Текст книги "Охотник за бабочками 2"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

По окопам еще раз пролетел приказ ничем себя не выдавать. А чтобы это было сделано еще лучше, вся площадка, включая временные и постоянные строения, осветились прожекторами. Будь я на месте зайцев, я бы еще непременно затушил походную кухню, от которой в небо тянулся устойчивый столб дыма. А то как-то приметно слишком.

Но медуза ничего не видела и не замечала. Доконал, видать, ее тройной абсолют. К теплу потянулась. Сработал многовековой инстинкт, я бы сказал.

Едва медуза оказалась перед окопами, зайцы с громкими, нечленораздельными криками выскочили из своих укрытий, взяв подозреваемую в плотный круг. Естественно, что все двустволки были направлены исключительно на медузу.

И тут произошел тот сбой, о котором никто даже не мог предугадать. В кругу зайцев образовалась прорешина. Там должен был стоять заяц, который только-только подходил к городку, таща на себе крест Корабля.

Воспользовавшись предоставленной ей возможностью, медуза высоко подпрыгнула. То ли от радости, а то ли от испуга. И, легонько растолкав крайних зайцев, попыталась спастись бегством.

Я даже в сердцах по панели управления кулаком стукнул. Вся засада насмарку.

Но зайцы, казалось, предусмотрели все нюансы. Они быстренько сбегали в подземный гараж, выкатили ядерный снегоход и приступили к погоне. Те, кто не уместился на ядерном снегоходе, встали на лыжи и принялись обходить улепетывающую медузу с флангов. И смею заверить, никто лучше зайцев по льду бегать не может. Конечно, если у зайцев есть лыжи.

Медуза, видя, что попала в ужасную западню, резко затормозила, повертела головами по сторонам, оценивая обстановку и решила хоть немного спрятаться. Ее девять голов с невероятной для данной местности резвостью вкопались в лед, оставив остальное тело, включая щупальца и четыре попы торчать на тройном абсолютном минусе.

Осторожно, очень осторожно приближались зайцы к спрятавшейся медузе. Из двустволки мелко подрагивали, готовые в любой момент вдарить залпом по нагло выпячивающимся изо льда частям тела. Но со стрельбой они решили не экспериментировать. На данный счет я их серьезно проинструктировал. Еще неизвестно, что может отрасти на месте снесенной под основания попы. Может вообще нечто страшное. Хотя… Что может быть страшнее.

Обступив медузу со всех сторон, зайцы запросили консультативной помощи, что делать дальше? У меня, конечно. Не у Кузьмича же.

Я посоветовал спасателям как следует связать ту часть, которая осталась на поверхности, а затем приступить к извлечению тела из толщи планеты.

Зайцы так и сделали. Обмотали медузу будь здоров. И веревками, и проволокой, и цепями. И замок повесили амбарный, который им Волк одолжил. Он этим замком корабельный туалет каждый последний четверг каждого месяца закрывал. Для санобработки.

А потом зайцы приступили к вытаскиванию медузы, нагло скрывающейся от наказания.

Попробовал один заяц. Тянет, потянет. Вытянуть, блин, не может. Позвал тогда он второго зайца. Тянут потянут, вытянуть не могут. Позвали третьего зайца. Тянут потянут…

Можно я сразу перейду к девятому? Ведь тягомотина настоящая?! Спасибо.

Значит девятый пристраивается в очередь. Тянут потянут. И что думаете? Ничего. Не могут вытянуть. Что делать?

Тут всех расталкивает заяц, который только что дотащил до засадного города крест Корабля. Скидывает он этот крест на лед, вытирает сопли под носом рукавом от дубленки, приседает пару раз, разминая мышцы, хватается за торчащую изо льда медузу и дергает.

Обмотанное веревками и цепями тело медузы, включая щупальца и попы отрывается от голов. Заяц, не выпуская оторванную добычу, отлетает и удачно приземляется на вовремя растянутый остальными зайцами пожарный тент.

Но на этом ничего не заканчивается. А, практически, все только начинается.

Девять голов медузы, почувствовав, что чего-то у них не хватает, разом вытаскиваются изо льда, внимательно изучают место отрыва и начинают восстанавливать оторванное. Но чего-то там у них не получается, и вместо нормального, здорового торса и прочей ерунды, вырастает прямо из шеи одна единственная, но очень здоровая, извините в очередной раз, но слов из песен не выкидывают, задница. Именно задница, а не попа, если быть более точным в определениях.

Девять голов медузы, видя такое дело, в шоке закусывают нижние губы, но потом спохватываются и вспоминают старое, доброе космическое правило. Космос слезам не верит. А как вспоминают, начинают спасать то, что удалось спасти. Срываются с места на одной реактивной тяге и скрываются среди звезд. За ней никто не гонится. Кому охота за задницей гоняться?

Если кто-нибудь встретит на бескрайних просторах вселенной существо с девятью головами и одной знаете чем, то непременно сообщите о своей находке в Институт Аномалий и Несовершенств. Земля. Английская область, Лондонский мегаполис. Премии не дадут, но заметку в гологазете непременно оформят. И может еще космосипет подарят.

А с остальной частью медузы, с той, что в объятиях у десятого зайца, также чудеса творятся. Она вся выворачивается наизнанку и выталкивает из себя небольшой, метр на пятьдесят и еще раз на пятьдесят, космический корабль с двумя рожками-антеннами на макушке. Миниатюрный такой, словно сделанный из детского конструктора «Запусти в космос сам», звездолетик.

Выталкивается это он, значит, из связанного тела медузы, взлетает, разворачивается и стреляет по зайцам мелкой дробью. Попадает. Во всех и с первого раза. Но все остаются живы. Потом, при официальном расследовании оказалось, что маленький корабль не дробью пульнул, а высоко насыщенной солью.

Зайцы мои конечно в окопы попрыгивали. И правильно сделали. Их никто насчет стрельбы не предупреждал. Они ж спасатели, а не миберы, чтобы под пули лезть.

Корабль? А что корабль? Пролетел над новостройками заячьего города, снес последним залпом кухню походную и полетел по своим делам.

Кричал. Как не кричал. Я так орал, что зайцы, как зайцы от страха забегали. Но ничего поделать уже не могли. Жар Бабочка на другой стороне планеты на орбите кантовалась. А дальнобойные ракеты класса земля-космос спасатели привести с собой не додумались.

Вот ведь судьба. Практически держать смерть КБ Железного в руках и упустить ее в последний момент. И все по вине… Чья же вина? Чья? Кто ответит за провал тщательно подготовленной операции? Кто?

– Кузьмич!!!

Кузьмича я обнаружил в туалете. Взмыленного, со щеткой в руках и с чистящим средством «радуга». Он преданно посмотрел на меня, поинтересовался, в чем дело, ответа не дождался и принялся, высунув от усердия язык, надраивать до блеска кафельную зеркальную плитку.

Виновные, тщательно запутав следы, в который раз ушли от ответственности.

В тот же вечер.

– Ты уж нас извини, товарищ Сергеев, – зайцы топтались в дверях командирской рубки, мяли в лапах шапки ушанки и старательно не смотрели в глаза, – Упустили мы ее. Так уж получилось.

Тяжелый вздох, от которого даже я почувствовал, насколько опростоволосились зайцы.

– Чего уж там, – я тоже вздохнул, стараясь не отделять себя от коллектива, – Такое случается даже со специалистами высочайшего класса. Со мной, в том числе. И не в чем мне винить вас. И так слишком много сделали. С этой штуковиной улетевшей я сам разберусь. Только Корабль мой нужно на орбиту вывести. А виновного, помяните мое слово, мы все равно найдем.

Освобождение Волка из ледяного плена заняло всего два часа. Зайцы ломами расковыряли лед вокруг посадочных лап Корабля, подняли его на домкратах, чтобы сдуру в очередной раз не примерз. После чего еще раз извинились и, тепло попрощавшись, улетели к Жар-Бабочке. Смывать героическими спасательными подвигами свою ошибку.

Кузьмич до выхода Вселенского Очень Линейного Корабля в открытый космос из туалета не показывался.

– Ну и что нам теперь делать? – я наблюдал за работой Кузьмича, который старательно протирал новое стекло на центральном обзорном.

Вопрос предназначался, конечно, не Кузьмичу, а Вселенскому.

– Да не волнуйся, командир, – сам Волк только что закончил консультативный совет с Хуаном, – Засек я его маршрут. Ведь с самого начала знал, что от твоих зайцев толку мало будет. Им бы только ломиками работать. Спасибо им, естественно, но дела это не меняет. Так скажу. Меньше печали, а больше звезд, то есть радости. Давай пока вслед за мелюзгой направимся. Авось и сыщется. Кузьмич, хватит на него дышать, до дыр протрешь.

На том и порешили. Вселенский взял курс на предполагаемую точку поиска миниатюрного летательного аппарата с микросхемами на борту. Я отправился парить в тазике с горячей водой ноги, которые после моей заморозки иногда страшно щекотались. А Кузьмич полетел в складской отсек, поливать капусту, оставшуюся после зайцев. Он там еще, кажется, ромашки посадил, и, по непроверенным данным Корабля, каждый день на них гадает. А на что, никому не говорит.

На четвертый день Корабль сообщил, что следы беглянки теряются в районе густонаселенной планеты в созвездии с трудно переводимым на русский язык названием.

– Я так думаю, что она решила спрятаться среди огромных масс народа, – предположил Корабль, поворачивая нос к планете. К густонаселенной, которая, – Также считаю, что необходима посадка. Если, конечно, командир желает найти мелюзгу, а не ждать, когда это за него сделают более инициативные граждане.

Немного подумав, я решил, что Волк совсем не желал оскорбить меня, а только высказал свою точку зрения на происходящее. Поэтому никаких ответных мер принимать не стал. Только отдал команду на произведение посадки на суверенную территорию густонаселенной планеты.

Волк покружился вокруг нее пару витков, отыскал космодром и снизился до неплотных слоев атмосферы, откуда обычно начинают запрашивать разрешения на посадку все порядочные корабли.

Ответили нам сразу. И посадку разрешили без всяческих условий. Сразу видно, что космически развитая планета.

Так и оказалось. На космодроме, где весьма удачно приземлился Волк, негде было протолкнуться. Волк молодец. Отпихнул парочку каких-то особо широко расставленных космолета и протиснулся. Даже не погнул ничего.

– Я на разведку, – сообщил я, выходя на трап. На мне: парадная футболка с оторванными рукавами. На футболке надпись по иностранному, которая в сути своей означала зов всем кошкам и котам. «Кисс», написано. Также парадные джинсы, немного потрепанные и с бахромой на концах штанин, белые кроссовки на босу ногу и практически наголо обстриженная голова.

– Я с тобой, – Кузьмич усаживается на плечо. На нем парадная футболка с пришитыми от моей футболки рукавами и надписью, которая в сути своей означала зов всем представителям человечества. «Гей» написано. Также парадные джинсы, оставляющие напоказ волосатые ноги, босые пятки без кроссовок. И парадные белые чехлы на крыльях.

– А я остаюсь, – Вселенский закрыл за нами двери и погасил лампочку. А про него ничего сказать нельзя. Он как был космическим кораблем, так остался. Футболку на него не напялишь.

– Куда, – поинтересовался Кузьмич.

– Туда, где информация, – ответил я, – Где пиво пениться, где люди женятся, где … а дальше тебе совсем неинтересно. Побольше молчи и поменьше отлетай. Заплутаешь, ждать и искать не буду.

Это я соврал, конечно. Если Кузьмич потеряется, я всю планету на уши поставлю. Разнесу здесь все, но моего Кузьмича найду. Мне что ль сортиры на Вселенском драить?

Густонаселенная планета, на которой мы оказались, была густонаселенной планетой. Высокие дома, почти что небоскребы, говорили о том, что здесь высокий уровень урбанизации. Урбанизация, это когда много мусора от одной отдельно взятой проживающей единицы. По улицам шлялись толпы разномастных существ, иногда человекоподобных, а в больше части и не очень подобных. Также здесь имелось много магазинов, ресторанов, казино и прочих общественных мест. В одно из так мест мы и направились. Забегаловка рядом с космодромом. Место, где знают все обо всем.

Накурено и наперегарено. В любом конце вселенной одно и тоже.

Я уселся на одноногий стул. Но сразу же пришлось вскочить и извиниться. Стул оказался живым инопланетником. И быть бы скандалу, если бы не Кузьмич, который откровенно пояснил стулу, что связываться с нами не стоит.

– В морду хочешь? И станешь сразу зеленой и в крапинку стремянкой?

Я уважительно посмотрел на бабочку. Вот что значит уверенность в себе.

– Командир, садись сюда, – Кузьмич показал на трехногое сооружение, – Это точно стул. Я с ним уже пообщался. Парень без претензий. Потом только десять брюликов на чай ему оставишь. Слышь, трехногий! Десять процентов с тебя за сводничество.

Стул глупо захихикал и подсел под меня. Немного жестковато, но в остальном ничего. Десять брюликов, конечно, много, но деваться некуда. Не пить же стоя.

Подошел бармен. Шестилапая такая скотина. Нет, в самом деле. Скотина, это такая раса. Они преимущественно в сфере обслуживания и работают. Шесть рук не шест голов, работу всегда найдут.

Он оглядел меня подозрительно, словно впервые сталкивался с такого рода существами и потом, тщательно подбирая слова, поинтересовался:

– Ты, вы, оно, говорит по-русски?

– Более чем, – успокоил я бармена.

Тот облегченно вздохнул. Кому приятно общаться с инопланетником, который не бельмеса не понимает по-русски. Все же на пальцах не объяснишь.

– Что будите пить?

Что мы будем пить? А что у них есть? Взглянем на голоменю. Раздел «напитки и пр.» Пожалуй, от «пр.» мы откажемся. Черт их знает, что там намешано. Лучше взять проверенное временем. С пузырьками, которые не дают себе засохнуть.

– Двойной квас безо льда, – попросил я.

– Двойной безо льда, – заученно повторил бармен, но тут уткнулся взглядом на Кузьмича, – Извините, конечно, но в заведении животным находиться не положено. Можете оставить собачку в ветеринарной комнате. За ним присмотрят и накормят.

Я вовремя перехватил первого помощника. Но даже сжатый обеими руками, он бросал в лицо оторопевшего бармена гневные слова:

– Это я животное? Это меня к ветеринару? Ты у меня сейчас скотина госэкзамены в санэпиднадзор отправишься пересдавать. Я твою лавочку мигом прикрою. Почему на потолке нет датчиков пожаротушения? А?

Бармен переместил глаза на потолок, облизал губы, прищурил глаз, подсчитывая возможные убытки. А потом поступил так, как поступают настоящие скотины.

– Выпивка и все остальное за счет заведения. Что вы закажите?

Кузьмич мигом успокоился, но брови разогнуть не спешил. Он уселся с ногами на стойку и зло бросил:

– Два килограмма сухарей. С корочками.

– Два с корочкой, – продублировал заказ бармен и поспешил удалиться, чтобы не навлечь ни на себя, ни на свое заведение ненужных неприятностей.

– С ними только так и надо, – восстанавливая сбившееся дыхание пояснил Кузьмич в ответ на мой вопросительный взгляд, – Сначала к ветеринару отправят, потом, если не остановить произвол, к хирургу.

Справа от меня кто-то сел. Я подумал, не взглянуть ли, но меня опередили.

– Красавчик, угостишь даму папироской?

Я все-таки повернул голову и первую минуту находился в некотором замешательстве. Рядом сидела безусловно дама. Выше меня на голову, в откровенном красном обтягивающем платье. Офигенно длинные ноги, заканчивающиеся симпатичными красными копытами. Но! Лицо у дамы находилось в районе груди, а грудь, в свою очередь, соответственно, в районе лица. Из этого сумбурного объяснения понятно, почему я слегка замешкался. Как истинный аристократ в шестнадцатом колене я обязан был смотреть строго в лицо. Но это значило бы, что я смотрю на грудь. Что весьма неприлично в обществе. Но если я посмотрю на грудь, представляя, что это лицо, то лицо может неправильно истолковать мои намерения.

Поблуждав по телу, я все-таки остановился на лице, как на наиболее стандартной форме общения.

– Кузьмич, угости даму, – попросил я первого помощника.

Бабочек, искоса поглядывая на меня, вытащил сигару.

– И подкурить.

Подкурить я могу и сам. Только надо поосторожней. А то здоровенная копна волос на груди, не дай бог конечно, может вспыхнуть в один момент.

Дама глубоко затянулась и выдохнула дым прямо мне в лицо. Я тут же закашлялся от нехватки кислорода в окружающем меня объеме. Дама засмеялась приятным грудным (наверно все-таки грудным) смехом и легонько тюкнула мне между лопаток. Дыхание окончательно зашкалило и я, стараясь протянуть время безвоздушия, знаками показал, что бить меня больше не надо.

– Это с непривычки, – пояснил я, постепенно приходя в норму, – На меня редко дуют.

Дама вновь засмеялась, поправила руками грудь на плечах, потом погладила меня по небритой щеке.

– А ты мне нравишься, красавчик. Не хочешь продолжить знакомство в более непринужденных апартаментах. За весьма скромное вознаграждение.

Я мысленно оценил свои возможности. Предположил, что проблемы с грудью и лицом у дамы могут быть не окончательными и сказал свое категорическое:

– Нет. Я аморфобиопалеглобосексуалист.

Обычно данное объяснение действовало без осечек. Не дало оно сбоя и на этот раз. Дама мгновенно понурилась, глаза ее погрустнели, она подперла лицо о руку и глядя в пространство сказала:

– Мне сегодня определенно не везет. Одни аморфобиопалеглобосексуалисты попадаются. Где натуралы? Где истинные ценители дамской красоты?

Ответа она не получила. Поэтому быстро потеряла ко мне интерес и двинулась дальше, ища приключений. На что? Я так и не смог определить, что же там у нее находилось.

Вернулся бармен. Поставил передо мной двойной безо льда квас, а перед Кузьмичем корзинку с сухарями. Дополнительно ему же протянул здоровенный черствый батон.

– Это вам лично от хозяина, – вежливо улыбнулся он.

– Общий привет ему передай, – отмахнулся бабочек, – Ну чего уставился. Уйди. Давай, давай!

Бармен повторно изобразил улыбку и, с видимым облегчением, удалился.

Мы не успели воспользоваться дармовой выпивкой и прочими благами заведения. На стойку, перед Кузьмичем, забралось новое действующее лицо. Росту на голову выше первого помощника. Строение вполне сносное. Совершенно лысое. С пухленькими ручками и ножками. В ярко-красном откровенном облегающем платье и такого же цвета тапочках.

Она посмотрела на Кузьмича долгим, сжигающим взглядом, и прошептала:

– Красавчик, не угостишь даму сухариком?

Я уже приготовился ловить первого помощника, потому что знал, за свои сухари он перегрызет кому угодно горло. Но случилось невероятное. Челюсть у Кузьмича упала, крылья, наоборот, задрались к отсутствующим на потолке датчикам пожаротушения, и он ни слова не говоря, подвинул к пухленькой корзину с сухими съестными припасами.

Та, не проронив более ни звука, принялась жадно запихивать в рот пригоршнями сухари, звучно давясь и урча в районе желудка. Но глаз с Кузьмича не сводила. А тот, тюфяк, сидит пасть растопырив, наблюдая, как поглощается его любимая пища.

Последний сухарь прохрустел прощальную песню, пухленькая облизала пальцы, рыгнула и погладила округлившийся живот.

– Красавчик, ты мне нравишься. Садись ближе, поболтаем.

Первый помощник, совершенно не вспоминая про честь мундира, поволок свою упавшую челюсть в район местонахождения пухленькой и уселся напротив нее.

Чувствуя, что я теряю первого помощника, я решил, что пора слегка исправить ситуацию.

– Э-э… – начал я.

– Заткнись, дылда! – крошка даже на меня не взглянула. Она взяла руку ошалевшего Кузьмича в свои ладони, и, поглаживая ее, стала ласково ворковать, – Может продолжим наше непринужденное знакомство в более тихой обстановке?

Но Кузьмич, собрав волю в железное крыло, поднял со стойки челюсть, и, часто-часто моргая, пролепетал:

– Не могу, – он проглатывает слюну и моргает еще быстрее, – Мы вдвоем… здесь… на задании.

Пухленькая, наконец-то, соизволяет перевести взгляд на меня. Внимательно изучает, скептически поджав ярко накрашенные губы.

– А что, красавчик, тебе не говорили, что здесь с собаками нельзя? Даже на задании. Отведи его в ветеринарскую секцию, там за ним присмотрят и накормят. А мы с тобой что-нибудь придумаем. А его как зовут? А можно его погладить? А он не кусается? Эй, скажи мамочке «гав».

– Дура, – сказал я. Не лаять же.

Кроху не смутило, что я не гавкаю.

– Говорящий, – удивилась она и влюблено посмотрела на Кузьмича, – Красавчик, ты такой мужественный. У тебя такая классная собака. Всего двести брюликов за час.

Кузьмич протрезвел мгновенно. Речь шла о деньгах.

– Убери руки, – он обычно в таких ситуациях челюсть вперед выдвигает, – Не лапай мои крылья, говорю. Ты кому деньги предлагаешь? Мне, предлагаешь? Пятьсот брюликов и ни брюликом меньше. Вперед и наличными.

Пухленькая засунула палец в рот и некоторое время задумчиво смотрела на Кузьмича.

– Тебе?

– Мне, – ответил гордый первый помощник и, выставив грудь колесом, прошелся по барной стойке, – Двести грамм мускулов, сто пятьдесят грамм мозгов. Стойка на руках и отжимаюсь от пола десять раз без напряги.

Этим он окончательно сразил пухленькую, которая сразу же после заявления бабочки полезла за пазуху в поисках требуемой суммы. Но ничего не нашла.

– Ой, – сказала она, сделав круглые глаза, – Оставила в носителе. Пять минут и я вернусь. Красавчик, сидеть здесь, никуда не отлучаться. Вернусь мигом. Тут недалеко стоит. Может видели. Маленький такой, с рожками на макушке.

Пухленькая соскочила с барной стойки и исчезла в дыму.

Мы с Кузьмичем переглянулись и почти одновременно заорали:

– Она!

На наш крик немедленно среагировали. Бармен, роняя от спешки стаканы и поилки, рванул к нам и уставился преданно и внимательно.

– Чего изволите?

Кузьмич, с горящими глазами, схватило его за грудки, вытащил из кармана значок, похищенный из моего сейфа, «За пятую юбилейную сидку» называется, ткнул его в лицо сволочи и стиснув зубы проскрипел:

– Галактическая полиция нравов. У вас здесь бардак, или что? В глаза, сволочь, смотреть. Отвечать четко, не задумываясь. Кто это была?

Бармен уперся всеми руками в Кузьмича, пытаясь отодрать его от себя. Бесполезно. Суперклейкий бабочек.

– Она новенькая, – залепетал бармен, стараясь поймать изображение мелькающего перед его глазами значка, – Вчера только появилась. Сказала, что проездом. Номер сняла в гостинице напротив. Родственников в соседних галактиках не имеет. Отпустите меня, пожалуйста.

– Еще два кило сухарей и мы замнем это дело, – Кузьмич умел убеждать когда надо.

– Два кило и замнем, – бармен был понятливой сволочью. А других сволочей не бывает.

Пока бармен носился за сухарями, Кузьмич и я держали совет.

– Я ей подсечку делаю, а ты руки ломай.

– А что люди скажут?

– Здесь из людей один я. Остальные инопланетники. Покажешь еще раз свой значок. Может и пройдет. Если нет, то заявим, что это наша сбежавшая бортпроводница.

– Ты у нее пушки не заметил?

– Чего не приметил, того не скажу. А что мы потом с ней сделаем?

– На Корабль отведем. И халупу ее летающую туда доставим. Произведем обыск с пристрастием. Если ничего не найдем, то разрежем на куски.

– Халупу?

– Ее.

– На мокрое я не пойду.

– Дурень ты, Кузьмич. Она ж явно не живая. Как ты думаешь, стали бы прятать микросхему в живом теле? А живое тело в медузе? А медузу в цыпленке. То-то же.

Все было решено. Операция тщательно подготовлена, роли распределены. Нам оставалось только терпеливо сидеть и дать, когда пухленькая насобирает пятьсот брюликов и вернется, чтобы вручить из Кузьмичу. И заодно попасться в умело расставленные сети.

Но проходила минута за минутой, час за часом, а нашей подружки не было видно. Вот и последний посетитель вышел из забегаловки и мы остались одни, не считая бармена.

– Мы закрываемся, – сообщил он и показал нам на дверь.

Мы и сами поняли, что ловить нам сегодня нечего.

– Предлагаю немедленно навестить ее в гостинице, – предложил Кузьмич, которого так подло обманули едва ли впервые в жизни. Я его прекрасно понимал. Пятьсот брюликов так просто на дороге не валяются.

– Если она еще не смылась, – засомневался я, но от предложения первого помощника не отказался. Надо действовать. Это, пожалуй, единственный шаг, на который мы были способны. Можно, конечно, поискать ее корабль с рожками, но я сомневаюсь, что поиски приведут хоть к какому-нибудь результату. Посудина слишком мала по размерам, а на посадочной парковке почти тысяча кораблей разного типа и конструкции.

Мы перешли улицу и, сунув один металлический брюлик с изображением первого Земного президента в дверную копилку, зашли внутрь.

– Мест нет, – с ходу заверещал портье, все та же сволочь из расы сволочей, – И не предвидится. У нас симпозиум докерманских хакеров. Все забронировано. Можете обратиться в соседний приют для малоимущих слоев населения. Только я сомневаюсь, что вас туда пустят с собачкой.

– Да не нужны нам твои номера, – огрызнулся Кузьмич, почему-то посчитав, что это именно меня приняли за собачку, – Нам от тебя, образина, нужны конфиденциальные сведения. Мы спец агенты из ФЫБЫЫР. Кстати, где у вас датчики пожарной сигнализации?

Сволочь мельком взглянула на значок «За пятую юбилейную сидку ", более пристально обследовало глазами потолок, в надежде отыскать там что-то, кроме лжемух, и сдалось:

– Какая информация интересует господ Фыбыыровцев.

– Господа в семнадцатом веке до нашей эры все кончены, – Кузьмич неторопливо засунул в карман значок и подлетел к сволочи поближе, тем самым показывая, как он ему доверяет, – Нас интересует гражданка, которая живет в одном из ваших номеров. Маленькая, пухлая, лысая, наглая, прилипчивая…

– Знаю, знаю, о ком вы спрашиваете граждане фыбыыровцы, – не слишком вежливо перебил сволочь поток особых примет разыскиваемой, – Восемнадцатый этаж. Крыло восемнадцатое. Номер восемнадцатый. Записалась под именем, под каким же именем, сейчас, сейчас, одну минуту, вот. Ред Мун. Можете взглянуть сами.

Я повернул к себе монитор регистрации и сверил данные на экране с только что полученными разведданными.

– Ред, это фамилия или имя?

Сволочь-портье пожало плечами.

– Мы не интересуемся личной жизнью наших клиентов. Можете спросить у нее сами. Она как раз в своем номере. Скоростной лифт прямо и направо. Один брюлик за этаж.

– Обдираловка у вас. А мы при исполнении, – Кузьмич выразительно поднял глаза к потолку, где, как уже было отмечено, полностью отсутствовали датчики пожарной сигнализации.

– Лифт для обслуживающего персонала прямо и налево, – сволочь был неплохим парнем.

– Никого не впускать и никого не выпускать, – на всякий случай приказал ему бабочек, и мы направились к лифту для обслуживающего персонала.

– А если нам нужно было на пятисотый этаж? – продолжал возмущаться Кузьмич, сидя у меня на плече, пока я вышагивал по восемнадцатому этажу по длинному коридору, застеленному красной, местами потертой, дорожке, – Представляешь, командир! Пятьсот брюликов только за то, что бы попасть на необходимый этаж. Лучше уж самого себя…

– Можно по лестнице, – предложил я, заглядывая в коридор восемнадцатого крыла, – Ты, Кузьмич, потише давай. Близко уже.

Остаток пути мы проделали в полнейшей тишине. Правда Кузьмич умудрился задеть крылом фарфоровую вазу, стоящую на мраморном постаменте. На ней еще бирка была бронзовая. Что-то там про династию дзынь-дзынь из четвертого века до нашей эры. Дерьмо, а не ваза. Раскололась, как миленькая. Я всегда считал, что посуду необходимо изготовлять из небьющегося пластика.

– Вот, – прошептал Кузьмич, указывая на двери с номером восемнадцать, – Сейчас мы ее гадину спеленаем. Командир, а если она в ванне сейчас? Я на голых женщин не могу нападать. И на спящих тоже.

Я попросил Кузьмича заткнуться. Знаками попросил, у меня же голос о-го-го какой. Все крыло можно разбудить. Но Кузьмич не унимался.

– По наглячке будем работать, или по честному?

Я решил, что по честному. Оно вернее. Пухленькая вряд ли подозревает, зачем она нам нужна. Подумает, что мы приперлись просто так. Откроет, как миленькая. Тут мы ее и сцапаем.

– «Бум, бум, бум», – это я вежливо постучал ногами по двери.

– Кто там? – раздался за дверями голос. Кузьмич поднял вверх палец, показывая, что это именно ее голос. Пухленькой.

– Почтальон, – брякнул я, первое, что пришло в голову. У меня на такие дела экспромт хорошо работает. Наверно, голос предков, – Принес посылку для вашей девочки.

За дверями раздались звуки шаркающих тапочек.

– Печкин что ли? – спросил голос пухленькой.

Кузьмич энергично задергал крыльями. Признавайся, мол, что Печкин. Печкин, сечькин, огуречькин, какая разница. Лишь бы открыла.

– Да, Печкин, – сдался всем этот странный парень Печкин. Надо бы потом узнать, кто такой, и почему не ему, а Пушкину памятник поставили.

– Открываю, – известила нас пухленькая.

Вслед за ее словами нам с первым помощником пришлось в срочном порядке падать на пол. Потому что, эта с… с… с… как бы ее помягче назвать? В общем эта бука безмозглая выпустила в двери длинную очередь из дамского карманного гранатомета.

Двери, естественно ремонту не подлежат.

– Командир! – раздался сдавленный голос Кузьмича.

Я встряхнул головой, скидывая целый ворох щепок и поднял голову. Первый помощник был сжат в крепких объятиях пухленькой Ред Мун, и в висок ему упирался все тот же дамский карманный гранатомет.

– Стоять! – заорала Ред. Я так думаю, что это все-таки ее фамилия, – Не то я ему башку снесу!

Это Кузьмичу-то? Ему голову трудно снести. Лучше крылья. Он ими больше дорожит. Но стоит ли данный факт сообщать Ред? Не стоит. А то потом Кузьмич обидится.

– Ну что? Взяли суки! – продолжала дико визжать пухленькая. Вот же стерва, это я хотел ее так назвать, но природная скромность не позволила. А её, видать, скромности не учили, – Стоять, сказала! Падлы, гады, менты продажные, мусора с улицы ночных фонарей.

Я немного отряхнулся. Грязный, конечно, немного пыльный, но на мусор я похож не был. В этом Ред не права.

– Ты это… – попробовал я начать переговоры.

Пухленькая оторвала гранатомет от виска первого помощника и выпустила заряд в потолок. Там как раз люстра висела. Чистый хрусталь. Его потом можно будет собрать и на переплавку отправить.

– Еще шаг и ты больше своего друга не увидишь, – прошипела Ред, – Я его беру в заложники. А теперь вали отсюда, пока я тебя не продырявила.

Продырявленным я быть не хотел. Да и новенькую футболку жалко.

Пока я отступал к противоположной стенке коридора, Ред Мун, удерживая горло Кузьмича, второй рукой воздвигла у дверей баррикаду из шкафа, комода, двух кресел, одного, нет двух головизоров и кассетного магнитофона. Двух. Потом завалила все это мешками с песком, а сверху залила быстротвердеющим пластиком. Завершала композицию вывешенная рядом с обломками дверей бирка «Не беспокоить. Заложники!»

Что бы на моем месте сделал любой гражданин, у которого взяли в плен друга? Правильно. Двинулся бы прямиком в местное отделение правопорядка. Я сделал тоже самое, посчитав, что с бандитизмом должны бороться соответствующие структуры. А играть в космических ренджоверов, игрушка детская такая, мне самому не хотелось.