Текст книги "Вечные следы"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 44 страниц)

В «ГЛУБОЧАЙШИХ ПРЕДЕЛАХ»

В 1656 году из Енисейского острога выступила большая экспедиция воеводы Афанасия Пашкова, отправлявшаяся в «самые глубочайшие пределы, нарицаемые Дауры». В ней принимал невольное участие известный протопоп Аввакум.

Пашков получил приказ приискать на востоке пашенные места и поставить «Нерчинские и другие остроги».

В 1650–1654 годах, Когда Афанасий Пашков был на воеводстве в Енисейске, «нача проведываться Даурская земля и Китайское царство прозываться». В эти годы Петр Бекетов открыл почти беспрерывный водный путь с Енисея на Шилку.

Одна из отписок Пашкова указывает, что еще в 1652 году он поднимал сто служилых людей для дальних служб на Шилке и озере Иргень. При этом было составлено нечто вроде краткого путеводителя от Байкала до реки Нерчи.

Почти одновременно на Енисее был построен большой по тому времени флот для Даурии – 202 дощаника. За отличное выполнение «судового дела» Афанасий Пашков и его сын Еремей были награждены золотыми отличиями.

…Афанасий и Еремей Пашковы с 600 казаками и служилыми шли «против воды» Енисеем, Верхней Тунгуской и Ангарой.

Экспедиция зимовала в Братском остроге на устье реки Оби. Аввакум был поселен там в одной из двухъярусных башен, которые, кстати сказать, были целы еще в 30-х годах нашего столетия.

Дальнейший путь сорока дощаников Афанасия Пашкова лежал к Байкалу, реке Хилок, озеру Иргень, реке Ингоде, «за волоки, через хребты». По Ингоде путешественники плыли на плотах. Достигнув Шилки, а затем «сторонней реки» Нерчи, Пашков восстановил заложенный Петром Бекетовым Нерчинский острог.

«Стану паки говорить про даурское бытие», – записал Аввакум на одной из страниц своего «Жития». Для протопопа это «бытие» было крайне тяжелым. Он волочил на себе нарты, тянул судовую лямку на Хилоке, сплачивал и гнал «городовой и хоромный» лес, который Пашковы сплавляли по Ингоде, Шилке и Нерве для постройки укреплений. Пашкову приписывают основание не менее чем четырех даурских острогов.

Отряд бедствовал, зачастую питаясь травами, кореньями и основой корой. Голодовка на Нерче унесла множество жертв.

О некоторых подробностях пребывания отряда Афанасия Пашкова в Даурии лишь впервые узнал ленинградский ученый В. И. Малышев, отыскавший так называемый «Список Г. М. Прянишникова». В этой книге, заключенной в переплет из дубовых досок, обтянутых тисненой кожей, есть бывшие неизвестными до сих пор строки из «Жития». Аввакум рассказывает в них, что на пути к Иргенскому волоку путешественники страдали от болезни глаз и прозрели полностью только на Шилке.

«Приплыли Шилкою рекою на Нерчю реку, – говорит Аввакум, прибавляя далее: – И ту реку не глаголю Нерчю, но юдоль плачевная». Оказывается, что Аввакум с 70 спутниками ходил вверх по Нерче в поисках пропитания и вернулся на плоту, проделав обратный путь за пять дней. Следовательно, протопоп побывал где-то далеко в верховьях Нерчи.

Выполнив все поручения в Даурии, Афанасий Пашков двинулся по голому льду снова к Иргень-озеру. Это было в 1662 году, когда на смену Пашкову в Нерчинский острог прибрел на лыжах сын боярский Ларион Толбузин.

Сын Афанасия Пашкова Еремей предпринял с озера Иргень поход в «Мунгальское царство». С ним были 72 казака и 20 эвенков. В походе Еремей потерял всех людей, был ранен и семь дней скитался по диким горам, пока не нашел дорогу к Иргеню.

Аввакум в это время жил в убогой избенке на берегу Иргеня и, вероятно, был одним из первых рыбаков на этом озере. Промышляя даурских язей и щук, он соорудил рыболовный «ез» – плотный частокол с отверстиями для верш. Ловил он рыбу и на большом соседнем озере Шокша, из которого вытекает Хилок.

К Байкалу первым вышел Афанасий Пашков, Аввакум же месяцем позже собрал больных, раненых и увечных землепроходцев и приготовился к дальнему пути. Этому небольшому отряду удалось убить изюбря; оленины хватило до Байкала.

Аввакум обмолвился, что, когда поехал «из Даур», подарил начальнику Иргенского острога «Кормчию книгу». Вряд ли это была широко известная тогда духовная «Кормчая книга», или «Номоканон». По смыслу рассказа Аввакума речь здесь шла скорее всего о своеобразном дорожнике, или, вернее, лоции, Байкала и сибирских рек. У Байкала Аввакум застал русских людей, ловивших омуля и промышлявших соболей. Какой-то знакомый протопопа, которого Аввакум ласково называет Терентьюшкой, щедро одарил путешественников припасами.

Замечательное описание Байкала, включенное Аввакумом в «Житие», занимает всего каких-нибудь десять строк. Но сколько поэзии вложено в него!

Переплыв на веслах Байкал, протопоп со спутниками достиг Братского острога. Снова на пути перед ними встали ангарские пороги, но пройдены они были благополучно.

«Три года из Даур ехал», – вспоминал Аввакум.

Неистовый протопоп зимовал в Енисейске, затем в Тобольске, проезжал Устюг Великий и другие города Северной Руси.

Только через восемь лет после возвращения из «глубочайших пределов» Даурии и новых подневольных скитаний Аввакум взялся за перо, чтобы поведать на страницах «Жития» о своем участии в походах даурского воеводы Афанасия Пашкова.

Известно, что исследователи к настоящему времени разыскали далеко не все списки «Жития» Аввакума. Приведенный выше случай со «Списком Прянишникова» позволяет надеяться, что будут найдены новые списки сочинений Аввакума, в которых его тяжелое «даурское бытие», возможно, описано с еще большей полнотой.

ДАУРСКИЕ ЗЕМЛЕПРОХОДЦЫ

В конце XVII века русские люди, жившие в Нерчинской Даурии, предприняли обширные исследования Амура и земель, примыкающих к Тихому океану. В 1681 году сибирские воеводы получили наказ из Москвы, который обязывал их «про Китайское, и про Индейское, и про Никанское царства, и про городы, и про золотую руду, и про серебро, и про жемчуг, и каменье, и медь, и олово, и свинец, и железо, и про бархаты, и про атласы, и камни и кость, и всякие узорочья расспрашивать…».

Даурский воевода, стольник Федор Воейков вызвал в съезжую избу Нерчинского острога одного из самых знаменитых землепроходцев – сына боярского Игнатия Милованова. Это был удивительный человек с интересной и славной судьбой.

В 1670 году воевода Нерчинского острога Данила Аршинский отрядил Игнатия и Василия Миловановых, Антона Хилева, Григория Кобякова и Василия Захарова «в Китайское государство к богдойскому царю в посланцах…». Они подобрали 50 выносливых нерчинских служилых и в сопровождении пекинского посла Шарандая двинулись с Нерчи к Аргуни и Науну, или Нонни, – притоку Сунгари. Пройдя Маньчжурию, служилые через две недели достигли Пекина и вскоре предстали перед богдыханом Кан-си. Тот впервые видел русских людей.

Миловановы потом рассказывали, что их провели через пять ворот внутренних укреплений Пекина и поставили на «царевом дворе», где были выстроены в ряд шесть слонов с золочеными теремами на спинах. Император принял послов, взял грамоту и даже напоил их чаем. Служилые были с почетом отпущены домой; их провожала охрана в 65 человек. В Китае послы видели торги великие, где продавались жемчуг и самоцветы, всякие узорочья и дорогие бархаты и атласы. Дивились нерчинские люди на Великую китайскую стену с ее круглыми башнями и воротами, окованными железом. Вернувшись в Нерчинский острог, они рассказывали, что стена эта «ведена по Каменю, а сказывают богдойские люди, что де тот камень залег от моря до моря…».

Миловановы и их товарищи привезли Даниле Аршинскому подарки богдыхана и представили даурскому стольнику маньчжурского «воеводу» в ранге посла – Мунгучея с его пышной витой. В 1675 году Игнатий Милованов ездил к Мунгучею, чтобы известить его о движении московского посольства Спафария от Енисейска к границам Китая. Послы шли в Пекин по пути, пройденному Миловановым пять лет назад. И вот в 1681 году Игнатию Милованову поручили новое важное дело. Он хорошо справился с ним и уже в июле 1682 года представил Федору Воейову описание своего путешествия.

Где же побывал Милованов? Опираясь на Албазин, в котором тогда начальствовал сын нерчинского воеводы. Андрей Воейков, Милованов исследовал часть Амура, Зею, Камару, Селемджу и другие реки. Он подробно описал условия судоходства на Амуре его притоках, прибрежные селения, промыслы и собрал данные для чертежей. Особенное внимание он обратил на еще не тронутые плугом земли. «…А от Зеи и от Амура за лугами ниже Тома реки, – писал землепроходец, – ялани сильные, болшие, неисповедимые, силно добрые хлебородные места…» «А ялани прежде всего непахиваны», – добавлял он, предлагая основать новые поселения близ устья Зеи. Это совпадало с намерениями Федора Воейкова, решившего селить в Приамурье пашенных крестьян из окрестностей ангарского Братского острога, славившегося обилием местного зерна.

Игнатий Милованов посетил, исследовал и нанес на карту брошенный даурами городок Айгун, стоявший в то время еще на левом берегу Амура. Известно, что вместе с Миловановым на Амуре трудился Сенотрусов. По-видимому, это был тот самый Никифор Сенотрусов, который заводил богатые хлебные пашни «в Даурах, по Уюрге речке». Есть сведения, что Сенотрусову в 1681 году удалось достичь Восточного океана и осмотреть морские побережья против острова Сахалина.

В 1684 году Игнатий Милованов работал на землях Нерчинского воеводства, отыскивая пашенные угодья «в низ и в верх по Шилке и по Нерче по Уюрге рекам». Любопытно, что, настаивая на освоении новых земель, он заботился, чтобы от этого не было «никакой тесноты» кочевым ясачным людям. Что же касается Василия Милованова, ходившего вместе с родственником или однофамильцем Игнатием в Пекин в 1670 году, то о нем известно следующее. Спустя 12 лет после поездки ко двору императора Кан-си Василий Милованов, отправившись из Аргунского острога, исследовал древние серебряные копи на речке Тузячи. Он проявил себя здесь незаурядным рудознатцем и исследователем, основательно изучив вместе с нерчинским служилым Григорием Лоншаковым найденные ими 20 старинных плавилен. Так выполнялся московский указ 1681 года.

СКАЗАНИЕ ГАВРИЛЫ ФЛОРОВА

На моем столе лежит список редкого исторического памятника. Он был включен в сборник, написанный на голубоватой бумаге начала XIX века. Сборник содержит повести о походе Стефана Батория на Псков, сказание о «прихождении свейского короля Густава Адольфа» к стенам Пскова, жизнеописание Евфросина Псковского, ходившего в XV веке в Царьград…

Сборник объединяет собою 30 разнообразных сказаний, древних жизнеописаний и других произведений. Все они относятся к истории Пскова и Псковской земли. И лишь одно сказание переносит нас в XVII век, на берега Амура, к стенам славной русской крепости Албазин. Понятно, с каким вниманием я просматривал собранные мною свидетельства о событиях в странах и областях, тяготевших к Великому океану. За много лет работы над историей подвигов русских землепроходцев мне еще никогда не приходилось встречать сведений о сибирских или дальневосточных походах и странствиях псковичей. Псковичи всегда недреманным оком следили за Ливонией, обращая свои взоры на запад. Поэтому участие псковичей в походах на северо-восток в истории до сих пор не прослеживалось. Чем же замечателен сибирский исторический памятник, открытый в Пскове? Уже первые строки сразу напоминают известные «скаски» старинных служилых людей в Сибири: «Лета 7198 (1689 г. – С. М.) октября в 23 день в Якуцком (остроге), в приказной избе, перед генералом и воеводою, перед Матвеем Осиповичем Кровковым, албазинские казаки Ганка Флоров да Митька Тушов с товарищи, семьдесят три человека сказали…» «Повесть» будто извлечена из архива служебных бумаг якутской съезжей избы!

Далее говорится, что Флоров и Тушов ходили для соболиного промысла и сбора ясака по Амуру и Уде и «по иным посторонним рекам». От отряда Флорова отделилась «станица» в 12 человек, в числе которых был какой-то Васька. К этим людям явились «со стороны» два всадника на белых конях, закованные в броню, вооруженные луками и мечами. Всадники спрашивали албазинцев, на что они хотят употребить самых добрых из добытых соболей. Албазинцы ответили, что они дали обет отдать лучшие соболиные шкуры в крепостную церковь и дар свой посвятить псковским «чудотворцам Всеволоду и Доманту». Тогда неизвестные всадники и объявили себя «псковскими чудотворцами», которых так почитали албазинские землепроходцы.

Ганка Флоров и Митька Тушов под видом «предсказаний», сообщенных им «чудотворцами», так сказать, задним числом излагали вполне достоверную историю обороны Албазина русскими людьми от несметной силы богдыханских войск…

Но кто же такой «Ганка», или «Гаврилка», Флоров – автор фантастического на первый взгляд сказания?

Он упоминается под 1683 годом в числе видных служилых русской крепости Албазин на Амуре. Есть известие, что в 1677 году Флоров даже замещал начальника Албазина.

Албазин, основанный еще во время знаменитых походов Ерофея Хабарова, был оплотом русского владычества в Даурии. Богдыхан Кан-си хотел любой ценой разгромить Албазин, и не зря военные советники из ордена иезуитов, жившие тогда в Пекине, лили пушки, изготовляли европейское оружие для китайцев. Войска богдыхана не раз угрожали крепости, но горсть отважных русских людей бесстрашно отстаивала амурскую твердыню.

В то же время Москва предписывала сибирским воеводам разведывать «про Китайское и про Индейское и про Никанскос царства, и про городы, и про золотую руду, и про серебро, и про жемчуг…». В 1681 году нерчинский воевода приказал отряду албазинцев идти по Амуру до Восточного океана для подробного исследования его берегов. Именно тогда албазиицы основали Удский острог к северо-западу от устья Амура. Там жило тогда около ста русских людей. В их числе был и Гаврила Флоров.

Из «Повести» видно, что Флоров был в какой-то ссоре с нерчинский воеводой Федором Воейковым. Летом 1683 года большой отряд албазинцев под начальством Флорова вышел из подчинения воеводе и, «не спросясь», отправился вниз по Амуру, а затем на реку Амгунь, на притоке которой было поставлено первое русское зимовье.

Вольница Гаврилы Флорова встретила в пути отряд служилых людей из Тугурского острога, тоже недовольных своим начальником И. Аксентьевым. Тугурским «беглым» отрядом предводительствовал Дмитрий Мокрошубов. Гаврила Флоров после совещания с тугурскими беглецами решил сообща с ними пойти для расправы с ненавистным Аксентьевым. Сведя счеты с приказчиком, албазинская вольница вернулась на Амгунь, но здесь столкнулась с отрядами «богдойского царя». В сражениях с китайцами были убиты одиннадцать албазинцев и тугурцев, а в их числе – Дмитрий Мокрошубов. Оказалось, что китайцы уже подступили под Албазин… Тогда Флоров забыл все распри и решил «виниться» перед якутским воеводой. Совершив часть пути Охотским морем на лодках, он пробился к родным местам. В Якутске Флоров, видимо, получил прощение и вновь пошел на Амур.

Между тем Албазин в 1685 году пережил первую осаду войсками богдыхана. Летом на Амуре показались китайские корабли, с суши на острог надвигались конники, пехота и артиллерия. Китайцы метали с особых станков на Албазин какие-то «огневые стрелы» и смогли разбить башни и стены Албазина. Воинской силы у китайцев было в десять раз больше, чем у защитников острога, к тому же строевых бойцов в Албазине насчитывалось лишь 111 человек, остальные были крестьяне и промышленные люди. Острог пал, и часть пленных русских была уведена в Пекин, где ей суждено было остаться навсегда. Но китайцы торжествовали недолго. В следующем, 1686 году русский флаг вновь развевался над кровлями Албазина, и Алексей Толбузин, а вслед за ним А. Бейтон снова отбивали одну за другой атаки китайских войск. В 1687 году отряды богдыхана были вынуждены прекратить осаду Албазина.

Об этих-то событиях в Албазине и было рассказано в старинной сибирской повести о «чуде» 1683 года, свидетелем которого якобы были люди Гаврилы Флорова. Вероятно, для того, чтобы оправдать свой самовольный поход с ватагой «воровских» людей, Гаврила Флоров и сочинил повесть в духе сказаний «вдохновенных бродяг» XVII века. Он уверял, что псковские «чудотворцы» еще раньше предсказали ему албазинские события.

«…Приидут де к ним под град китайские люди и албазинцы де град сдадут и после де того приидут русские люди и город засядут. И паки приидут китайцы и будут ко граду приступы и бои великие и на тех боях будем мы в помощь русским людям… А града китайцы не возьмут», – читаем мы в этом сказании об Албазине.

Далее следует короткое описание первой и второй осады Албазина, упоминаются «приступы великие» и рукопашные бои. Согласно воззрениям своего времени Гаврила Флоров уверяет, что Албазин выдержал осаду благодаря особому покровительству псковских «святых» – Всеволода и Довмонта. Любопытно указание на то, что в Албазине существовал культ этих «чудотворцев». Следовательно, можно предположить, что сам Флоров и часть его спутников по походам были псковитянами.

Сборник, в котором помещена албазинская повесть, имел своими основными источниками две рукописи конца XVIII века. С этих рукописей и был сделан список 1800–1810 годов. Не позднее 1845 года весь сборник был приобретен псковским купцом Иваном Михайловым.

Такова краткая история открытого в архиве Псковского музея замечательного памятника сибирской истории.

«КАМЧАТСКИЙ ЕРМАК»

В 1701 году из Москву из Якутска приехал казачий пятидесятник Владимир Атласов. Показания Атласова о его открытиях на Камчатке были занесены на бумагу. Так возникла знаменитая «скаска» 1701 года – повествование о дальней Камчатской земле с ее огнедышащими горами и лососевыми реками. Атласовская «скаска» дополнялась данными опроса японца Татэкавы Денбея, которого Атласов вызволил из камчадальского плена и взял с собою в Анадырский острог.

Владимир Васильев Атласов был уроженцем Северо-Двинского края. На якутской службе он числился с 1673 года. Именно в тот год русские землепроходцы положили на чертеж Камчатку. Сохранились показания современников, что еще до 1692 года русские мореходы ходили в «Камчатский залив» для боя китов и моржей. Около 1697 года безвестные герои по следу Семена Дежнева прошли пролив между Азией и Америкой и достигли амурского побережья. Для этого им было нужно обогнуть Камчатку и выйти к Сахалину. Анадырский острог, основанный во времена Семена Дежнева, был важнейшим местом на средоточии морских путей к Аляске, Камчатке и устью Амура.

28 лет Владимир Атласов провел на «дальних заморских службах». Поэтому вовсе не случайно в 1695 году он был назначен приказчиком (начальником) всего «Анадырского захребетного края» и отправился в Анадырский острог.

Уже в следующем году состоялся первый поход с Анадыря для разведывания Камчатки. Служилый человек Лука Морозко-Старицын с десятью спутниками проник в самую глубину полуострова и дошел почти до реки Камчатки.

Морозко-Старицын прослышал о том, что на Камчатке совсем недавно видели иноземных людей, одетых в «азямы камчатые». Очевидно, эта весть о случайном присутствии чужестранцев в области, тяготеющей к Анадырю и вверенной Владимиру Атласову, заставила его ускорить сроки похода на Камчатку.

В 1697 году Атласов и Морозко-Старицын с 60 русскими и 60 юкагирами вышел из Анадырского острога и, преодолев «великие горы», достиг устья реки Пенжины. Оттуда казаки две недели ехали на оленях по западному берегу полуострова. Затем Атласов решил пересечь Камчатку с запада на восток, что он и сделал, выйдя на реку Олютору.

Морозко-Старицыну было приказано идти по берегу «Люторского моря». Сам же Владимир Атласов вернулся на западный берег и стал тоже спускаться к югу. На реке Палане изменники-юкагиры побили нескольких казаков и нанесли шесть ран самому Атласову. На помощь товарищам поспешил с восточного берега Морозко-Старицын.

К югу от устья Тигиля оба отряда повернули в глубь полуострова, и скоро на берегу реки Камчатки застучали тобольские топоры. Владимир Атласов утвердил в новой стране свой знак – прочный крест с памятной надписью. Это было 18 июля 1697 года.

С этого места Атласов предпринял трехдневное плавание на стругах вниз по Камчатке. Вернувшись из похода, он узнал, что коряки угнали у него всех оленей. Атласов преследовал грабителей до самого «Пенжинского» (Охотского) моря. Отбив оленей, русские направились по западному берегу полуострова к реке Иче, впадающей в Пенжинскую губу.

Ичинские камчадалы рассказали Атласову, что на соседней реке Нане живет один из тех неведомых иноземцев, которых якобы занесло морской бурей к камчатским берегам. Атласов приказал камчадалам немедленно доставить пленника к нему. Пленник был японцем.

Владимир Атласов долго считал Татэкаву Денбея «подъячим Индейского царства», тем более что тот не расставался с какой-то книгой или рукописью, по понятиям Атласова, тоже «индейского письма». Сам Денбей первое время выдавал себя почему-то за чиновника. Атласов терпеливо учил «индейца» русскому языку и всюду возил его за собой.

Очевидно, вместе с Денбеем русские ходили на юг полуострова, к рубежу земли курилов. Денбей мог указать точное место в низовьях реки Опалы, где его пленили курилы. Четыре пуда золота отобрали курилы у японцев, но, не зная ничего о назначении этого металла, отдали его на забаву детям. Разумеется, Атласов был обязан на месте расследовать все эти обстоятельства. Ведь, кроме Денбея, вывезенного кем-то на север Камчатки, в земле курилов оставались еще десять японцев. Атласов должен был разузнать об их дальнейшей судьбе, хотя Денбей и утверждал, что его спутники были через некоторое время взяты на какой-то корабль и вывезены на родину. Как бы то ни было, но поход Атласова в сторону Опалы, безусловно, был связан с проверкой рассказов Денбея.

Вернувшись из похода на юг, Атласов выстроил зимовье на реке Иче. Затем он основал Верхне-Камчатский острожек, первым начальником которого был Потап Сердюков. Оборону острожка держали лишь пятнадцать человек. Вскоре они были убиты при попытке вернуться в Анадырь. Несколько ранее погиб Лука Морозко-Старицын, верный спутник Атласова и основатель Нижне-Камчатска.

Много русских сложило голову на Камчатке во время похода Владимира Атласова. Только пятнадцать человек возвратились вместе с ним в Анадырский острог, куда был приведен и Денбей с его изрядно потрепанной «индейской книгой». Анадырцы встречали отряд 2 июля 1699 года.

Осенью Владимиру Атласову предстоял долгий путь на оленях в Нижне-Колымск, откуда на морском коче он должен был плыть из Анадырского острога до устья Лены и в Якутск с докладом о присоединении Камчатской землицы. Часть пути в Якутск была пройдена на лыжах, и японец Денбей, как сообщал Атласов, «ногами заскорбел, потому что ему на лыжах ход – не за обычай». Из-за этого Денбей был возвращен обратно на Анадырь со встретившимся приказчиком Григорием Постниковым.

Перезимовав на Колыме, Атласов пришел 3 июня 1700 года в Якутск и сделал первый отчет о своих скитаниях по Камчатке.

В самом начале 1701 года покоритель Камчатки вступил в Москву, и 10 февраля подьячие Сибирского приказа весь день скрипели перьями, занося на бумагу рассказ Атласова.

Но удивительное дело! В те же самые дни какое-то частное лицо, в котором можно угадать иноземца Андрея Виниуса, снимало с Атласова второй, более подробный допрос. И эта запись была немедленно переправлена за границу…

В записи было сказано, что Анадырский край и Камчатка соседствуют не только с Большой землей, но и с Японией, и с Курильскими островами. Камчатка – полуостров, а не остров, как думали ранее. Против Анадыря действительно лежит земля, откуда зимою по льдам проходят люди, говорящие «своим языком». Земля эта была лишь недавно «вновь проведана». Это лишнее доказательство, что русские после Дежнева не раз появлялись на Аляске.

Якутские власти немедленно приступили к снаряжению и отправке служилых людей для укрепления нового края. На Камчатку двинулся столь прославившийся впоследствии Иван Козыревский.

Первая «скаска» Атласова в Якутске была наглухо опечатана серебряной печатью с изображением орла, поймавшего соболя. Но когда Атласов прибыл в Тобольск, в декабре 1700 года, тобольский воевода решился на крайнюю меру. Он вскрыл запечатанную «скаску» и, может быть, списал ее всю от начала до конца. Сделано это было потому, что в то время сибирский географ Семен Ремезов изготовлял новые чертежи Сибири, и ему срочно понадобились свежие сведения Атласова.

Описание самой Камчатки, которое дал Атласов в «скаске» 1701 года, было непревзойденным образцом географического отчета той эпохи.

Он рисовал облик обитателей Камчатки, их одежду, жилища. Перед читателями вставала новая страна, богатая морскими бобрами, красной рыбой и «землями черными и мягкими». Казачий голова говорил о вулканах, похожих, на его взгляд, на стога и хлебные скирды, над которыми по ночам видно зарево, о ледовой обстановке у берегов Камчатки. Смысл этих рассказов был один – новая богатая Камчатская землица с трех сторон омывается незамерзающим морем.

Он изложил и всю историю появления Денбея. В то время незадачливый японский лыжник еще лечил ноги в Анадырском остроге. Сибирский приказ немедленно затребовал Денбея в Москву.

29 декабря 1701 года анадырский японец появился наконец в палатах приказа. Пусть с грехом пополам, но он уже говорил по-русски.

В книге № 1282 дел Сибирского приказа сохранилась запись сказания Татэкавы Денбея. «Скаска» записывалась, видимо, не без участия Атласова, иначе откуда у Денбея при перечислении японских рыб вдруг взялись «вологоцкие нельмушки»?

От Денбея был получен краткий очерк Японии. Через год японец предстал перед Петром Великим, и тот приказал своим слугам «его, иноземца, утешать».

Всякие сведения о Денбее обрываются в 1710 году. Известно, что он был крещен, назван Гавриилом, что его взял к себе в дом князь Матвей Гагарин, который был потом губернатором Сибирским.

В 1701 году Владимир Атласов был пожалован за свои открытия на Камчатке новым чином. С двумя пушками и новым знаменем он было отправился снова на Камчатку. Но, «по духу геройства своего», как он сам выражался, «разбил» купеческий караван Логина Добрынина на Верхней Тунгуске. На первый взгляд это выглядит простым разбоем, однако на самом деле все обстояло иначе. Незадолго до этого был наложен строгий запрет на самовольное хождение русских купцов в Китай, и Атласов лишь выполнял приказ, но действовал сообразно своему крутому нраву. За это своевольство он угодил в тюрьму, где и просидел целых шесть лет.

В 1707 году он снова прибыл в открытый им край, где не прожил, а скорее промучился еще четыре года, преследуемый доносами и угрозами. Хмельные казаки зарезали его спящего. «Так погиб камчатский Ермак», – писал А. С. Пушкин, внимательно изучавший бурную жизнь Атласова.

Остается сказать о судьбе драгоценных сведений, привезенных Атласовым в 1701 году. Вовсе не случайно кто-то из иностранцев, возможно, опять тот же Андрей Виниус, зачитал «индейскую книгу», которой так дорожил японец Денбей. Она исчезла. Что за книга это была? Корабельный журнал, дневник путешественника, заметки разведчика? О ее судьбе после 1701 года ничего не известно.

Обе «скаски» Атласова уплыли в Амстердам в руки ученого-голландца Николая Витсена, так же как и данные о японце Денбее. Повествование Денбея было передано Готфриду Вильгельму Лейбницу, который в связи с этим упоминал имя Виниуса. Лейбниц, между прочим, не раз запрашивал петровского сановника Брюса: чем закончился поход русских людей к «Ледяному мысу»? Отыскана ли водная граница между Азией и Америкой? В 1712 году Лейбниц наводил в России справки о Денбее.

У Витсена хранились данные о состоянии льдов около «Необходимого носа» за несколько лет. Из этого можно заключить, что русские в Анадырском остроге занимались постоянным изучением льдов в Чукотском море, а Атласов, как мы помним, пристально наблюдал за льдами Берингова и Охотского морей в течение всего пребывания на Камчатке.

Иноземцы тщательно следили за походами русских на северо-восток, прекрасно понимая, что эти путешествия связаны с поисками морского пути в Китай. Следили и за движением караванов в Пекин, за поездками русских послов.

В Амстердаме, Лейпциге, Лондоне, Париже, Любеке появлялись сочинения о Колыме и Камчатке, Чукотке и Большой земле, Даурии и Нерчинске. Все эти книги, статьи, географические карты были основаны на русских статейных списках, чертежах, «скасках» землепроходцев, отписках воевод. Но западноевропейские писатели и историки никогда не указывали источников, откуда они черпали драгоценные для науки сообщения. Они, эти источники, добывались зачастую тайно.

«Скаски» Атласова уже в первых десятилетиях XVIII века были использованы в печати Западной Европы.

В так называемом атласе Гоманна, изданном в Нюрнберге, на одной из карт черным по белому было написано: «Земля Камчадалия иначе Иедзо с Ламским или Пенжинским морем, которые были пройдены по воде и по суше русскими казаками и охотниками за соболями и описаны во время различных путешествий…»

Но иноземные ученые никогда ни словом не обмолвились о Владимире Атласове, Луке Морозко-Старицыне, Потапе Сердюкове и других героях, открывших Камчатскую землицу для русского государства и всего мира.