Лёхин, из всех сил вспоминая, – и вдруг яркая картинка свежего леса, радостно встречающего восход солнца, проехала перед глазами. Да, росные травы, негромкий, почти глохнущий в лесном воздухе прозрачный гитарный перелив и тихий голос, ещё не вполне уверенно проговаривающий слова: то ли музыку к словам подбирает, то ли к песне слова…

Лёхин задумчиво опустил крышку пианино, поправил бахрому покрывала – это мама обшивала бахромой всё подряд и делала из обычных вещей вещи роскошные. Постоял немного в задумчивости у пианино – и тут зазвенел домофон.

И началось.

Пришли деловые ребята и где-то в минут пятнадцать провели нужный провод. И ушли, пообещав, что вот-вот придёт другой деловой человек и всё-всё Лёхину настроит. Лёхин с умным видом кивнул: ага, подождём – и сразу почувствовал себя не "чайником", а рангом ниже, ибо "чайник" – это человек, хоть что-то умеющий в компьютерном деле. А он, Лёхин, почему-то решил: провод ему сейчас, подсоединяющий к Интернету, протянут – и он сразу сядет и будет по этому самому Интернету гулять. А тут – настройки, программы… Он аж поёжился.

Глеб Семёныч и Дормидонт Силыч вновь храбро полезли в компьютерное пространство, но вернулись быстро и подтвердили: нет, в этот самый Интернет пока не пускают.

А минут через десять пришёл Михаил – полноватый высокий парень, с детски наивным лицом. Он-то и оказался знакомым компьютерщика Санька, благодаря чему Лёхину подключили Интернет без очереди. Михаил сразу предупредил, что сидеть будет около трёх часов. Лёхин воспринял его заявление по-своему: помчался на кухню, обнаружил её необыкновенно пустынной и огромной, отчего остолбенел на некоторое время, пока не понял, что, кроме Елисея, в помещении никого нет, и принялся готовить бутерброды, потому как с первого взгляда ясно стало, что Михаил поесть любит и три часа ему сидеть без еды, наверное, если не тошно, то…

На кухню заглянули привидения. Узнав, чем занимается хозяин, Дормидонт Силыч вспомнил, как ездил к брату в богатое село, где гонять стадо в лес и на речку нанимали пастухов из худой соседней деревни и кормили их всем миром: ночевали пастухи по очереди во всех домах, где скотина была, обязательно на сеновале, а кормились дома, в избе хозяйской, – утром и вечером. К чему купец вспомнил вдруг о пастухах, Лёхин понял: работников кормить надо! Улыбнула только ассоциация "компьютерщик – пастухи".

Зато Касьянушка до слёз умилился габаритам Михаила: "Красавец мужчина! Кожа белая, рыхлая! Щёчки пухлявые да румяные!.." Почувствовав, что сейчас тяжко вздохнёт, Лёхин быстренько разложил бутерброды на подносе и поставил на огонь чайник… Голодное существование Касьянушки словно печатью прихлопнуло словесный портрет Михаила.

– Что будете пить? Зелёный чай или с ромашкой? – спросил Лёхин, примерно знавший, что люд от компьютерного дела предпочитает зелёный.

– Зелёный, если можно. Четыре ложки сахару, – рассеянно сказал Михаил.

Лёхин на цыпочках удалился, оставив Касьянушку рыдать от умиления слева от Михаила.

Компьютер поставили в зале, слева от пианино, на обычный стол. Сначала Лёхин позволил себе помечтать о спецстоле. Но сегодня, при виде оравы домовых на кухне, отчётливо понял, что, купив его, станет в собственных глазах жадюгой: на таком столе домовым не посидеть дружной любознательной компанией… Снова в ход пошло воображение: вот домовые просят Лёхина записать их в какой-нибудь клуб по домоводству – или, как это называется, зарегистрировать; а может, и не попросят; пока Лёхин спит, зарегистрируются сами, а потом будут болтать с одноклубниками, обсуждая темы дня… "Фотоаппарат придётся купить хороший, – вдруг подумал Лёхин. – А иначе как их достижения показать да похвастаться? Интересно, а Глеб Семёныч тоже будет регистрироваться?"

– А скажи мне, Лексей Григорьич, – вкрадчиво заговорили над ухом, и Лёхин чуть не обжёгся кипятком. – Говорят, в компотере и коллекционеры бывают да о деньгах торг ведут?

Минуту, наверное, Лёхин созерцал торжественно-хитрющую физиономию Дормидонта Силыча, пока не дошло.

– А, вы о нумизматах, что ли?

– О них, Лексей Григорьич. Не то что у меня за душой что-то было, – заторопился бывший купец, – в ведь сколько живу-существую, всегда монетой интересовался. Спец не спец, но слово веское и по заграничной иной раз скажу.

– Не торопитесь, Дормидонт Силыч. Скоро Олег придёт, всё и посмотрите. Я вот слышал, народ в компьютере куплей-продажей занимается. Не хотите попробовать?

– Как это куплей-продажей?

– Честно говорю – не знаю. Но говорят, неплохие деньги зарабатывают. В общем, прихожу к выводу, Дормидонт Силыч, что всем нам надо основательно выучиться работать на компьютере.

Солидное привидение тяжко задышало и метнулось в зал, где за спиной Михаила остолбенело торчали остальные, глазея на табличные ужасы, сменяющиеся с невиданной скоростью. Лёхин, через некоторое время зашедший в зал неслышно поставить поднос с чаем и бутербродами, увидел отчаяние на лице купцова призрака и благодушно подумал: "Дормидонт Силыч, кажется, решил, что это и есть Интернет. И работать в нём надо именно так".

На кухне он ещё раз пересчитал банки с лечо, выстроенные так, как он привык – крышками вниз.

– Всё ль так сделали, Лексей Григорьич? – осторожно спросил Елисей.

– Всё правильно. Даже неудобно перед ними. Елисей, мне вечером уходить, а вы сидите к ночи. Может, всё-таки ещё чего к чаю прикупить?

– Нет, Лексей Григорьич! Что ты, – испугался Елисей, – домашнего добра хватит.

Про себя Лёхин решил забежать в один из круглосуточных магазинов и взять на первый случай связку свежих сушек, а там посмотреть. Кухонный будильник показывал полтретьего. "Весело день летит", – вздохнул Лёхин и спросил:

– Елисей, а Никодима я что-то не заметил, был ли он – нет?

– Не было его. При хозяйке сидит. А нужен, что ли?

– Не хотелось бы бабку Петровну беспокоить, но… Нужна фотография её внука, Ромки. Обещал её человеку одному показать. Вроде появлялся Роман в местечке одном… Ну, ладно, время пока есть, сбегаю к ней – спрошу. Ты, Елисей за хозяина остаёшься. Смотри, чтобы привидения не шалили.

Перед уходом Лёхин заглянул в зал. Михаил сказал, что ему ничего не надо, потом, оживившись, поблагодарил за бутерброды – вкуснейшие. Лёхин игру принял и как можно равнодушнее объявил, что через час-полтора, наверное, будет уместно повторить чаепитие – или лучше полноценный обед? От обеда Михаил поспешно отказался – отчего Касьянушка всплеснул ручками и едва не заплакал, как бы румяные щёчки не опали, не побледнели… Еле удерживаясь от смеха, Лёхин выскочил в прихожую.

18.

Бабка Петровна Лёхину обрадовалась, усадила за чай с плюшками ("Ой, вчера тесто осталось! Масло добавила, сахару доложила, да когда в духовку ставила, чуть сгущёнкой полила!").

Прихлёбывая чай, Лёхин спросил:

– Галина Петровна, как правнук? Нашёлся?

Круглое лицо бабки Петровны сразу словно увяло.

– Сердцем точно чую – живой. А вот где ходит-бродит…

– Я ведь не просто так спрашиваю, – заторопился Лёхин, – есть у меня знакомый один – частный детектив, я ему о Ромке сказать хочу, да вот беда: фотографию бы ему мальчика нужно. Без неё какой смысл искать? Есть снимки Романа этого года?

– Есть, конечно, как не быть. Дай-ка я тебе чаю долью да принесу.

– Да, Галина Петровна! А родители Романа заявление в милицию подавали?

– В городе их нет и неделю почти что не будет. По делам мотаются. Я уж им не звонила, чтоб не беспокоить. Но участковому говорила. Пусть ищет. А жив пока – заявления писать не буду.

Лёхин, сильно удивлённый, хотел было напрямую спросить, откуда она знает, что Ромка жив, но тут его снизу дёрнули за штанину. Незаметно глянув под стол, он увидел Никодима – палец к губам. И промолчал.

Пока бабка Петровна бегала за фотографией, Лёхин положил одну из салфеток на пол (мол, упала – достаю) и присел на корточки.

– Добрый день, Никодим.

– Добрый, Лексей Григорьич. Про детектива-то частного правда, что ли?

– Никодим, да ведь ты его знаешь. Павла Ивановича помнишь – в августе нам помог? Ну, вот, он и есть.

– Ладно тогда. Только что я хочу сказать, Лексей Григорьич: хозяйка моя на дождь смотрит да ругается с ним, как с внуком – днями и ночами!

Мгновенно вспомнилось вчерашнее утро, встреча с бабкой Петровной у подъезда и её горестный взгляд, утонувший в бесконечном дожде. Взгляд, который идеально подошёл бы за укор: "Что ж ты, правнук, наделал-то?" И тогда же сказала ему не искать мальчишку: думала вот-вот, до приезда родителей, сам вернётся?..

А сегодня, значит, уже не надеется.

Но почему-то с дождём ругается.

– Интересно, – прошептал Лёхин и обратился к домовому. – Никодим, ты сегодня к нам забегай. Посидишь с коллегами (как по-другому назвать их – Лёхин не знал), чайку самоварного попьёшь.

– Спасибо за приглашение, Лексей Григорьич. Поклон приветный Елисею передай, – вздохнул домовой. – И прости, что на помочь прийти сегодня не смог. Ой…

– Лёшенька, чего это ты?!

– Да салфетку уронил, Галина Петровна. – И Лёхин продемонстрировал крахмальную салфетку-самовяз.

– А-а, ну, это не страшно. Дай-ка сюда… Вот фотографии. Какие возьмёшь?

– Сейчас посмотрим.

– Это его в конце августа снимали, он и принёс похвастать. Дружок, говорит, его хочет стать профессиональным фотографом. Художественно, значит, снимать хочет. А я вот рамочки хочу для них заказать да на стену повесить. Лёшенька, правда, хорошо?

Какое там хорошо… И какое там "дружок его хочет стать профессиональным фотографом", если он уже… Но, конечно, Лёхин в фотографиях не очень разбирался…

Пять портретов можно назвать серией "Молодой человек в капюшоне". На этот раз никаких лохм. Длинные волосы тщательно расчёсаны. На первых снимках капюшон надет на голову. Почти все снимки одинаковы в постановке "модели" – кажется, так это называется. Ромка статично где-то сидит, заснятый по пояс. Снимок первый – смотрит куда-то вниз и чуть вперёд, отчего глаза полузакрыты. Второй – задумчивый взгляд, явно чуть ниже объектива – наверное, на руки фотографа. Третий – взгляд в упор. Четвёртый – тот же взгляд в упор, но здесь Ромка без капюшона. И везде – невиданное смирение вперемешку с каким-то трудноопределимым чувством, что-то наподобие: "Так, да? Ладно, потерплю, но – учтите!.." На пятой фотографии молодого человека не было – хохотал тот самый мальчишка, которого Лёхин видел дважды. Хохотал так заразительно, что и Лёхин улыбнулся, и бабка Петровна засияла.

– Вот какой он у нас! – гордо сказала хозяйка.

– Да уж, гроза девчоночьих сердец растёт, – покачал головой Лёхин, всё ещё рассматривая снимки и не замечая, как бабка Петровна помрачнела. – Да, а кстати… Девушка-то у него есть? Может… – он хотел было сказать: "Может, он с нею где? Дети-то современные, мало ли что?" Но прикусил язык и сказал другое: – Может, она знает, где он?

– Эх, Лёшенька, появился бы кто у него – и мне спокойней было бы. Нету-нету! Точно знаю. Последний раз, как заезжал ко мне, сказал, что поступать собирается, готовиться будет и ни на какие глупости отвлекаться не хочет.

Мало ли что говорил мальчишка, чтобы бабулю утешить и успокоить.

– Ладно, – решился Лёхин, – возьму, если позволите, вот эти две – где он с капюшоном и без него.

– Да я тебе все пять отдам! Они ж маленькие, а те, что в рамочку пойдут, – большие, как книжка. А эти у меня в альбоме лежали. Вот и конверт тебе дам, пусть здесь будут.

– Ещё лучше. Спасибо, Галина Петровна.

– Это тебе, Лёшенька, спасибо – за беспокойство твоё.

Уже в прихожей Лёхин заколебался, но всё же решился.

– Галина Петровна, а вот позавчера вы сказали вещь интересную. Насчёт того, что Ромка подрастёт и всё будет ему на золотом блюдечке… А ещё про иродов, что мальчишку испортили. Это вы про родителей его богатых? Внуков своих?

– А зачем тебе про то знать? – насторожилась бабка Петровна.

– Да я думаю, не ради ли выкупа его похитили? Вдруг звонка надо ждать со дня на день?

Старая женщина машинально смяла салфетку пополам. Лёхин даже забеспокоился, не сломает ли её – такой твёрдости крахмальность.

– Не хочу говорить о том, Лёшенька, потому как не думаю, что… – Она запнулась и отчаянно махнула рукой: – Дар у Ромки! В роду нашем через поколение передаётся. Слишком он уж им бесшабашно пользовался, за что и получал. Да ты и сам-то прошлую весну, небось, помнишь, как побили его страшно. Вот и думаю, не из-за того ли пропал. Да ведь и дар-то никчемный – для него одного хорош! Кому? Чего с него?.. Нет, Лёшенька, из-за другого он пропал да не сгинул бы.

Говорила она сумбурно, обо всех думушках, видимо, сразу, что передумала за все эти дни. И почему-то у Лёхина потихоньку начало складываться впечатление: Ромкин дар, о котором бабка Петровна наотрез отказывается говорить, считая его постыдным баловством, и есть главная причина исчезновения мальчишки.

Пообещав вернуть фотографии, как всё закончится, Лёхин вернулся в свою квартиру, где обнаружил на кухне совершенно обалдевшего Данилу – водителя Егора Васильевича. Он сидел за столом, округлив глаза на тарелку с кусками пирога – остатки-сладки от бабки Петровны.

– Привет! – сказал Лёхин. – Приятного аппетита!

– Привет… Спасибо…

– Пирогов не хочешь? Давай я тебе быстренько бутербродов наделаю. Или – подожди-ка…

– Лёха, ничего не надо! – вскочил Данила и попытался обойти хозяина, чтобы сбежать.

С подоконника Елисей грустно сказал:

– Меня Шишики предупредили, что Данила идёт. Я ему чаёчку налил, тарелки с пирогами-печеньем расставил, да один кусок в тарелку на его глазах-то и положил.

– Так, Данила, – чуть с угрозой сказал Лёхин. – Посуду привёз?

– Привёз! – послушно откликнулся водитель.

– Дверь ко мне открытую видел – со звонком зашёл?

– Со звонком.

– В зале с компьютерщиком поздоровался?

– А… Э… Ага.

– Что он тебе сказал?

– А… Хозяин на минутку вышел, сейчас будет.

– Потом на кухню пошёл.

– Пошёл! Посуду-то оставить надо!

– Я тебе чаю приготовил, – проникновенно сказал Лёхин, – думал: голодный придёт – угощу человека, а ты!.. Бежать!..

– Лёха, честно-честно, не хотел обижать, да ведь времени в обрез!

"Кажется, это называется "перевести стрелки", – подумал Лёхин, – теперь Данила будет думать не о том, как на его глазах пирог взлетел в воздух, а приземлился в тарелке, а о том, что он обидел гостеприимного хозяина. Тоже нехорошо…"

– Ладно, Данил, делаем так. Я недавно новый рецепт пиццы испробовал. Будешь у меня подопытным кроликом.

– Буду. Куда деваться, – облегчённо улыбнулся Данила.

Мужчины пожали друг другу руки, вернувшись к обычным, дружеским отношениям. Лёхин вручил Даниле два пакета пиццы на батоне и проводил его до двери.

– Лексей Григорьич, – виновато позвал Елисей.

Но Лёхину уже было не до обмусоливания неловкой ситуации.

– Знаешь, Елисей, у правнука Петровны, оказывается, есть какой-то дар, – задумчиво сказал Лёхин и спохватился: – Да, чуть не забыл. Никодим кланяется, передаёт приветы и, возможно, сегодня будет к чаепитию.

– За приветы благодарствую.

– Дар, – пробормотал Лёхин и сощурился, соображая: – Данила только-только отъехал – значит, Егор Васильич ещё в офисе. Ближе к вечеру, как просили, звонить резона нет. Позвонить сейчас – спросить?

Елисей вынул из длинного кармашка рубахи десятикопеечную монетку, подбросил. Монетка упала на стол, покатилась между тарелками и наткнулась на чашку не выпитого Данилой чаю. И – встала ребром. Лёхин нетерпеливо зарычал, а Елисей топнул ногой по столу. Монета свалилась.

– Звони, Лексей Петрович. "Орёл" тебе выпал.

И Лёхин позвонил. Егор Васильевич взял трубку после второго гудка.

– Да, Алёша, слушаю тебя.

– Добрый день, Егор Васильевич. Мне передали, чтобы я позвонил вечером, но у меня срочный вопрос: у вашей Лады нет никакого необычного дара?

Почти через минуту молчания Егор Васильич откликнулся:

– Да какой дар может быть у деревенской девчонки? Лада тихая, очень спокойная. Когда говорили с нею – всё глаза вниз, пугливая да застенчивая. И мать подтвердила: скромница, чуть не монашка, на парней внимания не обращает, во всём ей, матери то есть, помогает по дому, старательная… А с чего такой вопрос?

– Прорабатываю все версии, – туманно ответил Лёхин.

Старик его понял.

– Сглазить боишься, сказав раньше времени? Ладно, Алёша, договоримся так: если будет что новое – звони, помощь нужна – звони. Но и без известий меня не оставляй.

– Хорошо, Егор Васильевич.

19.

Они такие разные, думал Лёхин. Ромка, яркий и общительный, открыт всему миру. Лада замкнута и похожа на серую мышку. Вот главная разница между ними. А главное сходство – оба пропали в один день. Есть ещё одно сходство, только Лёхин боялся, что притянуто оно за уши: монашеский капюшон Ромки – и монашка, по мнению Комова-старшего, Лада.

Он вытащил снимок Лады, подвинул его к разложенным на столе фотографиям Романа. Да, земля и небо. Полная открытость и полная замкнутость. А если предположить, что у них обоих есть какой-то дар? Но Ромка – мальчишка, ему нравится его использовать. А Лада хоть и старше его на год, но психологически взрослее на несколько лет. Слышал Лёхин: есть такая теория, что девочки взрослеют быстрее. Что, если у неё тоже есть дар, она о нём знает, но прячет?

Лёхин вздохнул. Что бы там у этих детей ни было, найти их надо. И пока есть только одно место, откуда начинается поиск.

– Э-э, Алексей Григорьевич… – сказали сверху.

– Да, Глеб Семёнович, слушаю вас, – машинально, словно отвечая по мобильному, откликнулся Лёхин.

– Специалист по компьютерным программам заканчивает установку, – торжественно сообщил бывший агент. – Может, будет удобнее, если вы сами подойдёт к нему?

Прихватив заготовленный поднос, Лёхин поспешил в зал. Михаил сидел, откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, и рассеянно смотрел на экран. При виде подноса он расцвёл.

– Спасибо! Пока загружается, я не прочь… перекусить.

Странным образом последняя программа закончила загружаться в тот момент, когда опустел поднос, а Михаил сотряс с чашки последнюю каплю чая в широко раскрытый рот. Касьянушка умилённо зажмурился.

Поставив чашку на поднос и превратившись из гурмана в делового человека, Михаил спросил:

– Если не секрет, зачем вам компьютер? Для работы?

– Пока сам не знаю, – признался Лёхин. – Может, и для работы.

– А обращаться с ним умеете?

– Стыдно признаться, но включать и выключать я умею, но вот дальше…

– Так, тогда я вам покажу основные действия. Итак, сейчас мы на домашней странице – это называется рабочий стол.

Лёхин сел не рядом с Михаилом, а чуть в отдалении, чтобы экран компьютера видели все: Шишики, глазеющие с потолка и с подвесной книжной полки; домовые – Елисей и пятеро его соседей, приткнувшиеся на том краю стола, который упирался в покрывало на пианино; четыре привидения, "вставшие" за спинами людей; и даже Джучи, воссевший наверху пианино и бдительно стерегущий всех.

Свой Шишик давно сидел на левом плече, и Лёхин время от времени поглядывал на него поусмехаться: от внимания у Шишика полураскрытая пасташка? Ну-ну…

Сам Лёхин отключился после первой же фразы Михаила. Он про себя знал: нет смысла что-то ему показывать и объяснять. Он понимает только тогда, когда начинает делать что-то сам – с подсказкой, что за чем идёт. Пальцы вот, руки ли у него понятливые да памятливые. Что сам сделает – то сам и повторит.

Интересно, а умеет ли с "компотером" управляться Аня?

Горячо благодаря Михаила за урок и принимая в ответ горячую благодарность за угощение, Лёхин распрощался с ним и вернулся в зал.

Вся разношёрстная толпа оказалась на месте.

– Так, до пяти у нас полтора часа. Потом мне не до компьютера будет. С чего начнём?

Среди поднявшегося гвалта, как ни странно, Лёхин отчётливо услышал негромкий голос Касьянушки, помечтавшего послушать "толстый" голос, какой был у дьякона Воскресенской церкви.

– Так, – задумался Лёхин. – Что ищем – церковные басы, бас-профундо или бас-октаву? Давайте попробуем бас-профундо. Сам мечтал послушать. Так, где печатать, кто запомнил?

– А вон строка, на ней чёрточка дрожит, – подсказал один из домовых.

– Да прежде печатанья язык русский поставь.

Лёхин машинально оглянулся на подсказчика и онемел. Он-то думал, Касьянушка трепетной простынёй будет трепетно дожидаться, пока ему желанное дадут послушать! А Касьянушка, оказывается, не хуже домовых запомнил как и что!..

Они выслушали целый хор, где основной силой были басы (Лёхина от спокойных, уверенных низов аж морозом по спине продрало).

Потом решили, что первыми должны посмотреть всё, что их интересует, домовые. Правда, Лёхин, говоря в защиту домовых, минутой позже здорово пожалел, сказав "всё, что интересует". Впервые на его памяти "дедушки" едва не рассорились. В семье, где жил один из домовых, вот-вот должен появиться младенчик, и будущая мама, кажется, решилась взяться за рукоделие – необходимо найти оч-чень простые вязки, чтобы молодая в будущем пристрастилась к домоводству. Другой домовой жил при деде, которому нужна какая-то диета. Третий интересовался сантехникой…

– Лексей Григорьич, это, конечно, хорошо, что дедушки домовые к нам на подмогу приходят, – обеспокоенно прогудел в ухо Дормидонт Силыч. – Но ведь пока найдут, пока перепишут… Это ж сколько времени уходить будет?!

– Да-а, суета всё! – волновался Касьянушка. – О высоком и подумать некогда!

– Не страшно. Всё уладится, – успокоил Лёхин "домочадцев". – Завтра куплю большую тетрадь на пружинке. Дедушки в ней будут заказы оставлять, а мы – искать и адреса записывать. А переписывать ничего не надо. Видите коробку у телевизора неоткрытую? Завтра придёт Олег и покажет, как работать с принтером.

– А принтер – чёй-то? – жадно спросил Дормидонт Силыч.

– А вот нашёл ты статью про свои монеты, сунул её в этот самый принтер белую бумажку, а она с другой стороны и выползет со статьёй твоей-то, – проявил осведомлённость Касьянушка.

– Касьянушка, откуда ты всё это знаешь? – изумился Лёхин.

– Ой, Лексей Григорьич! Я ведь, как сказали про компотер, почитай, весь дом облетел-обшарил, у кого тот компотер есть. Поглядел-полюбовался, как люд учёный сидит за ним да что поделывает. А памятлив я с детства.

Пока призраки с раскрытыми ртами смотрели на неожиданно делового Касьянушку, домовые пришли к соглашению по старшинству и вместе с Елисеем шустро отстучали в "Поиске" нужные слова. И теперь все: и домовые, и призраки, и Шишики с громадным интересом уставились на перечень статей о вязаных пинетках. Один только Джучи несколько раздражённо зевнул на громогласную толпу и ушёл дрыхнуть в спальню.

"Может, я зря купил компьютер?"

Про Лёхина забыли. Один дедок двумя ладошками жал на "мышку", другой – чуть что – шустро елозил ею по столу. А Елисей с домовым-нянькой быстро просматривали материал и, как Лёхин им и подсказал, записывали названия.

Привидения примолкли и втихаря изучали, что и как делается.

Извинившись, Лёхин встал и ушёл в спальню. Время приближалось к пяти, после чего должен явиться тип с трагическим голосом. Первоначальное решение не пускать неизвестного в квартиру изменилось на нетерпеливое любопытство… Чем бы заняться в ожидании? Мечты посидеть за компьютером вдребезги разбились о железную деловитость домовых "Надо!". Повздыхав, Лёхин вдруг рассмеялся: "У, шантажисты! Как они сегодня лечо готовили!"

Кстати, о лечо. Полка в балконном шкафу дожидается банок… И Лёхин перетаскал ещё горячие банки на балкон. Потом пошёл в ванную и некоторое время потратил на замену прокладки в смесителе. Работа лёгкая, но прокладка оказалась упрямой, потому что Лёхин оказался слишком задумчив для такой работы. Потом Лёхин опомнился и сопротивление упрямой прокладки преодолел.

По инерции, разогнавшись, он хотел укрепить раковину, но, присев посмотреть, отчего она покосилась, локтем – нечаянно, конечно! – уронил плоскогубцы, лежавшие на краешке ванны. Инструмент упал между ванной и стеной.

"Я ж давно хотел эту щель законопатить!"

С корточек пришлось полностью лечь рядом с ванной – ноги вытянув в маленький коридор. Лёг, потянулся к тусклым, еле видным ручкам инструмента, обмотанным для удобства синей изолентой… Резко вспыхнули жёлтые глазища – чуть не дотронулся до них! Руку от неожиданности отдёрнул – и неловко: тем же провинившимся локтем со всей дури врезал в ножку ванны. Взвыл, перепуганно глядя на светящиеся жёлтые глазища, испускающие не ровный, отчётливый свет, а какой-то пушистый… "Мой костёр в тумане светит…" И тут Лёхин из положения лёжа толкнулся в положение на боку.

– Шишик, ты, что ли?

Свет исчез и снова появился – моргнули.

Лёхин снова потянулся и вытащил плоскогубцы вместе с Шишиком на свет Божий. Точнее, на электрический, но тоже ничего. Вытащил и сел – спиной к стене, под холодной трубой-батареей. И чего испугался…

Крысы… Они гнали подвального, который помогал беженке из подвала "Ордена Казановы", многодетной беженке из рода кошачьих… Только глаза светились у них светло-зелёным, а не жёлтым. Эти-то твари здесь при чём?

Шишик, кажется очень удивлённый, взгромоздился на край ванны, чтобы с интересом потаращиться на хозяина, сидящего в необычном положении.