Текст книги "Охотник за бабочками 2"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Спустя какое-то время, Министр ни хрена не помнит, очнулся в кустах малины. Первая мысль, конечно, о спасении. Но не тут то было. Рядом стоят существа, напоминающие хлебобулочные изделия и суют ему в рот пряники. Делать нечего, пришлось скушать все двадцать пять килограмм. Жить-то хочется. Хлебобулочные изделия возрадовались и удалились, оставив его на подножьем малиновом корму. Как жив остался, до сих пор не знает.

Заканчивался рассказ Министра тем, что не далее как час назад его, задерганного и умирающего от пере кормления медовыми пряниками, выловили и притащили сюда.

– И что они собираются делать со мной, я не знаю, – закончил свой коротенький рассказ Министр Медведев и вопросительно взглянул на меня.

Всего, конечно, я не знал, но был уверен, что ничего хорошего с ним не случится. Об этом я и доходчиво сообщил Министру.

Министра мое сообщение расстроило чрезвычайно жутко. Губы у него задрожали, а в глазах вновь появилась влага. От всего этого и у меня в носу защипало. Когда один помираешь, легче. А если вдвоем и более, то хочется всегда показать, что тебе гораздо хуже, чем всем остальным.

– И никаких шансов? – прошептал Министр.

Я пожал плечами.

Может шанс и был, не знаю. Тимуровцы могли использовать нас каким угодно образом.

– Надо отсюда драпать немедленно, – Министр заговорщицки подмигнул, – Ты сможешь это организовать?

Я чуть не рассмеялся. Ну дает дядя! Я тут спеленатый, как кукла, весь веревками обмотанный, и должен что-то организовывать.

– Почему вы думаете, что я могу что-то для вас сделать? А? – чем выше начальство, тем больше оно верит в своей народ.

– Но ведь ты же охотник за бабочками, – Министр сделал удивленные глаза, – В свое время я собрал о тебе некоторые сведения, для личного пользования, конечно. Ты же, урод, выходил сухим из всех смертельных ситуаций.

– А вот про урода не надо, – обиделся я, – Мы сейчас все уроды. Не взирая на рост, массу и другие отличительные признаки. Взяли тоже моду, как что, так урод. А по поводу всего остального… Шпионили значит? Да, ладно. От меня не убудет. А спасти вас я, наверно, вряд ли смогу. Разве чудо какое.

– Вот, вот, – Министр мгновенно схватился за эту ниточку, – Сделай, пожалуйста, чудо. Спаси меня. Ну, и себя, конечно, тоже. И тогда озолочу.

– Двадцать пять миллионов брюликов плюс налоги, – а вдруг какая заковырка получиться? Может и не собираются нас бублики жизни лишать? Промурыжат, да на волю отпустят. Тогда и счет можно предъявить.

Министр был согласен на все. Даже на немедленное подписание чека. От ничего не стоящей в настоящее время бумажки я отказался. Взял простое министерское обещание. Ведь всем известно, что крепче клятвы Министра во всей вселенной ничего нет.

– И как ты собираешься меня спасать? – спросил Министр, буквально на глазах приходя в себя. Вот что значит вера в надежного человека.

– Не знаю. Пока не знаю, – лицо Министра погрустнело, и я немного скорректировал ответ, – Но есть небольшие задумки. Вы же знаете, что в нашем деле, деле охотников за бабочками, даже небольшие задумки могут привести к весьма неожиданным последствиям. Есть план. Понятно?

Министр важно закивал. Уж кто-кто, а он знал, что такое плановое ведение хозяйства.

– Долго еще? – это Юрк. Надоело стоять в одиночестве. Кстати, вот у него и поинтересуемся, что там с нами собираются делать.

– Юраша, а вот это самое действо, – я показал подбородком на разноцветные языки, – Оно не слишком больно?

Главный ученый нации оттопырил нижнюю губу и критически осмотрел нас с Министром.

– Если выдержите двадцати тысячный пончиковый разряд, что в принципе невозможно, то может быть немного больно. Впрочем, можете во время Возрождения кричать. Говорят, что это иногда помогает. Сам я не пробовал. А что это с четвертым элементом?

Четвертый элемент в обличии Министра Культуры Земного Содружества медленно валился на пол. Напоминание о двадцати тысячном пончиковом разряде его доконало. Меня тоже. Но я не подал виду.

– И как это будет выглядеть? – в любой информации тренированный мозг способен отыскать слабое место. И сейчас, своими вопросами, я пытался получить как можно больше слабых мест.

Юрк побарабанил пальцами по пузу с заплесневелой корочкой, но решил, что разглашение интересующей меня информации не является государственной тайной и выложил все, что знал.

– Пончиковый разряд, накопленный нами за пятьдесят лет, вылетит вон оттуда, – Юрк показал на острый стержень в потолке зала Возрождения, – Он пронзит своим инерционным потоком четыре составляющие, чтобы пройдя через них и, сгенерировав высокочастотные генные колебания, устремиться к пятому элементу. То есть заказчику.

– Ко мне, – понимающе кивнул я.

– Вы неплохо соображаете для человеческого представителя. В другое бы время я с удовольствием бы с вами поработал поплотнее.

– Да чего уж там, – смутился я, – А то, что мы люди весьма сообразительны, это точно подмечено. Смогли же вашего прародителя Кол О, Попу замочить.

– Кол О, Боку, – чуть нахмурившись, поправил меня Юрк.

А не хрен сомневаться в умственных качествах человечества.

– Вы к технической стороне поближе, – напомнил я, – Мы остановились на том, что луч ваш устремиться к пятому элементу. А дальше?

– Расплавив пятый элемент до атомных составляющих, – в этом месте у меня нервно задергались все атомные составляющие, – пучок разряда попадет в энергетический уловитель аппарата для Возрождения и воспламенит находящиеся там напалмовые брикеты. В результате горения данного вида топлива внутри аппарата создастся высокая температура и начнется сам процесс Восстановления прародителя.

– Из чего?

– Протеиновая масса, разработанная нашими генетиками уже находиться в заранее подготовленных формах аппарата. Не хвастаюсь, но хочу отметить, что процентное содержание протеиновой постоянной к гидромассе выверено безупречно. Содержание содового составляющего три процента. Дрожжевые консерванты десять процентов. Глюкоза…

– Подождите, – остановил я Юрка, который ударился в цифры, ничего для меня не значащие, – Вы хотите сказать, что пять элементов вам нужны для того, чтобы зажечь в этой чертовой конструкции простой огонь?

Юрк изумленно похлопал меня по плечу.

– Превосходно! С вашим умом только теории относительности открывать.

– Относительность подождет, – до меня дошла наконец вся элементарность процедуры восстановления, – Если вам нужен простой огонь, то почему бы ни воспользоваться … я не знаю… спичками. А хотите, я разожгу костер исключительно с помощью двух палочек?

Юрк задумался, изучая меня пытливым взглядом.

– В этом что-то, несомненно, есть, молодой человек. Мы, члены ученого совета, как-то не рассматривали данную возможность. Интересно, интересно. Спички, говорите? И брикеты загорятся? Вы уверены, коллега?

– Ха! Вы еще спрашиваете, – свобода присела рядом и во все зенки наблюдала за нами, – Устрою самый настоящий тимуровский костер. И батон ваш прародительский восстановится за милую душу.

Юрк почесал затылок с правой стороны. Хотя, может он почесал и поясницу, но все с той же правой стороны.

– Создание высоких температур без использование разрядов высокой плотности, – забормотал он, – Восстановление с минимальными затратами. За это можно получить Сдобовскую премию.

– Половину мне, – вставил я, мысленно приплюсовывая энную сумму к двадцати пяти миллионам Министра.

Наверно, не стоило мне заводить разговор об этой половине. Глазки Юрка забегали, он весь покрылся коричневыми пупырями и с него стали падать на пол целые хлопья белой плесени. Сгниет, а премией делиться не станет.

– Ну вот что, коллега, – Юрк весь собрался, стал серьезным и деловым, – Ваше предложение заслуживает всевозможных похвал, но боюсь, что в настоящее время наша великая нация не сможет им воспользоваться. Вы должны понимать, что отпущенные нам средства использованы. Энергия накоплена, элементы собраны. С вашими идеями нужно еще поработать. А это долгие годы исследований и разработок. А сейчас, будьте любезны, займите свое место. Я и так уделил вам слишком много внимания, коллега.

Вот она, консервативность в полном ее проявлении. Такую идею батон заплесневелый губит. Песню, а не идею. И далась мне эта половина премии.

Ко мне подвалили два ассистента и потащили желто-красному языку. Но я успел кинуть в спину Юрка презрительные слова о душителях научных открытий, о ретроградстве, консервации, конфронтации, консерватизме, консерватории и о киндер-сюрпризах. Юрк умный батон, сам поймет, что предназначалось именно ему, а что, всей остальной нации.

Привязав меня в вертикальном положении к языку, ассистенты быстро покинули опасное место, оставив меня одного. Относительно одного, конечно. Со своего места я отчетливо видел остальных четверых товарищей по несчастью, включая Министра. Если первые три элемента находились в устойчивой ступоре, то Медведев громко требовал вызвать к себе адвоката, представителя межзвездного Красного Креста и секретаршу с чашечкой хорошего, крепкого кофе.

Сейчас, разбежался. Где ему здесь найдут хорошее кофе? Фантаст хренов.

– Через минуту начинаем отсчет! – Юрк говорил в микрофон хорошо поставленным голосом, – Всему обслуживающему персоналу покинуть опасную зону. Повторяю для плохо слышащих. Покинуть опасную зону.

Предупреждение ко мне не относилось, поэтому я даже дергаться не стал.

Сновавшие взад вперед многочисленные ассистенты и сам Юрк торопливо выкатились из зала Возрождения. Створки захлопнулись со страшных грохотом, отрезая их от опасной зоны.

Через полминуты они появились на втором этаже зала Возрождения, в специальной комнате, огороженной от нас толстым стеклом. Я видел, как Юрк напялил на глаза черные, во всю ширину тела, очки, постучал по микрофону и сказал:

– Протеиновая масса на исходные позиции!

В полу распахнулся люк, и из него выехал на резиновых гусеницах робот доисторической сборки. В железных лапах он держал голубую кастрюлю, в которой клокотала и пузырилась светло серая масса. Робот подъехал к аппарату Возрождения и замер.

– Выдвинуть форму! – скомандовал Юрк.

Из аппарата Возрождения, из самого его нутра вылез черный поднос.

– Произвести загрузку формы.

Робот перевернул кастрюлю, вывалил все ее содержимое на поднос, после чего быстренько заскочил обратно в половую дырку и задраил за собой люк. Поднос с протеиновой массой завибрировал, изгибаясь и закручиваясь, потом замер успокаиваясь.

– Поздравляю всех с завершением первого этапа, – радостно возвестил Юрк из своего укрытия.

На подносе лежал аккуратненький круглый мяч, немного испачканный, но в целом даже похожий на тот, что я видел у паПА в кабинете.

– Тридцатисекундная подготовка! – радость Юрка закончилась и он вновь перешел в рабочий режим, – Подключить контакты!

Стержень над головой покраснел до окалины.

– Двадцать секунд до разряда! Охладители на полную мощность!

С потолка стала капать вода.

– Пятнадцать секунд!

Первые три элемента вышли из ступора и завыли. Признаться честно, мне тоже стало немного не по себе. Этот вой… Эта подготовка к разряду… Неприятно.

Элементы выли истошно и с чувством. Больше всех старался длинноухий элемент, похожий на зайцев с планеты ледяных столбов. Со слухом у него, как и у Кузьмича моего, было не очень, и производимый им вой напоминал мне писклявое жужжание сбитого в детстве рогаткой дворецкого.

Министр Культуры в это время, пользуясь тем, что ему оставили свободными руки, достал из карманов ручку, блокнот и быстро-быстро исписывал один листок за другим. Скорее всего изъявляет свою последнюю волю. Завещание, там. Напутствие будущим потомкам. Интересно, а он не забыл про двадцать пять миллионов брюликов? А то ведь все достанется секретарше и прапорщикам с огнеметами, которых запретили специальной конвенцией.

– Десять секунд!

Голос у Юрка напряженный какой-то. Переживает, бедняга. А вдруг не получится? А вдруг не сработает? Второй попытки не будет. Ага! Рубильник ему принесли. Значит сейчас от десяти до единицы считать станет. Ну что ж, пора подумать о том, как профессионально, а главное качественно, спасти жизнь охотника за бабочками. И если получиться попробовать все-таки получить чек у Министра. Десять секунд, большой срок.

– Десять! Семь! Пять! Три!..

Вот ведь дурацкая нация. Все через одно место делает, Даже считать как следует не научилась! Но я то хорош. Охотник за бабочками должен моделировать любые ситуации с непредвиденными факторами. А не сумел. За это и получай разряд по самые подмышки. Жаль, не успел.

– Один! Разря-я-яд!

Высоко, у самого горла, тугой, набухающий кусок распер тело, разрывая его на части.

Жизнь у охотника за бабочками, к сожалению самого охотника за бабочками и к понятной радости бабочек, одна. И бывает порой очень жаль, что проживается она бесконечно непутево….

Конец книги

Г. Мурманск С. Костин

…безобразие!!!!..заморить такого парня!!!!..

…С.Костин – гад!!! На мыло его! На мы-ло! На мы-ло! Чего сопли распустили? Помогайте! На мы-ло! На мы-ло!

…охотника за бабочками так просто из жизни не вычеркнешь!!!.. Писаки…

…еще повоюем… Где Кузьмич, едрен таракан!..

ЗАЯВЛЕНИЕ

«Мы, нижеподписавшиеся, настоятельно рекомендуем, так называемому писателю, С. Костину не брать грех на душу и любыми доступными средствами спасти главного героя повествования. В случае положительного решения вопроса обязуемся не наносить вышеназванному С. Костину легких и тяжких телесных повреждений».

Подписи:

Волк (Вселенский Очень Линейный Корабль)

Кузьмич (первый помощник)

Хуан (просто Хуан)

М.П. … отсутствует

РЕЗОЛЮЦИЯ:

К исполнению. Просьбу удовлетворить под личный контроль. С.Костин

Продолжение книги написано по многочисленным просьбам команды Вселенского Очень Линейного Корабля. К дальнейшим событиям писатель С.Костин не имеет никакого отношения и не в коем образе не отвечает за содержание.

К резолюции прилагаются:

1. Заявление команды.

2. Справка с травматологического пункта.

3. Заявление в восьмое отделение милиции с отказом возбудить уголовное дело по причине отсутствия состава преступления.

КОММЕНТАРИИ СПЕЦИАЛИСТА

«Довели вселенную до ручки. Теперь сами выпутывайтесь!»

«……………….» – (содержание предыдущих страниц. Перечитывать необязательно)

– … Пошел разряд! – Юрк аж подскочил от волнения.

Я прикрыл глаза, чтобы их, не дай бог, не опалило двадцатью пятью тысячами пончиками.

Зал Возрождения затрясло мелкой лихорадкой, с потолка посыпалась штукатурка, вперемежку с искрами от лопнувших светильников. На конце штыря образовался ослепительный, переливающийся молниями, шар. В какой-то момент он сорвался с места, рас четверился, и яркими росчерками чудовищной энергии ударил по четырем элементам.

Странно и страшно было видеть, как пронзаются энергетическими копьями живые тела. Как в безумном, молчаливом крике искажаются от боли элементы. Длинноухие, рыжие, серые тела падают, не в силах сопротивляться удару и затихают навечно. И только Министр Культуры Земного Содружества продолжает писать что-то на мгновенно обуглившихся листках.

А еще через мгновение четыре молнии, словно четыре дьявольских стрелы, нацеливаются в меня. И летят навстречу, сливаясь в один, тугой и жаркий, сгусток.

Стальные двери, отделяющие зал Возрождения от всего остального мира, рассыпаются на мелкие осколки. Что-то неуловимо стремительное несется ко мне, перегоняя звук, свет и даже мысль. И заслоняет меня, уже готового перейти на другую сторону жизни, от энергетического сгустка.

– Кузьмич?! – успеваю не то сказать, не то подумать я.

И я не ошибаюсь.

Кузьмич, этот маленький, но очень смелый бабочек, встречает гордой грудью и отважным сердцем двадцать пять тысяч пончиков. Легко отражает их, крякая. И только потом, когда неимоверной силы разряд, отраженный от него, начинает бездумно скакать по залу Возрождения, поворачивается ко мне и со счастливым лицом сообщает:

– Уломали мы все-таки его.

Я не понимаю, о чем говорит мой маленький друг. Да и нет времени понимать. Протягиваю навстречу связанные руки. Кузьмич быстро кивает головой, и в одно мгновение перекусывает веревки. Вот что значит большую часть жизни грызть сухарики.

Не обращая внимания на разразившееся в зале Возрождения стихийное бедствие, я распутываю узы на ногах, откидываю их в сторону и только потом ловлю Кузьмича

– К Министру.

Теперь уже Кузьмич не понимает о чем говорю я, но в следующую секунду замечает на коричневом языке фигуру, которая тщетно пытается продуть спекшуюся от невероятной жары ручку. Мы, почти одновременно, спрыгиваем вниз и несемся навстречу к Министру. На ходу Кузьмич успевает спросить, во сколько тот оценил собственное спасение.

– Много, – выдыхаю я, сберегая силы. Еще не все кончено. Еще все только начинается.

Разбушевавшаяся стихия огненными языками скачет по залу, заставляя нас вилять по сторонам. Это немного задерживает, но мы приближаемся к Министру все ближе и ближе.

За спиной раздается взрыв, и тот час слышится веселый звук загоревшихся напалмовых брикетов. Вот ведь как получилось. И в живых остались и аппарат в рабочее состояние привели.

Я карабкаюсь по лестнице вверх, туда, где Министр Медведев, почти обуглившийся, черный, как уроженец заирской области, плача, собирает в кучку пепел от завещания.

Еще один взрыв. Это лопается бронированное стекло, за которым прячутся Юрк и его сподручные. Мимо меня проносятся штук сто пятьдесят осколков. Один из них чуть не срезает Кузьмичу крылья.

– Ля, – кричит Кузьмич и более внимательно следит за проносящимися мимо осколками.

Потолок рушиться в тот момент, когда я подползаю к Министру и начинаю развязывать его веревки. Министр весьма слабо понимает, что происходит, ни капли не помогает, а только, даже, мешается, пытаясь восстановить по памяти текст завещания.

Я понимаю, что он сейчас находиться в шоковом состоянии и напоминаю, что Министр должен мне пятьдесят миллионов брюликов за спасение. Министр, слыша о брюликах, мгновенно приходит в себя и тут же выписывает чек на нужную сумму на манжете своей рубашки. Кузьмич, врубившись в суть вопроса, отрывает у Министра манжет и обвязывается им, как знаменем.

Мы с Министром прыгаем вниз. Первым долетает, естественно, Министр, а потом, сверху на него, я. И только потом на меня приземляется Кузьмич, который по причине наличия манжета уже не способен самостоятельно взлететь.

Я хватаю Кузьмича и засовываю его…. Господи, я же голый! Стаскиваю с Министра пиджак, он мне как раз по пятки, обвязываю пояс подобранным огрызком провода и потом уже засовываю Кузьмича в карман.

– Не выпускать живыми!

Это голос Юрка. Никак успокоиться не может. Наверно хочет содрать с нас за нанесенный материальный ущерб. Я так понимаю, что зал Возрождения восстановлению не подлежит. Сносит его надо до самого основания, чтобы затем построить новый.

– Куда? – к Министру вернулась способность трезво мыслить, и он смотрит на меня, как на старшего во всем этом бардаке.

Я говорю: – «Туда», – показывая на выломанные Кузьмичем стальные двери. И хоть вокруг достаточно дыр для бегства, мы устремляемся к указанному мной проему.

Но сделав два шага, приходиться остановиться и залечь за аппарат с Возрождающимся прародителем.

В зал вкатываются несколько батонов с короткоствольными автоматами и начинают стрелять по нам без всякого зазрения совести. Стальные осы жужжат над головами, впиваются в аппарат, гудящий веселым огнем. Не дают не вздохнуть, ни тем более, подняться на ноги.

– Живыми, или мертвыми! – орет диким голосом Юрк со своего второго этажа.

Министр нащупывает отколовшийся от аппарата кирпич, не метясь швыряет его в Юрка и попадает точненько в центр. При этом он почему-то вспоминает об острой, короткой, засохшей ветке дерева без листьев, почек и прочих отростков. Сила удара Министра настолько чудовищна, что Юрка отбрасывает к стене и раскалывает на две половинки. Из расколовшегося тела вытекает субстанция, напоминающая вишневое варенье.

Я уважительно поглядываю на Медведева, понимая, за что его назначили Министром Культуры Земного Содружества.

Но стрельба не утихает. Батоны все ближе, и стальные осы жужжат практически у самого лица. Плотность огня, по моим подсчетам, превышает предельно допустимую для нормального существования живого организма и я принимаю решение в срочном порядке покинуть разрушенный зал Возрождения.

Одновременно с с этим решением, из гудящего аппарата с трубой вылезает маленькое существо, практически копирующее один в один тот кусок окаменелого хлеба в кабинете паПА.

Он испуганно озирается и со словами: – «От всех ушел, и от этого бардака, гадом буду, уйду», – короткими перебежками достигает люка в полу, вскрывает его и прыгает вниз.

– За ним, – кричу я, и ползу к люку. Но сверху падает балка и перекрывает первонамеченный путь к отступлению. Решение о второстепенном пути приходит немедленно. К противоположной от батонов стене. К бывшей стене, если точнее выражаться.

Спотыкаюсь. Падаю.

Министр хватает меня под мышки, и, пригибаясь, несется к пролому. Вслед за нами бегут непонятно как оставшиеся в живых три прочих элемента. Без шерсти, с выпученными от радости, что остались целехонькими, глазами.

Великолепным кувырком Министр перепрыгивает через пролом, вскакивает, озирается и, ухнув, бросается бежать через кустарник подальше от зала. Я трясусь у него под мышкой размышляя о том, что скорее всего придется слегка уменьшить сумму за спасение. Непонятно еще, кто кого спасает.

Батоны преследуют нас по пятам. Лишенные возможности хорошего прицеливания, они стреляют в слепую. Нам от этого не легче. Вслепую, оно даже точнее и кучнее получается.

Мы выбегаем из леса, вскарабкиваемся на насыпь и спотыкаемся о рельсы. Неподалеку на этих самых рельсах стоят несколько странных конструкций. Тележки с маленькими колесами.

– Дрезина! – радостно кричит Министр и закидывает меня на одну из них. Потом сам вскакивает на площадку и начинает с натугой жать на длинный металлический рычаг. Колеса проворачиваются на рельсах со страшной скоростью, выбрасывая из-под себя снопы искр, потом входят в зацепление с металлом, и телега начинает медленно набирать скорость.

На насыпь выскакивают батоны, видят, что мы уходим и также залазят на тележки. Трогаются они практически одновременно, не забывая постреливать. Но реже, на рычаг-то нажимать кто будет?

Погоня! Погоня! Погоня! Погоня!

Какое романтическое слово. Можно даже песни про это сочинять. Ветер в ушах. Ветки по роже хлещут. И под, в очередной раз извините, попой «тыг-дым-тыгдым», «тыг-дым-тыгдым». Кузьмич вылез из кармана, пристроился в носу телеги и орет дурным голосом:

– У-у-у-у-у, – изображая, очевидно, рассекаемый нами ветер.

Преследователи движутся по пятам. Они, грозно потрясая автоматами, приказывают остановиться.

Но Министр, смахивая капельки пота, отрицательно машет головой, налегая на рычаг. Скорость уже набрана и остановиться будет не так то просто. А если и получиться, то мгновенно можно в зад телеги схлопотать три удара.

– Впереди развилка! – криком сообщил Кузьмич, – Куда мы поедем и куда мы помчимся?

– А куда получиться, – резонно выдохнул Министр.

Повернули направо.

Лес закончился и мы выехали на мост. Мост горел.

– Проскочим, – убежденно сказал Министр и налег на рычаг.

Мост проскочили не глядючи. Даже жарко не стало. Но наши преследователи также не получили ни одного ожога. Только чуть подрумянились.

– Господи! – позвал Кузьмич. А может и не позвал, а просто вспомнил, – Вы только посмотрите!

Впереди, в метрах пятидесяти от нас, у обочины железной дороги стоял знак. На знаке были изображены два маленьких улыбающихся батона, которые взявшись за руки переходили насыпь.

Министр скрипнул зубами и стал энергично гасить скорость.

– Ты что делаешь? – заверещал Кузьмич, – Нас же сейчас догонят. А как только догонят, то сделают из нас ситечки. Два больших и одно маленькое. Не хочу быть ситечком.

Я посмотрел в глаза Министра. Они у него были какие-то мучительно выразительные. И если бы я был хорошим психологом, а не охотником за бабочками, то непременно подумал бы, что Министр очень любит детей.

Скорость наша упала до минимально возможной. Тележка миновала знак и плелась еле-еле. Пешком бы быстрее двигались.

Я вздохнул, ни в чем не виня Министра, и прикрыл глаза. Вот сейчас батоны нас нагонят и почикают без всяческих проблем.

Но проходили секунды. Пролетали минуты. Ничего не происходило.

Я открыл глаза, заглянул за широкую спину Министра, который грустно сидел, сложа сильные руки на коленях, и сердце мое наполнилось радостью.

Батоны тоже любили детей. Они плелись с точно такой же, как и у нас, скоростью, яростно сжимали автоматы, но даже и не думали стрелять. Они только знаками показали мне, что неплохо бы остановиться, прижаться к обочине насыпи и сдастся. Но я отрицательно покивал головой. Речь шла не о простом штрафе за превышение скорости, а о наших жизнях.

– Конец всем ограничениям, – Кузьмич кинулся к Министру, чтобы сообщить эту новость.

Министр встрепенулся, обнаружил, что все мы в целостности и сохранности и вновь налег на рычаг. Через минуту наши преследователи повторили этот маневр и мы вновь понеслись по степи. Средь ковыля. Редкой осоки. И папоротника.

Сколько это продолжалось, не знаю. Часы у меня сперли, а по местному светилу времени точно и не определить. Часа два, наверно. Не меньше. Мне даже уже надоело все. Едем, едем, а впереди нет даже намека на спасение. Батоны не отстают, но и не стреляют. То ли патроны кончились, то ли им самим все надоело, кто знает.

Я валялся, задрав ноги к небу и разглядывал проносящиеся над нами облака. Министр, словно заведенный, ритмично работал рычагом, с каждым качком уменьшая сумму выплат за спасение. Это очевидно. Иначе с чего бы это он считал каждые свое движение. Слух у меня превосходный и в данную минуту Министр уже разменял пятый миллион.

Кузьмич, все это время работавший за впередсмотрящего, подошел на широко расставленных ногах к Министру и подергал его за штанину.

– Чего тебе? – спросил Министр, недовольный, что его оторвали от счета.

– Писать хочу, – сообщил робко Кузьмич, умиленно хлопая ресницами.

– И я, – подхватил я хорошую идею.

– Начинается, – забурчал Министр, но на тормоза нажал. Видать и его приспичило.

Мы остановились и, разминая спины, спрыгнули на щебень.

Телеги преследователей остановились от нас метрах в ста и батоны быстро рассыпались по сторонам. С маком налево, с тмином направо.

– Хорошо, – сказал Кузьмич, поглядывая на небо.

– Хорошо, – согласился я, поглядывая туда же.

Министр нас не поддержал, потому, как убежал подальше в кусты. Он человек служивый, ему обильную кустистость подавай.

– Эй! Вы там! Долго еще? – батоны залезли на свои повозки и ждали только нас.

– Сейчас, – махнул им рукой Кузьмич и хихикнул, – У Министра большие проблемы.

Батоны вежливо захихикали. Вроде бы и нормальные ребята, когда не стреляют.

– Я те щас дам проблемы, – треща ветками, Министр вылез из кустов и свободно расправил плечи. Потом обратился к преследователям, – Чего разорались? На пять минут не отойти?

Батоны смутились от справедливого Министерского гнева и ничего не ответили.

Министр вскарабкался на телегу, поплевал на ладони и крикнул:

– Поехали.

И погоня вновь вошла в свое обычное русло.

На следующее утро, когда я проснулся от холодного тумана, нагло пробирающегося сквозь пиджак, ничего существенно не изменилось. Мчались мы с постоянной скоростью, не отрываясь, но и не приближаясь к преследовавших нас батонам. За ночь останавливались раза три. Перекусить, то да се. Один раз пришлось притормозить, чтобы помочь батонам поставить их тележку обратно на рельсы. На повороте под откос слетели.

Я протер глаза, посмотрел сначала на Министра, который похрапывая, не забывал работать рычагом и шевелить губами, считая качки. Потом на преследователей.

– А куда они делись? – батонов не было нигде видно.

Министр тоже проснулся, бросил рычаг и посмотрел вдаль прищуренным взором.

– Не выдержали дикой гонки, – предположил он, – Кишка у них слаба. И что нам теперь делать?

Здесь Министр был прав. Без преследователей наше бегство теряло всякий смысл. Оно ведь как получается? Как только проходит чувство опасности, сразу хочется кушать и пить. А у нас ни того, ни другого. Не копать же посреди степи артезианские колодцы. Да и не умеем мы это делать.

В полной растерянности, и даже где-то в безысходности, мы неторопливо двинулись дальше, надеясь на чудо. На него всегда надеешься, когда сделать сам ничего не можешь. И, как ни странно, чудо произошло.

Телега наша уперлась в тупик.

То, что уперлась, еще не чудо. Упереться может каждый и без последствий для себя и для истории. Чудо было в другом. Мы прибыли на местное взлетное поле.

– Чудеса! – молвил Министр.

– Так не бывает! – вторил ему я.

– Надо было ему ребра еще поломать, давно бы здесь были, – непонятно о ком, непонятно для кого сказал Кузьмич.

Спрыгнули мы с телеги, закрепили колеса булыжникам противооткатными, и зашагали навстречу местному отделению космических перевозок.

Местное отделение космических перевозок представляло из себя одноэтажное здание вокзала, с небольшим залом ожидания, тесной кассой и кабинкой справочного бюро. Вот именно к нему мы и направились.

На нас никто не обращал внимания. Черствый батон, очевидно женского полу, торговал у дверей семечками. Дежурный по вокзалу, в панаме с эмблемой на макушке, только глазами стрельнул и тут же потерял к нам интерес. Пропитанный насквозь ромом, совершенно пьяный батон попытался стрельнуть у нас сигаретку, но получил от Кузьмича весьма витиеватое послание отправиться в далекие прекрасные края.

В окошке справочного бюро виднелась румяное лицо свеженькой батонихи. Это Кузьмич подсказал, как будет в женском роде батон.

Министр постучал пальцем по стеклу.

Глаза батонихи оторвались от изучения журнала с муфельной печкой на обложке.

– Слушаю вас?

Министр даже хмыкнул от такого сервиса. Он то думал, что по всем стенам здесь расклеены наши голографии, ан нет. Все любезно и на уровне.

– Слушаю вас, – повторила батониха и улыбнулась. Зубов у нее, как и у батонов-мужчин не имелось.

– Здравствуйте, – поздоровался ошалевший Министр, – Вы не подскажете, когда ближайший рейс в Солнечную систему. На Землю мне надо. Семья, детки…

Батониха вытащила из сумочки масленицу и стала обтирать себя маслом, поглядывая на небольшое зеркальце.

– К сожалению ничем не можем вам помочь, – сказала она, закончив приводить себя в порядок, – Так далеко космические корабли нашей космокомпании не летают.

– А кто летает? – настроение у Министра хоть и испортилось, но ненамного.