Текст книги "Вечные следы"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц)

ЯМЩИК-ЛЕТОПИСЕЦ ИВАН ЧЕРЕПАНОВ

Известный путешественник И. П. Фальк проезжал в 1772 году через Тобольск и встретился там с необыкновенными ямщиками Черепановыми. Фальк рассказывал, что Козьма Черепанов был талантливым резчиком и зодчим, имел библиотеку в четыреста книг и владел познаниями в области математики, механики и истории. Его брат Иван Черепанов, ошибочно названный у Фалька Ильей, ревностно собирал исторические сведения о Сибири и пограничных с нею странах. Иван Черепанов читал не только петербургские газеты и журналы, но следил и за научной литературой того времени – знал, в частности, ряд изданий Российской академии наук. Этот удивительный человек «сочинил сибирскую летопись и, занимаясь ею, не покидал своего ремесла», – свидетельствовал И. П. Фальк. Сибирскую летопись ямщик-ученый закончил в 1760 году, когда ему было 36 лет.

Доктору исторических наук А. И. Андрееву удалось разыскать остававшуюся почти неизвестной рукопись «№ 2214» из собрания бывшего Румянцевского музея. В отличие от остальных известных к настоящему времени списков «Черепановской Летописи», эта рукопись содержит наиболее полный текст произведения трудолюбивого сибирского ямщика. Это большая книга в 509 листов, украшенная киноварными начальными буквами. Часть ее переписана на бумаге тобольской фабрики Корнильевых.

А. И. Андреев считает, что именно эту рукопись и показывал путешественнику Фальку ученый ямщик в 1772 году. Вся книга переписана одним почерком и, кроме того, имеет предисловие и послесловие, составленные Черепановым. В вводной части своего труда летописец говорит, что он изучал творения Птолемея, Платона, читал сочинения греческих и латинских древних писателей и восточных историков. Черепанов был знаком с летописями основоположников сибирской истории – Саввы Есипова и Семена Ремезова.

Ученый ямщик впервые использовал в своем труде такой ценный источник, как «Краткое известие о народе остяцком…», хранившееся в рукописи в Тобольске. Он хорошо знал также архивные данные об открытиях русских в Центральной, Восточной и Северо-Восточной Азии. Кроме печатных и архивных источников, собранных лично, Иван Черепанов использовал для работы различные свидетельства своих современников, их личные дневники.

«Летопись Сибирская» представляет собой, по существу, энциклопедию жизни Сибири в 1578–1760 годах. Исследователи считают, что особенно ценна она в той части, где Черепанов описывает события после 1612 года. Тобольский ямщик оказался великолепным историком, труд которого пережил века.

ПОДВИГ НИКИТЫ ШАЛАУРОВА

В свое время мне посчастливилось найти в архиве Северодвинского музея в Устюге Великом записи «великоустюжского штаб-лекаря, Академии наук корреспондента Якова Фриза».

Штаб-лекарь в 1793 году встретил в Устюге участника похода Никиты Шалаурова, слепого старца Максима Старкова, и записал с его слов интересные сведения. О записях Фриза мы еще скажем подробно, а пока попробуем, насколько это представляется возможным, установить, как начиналась героическая жизнь Шалаурова.

В златоглавый Устюг Великий – город, откуда вышли Дежнев, Атласов, Хабаров, Булдаков и другие смелые путешественники, – Шалауров пришел из Вятки. Это было, очевидно, в те годы, когда в Устюге Великом были получены первые сведения об открытии русскими Аляски, Алеутских островов и Командор. В Устюге или уже в Сибири судьба столкнула Шалаурова с Афанасием Баховым – «природным устюжанином», как его называет Фриз.

Вокруг Бахова, считавшегося поверенным соль-вычегодского купца-морехода Жилкина, объединились Шалауров, якутский купец Новиков и другие лица. Они соорудили утлый шитик – кораблик, сшитый китовым усом, – и пустились к острову Беринга. Это было в 1748 году, через семь лет после гибели великого командора.

В этот поход Шалауров и Бахов видели берега Америки – всего вероятнее, гору св. Илии, открытую русскими. У Командор кораблик Шалаурова потерпел крушение, и его выкинуло на острые скалы острова Беринга. Выброшенные на камни Бахов и Шалауров лежали, может быть, на том месте, где голодные песцы когда-то глодали ботфорты еще живого Беринга! Мореходы целых два года терпели огромные бедствия и лишения – голод, холод, болезни. Но мужественные люди не покладая рук работали над восстановлением разбитого судна. Используя части пакетбота Беринга «Святой Петр» и обломки своего шитика, они терпеливо строили новое суденышко. Когда оно было готово, отважные мореходы вернулись в Охотск.

Так начал свои скитания Никита Шалауров. Не там ли, у могилы Беринга, упорный исследователь решил «найти проход из Атлантического океана в Великий и открыть путь через Северный океан в Индию»? Шалауров копил силы для новых подвигов.

…В 1757 году дочь Петра Великого Елизавета возвратила шпагу Федору Соймонову и произвела его в сибирские губернаторы. Бывший каторжник, ввергнутый в опалу челядью Анны Иоанновны, когда-то блестяще образованный ученый и прекрасный моряк, Соймонов снял каторжное платье и сел за стол своей канцелярии в Тобольске.

Соймонов с огромной энергией начал исследовать и преобразовывать Сибирь. Из записок Фриза видно, что он поддержал дерзновенный замысел Шалаурова (с которым мог встречаться еще в Охотске, когда работал там как каторжник на солеваренном заводе) искать путь в Индию вокруг Северной Азии. Во время похода Петра на Дербент Соймонов сам говорил великому шкиперу, что «Сибирские восточные места и особенно Камчатка, от всех тех мест и Японских, Филиппинских островов, до самой Америки по западному берегу остров Калифорния найтится может, и поэтому много б способнее и безубыточнее российским мореплавателям до тех пор доходить возможно было против того, сколько ныне европейцы, почти целые полкруга обходить принуждены…».

Петр Великий «прилежно слушать изволил» эти слова своего любимого адмирала. И каторжник, у которого спина еще не зажила от кнута надсмотрщика, еще не закрылись изъеденные солью раны на руках, вместе с простым незнатным вятичем и устюжанином разработали план похода в Индию из Сибири. Неукротимая жажда искательства охватила Шалаурова. Он отдал деньги на постройку корабля, постиг сложную науку мореходства. Шалауров стал первым помощником Афанасия Бахова.

«…В бытность Тобольского губернатора Федора Ивановича Соймонова согласились два купца, первый вышеозначенный Шелагуров, а второй природный устюжанин Бахов, с 75 человеками, спускаясь вниз по реке Лене и по восточным сибирским берегам с намерением пробраться, ежели возможно будет», – повествовал устюжский штаб-лекарь Яков Фриз.

«Прозимовав на устье Лены, отправились они своим судном, 1758 года, 20 июля, до устья Яны, отстоящей от Лены на 405 верст, куда и пришли в исходе сентября. Пробыв же здесь два года, продолжали свой путь 1760 года, в июле, к устью Индигир-реки, расстоянием от Яны 565 верст, отсюда отправились они до реки Колымы, по расстоянию 760 верст, куда прибыв в сентябре, жили тут паки два года. А между тем Бахов пришел в несогласие со своим товарищем и остался на месте. Шалагуров же один, не оставляя предприятия, отправился 1762 года, 20 июля, от Колымы до Шелагского мыса, следовательно, под 74° широты и 190° долготы, от Колымы же 420 верст. Тут будучи он притеснен 16 суток ужасным льдом от 4 до 15 сажен толщины, принужден был по оному бечевою далее тянуть свое судно, но, нашед невозможность, возвратился в Колымское устье, где Бахова нашел умершим…» Шалауров сложил руки? Нет, он мчится через всю Сибирь в Тобольск к Соймонову, а оттуда в Петербург и добивается содействия правительства, написав свое знаменитое «Доношение» о четырехлетних скитаниях во льдах. Вдохновенный простолюдин не теряет надежды пробиться сквозь ледяные стены Сибири к просторам Тихого океана! Снарядив судно, Шалауров пошел вдоль необитаемого берега между устьем Колымы и Шелагским мысом. В тот год в морях южного полушария плавал сэр Байрон – дед великого поэта, в России снаряжалась экспедиция Чичагова для похода с русского Севера в Индию, а Степан Глотов открыл остров Кадьяк у берегов Северной Америки.

Никита Шалауров пробился за Баранов Камень и вскоре увидел долгожданный Шелагский мыс. Но, как пишет Яков Фриз, Шалауров, «перебравшись за Шелагский мыс, безвестно пропал и уповательно около тех самых мест, где капитан Кук, пройдя с другой стороны Чукотский нос, нашел непреодолимую невозможность. Спустя же некоторое время про судно Шелагурова (Яков Фриз упорно зовет нашего героя почему-то Шелагуровым! – С. М.) от коряков слышно было, что оное найдено сожженным и многие из людей его мертвыми… Путешествия шелагуровского до Шелагского мыса участник, Великоустюжской округи, окологородного Спас-Щекинского прихода крестьянин Максим Старков, отойдя от его сотоварищества, возвратился сухим путем из Колымы через Верхне-Анадырский острог в Камчатку, а оттуда – домой. Сей осьмидесятилетний старик еще и поныне здоров и крепок, но только лишился зрения, будучи в Сибири», – заключает свой рассказ устюжский летописец.

День гибели Шалаурова в 1764 году неизвестен.

Воля Шалаурова, его вера в победу заставляют думать, что он до конца не выпустил из рук колеса штурвала. Яков Фриз написал о Шалаурове далеко не все. Он, например, не упоминает, что знаменитый мореход открыл залив Чаунская губа к востоку от Колымы и впервые описал его.

Выходец из народа выполнил непосильную по тому времени задачу, пройдя от устья Лены до Шелагского мыса и лишь немного не пробившись до Чукотского и Берингова морей. Позднее русские мореходы сомкнули цепь исследований Шалаурова, достигнув Шелагского мыса с востока. Но Шалауров раньше многих, гораздо ранее Кука, хотел найти путь из ледяной Сибири в Индию.

В начале прошлого века русские исследователи на побережье восточнее Шалагского мыса нашли место предполагаемой гибели отважного морехода – остатки его избы. Ранее, в 1785 году, Биллингс и Сарычев разыскали стоянку Шалаурова в восточном устье Колымы, рядом с сигнальной башней Дмитрия Лаптева.

О судьбе замечательного морехода знал А. С. Пушкин. Повесть о Шалаурове лежала в библиотеке великого поэта в числе книг о замечательных русских открывателях на северо-востоке Азии. Знаменателен острый интерес Пушкина к Ермаку, Атласову, Федоту Алексееву, Крашенинникову, Шелехову, герою Аляски А. Баранову и другим. Пушкин изучал историю деятельности этих безгранично храбрых и предприимчивых людей.

Шалауров был достойным их представителем.

РУССКИЙ ТРУЖЕНИК В ПЕКИНЕ

Некоторые открытия сначала совершаются за письменным столом. Это относится и к архивным поискам, что хорошо знакомо тем, кому приходилось ими заниматься. В моей Тихоокеанской картотеке несколько лет лежали и дожидались своей очереди материалы об Илларионе Рассохине (Россохине), русском знатоке Китая, прожившем долгое время в Пекине.

Однажды, просматривая эти материалы, я подумал, не найдется ли в них путеводной нити к новым данным о Рассохине.

В одном из источников мелькнуло короткое указание о связях Рассохина с Казанью. Поскольку в Казани в разное время жили замечательные ученые – знатоки Востока, архивы города должны были содержать богатые сведения о восточных странах. Я сообщил директору библиотеки Казанского университета М. К. Андрееву свои соображения о «китайских» материалах и попросил их поискать.

Скоро из Казани пришли исписанные крупным почерком листки с перечнем русских рукописей о Китае. И в этом списке был упомянут Илларион Рассохин!

Вот что мне было известно к тому времени об Илларионе Рассохине.

Уроженец Сибири, он юношей поступил в «монгольскую» школу, открытую в 1725 году в Иркутске. Бурятский лама Лапсан, впоследствии – Лаврентий Нерунов, и Николай Щелкунов учили Иллариона Рассохина монгольскому письму. Прошло два года, и юношу решили послать в Пекин вместе с двумя другими учениками ламы Лапсана.

В 1727 году в Китай отправился торговый караван под начальством Л. Ланга и Дмитрия Молокова. С этим караваном и отправились в путь трое юношей из «монгольской» школы в Иркутске. На второй день рождества 1727 года русские путешественники пришли в Пекин.

В столице Китая вскоре был утвержден русско-китайский договор о вечном мире, о границах, торговле, о постройке в Пекине русского посольского и торгового подворья. В договоре был пункт, прямо касавшийся юного ученика из «монгольской» школы в Иркутске: русские получили право держать в Пекине трех священников и шесть молодых людей «для узнания китайского языка». Русская Духовная миссия в деле изучения Китая и его культуры намного опередила Западную Европу.

Илларион Рассохин обучался вместе с Иваном Быковым, впоследствии выдающимся знатоком маньчжурского языка; в Пекине тогда жили также Михаил Позняков, Герасим Барщиков, Алексей Владыкин, Иван Пухарт. Они прибыли из России позже Рассохина.

В одной из бумаг архива Академии наук под 1734 годом есть упоминание о том, что в Пекине живет русский студент, «который в сочинении китайского лексикона в Китайской земле трудится». Речь, видимо, идет либо о Рассохине, либо об Иване Пухарте.

В так называемых «Портфелях» Миллера лежит помеченный 1736–1737 годами план Пекина. На нем обозначены посольский двор, кладбище и русские церкви. Вместе с планом Пекина в этих бумагах хранился и «журнал» похода русского каравана в Китай «через Наунскую дорогу», то есть через Маньчжурию, и возвращение его другим путем – пустыней Гоби на Кяхту. Рассохин писал примечания к «Журналу».

В 1737 году Илларион Рассохин со своим старым знакомым Л. Лангом и «комиссаром» каравана Ерофеем Фирсовым вернулся на родину.

Затем Рассохин, вероятно, вместе с Фирсовым отправился из Чикойской Стрелки (русская крепость на реке Чикой, неподалеку от Кяхты) водой на Иркутск и Москву. Четыре дощаника были нагружены самоцветами, шелком, серебряной и золотой утварью и слитками, чаем – «джуланом» и «манихвалом», финифтью… Среди этих даров Китая находились четыре больших ящика с пекинскими книгами и рукописями. Трудно сказать, что именно было и этом плавучем книгохранилище. Но, без сомнения, Рассохин вез в Россию отпечатанное в Пекине в 1723 году описание путешествия китайского посольства к хану волжских калмыков Аюке. Примечательно, что это посольство, пропущенное через Сибирь с согласия Петра Великого, возглавлялось начальником русского каравана Петром Худяковым. Об этом свидетельствует статья в третьем томе известного словаря Плюшара.

Отчет о походе из Пекина на Волгу был составлен китайским толмачом и историком Тулишеном, сопровождавшим посольство к Аюке в 1712 году. К сочинению была приложена редкостная карта Сибири. Впоследствии Илларион Рассохин перевел записки Тулишена, надписи на карте и напечатал их в «Ежемесячных сочинениях» (1764). Забавно описывая ископаемых сибирских мамонтов и считая, что они обитают в подземных норах, Тулишен лишь повторял слова своего августейшего покровителя китайского императора-маньчжура Кан-си (1662–1723), который в одном из своих сочинений писал о Фен-шю – подземной крысе Севера величиною со слона.

Сразу же после возвращения на родину Рассохин был произведен в прапорщики «за сыскание географической карты всего Китайского государства и за перевод ее». Произошло это в 1738 году, а карта Кан-си, как уже сказано, попала в Россию еще до смерти Петра. Какую же карту «сыскал и перевел» Рассохин? Нам это пока неизвестно, одно лишь несомненно – Рассохин привез ее в Петербург ранее, чем она попала в Западную Европу.

Позднее, в 1745–1746 годах, Рассохин перевел вместе с Василием Кузнецовым и Егором Павинским новую большую карту Китая, а спустя три года – атлас китайских земель из четырехтомной книги Дюгальда.

…– Вот Рассохин, – сказал казанский искатель рукописей М. К. Андреев, придвигая ко мне долгожданную книгу. – Писал собственноручно…

Кто из историков не знает грубоватой бумаги XVIII века с лазоревым оттенком и водяными знаками, похожими на гербы?

Илларион Калинович обладал прекрасным почерком. Искусные нажимы гусиного пера образовывали четкий узор, то тонкий, как волос, то жирный – во всю ширину расщепа…

«Краткое известие Дайцинского или Китайского государства… о маньчжурских ханах…» – читал я обширный заголовок рассохинской рукописи о состоянии китайского столичного города Пекина. – «Собрано из разных книг и переведено на российский язык через прапорщика Лариона Рассохина».

Год составления рукописи указан не был. Но мы помним, что чин прапорщика И. К. Рассохин получил в 1738 году. Следовательно, только после этого он закончил работу над книгой.

Можно думать, что именно Рассохин составлял и план Пекина 1736–1737 годов, о котором я уже упоминал. В «Кратком известии» он писал о крепостных стенах и воротах китайской столицы, составил несколько таблиц с различными учетными сведениями о Пекине. Затем следовала глава «С какого года манджурские ханы стали писатца ханами, где прежде государствовали, сколько было всех ханов, как называетца и сколько лет который хан государствовал…».

Далее Рассохин поместил в своей рукописи нечто вроде биографического словаря о китайских императорах вообще – плод упорного и вдумчивого изучения десятков, если не сотен, китайских книг и рукописей. Вероятно, в Пекине Рассохин был вхож в библиотеку, собранную грудами императора-писателя Кан-си. Это огромное книжное собрание находилось при Ученой коллегии, и доступ туда был открыт далеко не каждому. Но мы знаем, что Илларион Рассохин в Пекине пользовался особым покровительством Трибунала внешних сношений и ему даже поручали обучение молодых китайцев русскому языку. Об этой русской, «рассохинской». школе в столице Китая пока ничего не известно.

Сокровища библиотеки Кан-си, очевидно, были основным источником знаний для Рассохина. Ко времени его пребывания в Пекине знаменитая библиотека насчитывала до десяти тысяч книг. Она была разделена на множество отделов, облегчающих поиски книг и рукописей.

Рассохин, конечно, не мог обойтись без «Кан-си цзы дянь» – огромного словаря, изданного в царствование Кан-си, или «Ду-мынь цзи люэ» – исторического очерка постройки крепостных ворот Пекина и сочинения о состоящих из маньчжур войсках Багряного и Лазоревого флагов.

Сведения о жизни и трудах И. К. Рассохина пришлось собирать по крупицам. Поэтому казанская рукопись № 1550, занесенная в описи университетской библиотеки, справедливо представляется мне подлинным самородком среди этих крупиц. Она еще ждет своего исследователя.

Остается рассказать о жизни и трудах Рассохина после его возвращения из Пекина. Искушенный в китайских делах, русский прапорщик в 1741 году числился переводчиком и преподавателем китайского и маньчжурского языков при Академии наук в Петербурге.

В этом же году он просил себе в помощники «крещеного китайца» Федора Петрова (Джогу), жившего в то время в Москве… Но вместо Джоги к Рассохину послали четырех «солдатских детей», в числе которых были Леонтий Савельев и Яков Волков. Их было велено обучать китайскому языку. Правой рукой Рассохина с этого времени сделался Иван Пухарт, года три проживший под кровлей русской миссии в Пекине. Через пять лет солдатские дети, одолев китайскую грамоту, свободно читали книги и рукописи, привезенные из-за Великой стены. Федор Петров-Джога, в свою очередь, обучал чтению иероглифов другого русского китаеведа – Алексея Леонтьева.

Впоследствии Рассохин вместе с учеником почтенного Джоги перевел «Маньчжурскую историю».

Около 1750 года промелькнуло известие о том, что Илларион Рассохин закончил составление «Разговорника» на русском, маньчжурском и китайском языках. В то время он совмещал свои ученые занятия со службой в Книжной палате – так называлась книжная лавка Академии наук, помещавшаяся на Васильевском острове. Тогда же в первом русском научном журнале «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие» были напечатаны некоторые его труды, в том числе «Известие о шелковых заводах в Китае».

По всей вероятности, Илларион Рассохин в те годы был живым справочником по китайским делам. С ним должны были советоваться, когда в Пекин отправлялись с торговыми караванами ученые монахи и светские ученики знаменитой Пекинской миссии. В 60-х годах XVIII века в Пекин ездили русский посол Василий Татищев, полковник Иван Кропотов, Федор Бакшеев. Последний стал известен потом как составитель первого маньчжурско-русского словаря, оставшегося, как и многие труды наших первых знатоков Китая, в рукописи. В последние годы жизни Иллариона Рассохина для деятельности в Китае готовились такие его последователи, как Алексей Агафонов и Александр Игумнов.

Алексей Леонтьев, побывав в Пекине, вывез оттуда разные книги и рукописи, в том числе и книжку «Депей Китаец», которая была переведена Леонтьевым и вышла в 1771 году, когда Рассохина уже не было в живых. Проведя десять лет на русском подворье в Пекине, Леонтьев перевел «Четырехкнижие» Конфуция, труд о происхождении маньчжуров и книгу по географии Китая. Это были героические годы русского китаеведения, и, рассказывая о Рассохине, нельзя не вспомнить о его современниках и продолжателях. Они, в свою очередь, были предшественниками величайшего русского знатока истории и культуры Китая – Иакинфа Бичурина.

Скудные сведения о Рассохине обрываются на 1762 году. В это время он еще состоял переводчиком при Академии наук. Есть предположение, что он умер около 1770 года, прожив на свете 50 лет.