Текст книги "Вечные следы"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)

ПОХОДЫ СЕМЕНА ДЕЖНЕВА

До появления в Якутском остроге Семен Дежнев находился на службе в Тобольске и Енисейском остроге. Что он там делал – в точности неизвестно. Перейдя в Якутский острог, казак служил до 1640 года в крепостном гарнизоне и в дальних походах не бывал.

В зиму 1640/41 года Дежневу поручили сбор ясака (пушной подати) на реке Яне. Река эта лежала «за Камнем», как тогда назывался Верхоянский хребет. Горные громады «Камня» поднимались вверх версты на полторы. Дежнев дважды переваливал через хребет и вернулся со своими двумя спутниками-казаками, доставив в Якутский острог 340 соболей, собранных на Яне.

После возвращения с Яны Дежнев был назначен для службы на реку Оймякон, которая была открыта, вероятнее всего, в 1640 году отрядом Елисея Рожи, Третьяка Хомяка и Григория Летиева, Дежнев был одним из первых русских людей, побывавших на Оймяконе. Его товарищи, а возможно, и он сам, ходили оттуда на реку Охоту и были лишь в трех днях пути от Охотского моря. Путь к Охотскому, или Ламскому, морю от Оймякона был прегражден хребтом Джугджур, и, хотя до «Ламы» напрямик было рукой подать, идти туда было трудно. Поэтому для поиска новых земель и рек русские решили плыть с Оймякона по Индигирке.

Рушились на землю вековые сосны Оймяконского плоскогорья. Из крепкого леса казаки строили большое, поднимавшее до 2000 пудов груза и до 50–60 человек судно – коч, специально приспособленное для плавания во льдах и обладавшее килевым устройством. Паруса тогда обычно делали из оленьих шкур, снасти – из ремней, а якоря были деревянные, и к ним для тяжести привязывали камни. На таком корабле оймяконские зимовщики прошли Оймякон-реку до устья, пока их не вынесло в русло Индигирки, сжатое скалистыми берегами.

«…А по Индигирке выплыли в море», – так скупо писал Семен Дежнев о своем замечательном плавании. Дежнев становился мореходом. К востоку от Индигирки, в двух неделях плавания под парусом, лежало устье реки Алазеи. Старый приятель Дежнева Дмитрий Михайлов Зырян, он же Дмитрий Ерило, лишь незадолго до этого построил на Алазее острог. Друзья встретились там и вскоре порешили сообща идти морем к устью незадолго перед тем открытой Колымы. Михайло Стадухин, бывший тогда начальником Дежнева, дал на это согласие.

В свое время Стадухин, Ерило и Дежнев были в числе тех двенадцати человек, которые открыли Колыму. В устье реки было построено русское зимовье, куда стекались вести об окружающих землях. Русские узнали, в частности, о существовании реки Чендона (Гижиги), впадающей, подобно реке Охоте, в Ламское море. Казаки и промышленные люди старались пройти в новые края, где «зверь не прорыскивал и птица не пролетывала».

В 1646 году, спустя три года после открытия Колымы, Евсей Игнатьев Мезенец с восемью своими товарищами вышел из устья этой реки на восток и «бежал» на коче «подле Каменю» два дня. В итоге он достиг Чуанской губы, проплыв верст 400 по «большому морю». Большое впечатление на Мезенца произвело обилие дорогой моржовой кости во вновь открытых местах.

Семен Дежнев решил тоже пойти «морем вперед» на восток от Колымы и подал челобитную, в которой ручался, что на новой реке Анадырь соберет семь сороков соболей. Тогда Дежнева причислили к отряду Федота Алексеева Попова Холмогорца, под начальством которого были четыре коча. Летом 1647 года корабли вышли в плавание, но крепкие льды закрыли им путь. Федот Попов и Дежнев возвратились на Колыму и стали дожидаться более благоприятного для похода времени.

Наступило лето 1648 года, и Семен Дежнев снова получил назначение для плавания морем на Анадырь. Много огорчений доставил Дежневу некий Герасим Анкудинов, который на протяжении около десятка лет грабил торговых и промышленных людей на Лене, Яне, Индигирке и Колыме. Узнав, что Дежнев идет на Анадырь, Анкудинов собрал свою шайку. Тридцать головорезов решили разграбить дежневские кочи, и с этой целью Анкудинов присоединился самовольно со своим судном к флотилии, находившейся в распоряжении Дежнева и Федота Алексеева Попова. Вся эта история с происками Аикудинова была выяснена лишь недавно исследователем М. И. Беловым. До этого Анкудинов считался чуть ли не помощником Семена Дежнева.

В плавание к Анадырю отправилось 90 человек, считая и анкудиновских молодцов.

20 июня 1648 года семь кочей из Нижне-Колымска двинулись к «великому морю-океану».

Когда кочи шли на восток, разразилась буря, и два судна погибли. Люди сошли с разбитых кочей на берег и подверглись нападению коряков. В бою много русских было убито, а те, кто уцелел, остались жить у моря. Остальные суда продолжали свой путь. Около 20 сентября Дежнев и его спутники увидели темный и грозный Большой Каменный Нос, окаймленный полосой пенных бурунов.

«…И тот нос вышел в море гораздо далеко, а живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба немалых костяных», – рассказывал потом Дежнев. Теперь с бесспорной точностью установлено, что то были эскимосы, носившие костяные втулки в отверстии, прорезанном в нижней губе.

Мимо Носа прошли лишь три судна: два коча Дежнева – Попова и один – Герасима Анкудинова, потому что в пути до мыса буря вновь побила два корабля. Коч Герасима Анкудинова нашел свою гибель в проливе между Азией и Америкой. Дежневу пришлось пустить буйных анкудиновских молодцов на свой коч.

А вскоре, после 20 сентября 1648 года, исчез в Тихом океане и коч Попова. «И того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести», – поведал Дежнев.

Дежневский коч носило по морю бурей, начавшейся около 1 октября 1648 года, и выбросило «на берег в передний конец за Анадыр реку». К анадырскому устью казаки брели на лыжах десять недель. Это указывает на то, что коч погиб, возможно, где-то вблизи Олюторского полуострова. После прихода на Анадырь в отряде Дежнева осталось лишь двенадцать человек.

Эти двенадцать смельчаков сумели в весну 1649 года построить речные лодки. На верхнем течении Анадыря русские встретили кочевых анаулов – незнакомое им юкагирское племя. Недешево обошлась эта встреча Дежневу: анаулы отметили его «смертной раною», когда он стал брать с них ясак. Но Дежнев выжил и стал руководить постройкой острожка на Анадыре чуть повыше устья Майна. Русские жили теперь за крепкими стенами, срубленными из вековых лиственниц и обведенными глубоким рвом. Так началось заселение нового края.

Вскоре колымские землепроходцы узнали о том, что на Анадырь можно пройти сушей через Анюйский хребет. По новому пути двинулись отряды Семена Иванова Моторы и неутомимого Михаилы Стадухина. Достигнув Анадырского острожка, Мотора стал служить вместе с Дежневым. Стадухин же начал своевольничать и так преследовать Дежнева, что тот начал жить «бегаючи и укрываючись от его Михайловой изгони». Дежнев и Мотора однажды даже бросили острожек и ушли искать «захребетную реку Пенжин», лишь бы быть подальше от Стадухина. Но, на их счастье, Михайло сам ушел на Гижигу, Пенжину и Тауй, где находился шесть лет.

После гибели Семена Моторы в 1652 году анадырские служилые выбрали Дежнева своим начальником, «приказным человеком». В то же лето Дежнев и Никита Семенов, сплыв на кочах вниз по Анадырю, открыли в устье реки на большой отмели – «корге» богатейшее лежбище моржей. Там начался прибыльный промысел.

Дежнев стал составлять чертеж нового края – от Анюя и «Камня», от верхнего Анадыря до самого поморья – «до той корги, где вылягает зверь». Чертеж впоследствии был бесследно утрачен, но Дежнев писал о нем, отмечая, что на чертеже были изображены большие и малые притоки Анадыря. Были и записи Дежнева о границе березовых и лиственничных лесов на Анадыре, о местах «замора» красной рыбы в реке. Он усиленно собирал сведения о состоянии льдов в море между Анадырем и Большим Каменным Носом.

В 1653 году Дежнев собирался послать людей на Колыму для добычи морского зверя и успел даже построить кочи для обратного плавания проливом между Азией и Америкой. Однако плохая ледовая обстановка не дала возможности осуществить это замечательное предприятие.

Годом позже он написал челобитную в Якутск о своих трудах на северо-востоке. В ней содержалось первое описание великого плавания в проливе между Азией и Америкой. В 1659 году Дежнев сдал приказные дела на Анадыре сыну боярскому Курбату Иванову, а на следующий год пошел через Анюйский хребет на Колыму. Основатель Анадырского острожка привез в Якутск богатую «костяную казну» – запасы моржовой кости. Затем стал готовиться к поездке в Москву.

Соперник Семена Дежнева, но такой же неутомимый землепроходец Михайло Стадухин опередил его и появился в Москве раньше, распространяя новости обо всех замечательных открытиях своих современников в Сибири.

Вероятно, именно эти рассказы Стадухина вызвали весьма своеобразный отголосок в Западной Европе. Там был распущен слух, что некий португалец Мельгер совершил якобы в 1660 году плавание из Азии в Европу и прошел новым морским проливом на Севере! В том же году космограф Ян де Витт нанес на карту «пролив Аниан», издавна считавшийся легендарным, но по своему положению почти соответствовавший проливу, открытому Дежневым. Все это происходило в то время, когда брат Стадухина – Тарас – действительно находился на подступах к «Аниану», пытаясь обогнуть Большой Каменный Нос и достичь пролива между Азией и Америкой. После приезда Михаилы Стадухина в Москву там началось составление карты Сибири, которая попала в руки итальянских космографов. Чем объяснить, что почти одновременно с этим в Москву приехал какой-то венецианец для поисков пути в Индию и Китай?

А тот, кто в действительности открыл морской проход из Ледовитого океана в Тихий, писал в то время:

«…И будучи на тех твоих государевых службах в те многие годы всякую нужу и бедность терпел и сосновую лиственную кору ел и всякую скверну принимал – двадцать один год».

После рассмотрения челобитных Семен Дежнев был пожалован чином казачьего атамана Якутского острога. В марте 1665 года он снова отправился в Сибирь. Снежными дорогами, волоками и реками более года ехал и плыл он к Якутскому острогу. Там он получил назначение на реку Оленек, где и пробыл до 1669 года.

После этого Дежнева видели на Яне, он собирал там ясак. Затем ему предстоял последний в его жизни поход из Якутского острога в Москву. Воевода поручил Дежневу доставить в Сибирский приказ огромное количество соболей и красных лисиц. С этой «соболиной казной» якутский атаман в декабре 1671 года и вернулся в Москву.

Что делал Дежнев в Москве после сдачи «соболиной казны», неизвестно. Возможно, что он как сведущий человек провел весь остаток жизни при Сибирском приказе и мог видеть у подьячих приказа чертежи Сибири, на которых была явственно обозначена «каменная преграда» – мыс Дежнева. Ошибочно думать, что современники великого морехода ничего не знали о его трудах и подвигах.

«…А есть проход в Китайское царство», – обмолвился ученый-хорват Юрий Крижанич, проживший много лет в Сибири.

«…Сибирь, Даурия и Китай (или Сина) с востока омываются одним сплошным океаном», – говорил Крижанич в другом своем произведении.

Есть и еще целый ряд свидетельств русских и иноземцев, говорящих о том, что открытие Дежнева еще в XVII веке стало достоянием народа.

В архиве Сибирского приказа хранится книга, помеченная № 1344. Она содержит записи о выдаче денежного, хлебного и соляного жалованья служилым людям Якутского острога. «Семен Дежнев во 181 году на Москве умре, а оклад его в выбылых», – записано на 377-м листе этой отчетной книги. Вот и все, что мы знаем о смерти в 1673 году Семена Иванова Дежнева.

Он прожил на свете около 70 лет и добрых полвека из них отдал скитаниям. Одним из первых русских людей он побывал на Яне и Индигирке, жил на Оленеке, участвовал в открытии Колымы и строительстве там самого северного в тогдашней Руси поселения. Он открыл пролив между Азией и Америкой, отыскал и исследовал Анадырь. Возможно, им были сделаны еще и другие открытия, однако мы пока ничего не знаем о них: далеко еще не все архивы найдены и изучены нашими историками и географами.

В СТОЛЬНОМ ГОРОДЕ КАНБАЛЫКЕ…

В 1658 году ученые сочинители Посольского приказа приступили к составлению «Статейного списка» путешествия Федора Исаковича Байкова в Китайское царство.

…До отправления в Китай, как удалось мне установить, Федор Исакович Байков жил в Туруханском зимовье и усиленно занимался делами «златокипящей Мангазеи». В 1649–1650 годах ему было поручено, в частности, обновить крепостные башни и городовые стены, построить воеводский двор в Мангазейском городе.

Затем Байков был причислен к приказу Большой казны для «государева торгового промысла». Находясь в Тобольске, он получил особое распоряжение – следовать в китайский стольный город Канбалык, как назывался в то время Пекин.

Федор Байков вез «любительную грамоту о дружбе, и о любви, и о совете», обращенную к маньчжуру-императору Шунчжи, занявшему за десять лет до этого богдыханский престол. Московское правительство хотело, не обостряя отношений с Шунчжи, узнать об истинном положении дел в Китае, выяснить возможности торговых связей с этой страной.

Посольство отправилось из Тобольска в 1654 году. Вместе с Федором Байковым в Китай следовали «индейцы» и «арапы». Первые были, по-видимому, индостанские купцы, посетившие незадолго до этого Москву и Ярославль, «арапы» – вероятно, торговцы из Алеппо.

Путь пролегал по Иртышу. Байков плыл на судах до Белых вод, откуда пошел сушей к Долон-Карагаю, устью Убы, Шульбинскому бору, Лабе и реке Бешки (Албайкитка). Там находилась ставка владетельного князя западных монголов-ойротов – Аблая-тайчжи. Ему были подвластны земли, по которым проходили караванные пути в Монголию, Восточный Туркестан, собственно Китай и Тибет.

Аблай дружил с Русью. Самым примечательным было то, что властелин ойротов свято чтил память Ермака. Князь верил легенде о том, что тело Ермака после гибели было извлечено из воды и предано погребению на иртышском крутояре. Аблай-тайчжи носил на шее амулет со щепотью земли с «Ермаковой могилы» и не раз добивался от тобольских воевод, чтобы те прислали ему в вечное и почетное владение кованый панцирь – тот, что согласно поверью был на Ермаке Тимофеевиче в час его гибели.

Монгольский князь дружественно встретил Байкова с его арапами, индейцами и бухарцами и разместил их на отдых в своих владениях. Посол вручил Аблаю щедрые московские подарки.

В то время Аблай-тайчжи возводил огромный буддийский храм, окруженный стеною в 500 саженей длины. Зодчими были мастера, приглашенные из Китая. Федор Байков был живым свидетелем постройки этого замечательного памятника буддийской культуры, помещенного у подножия огромной гранитной скалы. В окрестностях монастыря обитали пашенные ухарцы, успевшие завести поливные посевы на берегах реки Бешки.

Впоследствии, при Петре Великом, на развалинах Аблайта были обнаружены драгоценные для науки письмена, начертанные на голубой бумаге и бересте.

Налюбовавшись вдоволь на творчество китайских строителей, Федор Байков в сопровождении аблаевских бывалых людей двинулся к теснинам Монгольского Алтая. «…А на том Камени лежат снега великие», – обмолвился русский посол.

В качестве своих передовых вестников он послал в «город Кокотан» Петра Малинина, бухаретина Бабра и других людей. По их следу Байков вступил в кирпичные ворота «проезжих башен» Ку-ку-хото, или Голубого города (Гуй-хуа-чен).

Недавний строитель мангазейских стен со знанием дела описал проезды в 16 саженей шириной, устроенные в толще городских башен, тяжелые крепостные ворота из дуба, одетого железной броней, причем Байкову показалось, что кукухотскне каменные гостиные дворы «деланы по-русски». Руку русских мастеров он узнал и в способе устройства двускатных кровель на кумирнях города, поблескивавших радужной муравленой черепицей. Русский посол писал, что близ Голубого города расположены каменоломни, где добывали прекрасный мрамор. Побывав в торговых рядах, Байков разузнал о местном денежном обращении, приценился к чаю, камке, шелку, железу, меди, хлебному зерну, собрал сведения о земледелии в окрестностях Голубого города.

Великую китайскую стену путешественник увидел у «заставного города Капка» – Калгана. Байков сообщил, что она «…ведена от ревенных Китай, где родится корень ревень копытчатый, из-за Сукчия города (Сучжоу. – С. М.), от моря, а ведена де та стена за то Китайское царство до моря ж, и сказывали про то Бухарцы, и Калмыки, и Китайцы»… Русский посол говорил, что Калган стоит меж каменных гор. Здесь любознательный туруханец прослышал о тибетцах, путешествующих на верблюдах и яках.

По дороге из Калгана в Канбалык русское посольство встретилось с маньчжурскими вельможами, восседавшими в паланкинах, защищенных от зноя «солнечниками» из желтой бумаги.

В пути Федор Байков насчитал 18 городов, облик которых он хорошо запомнил. Города были окружены стенами с добротными, глухими башнями без бойниц или дозорных окон. Городская стража имела на вооружении затейливые пищали о трех стволах, прикрепленных к одной, общей для них ложе. «Добре затейчиво», по мнению опытного строителя, были построены мосты, перекинутые через реки. В предместьях Канбалыка высились багряные стены и отливали золотом и лазурью крыши богатой буддийской обители. Она была построена в честь приезда в Пекин из Тибета далай-ламы Нагд Банб Бобсана Гьямцо (1617–1682), современника Федора Байкова.

3 марта 1656 года караван русского посла достиг долгожданного стольного города Канбалыка. Перед путешественниками раскинулись улицы, вымощенные «диким» серым камнем; вдоль них тянулись каналы, соединенные с озером.

Неподалеку от двора маньчжурского императора, подобно маяку, возвышался белокаменный столп высотою в шесть саженей, украшенный золотыми письменами. Несколько мостов, соединенных между собой, вели к пяти огромным воротам и стенам, за которыми стоял чертог богдыхана Шунчжи. Дворец сверкал позолотой, светился расписными стенами, украшенными цветными изразцами.

Шесть месяцев провел Федор Байков со своей свитой и торговыми людьми в Канбалыке. Он передал богдыхану ценные московские подарки – юфть и алмазы. Впоследствии Федор Исакович совершенно здраво провел грань между китайским народом и императорскими чиновниками и маньчжурской военщиной. Байков утверждал, что эти незваные пришельцы не составляют даже десятой доли населения Китая, и описал, каким образом Шунчжи захватил Китайское царство, задушив «прежнего царя» китайской династии. Байков очень искусно избежал столкновения с царедворцами Шунчжи, хотя они и пытались то уговорами, то угрозами заставить его делать то, что претило его русскому сердцу. Он наотрез отказался поклониться маньчжурским идолам и кумирням, не согласился встать на колени перед богдыханом.

Император Шунчжи не баловал своих гостей и выдавал людям Байкова – а их было не менее ста – ежедневно лишь по одному барану на всех и по чашке чая на брата. Байков все это стерпел.

Возможно, что канбалыкское недоедание вызвало у Федора Байкова повышенное внимание к съестным рынкам столицы. Он тщательно составлял обзор цен на скот и птицу, включая даже живых лебедей, продававшихся по 3–4 лана.

Изучал Байков и торговлю чаем, а также «пряным зельем» – мускусным орехом и гвоздикой, записывал цены на жемчуг и соболей, шелк и травчатый бархат. Он составил небольшой сельскохозяйственный календарь Китайского царства, приведенный к русским народным датам вроде петрова дня. В календаре были указаны сроки созревания злаков, овощей и плодов на земле Китая.

Большое уважение вызывает научный интерес Байкова к вопросу о происхождении китайских мусульман.

«А сказывают, – читаем мы в „Статейном списке“ посольства Ф. И. Байкова, – что зашли деды наши и отцы в Китайское царство с Темир Аксаком, а памятухов де ныне у нас про то нет, только де домышляемся по письмам…»

Это убедительное свидетельство о существовании письменных источников по истории китайских магометан в XVII веке в Пекине.

В Канбалыке Байков встретился с посольством голландской Ост-Индской компании, которое вручило ему грамоты. Русский исследователь получил возможность собрать сведения о пребывании в Китае французских, шпанских, голландских и иных «немцев» из разных стран, причем не забыл расспросить о морских путях, ведущих к берегам Китая из стран Западной Европы.

Федор Байков прожил в Канбалыке до осени 1656 года. Отправившись на Русь, московские послы вернулись к ставке Аблай-тайчжи. Но ойротский князь зимовал в высоких горах, и его пришлось долго разыскивать. По весне он приветливо встретил русских землепроходцев, щедро одарил их целым стадом баранов и обильными припасами.

Байков добрался до Тары, откуда сплыл по Иртышу до Тобольска. Вскоре он двинулся в Москву и сделал там отчет о своем походе.

«Статейный список», составленный в Посольском приказе, быстро сделался достоянием мировой науки. Его переводили на языки народов Западной Европы, издавали в Англии, Голландии, Германии и других странах. О посольстве Федора Байкова узнали даже ученые арабы из Алеппо. Об этом свидетельствуют записки спутника Макария, патриарха Антиохийского, побывавшего в Москве вскоре после возвращения отважного московского посла из «страны Хатай»…