Текст книги "Без права на поражение (сборник)"

Автор книги: Сергей Бетев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

шпану. Лесной фельдшер!

Так и умирает на работе. Знающие люди говорят: от сотрясения мозга. Поэтому и живет на

свете мало: профессиональная болезнь сводит в могилу...

А ведь у дятла-то положение дворянское: начальства нет, приказывать некому, мог бы и на

ветке позагорать недельку-другую. Так нет! Трудится...

Вот и уполномоченные уголовного розыска милиции. Всю жизнь убирают из жизни

всякую нечисть. А ведь она прячется, да иной раз так ловко, что сразу-то и не возьмешь.

Олег Владимирович понимал всю трудность создавшегося положения. Рассудительный по

характеру, он допускал, что преступление может остаться нераскрытым, так как не вызывала

сомнения квалификация преступника, человека определенно приезжего и предусмотрительного.

Но примириться с этим не мог.

Он еще не знал, какое отношение имеют к краже и мартьяновский ботинок, и газовый

платок Маруси Банниковой, и сапоги ее гостя, заехавшего в Нижние Серги на два дня. Но эти

вещи не по его воле становились в прямую связь с преступлением. Поэтому их нужно было

объяснить и для следствия, и для себя, пусть даже окажется, что к преступлению они не имеют

отношения.

...Уже пошел второй час ночи, когда Чернов услышал в коридоре шаги.

Через минуту в кабинет вошел Алферов с Марусей Банниковой.

– Вот та барышня, с которой вы хотели познакомиться, Олег Владимирович,– сказал

Алферов.– Еле уговорил зайти к вам: отказывалась. Да и сомневалась, ждете ли в такое время.

– Присаживайтесь,– предложил ей Чернов.

Маруся Банникова была когда-то красивой, это угадывалось и сейчас по ее тонко

очерченному лицу, по напряженному излому бровей, из-под которых смотрели внимательные

глаза. Но смуглую кожу на лбу и шее уже тронули едва приметные морщинки, да и в глубоких

темных глазах проглядывала усталость.

– Поздно вы назначаете встречи,– сказала она равнодушно.

– Что поделаешь! – сказал он так, как будто принял ее слова за сочувствие.– Хотел

встретиться с вами раньше, да не сумел.

– Я зачем-то нужна? – спросила она, глядя ему в глаза.– Вы что-то хотите узнать?

Он не увидел в ее взгляде ни робости, ни беспокойства, а только любопытство.

– Вы угадали. Я хотел спросить, откуда у вас этот красивый платок?

Наверное, оттого, что говорил он благожелательно, она рассмеялась.

– И для этого меня нужно было приглашать сюда?! Вы – серьезно?

– Вполне,– не захотел он заметить ее настроения.– Вы понимаете, что находитесь не на

свидании?

– Да, понимаю.– Она отвела на мгновение свой взгляд, а потом ответила вполне

серьезно: – Платок мне подарен.

– Кем?

– Знакомым мужчиной.

– Давно?

– В минувшее воскресенье.

Олег Владимирович намеренно задавал короткие вопросы, вынуждая ее отвечать так же. И

видел, как на ее смуглом лице начинал разгораться недобрый румянец.

– И не секрет: чей это подарок?

– Подарок хорошего человека, который, к счастью, уже далеко отсюда.

– Почему «к счастью»?

– Потому, что ему никто не может назначить такую встречу, как мне.

Чернов рассмеялся, поднялся из-за стола, почувствовал, как занемели ноги, и прошелся по

кабинету.

– Сердитесь на меня, значит?..

Заметив, что Алферов подремывает на стуле, специально пересев в угол, Олег

Владимирович подошел к нему и сказал негромко, чтобы тот не вздрогнул:

– Идите домой, Василий Васильевич.

– Все равно уж,– махнул тот рукой.– Да и она,– кивнул в сторону Маруси,– забоится

одна-то домой.

– Идите, Василий Васильевич,—вдруг попросила она сама, повернувшись к нему.– Я

никого не боюсь.

– Раз так, я – пожалуйста...

Алферов поднялся, не торопясь оправил китель и, попрощавшись, вышел из кабинета.

Чернов вернулся за стол.

– Давайте уговоримся с вами так,– предложил он просто.– Я ничего не буду больше

спрашивать, а вы мне сами расскажете все, что знаете о мужчине, подарившем вам платок.

Только очень откровенно. Даю вам слово, что умею хранить в тайне чужие отношения, хотя и не

скрою: если потребуется, кое-что из ваших слов проверю не позднее сегодняшнего утра. Идет?

Она смотрела на него и не торопилась отвечать.

7

Никто не знал, что пережила Маруся Банникова в ту ночь, когда впервые у нее в изголовье

оказалась не домашняя подушка в ситцевой наволочке, а грубый тюремный сенник. Ни на

минуту не сомкнула глаз и ничего не видела вокруг. Только память, стиснутая холодными

каменными стенами, болезненно выталкивала из себя воспоминания.

И получалось все время, что ее жизнь начиналась в той еловой пади, с той теплой ночи,

когда она испытала первую счастливую усталость и поняла, что может стать самой щедрой на

свете. Все, что было потом, когда он уехал, это неправда! Потому что и сейчас знала: вернись та

ночь, она бы кинулась в нее, как тогда, без оглядки.

А потом?.. Потом и не заметила, как прокараулила себя. Не хотелось быть одной.

И оказалась одна. И где?!

...На следствии Мария Банникова ничего не скрывала. На суде машинально повторила то,

что было на самом деле, уже не помня, как говорила о том же на допросах. Равнодушно

выслушала приговор и не выронила ни одной слезы, когда впервые на свидание к ней пришла

мать.

Молчала.

И когда ехала куда-то в Сибирь, тоже молчала. В первое время не замечала, что ела, не

знала, когда наступал завтрак, обед и ужин. Раньше в жизни ей всего хотелось много: и веселья,

и работы, и красоты. Сейчас ей ничего не хотелось. Работала, потому что велели. Ела, потому

что кормили.

Она не ходила в кино: в этой жизни оно ее не интересовало. Она часто получала письма из

дома, но редко отвечала на них. Ее соседки каждый вечер строили планы на будущее, но она

даже не прислушивалась к ним.

Все начиналось и кончалось там, за высоким забором. Здесь ничего не было и быть не

могло. Только иногда снилась ей Аптекарская гора, из-за которой плыл в вышине за Сергу

звездный караван Млечного Пути и таял в утреннем рассвете...

Но жизнь взяла свое. Понемногу и своенравная Маруся Банникова смирилась с новым

положением.

А потом вдруг заметила себя неопрятной и испугалась! Спохватилась!

И это спасло. И работа стала казаться другой, почти нормальной. И постель свою

обиходила так, чтобы походила хоть немного на домашнюю. И через кино научилась видеть

настоящую жизнь и радоваться ей. А сколько книг прочитала!..

Не прошло и года, как вызвали к начальству. Из штаба вернулась с пропуском, который

разрешал выходить из колонии, быть рядом со свободными людьми.

И там, в маленьком поселке, где жило всего-навсего несколько сот лесозаготовителей, ее

приняли в одной семье и даже полюбили.

Больше всего она боялась нарушить установленные правила, чтобы не потерять маленький

пропуск, который каждый день выпускал ее из-за колючей проволоки. Даже и те, кто охранял ее

по закону как преступницу, те, о жестокости которых выдумывали небылицы сами для себя

уголовные старожилы, видели, с каким светлым лицом выходит с вахты Мария Банникова...

А через три года ее, свободную, провожала семья лесного мастера, с которой она

сдружилась с тех дней, когда ее стали отпускать из колонии без конвоя. Марусю Банникову

освободили из заключения условно досрочно по решению суда.

– Кирилл Павлович приезжал в наш леспромхоз на десять дней,– устало заканчивала

свой рассказ Маруся.– По приезде забежал к нам всего на минутку, чтобы сказать, что приехал

нечаянно. Познакомился с моими стариками, которые знали о его семье от меня. Перед отъездом

хотел их повидать подольше, ждал два дня. Больше не мог. А наши загостились у своих в

Билимбае. Хотели с ним туда поехать, да побоялись, что разминемся...

Олег Владимирович слушал. Маруся примолкла ненадолго.

Потом вспомнила:

– А платок этот он подарил мне в воскресенье. Купил в нашей галантерее, которую

обокрали:– объяснила грустно: – Я ведь в воскресенье-то именинницей была...

– Что вы?! —удивился, как всегда удивляются в таких случаях, Олег Владимирович.—

Сколько же вам?

– Ой, много! – улыбнулась она.– Двадцать пять уже.

– Возраст, прямо скажем, не скучный,– высказал он свое отношение.

Олег Владимирович заметил, что, когда она улыбалась, лицо ее сразу преображалось, и

тогда угадывалась та давняя Маруся Банникова, о которой он услышал только вчера.

– Скажите, Маруся, как был одет Кирилл Павлович?

– Да просто... Как лесники одеваются? Телогрейка, костюм будний да сапоги. Вот и вся

одежда. Не на курорт ведь к нам приезжал.

– А семья у него большая?

– Жена, два мальчика – семи и десяти лет, да бабушка, мать его. Они наши, уральские!

Почему меня и приняли тогда сразу. Кирилл Павлович всегда работал в лесу. А перебрался с

семьей в Красноярский край, потому что там леспромхозы богатые!

На улице уже совсем рассвело.

– Вот и совсем не страшно будет вам идти,—Чернов кивнул на окно. И, откинувшись на

спинку стула, спросил:—А почему на работу не устраиваетесь?

– Все уехать собираюсь, да с Нижними Сергами расстаться не могу,– призналась она.—

Нигде не была, ничего не видела, а все думаю, что красивее места нет.

– Так надо и обосновываться.

– Нет,– торопливо ответила она. И посмотрела ему в глаза.– Здесь я – Маруська

Банникова, которая мужикам мозги крутит... Уеду куда-нибудь жить просто Марусей...

– Извините, что не дал вам сегодня спать,– поднялся Олег Владимирович.

– У каждого человека – свое дело...

– И еще – обязанности,– сказал Чернов

8

В оставшееся до работы время Олег Владимирович составил запрос в Красноярский край,

где жил Марусин знакомый. Намереваясь отправить запрос, Чернов был заранее уверен в ответе,

который получит. Оттого что подозрение в причастности к краже Маруси Банниковой

снималось, Олег Владимирович испытывал какое-то душевное облегчение. Всегда приятно

узнать человека лучшим, чем считал его с чужих слов. Еще подумал об Алферове: все-таки

дельный человек, а главное, внимательный к людям.

И Олег Владимирович не ошибся.

Задолго до девяти часов Алферов появился в его кабинете, огляделся и спросил:

– Что? Отпустил мою соседку?

– Отпустил.

– Узнал, откуда у нее обновка-то?

– Я все узнал,– упрекнул его Чернов,– а вот ты не знаешь даже, когда у твоих соседок

именины. Разве это порядок, товарищ участковый уполномоченный?

– Мне к таким молодухам на именины ходить заказано, Олег Владимирович,– повеселел

Алферов.– А то, что я участковый, никакого значения не имеет, потому как у меня жена сама

опер!

– Да?! – подивился Чернов. И, подвинув Алферову бумажку, сказал: – Отправляю

запрос в Красноярский край насчет знакомого Банниковой, но уверен, что пустой номер. Не

причастен он. Так что давай мозгами шевелить в другую сторону. А пока вытаскивай из

вытрезвителя своего Мартьянова...

– Ох! – выдохнул Алферов.– Тоже, поди, пустой номер, как вы говорите.

– Что так?

– Так я ведь его от зыбки знаю... Ну, был в свое время человек, семьей жил как

полагается. А потом связался с одной бабенкой: маленькая, тощенькая, смотреть не на что. И

присох... Не знаю, может, с секретом каким была. Двоих ребятишек бросил! Ну и мотался возле

нее с год. А потом, видно, стала и она ограничивать его от питья. Так он собрал ее барахло и

самую настоящую торговлю открыл. Взяли мы его тогда, хотели привлекать. И что вы думаете?

Та матанька слезами выревела его: сама, говорит, ему все отдала, деньги нужны были. Хоть

тресни, стоит на своем. А без пострадавшей какое уголовное дело?.. В те времена он и работал

на заводе-то электриком, хорошим специалистом считался. Только все равно вытерпеть его не

могли: выгнали за пьянку.

Алферову, видимо, не хотелось идти за Мартьяновым, поэтому он закурил и продолжал

рассказывать о своем подопечном:

– А Вишняков наш, хоть и самый старый в горотделе, а про людей мало знает. Да и откуда

ему, если сам нелюдим. Он же пенсии ждет – и все. У Кольки-то Мартьянова сейчас руки

трясутся, ему щипцами провод и не поймать... Правда, на руку он не чист, все знают. Когда его с

завода прогнали, он через какую-то родню устроился на лесосклад в леспромхозе. Там его уж

как полагается застукали: пропили с дружком машину леса. Колька, если бы один завяз, не

выпутался. А дружок его, шофер, мужик крепкий, взял да и возместил убыток. Документы на

скорую руку состряпали, и вышло, что лес купили по закону. Так и миновал суда, хотя на работе

после этого держать не стали... В общем, где ни появлялся – везде один конец. На зерноскладе

последний случай был года три назад. За кражу мешка зерна привлекли. Так суд его на поруки

общественности отдал!

– Ладно. Хватит мартьяновской биографии. Давай посмотрим на него в натуральном

виде,– остановил Алферова Чернов.

Тот еще потоптался с минуту в кабинете и только потом со вздохом вышел.

...Николай Мартьянов вбежал в кабинет Чернова торопливо, как будто опаздывал. Он

почтительно поздоровался, даже поклонился слегка и сел без приглашения у стола, всем своим

видом выражая готовность к предстоящему разговору.

– Трясет? – спросил его Чернов.

– Трясет,– радостно признался Мартьянов, доверчиво хохотнув, словно надеялся, что

ему нальют стаканчик для опохмелки.

– И часто так у тебя?

– Нет,– он приложил руку к сердцу.– Честное слово, только сегодня. И то не из-за себя.

Всю жизнь, сызмалетства, привык в бане париться, а в вытрезвиловке без спросу ополоснули

холодной водой. Ну, это еще можно стерпеть. А потом-то не под стеганое одеяло положили, а

под простыню. Сразу и зачакал зубами, как будто к домовому в гости пришел. Теперь неделю не

отогреться, честное слово! Господь спас бы от чахотки, а то копыта отброшу ни за что...

– Что ты тут антимонию разводишь,– не выдержал Алферов.– Каждый божий день

пьешь.

– Так помаленьку же, Василий Васильевич, только и помуслю стакан, чтобы совсем-то не

отвыкнуть, честное слово!

Чернов внимательно следил за ним, видя, как угодливость труса переплетается с

хитростью проходимца, которому ничего не стоит прикинуться дурачком, а если не пройдет —

расплакаться настоящими слезами. Ему противно было участвовать в этом дешевом спектакле, и

он спросил его резко, со строгостью, исключающей всякое пустословие:

– Откуда у вас эти ботинки?

– Чего?! – вылупил глаза Мартьянов.

– Ботинки, которые надеты на вас, откуда, спрашиваю?

– Ах, ботинки!.. Ботинки... Так это же память о производственной деятельности на нашем

Нижнесергинском металлургическом заводе, которому я отдал восемь лет своей трудовой

жизни! Как ушел оттуда...

– Выгнали за пьянку,– поправил Алферов.

– Что вы сказали, Василий Васильевич? – осведомился Мартьянов.

– Рассказывайте,– подхлестнул его Чернов.

– Значит, как освободили меня там от обязанностей, я сначала их не носил,– показал он

на ботинки. И объяснил: – А вот в данный момент маленько обеднял, так что совсем не до

моды стало...

– Расскажите о своей выпивке позавчерашней со сторожем галантерейного магазина

Епифановым,– не давал ему передохнуть Чернов.

– Обыкновенно.

– Что за причина была?

– Так разве по причинам выпивают? – спросил он, взглянув на Чернова. Но столкнулся с

таким холодным взглядом, что поперхнулся и закашлялся.– Как вам сказать? От привычки все у

меня: не могу в одиночестве и глотка проглотить, честное слово!

– Врешь,– констатировал Алферов.

– Да что вы меня позорите зазря, Василий Васильевич? Вроде бы на одной улице с вами

живем, могли бы знать...

– Потому и говорю,– урезонил его участковый.– На нашей улице ни одной канавы не

осталось, в которой бы ты не полежал. И всегда в одиночестве.

– Эх! – обиженно махнул рукой Мартьянов.– Зачем же мешать все в кучу? То, что,

бывало, до дому не мог дотянуть, так ведь это от слабого здоровья: всю жизнь на тяжелой

работе, надорвался уж. А что бы...

– Так расскажите все-таки о пьянке с Епифановым,– остановил его Чернов.

– Выпили, да и все. Давно не виделись, чего тут объяснять?

Мартьянов при разговоре поглаживал все время свои коленки, словно они болели у него. И

вдруг Чернов заметил, что рука у него поранена.

– А где вы поранили руку? – спросил сразу же.

– Там же и поранил, у Епифанова,– ответил Мартьянов машинально, не вникая в суть

вопроса.

– Каким образом?

– По нечаянности, ясное дело. Капусту эту, морскую, откупоривал. ножом, а он

соскользнул. Вот и поранился немного...

– Не везет...– Олег Владимирович соображал, как похитрее проверить его.

А Мартьянов тут же ухватился за его слова:

– Всю жизнь не везет, честное слово! Да хоть бы из-за себя, так не обидно было. А то все

по случайности...

– Вы почему все время ежитесь? Действительно мерзнете, что ли? – спросил его

участливо.

– Сразу же сказал,– оживился Мартьянов,– что лихорадку схватил в вытрезвителе.– И

пожаловался: – Что за порядки ввели: под простыню людей класть, как покойников в

катаверной?

– Мы простудили, мы и вылечить можем,– сказал весело Чернов.

– А как? – весь обратился в любопытство Мартьянов.

– В больницу положим.

– А...– разочарованно протянул он.– Можно, конечно, и полечиться, да долго

продержат. Не люблю я без дела лежать...– И спросил с надеждой:– А если в больницу

положат, за вытрезвитель будут штрафовать или нет?

– Зачем же больного человека штрафовать? Конечно, нет,– ответил Чернов,

усмехнувшись про себя тому, что Мартьянов сам помог ему выйти из затруднительного

положения.

– И то правда! – обрадовался Мартьянов. И согласился, как будто делал одолжение: —

Не вредно, конечно, денька три-четыре и подлечиться. Говорят, если болезнь сразу захватить,

так быстро поправляются...

...Через час Мартьянова поместили в городскую больницу. Чернов позаботился о том,

чтобы его приняли как настоящего больного. Главный врач больницы пообещал, что анализ

группы крови Мартьянова представит Чернову не позднее двенадцати часов дня.

На утренней оперативке Чернов попросил участковых продолжать устанавливать

приезжих людей, которые вызывали подозрения. А молодому участковому по центральной зоне

города посоветовал сделать подворный обход с целью установления возможных свидетелей. Да

и остальных просил не упускать этого из виду.

– Не забывайте, что ночная смена на заводе заканчивается в час ночи, и рабочие уходят во

все концы города. Так что спрашивайте обязательно каждого.

После оперативки почувствовал, как всего сковала усталость. Ноги стали ватными, глазам

было больно от яркого дневного света.

Начальник спросил:

– Ты не заболел?

– Нет, конечно, но башка чугунная. В общем, прибалдел немного от сегодняшней ночи.

– Иди поспи хоть пару часов. Кому ты такой нужен?

– Ладно. Только сначала Васюкову накажу кое-что по заводу сделать.

После разговора с Мартъяновым, из которого Олег Владимирович узнал, что ботинки тот

получил на заводе с комплектом спецодежды, ему пришла в голову мысль поинтересоваться,

какую обувь выдают там сейчас. Если по-прежнему – ботинки, то ясно, что кражу мог

совершить кто-нибудь из заводских.

Но, чтобы не сузить поиски преступника, Олег Владимирович наказал Васюкову

обзвонить и другие производственные предприятия, где рабочие также получают спецодежду.

Сам он, например, знал, что в конторе связи монтерам выдают сапоги, так как им приходится

иметь дело с когтями. А рисунок подошв рабочих ботинок и кирзовых сапог почти не

различается. Так что пренебрегать ничем нельзя.

Когда собрался уходить домой, зазвонил телефон. Взяв трубку, услышал голос

заведующего горторготделом.

– Олег Владимирович! – кричал тот, словно Чернов находился по крайней мере в

Москве.– Получали мы папиросы «Дели» четыре месяца назад. Цена – двенадцать копеек.

Сам не курю, не знаю, но папиросы – барахло, наверное, если судить по цене...– И спросил

сразу: – Чем могу быть полезен еще?

– Спасибо большое! – тоже закричал Чернов.– Вы даже не представляете, как нам

помогли!..

Положив трубку, сказал Васюкову, стоявшему у стола:

– Наш наблудил, нижнесергинский. Были папиросы «Дели» в продаже четыре месяца

назад, причем в десятиштучных пачках, какую мы нашли на чердаке магазина. Искать его надо,

Васюков! Кровь из носу, чтобы вот как искать! И папиросы тоже. Видимо, завалялись они в

какой-то забегаловке. Пускай участковые облазят все прилавки, какие есть в Нижних Сергах!

Понял?..

Васюков уже давно все понял. Но он никогда еще не видел своего начальника таким

возбужденным. Ведь Чернов был человеком удивительного спокойствия. А тут вон как

разошелся: аж искры из глаз сыплются,

И посоветовал заботливо:

– Шел бы ты домой поскорее, Олег Владимирович. Падешь ведь так-то, как загнанная

лошадь.

– Иду, иду,– успокоил его Чернов.

9

Проснулся как от толчка. Сначала показалось, что за окном уже вечер, поэтому со страхом

схватился за часы.

Было три часа дня.

Охватило негодование на себя. Лихорадочно оделся и выскочил из дома, отмахнувшись от

жены, предложившей обед, словно она была виновата в том, что он проспал. Бежал в горотдел,

прикидывая на ходу, как лучше распределить время до отхода вечернего автобуса на Свердловск.

На этот раз решил съездить в научно-технический отдел сам.

В своем кабинете застал одного Щипахина. Спросил:

– Как им там наша кражонка нравится?

– Нравится,—ответил Щипахин.– Завидуют, можно сказать: у них самих такой давно не

бывало.

– Из больницы были с анализом?

– А вот – перед тобой лежит,– показал Щипахин на зелененький листок около

письменного прибора.

– Хорошо. А ботинки Мартьянова принесли?

– Алферов у дежурного оставил, говорят, Еще до обеда.

– Штокина в горотделе нет?

– Все участковые нашим делом заняты.

Чернов сам сходил в паспортное отделение и узнал, где судился Угораев. Оказалось, в

Свердловске. Хотел поинтересоваться его делом на месте.

К автобусу поспел кое-как.

Уже подъезжая к Свердловску, понял, что сегодня в научно-технический отдел безнадежно

опоздал.

Было жалко терять целый вечер, но успокоил себя тем, что все сделает завтра с самого утра

и успеет вернуться в Нижние Серги к вечеру.

Утром был первым посетителем научно-технического отдела. Эксперты, осмотрев ботинки

Мартьянова, сразу сказали, что к следам они не подходят. После этого пожалел, что сдал на

анализ кровь: только время терять. Раз ботинки не подходят, то, значит, и в магазине он не был,

откуда же появиться там крови?

Промаялся в ожидании результатов исследования и был озадачен, что группа крови

совпала с той, обнаруженной на клочке оберточной бумаги.

Неужели прав Вишняков, утверждавший, что Мартьянов мог оказаться помощником

преступника? Может, он на чердаке сидел?

Но переживать не было времени. Чернов заспешил в народный суд Чкаловского района,

где последний раз судился Угораев за государственную кражу, и опоздал: нарвался на обеденный

перерыв.

Проболтался по коридору почти час, посидел на всех скамейках, проклиная порядки

большого города: у себя, в Нижних Сергах, давно можно было сбегать домой за секретаршей и

вытащить ее из-за стола, если дело требует...

Наконец получил толстую увесистую папку и после первых же листов отыскал протокол

места преступления: так и есть – кража из склада промтоварного магазина на окраине города и

с разбором дымохода!

Пробежал опись документов. Чкаловский суд – четвертое уголовное дело Угораева.

Наскоро просмотрел приобщенные к нему приговоры по прежним преступлениям: одни

государственные кражи – магазины, столовые, склады. И все – через дымоход. Сделал

необходимые выписки и понял, что позвонить в Нижние Серги до автобуса не сможет. Побежал

прямо на автостанцию. Сидячих билетов в кассе не застал. Поэтому не стал брать никакого, а

поехал по удостоверению...

В автобусе лихорадочно соображал, как изобличить Угораева. Он уже не допускал мысли,

что кражу совершил кто-то другой. Но в голове все перепуталось, Знакомы ли Угораев с

Мартьяновым? Откуда в магазине кровь Мартьянова? Где могут находиться краденые вещи?

Если их не найти, преступника почти невозможно изобличить. Курил ли, наконец, Угораев

папиросы «Дели» и где их покупал? А вдруг он вообще некурящий?! Предполагал самое худшее

для себя и старался найти из любого положения какой-то выход.

В Нижних Сергах остановил автобус напротив горотдела и, вбежав к дежурному, спросил:

– Где Штокин?

– На заводе, говорят,– ответил тот и удивился, что Чернов выскочил от него, забыв на

столе портфель, с которым вошел.

Время перевалило за пять. В проходной сказали, что ночная смена уже прошла на завод.

Штокина не было видно. Где работает бригада грузчиков, Чернов не знал, а в конторе уже все

разошлись. У кого спрашивать?..

Наконец появился веселый Штокин. Он выходил из заводской столовой.

Еще издали сообщил:

– Нашел папиросы!

– Где? – спросил Чернов. В горячке он и забыл про них.

– В столовском буфете. Пришло в голову спросить, были ли в продаже. А буфетчица

говорит, что лежало пачек тридцать, преть начали уже – никто не брал. А в субботу не могла

завести со склада других, так за два дня все выкурили.

– Где Угораев?

– А вот иду к нему. Хочу спросить, что курил...

Направились вместе. Отыскали бригадира грузчиков, Оказывается, бригада работала во

всех концах завода. Спросили, где находится Угораев.

– Не найдете его здесь. Он со среды в отпуске. Сегодня последний раз его видел возле

заводской кассы: отпускные получал...

Чернов и Штокин переглянулись.

– Дошло? – спросил Чернов.

– Дошло...– эхом отозвался Штокин.

10

...Через полчаса грузовая машина милиции подъехала к дому Петуниных на одну из

запрудных улиц. Петунинский дом расположился широко, высоко подняв два конька добротных

тесовых крыш – жилой и дворовой.

Чернов и Штокин сильно постучали в калитку и напряженно ждали чьих-нибудь шагов.

В калитке появилась старушка.

– Здравствуйте, мамаша! Мы к вашему квартиранту,– шагнул во двор Штокин.

– Али вы не знаете, что он уехал? – спросила она тоненьким голоском.

– Куда? – спросил Чернов.

– Да в отпуск, куда же боле.

– Давно?

– Какой там давно! Ишо после обеда только собрался, как деньги принес за отпуск-то. Со

мной расплатился.

– А куда, в какой город поехал?

– Куда дальше, не знаю, а только сначала – до Свердловска.

Чернов посмотрел на часы. Штокин ходил, озираясь, по полутемному двору, который едва

освещала маленькая запыленная электрическая лампочка.

Спросил хозяйку из-за спины:

– Мамаша, покажи нам комнату твоего квартиранта.

– Давно бы и зашли. А то стоите, будто не власть.– И пошла ко крыльцу, объяснив по

дороге: – Василий-то никогда ее не запирал. Так и уехал: полой оставил. Не стеснялись мы друг

дружки. Да и он мужик спокойный, выпимши не шебаршил. Хороший мужик!..

Комнатка Угораева оказалась совсем маленькой и хорошо прибранной. Кровать, стол со

стулом да вешалка у двери. Под ней, на деревянном сундучке, лежала аккуратно сложенная

негрязная спецовка. Тут же, на полу, стояли рабочие ботинки. Чернов взял один из них и

посмотрел подошву: такая же, как на мартьяновских, только меньше стертая.

– А где телогрейка его? – спросил у хозяйки.

– Так он ее снимал на крыльце: там в стене шпилька есть.

Прошли на крыльцо. Чернов снял телогрейку, подошел к открытой на улицу калитке и стал

внимательно изучать швы и карманы. Как и ожидал, телогрейка была тщательно выхлопана, но в

швах под воротником и в уголках карманов – глиняная пыль.

– Телогрейку и ботинки мы, мамаша, возьмем,– объявил старушке.

– Так как же я перед Василием-то отчитаюсь?! – забеспокоилась она.– Приедет,

спросит...

– Поможем отчитаться,– сказал ей Штокин.– Вы меня знаете?

– Как же не знаю! Ишо в прошлом годе выговаривали мне за домовую книгу. Знаю, ясное

дело...

– Значит, все в порядке.

– Вам виднее...– уступила она. Когда подошли к машине, Чернов, посмотрев на часы,

посоветовался:

– Времени – шесть. Автобус на Свердловск ушел в пять. Что будем делать? Поедем в

горотдел и перекроем по телефону?

– Можно,– согласился Штокин.

– А не сбежит? – предположил Чернов.

– Можно приказать, чтобы выехали за населенный пункт, остановили где-нибудь в поле.

– Спросят Угораева, а он промолчит,– ответил Чернов.

– Там же не он один нижнесергинский?

– А кто его здесь особенно-то знал? Рискованно все это... Анатолий! – позвал шофера,—

На сколько километров у тебя бензину?

– На сто, может, хватит, а дальше не ручаюсь,– ответил тот, посмотрев на приборный

щиток.

– До Свердловска сто двадцать...– И опять к шоферу: – Ездить быстро умеешь?

– А инспекция? – спросил тот, обнажив белые зубы в озорной улыбке.

– Ее на себя беру,– ответил Чернов.

– А там – не наша ведь. Проколют – и будь здоров!

– Я же сказал! – повысил голос Чернов.

– А я что, спорю, что ли? – сразу обиделся Толя и проворчал: – Только сами не

жалуйтесь...

Чернов залез в кабину, Штокин – в кузов.

Толя так рванул с места, что Олег Владимирович сразу подпрыгнул, достав шляпой крышу

кабины. Зыркнул на Анатолия и улыбнулся:

– Вот так и держи!..

11

...Трехтонка бешено мчалась по Собачьему тракту, взрываясь пылью на ухабинах,

заставляя шарахаться в сторону медлительные грузовики, шоферы которых больше всего

боялись за рессоры. Требуя обгона, Толя так нажимал на гудок, что тот верещал каким-то

жутким захлебывающимся визгом, и этого никто не выдерживал. А некоторые шоферы от

удивления прижимали свои машины к обочине, останавливались и, открыв дверцы, долго

всматривались вслед очумевшему грузовику, в кузове которого болтался между бортами

милиционер без фуражки. Штокин еще в Нижних Сергах предпочел сунуть ее за борт кителя,

потому что, если придерживать на голове фуражку, вылетишь за борт вместе с ней.

– Автобус быстро идет? – спрашивал в это время Чернов у Толи.

– Не ездил, не знаю.

– Как думаешь, догоним?

– Если кошка дорогу не перебежит,– уклончиво ответил тот.

– Я тебя серьезно спрашиваю.

– А я серьезно и отвечаю...

В деревнях из-под колес брызгали во все стороны курицы, а чтобы предупредить людей,

Толя опять нажимал на свой сумасшедший сигнал.

– Уже Первоуральск скоро...– проговорил Чернов.

– Ага,– ответил Толя сквозь зубы:– Там не разгонишься!..

– Время к восьми, скоро темнеть начнет.

– Может, они в Первоуральске стоят? – с надеждой спросил Толя.– Там всегда в

забегаловку пассажиры заходят. Рейс-то последний у автобуса. Шофер тоже не торопится...

Но Толина надежда не оправдалась. Поэтому, миновав Первоуральск и вырвавшись на

асфальт, он поплотнее прижал себя к сиденью и прищурил глаза, набычившись за рулем. Мотор

постепенно загудел на самой высокой ноте.

– Наш! —выкрикнул Чернов, увидев вдали тяжелый округлый зад серого автобуса.

Минуты через три приблизились к нему метров на тридцать, и Толя, заранее выруливая на

обгон, включил свой сигнал. Автобус вздрогнул, качнулся, словно у него спустили шины, и

остался позади.

Еще через десять минут Толя накрыл другой автобус и, даже не посмотрев на Чернова,

сначала рванул вперед, оглянулся быстро раза два-три, притормозил так, что заскрипело в ушах,

и в мгновение развернул машину поперек дороги.

– Давай десант! – весело подмигнул Чернову.

Олег Владимирович все понял и сам. Вместе с Толей выскочил из кабины. В кузове, надев