355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Радин » Кодекс Ордена Казановы (СИ) » Текст книги (страница 2)
Кодекс Ордена Казановы (СИ)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:01

Текст книги "Кодекс Ордена Казановы (СИ)"


Автор книги: Сергей Радин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Узнай уж, сделай милость.

Локти на стол, взгляд в сторону из-за переплетённых пальцев – Егор Васильевич замолчал надолго… Однажды Лёхин задумался о своих взаимоотношениях с хозяином рынка и поразился: надо же, как они похожи на распределение ролей "дед – внук" (психологи не психологи, но почитать Эрика Бёрна интересно!)! Егор Васильевич опекал Лёхина так, словно боялся, что ему не хватает самостоятельности для взрослой жизни. Лёхин же старался делать вид, что не замечает иногда явной заботы старика. Он предполагал, что виной привязанности Егора Васильевича – его семейное положение на сейчас. Двое сыновей выросли и крепко стоят на ногах, а в семьях обоих детвора слишком мелкая и воспринимает дедушку лишь как источник замечательных подарков. А старику хотелось не только подарки дарить. Ему хотелось ответного участия. Увы, тут ему мог помочь только Лёхин, пока ещё не обременённый ни семьёй, ни работой, требующей нести свои проблемы домой. И сейчас, глядя на непривычно сморщенный лоб Егора Васильевича, Лёхин подумал: а вот интересно, с кем из сыновей поделился старик своей бедой? Кто ещё о том знает?..

– … И ведь никто не знает. И знать не должен! – сказал Егор Васильевич, то ли отвечая на невысказанный вопрос Лёхина, то ли на свои мысли. Сказал и глубоко вздохнул. – Племяшку Ладой зовут. Она у меня из деревни. В университете учиться приехала. Седьмая вода на киселе. Родственные связи… Что уж тут? Где-то по отцовской линии. В деревне тебе, небось, старухи все связи на пальцах обрисуют… Мне-то уже точно не сообразить. Одно хорошо – деревня Комовка, и фамилия у каждого если не второго, то третьего – Комовы. Приехала она сюда с матерью, про меня знать не знает. Ну, то есть сказали ей, мол, вот дядя твой. Хотя какой я ей дядя? Внучатая она мне, племянница-то. Мать её, женщина умная, просила за нею приглядывать. Но так, понемножку. Не хотела она, мать-то, чтобы Лада знала о моём достатке. А я не хотел, чтобы знали, кто она мне. Мало ли что… Нашли квартиру, экзамены сдала, на бюджетное поступила. На август уехала в деревню, в конце месяца вернулась. Пару раз я ребят посылал посмотреть, что там и как, но не говорил, кто она. О том, что родные, – мать её да я знаем. Хорошая девка. Целый день на учёбе. Домой только спать. Ну, конечно, первый раз в городе, то да сё. Потом-то, может, и кавалеры завелись бы. Так вот, дня три назад пропала девка. Домой в обычное время не пришла. Обычно она в библиотеке до шести, а уж потом домой, ну, по дороге в магазин заскочит. Гуляла редко. Всё по субботам да воскресеньям. Вроде как город изучала… Библиотека университетская до девяти работает. Один остался у дома сторожить, другой в университет поехал. Там он дружком представился, ему и сказали, что она, как обычно, в шесть ушла. И всё. С тех пор – ни слуху, ни духу. А теперь ты говоришь – у бабки Петровны внук пропал. И тоже дня три как. Совпадение? Не знаю.

– А вы пробовали по официальным каналам?..

– Какие там официальные, если я со дня на день звонка жду?!

Лёхин хотел спросить по инерции – какого звонка, но рот закрыл вовремя. Егор Васильевич думает, кто-то узнал: девушка – родственница одного из богатейших людей города, что племянницу похитили ради выкупа.

– Она тоже Комова?

– Тоже.

– А может, сначала всё-таки осторожно проверить больницы?

– Мои гаврики тайком весь город прочесали. Они думают – я девчонке благоволю, что корни из одной деревни… Есть возможность привлечь опытных людей. Но – боюсь…

Старик встал.

– Если бы кто-то со стороны… Что я матери её скажу?

Он прошёл к книжному стеллажу, провёл пальцем по корешкам книг. Шишик, сидевший на пути пальца, всполошённо подпрыгнул и залез в темноту на книги. Лёхин невольно усмехнулся: теперь только жёлтые глазища таращились на ничего не подозревающего гостя.

– Алёша, как у тебя с заготовками?

– Всё нормально. Заканчиваю, – ответил Лёхин, удивлённый столь резкой сменой разговора.

– Стаут, Сименон, Агата Кристи, Гарднер, Макбейн, Хмелевская… Всё детективами увлекаешься?

– Да нет, не только. Вон, ниже, – Кинг, ещё ниже – Кунц, Батчер.

– Не хочешь попробовать?

– Что?

– Себя – в роли детектива?

– Егор Васильевич, ну…

"… какой из меня детектив?" – застыло на губах, потому снизу резко дёрнули за штанину, погрозили кулачком, и заплаканный Елисей прошептал:

– Соглашайся, Лексей Григорьич!

В считанные секунды Лёхин обдумал всё самое главное: "Отпуск продлят – с Аней буду встречаться как прежде, а то бы вышел на работу – только вечера наши бы остались. Да и возможностей у меня больше. Я ведь не людей спрашивать буду, а паранормальный народ. Но…"

– Я-то согласен попробовать, но… но даже не знаю, с чего начать.

Егор Васильевич выпрямился. Исчез согбенный старичонка – появился властный старик, чьего шёпота боялись больше крика. Появился хозяин, умеющий принимать правильные решения и виртуозно командовать всеми, кто находится в его подчинении.

– Начни с этого. – Перед Лёхиным на стол легла фотография. – На всё про всё даю неделю. Дай Бог, к этому времени всё выяснится. А если что – звонок, там, или ещё что, буду держать в курсе дела. Проводи до лифта.

Уже у лифта Егор Васильевич сказал:

– Как она пропала, меня всё тянуло сюда приехать. Сначала думал – за утешением. Вроде как поговорил – и легче стало. А как увидел полки твои с детективами, сразу понял – зачем. Ну, прощевай, Алёша. Ты меня тоже в курсе дела держи. Если помощь нужна какая – звони сразу. Нет-нет, донизу не провожай. Сам дойду, а там ребята встретят. Счастливо оставаться, Алёша.

4.

Лифт загудел и смолк внизу. А Лёхин постоял на лестничной площадке, глядя, как из подъездного окна к ногам сочатся сентябрьские сумерки, и пошёл домой.

Елисея нигде не видно, а на кухню Лёхин пока не стал заходить. Рассеянно прихватив со стола снимок "племяшки", он поглубже уселся в кресло. По-детски пухловатые щёки и ровная чёлка придавали округлость девичьему лицу, но Лёхин углядел, что чёлка наверняка уловка, сознательная или инстинктивная, чтобы скрыть высокий лоб. На скуле, слева от прямого носика, родинка. Глаза хороши: небольшие, синевато-серые, они смотрели на зрителя прямо и усмешливо. А может, повлияло впечатление от улыбки крепкого рта. Лёхин вдруг подумал, что именно так, с превосходством, улыбается Егор Васильевич, когда ему пытаются возразить. Наследственное, видимо. В общем и целом, девушка Лёхину понравилась. Внешне. А если ещё и характером в дядюшку… Вряд ли такая могла вляпаться в нелицеприятную историю. Скорее бы, её вляпали.

На столе зазвенела рюмка, и Елисей аж присел со страху – не помешал ли?

– Не убирай, сам всё сделаю, – сказал Лёхин. – Э! Куда помчался? Ну-ка, иди сюда, объясняй давай, почему мне надо было соглашаться искать эту девочку.

Елисей неспешно уселся на край стола, погладил свалившегося с потолка Шишика.

– Ах, Лексей Григорьич, имечко-то какое у девицы – Лада! – мечтательно протянул домовой и деловито добавил: – Никодим третий день носу к нам не кажет. А ежели ты девицу искать начнёшь, да и вдруг на отрока наткнёшься? Одним выстрелом двух зайцев убьём. А, Лексей Григорьич?

– Трёх, – поправил Лёхин. – Отрока с девицей найдём, и Никодим снова к нам зачастит. Елисей, колись, что-то ведь знаешь по этому делу.

– Где уж нам уж! – отмахнулся Елисей и вздохнул. – Всё хлопоты, всё суета…

Последние слова Лёхин принял на свой счёт и быстро собрал со стола посуду. Уже стоя над раковиной и включая кран, вспомнил о термосах, но беспокоиться не стал: ребята Егора Васильевича – народ благодарный, опустошат термосы и привезут. Хорошо бы позвонили ещё заранее, Лёхин им ещё бы что-нибудь вкусненькое подбросил.

– Лексей Григорьич, – осторожно позвал Елисей. Он переминался в нерешительности за спиной Лёхина, на холодильнике. – Можа, я посуду домою, а ты к бабке Петровне сходишь, утешишь добрым словом старую, а?

– Угу. Никодима заодно проведаю, да?

Домовой выглядел таким несчастным и виноватым, что Лёхину расхотелось смеяться. Он хорошенько вытер руки полотенцем и присел перед встроенным под подоконник шкафчиком – зимним холодильником.

– Елисей, что взять – лечо или грибов маринованных?

– Грибки-то у Петровны есть ещё, а вот лечо заканчивается.

– Будь по-твоему, берём лечо.

Засучив рукава холщовой рубахи, Елисей сноровисто драил посуду, а с верхней сушилки перед ним качалась "помпошка", кажется, изображая игрушку из автомобиля. Пасть "помпошкина" старательно раззявилась, и Лёхин пожелал увериться в увиденном:

– Елисей, Шишик поёт?

– Поёт, Алексей Григорьич, поёт. Никодима увидишь – от меня приветы передавай.

– Передам.

Взгляд в зеркало перед выходом – и почему-то подумалось: "Показать бы фотку Лады Ане. Что бы она сказала о девочке?" Чем больше он об этом думал, тем больше проникался уверенностью, что Аня правильно поймёт его, покажи он ей снимок девочки – на фотографии именно девочка. Девушка, по мнению Лёхина, – это всё-таки взрослое существо… А вот бывшая жена на предложение дать юной даме характеристику могла бы ядовито поинтересоваться совершенно посторонним: откуда у него эта фотография? Он что – завёл себе пассию? А заодно решил поиздеваться над Нею, лишь недавно столь боготворимой и лелеемой?.. Бывшая обожала искать в любом движении подтекст, грозящий неприятностями её личному благополучию… С Аней он знаком меньше месяца, но уже знает о ней главное: она ранима, способна на сильное чувство, и в её жизни есть большая тайна…

– Ай, не ушёл ещё? – изумился Елисей. Он торопился с тряпкой в зал – видимо, стол протирать.

– Извини, задумался.

– Задумался – не страшно, да ведь вечер! Опосля уж поздно будет.

– Ладно-ладно, побежал!

Бабка Петровна обрадовалась и Лёхину, и гостинцу, но больше всего, конечно же, обрадовалась случаю излить душу. Пока она ставила чай, Никодим быстро объяснил, что соседка уже и не чаяла сегодня увидеть Лёхина – отсюда и бурная радость при встрече.

За чаем с плюшками Галина Петровна и рассказала о пропавшем правнуке. Из этого рассказа, не столько об исчезновении (а что она могла знать о нём?), сколько о Ромке, Лёхин вынес довольно странное впечатление: бабка Петровна, несмотря на преклонный возраст и любовь поболтать в своё удовольствие, тщательно обходила какую-то сторону в жизни любимого правнука. Нет, она, конечно, ругала Ромкиных родителей – слишком много воли дают мальцу, но когда начинала ругать мальчишку – и такой он, и сякой, – замолкала вдруг и пугливо глядела на Лёхина: мол, не выболтала ли лишнего? Та-ак, кажется, пацан до исчезновения успел вляпаться не только в драку. Хотя – какая драка?.. За что его тогда побили?

И ещё одно странное впечатление: бабка Петровна гневалась и переживала, будто абсолютно точно знала, что правнук жив. Очень странно.

Лёхин совершенно заморочился, пытаясь уловить в беседе хоть что-то приоткрывающее неожиданно обозначенную тайну. Потому почти всё время молчал и лишь в конце посиделок яркими красками расписал, как Егор Васильевич оценил кулинарные таланты соседки. Бабка Петровна расцвела, а Лёхин по инерции спросил:

– У Романа тоже ваши способности?

– Какое там! Он что на кухне ни делает – всё через пень-колоду. Мы б все рады были, научись он кашеварить.

– Ну, дело-то наживное, порастёт – может, и раскроется в нём ваш талант.

– Хотелось бы, да зачем ему? – опечалилась старушка. – Ведь подрастёт – ему всё, что ни захочет, на блюдечке с золотой каёмочкой поднесут. Тьфу на них – ироды, спортили мне мальчонку, и не поделаешь теперь ничего!

Речь явно шла не о родителях. Наверное, о плохой компании.

– Ладно, Галина Петровна, выгоняйте меня, нахала. Совсем уж засиделся допоздна.

– Почаще бы тебя так выгонять, Лёшенька! Да ведь у вас, молодых, время-то летит, на посиделки и прийти-то некогда. Плюшек-то возьмёшь пару?

– Возьму, Галина Петровна. До ваших плюшек я жадный, а кто их распробует – тот меня поймёт.

– Ну, захвалил Лёшенька. Вот, пакетик я уже приготовила.

Пакетик с плюшками и заставил охнуть Елисея.

– Что случилось, Елисей?

– Дома-то хлеба ни крошки! Как же ты завтра, Лексей Григорьич?

– Ага, помру без него… Да успокойся, Елисей. Завтра утром схожу.

– Негоже дому целу ночь без хлебушка! – расстраивался домовой, расставляя высохшую посуду по полкам. – Ой, негоже!

– А плюшки – что, не хлеб?

– Какой из них хлеб? Баловство одно. И-эх…

Лёхин вышел на балкон, посмотрел на жёлтые кляксы фонарей, на размытые прямоугольники окон напротив, на поблёскивающую внизу мокрую листву – и вдруг ему стало душно. Захотелось в прохладную дождливую темень, захотелось шлёпать по лужам, промокнуть даже. Целый день дома. Без свежего воздуха. Под грузом новостей, вызвавших нудную головную боль… Он быстро прошагал в прихожую, надел ботинки.

– Елисей, сумку мне! Или лучше – пакет, чтоб хлеб не промок.

Счастливый домовой вприпрыжку приволок и то, и другое и проинструктировал положить хлеб в пакет, а пакет в сумку. Джучи сидел на тумбочке и внимательно следил за инструктажем. Шишик восседал на его круглой башке и хулиганил: один глаз закрыл, другой бешено выпучил на домового. Для торжественных проводов не хватало только привидений… Ага, не прошло и года…

– Куда это вы на ночь глядя собрались, Алексей Григорьич? – строго вопросил Дормидонт Силыч. – Аль не видите, какие погоды на дворе?

– За хлебом! – отрезал Лёхин, пооткрывал обе входные двери и быстро вышел. Разговаривать с привидениями сил нет. Пусть домовому допрос устраивают.

Заходя за лифт, не выдержал – обернулся. Так и знал: все четыре призрака "стоят" у двери в квартиру, и Касьянушка уже энергично машет тощей ручонкой на прощанье, а другой – размазывает по лицу блестящие прозрачные слёзы. Лёхин уже привык: куда б ни вышел и на какое бы короткое время, Касьянушка прощался так, будто вовек не увидятся.

Путь до магазинчика, работающего допоздна, недолог. Лёхин дошёл до конца своего дома, завернул за торец следующего – и вот тебе конечная цель путешествия. Но время потратить всё-таки пришлось. Только Лёхин из магазина – дождь вдруг припустил и, кажется, даже громыхнуло где-то. Обратно, в помещение, не хотелось – душновато после дождливой свежести, а под козырьком на крылечке стоялось хорошо: прямо перед домом дорога разыгрывала бесконечный завораживающий спектакль из звука и света. Звук гудел машиной и шелестел ровным веером воды из-под колёс, свет качался на воде, взрывался и рассыпался дрожащими бликами. Под этот спектакль думать не хотелось, хоть Лёхин и пытался пару раз.

Думать не получалось, хотя сквозь полупризрачные торопливые капли перед глазами появлялась одна и та же картинка: идущий навстречу высокий подросток накидывает на голову капюшон. Что-то зловещее было в этой картинке. Может, длинные патлы правнука бабки Петровны? Может, широкий и глубокий капюшон – отличная маскировка для человека, не желающего себя афишировать? Может, странное выражение лица, эти опущенные долу глаза – и усмешка на разбитых губах? А может, просто у Лёхина, "тихо шифером шурша, едет крыша не спеша"? Не в первый и, наверное, не в последний раз… И чего именно эта картинка пристала к Лёхину, когда он должен бы вовсю заниматься пропавшей девочкой? Беседа с бабкой Петровной была уже после отъезда Егора Васильевича – скорее всего, она и перебила впечатление от спецзадания.

С магазинного крылечка Лёхин сошёл в полном убеждении: исчезновения подростка и девушки взаимосвязаны. Притормаживало лишь одно. Родители Ромки – люди, конечно, с достатком, но где уж им тягаться с богатством Егора Васильевича. И что же? Похитители – судя по всему, целая шайка! – не брезгуют и мелочью?

Дошлёпал по ручьям до подъезда. Под навесом, ссутулившись, курила мокрая чёрная фигура. Сквозь ширму-капель с крыши Лёхин прыгнул рядом и только-только начал разворачиваться закрыть зонт, как из стены за чёрной фигурой высунулись Касьянушка и Дормидонт Силыч. Оба в ужасе вылупили глаза "Ой, что случилось-то!" и, дружно ткнув пальцами в чёрную фигуру, пропали.

Внутренне подобравшись, Лёхин неспешно закрыл наконец зонт и обратился к неизвестному:

– Добрый вечер!

– Добрый, – ответил неизвестный и поднял голову взглянуть на Лёхина.

При виде смуглого лица с проницательными глазами Лёхин здорово пожалел, что заговорил, а не удрал сразу домой.

Профессор Соболев собственной персоной! Именно его испытующий взгляд заставлял Лёхина не ходить к Ане в гости, а назначать ей встречи где-нибудь в городе. Её старшего брата он побаивался из-за истории с месяц назад, когда неконтролируемые в момент смерти эзотерические способности профессора впустили чудовищ в человеческий мир. Рядом с Соболевым Лёхин всегда держался настороже: профессор почему-то напоминал ему склад боеприпасов, в двери которого застрял кончик бикфордового шнура. Только спичку поднести…

– Я за хлебом выходил, – попытался завязать разговор Лёхин. – Вы, Дмитрий Витальевич, наверное, поднимались, в квартиру звонили?

– Свет горел, – тихо сказал Соболев. – Я подумал, вы не хотите открывать.

– Ну, что ж, вот он я. Давайте зайдём? Вы ведь не просто так приехали? По делу?

– Заходить не буду. Поздно уже. Анюта будет беспокоиться. Да и дело моё к вам на два слова. Алексей, возможно, человек вы хороший. Но я всё-таки вас очень прошу оставить мою сестру в покое. Пожалуйста, не приходите больше и не звоните. Это всё, что я хотел сказать. До свидания.

Он приподнял плечи, машинально защищаясь от дождя, и стремительно зашагал к машине, приткнувшейся слева от приподъездной площадки… С обеих сторон от Лёхина повеяло неопределённым движением, и голосом Дормидонта Силыча прошептали:

– Обалдеть! Ишь, герцогА каке нашлись!

5.

Перед сном привидения уговорили Лёхина перечитать последнюю запись в тетради, чтобы приснилось продолжение приключений Джона Гризли. Особенно настаивал на чтении призрак когда-то безымянного агента.

– Поверьте профессионалу в данной сфере жизни, – вещал Глеб Семёнович. – Сны должны иметь логический конец!

Слушая его, Лёхин почему-то не мог отделаться от ощущения, что агент просто-напросто увлечён Лёхиными сновидениями, как хорошим сериалом, и ждёт не дождётся продолжения. Остальные три призрака, кстати, того же желания и не думали скрывать.

Черти настырные… Глаза закрываются, а они – перечитай.

Но перечитал. И пока читал, все четверо с живым интересом висели над ним и тетрадью, как будто не знали его личного сна наизусть. Этакий портрет в интерьере получился: кровать, торшер, крупным планом Лёхин с тетрадью, склонившиеся над ним тени гигантскими вопросительными знаками.

На последних строках, с корявым от спешки почерком, Лёхин мягко ткнулся головой в подушку. Елисей некоторое время прислушивался к сонному дыханию хозяина, потом шёпотом велел:

– На кухню все! Касьян, закрой рот! Лексей Григорьича разбудишь.

Домового слушались. Улетучились быстро. Касьянушка, правда, промычал что-то жалобное сквозь крепкую ладонь Дормидонта Силыча, но особо не трепыхался.

А Елисей стянул тетрадь с постели, донёс до письменного стола. Потом ещё раз оглядел комнату с хозяином, погрозил кулачишком коту, выключил торшер и тихонько ушёл, неслышно топая валенками.

Первой к Лёхину съехала с торшера "помпошка" и деловито устроилась на ухе человека. Затем на кровать мягко прыгнул Джучи, сначала обнюхал лицо хозяина, потом Шишика и, уверившись, что все свои, привалился к животу Лёхина. Здесь коту тепло и уютно, а во сне – Джучи знал – человек ворочается редко. Не задавит.

"… Джон Гризли стоял очень неудобно – широко расставив ноги над лежащим Крисом. Несмотря на вкрадчивые уверения Боба Кувалды, Джон знал, что рейнджера под присмотром бандитов оставлять нельзя ни на секунду. И ещё охотник знал, что Кувалда не сможет драться по-настоящему и сподличает. И всё это не оттого, что лучшие годы бандита позади. Нет, Кувалда сам дал себе слабину. Когда-то он был хорошим бойцом, а кулак какой был!.. Настоящая кувалда!.. А сейчас обрюзг, хотя, наверное, и не замечает…

Кувалда двинулся вперёд медленно и даже с ленцой. Правила поединка просты: кого с ног собьют, тот и проиграл. А уж что ты в ход пустишь, защищаясь или нападая, – дело твоё. Можешь кулак, а можешь – холодное или огнестрельное оружие. Не возбраняется. На всё остальное – табу. Поэтому Джон Гризли только шевельнул бровью, приметив в приоткрывшихся пластинах Кувалдового бронежилета лучевой зарядник. Забавно. Пустит ли бандит в ход припрятанный бластер? А если пустит, как отреагируют его подчинённые? Или на сей раз он отобрал в команду откровенных подонков?

Размышляя обо всем, Джон Гризли слегка покачивался, машинально копируя движения противника. Охота на крупного зверя. Если перед тобой опасный враг, главное – вовремя уловить миг, когда он начнёт атаку. Зверь думает, что внезапен. Пусть думает. Закон охотника – начать движение вместе с противником, и тогда противник – дичь.

Кувалда резко выбросил вперёд руки с короткоствольным автоматом. До поры до времени оружие таилось в боковых ремнях. Короткая деловитая очередь заткнулась в самом начале: опередив явление автомата, из рукава Гризли выстрелила серая металлическая змея, цапнула оружие и свистнула обратно, в рукавное укрытие.

Движение противника за оружием для Джона Гризли началось с момента, когда лицо Кувалды напряглось. Так что кинуть охотничью сеть-ловушку чуть раньше не составило труда. Вообще-то, несколько озадаченный Джон Гризли легко читал и с лица, и с фигуры бандита, потому и озадачился: то ли он, Гризли, стал Великим охотником, то ли Кувалда сдал гораздо больше, чем видно на первый взгляд… А вдруг он притворяется?

Но Кувалда не притворялся. Он, кажется, слишком привык полагаться на подчинённых и стал менее сдержанным. Вот и сейчас он отметил удачу противника раздражённо-яростным воплем… Прежний Кувалда, напротив, затаился бы, перестал бы слишком откровенно двигаться. Но сейчас, пока он вопил, отмечая свою потерю, Джон Гризли насчитал на нём около двенадцати единиц оружия, которые противник выдал нечаянным прикосновением плохо контролируемых рук. Мда, расслабился некогда опасный и непредсказуемый поединщик.

Джон Гризли распрощался с жизнью и прочёл молитвы всем богам за душу Криса, которого собирался пристрелить, чтобы не отдавать кровопийцам. Теперь, после продемонстрированного промаха, бандит и не подумает продолжать дуэль. Ишь чего! Срамиться перед подчинёнными! Ишь чего – время тянуть! Кокнуть сопротивленцев – и кончено дело!

Внезапно Кувалда скукожился, а рассеянная толпа бандитов мигом сбилась в плотную кучу.

Опасаясь подвоха, Джон Гризли скосился налево. Хрен редьки не слаще! Законники!

Огромная ракушка спиралью спускалась на более-менее ровное место за бандитской толпой.

Внезапно Джон Гризли вспотел. Ещё не соображая, что именно он делает, цапнул рейнджера за шкирку и бросился к своему катеру. Только через десяток шагов он сообразил, на что среагировал: ракушку законников отделяла от него команда Боба Кувалды, которая сейчас сомкнулась вокруг предводителя, – и путь к катеру оказался свободен!

На бегу закидывая Криса на плечо, Джон Гризли свистнул в птичий манок, висевший обычно на груди. Невидимая защита вокруг катера, сенсоры которого настроены на хозяина, исчезла ровно на тридцать секунд под воздействием ультразвуковой песенки, а дверной люк за пять шагов с лязгом въехал в пазы.

Джон влетел в катер, бросил на полу в "предбаннике" Криса и кинулся к пульту управления.

Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать!.. Мощнейшая защита вокруг корабля восстановилась. Джон прекрасно понимал, что этого мало. У законников свои методы раскалывать орехи, чтобы добраться до ядра.

Включённый визор-экран наблюдателя показал: двое законников надолго стреножили Боба Кувалду – тот эмоционально объяснял им ситуацию, тыча рукой в катер Джона Гризли. Трое уже бегут к охотничьему кораблю, но им ещё надо протолкнуться через толпу бандитов, а те расступаются неохотно. Да-а, им бы не хотелось, чтобы Гризли оказался в руках закона. Если Крис и в самом деле имеет ценность в их глазах.

Двигатели катера взревели. Законники, прорвавшись сквозь толпу, побежали к кораблю. Обмерев, в руках одного из них Джон Гризли узнал краскомёт. Если этот тип успеет выстрелить, катер придётся менять: краска законников не смывается, проедает любую другую краску, наложенную поверх. Но откуда взять кредиты на новый корабль?! Да и как Джон может искать другой, если, приземлись он в любом другом космопорте, его тут же арестуют? Краска позора светится и в темноте! Что же делать?! Как не подпустить краскомётчика на нужное расстояние?!

И Гризли решился на единственное средство.

Тычок толстенного указательного пальца в кнопку. Джон не видел, но знал, что из-под катера вырвались белые клубы шипящего пара. А потом и увидел: из волны пара, почти докатившейся до остановившихся законников, вынырнули жуткого вида белые волчары. Особенную оторопь вызывала в зверях их косматость. Оскалившись, белые волки медленно пошли на законников и завопивших бандитов.

Раскочегарившись, катер наконец оторвался от земли и взлетел.

На секунды откинувшись в кресло перед пультом, Джон позволил себе шумно вздохнуть. За невинную шутку-отпугивание его только оштрафуют, но не засудят, поймав с раненым рейнджером на руках. Белые волчары сгинут через… Он глянул на приборы… Уже через секунд двадцать. Ффу-у… Прощай, Боб Кувалда! Честное слово – ничего личного!

Теперь можно заняться и Крисом.

Джон быстро поднял рейнджера и донёс до каюты-кладовки, где среди прочего нужного хлама хранилась медицинская капсула, слава Господу, тщательно проверенная на последней посещённой им цивилизованной планете. Джону на той планете – как там бишь её? – здорово повезло: аборигены только-только отгрохали зоопарк экзотов и нуждались в огромном количестве инопланетных зверюшек. Сумму за свою коллекцию пойманного зверья он получил приличную и смог позволить себе многое из текущего ремонта.

Уложив Криса в капсулу, Джон Гризли запустил установку.

… Здоровенная фигура космического охотника уплыла куда-то в сторону, а рядом с капсулой появился Лёхин. Спящий Лёхин очень удивился, но продолжал смотреть. Лёхин из сновидений наклонился над капсулой. Странно, куда делся высокий сухощавый рейнджер в окровавленной одежде, которую Джон Гризли так и не удосужился с него снять? И – у рейнджера, вообще-то, волосы короткие, а у лежащего в капсуле они разбросаны, как будто под головой подстелен тёмный платок… Лежащий резко открыл глаза – и Лёхин отшатнулся: вылетевший из капсулы кулак вдребезги разбил непробиваемый металлопластик!..

– … Вы мне обещали драку! – возмущённо сказал Лёхин наутро. – А тут – ни разочка никто никого не стукнул!

За окном тихонько барабанил дождь. Время – четыре утра. Насупившийся Лёхин сидел за кухонным столом, откуда домовой торопливо подбирал книги призраков ("Читальный зал, ёлки-палки, устроили!" – опять возмутился Лёхин). Перед не вовремя проснувшимся хозяином поставили чашку свежезаваренного чая. Лёхин вздохнул и отпил. А ведь уютно же здесь, на кухне!.. Особенно в беспросветный дождь. Тихо, тепло, собеседники все солидные. Ещё и чаем угостили.

– Ну, Лексей Григорьич, звиняй, – нисколько не смутившись, провозгласил Дормидонт Силыч. – Уж за свои сны ты сам ответчик!

Касьянушка же, напротив, извиняться не собирался, а рвался в бой.

– Не дело ты, хозяин, говоришь! Хотел один сон увидеть – привиделся другой? Да ты глянь, Лексей Григорьич, как же может присниться тот же сон, ежели тебе вчерась уже столько привелось испытать! Вот драку-то мимо и пронесло. Чем же мы тут виноваты?

– Да не виню я вас! – буркнул успокоившийся Лёхин. Он сидел напротив посудного шкафа и следил в зеркальной стенке, как Шишик, сидя на его плече, внаглую и безостановочно зевает. – Просто вы сами сказали, что перечитаю – и увижу, что там дальше. А что получилось? Получилось, увидел начало почему-то не состоявшейся на этот раз драки и концовку с бабки Петровны правнуком.

– Ой, Лексей Григорьич, добрая же у тебя душа! – ахнул Касьянушка и облился слезами. – Уж так переживаешь! Так переживаешь, инда во сне душа твоя ранимая плачет обо всех и рыдает!

Он деловито перехватил крадущегося сбоку Линь Тая и тоже, обняв китайчонка, возрыдал на его груди. Перепуганный Линь Тай тоненько взвизгнул и, присев, вывернулся из рук бородатого плаксы. Дормидонт Силыч всполошённо глянул на свою жилетку и взлетел куда-то под потолок, поближе к тёмному глазастому пятну: Шишики собрались со всего дома, узнав, что здесь не спят и обсуждают интереснейшие вещи…

Только агент снисходительно улыбнулся, глядя на Касьянушку, который шумно сморкался и причитал что-то совсем уж невразумительное себе под нос. "Не плакса, а сморчок!" – вдруг подумал Лёхин. На его плече Шишик, отражённый в зеркальном шкафу, застыл, глядя хозяину, зеркальному же, в глаза; сонные глазёнки увеличились вдвое. "Чего это он? – встревожился Лёхин, потом сообразил: – А, это он "сморчка" услышал, юморист!"

"Помпошка" тем временем быстренько скатилась с плеча и по стене помчалась на потолок. Тёмное глазастое пятно сомкнулось вокруг неё, а затем уставилось на Лёхина, и тому почудилось дружное хихиканье. Лёхин поспешно отвёл взгляд от потолка. Всхлипывающий Касьянушка, кажется, ничего не заметил.

Елисей же усмехнулся в бороду и подвинул к Лёхину тарелку с плюшками.

– Давай, хозяин, ещё чашку чая – и баиньки. Вскочил ты раненько для серьёзной беседы. Вот отоспишься, а утро вечера всегда мудренее.

– Согласен, – коротко, по-военному склонил голову агент и, прихватив под локоть Касьянушку, пока тот не опомнился, уволок его в стену. Солидный Дормидонт Силыч солидно вплыл туда же, за ним вприпрыжку – Линь Тай.

А Лёхин посидел ещё немного, поболтав ни о чём с Елисеем, и пошёл досыпать, благо утра и не видать в глухом дожде, навевающем сон.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю