Текст книги "Без права на поражение (сборник)"

Автор книги: Сергей Бетев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

занялся Хоминой. Напротив, он готовился к новым неожиданностям, и они не замедлили

явиться.

В тот же день к вечеру он получил справку о премиальных Хоминой, а

предусмотрительный помощник приобщил к ней еще и выписку из приказов о ее

командировках. Премии Хомина получала почти ежемесячно. Это были разные суммы, но факт

оставался фактом, какая-то часть ее показания приобретала неопровержимые доказательства.

Более того, выписка из приказов о командировках могла стать в ее руках тоже средством

защиты, если она сумеет ею воспользоваться. И во время распространения пятого, и во время

распространения шестого выпусков Хомина выезжала в командировки по месту продажи

обнаруженных у нее билетов.

Встречаясь с ней на допросах, Иван Петрович старался получить лишь более

определенные ответы на вопросы, заданные при первом разговоре, намеренно не раскрывая

главных сведений, которыми располагал.

К его удивлению, Хомина сама сочла нужным объяснить, что сто билетов до ее отпуска

были подброшены ей во время работы ликвидационной комиссии. Не учитывать этого заявления

он не мог, потому что о показаниях Пустынина по этому поводу Хомина знать не могла.

Но во всем этом деле имелась одна особенность. Хомина не была преступницей

уголовного пошиба, ведомственной проходимкой или мошенницей. Она пошла на преступление,

несомненно, впервые. Все, кто ее окружал и кого ей удалось сделать прямыми или косвенными

участниками своего злоупотребления, оказались людьми, также далекими от подобных вещей. И

это сумело благотворно отразиться на всем следствии, так как избавляло Упорова от траты

времени на беседы со свидетелями об их гражданском долге. С первой встречи с ним стала

откровенной Аня Куркова. Как он и ожидал, поняла его и Екатерина Клементьевна Бекетова. В

Пустынине он также почувствовал человека, не умеющего лгать, хотя и не надеялся встретить в

нем союзника: Пустынин скорее постарается облегчить положение Хоминой. В этом смысле он

становился противником Упорова. Но противником наиболее слабым. В этом Иван Петрович не

сомневался. Если умная, знающая все ходы и выходы в сложном финансовом лабиринте, да еще

и красивая, пользующаяся успехом женщина могла принять вызов Упорова, несмотря на

основательные обвинения, то добродушный, неловкий, не отличающийся бойким соображением

увалень Пустынин вряд ли пойдет на это. Во всем деле при самых неблагоприятных

обстоятельствах для него он мог быть лишь соучастником преступления. И, если он увидит, как

закон расценивает преступление во всем его объеме, он непременно скажет правду.

Все это Иван Петрович понимал и поэтому несколько изменил свое отношение к

Пустынину.

Во время второй встречи он долго говорил с ним о Хоминой, ни словом не обмолвившись

по существу дела. Со Светланой они познакомились на юге, потом, когда она развелась со своим

прежним мужем, решили жить вместе. Не зарегистрировались, оказывается, потому, что развод

Хоминой по первому браку был не оформлен. Иван Петрович почувствовал, как хорошо

относится Пустынин и к жене, и к приемной дочери. Сейчас, когда они говорили о девочке,

особенно бросалась в глаза неподдельная тревога о ней, которую Пустынин по-мужски неумело

старался скрыть.

Не ускользнуло от внимания Упорова и другое. По каким-то маленьким штрихам, хотя бы

по тому, что при всяком случае Пустынин непременно вспоминал Хомину, Иван Петрович

убедился, что он занимал в семье подчиненное место, ходил, как говорят, «под пятой» у жены.

Он, видимо, так привык полагаться всегда и во всем на нее, что сейчас, без нее, в разговоре со

следователем чувствовал себя неуверенно.

Хомина находилась под арестом уже третий день, когда из Москвы пришла телеграмма, в

которой сообщалось, что в указанную запросом неделю в сберегательной кассе № 5287 Москвы,

расположенную в магазине «Детский мир», предъявлялся билет, выигравший ковер стоимостью

восемьдесят четыре рубля. Это был единственный билет, относящийся по территориальности к

Камышловскому району Свердловской области.

В тот же день Иван Петрович спросил на допросе Пустынина:

– Юрий Михайлович, из каких побуждений вы сделали ложное заявление о

принадлежности вам билетов, украденных в магазине «Подарки»?

– Эти билеты покупал я,– ответил Пустынин после некоторого молчания.

– Вы хотите искренне помочь своей жене, и я понимаю вас в простом человеческом

смысле,– сказал ему Иван Петрович.– Но если учитывать, что ложь мстит за себя любому, кто

избирает ее защитницей, то как бы вы поступили в таком случае?

– Я ведь давал объяснение по этому поводу,– попытался уйти от ответа Пустынин.

Письменное...

– Об этом я и говорю,

– Что же еще нужно?

– Вы называли в объяснении место, где покупали билеты...

– Да, в пассаже.

– Как же вы могли в пассаже купить билеты, которые продавались в Верхней Салде?

– Какая Верхняя Салда?! – растерянно посмотрел на него Пустынин.

– Прочтите в этом письме строки, подчеркнутые красным карандашом,– сказал ему Иван

Петрович, передавая письмо фабрики Гознак.

Прочитав, Пустынин посмотрел на письмо как на похоронную.

– Нашлись, что ли, билеты? – спросил он.

– Так ведь их необязательно и находить,– ответил с улыбкой Иван Петрович.– Вы же

сами передали следователю номера, отмеченные на таблице в газете.

– Какой кошмар! – сказал он тихо.

– Говорить по существу будем, Пустынин? – жестко осведомился Иван Петрович.

– Какой кошмар!

– Билеты эти нельзя было купить ни в пассаже, ни на вокзале, как утверждала ваша жена.

– Их принесла Светлана,– подавленно признался Пустынин.

– Минуточку, Юрий Михайлович, я достану бланк протокола допроса...

В следствии наступал перелом.

На другой день Упоров обрушил на Хомину почти весь груз имеющихся улик. После того

как она письменно подтвердила свои показания о месте приобретения билетов шестого выпуска,

он познакомил ее с письмом фабрики Гознак. И когда она наконец ухватилась за утверждение,

что билеты приобрела в командировках, он показал пять ее заявлений с категорическим отказом

вспомнить место покупки и предъявил показания Пустынина. Наконец Иван Петрович решился

на последнее: он вызвал в управление Куркову. Пока она сидела у его помощника, он

познакомил Хомину с ее объяснением.

И натолкнулся на решительное, злое противодействие:

– Никакого пианино я не выигрывала. Никакой Ани Курковой среди моих знакомых нет,—

отрезала Хомина.

Она отвернулась. Но Иван Петрович долго смотрел на нее. И когда понял, что она

чувствует его взгляд, всей кожей чувствует его молчаливое презрение, поднял трубку и сказал:

– Попросите ко мне в кабинет Анну Сергеевну Куркову.

Не впервые Иван Петрович устраивал очные ставки. Для него они давно стали привычной

формой сопоставления показаний, фактов, событий, подтвержденных или не подтвержденных

документами. В некоторых случаях очные ставки помогали следствию, часто все оставляли без

изменения. Иногда они даже оправдывали человека, чаще подтверждали его вину. При очных

ставках часто разыгрывались тяжелые сцены с угрозами, с укорами, со слезами обиды, со

вспышками гнева, даже ярости, бывали и обмороки. А следователь обязан был оставаться

равнодушным ко всему, он должен был только записывать показания сторон, записывать, не

поправляя, ибо показания каждой стороны в данном случае заранее считаются по закону

объективными. Что касается личных переживаний следователя, то до этого никому нет никакого

дела. Тем более – закону.

В то же время Иван Петрович, конечно же, хорошо знал, как удачная очная ставка, при

всей своей огромной психологической нагрузке, может благотворно отразиться на всем

следствии.

И все-таки сейчас, за минуту до появления в его кабинете Ани Курковой, Иван Петрович

вдруг почувствовал, как ему обожгло уши, щеки, как его захлестнул нелепый, беспомощный

стыд, какой испытывает человек, видящий, что на его глазах сейчас ударят, оскорбят нй в чем не

повинного человека, и лишенный возможности помешать этому.

Аня Куркова вошла в кабннет порывистая и раскрасневшаяся. Голубенькая спортивная

шапочка еще больше подчеркивала ее румянец: видимо, шла она в управление по морозу

пешком. Увидев Хомину, она сначала обратилась к ней:

– Ой, Светлана Владимировна! Здравствуйте!

И оступилась в ответном молчании. Потом испуганно посмотрела на Упорова и спросила

приглушенно, с тревогой:

– Что-нибудь случилось, Иван Петрович?

– Светлана Владимировна вас не знает, Анна Сергеевна.

– Как не знает?

Анечка Куркова с трудом усвоила порядок очной ставки и с детской покорностью

следовала за Иваном Петровичем, деловито задававшим вопросы сначала Хоминой, потом ей и

записывающим в той же последовательности ответы. Она не смотрела ни на Хомину, ни на него,

подавленная неестественностью обстановки, в которой спокойствие следователя было столь же

жестоким, как и непостижимая категоричность заявления Хоминой. И только тогда, когда Иван

Петрович предложил Хоминой подписаться под каждым ее ответом, и та уверенно сделала это, а

потом передал протокол Ане Курковой, девушка, с трудом выводя свою подпись, вдруг уронила

голову на стол и расплакалась навзрыд.

– Вы же такая красивая!.. Как вы можете?..– выговаривала она, всхлипывая.– Я вовсе не

навязывалась вам никогда, завидовала, что вы такая серьезная... Думала, вправду вы свою

девочку любите и хотите все для нее!..

Она по-прежнему не смотрела на нее и сквозь слезы говорила куда-то в сторону, словно

сама с собой.

И Хомина выдавила из себя, обращаясь к Упорову!

– Уведите меня...

Когда она вышла вместе с милиционером, Аня Куркова затихла, только изредка

вздрагивала вся, как от озноба.

Иван Петрович подошел к ней, положил руку на плечо:

– Вот видите, Анна Сергеевна... Я сдержал свое слово. Вся история объяснилась...

– Ой, Иван Петрович!..

Утром измученная бессонницей, осунувшаяся Хомина попросила у Ивана Петровича

бумагу.

В очень сдержанном тоне она признала свое преступление.

После первых показаний преодолел свою скованность и Пустынин.

Правда, Хомина не отступилась от своего заявления, что билеты четвертого выпуска были

подброшены ей после завершения работы комиссии. Оно полностью сходилось с показаниями

Пустынина, и Упоров оставил его пока без внимания.

Хомина объяснила далее, что именно подброшенные билеты и натолкнули ее на мысль

утаить некоторое количество из подлежащих уничтожению при работе комиссии по

следующему выпуску.

Делала она это просто, на виду всех членов комиссии. Пересчитанные билеты попадали на

ее стол для последнего контроля. Она просматривала их, но, прежде чем передать под пресс,

незаметно сбрасывала часть билетов в корзину для бумаг.

Билеты пятого выпуска Хомина вытащила из корзины тогда, когда члены комиссии,

проколов под прессом последнюю пачку, разошлись домой. Она сложила их в свою сумочку и

вышла из здания сберкассы без всяких подозрений.

К следующему хищению билетов она готовилась заранее. Месяца за два до начала работы

комиссии стала ходить на работу со спортивным чемоданчиком, намеренно оставляла его

открытым настежь, и любопытному взору могли предстать не только кошелек, но и различные

атрибуты дамского туалета.

Похищенные привычным образом билеты шестого выпуска лотереи она уложила в этот

чемоданчик, который уже ни у кого не мог вызвать подозрения.

Иван Петрович не преминул через Пустынина приобщить этот чемоданчик как

вещественное доказательство по делу.

В результате многочисленных допросов Хомина окончательно уточнила количество

похищенных ею билетов четвертого выпуска – сто пятого – около двухсот пятидесяти-трехсот

и шестого – около пятисот-шестисот.

Но Упоров отличался обстоятельностью.

Когда Хомина уже решила, что следствие закончено полностью, он вызвал ее в свой

кабинет еще раз. Когда она вошла, он впервые за эти дни увидел ее полную растерянность. В его

кабинете уже сидели Пустынин, Бекетова и двое понятых, не известных Хоминой.

А на столе следователя в одиночестве стоял спортивный чемоданчик Хоминой, в котором

со скрупулезной аккуратностью были уложены пачки новеньких лотерейных билетов: за

несколько минут до этого Упоров заставил поработать Пустынина, так как тот лучше всего знал,

как укладывала билеты его жена.

Хомина еще не успела сказать обычного приветствия, как Иван Петрович объяснил ей:

– Я дал вам возможность увидеть ваших близких перед новогодним праздником. Все-таки

это лучше, чем ничего... Итак, Светлана Владимировна, покажите мне, сколько билетов было

уложено в этом чемоданчике после окончания работы последней ликвидационной комиссии?..

Смелее, смелее...

Хомина медленно протянула тонкую руку к пачкам, выложила из чемоданчика лишние, на

ее взгляд, билеты и отступила в сторону.

– Спасибо,– поблагодарил Упоров.

Билеты тут же были пересчитаны. Их оказалось тысяча шестьдесят три.

Пустынин, которому эксперимент был предложен раньше, оставил в чемоданчике более

двух тысяч.

На допросе, последовавшем после этого, Хомина снова изменила свои показания. Она

сказала, что подброшено ей было двести пятьдесят билетов, а похитила она в первый раз около

восьмисот и во второй – около тысячи билетов.

Возможности уточнения количества похищенных билетов Упоровым были использованы

полностью.

И тем не менее, зная по свидетельским показаниям и документам, что число выигрышных

билетов из числа похищенных составило по выпускам 59, 211 и 352, включая и рублевые, Иван

Петрович был убежден, что и после эксперимента число похищенных билетов не соответствует

действительному.

Какие шаги предпринять для выяснения истины можно еще, он не знал.

Наступал новогодний праздник, а самочувствие Ивана Петровича было весьма скверным,

похожим на то, какое испытывает человек, работа которого оценена с самой высокой похвалой, а

он за нее обеспокоен.

– Что вам нужно еще для завершения следствия? – спросил его второго января

начальник отдела.

Иван Петрович ответил не сразу. Как всегда, он взвешивал свой ответ. Наконец сказал:

– Отпустите на рыбалку...

– Вы серьезно?!

– Абсолютно.

Едва ли не первый раз в жизни Ивану Петровичу не везло с рыбалкой. Он сидел перед

двумя лунками и постоянно занимался не тем, чем хотел. Дважды у него сорвалась крупная

рыба, несколько раз лунки замерзали, а ловилась такая мелочь, что приходилось только

стыдливо оглядываться вокруг, опасаясь свидетелей позора.

Он снялся с места еще до полудня и, свернув снасти, потянул свой ящик к берегу...

Против обыкновения, он не подошел ни к одному из своих компаньонов, чтобы выкурить

отвальную папироску, не поинтересовался уловом. И это настолько обескуражило всех, что его

никто и не остановил.

А Иван Петрович оставил рыбалку потому, что понял, из-за чего все не ладится. У него

несколько раз уходил под воду поплавок, а он тупо смотрел на него и, казалось, не мог понять,

что это значит. Мысли его были заняты совсем другим.

...Через два дня он должен вернуться на работу, доложить, что дело закончил, и сесть

писать обвинительное заключение. А ему не хотелось ни заканчивать, ни писать все из-за того

же угнетающего, непреодолимого чувства, что в процессе этого долгого следствия, которое

напоминало извилистую тропу в незнакомом лесу, он что-то потерял. И в то же время ему

казалось, что потерянное с ним и обязательно должно найтись, как часто находится мелкая вещь,

которую долго ищешь в карманах и находишь, обшаривая их в сотый раз.

Возвращаясь в город в тряском автобусе, Иван Петрович снова и снова перебирал в памяти

мероприятия по выявлению преступления Хоминой и не мог найти в них сколько-нибудь

значительных огрехов. Правда, теперь ему лучше виделись бесполезные шаги, но без них,

возможно, не нашлись бы и правильные. Какие-то допросы казались преждевременными, не

совсем продуманными. Но все это были мелочи, без которых не обходится ни одно, даже самое

простое следствие. И вот этот самоконтроль, который беспощаднее всякого постороннего

вмешательства, и сбивал его с толку: все как будто сделано верно. А успокоение не приходило.

Сейчас уже не вызывали сомнения свидетельские показания, эксперимент по количеству

украденных билетов прошел, можно сказать, отлично и внес существенные поправки в

показания самой Хоминой. Все, что можно, Упоров выскреб отовсюду и привел к общему

знаменателю.

Но взять ручку и сесть за обвинительное заключение не мог...

– Нет! Она взяла больше!..– упрямо твердил он себе.

И понимал, что если ранее собранные им объективные документы уличали Хомину в

преступлении, то теперь эти же самые документы были против него, ибо они с той же холодной

документальностью устанавливали признание ее вины, так как она не отреклась ни от одного

незаконного выигрыша.

Иван Петрович явился на работу на следующий день.

– Как рыбалка? – спросил его помощник.

– Какая там рыбалка!..– махнул рукой Иван Петрович. И, взглянув на помощника, устало

сказал: – А знаешь, она все-таки брала их значительно больше...

– Вы о Хоминой, товарищ майор?

– О ней.

– Такая вероятность не исключена.

– «Вероятность, вероятность...» А ты можешь сказать мне, что такое вероятность?

– Могу,– улыбнулся тот.

– Ну давай,– тоже улыбнулся Иван Петрович.

– Вероятность это то, что может быть, а может и не быть.

– Здорово ясно!

Улыбка Ивана Петровича превратилась в кривую усмешку.

– Так ведь на самом деле: вероятность – это то, что есть или чего нет...

– Вот я и говорю...– мрачно размышлял Иван Петрович.– Говорят, по этой теории

сейчас половину мировых открытий делают. А ты: «либо есть, либо нет». За это Нобелевскую

премию не дадут. Выговор разве... Так-то!..

А через час Иван Петрович исчез из управления в неизвестном направлении.

Преподаватели математики экономического факультета Уральского государственного

университета встретили Упорова сначала с легким недоумением, но потом так увлеклись, что,

выспросив сначала досконально о карманной краже в магазине «Подарки», пришли к

единодушному мнению, что непременно помогут во второй части дела.

– Во всяком случае теоретически обязательно,– пообещал один из них, Валентин

Николаевич Стихин.

– А почему бы не практически? – проявил некоторую смелость другой, кажется,

фамилия его была Егорычев.

И на Ивана Петровича обрушилась лавина вопросов. Он старательно и точно отвечал на

каждый. Наконец он попросил передышки:

– Собственно, товарищи, у меня ведь тоже есть вопросы. Дайте отдохнуть.

Но отдыха не получилось. Математики снова насели на него с вопросами криминального

характера, и ему с трудом удалось повернуть их к математике. И тогда начались вопросы,

каждый из которых непременно начинался со слова «сколько»...

– Сколько выигрышей было по четвертому выпуску?

– А по пятому и шестому?..

– Сколько, по ее словам, она украла по каждому?– Сколько билетов содержалось в

посылке, полученной ликвидационной комиссией?

– А сколько в каждом районе продали?

– Сколько процентов билетов из проданных выиграло в каждом районе?..

Сколько, сколько, сколько...

На многие из этих вопросов Иван Петрович ответил сразу. Для ответа на другие

требовались новые уточнения.

И только когда иссякли вопросы у математиков, удалось заговорить Ивану Петровичу. Он

хотел уяснить для себя предполагаемую работу.

– Втолкуйте мне, пожалуйста, что вы собираетесь делать. Теория вероятности или

относительности для меня то же самое, что и туманность Андромеды, а дело, как видите, самое

земное...

– Сейчас втолкуем,– пообещал кто-то из них.– Мы сможем, например, совершенно

точно определить степень вероятности по интересующему вас вопросу. .

Ивану Петровичу захотелось свистнуть, но другой преподаватель поправил своего

товарища:

– Мы скажем вам приблизительное число билетов, которое нужно было иметь для того

или иного количества выигрышей.

– Вот это ближе к делу,– воспрянул Иван Петрович.

– Вероятность все-таки останется вероятностью...

– Вот это плохо...—сразу огорчился Упоров.

– Почему? – спросил Стихин.

– Да потому, что опять ничего определенного.

– Самое обидное утверждение для математиков, между прочим,– улыбнулся Стихин.—

Математика – очень конкретная наука. Я приведу вам пример, о котором пишет в своей книге

«Математическая статистика в технике» очень эрудированный математик Длин. Случай этот

Длин взял из воспоминаний известного французского философа Дидро. Однажды в Неаполе

какой-то уроженец Базиликота в присутствии аббата Галиани встряхнул три кости в стаканчике

и держал пари, что выбросит три шестерки, и действительно все три кости выпали шестерками.

– Это невозможно,– раздались тогда голоса.

Но игрок бросил кости во второй раз, и зрители увидели то же самое. Так он проделывал

несколько раз подряд, и неизменно появлялись три шестерки.

– Черт побери! – воскликнул тогда аббат. —Кости фальшивые!

И они действительно оказались фальшивыми.

– Весьма убедительно,– сказал Иван Петрович.– А что, тот аббат был математиком?..

– Во всяком случае образованным человеком. А в то время образованные люди

математику знали обязательно...

– И он понимал,– сказал уже другой преподаватель,– что если один выигрыш еще

вероятен, то пять подобных невероятны. Грубо говоря, здесь речь ведется как раз о степени

вероятности. Что касается математики, то для подобных обстоятельств в ней есть даже

конкретная формула.

– Теорема Лапласа?

– Да. Она, пожалуй, самая подходящая... Разговор вели между собой уже математики. Но

Иван Петрович все-таки вмешался:

– Там кости, товарищи, а у меня государственные лотерейные билеты. В костях еще и

поднатореть можно...

– Тем более! И все-таки, как видите, выигрыш в такой степени был невероятен!..

– Да...– протянул в задумчивости Иван Петрович.

– Вас, видимо, этот пример не убеждает?..

– Как вам лучше объяснить мою точку зрения?– Иван Петрович упорно добивался

своего.—Вот послушайте, теперь я вам случай расскажу, не из книги, а из жизни... В

позапрошлую осень возвращались мы с Кожакуля, подсел к нам в машину один из местных

рыбаков...

И Упоров повторил историю о старухе, за один год выигравшей два мотоцикла.

– Все правильно!—ответили ему почти хором.

– Как же так?..

– Так ведь она выигрывала по билетам разных выпусков.

– Так точно.

– Вот если бы она выиграла оба мотоцикла на три взятых лотерейных билета одного

выпуска...

– Это было бы равносильно тому, что на один билет выпало два выигрыша,– сказал

Стихин.

– Кругом шестнадцать получается! – подивился Упоров.

– А хотите еще один пример, который дает прямое представление по вашему делу? —

спросил Егорычев.

– Что за вопрос...

– Представьте себе шар радиусом, равным расстоянию от Земли до Солнца...

– Представляю,– смело заявил Иван Петрович, хотя в душе и подумал, что математики

все-таки чудаки, хоть и симпатичные.

– Теперь представьте себе, что этот шар заполнен мельчайшими песчинками, одна из

которых помечена...

– В общем, полный шар пшенной крупы. Представляю! – смело поддержал разговор

Упоров.

– Нет, позвольте!..– остановил его Егорычев.– Если бы это была даже не крупа, а

маковые зерна, то в такое зерно вошло бы десять тысяч штук песчинок, о которых мы говорим.

Представляете?

– Пытаюсь, но трудно,– вынужден был сознаться Иван Петрович.

– Так вот, я продолжаю. В таком случае, по данным Литлвуда, приведенным в его книге

«Математическая смесь», вероятность вытащить наугад помеченную песчинку, а в вашем

положении – выиграть, равна одному к десяти в пятьдесят первой степени...

– Это что-то очень много...– сказал Иван Петрович.– Я вспоминаю Перельмана,

которого еще в школе читал, так там пишется о занимательной штуке с шахматами: если на

первую клетку положить одно зерно, на следующую два, потом четыре... Кончается это все тем,

что для всего зерна умещенного на шахматную доску, надо строить амбар длиной до Солнца.

– Вот, вот,– обрадовались математики.

– Итак, пора перейти к делу,– сказал Стихин.– Зная закономерности выигрышей по

лотерее, учитывая определенные колебания этих закономерностей, скажем, в разрезе трех,

четырех, пяти районов, мы по числу выигрышей сможем определить вероятное количество

билетов, необходимое для обеспечения этого количества выигрышей. То есть то самое

«сколько», которое, как я понимаю, интересует вас.

– Так точно!– согласился Иван Петрович.

– Вот поэтому мы и задавали вам так много вопросов.

– Постараюсь в ближайшие дни ответить на них самым обстоятельным и точным

образом. Сегодня же запрягу всех в работу. А вам спасибо за науку!

– Но мы должны привлечь для этого еще ряд необходимых людей,– добавил Стихин.—

Прежде всего нашего Репина, начальника вычислительного центра университета. Попытаемся

воспользоваться счетной машиной. Надежно и быстро. А вы посоветуйтесь со своим институтом

– юридическим, потому что мы должны быть уверены в правомочности нашего исследования

для следствия. Это в ваших возможностях?

– Да, конечно.

...Вернувшись в управление, Иван Петрович не стал распространяться относительно

предстоящего мероприятия, но на следующий день его все-таки обязали отчитаться.

Заместитель начальника управления полковник Емельянов некоторое время молчал, а

потом, взглянув на собравшихся из-под очков своим обычным задумчивым взглядом, сказал:

– А знаете, товарищи, это очень многообещающее и интересное мероприятие. Я очень

рад, Иван Петрович, что вы подружились с наукой...– И, подумав, добавил: – При любом

исходе дела.

А в коридоре, когда Иван Петрович направился к себе, услышал, как кто-то сказал за его

спиной:

– Амба! Променял наш Упоров рыбалку на таблицу умножения...

...Через неделю Иван Петрович представил в распоряжение ученых все запрошенные

данные. По следовательской привычке он аккуратно подшил их в той последовательности, в

какой о них говорилось при консультации. Следствие ставило перед экспертизой три вопроса,

которые полностью исчерпывали его задачу.

Она должна была сказать, какое количество билетов могло оказаться выигрышным из

непроданных двух тысяч по Камышлову, шести тысяч восьмисот десяти – по Алапаевску и

восьми тысяч трехсот – по Верхней Салде.

Экспертизу просили ответить, сколько билетов необходимо иметь в наличии, чтобы

получить пятьдесят девять выигрышей по четвертому, двести одиннадцать – по пятому и

триста пятьдесят два выигрыша по шестому выпускам лотереи.

И, наконец, спрашивалось, на сколько выигрышей можно рассчитывать, имея двести

пятьдесят билетов по четвертому, восемьсот – по пятому и тысячу – по шестому выпускам

лотереи.

Два из трех вопросов целиком основывались на показаниях Хоминой. И лишь первый

вопрос учитывал официальные данные трех районных сберкасс по общему количеству

непроданных билетов.

Вместе с таблицами тиражей следствие представило в распоряжение экспертизы копии

справки Главного управления гострудсберкасс и госкредита о количестве выигравших серий в

разрезе сотен и тысяч билетов по всем выпускам денежно-вещевой лотереи РСФСР за год,

описи выигравших билетов трех представлявших интерес выпусков по Камышловскому,

Алапаевскому и Верхнесалдинскому районам, а также копии протоколов допросов Хоминой и

Пустынина, в которых они называли количество похищенных билетов.

Как дополнительный эталон к делу приобщили также запрошенный специально из

Ленинграда акт о вскрытии и проверке ценной посылки с оплаченными по одному из выпусков

лотереи билетами, подлежащими уничтожению. Этот документ подтверждал объективную

закономерность распределения выигрышей по лотерее.

В эти дни Иван Петрович с юношеской увлеченностью переживал впечатления

неизвестного. Он видел, насколько скрупулезно подходят математики к объективной истине,

которая таится в недрах вероятного.

Его сначала покоробило то, что они отложили в сторону его справку о процентах

выигравших билетов по каждому выпуску лотереи в районах, в которой указывалось

последовательно 7,7 и 8 процентов. Они сами пересчитали данные, и цифры стали выглядеть

уже с точностью до тысячных: 0,069, 0,075 и 0,081. А Стихин не упустил случая подметить:

– Вероятность обязывает к предельной точности.– И добавил: – В данном случае

априорная вероятность нас волнует меньше, чем апостериорная. Тем более что эта вероятность

по каждой сберкассе разная...

Иван Петрович, конечно, не все понимал из этих разговоров, хотя вечерами лез в

математический справочник и с помощью соседа, студента политехнического института,

пытался кое-что понять до степени приличной ясности.

Наконец шанс выигрыша – вот эта самая апостериорная вероятность была определена по

каждой сберкассе названных районов. Закодированные цифровые данные, отражающие общие

закономерности отклонения от них, учитывающие все степени вероятностей выигрыша – от

минимальной до максимальной, фактическое состояние выигрышей не только в названных

районах, но и за их пределами, а иными словами, все известное и неизвестное по делу о

лотерейных билетах, что можно было выразить в числах,– все это подали в электронный мозг

счетной машины «Урал».

А старейший следователь управления Иван Петрович Упоров в эти несколько минут думал

уже не о Хоминой, даже не о том, подтвердит или оспорит машина его предположения.

Он думал об ученых, которые изобрели непогрешимый инструмент объективности вообще,

затмивший мифическую славу весов Фемиды.

Машина считала, сосредоточенно посвечивая огоньками контрольных ламп, ее пульс был

ровным и спокойным, она взвешивала в клетках своего аналитического аппарата все «за» и

«против», без учета любых мотивов, по которым они возникали.

Упоров понимал теперь, почему его новые друзья-математики с такой тщательностью

выверяли каждую цифру, прежде чем подать ее на машину. Только при таком условии они могли

рассчитывать на предельно правильный и неоспоримый ответ. И он, Упоров, верил в

непогрешимость машины.

Математики тоже заразились волнением Упорова. Расчеты куда более сложные были для

них не в новинку. Но сейчас каждый из них впервые участвовал в раскрытии настоящего

уголовного преступления, участвовал не как криминалист, а как математик. Они как бы

проходили испытание на гражданство в новой области жизненной практики,

Вот почему их не нужно было торопить. Математики старались расшифровать ответ как

можно быстрее.

Уже через два дня Иван Петрович получил от них тщательно скрепленный экземпляр

заключения на четырнадцати страницах.

Он машинально перелистал их, заметив с тоской, что две трети всего документа занимают

трехэтажные формулы с короткими, в одну строчку комментариями.

И, видимо, увидев его смущение, Валентин Николаевич Стихин сказал:

– Цифры, которые здесь приведены, необходимы. Это только сотая часть действительных

расчетов. Она дает представление о направленности нашей работы, которая основывалась на

методе закона больших чисел. Что касается остального, то все изложено в текстовом