Текст книги "От каждого – по таланту, каждому – по судьбе"

Автор книги: Сергей Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Александр Фадеев

«Я прежде стал революционером,

чем писателем…»

Александр Фадеев

Судьбу Александра Фадеева, многолетнего руководителя Союза советских писателей, определили два фактора: откровенный, никаким фиговым листком не прикрываемый карьеризм, да годы правления Сталина, когда прежде всего ценилась безоглядная преданность вождю и только этого, в принципе, было достаточно для любой самой головокружительной карьеры. Фадеев Сталина любил и, как все, боялся. А потому он был готов на всё ради того, чтобы о его обожании знал Он.

Удачная административная карьера, как щитом, прикрыла весьма скромный писательский дар Фадеева. Поэтому можно утверждать с полной определенностью: оторви Фадеева от руководящего кресла и от его времени, а оставь лишь написанные им книги, о нем бы никто сегодня даже не вспомнил, ибо книги эти уже давно не читают. Его основное литературное наследство – письма (их тьма) и речи (их также немало). Но они изданы лишь выборочно и их никто не знает, а там весьма многогранный и по-своему талантливо сделанный слепок целой эпохи истории советской литературы. Фадеев многих и многое знал.

Был у него несомненный дар почти звериного «чутья ситуации», он его никогда не подводил и именно это уникальное для карьериста подспорье помогало Фадееву и страховало его от опрометчивых политических шагов всю жизнь. Даже отдельные профессиональные промахи на посту главного редактора ряда «толстых» журналов, когда из-за его недогляда читатель знакомился с «непра-вильными» литературными произведениями, не становились для него роковыми, ибо Фадеев с готовностью самолично разоблачал несчастного автора, которого сам же и напечатал.

Некоторые биографы Фадеева, в частности И. Жуков, утверждают, что Фадеев являлся человеком «верующего мировоззрения». Это, конечно, так, если иметь в виду, что Фадеев был чуть ли профессиональным революционером и в идеи революции верил всю свою жизнь. Не будем забывать также, что любой верующий христианин молится на икону, а «иконой» для Фадеева был Сталин. Он стремительно влюбился в вождя и с той же стремительностью, по мнению И. Жукова, «разочаровался».

Нет, не разочаровался все же и не разлюбил. Просто значительно сильнее, чем Сталина, Фадеев любил свою литературную карьеру и свое насиженное место «литературного вождя» советских писателей. Поэтому, как только Сталин умер, Фадеев благодаря своему таланту политического предвидения мгновенно понял, что вместе с телом Сталина в Мавзолей внесли целых три десятилетия его правления, что отныне и дела Сталина и во многом даже его имя будут преданы забвению, что на самом деле вождь в советском государстве был и останется один – Ленин, а все его преемники обретут статус временщиков, участь которых – безраздельная власть при жизни и судьба изгоев после смерти. И первым среди них волею истории будет Сталин.

Сразу после смерти Сталина Фадеев некоторое время пребывал в шоке. Нет, не от факта потери вождя, а оттого, что в нем боролись два чувства – побыстрее прокричать о том, что накопилось в его исполнительной душе, и обычная человеческая совестливость, подсказывавшая ему – уж тебе-то лучше бы помолчать, дорогой товарищ. И он молчал.

Зато сразу оживились те писатели, которым он сам долгие годы вставлял кляп. Они почувствовали, наконец, что пришло (или приходит) их время и они могут прямо высказать то, что они думают о магистральных путях развития советской литературы. В 1953– 1956 гг. в «теоретиках» ходили писатели уж вовсе непотребного дарования. Фадеев на некоторое время даже отошел в тень.

И все же перелицевался он (для убежденного сталиниста) очень быстро *  * Ю. Либединский, типично советский писатель, многолетний друг Фадеева, автор повести «Утро Советов», вспоминал, что вскоре после смерти Сталина Фадеев «возмущался» – Сталин, мол, диктовал свои литературные вкусы «целому народу». Забыл, правда отметить мемуарист, что советский народ никогда бы не узнал о литературных вкусах вождя, если бы «на посту» не бдели такие люди, как Фадеев, да и сам Либединский также.


[Закрыть], но к новому Хозяину его уже не допустили, а он всю жизнь провел на «капитанском мостике», он привык быть «верным служкой». После стольких лет преданного служения сразу и вдруг он стал никому не нужен. Этого Фадеев перенести не смог.

Чтобы попытаться понять его натуру и проникнуться трагедией его литературной судьбы, не будем забывать, что в Фадееве художник и революционер были сплавлены приблизительно в отношении 1:10, что он сам говорил о себе: «Я прежде стал революционером, чем писателем, и, когда взялся за перо, был уже сформировавшимся большевиком».

Это его откровение наиболее наглядно подтверждается публицистикой – его «теоретическими» статьями и речами 20-40-х годов. Даже в извлечении они заняли два толстенных тома (5 и 6) его семитомного «Собрания сочинений». Читать эти статьи сегодня невозможно, их не осилить даже с помощью чрезмерной исследовательской настырности. Причина проста: если публицистика Горького 20-30-х годов воспринимается как поток концентрированной (до неприличия) желчи, которую, пусть и без сочувствия, но все же, чертыхаясь, можно читать, ибо она написана профессионально отточенным пером, то публицистика Фадеева сегодня иначе как беспомощная тарабарщина не воспринимается. Читаешь и мысль не покидает, что писал эти свои «теоретические статьи» Фадеев и думал натужно: как бы не промахнуться мимо «линии», не вляпаться в недозволенную мысль, не брякнуть чего лишнего – не согласованного.

И все же «ошибался» Фадеев часто, но не оттого, что где-то в тайниках своей номенклатурной души был с чем-то «из руководящего» не согласен. Нет. Он всегда был согласен. Просто на идеологическом поле, особенно в 30-е годы, шла борьба без правил, их просто не было единых для всех. Поэтому можно было с жаром писать о чем-либо, имея перед глазами передовицу вчерашней «Правды», а на поверку оказывалось – ляпнул: надо было читать «Правду» сегодняшнюю. Именно такими, беспомощно осторожными, являются все статьи и речи Фадеева 30-х годов о социалистическом реализме.

Есть понятие «карьерный дипломат», когда дипломат делает карьеру, проходя последовательно все ступени своей профессиональной карьерной лестницы, в отличие от тех «дипломатов», которых назначают на тот или иной пост из соображений «дипломати-ческой симметрии» или «политической целесообразности». Но понятие «карьерный писатель» – это что-то изуверски советское. Первым именно на этом поприще сделал длительную и успешную карьеру Фадеев, достигнув самой верхней площадки своей профессиональной номенклатурной лестницы.

Дар властителя душ он сознательно обменял на должность, которая давала возможность командовать и помыкать людьми куда более даровитыми, чем он сам. Что может быть слаще: Ахматова, Пастернак, Симонов, Федин, Каверин – в общем стаде. А он – на особицу, он – член ЦК, у него на столе «кремлевка» и ему не надо, как Пастернаку или Булгакову, терять сон в безумном ожидании звонка «дорогого товарища Сталина».

Возможно, что у Фадеева были задатки стать прекрасным советским писателем (ведь написал же он «Разгром», книгу в высшей степени талантливую), но он предпочел, по словам И. Сухих, карьеру «советского функционера, литературного сановника, верного слуги режима».

Неудивительно поэтому, что именно «метафора разгрома стала итогом его судьбы». Он всю жизнь – и вполне искренне – хотел, как лучше…

А оказалось…

Один из видных исследователей жизни и творчества Фадеева В.Г. Боборыкин справедливо отметил, что творческие судьбы многих писателей, которых при жизни так или иначе доставал указующий перст Фадеева, оказались в конечном счете «куда более счастливыми, чем фадеевская. М. Булгаков, А. Платонов, Е. Замятин, А. Ахматова, М. Цветаева, О. Мандельштам, И. Бабель, Б. Пастернак… – все они обрели после смерти свое царствие небесное в читательских сердцах». Ибо они до конца оставались верны своему призванию и своей писательской совести.

* * * * *

Родился Александр Фадеев в г. Кимры Тверской губернии в 1901 г. Родители его были разной политической ориентации: отец – эсер, мать – социал-демократ, из-за чего они якобы и расстались в 1907 г. Мать увезла сына к своей родне на Дальний Восток. В 1910 г. Александр стал учиться в Коммерческом училище Владивостока. Октябрьскую революцию встретил убежденным большевиком.

Уже в 1918 г. вступил в партию. Партизанил. В Красной армии был политработником. В феврале 1921 г. ездил в Москву на X съезд РКП(б). А в марте того же года участвовал в зверском подавлении Кронштадтского восстания. Был ранен. Осенью 1921 г. поступил в Горную академию в Москве. Не закончил. Ушел на профессиональную партийную работу.

В 1924 г. его направляют в Краснодар инструктором обкома партии. Стал много ездить, много выступать. Одним словом, руководить. Оказался в своей стихии.

Но неудержимо тянуло писать. По рекомендации Р.С. Залкинд (Землячки), фанатичной большевички, в октябре 1924 г. Фадеев начинает работать в газете «Советский юг» заведующим партийным отделом.

Вскоре писательские заботы возвращают Фадеева в Москву, где почти сразу начинается его феерическая карьера литературного чиновника (о ней – особый рассказ).

Два слова еще об одном фадеевском «таланте». Он был видным мужчиной, женщины его обожали. И он не смел им отказывать. Многие хорошо знавшие Фадеева, не скрывая своего восторга, писали о нем, как о весьма даровитом «бабнике».

Первая его жена, Валентина Герасимова, была комсомольским работником, да еще пописывала. Жизни их так и не склеились вместе, каждый остался при своей. Семья поэтому развалилась довольно быстро. Детей у них не было. Остались друзьями до конца жизни.

Второй женой Фадеева стала выдающаяся актриса МХАТа Ангелина Степанова. Поженились они в 1936 г. и, несмотря на загулы и запои Фадеева, так и не расстались. Он крепко к ней привязался.

Однако это не помешало Фадееву увлечься в 1940 г. вдовой Михаила Булгакова Еленой Сергеевной. Ее сестра О.С. Бокшанская писала матери: «Сегодня Люся (так звали Е.С. Булгакову близкие. – С.Р.) сказала мне, что председатель Союза писателей (Фадеев), совершенно исключительно ценивший Маку (домашнее имя Булгакова. – С.Р.), был у нее и настаивает, чтоб ей уехать куда-нибудь на юг, немного укрепить нервы, сердце, взять Сережу (сын Е.С. от первого брака. – С.Р.), работу на машинке, самую машинку и улетать, он ее хорошо устроит, например в Ялте». Послушалась. Уехала. Со времени смерти мужа не прошло и 40 дней.

Е.С. Булгакова была очень красивой женщиной и безумно любила своего мужа. Она позволила Фадееву добиться своего, так как он обещал помочь с изданием произведений Булгакова. Но, разумеется, так ничего и не сделал.

Во время войны МХАТ эвакуировался на Урал, а с ним и А.О. Степанова. Фадеев же остался в Москве. Долгую разлуку не вынес. Слюбился с поэтессой Маргаритой Алигер. Она родила ему дочь. А у Степановой почти в то же время родился его сын Михаил.

На этом известные нам факты личной жизни Фадеева заканчиваются. Всё остальное – биография безличная, т.е. карьерная.

Стихией Фадеева, что мы уже отметили, была руководящая работа: сначала партийная, затем литературная. Она – его страсть. Писательство всегда было лишь подспорьем. Уже после «Разгрома» он занимался им урывками, натужно и без собственного удовлетворения от написанного.

Всю жизнь Фадеев гордился тем, что он солдат партии. Ему льстило, когда он получал какое-либо партийное задание, когда ему поручали нечто конкретное, важное. Он так и считал, что выполняет не распоряжение партийного чинуши, а задание партии. Таков диапазон веры.

Неудивительно поэтому, что Фадеев так мало написал беллетристики. Менее десяти вещей. И отнюдь не общественная озабоченность тому причиной. Суть в том, что в Фадееве постоянно боролись две антагонистические натуры: художника и чиновника. И в конце концов чиновник победил художника. Сначала писатель Фадеев был вынужден по много раз переделывать написанное, затем он стал просто бояться что-либо сочинять. Он утратил былой талант. Ведь любое дарование требует постоянной подпитки. А ее не было. И дар его быстро зачах.

Поэтому когда Фадеев иногда жаловался, что его отвлекают, дергают, не дают сосредоточиться и потому он не может засесть за что-либо цельное, он лукавил. В определенном смысле он даже рад был, что может себе позволить ничего не писать годами, ибо ссылаться на «обстоятельства» все же проще, чем страдать от творческой беспомощности.

Свое писательское credo, цель своего писательства Фадеев сформулировал в 1932 г. При этом он опирался на основную мысль своего романа «Разгром». Ради этого он его, собственно говоря, и написал, ради той же идеи и собирался продолжать свое писание: «В гражданской войне происходит отбор человеческого материала, все враждебное сметается революцией… все поднявшееся из подлинных корней революции, из миллионных масс народа закаляется, растет, развивается в этой борьбе, происходит огромнейшая переделка людей».

Похоже, что на осознании только однобокой большевистской философии гражданской братоубийственной бойни писательское сознание Фадеева так и засохло. Дальше этого оно не двинулось. По крайней мере, в довоенные годы. Описывать эту «переделку» людей и надо было подлинным советским писателям. И метод был один на всех – социалистический реализм. Только время показало, что все это мертворожденные придумки, очень далекие от задач настоящей литературы, пусть и советской.

Фадеев так и остался беллетристом с отчетливой идеологической заданностью, т.е. сам же определил срок жизни своим творениям, которые были интересны читателю, пока они сами верили в идею, под которую Фадеев сочинял.

Приведем еще одно фадеевское откровение образца 1946 г.: «Говорят, что государственный заказ, даваемый писателю, драматургу, – страшное слово. Это было страшно, пока государство было одним, а художники стояли на других позициях. Сейчас, когда искусство наше – народное, а мы – дети народа, и у нас общие взгляды, то между художником и государством существует общность, единство».

Чего в этих словах больше: демагогии или самой примитивной глупости? – трудно сказать. Скорее всего, и того, и другого поровну.

А зачем он вообще опустился до такого пошлого примитива? По простой причине: «Молодую гвардию» он писал по заказу ЦК ВЛКСМ. Все это знали из газет. Ну и что? Главное, казалось бы, не кто заказал, а как написал. Ведь и Верди свою «Аиду» писал на заказ. Но Фадеев и в этом верен себе: всю жизнь служит, служит верой и правдой, высот административных достиг небывалых, а всегда и во всем оправдывается, как школяр. Это уже не от времени сталинского, это от натуры фадеевской.

И все же главного забывать не будем: Фадеев – писатель. И начинал он по-шолоховски рано и очень даже неплохо. Еще в период работы над «Разгромом» его писательским идеалом, своеобразной творческой иконой, на которую он молился, был Лев Толстой. Фадеев в определенном смысле перенял от русского классика и манеру письма, и технику обрисовки сюжетной канвы. Это заметили и по-своему даже оценили.

Как мы и договорились еще в начале этой книги, на анализе творчества Фадеева задерживаться не будем. Скажем лишь то, что сказать необходимо: как работал писатель, как он относился к написанному и как он реагировал на критику в свой адрес.

Не грех, думаю, и повторить – писательство, т.е. сочинение беллетристики, никогда для Фадеева самодовлеющим занятием не было. Фадеев-писатель всю жизнь был вторичен по отношению к Фадееву-чиновнику от литературы. А потому главной своей обязанностью он считал функцию наставника советских писателей. С упоением и страстью он пишет свои многочисленные «теоретиче-ские работы», конструктивная канва которых у всех одна: есть стержень – новейшая партийная директива, есть философская база – марксистско-ленинское учение, опирающееся на диалектический материализм, есть единственный на всех писателей «метод» работы – социалистический реализм и есть, наконец, строительный материал, он включал в себя основную мысль автора (Фадеева), несколько поощряющих образцов из уже написанного либо русскими (клас-сика), либо советскими авторами (чему следует подражать) и, само собой, букет из набора отрицательных примеров (как не надо).

Вот как Фадеев, к примеру, определил суть социалистического реализма. Причем сделал это в 1956 г., когда все теоретические бои по этому вопросу отошли в историю и можно было дать толкование самой, что ни на есть, квинтэссенции метода, его утвержденное «на самом верху» понимание.

Итак, социалистический реализм суть «слияние, вернее, синтез реализма и романтизма», оно «подымает реализм на более высокую ступень. Что это значит? Правда жизни, обогащенная мечтой, т.е. будущим, в условиях нашей жизни, которая развивается к совершенству, к добру, – это ли не величайшая степень реализма? Вот в чем формула социалистического реализма».

Накрутил много, а главного так и не сказал: почему реализм «социалистический»? Скажем за него: потому что «синтез реализма и романтики» ведет ко лжи, к сознательному утаиванию от литературы действительных проблем жизни человека. Это, что мы уже говорили в очерке о Максиме Горьком, есть тема Луки, любимый мотив творчества «пролетарского писателя».

Два слова об основных беллетристических сочинениях Фадеева.

В 1923 г., когда увлеченному своим делом политработнику едва исполнилось 22 года, он пишет свою первую повесть о классовой борьбе «Разлив». Начал писательство с того, что обильно унавозил в этой повести интеллигенцию, тогда это считалось признаком хорошей «пролетарской литературы». Куда пристроить своего первенца, вопросов не было. Конечно, в только что основанное издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Ведь он бывший комсомольский работник. Приняли с распростертыми объятиями. Так Фадеев стал своим человеком в РАППе (Российской ассоциации пролетарских писателей).

В 1925 г. Фадеев начал работать над лучшей своей вещью – романом «Разгром». В 1926 г. закончил и тогда же напечатал. Полная же версия его романа в издательстве «Прибой» в серии «Новин-ки пролетарской литературы» увидела свет в 1927 г. Книгу затем переиздавали десятки раз с многочисленными авторскими правками. Править свои вещи отныне и навсегда станет не писательским долгом, требующим постоянного совершенства созданного, а партийным послушанием писателя Фадеева: он слушал не свой внутренний голос, а «мнения» руководящих товарищей и именно они понуждали его постоянно что-то менять, перекраивать, переписывать и т.д.

Как считает И. Сухих, Фадеев первым из советских писателей отошел от литературы-агитки, от разукрашенной яркими искусственными цветами орнаментальной прозы и стал открыто учиться у русских классиков, что тогда было, само собой, явной крамолой.

И еще один, безусловно нестандартный, элемент этого романа: партизанские отряды в бой ведет человек, осложненный, как стали говорить позднее, «пятым пунктом», – еврей Левинсон. Это, надо полагать, дань времени, когда у партийного и государственного руля еще находилась масса евреев, людей игравших ключевые роли в революции и гражданской войне.

Л. Либединская, хорошо знавшая Фадеева, в недавнем интервью журналу «Вопросы литературы» (2000 г.) назвала «Разгром» «гордостью нашей литературы». Это, конечно, безусловное преувеличение. Роман хороший и даже сегодня его можно читать с явным интересом. Но в контексте всей советской литературы середины 20-х годов этот роман был, как справедливо считает В.Г. Боборыкин, «далеко не самым выдающимся произведением».

В 1924 – 1928 гг. можно было прочесть «Гиперболоид инженера Гарина» и «Восемнадцатый год» А.Н. Толстого, «Донские рассказы» и первые два тома «Тихого Дона» М. Шолохова, «Железный поток» А. Серафимовича, роман М. Булгакова «Белая гвардия» и его же повести «Дьяволиада», «Роковые яйца» и «Собачье сердце» (последнюю, правда, в Самиздате), повести А. Платонова «Епифанские шлюзы» и «Сокровенный человек»; «Конармию» и «Одесские рассказы» И. Бабеля, романы Л. Леонова «Барсуки» и «Вор», роман «Города и годы» К. Федина. Активно печатались в годы относительной цензурной свободы (в стране нэп) Е. Замятин, М. Зощенко, Б. Лавренев, И. Ильф, Е. Петров, В. Катаев, П. Романов, В. Маяковский, Б. Пастернак, О. Мандельштам, Н. Клюев и др.

То, что Фадеев со своим «Разгромом» не затерялся в этом море прекрасной литературы, уже немало.

На щит же «Разгром» подняли не из-за выдающихся художественных достоинств романа, а потому, что его автор стал одним из лидеров РАППа, организации, которая вообще не признавала произведений, созданных не ее членами. А Фадеев в этой беспардонной компании был вторым человеком.

В 1927 г. Фадеев начал писать роман «Последний из удэге». Задумал шесть частей. К концу 1929 г. первые четыре части были готовы. Потом он, как всегда, много раз их перерабатывал, чтобы они «соответствовали». Стоило ему один раз, с «Разгромом», уступить требованиям партийной критики, и он пожизненно обрек себя на участь «литературного двоечника», поскольку зная, что он правильно воспримет критику, на каждую его новую вещь накидывались с особым аппетитом, ибо к чему придраться партийным идеологам, проблем не возникало. А у Фадеева эта его творческая размагниченность перед критикой вызвала обратную реакцию – он стал бояться сочинять.

Чтобы закончить «Последнего из удэге», Фадеев даже творческие отпуска брал и ездил на Дальний Восток в 1933 и 1934 гг. В 1935 г. полгода работал в Сухуми, но закончить задуманное никак не мог. Уже более 10 лет он ничего нового не пишет, а все переделывает написанное. Так этот несчастный роман он и не закончил. Остались те же четыре части, причем полностью обесцвеченные и худосочные. М. Горький этот роман Фадеева считал «очень плохой книгой».

* * * * *

В.Г. Боборыкин заметил, что Фадеева, как писателя, к концу 30-х годов уже практически конченного, «спасла война». В 1943 г. ему заказали повесть о героях-подпольщиках небольшого украинского городка Краснодон. Фадеев воспринял этот заказ как очередное партийное поручение, ибо поначалу он и представить себе не мог, во что оно выльется.

Он окунулся в эту работу с головой. Материал для него новый, необычный. Главное – документально выверенный. Он увлекся. А когда Фадеев ловил кураж, то работал очень быстро. Уже к концу войны толстенный роман «Молодая гвардия» был вчерне готов *  * Задание по написанию «Молодой гвардии» совпало с отстранением Фадеева от всех руководящих постов в Союзе писателей. Сначала он сильно переживал этот факт и ушел в глубочайший затяжной запой. Потом остыл, отдался работе. Его никто не дергал и он смог, наконец-то, полностью переключиться на творчество. Не будь этой административной обструкции, не кончить бы Фадееву и этого романа. А возможно, что и сняли его потому, что удалось удачно (с позиций конъюнктуры) совместить задание на роман от ЦК ВЛКСМ с доносами на Фадеева, поступившими тогда же в партком СП.


[Закрыть].

Правда, выяснился – и довольно быстро – один нюанс. Еще изучая материалы к роману, Фадеев не смог не заметить, что «Молодая гвардия» была необычной (в толковании партийных идеологов) подпольной организацией. В ней состояли лишь молодые люди, которые действовали в Краснодоне сами по себе, без «руково-дящей и направляющей…»

А куда же она подевалась? Да провалилось большевистское подполье почти сразу, и комсомольцы остались наедине со своим желанием мстить врагу. И мстили, как могли.

Фадеева эта нестандартная ситуация даже увлекла. О последствиях (для себя) он тогда не думал. Писал, повторяю, споро. Роман получился очень даже неплохим. Цензура его не тронула. И в 1945 г. он уже был в руках первых читателей. А в 1946 г. Фадеев за этот роман даже Сталинскую премию получил.

Гром грянул в 1947 г. 3 декабря в «Правде» статья «“Моло-дая гвардия” в романе и на сцене». Изуверы-критики, конечно, заметили именно то, что увлекло Фадеева, – независимость молодогвардейцев, их способность самостоятельно принимать решения и действовать. Без партийного руководства. Но это с позиций того же социалистического реализма – нонсенс. И критики поставили на место генерального секретаря Союза советских писателей.

Без партийного указания даже петух в нашей стране на курицу не вскакивал. А тут целая подпольная организация, которая в отличие от партийного подполья действовала весьма успешно, пока ее не выдали немцам. Нет. Так не бывало и быть не могло. Ситуация явно надуманная, нетипичная. Надо всё расставить по своим местам. Придется Вам, дорогой товарищ Фадеев, роман свой переписать заново.

Что тут делать? Сначала дали Сталинскую премию, а теперь бьют ниже пояса. Фадеев вновь отправился по давно проложенному маршруту – в затяжной запой. Когда протрезвел, понял: деться некуда, придется переделывать. Партия ошибаться не может, она всегда права…

Л. Либединская запомнила, как мучился Фадеев, но единственное, что его утешало, так это то, что наступает он на собственное горло «во имя интересов партии». Это сейчас мы воспринимаем подобное с ухмылкой, как явный бред. А тогда… Тогда партия могла гордиться такими своими солдатами.

Сам Фадеев эту ситуацию вспоминал так: думал три дня и три ночи, наконец «после трех бессонных ночей… решил поступить так, как поступил бы каждый писатель, – переработать свою книгу». Нет. Напрасно он утешал себя и испрашивал индульгенцию у потомков за свою творческую нечистоплотность, – «не каждый», далеко не каждый.

Никогда на подобное не согласился бы Платонов, если бы случилось чудо и его «Котлован» или «Чевенгур» были бы напечатаны еще при жизни писателя; то же касается и М. Булгакова, который ни за какие блага не тронул бы своего «Мастера». И не они одни. То же касается Б. Пастернака, А. Ахматовой, Е. Замятина, А. Солженицына и еще очень и очень многих русских писателей.

Только такой писатель, как Фадеев, и мог посчитать указания партийных недоумков значимей своей творческой идеи. К сожалению, он работал именно так, шарахаясь и подстраиваясь. И никогда с первого выстрела не попадал в нужное партии «яблочко».

Летом 1948 г. засел за переработку «Молодой гвардии». Закончил в июне 1951 г. Переделывал, как видим, значительно дольше, чем писал начальный текст. Угодил. Но роман испортил. Из более или менее приличного произведения он превратил его в заурядное советское чтиво, стоящее в одном ряду с «Кавалером золотой звезды» (1947 г.) С. Бабаевского, с «Журбиными» (1952 г.) В. Кочетова и еще с множеством таких же «шедевров».

Свалив с себя груз «Молодой гвардии», Фадеев тут же (июль 1951 г.) засел за свой последний роман «Черная металлургия». В нем он сразу решил учесть все возможные потенциальные придирки критики. Заматерел.

… Решил, что возьмет всамделишний металлургический процесс электрической плавки, разузнает о новейших разработках, столкнет новаторов с рутинерами, и под руководством родной коммунистической партии инженер-новатор одержит победу. Это будет настоящий «индустриальный роман». Бестселлер.

Его он не закончил. Не успел. Л. Либединская рассказала, что когда после смерти писателя вывозили его архив, то одни черновики и заготовки к этому роману заняли «полгрузовика».

Да, роман Фадеев не закончил. Но и здесь умудрился вляпаться. Процесс электрической плавки он описал столь технически достоверно, что без труда специалисты могли разобраться, кто здесь новатор, а кто ретроград. Только оказалось (по жизни!) всё с точностью до наоборот. Кто в романе был прогрессистом, борцом за новое, на самом деле должен был называться рутинером. Так что «положительный герой» Фадеева опять сел в лужу. Первый раз по делу. Писатель вновь готов был взяться за переделку так и недописанного романа, он знал «как это сделать». Но… не успел.

* * * * *

Фадеев, что читатель уже понял, жил не столько в литературе, сколько при литературе. И болел долго и неизлечимо вековечной русской болезнью – пил. И еще он обладал, по словам Н. Ивановой, «изумительным чутьем» и чисто «звериной интуицией».

… Когда РАПП, где Фадеев был вторым человеком после Л. Авербаха, затеял в конце 20-х годов травлю Горького, навязав всем дискуссию: а пролетарский ли писатель Максим Горький?, то Фадеев от нее умело устранился. Но не потому, что увидел в этом какие-то принципиальные моменты, с какими он был несогласен. Нет! Он всего-навсего посчитал, что дискуссия начата не вовремя: Горького она не достанет, а РАППу принесет вред. И прав, как всегда, оказался. Ситуацию, что важно, он знать не мог, он ее обонял.

Был у Фадеева еще один уникальный дар, спасавший его в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Суть в следующем: уж коли ты в тоталитарном моновластном обществе решил сделать административную карьеру и не угодить под идеологическую гильотину, то ты должен при любых обстоятельствах не терять приязнь вождя. Ты можешь грешить, ошибаться, промахиваться мимо «линии», но симпатию Хозяина терять не должен. Потерял – значит пропал. Фадеев обладал этим редчайшим даром. Дарование это не сводилось к примитивному подхалимажу и лакейству. Таким было всё советское чиновничество и таких Сталин жестоко карал при первом же оступе. Фадеев же прослужил при Сталине столько лет, сколько тот был у власти.

На него писали. Доносили. А его не трогали. Ни разу. Сталин не давал. Они были прекрасной парой: Сталин изрекал, Фадеев тут же внедрял эти изречения в сознание пишущих. А это было в итоге сильней и действенней любой редакционной статьи «Правды», ибо газета та была способна лишь на однодневную правду, а книги, которые пишут писатели-холуи, – многолетнюю. Сталин это прекрасно понимал и ценил Фадеева.

И еще одним «нужным талантом» обладал Фадеев: он мог правдоподобно и с пафосом доказывать, что черное – это белое, и – наоборот. Притом не на бумаге, что было несложно, а с любой самой высокой трибуны. При этом тон его речи становился пронзительным, голубые глаза блестели, на скулах ходили красные желваки, он бил кулаком о трибуну и… нес откровенную чушь. При этом искренне в нее верил. А уж в зале: кто – как…

«Никогда еще не было таких прекрасных условий для поистине чудесного размаха творческой работы», – говорил Фадеев в конце 30-х годов, в самый разгар «большого террора». И глаз его при этом не моргал. А довольный товарищ Сталин лишь ус поглаживал…

Фадеева-писателя любили немногие, а к Фадееву-человеку те, кому доводилось с ним сталкиваться, относились с приязнью, многие – даже с уважением. Но если надо было чего-то от него добиться, требовалось ловить момент. Его ближайший друг Ю. Либединский вспоминал, что Фадеев, особенно в последние годы жизни, с трудом переносил долгое воздержание. Если оно по каким-либо причинам затягивалось, он становился вспыльчивым, раздражительным, «не выносил никакого противоречия, при споре лицо его мучительно краснело, дыхание становилось прерывистым», – в такие минуты лучше было держаться от него подальше.

Но когда к человеку приходила настоящая беда, Фадеев, если позволяли «обстоятельства» и если это было в его силах, всегда приходил на помощь. В годы сталинского террора он, само собой, выполнял всё, что от него требовалось. Но никогда, как вспоминают некоторые мемуаристы, он не давал и не мог давать «добро» на арест своих товарищей по Союзу писателей и не потому, что шел на сознательную конфронтацию с «органами». Причина в другом: уж коли эти самые «органы» решали арестовать кого-либо из писателей, то никакого согласия на это Фадеева им было не нужно.

Писал же «в инстанции» он много, и нередко это приносило пользу. Он помог в трудные для них годы Ю.Н. Либединскому, Л. Красавиной (товарищу Фадеева еще по Дальневосточному подполью), М.Б. Колосову, В.К. Кетлинской, А. Гидашу, Н.А. Заболоцкому, Ю.П. Герману, Е.А. Долматовскому, А.А. Ахматовой, Л.В. Соловьеву, О.Ф. Берггольц, Е. Таратуте, И. Макарьеву и еще очень и очень многим. Хотя самому Фадееву эта помощь приносила одни неприятности. Только в 1937 г. в партком Союза писателей поступило четыре письма-доноса, обвинявших Фадеева в помощи «врагам народа». Писали доносы и позднее. В 1943 г. они, наконец, сработали: Фадеева, что мы уже отметили, отстранили от всех должностей в аппарате Союза писателей.