Текст книги "Вечные следы"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

БЕССТРАШНЫЕ ГРУМАНЛАНЫ

В 1826 году в каменистую землю Груманта (Шпицбергена) было опущено тело одного из знаменитейших русских груманланов – Ивана Старостина.

Груманланами назывались отважные русские мореходы и зверобои, издревле посещавшие Шпицберген и зимовавшие там в своих теплых избах с нарами, покрытыми медвежьими шкурами.

Иван Старостин сочетал в себе лучшие качества груманланов. Род Старостиных начался в древнем Новгороде. Они были ушкуйниками и ходили на своих стругах по могучей Северной Двине. После переселения Старостиных в Двинской край родовое гнездо их разместилось в Велико-Устюжском уезде.

В 1780 году Иван Старостин отправился с Северной Двины в Соловецкий монастырь. Оттуда он впервые совершил плавание к Груманту, где облюбовал себе гавань Грин-Харбур. Старостин занялся промыслом белух.

На берегах Грин-Харбура Старостин провел две зимы. Вначале он плавал на Грумант через год и оставался там на зимовку, а после смерти жены уже не покидал острова, который стал для него родным домом. Так прошло пятнадцать лет. Родственники Старостина, в том числе его внук Антон Старостин, часто плавали на Грумант, доставляя старейшине груманланов жизненные припасы и забирая его богатую добычу.

Изба Ивана Старостина стояла на берегу ледяного Айс-фиорда у самого входа в бухту Грин-Харбур. Южнее располагалась обширная гавань Клок-бай, или Бельсунн. Так прозвали ее иноземны, но груманланы испокон веков знали гавань под именем Старостинской, ибо здесь жили и предки Ивана Старостина. Согласно поверью около их избы висел старинный колокол, вывезенный, возможно, еще из Новгорода. Поэтому иноземцы и назвали впоследствии Старостинский залив Клок-бай (Колокольный).

В год смерти Ивана Старостина его внук Антон Старостин в последний раз посетил Грумант. Но в 1871 году он решил возобновить дело, которым занимался славный род.

Антон Старостин подал царскому правительству прошение, в котором излагал заслуги рода Старостиных в деле освоения Груманта, указав, что его новгородские предки открыли и заселили Грумант еще до основания Соловецкого монастыря (1435 год). Потомок груманланов хотел построить промысловый корабль и восстановить древнее старостинское поселение на Груманте. Он просил льгот на промыслы, но, так и не дождавшись их, умер в 1875 году. Мечта его не сбылась.

Что же касается сроков заселения Груманта русскими людьми, в частности представителями рода Старостиных, то на этот счет есть замечательные свидетельства.

В 1601 году в старинном итальянском городе Пезаро, принадлежавшем в то время герцогам Урбино, вышла книга славянского ученого из Дубровника, которая затем была запрещена папой римским. Автор ее был известен под именем Мавро Орбини. В книге утверждалось, что русские люди открыли огромный полярный остров, «дотоле неизвестный», но уже обитаемый славянским народом. Остров этот по величине превосходил Крит. По нашим вычислениям, открытие, о котором сообщал Мавро Орбини, произошло около 1492–1493 годов. Орбини писал, что русские нашли остров уже заселенным. Есть все основания думать, что речь шла о Шпицбергене.

Русские книжники в самом начале XVII века читали рукопись «Историчное описание края Спитзберга, его первое издание, положение, натуру, зверия и прочая по ряду сказующее…». Важно, что при упоминании разбойничьих «подвигов» английских китобоев на Шпицбергене в 1615 году в этом описании названы русские «рыболовцы», бывшие в то время на Груманте.

Мы видим, что русская литература того времени дала всестороннее описание Груманта, разделенное на несколько стройных глав и «по ряду сказующее» историю освоения острова поморами.

…При изучении трудов и подвигов храбрых груманланов возникают интересные вопросы, открываются важные истины. Грумант лежит не очень далеко от восточного берега Гренландии. 600–700 верст морского простора, хотя и часто загроможденного льдами, не пугали наших груманланов.

Достоверно известно, что кормщик Павков, современник Ивана Старостина, в конце XVIII века достиг неисследованной Восточной Гренландии, вошел в широкую реку или пролив и проник на 30 верст в глубину огромного полярного острова.

Между тем у Павкова были предшественники.

Так, в 1576 году в Коле жил искусный русский кормщик Павел Нишец который ежегодно отправлялся на Грумант в начале июня и успевал вернуться домой до начала осенних заморозков.

Нишец знал дорогу и в Гренландию. Датский король Фридрих II, посылавший к берегам Гренландии лучших мореходов мира, разыскивал кольского кормщика, чтобы именно ему поручить провести датские корабли к заповедной земле.

Вереницей проходят перед нами образы храбрых и выносливых груманланов.

Приятель Ломоносова Амос Корнилов, начав свои плавания в 1737 году, пятнадцать раз побывал на Груманте.

Знаменитый мезенец Алексей Химков, случайно оставшийся па острове Малый Врун (Эдж) с тремя спутниками, прожил там в нечеловечески трудных условиях шесть лет и был спасен Амосом Корниловым.

Седой мезенский мореплаватель Федот Рахманин уже на седьмом десятке лет продолжал походы к Груманту на корабле «Иоанн Креститель» и зимовал там не менее семи раз. Его изба стояла па привольном лугу, у ручья, близ горы на Медвежьем острове.

В глубокой старости умер мезенский груманлан Иван Рогачев, воздвигший на острове Эдж памятник русским покорителям Груманта – огромный крест с надписью, прославляющей мореходов.

В 1765–1766 годах в Старостинской гавани зимовал Василий Бурков с двенадцатью товарищами. Он был известен тем, что самоотверженно помогал зимовщикам, обслуживавшим экспедицию В. Я. Чичагова. В летописях Груманта сохранились данные о безвестных героях груманланах 1770–1775 годов, умерших от голода или цинги у острова Чарль Фореланд и гавани Кингс-бай.

Побывал на Груманте и замечательный самоучка, русский ваятель Самсон Суханов. Зиму 1784/85 года он провел в бухте Магдалины на Западном Шпицбергене. Там существовало большое русское зимовье, где жили длиннобородые люди в овчинных одеждах, вооруженные мушкетами и прямыми саблями. Таким был облик груманлана XVIII века. Юный Самсон Суханов, которому было тогда всего восемнадцать лет, не раз вступал в поединок с белым медведем, поднимался для сбора гагачьего пуха на острые скалы Пуховых островов. Отряд, в котором состоял Суханов, добыл на Груманте сотню белух, сто пятьдесят белых медведей, триста моржей, полтораста тюленей, тысячу песцов, восемьдесят морских зайцев, пуды гагачьего пуха, заготовил много бочек топленого жира. Этот перечень дает достаточно ясное представление о богатствах Шпицбергена.

Впоследствии Самсон Суханов стал знаменитым зодчим и ваятелем. Только ему была под силу обработка исполинских глыб русского мрамора, гранита и дикого камня, из которых Суханов создавал чудеса мастерства – колонны лучших петербургских зданий, мосты, подножье памятника Минину и Пожарскому в Москве, сказочные водоемы, статуи.

Но в то время, когда он трудился с резцом в руке, на Груманте и во всем Русском Поморье, на просторах Ледовитого океана звучала песня:

 
Грумант угрюмый, прости!
На родину нас отпусти!
На тебе жить так страшно —
Бойся смерти всечасно…
 

Эту песню сочинил юный Суханов перед отплытием корабля груманланов в Архангельск, и она долго жила на свете, а может быть, живет и сейчас под кровлями деревянной Мезени, этой колыбели грумантских героев. Мезенец-краевед, бывший матрос ЭПРОНа Анатолий Минкин записал поморское сказание о женщине-мореходе Ольгушке Хромчихе, которая лет триста назад водила ладьи на Грумант!

В XIX веке на Груманте бывал Иван Гвоздарев, погибший там. В 1851–1852 годах в гавани Ред-бай от цинги умерло двенадцать груманланов родом из Мезени и Кеми. М. Галанин повторил судьбу Алексея Химкова, оставшись случайно на острове Большой Брун, когда его ладью унесло в море. И было много безвестных героев Груманта, имена которых до нас не дошли. Подобно своим предшественникам, они самоотверженно осваивали богатства полярного острова и нередко погибали там, в 700 милях от Северного полюса, на земле, покрытой алыми камнеломками.

В начале нашего столетия знаменитый путешественник Владимир Русанов сделал много для изучения угольных богатств древнего Груманта. Он исследовал несколько месторождений каменного угля и поставил заявочные столбы русского государства.

Эти железные знаки зачастую вырастали рядом с другими приметными знаками – большими деревянными крестами – голубцами, врытыми в землю старыми груманланами.

АНДРЕЕВСКИЙ ФЛАГ В БРАЗИЛИИ

Среди участников первого русского кругосветного плавания в 1803–1806 годах был естествоиспытатель Г. И. Лангсдорф. Он совершил огромный путь от Кронштадта до Камчатки, побывал в Японии, Калифорнии, на Южном Сахалине и вернулся в Россию по суше через Охотск, Якутск, Иркутск, посетив заодно Кяхту на китайской границе. В 1812 году вышло в свет двухтомное сочинение ученого, в котором он подводил итоги своего кругосветного путешествия.

Весной 1813 года Г. И. Лангсдорф был назначен русским консулом в Рио-де-Жанейро. Занимая эту должность, он, однако, основное свое внимание уделял научной деятельности. Лангсдорф провел ряд изысканий, составлял коллекции, изучил и описал индейское племя ботокудов, о котором ученый мир почти не имел представления. Уже в 1816 году Г. И. Лангсдорф отправил Петербургской академии наук первый ящик добытых им экспонатов: шкуру лично им убитого тапира – крупного млекопитающего животного Южной Америки и коллекцию шкурок редких обезьян и птиц Бразилии. В последующие годы он продолжал посылать такие коллекции в музей Петербургской академии, и благодаря этому петербургская коллекция экспонатов из Южной Америки вскоре вошла в число крупнейших в Европе.

В 1821 году Лангсдорф получил звание действительного члена Российской академии наук. Ему поручили совершить научное путешествие во внутренние области Южной Америки. Выполнением этого поручения ученый занимался вплоть до 1829 года. Вначале велись предварительные экскурсии и работы, главная же часть задания была выполнена после 1825 года.

В 1825 году к Г. Лангсдорфу примкнул помощник штурмана Нестор Рубцов, который прибыл в Бразилию на одном из кораблей Российско-Американской компании, совершавшем кругосветное плавание. Путешествуя с Лангсдорфом по Бразилии, Рубцов вел ежедневные записи, которые назвал «Астрономическими обсервациями». Это были результаты астрономических, метеорологических и географических наблюдений.

Сам Г. И. Лангсдорф, кроме того, занимался изучением новых, открытых им 50 видов рыб Бразилии. Он вел также дневники, которые впоследствии стали основными источниками по истории замечательных русских исследований в Южной Америке.

В январе 1827 года экспедиция Г. И. Лангсдорфа достигла города Куяба на одноименной реке. Это был «город золота», куда устремлялись старатели со всех концов Бразилии. Русские путешественники пробыли здесь до ноября 1827 года. Они совершили восхождение на вершину Сан-Жеронимо и осмотрели места добычи алмазов неподалеку от Санта-Анны. Г. И. Лангсдорф правдиво описал бесправное положение негров – искателей алмазов и зверства белых рабовладельцев.

Г. И. Лангсдорф и его спутники изучили жизнь и быт шести племен, обитавших в самом сердце Бразилии. Ученые исследовали также индейцев племен гуана и гуато. Первые обитали на восточном берегу реки Парагвай, занимаясь земледелием, рыбной ловлей, торговлей и ткацким ремеслом. Люди племени гуато почти всю жизнь проводили на воде, питаясь мясом крокодилов. На суше гуато бесстрашно охотились на ягуаров.

В апреле 1823 года Лангсдорф и его спутники достигли области, населенной индейцами апиака. В то время и долго после этого никто из ученых (кроме русской экспедиции) не посещал мест обитания этого племени. Туземцы сердечно встретили русских людей. Лангсдорф и Рубцов собрали драгоценные для науки данные об образе жизни и общественном устройстве апиака, не имевших тогда понятия о частной собственности и еще пользовавшихся каменными топорами.

В научной литературе до сих пор крайне редки описания бразильских индейцев из племени мурундуку. Изображения их совершенно отсутствуют в печати. Тем ценнее для русской науки становятся образцы украшений мурундуку, собранные Лангсдорфом, и зарисовки, сделанные сопровождавшим его художником Флорансом.

В период своих исследований Г. И. Лангсдорф неоднократно поднимал голос в защиту индейцев. Он обличал зверства португальских колонизаторов, жестоко расправлявшихся с индейскими племенами Бразилии, и в письмах губернаторам бразильских провинций обращал внимание на нужды туземного населения.

Во время плавания русских исследователей по рекам Бразилии их часто встречали ружейные салюты в честь русского флага, развевавшегося над головной лодкой экспедиции.

Осенью 1828 года бесстрашные исследователи возвратились в Рио-де-Жанейро, закончив «полное страданий, беспокойств и несчастий странствие через внутренние области обширной Бразильской империи». Лангсдорф и Рубцов в путешествии тяжело заболели тропической лихорадкой.

Через год больной Нестор Рубцов прибыл в Петербург, чтобы передать Российской академии наук научные сокровища, добытые русскими исследователями в дебрях Бразилии. Одна только этнографическая коллекция состояла из ста редкостных предметов. Огромную научную ценность представляли рисунки.

Рукописи, привезенные Рубцовым, содержали описания различных областей Бразилии, очерки об отдельных индейских племенах, словари их языков и наречий. Двадцать шесть тетрадей занимали научные дневники самого Г. И. Лангсдорфа.

Личный вклад Нестора Рубцова в эту сокровищницу состоял из рукописи «Астрономические обсервации», карты путешествия по Бразилии и объяснений к ней.

Исследования Г. И. Лангсдорфа и его товарищей внесли огромный вклад в отечественную и мировую науку. До них ученый мир имел весьма скудное представление о Южной Америке. Экспедиции, которые направлялись туда, преследовали лишь грабительские, захватнические цели; Известно, что некоторые племена, изученные Лангсдорфом (ботокуды, куана и другие), были впоследствии полностью истреблены колонизаторами Южной Америки.

Путешествие Г. И. Лангсдорфа преследовало исключительно научные цели. Для правильной оценки результатов его экспедиции достаточно указать, что многие добытые русским ученым данные об индейских племенах фактически до сих пор не превзойдены. Однако в царской России научный подвиг Г. И. Лангсдорфа был забыт.

Основные материалы экспедиции этих замечательных людей в Бразилию были обнаружены в Архиве Академии наук СССР лишь в 1930 году. Советские люди по достоинству оценили ревностное и бескорыстное служение этих путешественников русской пауке. Изучению их трудов посвящены многие работы советских историков и географов.

У КОКАНДСКОГО ХАНА

Немалый вклад в изучение и освоение стран Востока сделали русские казаки. Так, еще в XVIII веке офицер Волошанин составил карту Илийского края, причем обозначил на ней пашни по берегам Или до самого Боинду (Кульджа). Казак Матвей Арапов жил в ставке известного казахского хана Аблая и по его поручению выписывал в степь русских земледельцев, а также сопровождал ханское посольство в Петербург. Арапов был своеобразным советником при Аблае.

Позднее сотник из Аягуза Тимофей Нюхалов исследовал горы Алатау и реки, впадающие в озеро Иссык-Куль. Хорунжий Путинцев уже в первой половине XIX века посещал Кульджу. Казак Николай Костылецкий знал три восточных языка, собирал образцы творчества народов Востока и, в частности, записывал «Песню о Баян-Слу и Козы-Корпече». Подобные примеры можно умножить.

В 1829 году из Омска отправился в Кокандское ханство казачий хорунжий Николай Потанин, отец знаменитого русского путешественника Г. Н. Потанина (1835–1920). В путевых записках он упоминает о горе Темирчи, осмотренной им в пути от Иртыша до пустыни Бетпак-Дала. На вершине этой горы Потанин обнаружил каменный столб высотою в сажень, с изваянным на нем человеческим лицом. Точно такие же столбы пытливый путешественник отыскал и на горе Богазы-Булак. Близ высот Кызылрай исследователь открыл сооружения из поставленных на ребра четырехугольных плит, имевших отверстия для входа. Затем он описал грязевой вулкан близ горы Койлюбай-Булат.

На сорок четвертый день странствия перед путешественником открылись просторы Голодной степи.

Посетив Чимкент, Ташкент, Ходжент, казак-исследователь прибыл в Коканд – столицу одноименного ханства.

В 1829 году Коканд, по свидетельству Н. Потанина, насчитывал три тысячи домов с мужским населением в количестве 15 тысяч человек. В городе было сто магометанских мечетей, шесть рынков с каменными подворьями, четыре караван-сарая. Через реку Каратал было перекинуто два каменных моста с башнями. Один из таких укрепленных мостов находился около ханского дворца. Сам же замок хана Кокандского был окружен высокой стеной. Дворец охранялся пушками, единорогами и мортирами; правда, эти, казалось бы, грозные батареи не имели даже лафетов. Потанин видел деспота Коканда – это был очень тучный, несмотря на юные годы, человек, одетый в шубу на собольем меху, с алой чалмой на голове. Гордостью хана был индийский слон, подаренный ему эмиром Бухары.

Промышленность Коканда в то время была представлена бумажной фабрикой и пороховым заводом.

Николай Потанин собрал во время своего похода сведения и о Ташкенте. Русский исследователь побывал на огромном гостином дворе города, в пяти караван-сараях, на пяти рынках. По количеству населения Ташкент тогда значительно уступал Коканду.

В течение всего похода Потанин производил съемку местности и вел дневник. В том же 1829 году казачий хорунжий благополучно возвратился в форпост Семиярский.

Сведения, доставленные Николаем Потаниным, вскоре были дополнены другим русским казаком – Максимовым, который был в свое время взят в плен кокандцами и одиннадцать лет прожил в городе Туркестане.

Максимову удалось посетить Восточный Туркестан, где он изучал рынки Кашгара. Когда русские войска наголову разбили кокандских разбойников на реке Чу, около брода Кара-Уткуль, Максимов был освобожден из неволи. Рассказ о его скитаниях был записан и впоследствии напечатан в «Вестнике Русского географического общества».

В показаниях Максимова содержались важные свидетельства.

Он рассказывал, что в Коканде жил англичанин, принявший имя Мустафы. Видимо, именно этот агент, прибывший из далекой страны, построил в Коканде каменный пушечный завод, располагавшийся за чертой города. Во время пребывания Максимова в Кокандском ханстве Мустафа заведовал этим заводом. Максимов рассказывал также, что порох кокандцы изготовляли на заводах городов Ташкента, Коканда и Туркестана. Селитру для производства пороха привозили из районов Чу и Чимкента, серу – из Бухары, а свинец – из гор Каратау.

Максимов имел возможность видеть Мадали, тогдашнего хана Коканда, покровителя пушечного мастера из Великобритании. Русский казак описал ханский дворец, в подвалах которого был расположен зверинец.

Максимову тоже удалось осмотреть Ташкент, где он собрал сведения о торговле города с другими областями Средней Азии, о торговых путях в Восточный Туркестан.

Кокандское ханство в XIX веке было гнездом хищников, откуда постоянно предпринимались набеги на русские окраины, казахские и киргизские кочевья. Грабежи, захват рабов, угон скота были обычным занятием кокандских ханов и их слуг.

Вместе с тем Кокандское ханство еще не было достаточно изучено. С этой точки зрения исследования русских казаков, отличавшиеся большой точностью, приобретали в то время исключительное значение.

АНТОН ЛЕГАШЕВ В КИТАЕ

Антон Михайлович Легашев происходил из пензенских мещан и в детстве сначала увлекался музыкой и ремеслами, а потом – рисованием. В юности он попал в Петербург и стал учиться у русского портретиста и гравера на меди Александра Варника. Вероятно, Варник дал возможность даровитому юноше из Пензы совершенствоваться в Академии художеств в качестве «постороннего вольнослушателя». Как бы то ни было, но в 1824 году Антон Легашев получил за свои рисунки первую и вторую серебряные медали. Ему должны были присудить звание художника и дать чин 14-го класса. По тогдашнему положению присвоение чина и звания живописцу проходило через Комитет министров, а затем утверждалось самим царем. И тут-то молодому художнику не повезло. Несмотря на награды и хорошие отзывы преподавателей живописи, Николай I не пожелал признать способности Антона Легашева.

«…Я работу видел и нахожу, что рано давать чин…» – написал царь на «представлении» Комитета министров. Легашеву было объявлено, что он может готовить новую работу и лишь после ее удачного завершения рассчитывать на царскую милость.

Прошло пять лет… Набравшись терпения, Легашев закончил к тому времени портрет генерал-майора Хатова. Однако и после этого Николай I не дал звания художнику, подкрепив свое прежнее решение «критикой» портрета. Царь заметил, в частности, что художник плохо выписал руки генерал-майора.

Вместо звания Антон Легашев получил служебное назначение следовать с Русской Духовной миссией в Пекин и жить там до смены состава миссии.

В Китае художник пробыл десять лет (1831–1841), проживая в русском Посольском подворье. Все это время Легашев занимался живописью и гравированием.

Антон Легашев украсил своими картинами стены Сретенского монастыря и Успенской церкви в двух русских подворьях китайской столицы, затем написал, как сам об этом сообщал впоследствии, двадцать шесть исторических полотен и портреты двадцати четырех высших сановников Китайской империи.

Узнав об искусном русском живописце, в Посольское подворье, что называется, валом повалил простой народ. Китайцы толпами приходили к Легашеву, делая заказы на портреты и зарисовки. Художник выполнил такое количество различных работ, что они, видимо, не поддавались никакому учету.

Из Пекина Легашев ездил в другие города Китая. Об этом мы узнаем из свидетельства известного русского историка искусства Д. А. Ровинского. Он упоминал, что в его личном собрании находилось девять таблиц с гравюрами А. М. Легашева. В числе этих гравюр мы находим виды города Макао и сцены из жизни китайского народа.

Свои гравюры Антон Легашев травил «крепкой водкой», выполняя их в одних контурах. По любезному разъяснению московского собирателя и знатока старинных гравюр М. Л. Малашкина, с которым я беседовал о работах Легашева, гравюры русского художника в Пекине следует считать по способу выполнения скорее офортами. Сведений о том, где находятся в настоящее время произведения Легашева, собиратели, к сожалению, не имеют.

Возвратившись из Пекина в 1841 году, Антон Легашев сделал отчет о своих трудах. В Петербурге он усиленно ратовал за то, чтобы русские художники обратили внимание на состав китайских красок, отличное качество которых Легашев подробно изучил во время своей жизни в Пекине. Но эти хлопоты художника не увенчались успехом, как не удались и его попытки устроиться на службу в Академию художеств. Вероятно, и в 40-х годах в памяти академического начальства были еще живы воспоминания о «критике», которую в свое время высказал Николай I по поводу работ Антона Легашева.

В 1857 году русская печать весьма тепло вспомнила русского художника, работавшего в Пекине, и А. М. Легашев мог сам читать эти отзывы о своих трудах.

В год смерти Антона Легашева (1865) о нем писала «Иллюстрированная газета» – широко распространенный еженедельник того времени. Впоследствии Д. А. Ровинский поместил заметку о Легашеве в своем известном труде о русских граверах (1872).

Вот, по существу, и все немногочисленные печатные упоминания об Антоне Легашеве, жизнь которого, безусловно, достойна подробного изучения в наше время.

Как получилось, что труды человека, написавшего двадцать шесть исторических картин, отразившего в своем творчестве быт многомиллионного китайского народа, изучавшего в течение десяти лет Китай, остались в полной неизвестности?