Текст книги "Кодекс Ордена Казановы (СИ)"

Автор книги: Сергей Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Лёхин решил подождать, пока вопли по громкости не перейдут в стадию хотя бы просто громкого голоса. И ностальгически покачал головой: неужели этот громогласный скандалист совсем недавно казался истинным джентльменом, да ещё с некоей лукавинкой? Чёрный костюм, ослепительно белая рубашка, сдержанные манеры – весь облик Павла укладывался в характеристику человека, умеющего идеально держать себя в руках, а собеседника – на расстоянии. И на тебе – меч в руках подержал!..

– Отбушевался? – спросил Лёхин. – Значит, так (он вспомнил домового в квартире Павла и улыбнулся). Звонишь мне в шесть вечера и говоришь точно, идёшь или нет. Если идёшь, подъедешь к "Ордену Казановы". На этот раз идём оттуда. На месте тебя познакомлю с теми, кто ещё будет в нашей компании.

– Понял, улыбаясь, – сказал Павел – и вдруг почти неслышно засмеялся.

– Смешинка в рот попала? – с улыбкой же спросил Лёхин.

– Не, начинаю думать о том, что взять с собой. Догадайся, о чём думаю в первую очередь?

"Дурака валяешь?" – хотел было спросить Лёхин, но прикинул и усмехнулся:

– Думаешь, где найти второй пистолет?

Счастливый вздох в трубку, небрежно брошенное "Пока!" – и Лёхин, стараясь не глядеть в изумлённые глазища Шишика, философски подумал: "Меч в руках превращает современного мужчину в мальчишку – в первые минуты обладания оружием. А потом… Потом мальчишка осознаёт себя мужчиной, понимая это слово уже не просто как следующий этап взросления… Мда, в философы ты точно не годишься".

50.

Под моросью он прошёл ещё остановки две, а потом пришлось забежать в продуктовый: как-то внезапно стемнело – и грохнул на уставшую от дождей землю холодный тяжёлый ливень. Кроме Лёхина, в магазин вбежали ещё несколько человек, видимо понадеявшихся на моросящий дождик и не взявших зонта. Продавцы поглядывали на вошедших, но помалкивали. Одна уборщица что-то было заворчала, но дверь магазина открылась в очередной раз, впуская спасающихся от непогоды, – женщина глянула и ахнула:

– Господи, что на улице творится-то!

Стоя у витрины, заставленной разноцветными коробками, Лёхин смотрел на бушующую осеннюю бурю и думал: "Что там с тобой, Роман? Сидишь где-нибудь в темнице и уже отчаялся выйти? Или бушуешь, потому что с тобой происходит нечто? Потерпи, парень. Потерпи немного…"

Он представил, как бабка Петровна стоит у окна, сжимая руки, не зная, то ли ругаться с непутёвым внуком, то ли жалеть его.

Буря затихла внезапно, словно и не было. Снова заморосил мелкий, паутинно-липкий дождь. Лёхин недоверчиво, как и остальные вышел из магазина. И – снова зашагал вниз. "По времени и накалу страстей похоже, – размышлял Лёхин, – к Роману кто-то вошёл и довёл до бешенства. А может, не разговором – одним своим видом. А ушёл – и мальчишка мгновенно успокоился, вернулся к прежним, невесёлым мыслям".

Сам погружённый в раздумья, Лёхин едва не отправился напрямую к "Ордену Казановы". Спохватился, благодаря Шишику, привычно стукнувшему по уху.

К подъезду, где обретался подвальный Бирюк, не пошёл: побоялся, не узнали бы в нём участника позавчерашнего публичного поединка, хоть дело и ночью было. А вышел на задворки кафе, к приметному крыльцу с бетонными скамейками.

Здесь курил какой-то парнишка. Лёхин его не заинтересовал: подумаешь, ещё один от дождя прячется. Докурил и зашёл в подъезд, чуть придержав за собой дверь: а вдруг Лёхину туда же, только попросить стесняется? Лёхин улыбнулся. Мир всё-таки не без добрых людей.

– Ну, как мне домовых-то вызвать? – тихонько спросил он Шишика.

Тот надулся и опал – вздохнул. Но скатился с хозяина на скамейку и с неё стукнулся в стену.

– Стучать?

Жёлтые глазища хлопнули веками.

– А куда?

Тишина и застывшее, напряжённое вглядывание в глаза человека.

– В дверь? – Тишина. – В стену? – Моргнул. – В любом месте? – Моргнул.

"К вопросу о пределах слышимости в паранормальном мире, – теперь вздохнул Лёхин. – Попробуем". И постучал в серый кирпич под доской объявлений. Выпуклые жёлтые глазища косматого шарика словно разбежались в разные стороны. Лёхин сам затаился, глядя на него. Вот как. Кажется, от его пробного стука вибрирующие волны расплылись по достаточно большой площади здания, и Шишик их видит!.. Интересно, а домовые его стук услышат или увидят?

– Стучат тут всякие, – проворчали высоко над головой. Лёхин только успел глаза поднять, а там уж удивились: – Ишь, со смыслом стучат! Чего надо-то, добр человек?

Лёхин открыл рот сказать "Здрасьте" – не успел. Снизу объявили:

– Да это ж Лексей Григорьич. Небось, к Сверчку явился.

– Не-е, он Бирюка ищет, подвального, – сказали сбоку, и Лёхин едва успел заметить пышную бородищу, утянувшуюся в щель между дверью и косяком. – Сейчас сбегаем, кликнем.

– Дедушки! – взмолился Лёхин. – Не надо никого кликать! Вы мне скажите – где он. Сам дойду.

– А, тогда у нижнего подъезда найдёшь. Там Зеркальщика с дороги тянут.

– Спасибо!

– А на здоровье!

Снова раскрыв зонт, Лёхин поспешил к концу дома. Дорога здесь и впрямь ощутимо шла вниз, так что он сразу сообразил, о чём говорили домовые. При воспоминании о Зеркальщике его передёрнуло от брезгливости: жутковатая сущность – огромная труба с тонкой кожей, словно набитая легчайшим желе, от которого трясётся при движении. Питается человеческим эмоциональным негативом, а созревая, лопается где ни попадя, вызывая взрыв ненависти и злобы среди людей. Пакостник тот ещё.

Здешний Зеркальщик лежал на газоне, искренне не понимая, чего от него хотят. Компания озверевших домовых и подвальных пыталась выкатить его в сторону дороги. Но как катить по земле воздушный шар-сосиску, по чьей-то прихоти наполненный водой?

– В тополиную аллейку хотим вывести, – тяжело отдуваясь, сказал Бирюк. – Там по нынешней непогоде – грязи! Никто и не ходит. Вот и лежать бы там ему, никому не мешая.

Лёхин хорошенько осмотрел двухметровую "сосиску", шириной где-то с водосточную трубу, и, сомневаясь, спросил:

– А он не созрел ещё? Вдруг лопнет на всех этих камнях да на мусоре?

– А что делать? Не оставлять же здесь? Это ж лихо какое страшное! Нельзя ему рядом с человеческим жильём. Ох, нельзя…

И времени жалко. Лёхин мысленно поплевал на ладони и, оставив зонт на попечении Сверчка, взялся за конец Зеркальщика – тот, что ближе к дороге. Стараясь не слишком кривиться, чувствуя в руках тёплую аморфную массу, он осторожно потащил "сосиску" с газона. Бирюк и ещё какой-то подвальный сообразили приподнять другой конец Зеркальщика, чтобы подстраховать на предмет невредимости. Кажется, Лёхин тащил "сосиску" с головы, так как именно отсюда доносилось недоумённое и даже обеспокоенное бульканье.

Бережно и даже нежно Зеркальщика уложили на середину тропы в тополиной аллее, в самую грязь. "Сосиска" с недоумением побулькала ещё немного, а затем тяжело осела, расслабилась. Кажется, здесь ей понравилось.

– Грязь к грязи, – вздохнул Бирюк.

– И что теперь с ним будет? – спросил Лёхин.

– Да что обычно, коли не пережрёт! Переварит, что набрал, потом опять к дому полезет. Мы уж его который раз за неделю таскаем. Углядеть вовремя – так ещё ничего, жить можно… А тут… Жрёт и жрёт, откуда только берёт? Вроде и народ домашний не больно ругливый в последнее время. Разве что это вот кафе непотребство творит. А ты, Лексей Григорьич, опять по делу, что ли?

– По делу, Бирюк. Где бы поговорить нам?

– А вон, ещё ниже, сушилка бельевая а за ней скамейка под "грибком". "Грибок" тот от детского садика остался, а местные наши ребятишки приспособили его над скамейкой – хороший уголок для компаний.

– Одобряешь, что собираются там? – удивился Лёхин, прихватывая двух подвальных и Сверчка под мышку.

– Дык, под приглядом – вот что ценно.

Скамейка под "грибком" оказалась местом уютным и сухим. Лёхин оставил на одной половине паранормальный народ, сел рядом сам.

– Информация к размышлению: следы Ромки привели в Каменный город. Вопрос: есть ли выход в Каменный город из кафе?

Сверчок, как и Лёхин, уставился на подвальных. А подвальные переглянулись, и Бирюк покачал головой:

– Как обухом ты нас, Лексей Григорьич, по темечку. С чего ты решил, что с кафе есть ход в Камень-город?

– Должен быть. И Роман, и Лада были несколько минут в зале, а потом пропали из него, но никто не видел, как они вышли.

– Нет. Не может быть такого, Лексей Григорьич.

– Так. Стоп. Бирюк, мне свои домовые сказали, что в Каменный город вам, домовым и подвальным, попасть нельзя. Сверчок, это так?

– Так, Лексей Григорьич.

– Бирюк, есть ли в кафе место, которое для тебя под запретом?

Подвальный задумался, а Лёхин, перебирая всё, что слышал об "Ордене Казановы" и что видел в нём, вдруг вспомнил.

– Вот что, Бирюк. На другой стороне от входной двери в кафе – два коридора. Один ведёт к служебным помещениям и к туалетам. Другой заканчивается двумя… мм… скажем так, ветками. Один из боковых коридоров ведёт в тупик. Бирюк, что скажешь о тупике?

Подвальный отчаянно свёл густые брови.

– Что скажу, что скажу!..

И замер. И Сверчок замер, глядя на него.

А второй подвальный тихонько спросил:

– Бирюк, слышь? А не тот ли это коридор…

Тут Лёхин припомнил ещё кое-что и задумчиво сказал:

– А интересно… Не было ли раньше на месте этого дома реки?

– При чём тут река? – озадачился Сверчок.

– Знаю два выхода в Каменный город. Оба – под мостами.

– … А уж сыро там завсегда было, – пробормотал Бирюк, явно витая мыслями в заданном месте. – И плесень… Да, там ещё узор выложен из цветных паркетин, а угол от плесени аж махрится, как будто мох там растёт… И дверь забитая…

– Нет там никакой двери!

– Есть, Лексей Григорьич. Залепили её блестяшками вместо обоев, вот и не видать. А дверь там завсегда была, да. Старый подвальный Сысой тоже говаривал: мол, не пускат та дверь ни за какие коврижки, да и не надоть. А подземная река – да, было дело, тоже балакали. Но ведь далеко вниз ушла!..

Измученный воспоминаниями, Бирюк словно листал собственную память. Прислушиваясь к его речи, Лёхин сам вспомнил, что его дом стоит на обмелевшей подземной реке, о чём ему сообщил как-то Ерошка, дух болотный. А если под городом система сообщающихся между собой ходов-выходов из Каменного города? Только преграда, наверняка ментальной природы, не даёт путешествовать из верхнего города в нижний паранормальному народу и людям вообще без параспособностей… Хотя Лёхин слышал когда-то, что людей таких нет: способности есть у всех – только у одних спят дремучим сном, а у других активны в разной степени… Ладно, хватит. Увело уже, куда не надо. А надо…

Лёхин поднял голову. Домовой и подвальные, только что втолковывавшие друг дружке тайны земли, на которой дом стоит, проследили его взгляд.

– Глупые мысли какие-то лезут, – пробормотал Лёхин. – Бирюк, а не считая того, что тебя крысы гнали из подвала, нет впечатления, что в последний месяц тебе трудно стало бегать по коридорам? Ну, например, не бывало впечатления, что подвал стал совсем чужим?

– Страсти какие говоришь, Лексей Григорьич, – тихонько сказал Сверчок.

– … И я никак в гости зайти не мог, – эхом откликнулся второй подвальный. – Выстукиваешь, выстукиваешь по стене, ан не слышит. Пока сам не выйдет – не дозовёшься, а, Бирюк? Такое ведь тоже было. А раньше стукнешь – уже бежишь.

– Они впустили Камень-город в подвал?! – слепой взгляд в точку – качал головой Бирюк. – А меня, значит, кошка держала, пока не окотилась. Вон что… Кошки ведь и там. И здесь безнаказанно бегают… Ох ты…

– Потом напереживаешься, Бирюк, – невежливо перебил Лёхин. – Ты мне лучше объясни, где дверь тайная находится.

Подвальный моргнул, приходя в себя, и объяснил.

51.

За полчаса до выхода из дома Лёхину позвонили. Номер высветился незнакомый.

– Я с телефона жены звоню, – неторопливо сказал очень спокойный голос. – Леонид это. Добрый вечер.

У Лёхина на сердце отлегло. А то… распрыгалось, понимаешь…

– Добрый вечер, Леонид.

– Дело у меня, Алексей, тут такое… Жена говорит – позвони и позвони. В общем, как у тебя дела? Помощь не нужна?

– Смотря какая. – Леонид осторожничал – и Лёхин осторожничал. И вдруг – сообразил. – Слушай Леонид, давай напрямую: с чего жена твоя (он напрягся и вспомнил), Люда, решила, чтоб ты обязательно позвонил? Давай только без этих, как ты сам говорил, танцев-шманцев.

– Да сон опять, – теперь уже легко сказал Леонид. – И в прошлый раз сон, и в этот. Видел я, как ты и ещё один – во сне его Пашкой звали – сначала по каменному полю шли, потом с собачьей сворой дрались. И ещё с кем-то.

– И что из этого?

– Я так понял – продолжение следует? Бой-то не закончен ваш. Я завтра выходной. Куда приходить, если что, и собак брать ли?

– Леонид, ты понимаешь, что сон сном, а убить могут реально?

– Понимаю.

– Хорошо. Тогда так…

Лёхин придумал такой план: Павлу три тысячи в зубы на вход – и он называет охране имя одной из компаньонок (Валя подскажет свободную девушку), он уже был в кафе, охрана мельком его запомнила, а то, что мальчики-красавчики его куда-то тащили, охрана наверняка ни сном ни духом; Олег идёт в кафе как человек, завернувший перекусить, обычным посетителем. Ну, у Лёхина причина законная – Диана. Затем двое из них по одному исчезают в тупиковом коридоре, ищут нужную дверь. А Лёхин тем временем идёт в коридор с туалетом, открывает окно, впуская профессора (уже созвонились) и Леонида. И теперь они уже втроём присоединяются к двоим, открывают дверь в Каменный город, а там… Там – как Господь на душу положит.

План не идеальный – понимал Лёхин. Мало того – поверхностный. Но большего придумать не мог. К его удивлению, с планом согласились и остальные без споров и возражений. Понадеялись, что он единственный в курсе всего, потому и согласились?

"Домочадцы" провожали Лёхина толпой. Заставили присесть на дорожку. Глеб Семёнович и Линь Тай чуть не плакали: драка грандиозная намечается – и без них! Слёзно умоляли взять с собой: а вдруг по дороге какого-нибудь алкаша найдут да в его теле в Камень-город проникнут? Лёхин возражал: а если на пороге между городами выкинет призраков из человеческого тела, что ему, Лёхину, тогда делать с бедолагой, очнувшимся в странном и страшном месте?

Касьянушка беспокоился, хорошо ли "пояс военный" на Лёхине застёгнут. Елисей норовил из этого пояса что-нибудь вынуть да сунуть вместо оного сухарик: "Камень-город же! Вдруг из хлебушка засушенного каравай явится! Голодными хоть сидеть не будете!" Дормидонт Силыч бубнил, чтоб Лёхин не зевал: "Где воинская наука впрок не идёт – хитростью брать надо!"

Лёхин пытался сосредоточиться на плане – "домочадцы" заморочили голову напрочь, тупел в собственных глазах. Выдержки не хватило – взмолился:

– Ну хоть перед дорогой помолчим!

И все торжественно замолчали. Правда, секунды через две квакнул Касьянушка – открыл-таки рот, а Дормидонт Силыч и шлёпнул по губам. Купца, грубияна и рассказчика развратных анекдотов, Касьянушка боялся. Поэтому сделал благостное лицо многотерпеливца, возведя очи к небесам.

В общем, Лёхин понял: досиди он эту минуту – точно взорвётся. И – пулей вылетел за дверь!

На остановке его, обозлённого, мокрого (зонт забыл второпях!), дожидался Олег. При виде распахнутой дверцы Лёхин содрал с себя плащ и юркнул в машину. Скомканный плащ он некоторое время угрюмо держал в руках, пока Олег, посмеиваясь, не предложил:

– Разверни да брось назад! Хоть немного да просохнет.

Они уже проскочили памятный поворот у моста, когда по рукаву Лёхиного свитера скатился Шишик. Его выпученные глазёнки хищно таращились куда-то наверх. Лёхин глянул, и у него сердце замерло. А Олег гордо сказал:

– Специально для Шишика купил!

И Лёхин – заржал, громко и неприлично. Душа не выдержала.

Под потолком машины болталась подвеска со множеством "качелей" в виде колец, треугольников, ромбов. Все они висели на отдельных тесёмках и нервно подпрыгивали.

Отхохотавшись, Лёхин принялся перечислять все сегодняшние раздражители ошарашенному его реакцией Олегу, а "помпошка" – счастливая! – кажется, на всех качелях решила укататься до тумана в глазах.

Олег в ситуацию вник и теперь смеялся сам, поскольку Лёхин успокоился и уже с улыбкой расписывал картину "Прощание с домочадцами".

До кафе осталось совсем немного, когда Шишик упал на колени Лёхина. Один глаз бессмысленно плавал в космах наверху. Другой – наверное, потерялся где-то внизу. Лёхин вздохнул, надел плащ и сунул "помпошку" в карман.

Как и договаривались, Олег свернул в арку и остановил машину напротив первого подъезда. Но ещё раньше Лёхин заметил, что внизу, рядом с кафе, что-то уж больно много народу. И машины – кажется, мигалки и "скорой", и милиции промелькнули. А на задворках – обнаружили Олег и Лёхин – народ явно из дома группками стоит и что-то заинтересованно обсуждает, несмотря на дождь.

Выяснилось, что Олег притормозил аккурат за машиной Соболева, в которой, кроме профессора, сидел и Павел. Судя по всему, они неплохо столковались. Во всяком случае, профессор называл детектива по имени и не возражал против "ты" с его стороны – хотя Павел и продолжал величать его по имени-отчеству.

Наскоро Лёхин познакомил их с Олегом.

– Что происходит в кафе?

– Сами в непонятках, – вздохнул Павел. – Жильцы говорят разное. Одно только повторяют абсолютно все: в кафе несколько трупов, а хозяина не могут нигде найти.

– Весело, – пробормотал Лёхин. – Значит, отсюда нам в Каменный город не попасть, блинчики-оладушки. Подождите немного. Может, попробую информацию из первых рук получить.

Он еле успел выйти из арки, как от толпы у кафе к нему побежала фигурка на высоких каблуках, в длинном плаще с капюшоном.

– Алёша!

Шишик пробурчал что-то недоброжелательное и утоп в кармане.

В дождливых сумерках лицо Дианы почему-то казалось скульптурно-прекрасным. Лёхин быстро перешёл на тонкий уровень зрения – ни одной крысы вокруг неё! А когда девушка подбежала, он сообразил, почему её лицо кажется скульптурным. Даже бег не оживил застывших черт. Изумлённый Лёхин мог поклясться, что Диана сейчас такая же сонная, как Валя недавно. Значит, он прав? Значит, все компаньоны и компаньонки находились под сильнейшими чарами?

– Что случилось, Диана?

– Такой ужас, Алёша! Нас всех почему-то посчитали наркоманами. И милиция, и врачи. – Девушка говорила тонким, монотонно-капризным голосом, каким иногда говорят заболевшие, с высокой температурой дети. И как капризный больной ребёнок, она держалась за его руку – может, в поисках уверенности?

– Ну а сейчас уже не считают?

– Конечно, нет! Альберт нам даже курить запрещал – не то что наркотики.

– А почему они вообще приехали? Что случилось в кафе, Диана?

– Кто-то из подсобных рабочих нашёл в служебке трупы. Как это страшно! Альберта не было, и он вызвал милицию! А сейчас собрали всех компаньонов и почему-то сразу решили, что мы наркоманы.

– Потому что все выглядят сонными? – задумчиво подсказал Лёхин. – А компаньонов собрали почему? Потому что трупы в служебке? – и вдруг сообразил: – Диана, это кто-то из ваших?

– Да, это наши, – она, не глядя, убрала ладонь с его руки. – Я так устала. И мне… как-то пусто. А всё время хочу спать… А? – встрепенулась она, словно услышав вопрос. – Да, это те четверо, с которыми подрался Анатолий. Помнишь, ты звонил?

– Помню, – выговорил ошеломлённый Лёхин. Четверо?!

– Их убили страшно. Говорят, крови очень много. Нас уже отпустили, но предупредили, что завтра с утра всех на допросы… А если в университете узнают, что мы в уголовном деле замешаны…

Она произнесла это всё с той же, почти монотонной, безразлично-вопросительной интонацией, словно не отвечала на вопрос, не разговаривала с собеседником, а размышляла вслух. А потом словно потухла и, сгорбившись, пошла на остановку. Лёхин успел догнать её и задать важный вопрос – очень важный, хотя сообразил только что.

– Вас всех вызывали? Анатолий тоже здесь?

– Анатолий? – удивилась она наконец. И Лёхин мог бы поклясться, что следующая её фраза прозвучит так: "А кто это?" Но нет. – Странно, что ты спросил. Нас тоже спрашивали о нём.

– И что? Никто не знает?

– А зачем? Зачем нам знать?

Она снова зашагала к остановке, но вдруг остановилась.

– У нас был Роман. Ромка. Он здорово пел под гитару. Послушаешь – и снятся странные, красивые сны. А когда его песни запел Анатолий – это даже выглядело глупым. Я ему однажды сказала, а он обозлился… – Она снова отвернулась к остановке и забормотала, раз за разом зевая: – Ну да… Я и сказала… потому что знала – он… обозлится. Глупо всё.

Чтобы слышать её, Лёхин торопился следом, а она как будто знала: подъехала "маршрутка", девушка дождалась, пока все выйдут. Придержала дверь и, обернувшись, сказала ясно:

– Я всегда знала, что "Орден" будет существовать, пока в нём поёт Ромка.

Возвращаясь на задворки кафе, Лёхин мечтал о паре таблеток от головной боли. Четыре трупа, пропавший Анатолий, пропавший же хозяин, пифия Диана со своим трагическим заявлением о Ромке, в кафе не попасть ни через парадный вход – там милиция, ни через подсобные помещения – не на глазах же десятков взволнованных жильцов! Да и смысл теперь попадать туда? Внутри, небось, обыски вовсю… Придётся всей компанией ехать либо к заливу, либо к мосту возле дома. А Лёхин так надеялся, что кафе напрямую связано ходом с логовом Альберта, который – Лёхин уверен на все сто – убегая, прихватил с собой Анатолия.

Пока он отсутствовал, появился Леонид. Не один – с собаками, как однажды и предположил Лёхин. Именно доберманы в отсутствие Лёхина познакомили своего хозяина с честной компанией: когда Леонид прибыл на место, псы радостно потянули его к Олегу. Олег бы, может, и не узнал доберманов, тем более на поводке и при хозяине, если б Лёхин не рассказал о них по дороге к кафе. Собакам Олег обрадовался. Ещё больше обрадовался, убедившись, что псины нашли-таки дом… И даже профессор принялся вглядываться в них задумчиво, хотя вроде и не должен был их помнить. Может быть, принялся потому, что оказался вторым, кого подошли обнюхать псы.

– И что теперь делать? – беспомощно спросил Лёхин, отчитавшись о встрече с Дианой.

– Если Лада убегала от загонщиков, вряд ли это было в городе, – сказал Павел. – Нам придётся ехать к мосту в твоём микрорайоне, потому что он даёт выход прямо в Каменный город.

– Едем, – нетерпеливо предложил Олег. – Леонид, собаки в машину пойдут?

– Сейчас узнаем.

Лёхин и слова сказать не успел, как все быстро рассредоточились по машинам. Всё ещё сомневаясь, он тоже шагнул к машине.

– Уф-ф, успел-таки… Лексей Григорьич! Лексей Григорьич! Не уезжай!!

52.

Оглянувшись, Лёхин присел перед Бирюком, подпрыгивавшим на бордюре. Подвальный выглядел неимоверно грязным и усталым.

– Что случилось, Бирюк?

– Дай отдышаться, Лексей Григорьич!.. О-ох… Думал, уж уедешь.

Пока подвальный усмирял дыхание, Лёхин поднялся с корточек и заглянул в машину за зонтом.

– А-а…

Почти квадратные, потрясённые глаза Олега сначала даже испугали. Но и Леонид выглядел изумлённым. Лёхин только хотел спросил, что это с ними, как Олег смог выговорить:

– Лёхин а ты куда пропал? Только что был, раз – и нет.

– Да так, погулять вышел, – отшутился Лёхин, сообразив, что удивление вызвало его приседание на корточки.

Он снова присел, раскрыв зонт над собой и Бирюком. Свесившись из кармана плаща, проскрипел благожелательно Шишик.

– Ты, Лексей Григорьич, со своими товарищами иди на ту скамейку где вчерась балакали. Нашли мы тебе вожатого до Камень-города. Там и дожидается.

– Да мы и так собирались…

– Лексей Григорьич, он вас к ходу от кафе этого злосчастного выведет.

– Ага… Так, – проговорил Лёхин, соображая. – Спасибо, Бирюк.

– Не за что пока. Это я тебе спасибо говорить буду, как в родной подвал вернусь.

– Подожди здесь, под зонтом. Я объясню народу ситуацию, и пойдём к скамейке по одному, чтобы не привлекать внимания.

– И хорошо, Лексей Григорьич, что по одному. Только поскорее бы. Долго ждать вожатый ждать не будет. Не любит он к нам, на поверхность, выходить.

Последних слов Бирюка Лёхин не дослушал: сбегал к машине Павла, показал, куда идти, потом Олегу и Леониду. Взглянув на доберманов, он было обеспокоился, смогут ли собаки перейти невидимую границу между привычным миром и территорией Каменного города. Потом вспомнил, как дома, у Леонида, к псинам подбежал домовой и они потянулись к нему обнюхать. И – успокоился.

Прихватив зонт и подвального, Лёхин поспешил к скамейке. Интересно, что за вожатого нашёл Бирюк? В его мире много любопытнейших личностей. Вожатый этот наверняка из таких.

Сначала показалось – на скамейке вырос тонконогий, с узкой, колокольчиком, шляпой гриб. Привычный к виду Леших-палисадничих, Лёхин решил, что вожатый похож на них. Хорошо, Бирюк с локтя предупредил:

– Меня, грязного, взял на руки и не побрезговал – хорошо. С Мокричником так не делай. Не любит. Да и не всякий его вида выдержит.

– А почему Мокричник? – за несколько шагов до скамейки шёпотом спросил Лёхин. – У воды живёт?

– Не только. Он мокриц пасёт, пиявок прикармливает. Ты с ним много не разговаривай – не любит.

Лёхин хотел спросить – чего ещё не любит Мокричник. Не успел. Подошли к скамейке. Из вежливости Лёхин присел – и с трудом удержал приветливое выражение лица. Он привык, что у паранормального народца лица почти человеческие. А сейчас на него взглянула из-под шляпы натуральная пиявка.

– Добрый вечер.

Тускло блеснули маленькие чёрные глаза, на сплошь ровной поверхности возможного мелкочешуйчатого лица прорезалась поперечная линия. Наверное, рот.

Не успел Лёхин ни чего подумать, ни спросить чего, как Мокричник спрыгнул со скамьи. Так мальчишки на речке или на пруду прыгают в воду – "солдатиком". Лёхин дёрнулся – ой, упадёт! Но Мокричник, держась прямо и жёстко, зашагал к забору позади скамейки. И невообразимо стремительным движением нырнул под нижнюю перекладину – и пропал.

– Шагай, Лексей Григорьич, – донёсся со скамейки шёпот подвального. – И не боись: я тоже пойду с вами до хода-то.

Пока до Лёхина дошло, что пора переходить на другой уровень зрения, к нему подошли Олег и Леонид с доберманами. Псы с интересом обнюхали Бирюка (тот не возражал), брезгливо чихнули над следом Мокричника и свели глаза к носу, разглядывая оседлавших их Шишиков. Те сидели на собаках тоже не просто так, а качались в стороны, изучая то один, то другой глаз ездовых животных.

За забором, который, как оказалось, был фрагментом и его легко обошли, ютились остатки деткой веранды – полупроваленный пол, куда и поспешил Мокричник. Он спрыгнул с одной раздавленной доски на другую, затем на землю. Потом гриб-пиявка обернулся. Снова под малюсенькими, туповато-блестящими глазёнками появилась ротовая прорезь. Прорезь росла, пока Мокричник явно дожидался сбора всей честной компании. Лёхин себя слишком брезгливым не считал, но когда из угла ротового отверстия полезла белёсая струйка слюны… Внезапно Мокричник нежно прочирикал длинную фразу и, будто подрезанный, сел на землю.

– Он говорит – дошли, – сам удивлённый, сказал Бирюк. – Лексей Григорьич, дальше я не ходок. Вам нужно поднять вот эту доску, но держась только за этот край, который ближе к нам.

– Странное требование, – удивился Лёхин и посветил на доску.

Остальные поняли, что он разговаривает с кем-то из паранормальных, и терпеливо ждали.

Не убирая пара-зрения, Лёхин взялся за доску и осторожно приподнял её. Пока один край оставался на земле, доска поднималась легко, но едва он поднял её над землёй, она хоть и поддалась, но налилась тяжестью. И чем выше он поднимал, тем тяжелее доска становилась. И край – тот, что на земле, – удлинялся.

"Открываю дверь подземного хода!", – понял Лёхин, и его прошибло холодным потом, когда он отвалил до конца тяжеленную дверь и увидел ступени вниз.

Снова что-то нежно прощебетал Мокричник, утёр слюну и куда-то ускакал.

– Дальше вы сами, – перевёл подвальный. – Дойдёте ли, Лексей Григорьич?

– Дойдём, Бирюк. А дверь за собой закрыть?

– Лучше закрыть. Другого человека от неё оттолкнёт, но не ровён час такой, как ты, объявится? Провалится да сгинет.

– Ладно, сделаем. Счастливо оставаться!

– Прощевай, Лексей Григорьич! Скатертью ваша дорожка, ровной да гладкой!

Лёхин оглядел добровольцев.

– Кто-нибудь видит вход?

– Я вижу, – сказал Соболев неуверенно. – Лестница вниз. Да?

– Хорошо. Тогда идите первым и встречайте остальных. Мне велено дверь закрыть, чтоб беды не случилось.

Профессор шагнул на видимую компании землю – и его ступня словно исчезла в воде. Перенёс другую ногу. Доберманы шумно вздохнули: Соболев исчез полностью.

– Забавное впечатление, – донёсся его голос издалека, будто из-за приоткрытой двери. – Кто следующий?

Как и предполагал Лёхин, следующим оказался Павел. Леонида потянули доберманы. Больше всего Лёхин боялся за Олега. Но тот, глубоко вздохнув, тоже шагнул и пропал. Оглядевшись – никто не видел? – Лёхин встал на ступеньку и осторожно потянул дверь на себя.

По первой лестнице никто без него не спустился.

– Хоть какое-то оружие взяли все?

Озабоченно покивали. Один Павел расплылся в счастливой улыбке. Ну, с этим всё ясно. Упрямый.

– Лучше вынуть и держать в руках, – посоветовал Лёхин. Заранее предупреждать не хотелось. И не только из-за эффекта неожиданности. Пусть насладятся, какими увидит их Каменный город. И даже Павел его понял – ухмыльнулся, довольный.

И – побежали. Павел – впереди всех.

Третья лестница – торжествующий вопль, оборванный на полуслове. Павел. Обзавёлся экипировкой. Остальные, изумлённо поглазев на него, сообразили-таки глянуть на себя. Короткий свист, смущённое покашливание, довольное "Ха!" – кажется, никто не возражал против личных метаморфоз.

Сам Лёхин выглядел, как и в прошлый раз, только плащ покороче (Шишик немедленно завис на аграфе легкомысленной пушистой помпошкой), жилет уже не кольчужный, а настоящий доспех; к наручам и ножам в сапогах добавились металлические звёздочки и, как ни странно, кнут. Верёвку сунул Елисей: "Вдруг как лазать придётся? Пригодится!"

Оглядев воинство, Лёхин понял, что Каменный город не только увидел своё в непрошеных гостях, но и выявил суть каждого: Павел казался весьма довольным одеянием воина – возможно, странствующего наёмника (Лёхин невольно усмехнулся: ну и начитался же я всякого!); скромный по жизни Олег превратился в воина-монаха; уверенный в себе Леонид – нечто среднее между ними. Незаметный же, сдержанный профессор внезапно сразу вызвал к себе почтительное внимание: он словно расправил плечи под длинным тяжёлым плащом, край которого слева слегка приподнимал кончик ножен; какое уж под плащом пряталось одеяние – сказать трудно, но сам плащ тоже вызывал почтение: чувствовалось в нём что-то богатое…

– Охренеть!.. – восхищённо сказал Павел, недавно по-свойски болтавший с Соболевым. – А корону тебе, Дмитрий Витальич, на последней лестнице преподнесут?