Текст книги "Охотник за бабочками 2"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Я представил внешний вид несчастного укротителя-дрессировщика, и мне стало дурно. Поэтому я зачастил ногами, зацепился ненароком за выбеленную временем берцовую кость, валяющуюся на давно не прибираемом полу, и, негромко вскрикнув, завалился боком на землю.

Чтобы не смять ненароком Кузьмича, который и без того поднял страшный крик, пришлось извернуться и уцепиться за прутья. Это и спасло от травм моего любимого бабочек. Но не меня. Приземление боком прошло достаточно болезненно. Аж в глазах помутнело. Я застонал и попытался отползти подальше от прутьев.

Сердце громко стукнуло два раза и замерло.

В мои плечи вцепилось что-то сильное.

Оно притянуло меня поближе к решетке, прижало к ней и стало поднимать.

А я даже закричать не могу. На помощь позвать. Сердце-то не стучит. Кровь куда следует не подступает. Органы не работают. И осталось только широко открыть глаза, чтобы со всей смелостью взглянуть на «гада», который лишит жизни не только меня, но и надежды на светлое будущее моей куколки. Вот уж кому не повезло. Был один дурак, который попытался ее спасти, да и тому не повезло. Глаза открываю на счет три. Три, два…..

– Разрешите представиться!

Не дождавшись счета «один», я открыл глаза. «Гад» самым натуральным образом умеет говорить. На русском, замечу. Теория-то, моя? Верная!

– Разрешите представиться!

Я разглядел «гада» получше.

Моего росточку, невозможно обросший. С длинными ногтями, местами обкусанными. В полусгнившей черной кожаной куртке, штанах с выцветавшими лампасами, в помятых сапогах, неопределенного цвета и материала. Человек. Стоял. На голове у него круглая шапка, тоже, предположительно, кожаная, и незнакомая мне конструкция гермошлема. Потому, что я никогда не видел гермошлем, предназначенного только для глаз.

Человек щелкнул каблуками, вскинул руку к козырьку и в третий раз спросил:

– Разрешите представиться, черт возьми! Сударь, вы глухой-с?

– Нет, – растерянно покивал я головой, – Я…. Этот… Охотник. Да. За бабочками. Совершенно мирная профессия.

Никогда не слышал о глухойсах.

– Да вы представляйтесь. Представляйтесь, – добавил я, заметив, что человек нетерпеливо дергает у виска рукой.

Человек еще раз щелкнул каблуками и начал все с начала. Вернее, мне так показалось, что с самого начала.

– Разрешите представиться! Гвардии штабс-капитан Орлов! Командир экспериментальной безвоздушной кареты ее Величества Королевы Екатерины Второй. Прикомандирован секретным указом Ее Величества к третьему уланскому спец полку. Прошу любить и жаловать. Сударь, не найдется ли у вас водочки-с?

Водочкиса у меня не имелось. Зато у Кузьмича в заначке была бутылка коньяку. Того самого, из армянского района.

Штабс-капитан преданно глядя мне в глаза, открыл ударом ладони бутылку и высосал ее ровно на одну треть. Возвращать обратно бутылку штабс-капитан, однако, отказался.

– У меня, сударь, еще двое в команде. Позвольте-с заныкать-с.

Я пожал плечами. Во-первых, я еще не отошел от неожиданности, а во вторых, невелика ценность. Кузьмич, все равно, коньяк водой разбавлял. Один к трем, кажется.

– Кто вы? – задал я справедливый вопрос. Получился он какой-то испуганный и даже робкий. Но штабс-капитан, прижимая к груди бутылку, доложил четко и без проволочек, предварительно щелкнув каблуками:

– Захвачены-с в плен узкоглазыми на пятьдесят второй год полета. С тех пор-с в плену-с, сударь. Кстати, попрошу любить и жаловать. Члены моей многострадальной команды. Господа…!

Из тени на слабый свет вышли два, определенно, человека. Оба такие же обросшие, как и штабс-капитан Орлов, с такими же местами обгрызенными ногтями. Одежда и прочее также примерно соответствовала. Разница небольшая. У одного, что постарше на голове просто шляпа. А у второго, на груди, веревки бывшего золотого цвета с распустившимися нитками.

– Разрешите представить! – все трое щелкнули каблуками, – Народный самоучка, изобретатель безвоздушной кареты, главный механик и мой первый заместитель господин Кулибин!

Тоже русский. Меня аж гордость за нашу российскую область взяла. Куда не плюнь, то есть не прилети, везде наши.

Господин, названный Кулибиным, подал мне руку, и я ее пожал со всем подобающим уважением. Все ж народный самоучка.

– А это, сударь, – тот, что с золотыми веревками на груди, сделал шаг вперед и дернул головой вниз, – Это поручик Ржевский. Он никто. Сослан с нами по повелению государыни нашей за словоблудие и язык длинный.

– Ясно, – сказал я и сделал головой так же, как и поручик. Чуть язык не прикусил, – Как же вас угораздило? В плен?

Пока я задавал вопрос, штабс-капитан передал бутылку остальным членам команды. Они заставлять себя не стали. Из горла и без закуски. Только шляпой Кулибинской занюхали.

– В плен? – переспросил штабс-капитан Орлов и поскреб под заросшим подбородком, – А как обычно в плен берут? Абордажем. Врасплох нас взяли. За полвека мы всякое чувство опасности потеряли. Чернота ж одна кругом. Летим, значит, летим. Солонину жрем и водой тухлой из перерабатывающего агрегата жажду утоляем. Тут эти. Узкоглазые. Ворвались, руки скрутили и сюда.

– Что ж они, вас и за людей не посчитали? – смахнул я слезу с щеки штабс-капитана.

– Объясняли мы им. По царскому указу, по велению Ее Превосходительства совершаем испытательную поездку. Заплутали слегка. А они только смеются, да пальцами тыкают. Басурмане. И сколько нам здесь сидеть, уже того не ведаем.

– Сволочи, – стиснул я зубы до здорового скрипа.

– Да нет, – замахал бородой штабс-капитан Орлов, – Кормят нас регулярно. Воды вдоволь. Водки, правда, не дают. Да и с некоторыми аспектами проблема. Поручик мой из-за этого совсем с ума сошел. Молчит целыми днями, из угла в угол мечется.

Поручик Ржевский, перестал метаться из угла в угол и вплотную приблизился к прутьям. Он смерил меня внимательно подозрительным взглядом, от которого стало слегка тошно.

– А бутылочку заберите, – сказал штабс-капитан, протягивая мне пустую бутыль, – Нам чужого, сударь, не надо.

– А куда ж я ее дену, – на кой черт мне пустая тара?

Поручик внимательно слушавший наш, с Орловым разговор, открыл, было рот, но его заткнул штабс-капитан.

– Молчите поручик, я вас умоляю. Иначе непременно дуэль заработаете.

Поручик вздохнул, но ничего не сказал.

– Послушайте, любезный! – штабс-капитан прильнул лицом к решетке и поманил меня пальцем. Мол, поближе подвинься, не съем, – Выручите нас. Христом богом просим.

– Денег, что ль, под проценты занять? – это Кузьмич, – Все одно не отдадите. Да и на что они вам?

– Помилуйте, какие деньги, сударь? – штабс-капитан Орлов изобразил на лице полнейшее недоумение, – Нам бы из плена этого рабского выбраться. Совсем невмоготу здесь. Пространство зовет. А то узкоглазые что придумали?! Слышите, сударь?! Единственное окно, сквозь которые мы можем на свет божий взглянуть, на вокзал местный выходит. Прямиком на нашу безвоздушную повозку. Господин Кулибин каждый день плачет, на нее, горемычную, глядючи. Ржавеет, родимая. Некому присмотреть за ней, горемычной.

– Издеваются, – подытожил я, – Так чем помочь могу? Каким образом?

Штабс-капитан повертел головой, проверяя, не подслушивает ли кто. А кому надо нас подслушивать?

– Вы, сударь, или выкупите нас у басурман узкоглазых. Или силой возьмите. Да пытались мы бежать, пытались. Вот вам крест нательный поцелую.

Штабс-капитан вытащил из-за пазухи крест и троекратно поцеловал.

– Года четыре назад мы решетку эту спилили, – я уважительно посмотрел на прутья, которые, по моим представлениям, пилить, не перепилить, – Пустились в бега. Да только поймали нас на вокзале. Били долго, потом в кандалы заковали. Так что, сударь? Не пособите в беде нашей? Аль не русские мы, братья.

Пособить-то можно. Да только идти на прямую конфронтацию с якудзянами не хотелось. Только ведь дружественные мосты наладил. Но оставлять русских людей в позорном рабстве совсем уж не по-человечески. Не говоря уже, что не по-русски совсем. У нас же как повелось? Хоть в лепешку, но своих выручай. Так меня паПА учил, так и совесть моя подсказывала.

– В ноженьках у вас, сударь, валяться станем, – запричитал штабс-капитан, заметив на моем лице бурную работу мысли, – А ну, падайте перед батюшкой нашим, спасителем родимым на колени! – господин Кулибин и поручик, недолго думая, брякнулись на колени и воздели руки ко мне.

– Да прекратите вы фигней страдать, – вот же чего придумали, на коленках ползать, – Помогу.

Команда экспериментальной повозки вскочила на ноги и стала энергично жать мне руки.

– Значит так, ребята, – вырвался я из крепких объятий, – Сегодня ночью будьте готовы. Приду с инструментами и прочим необходимым. Вырвемся, не сомневайтесь. Вас куда доставить то? На Землю? Так там сейчас совсем другое время. Другие обычаи. Да и нравы совсем уж гадские.

– Зачем нам Земля, – господин Кулибин отжал от слез бороду, – Мы, сударь, рождены, чтобы сказку сделать былью. У нас же не как у нормальных государевых людей. Все совсем наоборот. Вместо рук как бы крылья, а вместо сердца моторы гудят пламенные. Нам бы до нашей повозки добраться. А там я….

Господин Кулибин затряс кулаками, весьма красочно показывая, что он сделает, если доберется до своего аппарата.

– Не сомневайтесь, сударь, – успокоил меня штабс-капитан, – У господина Кулибина весьма не дюжий ум, и с его помощью мы выкрутимся из какого угодно места. Молчите поручик, я же просил не встревать. У нас на повозке и оружие имеется, надежно спрятанное. Два револьвера и пулемет с запасными лентами. Любому басурманину покажем, на что русский человек способен. Так что только вызволите нас отсюда сударь, а мы уж добро помним. Может когда надо и пригодится вам штабс-капитан Орлов и его команда. Не смею вас больше задерживать, сударь. Будем вас с нетерпением ждать ночь. Выход знаете где? Поручик, я же приказал молчать! Стреляемся сегодня ночью. Вы подлец, поручик. Подлец и негодяй…

Я быстренько ретировался от ругающегося на поручика штабс-капитана, не понимая, за что на бедного парня взъелись. Ведь не говорит ничего, а только рот пытается открыть.

Выход я нашел быстро. Кузьмич помог мне разгрести паутину и растащить завал из костей и грязных кастрюль. Дверь подалась тяжело, но это и неудивительно. Пользовались ею, наверно, последний раз когда поставили на это место.

За дверями нас ждала молчаливая толпа якудзян, вперемешку с охранниками. Последние были при полном вооружении и держали двери под прицелом. Только счастливая случайность, да то, что Кузьмич предусмотрительно высунул в дверь не голову, а белый носовой платок, спасли наши жизни.

Дружный залп охранников разнес платок в клочья, и только после этого прозвучала команда, чтоб не стреляли. Мол, свои выходят.

Едва двери за нами захлопнулись, как охранники возвели перед ними завал из мешков с песком и камней. Потом все это дело залили пластиком и воткнули табличку с надписью «Саркофаг не вскрывать, кабель».

А на нас навалилась восторженная толпа и журналисты. Все хотели знать, что представляют из себя «гады», и как нам удалось ускользнуть из их лап.

Рассказал все честно. Что, обитатели секции «гады» весьма кровожадные твари, ужасные монстры и жуткие кровопийцы. Что ходить к ним не стоит. Что уровень развития у них слабый. И так далее. В общем, сделал все возможное, чтобы хотя бы в ближайшие сутки ребят не беспокоили.

После интервью мы поспешили на Корабль. Предстоящая ночь должна была стать испытанием не только для нас, но и для команды штабс-капитана Орлова.

К операции спасения требовалось основательно подготовиться, поэтому, как только мы завалились на Корабль, я отправился в комнату отдыха и улегся спать. Кузьмича я попросил разбудить меня в самое темное время суток, и заодно, подготовить план предстоящей операции.

– И только тогда о нас, Кузьмич, может быть сложат частушку. Хорошую. Забористую. Полюбила я двоих…

И я заснул.

– Это что? – спросил я первым делом, как только Кузьмич растолкал меня по моему же приказу в темное время местных суток.

Перед кроватью грудами высились толстые папки, перевязанные для прочности проколкой, валялись туго свернутые плакаты, а в самом центре красовался макет столицы из пенопласта в масштабе один к миллиону.

– Командир просил обдумать план действий? Я выполнил, – скромно заявил Кузьмич, потупив глаза. Ждет, что я похвалю.

– Ждешь, что я похвалю?

Кузьмич улыбнулся. Скромно.

– Пока вы дрыхли, командир, я проделал весьма большую работу. Вот взгляните…, – бабочек допорхал до макета и завис над самой высокой его частью, представляющей четырехсот этажный местный концертный зал, – Перед вами открывается прекрасная панорама столицы. Древняя часть города, покрашенная красной краской, служит местом паломничества местных жителей. А вот здесь, в синих районах, сосредоточена общественная жизнь. Магазины, офисы, сауны с девочками. А теперь обратите внимание на это здание. Выполненное неизвестными мастерами в начале переселения, оно до сих пор сохранило в первозданной красоте исполнения систему канализации и водопровода. Множество музеев, парков, садов и пивных делает столицу прекрасным местом для отдыха и работы.

– Все это здорово, Кузьмич, – не лень же было лепить? – Но я не вижу и не слышу плана по вызволению из плена космических проходимцев?

– Вы хотели сказать первопроходцев?

Промашечка вышла. Со сна, наверно.

– План здесь, – бабочек кивнул на папки и рулоны, – Я взял на себя нелегкий труд по организации самого громкого, на мой взгляд, преступления в этом городе. Опросил сорок тысяч триста якудзян на предмет общественного мнения. Завербовал сорок тысяч триста якудзян агентурными работниками. В данный момент сорок тысяч триста местных жителей проводят сидячую забастовку у местной мэрии в поддержку защиты животного мира. И наконец! Я приготовил две лопаты, которыми мы выроем подземных ход до темницы и спасем наших братьев.

Вот этот пункт особенно мне интересен. Делать подкоп? В этом есть смысл. Не хотел говорить, но и у меня поначалу возникла точно такая же мысль. Дешево и сердито. Одно смущает. Капать придется долго и, по всему, одному мне.

– Я уже составил план подземных коммуникаций столицы и прокопал половину пути, – Кузьмич с чувством выполненного долга приземлился на пенопластовый мост и вопросительно посмотрел на меня. Что еще, мол, от него требуется?

– Командир! – голос Волка был слегка смущен, – Тут к вам народ просится.

– Что за народ? – нащупывая тапочки, спросил я.

– Не знаю, командир. С лопатами все. С ломами и компрессорными установками. Экскаваторы с ними. Штук десять.

Кузьмич засвистел и стал поправлять упавшую с основания местную птицефабрику. Но я все же дождался, пока он взглянет в мои глаза.

– А я причем? – возмутился бабочек, – Мне сказано, я делаю. На субботник люди пришли. Поработать хотят. За правое дело еще никому от этого плохо не стало.

– Он с них за это еще и плату взял. Валяется рядом со мной. Я запретил эту гадость на борт поднимать.

Распоясался Кузьмич. Меры не знает. Привлекать местное население для общественных работ конечно хорошо. Но только не тогда, когда эти работы направлены против самого местного населения. Сейчас уже и правительство о наших планах знает. Скоро и полиция местная приедет по души наши.

– Полиция не приедет, – мрачно пробурчал Кузьмич, словно прочитал мысли мои, – Я их за то, что возле корабля лежит и купил. Они даже обрадовались. Сказали, что за такие бабки они даже носа не высунут.

Я с силой стукнул кулаком по кровати. Удар пришелся по подушке и должного эффекта не получилось. Все равно, Кузьмич вздрогнул, потому как знал, что в гневе я бываю страшен.

– Ну хватит! – я поискал глазами на чем сорвать справедливое негодование и не найдя ничего лучшего, пнул ногой промышленный кусок города, окрашенный коричневой краской. Кузьмич только глазами захлопал, но ничего не сказал. Не посмел.

– Хватит, – повторил я, – Через полчаса встречаемся у черного выхода. Волк, у тебя есть черный выход? Молодец. Одну звезду на борт по моему личному распоряжению за предусмотрительность. Ты, Кузьмич, свертываешь всю развернутую деятельность. Этот хлам пенопластовый в мусор. Всех агентурных сотрудников распустить. У полиции валюту местную забрать и раздать нищему населению столицы. Форма одежды – разведывательно-подрывная. Выполнять немедленно.

Кузьмича словно ветром сдуло. За что он мне нравиться, скажешь ему конкретно что-то, умрет, а сделает.

Даже к назначенному времени к черному выходу Кузьмич не опоздал, что говорило о его высокой гражданской совести.

– С полицией, с народом, с агентами разобрался. Обиделись и обещали завтра утром придти и набить нам, прошу прощения, морды. Вам, командир, в первую очередь.

– Утром нас здесь уже не будет, – я оглядел внешний вид Кузьмича и остался доволен. Все по уставу, чтобы завоевать честь и прочие земные блага, включая славу.

Камуфляжная форма без рукавов. Черная полоска, обвязанная вокруг головы. За спиной лопата саперная, на поясе пилка для ногтей. Лицо и оставшиеся части тела, включая крылья, разрисованы черной масляной краской.

– Так держать, – похлопал я Кузьмича по крыльям. Краска высохнуть не успела и руки мои стали черными. Ерунда. Потому, как и меня вид был соответственный.

Желто белые камуфляжные шорты на подтяжках, волосатые, от природы, грудь, спина и ноги, старые кроссовки со встроенным компасом, радио дозиметром, гидроакустикой и ароматизатором воздуха. Волосы коротко подстрижены и спрятаны под сеточку. На лице черная маска. И подручные материалы в виде лазерного резака, динамита и «зайки». Напомню, что «зайка» – это марка бластера. Плохо, что не знаете! В любой поверхности дырки с кулак.

(Более подробные тактико-технические характеристики бластера «зайки» представлены в отчете С. Костина «Счастливчик», под научным патронажем фирмы АСТ).

Я попрыгал на месте, проверяя удобность, носимость и устойчивость. Вроде все в порядке.

Я даже скажу, почему я не вырядился в обычный разведывательный костюм. Все просто. Тогда бы любой встречный, тупо направив на меня палец, сказал бы, что я шпион. А так… Головой работать надо, а не….

– Двери открывать, или так и будете на месте топтаться? – Волк волновался больше всех. Если мы в нашей экспедиции потерпим крах, то меня могут запросто упрятать лет на двадцать особо строгого. А Волка на пристань под спец надзор. Тоже хорошего мало.

– Открывай.

Черный люк плавно отъехал в сторону, и я мягко спрыгнул вниз. То, что куча местной валюты, не до конца розданная нищим лежит именно под черным выходом, меня никто не предупреждал.

Кузьмич опустился на мою макушку, единственно доступное место, огляделся в прибор ночного видения, и доложил:

– Вокруг все спокойно, командир. Можно приступать ко второй части операции. Вы не сильно испачкались?

Причмокивая, причмакивая и причмукивая, я выкарабкался из местной валюты и без сил свалился на чистое пространство. Сейчас… Немного отлежусь. Потом с Кузьмичем. Урод!

– Направление зюйд-зюйд-вест, – Кузьмич стоял на одном колене, внимательно разглядывал голо карту и уверенно показывал правой рукой направление, – Перебежками и по одному? Так, командир?

До края посадочного поля мы добрались ползком. Редкие патрули проходили от нас далеко, а свет прожекторов ни разу ни достигал нас. Меня даже несколько удивила беспечность местного руководства. Подходи и выбирай любой космический корабль по вкусу. Хотя, может быть у якудзян отсутствует само понятие воровство. Такое вот общество. Да какое там общество без воровства? Захудалое и не развитое.

Колючая проволока, ограничивающая посадочное поле космодрома оказалась, как я и думал, не под напряжением. Перекусить проволоку лазерными кусачками – пара пустяков. А вот за первым рядом проволоки начинались неприятности. Не слишком большие, сказать по правде.

Трехметровая полоса жидкого пластика, а за ней, искрящаяся от высокого напряжения паутина.

Я ткнул пальцем в пластик и он жадно причмокивая присосался к коже, затягивая к основной массе. Пришлось выругаться и с силой дернуть палец назад. Пластик издал разочарованный звук и с чавканьем вернулся обратно.

– Живая, падла, – прошептал я, отодвигая любознательного Кузьмича от жадной до живого массы. Кузьмичу, видать, тоже захотелось пальцем попробовать. Глупый он, Кузьмич то.

Полоса пластика уходила далеко по сторонам, так что обойти эту мерзость вряд ли удастся. Тем более, что патрули шляются. Не спится им. И вперед не пройти. А надо. Прямо за паутиной то самое окошко из зоопарка. Орлов заждался, наверно.

Я пригнул голову к земле, пропуская луч прожектора.

Вот незадача. В десяти шагах от цели, а сделать ничего не могу. В данной ситуации даже навыки по профессии не помогут. Было бы время, можно навести понтонные переправы. Или взорвать все, к космической матери. Или протянуть провода и заморозить пластик к той же самой матери. Да мало ли можно сделать. Но не сделать, потому, что времени нет.

– Ты чего губами шлепаешь? – Кузьмич прекратил швырять камешки в взбесившуюся от издевательства массу пластика. Больше трех кругов от камней у него не получалось. Слабак. Я бы больше выбил. Да вставать нельзя.

– Застряли мы здесь, Кузьмич, – я кивнул головой на полосу, – Горит наше дело. Надо возвращаться и сматываться отсюда. Утром-то морду не тебя бить будут.

– Сматываться? – Кузьмич прищурился и внимательно посмотрел на меня долгим Кузьмичевским взглядом, – А как же гражданская совесть? А как же загнивающие в подземелье люди? Русские люди, позволь напомнить.

Я вздохнул. Понимаю все, но что могу сделать?

Кузьмич тоже вздохнул, плюнул в совершенно ошалевший от пренебрежительного к себе отношения чавкающий пластик.

– И голова здесь твоя, командир, не поможет. Хоть морщи, хоть не морщи, свой лоб уродский. Здесь, может, только я смогу тебе помочь.

Разговорился. Поможет, как же?

– Ладно, командир, – Кузьмич почесал обеими руками затылок, сделав при этом очень умное выражения лица, – Что б ты без меня делал-то?

Кузьмич затянул до отказа ремень на поясе, покрутил для проверки шеей и, взлетев, опустился на мой шкварник.

– Ты что…?

– Молчи, командир. Молчи. И ногами не дрыгай. Я ж не железный.

Кузьмич, как по проспекту, прогулялся по моей спине, добрался до шортов.

– А…?

– Цыц! – я замолчал.

Бабочек вцепился руками в мой ремень, скрипнул зубами и заработал крыльями. Они, крылья то есть, с каждой секундой набирали обороты, и пять минут спустя из района шортов доносилось ровное гудение Кузьмических носителей.

– Ой, – сказал я, когда не человеческая сила оторвала мои шорты со всем находящимся внутри от земли. Вслед за шортами оторвалось от поверхности и все тело.

– Мордой не крути, – сквозь гудение крыльев голос Кузьмича звучал с натугой. Я прекратил крутить мордой и тупо уставился на землю, которая с каждой секундой становилась все дальше и дальше.

Когда данное расстояние превысило три стандартных земных метра, Кузьмич завыл сильнее и взял курс на противоположную сторону полосы.

Пластик, почуяв необычность нарушения, притих даже, позабыв на кой хрен его тут разлили.

А мне хотелось петь. В крови у меня это. Когда в небе в свободном падении, то обязательно нужно спеть нечто хорошее. Может и Кузьмичу этим помогу. Мала букашка, а вони, то есть силы, конечно, по самое не хочу.

– Летят утки. Летя-ят утки. И два-а гу-уся!

Кузьмич по ходу дела перемахнул и через паутину. И правильно сделал. Чего на полпути останавливаться. Он сбросил меня с высоты трех стандартных метров, дождался, пока я не приземлюсь и камнем рухнул в подставленные ладони.

– В отпуск! Немедленно! – прохрипел он, невозможно задрав вверх руки, ноги и крылья. Потом испустил последний вздох, голова его бессильно свесилась и он закрыл глаза.

Я раскрыл ладони и Кузьмич шмякнулся бетонную дорожку. Головой, естественно, вниз. Я жуть как не люблю дохлых насекомых, даже если они не тараканы. А тем более не люблю, когда придуряются.

– И тебе не жалко своего лучшего друга? – Кузьмич протянул ко мне вялую руку, чуть приоткрыл глаза и, еще более жалостливо, добавил, – А я ведь за тебя… Эх, командир!

– Я тебя потом поцелую, – пообещал я, внимательно оглядываясь по сторонам, – Могу еще звезду нарисовать, как Кораблю. Но, тоже потом. Что еще хочешь?

– Сухарика бы? – Кузьмич, продолжая тянуть руку, захрипел и задергался телом. Изо рта пошла пена.

– На, подавись! – отданная заначка была мгновенно захрустнута и переведена в отсек под названием Кузьмичевский желудок, – Очухался? Тогда стой здесь и в случае опасности свисти. Только не громко.

– На стреме, так на стреме, – согласился оживший Кузьмич, поправил штаны и стал искать по сторонам опасность, выглядывая из-под руки.

Подкравшись на цыпочках к окошку, я прильнул к нему и зашептал:

– Эй, пленные?! Вы где? Орлов? Капитан?!

Лицо штабс-капитана возникло из темноты.

– Сударь, вы нас не обманули? Это делает вам честь. Мы уже третий час вас ждем-с. Все готовы, только поручик сейчас мундир свой дочистит, и все. А что это вы делает, сударь?

Я в это время доставал из сумки железо и раскладывал его перед окном. Железо не железо, а такого в магазинах не сыщешь. Сам делал. Индивидуальный выдавливатель решеток оконных усовершенствованный.

Вот эти четыре трубы вкопаем в землю. Для надежности загоним их поглубже кувалдой. Две рельсины поперед направления окна. Все сварим универсальным лазерным резаком. Потом заливаем бетоном и натягиваем, пока не застыло, цепь. В завершении вставляем рукоятку натяжения в положенное место.

Это только на слух громоздкая картина получается. На самом же деле индивидуальный выдавливатель решеток оконных усовершенствованный размерами даже меньше, чем индивидуальный выдавливатель решеток оконных не усовершенствованный.

И только после того, как я любовно протер конструкцию ветошью, ответил штабс-капитану.

– Будем ломать решетку. Вы там отойдите подальше.

Лицо штабс-капитана мгновенно исчезло.

Теперь зацепляем зацеп, натягиваем натяжитель и затягиваем затягиватель. Готово. Дергаем за рукоять и дело сделано.

Хорошо строят якудзяне. На славу и на века. Только что они могут против моего, не стану повторять сложное название, аппарата.

Пыль, поднятая отвалившимися вместе с решеткой кусками стены быстро улеглась. И передо мной предстали три отважных первопроходимца во всей красе. Бородатые, нестриженые и прочее.

– Пролезете? – я пихнул свой одноразовый аппарат и он свалился на бетон неразборчивой кучей металлолома.

Штабс-капитан Орлов, будто только то и делал, что совершал побеги из тюрьмы, выкарабкался наружу. Следом за ним на волю выбрались и два его товарища.

– Свобода, – прошептал господин Кулибин, втягивая трепетными ноздрями воздух якудзянской столицы.

Поручик ничего не сказал.

Я уже понял, что вряд ли дождусь от этого симпатичного парня хоть одно словечко. Достали его якудзянские застенки. Сломили парня. А ведь был, наверно, говорлив и красноречив.

Штабс-капитан Орлов, преданно глядя в глаза, крепко пожал мне руку.

– Уж не знаю, как вас благодарить, сударь. Детям своим расскажу и внукам передам. У вас, сударь, случайно нет с собой фотографии? Жаль. Я бы ее благородно сунул… Что, поручик? Ну, говорите, в честь нашего удивительного освобождения.

– А засуньте ее в ….

– Хотя нет, поручик, – штабс-капитан мотнул головой, – Не стоит говорить. Конечно, в рамку. И поставил бы ее на комод. Так что там, поручик?

Поручик только махнул рукой, показывая, что подходящий момент для разговоров прошел. Значит верно все насчет застенок.

– Тут только одна неприятность, штабс-капитан, – я опустился возле пластиковой полосы. Не слишком близко, конечно. Чтобы сдуру не достала своими липкими пластиковыми щупальцами.

Кузьмич, а он уже минуты две, как закончил стоять на так называемом стреме, нахмурился и отвернулся в сторону.

– Не пройдем, – я швырнул огрызок стены в пластик и он сделал всего два бультыха. Кузьмич хмыкнул, – Трясина перед нами.

– Сдохну здесь, а четверых на себе не попру, – пробурчал бабочек.

Штабс-капитан щелкнул каблуками.

– Это не проблема, сударь. Господин Кулибин! Господин Кулибин, на минутку!

Кулибин, который господин, продолжая втягивать воздух, предстал пред нами.

– Нам надо перебраться на ту сторону.

Господин Кулибин улыбнулся снисходительной улыбкой. Потом подошел к самому краю пластиковой полосы и стал что-то тихо нашептывать.

– Он что, … – и дураку понятно, о чем я хочу спросить.

Штабс-капитан понял правильно.

– Нет, сударь. Все в порядке. И с головой и с остальными внутренностями. Мы ведь, сударь, перед отбытием прошли специальные двухдневные медицинские обследования в центральном военном госпитале Ее Величества. Просто мы эту штуку подкармливали. Ну знаете, остатки еды, крыс ей ловили, мух местных. Я думаю, что господин Кулибин сможет договориться.

Я недоверчиво хмыкнул. Если с чем во всей Великой Галактике и можно договориться, то только не с этой тупой и бездушной массой.

Но вышло все иначе. Не по моему.

Господин Кулибин достал из кармана конфету, отвинтил крышку и высыпал содержимое в пластик. Тот зачмокал, забулькал и стал надуваться.

Полоса увеличилась в объеме, образовала большой сгусток и через минуту перед нами предстал ажурный мостик с перилами и двумя фонарями в центре. Фонари, безусловно, не горели. Это понятно. Пластик же.

– Прошу, господа! – господин Кулибин театральным движением руки пригласил нас проследовать на тот берег. К его чести, он первым прошагал через отвердевшую массу и ступил на другую сторону. Следом за ним задумчиво продефилировал поручик. Потом штабс-капитан, пристально вглядываясь в даль.

И последним двинулся я. Кузьмич, на всякий случай, пристроился за спиной, чтобы в случае экстренной необходимости попытаться спасти меня от полосы. Но ничего не произошло. Я даже удивился. У меня ведь не все как у людей. Без приключений никак. А тут, как по центральной улице имени Бродвея.

Ступив на твердую землю, я выпустил из легких воздух. И тут же тугой удар пониже поясницы пихнул меня на землю.

– Чем-то вы ему не понравились, сударь, – молвил господин Кулибин, помогая мне подняться, – Может что грубое сказали?

Ответить мне не дали. Справа от нас раздался взрыв ужасающей силы.

Я рухнул вниз, краем глаза заметив, как команда штабс-капитана Орлова последовала моему совету. И правильно сделала, потому как вслед за взрывом над нашими головами засвистело.

– За мной, – скомандовал я, и двинулся прямиком к проделанному в колючей проволоке отверстию. Валяться под огнем и ждать его окончания, конечно, приятно, спору нет. Но лучше что-то делать. Лучше спасаться.

– Замели, – Кузьмич, по случаю обстрела ползший рядом, низко пригибал голову и прикрывался крыльями. После сегодняшнего инцидента я сомневался, что с моим другом может вообще хоть что-нибудь произойти, но все равно. Было жалко. Сколько ему из-за меня неприятностей и переживаний?