Текст книги "Без права на поражение (сборник)"
Автор книги: Сергей Бетев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
фуражку, возле борта стоял Штокин, подняв перед приближающимся автобусом обе руки.
Чернов с Толей не торопясь шагнули навстречу автобусу.
Тот медленно подкатил к ним.
Олег Владимирович поднялся в открывшуюся дверь и вытащил удостоверение. Только
увидев красную книжку, шофер понимающе кивнул:
– Не надо. Все понятно: с такой скоростью, как у вас, права вылетают из кармана на
первой стометровке...
Мимо Чернова протиснулся Штокин и, оглядев пассажиров, сказал коренастому
приземистому мужчине, сидевшему у окна в самой середине:
– Чего сидишь, Угораев? Не видишь – за тобой приехали!..
– Мне с вами не по пути,– ухмыльнулся тот, неспешно подымаясь.
– А ты откуда знаешь, в какую сторону мы едем?..– спросил его Штокин и подсказал: —
Багаж не забудь.
– Он у меня нетяжелый! – уже веселее ответил Угораев и показал Штокину пустые
руки...
12
–...Обратно не торопись,– предупредил Чернов Толю и полез в кузов, где устроились
Штокин и Угораев.
...В Первоуральске заправились бензином. Все заботы о возвращении отпали. Толя
включил свет и, как будто вознаграждая себя за переднюю дорогу, не ехал, а плыл по дороге, с
уважением притормаживая возле каждой колдобины.
А в кузове шел почти приятельский разговор.
– В понедельник, значит, решил «поработать»? – спрашивал Чернов Угораева.
– Вы о чем? – удивлялся Угораев загадочным вопросам опера.
– Да все о том же: о магазине.
– Шутки шутите.
– Угадал,– похвалил его Олег Владимирович.– Ради этого и заиграли в ляпки: кто кого
догонит, кто от кого убежит... Надолго в отпуск-то собрался?
– На месяц, как полагается.
– А улов-то магазинный где? – добродушно допытывался Чернов.
– Я не из рыбаков.
– Печник он по образованию,– вставил Штокин.
– Верно,– сказал Чернов.– Своими глазами смотрел его «трудовую книжку» в
Чкаловском нарсуде Свердловска. Страниц пятьсот, не меньше исписано.
– И чего вам от меня надо?! – вздохнул Угораев.
– Время узнать. С собой-то хоть прихватил в отпуск? Ну-ка покажи!..– И Чернов
потянулся к его руке.
– Ладно, ладно, только без рук! – огрызнулся тот. – Тихо, парень! – предупредил
Штокнн. На руке Угораева поблескивали в темноте новеньким корпусом модные часы.
– Повышаешь, значит, свою квалификацию, печник? – тоном, не требующим ответа,
спрашивал Чернов.– Первый раз в Свердловске, на улице Степана Разина в буфет за
продуктами сходил, наелся на четыре года сразу. . Потом на пряники аппетит отбило, решил в
складе магазина приодеться, а заодно и поторговать заграничными костюмами. Погоня за модой
обошлась тебе в семь лет... Только закон у нас мягкий: все время тебя до срока отпускали. Потом
надумал кассу столовой проверить...– рассказывал Чернов Угораеву его биографию – А в
Нижних Сергах галантерейщиком решил стать?..
– Это еще доказать надо,– серьезно предупредил Угораев.– А то на оскорбление
похоже.
– А вот оно, доказательство-то, на руке надето.
Все замолчали. И вдруг Угораев, коротко взмахнув рукой, выбросил часы за борт. Сразу
спросил ласково Чернова:
– Где доказательство-то увидели?
– Дурачок ты,– с сожалением сказал Олег Владимирович.
– Поживем – увидим,– самодовольно протянул Угораев.
– Руку свою оторви да выбрось,– посоветовал Чернов, с самого начала приметивший
бинт вокруг большого пальца и ладони Угораева.– Ты же напоролся там, в магазине-то, крови
своей нам на анализ не забыл оставить. Вот и едем сейчас в больницу подлечить тебя немного.
Угораев замолчал.
– Наговорился, что ли? – спросил его Чернов.
– Да идите вы от меня к...– выругался Угораев. И Олег Владимирович тотчас похвалил
его:
– Давно бы так.
Остальную дорогу ехали молча.
13
Экспертиза установила, что след в магазине и на огороде оставлен был ботинком Угораева.
Анализ крови, полученный из больницы к полуночи, совпал с той, что была на клочке
оберточной бумаги.
После этого Чернов, Штокин и дежурный горотдела милиции выехали в дом Петуниных с
обыском. За четыре часа осмотрели все до последней половицы. С разрешения хозяина,
охавшего от удивления, что постоялец оказался преступником, переворошили на сеновале сено.
Переложили заново поленницу. Разгребли за конюшней навоз, проверили все, к чему
прикасались доме руки Угораева. Тенями маячили возле сотрудников милиции понятые,
обессилевшие от бессонницы. Сам Олег Владимирович едва передвигал ноги, потому что за
трое суток спал всего одну ночь. Штокин ворчал:
– Он, зараза, спит в КПЗ, как барон, а мы колупаемся тут всю ночь!
... Олег Владимирович прекратил обыск, потому что чувствовал, как тупеет сам и как
устали люди. Вернулись в райотдел, договорившись с утра возобновить обыск. Продумали, как
разумнее разбить дом на условные секторы, чтобы избежать сутолоки и беспорядочности.
...Но ехать с обыском не пришлось.
Чернов со Штокиным еще не ушли из горотдела, когда около шести утра туда пришел
старик Петунин.
В руках он держал туго стянутый из нескольких газовых платков небольшой узелок.
– Вот,– сказал он.– Пошел после вас корове сена задать да и нашел у нее в кормушке
возле самого носа. Тяжелый шибко, холера!..
Все кольца, браслеты и часы, кроме выброшенных в машине, оказались целыми.
Старика Петунина отвезли домой на милицейской машине.
...Утром, зайдя до работы к дежурному, начальник горотдела спросил:
– Как там у Чернова дела?
– Отлично!—отрапортовал дежурный.– Кража галантерейного магазина раскрыта.
Преступник задержан. Похищенные вещи изъяты!..
– Ой молодцы!..– облегченно и довольно протянул начальник.– Чернов-то где?
– Только что к себе пошел, минуты три назад.
Начальник горотдела без предупреждения открыл дверь в черновский кабинет.
Старщий оперуполномоченный уголовного розыска спал, уронив голову на стол...
* * *
Миновав Первоуральск, наша машина вырвалась на асфальт и, облегченно вздохнув,
заторопилась к Свердловску. Олег Владимирович отвечает на мои последние вопросы:
– Как всегда выясняется после раскрытия, кражу Угораев совершил просто: бригада
грузчиков, как вам известно, работала в разных цехах. Угораев, предусмотрительно справившись
со своей работой пораньше, через дырявый забор шихтового склада завода вышел на огород,
примыкавший к складу магазина, разулся, надел ботинки на босую ногу, а носки—поверх
ботинок, и след стертый получается, и собаке труднее взять, так как носки не дали остаться
стойкому запаху подошв замасленных ботинок... Обратно вернулся тем же путем. После
окончания смены вышел с завода вместе с бригадой. Полное алиби!—Помолчал и добавил: – И
еще: обратите внимание, что в Нижних Сергах Угораев прожил более полугода, зарекомендовав
себя человеком положительным во всех отношениях. Потом сознался, что специально «нырнул в
дыру для дела», потому что свердловские оперуполномоченные уже знали его «почерк».
1
В Зайковском райотделе милиции не помнили такой тревоги.
Попытка вооруженного грабежа в поселке Красногвардейске!..
Ошеломляющая новость в минуту собрала у дежурного всех, кто находился в эту раннюю
пору на работе. Там вместе с участковым уполномоченным младшим лейтенантом Ефимом
Афанасьевым сидел испуганный и бледный от бессонницы житель красногвардейской окраины
– Прокопий Александрович Червяков, послушно отвечающий всем, кто его спрашивал,
– В какое время?
– Возле полуночи. Жена уже спать ложилась, а я хотел сенки закрыть,
– Ну?
– Слышу, в другой комнате окно стукнуло. Подошел к двери, а она в аккурат напротив
приходится, и вижу: окошко настежь, а в нем парень незнакомый. Как меня увидел, пистолет
направил, да осечка получилась. Я, конечно, обратно. Схватился за охотничье ружье, а в это
время ба-бах!.. Слышу, соскочил с завалины... Окошко, в которое лезли, выходит на огород,
жердями он у меня огорожен. За ним проулок на дорогу, что к станции ведет. Только и видел, как
двое туда выскочили и побежали...
– В лицо не приметил? Одежду?
– Какое там! Темнота ведь у нас, правда, у дороги фонарь на столбе. Не он бы, так и
вообще ничего не увидел... Забегаю домой, а в комнате баба голосит. Сидит на половике в луже
крови. Кинулся к ней, оглядел – нога прострелена... Сам я фронтовик, конечно. Изорвал
простыню, ногу перетянул повыше раны, как мог перевязал и – в больницу за докторами.
Ночью-то везти не на чем. А потом их разыскал,– взглянул он на Афанасьева,– да вместе
сюда...
– Не потом, а сразу полагается,– недовольно за« метил дежурный.
– Я то же говорил,– вставил Афанасьев.
– Теперь вот восьмой час,– взыскивал дежурный.– Знаешь, за это время куда можно
убежать не только что на поезде, а вовсе пешком? А то бы собаку вовремя пустили, и все такое
прочее...
– Так ведь баба, она ревет. До больницы-то не отпускала. Испугалась до смерти,—
попробовал защититься Червяков, но виновато умолк.
Суровый дежурный, не слушая его, поднимал по телефону начальство и рассылал людей за
оперативными работниками. Скоро два милицейских мотоцикла с колясками запылили в
сторону Красногвардейска.
2
Дом Червякова был добротен и вместителен. Из холодных сенок одна дверь вела в чулан,
или, как назвал хозяин, в светелку, а другая – в две смежные просторные комнаты. В первой —
направо разместилась большая русская печь. Напротив входа, у окна, стоял обеденный стол. Но
грабители лезли в другое окно, то, что находилось сбоку от шестка. Оно-то и противостояло
двери во вторую комнату – горницу. От этого окна, которое хозяин так и не успел закрыть после
нападения, просматривался длинный половик, протянувшийся от двери до кровати, с
бросающимся в глаза бурым кровяным пятном.
Наскоро осмотрев дом, опергруппа на виду у собравшихся зевак занялась исследованием
огорода. Оперуполномоченный и участковый деловито изучали каждый квадратный метр земли,
время от времени покрикивая на осмелевших любопытных не из-за того, что те путались под
ногами, а скорее от собственной досады: на истоптанном и перекопанном после недавней
уборки огороде всюду валялась ботва, мешали ходить комья земли.
Надежда обнаружить среди этого беспорядка какие-то следы угасла с самого начала.
Уже закурил начальник, строго посматривавший на своих подчиненных, заговорил с кем-
то из знакомых участковый, и в это время упорство оперуполномоченного Никишина было
вознаграждено:
– Патрон с осечкой!
Он нашел его метрах в четырех от окна. Протертый платком патрон матово желтел на
ладони удачливого оперуполномоченного.
– От пистолета «ТТ»,– объявил он, передавая находку подошедшему начальнику.
Тот мельком взглянул на патрон и позвал:
– А ну-ка, граждане, чем зря топтаться, поищите-ка тут вот такую гильзу. .– И, показав
подскочившим мальчишкам патрон, приказал своим: – Прошу всех ко мне. Червяков!.. Ты
дождался в больнице, пока осмотрели твою жену?
– Дождался,– поспешно ответил тот,
– Пуля у нее в ноге застряла или нет?
– Нет. В мякоть угодила, сквозь прошла.
– Хорошо.– И распорядился: – Всем в дом! Нечего тут шарашиться, надо пулю искать.
– И напомнил Никишину: – А ты место приметь, где патрон нашел. Для схемы.
Прошло более часа. В комнате осмотрели каждый сантиметр противоположной окну
стены, сдвинули с места всю мебель, проверили каждую щель в полу. Пуля – как испарилась.
– Где же она, Червяков? – опять позвал хозяина начальник,
– А леший ее знает, товарищ начальник,– искренне признался тот.– Не видел ее,
конечно, куда она улетела...
– Улетела вот...
И опять выручил дотошный Никишин. Подвигая на место кровать, он обратил внимание на
подушку. Оглядев ее, обнаружил дырку, из которой торчало перо. Оказалось, пробита не только
наволочка, но, и пуховик. Подушку вытащили во двор, распотрошили и пулю извлекли из комка
спекшегося пуха.
И хотя стреляную гильзу не нашли, картина преступления стала ясна.
Пригласив Червякова для выяснения деталей с собой, опергруппа возвратилась в Зайково.
Волнение зайковских работников милиции объяснялось просто. За годы Советской власти
в Красногвардейске не слышали ни об одной крупной краже, не говоря уже о вооруженной
попытке грабежа.
...Прокопий Червяков сидел в отделении более двух часов, а совещание у начальника все
продолжалось.
– Дело не только в самом факте вооруженного нападения, хотя он и показал изъян в
нашей профилактике,– заключал начальник.– Я про себя надеюсь, что у нас достанет нюху и
сноровки не только поймать грабителей, но и вникнуть в самую суть дела: как могло
приключиться такое нахальное преступление. Сегодня, понимаете ли, Червяков, завтра —
Сидоров, а послезавтра – Петров. Не промахнусь, предупреждая, что трудностей и всяких «вот
те на!» будет немало. В этом можно не сомневаться. Кто совершил преступление? Наши
доморощенные злодеи или приезжие гастролеры? Если приезжие, то это еще полбеды: получим
по загривку, что плохо принимаем гостей,– и все. А если наши? Какими глазами мы посмотрим
в лицо общественности? Откуда у них оружие? И почему мы узнаем об этом самыми
последними, да еще после совершенного преступления? Вы все знаете, что такое безучетное
оружие: сегодня, понимаете ли, жертва его – гражданин, а завтра? Государственная касса с
государственными деньгами!
А в данном конкретном случае: почему грабители наметили своим объектом Червякова?
Что он, понимаете ли, купец первой гильдии?.. Мы все были в его доме, так? Ничего
особенного. Половики, понимаете ли, это – не персидские ковры. Мебель жулики давно не
воруют. Но я и не поверю, что в шкафу у Червякова сплошные соболя. К тому же и домов в
Красногвардейске сыскать получше нетрудно. Так почему же лезли к этому-то?
Сидящие в кабинете серьезно вслушивались в слова начальника. Каждый из них, особенно
участковые, мог наизусть перечислить особенности и пороки жителей деревень и поселков. Кто
дерется пьяный, а кто – из ревности. Кто, вспылив, имеет привычку хвататься за нож, а кто
разве посуду перебьет, да и то – дома. Даже по общежитиям знали, кто способен одолжить у
соседа без спроса рублевку или уехать в отпуск в чужих ботинках. Какая из продавщиц
обвешивает помаленьку, а какая обсчитывает по копейкам, ссылаясь, что меди нет, Кто
спекулирует и кто платит алименты...
Такая осведомленность брала начало не от окольной слежки или чрезмерного
любопытства. Просто зайковские сотрудники прожили жизнь в своих деревнях и поселках,
среди знакомых с детства людей, чей покой теперь охраняли.
Потому-то и встревожил их ночной выстрел, от которого пострадала жена Прокопия
Червякова.
– А может, тут не грабеж, а месть какая-то? Или ревность? – предположил кто-то из
молодых.
– Чего? – удивился начальник.– Это в Анну-то Червякову из-за ревности из пистолета
стрелять?! Еще таких, понимаете, дураков в Красногвардейске не хватало!
– Или,– вставил свое слово Афанасьев,– кто это и за что будет мстить Червякову? Он
всего-то и делов знает, что из дома да на работу. В казенную баню и то не ходит: своя на задах...
– Вот именно! – поддержал его начальник.– Тут собака в другом месте зарыта.
Сотрудники с укором смотрели на неудачника, задавшего наивный вопрос, тем самым
выражая полное единодушие с начальником.
– Думаю, по сегодняшнему происшествию все ясно.– Начальник отложил в сторону
бумажки. – Расследование предстоит серьезное. Для нас, понимаете ли, экзамен. Прошу
учесть... Все.
Оперуполномоченный Никишин после совещания удалился с Червяковым в свой
служебный угол в большой общей комнате и просидел с ним до позднего вечера.
Родственников у Червякова в Красногвардейске не было, друзей особенных среди
знакомых он тоже не называл. Каких-то ссор или недомолвок с соседями и сослуживцами не
припомнил.
– А жена? – продолжал выяснять Никишин.
– Чего жена? – не понял Червяков.
– Она ни с кем не ругалась? Не обзывала никого?
– Не должна. Баба вроде смирная.
– «Вроде» меня не устраивает,– заметил Никишин.– Может, она только при тебе
смирная, а когда ты на работе?
– Не слыхал.
– А я видел, как они в магазине сходятся. Из-за пустяка могут друг дружке в глаза
наплевать.
– Так ведь то без злобы,—попробовал умилостивить его Червяков.– И к тому же бабы. А
лез-то к нам мужик...
– Ты меня шибко-то не учи, Червяков. Я знаю, как бывает: поцапаются бабы, а увечатся
мужики. Не слыхал, поди, опять скажешь?
Червяков сдался:
– Оно, конечно... Чего не бывает!..
– То-то. А теперь скажи, дорогой, почему грабители с оружием в руках лезли не в чей-
нибудь дом, а в твой?
Вопрос оказался не из легких, и Червяков надолго замолчал. Оперуполномоченный
поторопил его.
– Откудова мне знать? Я их не спрашивал...– отозвался наконец Червяков.
– Да я не про то,– стал объяснять Никишин.– Как ты сам прикидываешь: какая корысть
привела грабителей в твой дом? Золото, что ли, у тебя есть?
– Что вы!
– Ну, не золото, ценности какие-нибудь: костюмы заграничного покроя или пальто с
каракулевыми воротниками, или еще чего... Деньги?
Червяков просветлел:
– Деньги есть – это правда.
– Много?
– Тысяч тридцать наберется.
– Сколько? – Никишин положил карандаш, пригляделся к Червякову, переспросил: —
Тридцать?
– Может, маленько больше, может, тридцать одна.
– Хм...– В задумчивости нарисовав на бланке протокола замысловатую фигуру,
Никишин полюбопытствовал: – И откуда у тебя такие деньги?
– Выиграл еще в прошлом году по золотому займу двадцать пять тысяч. Остальные – с
годами еще раньше подбились в кучу.
– Выиграл, значит? – Никишин снова подумал.– И доказать можешь?
– Чего тут доказывать? – улыбнулся Червяков.– Про мой выигрыш в Зайкове районная
газета напечатала. Все знают про него. А вы разве не читали?
Никишин нахмурился.
– Я хочу знать, Червяков, кого, по-твоему, мог заинтересовать этот выигрыш? И не просто
так, а с преступной целью?
– Чего не знаю, того не знаю,– сказал Червяков.
– А жена?
– Что жена?
– Опять не понимаешь? Может, она чего предполагает?
– Так, товарищ Никишин, в той же газетке и написали, что я выигрыш на срочный вклад в
сберкассу положил: Зачем же за этими деньгами ко мне в дом лезти, ежели их там нет?
Настроение Никишина заметно испортилось, но он все-таки вывел на свое:
– А шесть-то тысяч, которые невыигранные, дома?
– Дома.
– Так-то. А ты мне своей газеткой в нос тычешь. Разве шесть тысяч не деньги для
грабителей?
– Деньги, конечно,– согласился Червяков.
– Итак, давай запишем вопрос: «Чем, по вашему мнению, могли интересоваться
грабители в вашем доме?» Так?
– Так.
– Твой ответ: «Деньгами. У меня имеется шесть тысяч наличных рублей сбережений».
Правильно?
– Правильно.
– На сегодня хватит,– сказал Никишин.– Поезжай домой. А завтра я приеду к вам. Если
понадобишься, зайду домой...
О результатах допроса Червякова Никишин доложил начальнику. Тот выслушал его без
особого удовлетворения.
– Деньги – всегда мотив серьезный,– согласился сначала.– Но, понимаешь ли, из-за
шести тысяч рублей стрелять в человека не каждый решится. Тем более какой-нибудь
рецидивист, знающий, что за это полагается.
– А не рецидивист? – возразил Никишин.– Червяков сам говорил, что стрелял парень.
А нынче молодежь, она ведь глупая и отчаянная.
– Ну-ну... Дело в твоих руках. Раскручивай.
3
Схема преступления давала Никишину исчерпывающее представление о событиях,
происшедших в доме Червякова, но не содержала и намека на личность преступников.
Их нужно было искать. И Никишин, приехав в Красногвардейск, вместе с участковым
Афанасьевым начал устанавливать возможных свидетелей. За полдня они обошли всех соседей
Червяковых.
Люди знали о преступлении не меньше милиции, но и не больше. Поэтому, учтиво
выслушав вопросы и ответив, интересовались сами.
– А кость-то у Анны целая?
– Целая,– отрубал Никишин и гнул свое: – В котором часу позавчера легли спать?
– После десяти. А почему на нашей улице свет не устанавливают? Может, кто-нибудь и
увидел бы бандитов-то...
– Выстрел слышали?
– У нас – ставни. И свои который раз не достукаются.
– Не было, значит, по-вашему, выстрела?
– Как это не было? Может, и был. Анну-то прострелили не из рогатки, чай!
...Все старания Никишина и Афанасьева оказались напрасными. Никто из соседей в ту
ночь на улице не находился, выстрела не слышал, а Червякова все считали человеком
положительным и тихим.
– И Анна такая же,—добавляли.– Ее и на улице-то редко увидишь. В магазин Прокопий
ходит, даже стираное в огороде сам вешает...
С пустыми руками возвращаться в отделение Никишину не хотелось. Постояв в проулке
возле червяковского огорода, он вышел на дорогу. Предложил Афанасьеву:
– Дойдем до станции. На вокзале зашли в буфет.
– Давно не бывали,– кокетливо встретила Афанасьева молодая быстроглазая буфетчица.
– Налить чего-нибудь потихоньку?
– Не надо. Делов куча. Как у вас тут?
– А что у нас. Пьют да едят – всю дорогу одна кинокартина.
– Скандалов-то нет?
– Тихо, слава богу. Были бы, так вы, наверное, вперед нас знали...
– Послушайте, девушка,– заговорил Никишин.– Вы по сменам работаете?
– Через день.
– Позавчера были, значит?
– Была.
Она вопросительно посмотрела на Афанасьева, словно хотела узнать, можно ли говорить с
этим человеком. И, получив молчаливое разрешение, повернулась к Никишину.
– В какое время закрываетесь?
– В двенадцать.
– Незнакомых двух парней в ту ночь случайно не видели?
– Нет. Все знакомые были. Не то чтобы как мы с ними,– кивнула на Афанасьева,– а в
общем, поселковские.
– Кто-нибудь из них уезжал?
– Двое говорили, которые последние. Прибежали, едва дышат, стучатся в двери. Когда
сторожиха посетителей выпускала, нахалом залезли и – ко мне: девушка, душечка... всякое
разное, в общем, водки надо. Пристали – спасу нет. Уезжаем, говорят, насовсем. Давай
простимся...
– Знаете их?
– Ни звать ни величать, а в поселке видела не один раз. Годов по двадцать, здоровые оба.
– Что еще?
– Что? Бутылку водки возле прилавка выпили, еще ливерных пирожков набрали. Да две с
собой унесли.
– А с каким поездом уехали? Она пожала плечами:
– Я же к часу все опечатываю – и домой. Поезда позднее уходят.– И оживилась: – Вот
что: когда я уходила, приметила их в зале ожидания, возле печки сидели. На скамейке газетку
расстелили и еще выпивали. В тот день не они одни уезжали. Может, кто другой видел?
– Узнать-то мы их все равно узнаем,– проговорил Никишин.– Только поскорее
требуется...
– Ох! Не по червяковскому ли делу? – вдруг с ужасом догадалась она.
– Молчи! Поняла? – осек ее Афанасьев.
– Ага,– она приложила ладонь ко рту и понимающе кивнула.
Никишин деловито направился к выходу. Афанасьев поспешил за ним.
Буфетчица проводила их осторожным взглядом до двери, а потом кинулась на кухню.
– Девки! – объявила страшным шепотом.– Бандиты-то, которые Анну Червякову
подранили, у нас в буфете были! Поселковские!..
– Врешь, поди?!
– Зуб отдам! – резанула ногтем по шее.– Сейчас у меня наш участковый Афанасьев был
с приезжим каким-то. Ищут их!..
4
Никишин переночевал у Афанасьева. С утра они отправились в отдел кадров
механического завода, наиболее крупного предприятия в Красногвардейске. Там вместе с
начальником установили всех уволившихся в последние полмесяца. Таких оказалось около
десяти человек. Не мешкая стали проверять их по месту жительства. К полудню едва справились
с половиной. Все уволившиеся уже работали на новых местах и уезжать из Красногвардейска не
собирались.
Никишин этим не удовлетворялся. После каждого посещения он разыскивал председателя
домового комитета и подолгу расспрашивал обо всех, кто пьет, кто судился в прошлом, кто чем
занимается в нерабочее время.
– Ты меня спроси,– предлагал ему после тягучих разговоров Ефим Афанасьев.—Я
побольше ихнего знаю. Чего тут лясы точить? Давай тех искать, которые уехать собирались или
уехали.
– А мы их и ищем.
Обошли всех, но так ничего и не узнали.
– Поедим? – спросил Афанасьев.
– Надо,– мрачно согласился Никишин.
После обеда засели в поселковом Совете возле телефона и стали звонить во все
организации. Ефима Афанасьева знали всюду, к беспокойной службе его давно привыкли и
поэтому, не спрашивая зачем, давали нужные справки. А вопрос ко всем был один: кто третьего
дня уезжал в командировку?
Нашли одну – девушку из аптеки, ездившую в Свердловск с какими-то документами.
Через полчаса Никишин и Афанасьев уже сидели с ней в маленькой комнатке заведующей
аптекой.
– Когда вы пришли на вокзал? – спрашивал Никишин.
– Около часу ночи.
– Не приметили среди пассажиров, ожидающих поезд, двух парней?
– Там много было разного народу. Я пришла не одна, поэтому по сторонам не особенно
заглядывалась.
– С кем вы были?
– Ну...– она замялась на мгновение,– с молодым человеком. Идти ночью одной...
– Я не об этом,– остановил ее Никишин.– Нам, например, известно, что в это время в
зале ожидания двое парней распивали водку на виду у всех. Сидели на скамье возле печки.
– Этих видела,– ответила она просто.
– И ваш молодой человек видел?
– Конечно.
– Парни те уехали?
– Не приметила. Я за ними не следила. Мы вышли на перрон раньше.
– Багаж-то был у них? – вмешался Афанасьев.
– По-моему, что-то вроде вещевого мешка у одного.– И уже увереннее: – Конечно,
вещевой мешок. Когда мы шли на вокзал, так они обогнали нас по дороге, и у одного за плечами
болтался вещевой мешок. Мой Андрюшка еще сказал на вокзале...
Она покраснела и смутилась, но Никишин не обратил на это никакого внимания.
– Что сказал ваш Андрюшка?
– Ребята те выпивали, у них на газетке пирожки лежали, ну Андрюшка и посмеялся: они,
дескать, не на поезд спешили, а в буфет.
Никишин с Афанасьевым переглянулись. Это встревожило девушку.
– А что случилось? – спросила она взволнованно.
– Мы выясняем обстоятельства одного происшествия, к которому вы не имеете
отношения,– успокоил ее Афанасьев.—Вот и интересуемся у тех людей, которые в ту ночь
уезжали, что они приметили необычного.
– А необычного ничего не было,– сказала она.
– Где они вас обогнали? – опять спросил Афанасьев.
– На шоссе. Понимаете, сзади мы их не видели, а потом вдруг они нас обгоняют. Я еще
удивилась.
– Может, они из боковой улицы выбежали?
– Вполне вероятно. Там как раз проулок, который ведет к пруду.
– Так, так,– оживился Никишин.– На вокзале вы тех парней узнали, а раньше в поселке
видели?
– Нет.
– А ваш Андрюша?
– Наверное, лучше спросить у него...
Андрюша, провожавший девушку из аптеки, оказался веселым и благодушным пареньком
с механического завода. Когда ему напомнили события, он повторил то же.
– Парней знаете?
– Нет,– твердо ответил он.– Я все свободное время пропадаю в нашем клубе, но их не
видел ни разу. Одно могу сказать точно: не с нашего завода.
Никишин настоял на том, чтобы еще раз сходить на вокзал.
– Поговорим с кассиршей из билетной кассы.
Кассирша ответила сразу на все вопросы.
– Я через это окошечко, дорогие товарищи,– она показала крошечное отверстие в стене,
– едва голос-то живой слышу. Чего я могу увидеть?
Афанасьев утянул Никишина в буфет. Он сел за столик, стоявший в сторонке от буфетной
стойки, и поманил пальцем буфетчицу.
– Что, товарищ Афанасьев? – подсела она с удовольствием,
– Дело-то серьезное, Фая... Вчера ты говорила, что тех ребят в поселке видела. А где, не
припомнишь? Или – с кем?
– В магазине видела. Тоже водку брали. А еще: знаешь Катьку из столовского буфета?
Толстая такая...
– Ну, знаю.
– Вроде бы с ней одного-то встречала. Давно, правда.
– Хоть бы одежду его приметила, а то как спрашивать-то?
– У него голос хриплый,– сказала она.
– Ладно, попробую...
Попытка что-то выяснить у продавщицы магазина кончилась ничем.
Афанасьев, прежде чем спросить о парнях, сказал, что у одного голос хриплый. Но
примета оказалась недостаточной.
– Которые водку часто берут, у тех у всех и рожи одинаковые, и голос пропитый,– только
и ответила ему.
– Никакого просвета! – подосадовал Никишин, выйдя из магазина.
– Погоди,– успокоил его Афанасьев.– До всего доберемся. Разве в Красногвардейске
что утаишь? Только подумать надо не торопясь...
Перед ужином Афанасьев достал из буфета пол-литру. Не спрашивая Никишина, налил в
два стакана.
– Держи.
Когда ели, сказал как решенное:
– Ты сегодня или завтра, Никишин, поезжай в паспортный стол и узнай, кто за последние
две недели из Красногвардейска выписался. Помнишь, Файка сказала, что прощались, уезжали
совсем. Может, правда. А может, один уезжал, другой провожал. Черт их знает! Аптекарша
другое приметила: один вещмешок. Вишь, как все выходит? Ежели хоть один уезжал, так мы его
через паспортный стол все одно определим. Значит, и другого. Так что двигай... А я тут еще
попробую сам.
– Поеду сегодня,– согласился Никишин.
– А я с утра загляну в больницу. Анну-то мы совсем обошли...
5
Анна Червякова лежала в больнице четвертый день, а испуг у нее не прошел. Ефим
Афанасьев заметил это сразу, как только увидел ее в палате: Анна смотрела на него широко
распахнутыми глазами, в ее взгляде смешалось все: и страх, и смятение, и беспомощность.
Разговаривала она с Афанасьевым неохотно, видно, не веря в его помощь. И как ни подступался
к ней участковый, на все отвечала односложно:
– Ничего не знаю. Выстрелили, пала я, а видеть никого не видела. Я и взглянуть-то не
успела...
Так и ушел Афанасьев ни с чем.
Все эти дни он много думал о случившемся. Его добродушие и немногословность
окружающие часто принимали за невозмутимое спокойствие.
И только одна жена знала, как ворочается он ночами с боку на бок, мучаясь бессонницей и
какими-то своими мыслями, о которых она привыкла не спрашивать.
И уж совсем никто не мог догадаться, что во всем, что произошло в доме Червяковых,
Ефим Афанасьев винил себя. Отсюда, из Красногвардейска, он уходил когда-то в армию. После
службы за границей истосковался по дому. Когда вернулся, райком комсомола даже отдохнуть не
дал, направил на работу в милицию. До сих пор работалось, можно сказать, легко. Потому что
кругом были свои, с детства знакомые люди. Ефиму даже казалось, что именно из-за того, что в
Красногвардейске участковый уполномоченный он, Ефим Афанасьев, здесь никакого
преступления серьезного и случиться не может, так как не заслужил он такой обиды. Да и знал
он всех настолько, что и в мыслях допустить не мог, как это от него можно плохое скрыть. Сам
он взыскивать с людей не любил, от всякой дури старался просто удержать. А перед
праздниками заходил в магазин и отдавал продавщице список: кому не следует продавать в эти
дни больше чем пол-литра. Добавлял при этом:
– А коли ругаться начнут да просить жалобную книгу, то по такому поводу ее не
выдавать. Нечего пьяниц до чистой бумаги допускать. За разъяснениями ко мне присылайте,
даже на дом можно. Так и говорите, что я велел.
И вдруг – грабеж, да еще с применением оружия!
Только сейчас и понял, где промахнулся. Пять лет уже работал участковым, на всех
совещаниях только одни похвалы слышал, в прошлом году звание офицерское присвоили. И все
эти годы полагался только на своих, коренных красногвардейских. А сколько в последнее время
