Текст книги "Вечные следы"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 44 страниц)

СЕМИРЕЧЕНЕЦ ВЕНИАМИН ЛАДЫГИН

В 1893–1895 годах Всеволод Роборовский, верный ученик и последователь великого путешественника Н. М. Пржевальского, совершил поход для исследования части Восточного Тибета и гор Наньшань в системе Куньлуня. В этой экспедиции участвовал Вениамин Ладыгин (Лодыгин), превосходный ботаник и опытный собиратель коллекции. «Именно Ладыгину русская ботаническая наука обязана обильными, неповторимыми и превосходными коллекциями редкостных растений из Кашгарии, Северного и Восточного Тибета», – писал один из биографов ученого.

Вениамин Федорович Ладыгин занимал должность начальника дунганской школы в Каракунузе, находящемся в пределах нынешнего Курдайского района Джамбулской области. Он в совершенстве знал китайский язык и обычаи народов Китая. Это была одна из причин, по которым на Ладыгина обратил особое внимание и П. К. Козлов, снаряжая в 1899 году экспедицию в пустыню Гоби, область верхнего течения Голубой и Желтой рек, на плоскогорье Тибета.

Ладыгин выехал из Семиречья навстречу П. К. Козлову и нашел экспедицию в Омске, откуда путешественники отправились в Семипалатинск на пароходе «Ольга Карпова». В Усть-Каменогорске и Катон-Карагае Ладыгин закупил верблюдов и припасы для долгого похода.

Летом 1899 года Ладыгин и поручик Казнаков отделились от Козлова и пошли к верховьям реки Кобдо и озеру Даин-нор. Они собрали богатые данные об урянхайцах, как назывались тогда тувинцы. Впоследствии Ладыгин составил этнографический очерк, где, в частности, писал о необходимости сравнения языка урянхов с уйгурским и казахскими языками.

Настал 1900 год, и Вениамин Федорович, присоединившись к основному отряду экспедиции, вскоре увидел исполинский горный вал, ограждавший Тибет с севера, – хребет Бурхан-Будда. В солончаковой впадине Цайдам в мае этого же года был поднят русский флаг над кровлей первой в этих широтах метеорологической станции.

Экспедиция П. К. Козлова выступила из Цайдама и поднялась на высоту в 15 600 футов. Перевал Бурхан-Будда был взят, и путешественники двинулись по угрюмым просторам Тибетского нагорья.

Ладыгин участвовал в съемке озера Алык-нор, охотился на медведей и косматых яков. С горных высот путешественники увидели одну из своих заветных целей – озеро Русское (Орингнор), когда-то открытое Н. М. Пржевальским. Из северного залива этого озера, устремляясь по каменистому ложу, вытекала Хуанхэ, или Желтая река.

Подробных исследований этих озер, открытых Пржевальским, после него никто не производил. Вениамин Ладыгин принялся за выполнение этой почетной задачи. Он сделал промеры озера Русского, установил температуру его зеленовато-голубой воды, определил координаты места выхода Хуанхэ.

Экспедиция, покинув западный берег озера Русского, двинулась на юго-запад и вскоре вступила в бассейн Меконга близ огромной горы Гаик-Канри, возносившей свою вершину на высоту 17 500 футов. Когда путешественники шли по одному из левых притоков Меконга, они увидели переброшенный через этот приток мост. По ту сторону моста начинались владения Лхасы.

Заметим, что через несколько месяцев экспедиция П. К. Козлова дружески встретилась с послами далай-ламы и его ближайшими советниками. В. Ф. Ладыгин принимал участие в переговорах с послами. Но в тот день, когда русская экспедиция находилась у границ земель Лхасы, у моста через Джичу, она подверглась нападению бродячих тангутов и была вынуждена отступить.

Продвигаясь по заоблачным дорогам на высоте в 13–15 тысяч футов, путешественники в самом конце 1900 года облюбовали место для зимовки в округе Лха-тог, которым правил князь Норво-даши.

Белый шатер, увенчанный русским флагом, был поставлен среди горных лугов на берегу реки Рэ-чу. Здесь в ноябре и декабре 1900 года экспедиция наблюдала падение метеоритов, сопровождавшееся громовым гулом и ярким светом, по силе подобным свету полной луны. Зимой близ Чамдо работала русская метеорологическая станция. Снег в этих местах выпадал редко. В рощах из дикого абрикоса водились обезьяны и зеленогорлые фазаны.

В пору восточнотибетской весны – в феврале 1901 года – экспедиция начала сборы в обратный путь. Тангут – проводник Нина-даши, которому в то время шел восемьдесят девятый год, указал русским новые пути к северо-востоку и северу от Чамдо.

В марте, когда в долинах Тибета уже порхали яркие бабочки, русские переправились через Голубую и вскоре встретили послов далай-ламы. Знакомство с тибетскими сановниками дало экспедиции возможность собрать необходимые сведения для описания Лхасы.

Вскоре В. Ф. Ладыгин вновь увидел затерянное меж округлых холмов и увалов озеро Русское. На этот раз к нему подошли с юго-востока. Затем перебрались к кремнистому руслу Хуанхэ, на северную сторону озера, замкнув этим звеном съемки на Тибетском плоскогорье. Было пройдено около трех тысяч километров. Исследователи определили географические координаты многих местностей, были исправлены карты бассейна Меконга, снят покров таинственности с горной области, орошаемой Меконгом, Голубой и Желтой с их притоками.

В России уже стали беспокоиться за судьбу исследователей, поскольку от них долго не поступало никаких вестей. В 1901 году Касым Ахун Абдулаганов, бывалый уйгур из Джаркентского уезда, возможно, в прошлом чем-то связанный со своим земляком Ладыгиным, был отправлен со стороны Урумчи на поиски Козлова и его спутников. К. А. Абдулаганову не пришлось ехать в Восточный Тибет. Отважные исследователи объявились сами еще в Монголии.

Нам до сих пор неизвестна судьба архива Вениамина Федоровича Ладыгина, мы не знаем, где находятся теперь его библиотека и научные реликвии, привезенные им из глубины Центральной Азии. Думается, что люди, знающие что-нибудь о Ладыгине, особенно его земляки, непременно займутся поисками этих весьма ценных для науки материалов.

М. М. БАКУНИН В ИНДОНЕЗИИ

В личной библиотеке выдающегося русского исследователя М. М. Бакунина хранился труд, подаренный ему одним видным европейским ученым, жившим в то время на Яве. Труд этот, посвященный истории Индонезии начиная с V века нашей эры, был основан на китайских источниках. Драгоценные свидетельства о древней Индонезии были обнаружены в архиве Русской миссии в Пекине, где в то время трудился неутомимый Палладий Кафаров. Именно он открыл для ученого, прибывшего с Явы, извлечения из «Истории династий», где говорилось о старых связях Китая с Индонезией.

Вероятно, сам М. М. Бакунин посоветовал историку с Явы ехать в Пекин и отыскать там Северное подворье, где уже много лет Палладий Кафаров терпеливо, том за томом, исследовал грандиозные собрания китайских летописей.

…В апреле 1894 года М. М. Бакунин высадился в яванском порту Танджон-Приок, а оттуда проехал в Батавию, где занял пост русского консула. Пять лет прожил он в Старой Батавии с ее деревянными домами и немощеными площадями.

Сразу же по приезде на Яву М. М. Бакунин стал собирать сведения для описания природы и людей Индонезии. По-видимому, он начал изучать малайский язык, так как впоследствии не раз приводил в своей книге образцы народной поэзии Явы, уверенно обращаясь с этим материалом.

Русский исследователь подробно изучил Батавию, состав и численность ее населения. От его внимания не укрылись контрасты жизни столицы Нидерландской Индии – роскошные особняки голландского Нового города (Вельтевредена) и жалкие лачуги «малайского квартала», где обитали подлинные хозяева страны.

М. М. Бакунин не раз посещал горный город Бейтензорг с его знаменитым ботаническим садом, где к тому времени уже успели побывать Миклухо-Маклай, Дубровин, Коротнев, Краснов и другие русские ученые. Все они знали удивительного индонезийца Па-Идана, следопыта яванских лесов, служившего простым рабочим в Бейтензорге. Па-Идан собирал для ученых редкостные растения Явы.

Высокая одаренность простых людей Индонезии не раз восхищала М. М. Бакунина. Так, в составлении и черчении карт к атласу морей, окружающих Нидерландскую Индию, который был подарен ему для отправки в Россию, принимали участие рядовые яванцы.

М. М. Бакунин уделил много времени изучению жизни и быта индонезийцев, народному искусству, ремеслам. Он осматривал также замечательные исторические памятники Явы, как, например, остатки известного древнего храма Боро-Будур с изваяниями, высеченными из вулканической породы.

Изучая экономику Индонезии, русский исследователь еще в 1896 году обратил внимание на возможность сбыта товаров Явы на русских рынках через Пекин – Ургу (ныне Улан-Батор) – Кяхту – Томск. Ему принадлежала идея переселения некоторых полезных растений Явы на русскую землю. В частности, он раздобыл 12 килограммов семян самых высокосортных табаков Явы и Суматры и отослал их одному сельскому хозяину в Черниговскую губернию.

Весьма любопытна история пребывания в Индонезии русских нефтяников. Через четыре года после приезда в Батавию М. М. Бакунин узнал, что на Суматру прибыл вместе со своей семьей инженер А. В. Рагозин, который вслед за этим выписал с Кавказа техников и рабочих по добыче нефти. В резидентстве Палембанг на Суматре стоял одноименный город, почти весь состоявший из свайных построек. В ста милях от него находились нефтеносные земли компании «Муара Элим». Там и поселились русские нефтяники, разделявшие с местными рабочими всю тяжесть труда на промыслах Суматры. Впоследствии А. В. Рагозин описал свою жизнь в Индонезии.

М. М. Бакунин не раз встречался с путешественниками, проникавшими впервые в недоступные дебри Северо-Восточной Суматры, Борнео, Калимантана. Один из таких исследователей скитался в течение шестнадцати месяцев по неизведанным рекам Борнео.

В 1898 году Бакунин записал подробное известие об открытии богатейших золотоносных жил на берегах калимантанской реки Тиламути.

Русский исследователь Явы проводил четкую границу между подлинно научными исканиями путешественников и корыстными интересами алчных колониальных деятелей Нидерландской Индии. Гак, от внимания М. М. Бакунина не укрылась попытка голландских капиталистов получить в концессию огромные территории на Новой Гвинее.

М. М. Бакунин высказал вполне трезвый взгляд на судьбы народа Индонезии. Индонезийцы испытывали двойной гнет от власти голландских колонизаторов и произвола собственных правителей. Одного из таких деспотов М. М. Бакунин видел в яванской империи Суракарта. «Император» Паку Бувоно, носивший, помимо этого, еще шесть имен, утопал в сомнительной европейской роскоши, довольствуясь жизнью «почетного пленника» голландских колониальных властей. Они платили ему 600 тысяч гульденов содержания ежегодно, но «императору» и этого было мало. «Император дерет три шкуры со своих подданных», – коротко заметил М. М. Бакунин. Его поразили нищета и грязь в столице «империи» Паку Бувоно и неисчислимое количество «бесполезного народа» – придворных и челяди.

Когда М. М. Бакунин представлялся «императору», тот жадно расспрашивал гостя о России.

Вернувшись на родину, М. М. Бакунин подготовил к печати свою работу «Пять лет на острове Ява».

Книга эта, на наш взгляд, является подлинной энциклопедией жизни Индонезии конца XIX века. Во многом она не устарела и до сих пор.

БЫЛЬ ОСТРОВА ЛОМБОК

Остров Бали узким проливом отделен от восточного окончания Явы.

Рядом с Бали находится остров Ломбок. Оба они входят в цепь Малых Зондских островов. С ними связана одна любопытная история…

До самого конца прошлого столетия Бали и Ломбок были объединены под властью племени балинезцев, считавшихся потомками древних выходцев из Индии. Балинезцы поддерживали культ Сивы, воздвигали храмы в честь богини Бурги, боготворили вороного коня и белую корову, разделялись на касты.

Нидерландские власти долго не могли покорить свободолюбивых обитателей Бали и Ломбока, несмотря на то, что начиная с 1849 года оба острова числились в составе отдельного резидентства Голландской Индии.

Шелковые полотнища древних красно-бело-голубых знамен развевались над Бали и Ломбоком. Балинезские раджи держали под ружьем хорошо обученную армию. Островитяне имели даже свой морской военный флот, состоявший из нескольких корабликов европейского образца. Восстания балинезцев против голландского владычества, происходившие в 1858 и 1868 годах, были подавлены колонизаторами.

Летом 1894 года Ломбок восстал снова… Для усмирения мятежников на западном побережье острова высадился карательный отряд генерала ван-Гамма. Генерал сразу начал с того, что заранее потребовал у раджи Ломбока выплаты контрибуции в один миллион гульденов. Балинезский раджа, чтобы выиграть время, откупился монетами с изображением короля Вильгельма III, но это была лишь четвертая часть суммы, назначенной генералом.

Незадолго до этого, в том же 1894 году, из Сингапура к берегам Бали под всеми парусами шел барк с грузом пороха и свинца. На его борту можно было прочесть надпись: «Гордость океана».

Барк вели вдоль берегов Суматры и Явы трое английских моряков. Четвертый человек, не похожий на англичанина, но по виду тоже европеец, облокотившись на релинги, рассматривал надвигавшийся берег острова Бали с его высокими вулканами.

Балийский наследный принц, по имени Дьелантик, поддерживавший ломбокцев в их борьбе с голландцами, встретил «Гордость океана» и поздравил моряков с благополучной доставкой груза. Спутник англичан, познакомившись с принцем, попросил у него разрешения переправиться с Бали на Ломбок, благо до него было рукой подать. Между островами лежал пролив, всего верст в пятьдесят шириною.

На западном берегу Ломбока были сосредоточены цветущие поселения балинезцев. Там же находились богатые кратоны – дворцы раджи Ломбокского, стоявшие под защитой бастионов крепости Тякра-Негара. Ближе к морю располагался торговый поселок Ампенам, по существу бывший приморским предместьем красивого балинезского города Матарама.

Высадившийся в Ампенаме незнакомец с барка «Гордость океана» был здесь хорошо принят. Приезжий представился супруге принца Дьелантика, пребывавшей в то время на Ломбоке.

Любознательному путешественнику было что посмотреть на этом острове. Таких необъятных рисовых полей, огромных кофейных плантаций, бесчисленных каналов, наполненных прозрачной водой, благоуханных садов, пожалуй, не было на остальных островах архипелага.

Но гостю Ломбока не удалось долго любоваться экзотическими достопримечательностями острова. Началась война.

К тому времени генерал ван-Гамм, продолжая вымогать контрибуцию с раджи, действуя измором, разбил свой лагерь между приморским Ампенамом и долиной, на которой стоял Матарам. Ван-Гамм подвез туда пушки, выгруженные с кораблей, сосредоточил пехоту.

Темной августовской ночью балинезцы внезапно обрушили свои силы на голландские войска, ворвались в лагерь и закололи своими штыками и копьями самого ван-Гамма и еще десять офицеров его штаба. Укрепленный лагерь был окружен. Однако голландцам удалось вырваться из тесного кольца и отойти к Ампеиаму. Там вскоре разгорелся бой. Пятьсот нидерландских стрелков полегли на улицах города. В руках повстанцев оказалось шесть пушек с львиным гербом на стволах.

Пехотные колонны голландцев двое суток подряд сдерживали натиск ломбокских мстителей. Королевские солдаты окопались внутри самого Ампенама.

Лишь в сентябре 1894 года батавские колониальные войска, по-видимому, получив подкрепление, решились начать осаду и штурм стен Тякры-Негары. Защитники бастионов проявили чудеса храбрости. Очевидцы рассказывали, что отвагой отличились даже женщины, составлявшие «Легион телохранительниц раджи». Вооруженные лишь копьями и кинжалами с волнистым лезвием, они бесстрашно вторгались в ряды нидерландской пехоты.

Но голландцы все же ворвались в ломбокскую крепость. Опрос пленного европейца ошеломил королевских офицеров.

Незнакомец, прибывший из Сингапура на парусном барке «Гордость океана», столь хорошо принятый принцем Дьелантиком и мятежным раджой острова Ломбок, оказался русским человеком.

Пленник голландцев назвал себя Виссарионом Пантелеймоновичем Парыгиным-Папарыгой. Он рассказал, что до появления в Сингапуре был на китайском острове Амое и в Шанхае. Он состоял провожатым при русских моряках, посещавших порты Китая. Кроме этого, зная горное дело, он не раз предлагал промышленникам свои услуги для поисков ценных руд. В Китай же приехал из Сибири.

Голландские власти обвиняли Виссариона Парыгина в том, что он проник на Ломбок на корабле, доставлявшем порох мятежникам, и подсказал радже Ломбока мысль о внезапном нападении на военный лагерь близ Матарама. Ему также поставили в вину пребывание в стенах Тякры-Негары во время осады ее голландцами. Более того, кто-то обмолвился, что В. П. Парыгина даже видели на бастионах Тякры-Негары в те мгновения, когда он наводил орудия на нидерландские колонны. Русскому гостю острова Ломбока грозила смертная казнь!

Громкое дело Парыгина вызвало шум. Одна из голландских газет, издававшихся в Сурэбайе, считала Парыгина «жертвой военного управления».

Военный суд вынес Парыгину жестокий приговор, но смертная казнь была отсрочена.

Только через четыре года, продолжая находиться в голландской тюрьме, он выслушал новое решение – о двадцатилетнем заключении в «Исправительном доме» в Семаранге.

И все же русского пленника были вынуждены освободить. По какому-то совпадению он был «прощен» в один год с полинезийским белым мятежником Эженом Дегравом, тоже возвращенным тогда с кайенской островной каторги. Власти Нидерландской Индии опасались лишь того, что Виссарион Парыгин после избавления от семарангской тюрьмы вернется на жительство в Сингапур, а оттуда пустится на барке «Гордость океана» или на другом корабле к берегам Зондских островов. Поэтому бывшего узника поспешили посадить на голландский пароход, отправлявшийся в Порт-Саид.

В Египте В. П. Парыгина передали на борт русского корабля.

В 1899 году он ступил на землю России в Одессе, завершив этим полные приключений долгие скитания, начатые в Сибири и перенесенные на острова далекой Индонезии.

Дальнейшие следы Виссариона Парыгина для нас потеряны.

Но ведь у него были близкие люди, которым он рассказал, что именно его заставило отправиться на Бали и Ломбок – простая ли любознательность русского странника или стремление исследовать руды островных недр? Ведь к ним до тех пор еще не прикасался молоток геолога!

Так или иначе Парыгин был живым свидетелем последнего восстания свободолюбивых балинезцев против голландских угнетателей. Ровно через год после пленения Виссариона Парыгина батавские войска покончили с независимостью Бали и Ломбока.

Но нам нелишне знать быль о простом русском человеке, ставшем очевидцем мужественной борьбы индонезийцев со своими поработителями.

Лишь в последние годы было установлено, что Парыгин на самом деле был Василием Пантелеймоновпчем Мамалыгой (Малыгиным), родившимся в 1865 году в Бессарабской губернии.

«ВАСЬКИН МЫС» В АФРИКЕ

Большое озеро Рудольф лежит к юго-западу от столицы Эфиопии Аддис-Абебы. Не всякий европеец отваживался еще в конце прошлого века посетить эти места. «Никому не удавалось пройти с севера к озеру Рудольфа или проникнуть к югу далее северных границ Каффы, недавно еще могущественного государства, завоеванного абиссинцами», – записал в свой дневник Александр Ксаверьевич Булатович (1870–1919) перед выступлением из Аддис-Абебы.

В 1897 году император Менелик, расширяя границы Абиссинии решил занять обширные земли к югу от своей столицы. Пятнадцать тысяч испытанных в боях и походах воинов под командой прославленного генерала Вальде Георгиса двинулись в путь. Многие из них были отмечены знаками высшей доблести – лентами из львиной гривы, тигровыми шкурами и серебряными шлемами. Темнокожие воины в белых плащах везли впереди огромного отряда флаг своей страны из шелка трех цветов – красного, зеленого и желтого. Рядом с темнолицым генералом ехали двое белых людей в форме русских гвардейских гусар. Один из них был поручик Александр Булатович, другой – широкоплечий богатырь-солдат Зелепукин. Русских всюду сопровождал солдат-абиссинец Вальде Тадик. Он помогал Булатовичу еще в первом его походе, когда русский путешественник достиг не исследованной европейцами реки Баро и долины Голубого Нила.

Булатович знал язык абиссинцев, ему были знакомы обычаи народа, всегда дружившего с Россией.

– Я постараюсь установить, куда течет Омо, – сказал Булатович, прощаясь с императором Менеликом. – Омо – главная река всей южной Эфиопии. Но Омо, как известно вашему величеству, считают за верховья реки Сабат. Сабат впадает в Нил… Но если Омо – самостоятельная река, я достигну ее устья, чего бы это ни стоило мне…

Русские гусары совершали одно открытие за другим. Они поднимались на вершины гор – бывших вулканов. В потухших кратерах светились небольшие озера. Из одного такого озера вытекал приток Голубого Нила – река Улука. На всем протяжении своего пути Булатович вел маршрутную съемку и определял широту и долготу примечательных мест. Кроме того, он составлял словарь языка темнокожих племен, населявших области Южной Эфиопии, и не расставался с фотографическим аппаратом, при каждом удобном случае снимая виды местности и типы населения.

Между Аддис-Абебой и озером Рудольф лежали целые страны. Цветущая страна Джимма была богата железом и тканями. Туземные короли носили копья из серебра, но король Джиммы, например, охотно сменял бы свое копье на добротный русский клинок. Трехлинейная винтовка Булатовича и его шашка из златоустовской стали восхищали воинов-эфиопов, и потому пришлось подарить одному чернокожему генералу клинок, вышедший из горнила сабельных мастеров Урала…

На пути к озеру Рудольф был открыт горный хребет, где лежала богатая страна Каффа. Почва здесь отличалась плодородием, и население страны занималось разведением кофейных деревьев и финиковых пальм. Пальмовыми стволами мостили в Каффе дороги, и гусарам не раз приходилось переезжать через гати из пальмовых деревьев. Здесь путешественники встретились впервые с людьми из племени гимиро, никогда до этого не видевшими белого человека.

Русские конники достигали вершин таких гор, откуда как на ладони были видны все двенадцать областей плодородной Каффы. Затем был открыт хребет с горой Бокан и целым созвездием других вершин. Одну из них Булатович назвал в честь императора Менелика. В этих горах можно было найти выходы медных руд, а кварцевые жилы указывали на присутствие золота. В пути Булатович заметил, что стрелка его компаса не раз «пошаливала». Это свидетельствовало о том, что в недрах африканских гор был скрыт магнитный железняк.

А отряды генерала Вальде Георгиса шли и шли на юг, занимая одну за другой области и мелкие княжества негритянских владетелей.

Поднимаясь на вершины гор и перевалы, Булатович с волнением разглядывал окружающие пространства. Еще с гор Каффы он увидел, что к югу идет огромный, не известный до тех пор ни одному географу мира хребет. Средняя высота его была две тысячи метров. Он разделял воды Омо и Сабата. Сомнений не было! Сабат и Омо были самостоятельными реками. Становая часть хребта шла вдоль течения Омо к ее низовьям.

Войско достигло устья Омо. Булатович своими глазами увидел быстрые и мутные воды реки, впадающей в залив Рус озера Рудольф. В другой, самый западный, залив вдавался большой мыс с тремя вершинами.

Булатович решал, какое название дать этому мысу. Путешественнику в это время сказали, что на берегу озера отыскали чернокожего мальчика, который потерял родителей во время переполоха, вызванного приходом воинов Менелика. На вид мальчику давали сначала года три. На шее у маленького обитателя берегов Омо было ожерелье из глиняных бусин и косточек крокодила. Русские гусары взяли мальчика к себе и дали ему имя Васька. Через несколько дней Васька оправился от испуга. Он пил из походной фляги мед, спал вместе с солдатом Зелепукиным и вскоре выучил несколько русских слов.

И Булатович нанес на карту трехрогий «Васькин мыс».

По возвращении в Аддис-Абебу император Менелик за важные научные открытия в неизвестной до того стране наградил русского путешественника золотым щитом с двенадцатиугольной звездой.