Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

– А мой землячок, бывший войсковой старшина, молодец, – говорил Заброда. – В указанных им квадратах оперативно-розыскные группы ликвидировали уже четыре радиоточки «Вервольфа». Девятнадцать вражеских агентов уничтожены, восемь взяты в плен, захвачены четыре приемопередающие рации «Эри». Среди пленных два радиста, один из которых дал согласие на ведение радиоигры в наших интересах. Богатый улов… А каковы результаты твоей работы со Штольце?

– Нулевые. «Хайль Гитлер!» при появлении в кабинете и «Хайль Гитлер!» перед уходом. В промежутках – молчание. То ли набивает себе цену, то ли решил, что ему во всех случаях терять нечего.

– Как твое предположение относительно прямой цепочки Штольце – Хейнемейер?

– Подтвердилось. Сержант Кондра, захвативший Штольце, был свидетелем его встречи со штандартенфюрером Хейнемейером.

– Удалось ли напасть на его след?

– Пока нет. Однако несколько наших и польских розыскных групп брошены на путях возможного движения отряда Хейнемейера. Наготове еще несколько групп и подразделений войск охраны тыла. Стоит лишь обнаружить след Хейнемейера, и мы обложим его со всех сторон. [48]48
  Штандартенфюрер СС Хейнемейер будет арестован службой информации Войска Польского. Желая облегчить свою участь, даст ценные показания об организации и дислокации групп «Вервольфа» и подразделений УПА в польских Карпатах.


[Закрыть]

– Что дала твоя работа по мадам с остзейским произношением?

– По легенде – Петрова Анна Ильинична, на самом деле – жена бывшего белогвардейского генерала Николаева, который подвизается ныне на вторых ролях в карпатском «Вервольфе». Оставлена руководителем разведгруппы по сбору информации в нашем оперативном тылу. В процессе наблюдения установлены три ее сообщницы, все из числа жен или дочерей русских белоэмигрантов. Еще один выявленный агент – ее несовершеннолетний племянник, которого она выдает за усыновленного ею украинского сироту, вывезенного на работу в Германию и бежавшего оттуда. Арест известных нам агентов считаю пока преждевременным.

– Согласен. Однако контроль над всеми участниками группы должен быть самый тщательный.

– Необходимые распоряжения по этому поводу мной уже сделаны. Полагаю, что пришло время положить юнец существованию базы «Вервольфа» в урочище Мёртвая падь.

– Разделяю это мнение. Захват Штольце, уничтожение четырех радиогрупп «Вервольфа» и выход на его городскую агентурную сеть Петровой-Николаевой вполне могут служить началом разгрома и ликвидации всего здешнего фашистского подполья.

– Разрешите вопрос личного плана, товарищ генерал-лейтенант?

– Разрешаю, Зенон.

– Слышал, что у коменданта Серенко крупные неприятности: превышение власти, непонимание текущего политического момента… Дело пахнет чуть ли не трибуналом. Неужели все так серьезно?

– У тебя, догадываюсь, иная точка зрения на деятельность коменданта?

– Да. Признаюсь, я поначалу тоже недолюбливал Серенко: эдакий ничем не прошибаемый сухарь-службист. Однако комендант показывает свое настоящее лицо не в спокойной кабинетной обстановке, а в конкретном живом деле. Когда такая возможность представилась, Серенко показал себя умным, инициативным офицером, пошедшим на риск единолично принять в сложной, чреватой непредсказуемыми последствиями обстановке единственно правильнее решение. И не только принять, но и блестяще осуществить его… Побольше бы таких комендантов!

– Задам тебе вопрос на несколько отвлеченную тему. Ты никогда не задумывался, что является главным для военного человека?

– Главное для военного – преданность Родине и высочайший профессионализм, – не задумываясь, ответил Шевчук. – Проверить это может лишь война, когда за убеждения платят собственной кровью, а мерилом таланта служат победы или поражения вверенных тебе войск. Разве не было у нас до сорок первого года генералов, достигших высоких званий и должностей с помощью протекционизма, угодничества, умения создать видимость работы? А какой поток серости и посредственности хлынул в верхний эшелон комсостава армии взамен уничтоженных военных талантов после 1937 года. И лишь война продемонстрировала их профессиональную никчемность и умственное убожество, выдвинув таких умниц, как Рокоссовский, Ватутин, Черняховский, Говоров, Горбатов.

– Верно, война избавила Красную Армию от многого. В том числе и от некоторых таких начальников, которых природа сотворила по принципу: где жевать – широко, где думать – узко. К слову, что тебе известно о начальнике Серенко, с подачи которого разгорелся весь сыр-бор вокруг майора?

– Знаю, что до войны он в звании бригадного комиссара служил у Мехлиса.

– Мне по должности положено знать больше. Так вот, ему – назовем его наш герой – не совсем повезло в жизни. С одной стороны, все отлично: родители архирабоче-крестьянского происхождения, сам из пролетариев, в партии с восемнадцатого года, в гражданскую комиссарил… правда, по состоянию здоровья – это при косой сажени в плечах и бычьей шее – в Москве в запасном полку. Не повезло в одном – умишком господь не наградил. Зато других достоинств – Ванька Каин позавидует! До тридцать седьмого года наш герой выше батальонного комиссара не выслужился, однако потом… Какая бдительность и партийная щепетильность в нем проснулись… Особенно по отношению к своим начальникам и более перспективным, чем он, сослуживцам. Его доносы кормили многих. В результате он за три года прыгнул из батальонных комиссаров в бригадные и безбедно сидел в них до тех пор, покуда политсоставу не ввели обычные армейские звания. Помнишь, как поступали тогда с бригадными комиссарами?

– Кто поумнее, присваивали звание генерал-майора, остальным – полковника.

– Его отнесли к остальным. Сидел он спокойно в Москве полковником до лета сорок четвертого года и вдруг ринулся на фронт… на генеральскую должность. Вот и рвется сейчас с пеной у рта к звезде на волнистом погоне.

– Выходит, исправился человек? Решил лично приблизить желанный миг победы?

– Далеко не так. Все мысли и дела его, как и ему подобных, направлены к одному – устройству своей послевоенной карьеры. Они уже не воюют, а делают себе «нужную объективку» и набирают плюсовые очки дли возможной схватки за теплые местечки в армии мирного времени. Для этого наш герой и прибыл сюда… Теперь скажи, нужен ли человеку, делающему карьеру, инициативный подчиненный, нарушающий инструкции и могущий навлечь на него гнев вышестоящего начальства?

– Думаю, что нет. Инициатива, особенно чужая, – штука опасная. За нее не всегда ордена дают, иногда и солдатскими погонами взамен офицерских награждают. Куда проще тянуться в струнку и слепо выполнять спущенную сверху инструкцию: и своего ума не надо, и ответственности никакой. Отсюда, думается, сверхосторожность и стремление преподать на Серенко урок остальным своим подчиненным.

– Урока не будет, Зенон. Во-первых, пластунский комдив Метальников горой встал за своего комбата и дважды звонил военному прокурору фронта, требуя повторного расследования обстоятельств дела. Во-вторых, я тоже высказал свое мнение о случившемся члену Военного совета, и он согласился со мной. Новое расследование обязательно состоится, но его результатом должно стать не просто снятие вины с коменданта, а нечто гораздо большее.

Полковник Сухов мило улыбнулся проходившей мимо красивой нарядной женщине, прикоснулся правой рукой к краю своей франтоватой шляпы.

– Внимание, господа, сейчас самый опасный участок пути, – выпрямляясь, прошептал он идущим в паре шагов за ним Гурко и капитану Мещерскому. – Осторожность и еще раз осторожность.

«Это кому как, – подумал войсковой старшина, сжимая в правом кармане плаща снятый с предохранителя вальтер. – Тебе и этой сволочи – да, поскольку вам патрули не по нутру. А вот мне – наоборот».

Полчаса назад они вошли в город и теперь двигались по его центральной улице за полковником Суховым, зная только одно: он должен привести их на конспиративную квартиру, где они переждут, пока советская контрразведка будет ликвидировать в окрестных горах и лесах немецкую разведывательную сеть. Они шли пятеро: впереди Сухов, за ним Гурко и самозваный обладатель имени князей Мещерских, замыкали шествие двое агентов Сухова. Занятная компанейка! Четверо торопились поскорее укрыться в тайном убежище, а один только ждал удобного случая, чтобы помешать им сделать это. И не просто помешать, а умудриться захватить при этом в плен Сухова.

Вот и удобный момент. Небольшой кинотеатрик, красочные афиши на фасаде, пестрая толпа у кассы и входа. И патруль – трое жовнежей в новеньких мундирах и с винтовками на плечах. Эх, сюда бы вместо вас, новобранцев, бывалых казачков! Но в его положении не выбирают. А потому, дорогие хлопчики в конфедератках, как хочется надеяться, что он не напрасно так ждал встречи с вами!

Гурко скосил глаза в стеклянную витрину галантерейного магазина, мимо которого они проходили. Выбор товаров скудноват, зато улица видна, как на ладони. Люди Сухова, идущие последними, виднелись в десятке шагов за войсковым старшиной. Сволочи, забрались в толпу у кинотеатра. Придется подождать, когда вы оттуда выберетесь, иначе, промахнувшись, можно попасть в кого-нибудь из поляков. А теперь можно начинать: толпа за спиной, и люди Сухова в стороне от нее одни на тротуаре. Жаль, конечно, что и патруль остался у кинотеатра, в трех десятках метров позади.

Войсковой старшина остановился, выхватил из кармана руку с вальтером и резко повернулся назад. Несколько частых, почти без перерыва выстрелов в людей Сухова, и Гурко лицом к лицу с полковником и самозваным князем Мещерским. Ну и реакция у бывшего деникинского контрразведчика! Капитан еще вертел головой по сторонам, оценивая обстановку, а Сухов уже отпрянул к стене дома, рядом с которым они шли, вытаскивая руку из кармана дождевика, где у него лежал пистолет. Стремительный прыжок Гурко, взмах рукой – и на голову Сухова обрушился удар пистолетной рукояти. Эх, незадача! Полковник успел дернуть головой, и удар получился скользящим. А рядом, в пяти-шести шагах от них, темнела полукруглая каменная брама-подворотня, ведущая куда-то в глубину двора. Черт побрал бы вертлявого полковника-юлу и эту некстати подвернувшуюся браму! Как ни опасно оставлять позади себя капитана Мещерского, обстоятельства вынуждают сделать это. Новый взмах руки войскового старшины, еще удар рукояти вальтера – но теперь не сверху вниз, а справа налево – и полковник с залитым кровью лицом начал медленно сползать по стене.

Сзади грянул выстрел, и спину под правой лопаткой обожгло. Опережая следующий выстрел, войсковой старшина бросился на мостовую, развернулся лицом в сторону, где должен был находиться капитан. Прижав к бедру руку с парабеллумом и не сводя глаз с Гурко, Мещерский пятился к противоположному тротуару. Они выстрелили одновременно, и оба не промахнулись: на груди вервольфовца появилось красное пятно, а Гурко ощутил толчок в плечо. Его пальцы, сжимавшие пистолет, разжались, и оружие оказалось на мостовой. Почему этот подонок не добивает его? Ах да, патруль! Двое жовнежей с винтовками наперевес бежали к капитану, один к войсковому старшине.

– Не стрелять, хлопчики, не стрелять! Брать живьем! – хотел крикнуть Гурко, но изо рта вырвался лишь слабый стон.

Перед глазами поплыли багровые круги, в висках зашумело, и он уронил голову на мостовую. С трудом приподнял ее и, словно в тумане, увидел перед собой сапоги подбежавшего жовнежа. Глаза застилала мутная пелена, в ушах, будто накрепко заложенных ватой, стояла тишина.

– В русскую комендатуру… – еле слышно прошептал войсковой старшина. – Всех… К подполковнику Шевчуку… Шевчу… – И потерял сознание.

По склонам ущелья полз густой туман, оседая мельчайшими капельками влаги на лице и шинели, от ручья, шумевшего невдалеке справа, несло пронизывающим холодом. Шевчук уже который раз принимался растирать закоченевшие на ветру руки и шевелить замерзшими в сапогах пальцами ног. Ну и рассветики в этой Мёртвой пади! А ведь он устроился, как король: в глубокой расщелине, дно которой казаки выложили для него пушистым мхом, на плечах шинель с поднятым воротником, на голове натянутая до ушей пилотка. А каково пятерке пластунов-разведчиков, что вместе с Гамузом час назад в одних маскхалатах поверх черкесок отправились вверх по остроконечной скале к вервольфовскому наблюдательному пункту?

– Задание выполнено, – раздался над расщелиной приглушенный голос лейтенанта, командира разведчиков.

– Результат? – встрепенулся Шевчук.

– Тройку швабов сграбастали живьем. А одного того… уж дюже брыкливым оказался. Наверное, их старшой.

– Проводи меня к ним.

Вервольфовцы находились в небольшой пещере, где их спящими захватили разведчики. Неровные стены с выступающими острыми гранями камней, теряющийся в темноте потолок, узкий вход. В противоположных от входа углах пещеры были рассажены на полу пленные: в правом – двое крепких, рослых эсэсмана в разодранных маскнакидках, в левом – щуплый паренек лет пятнадцати, у которого из-под расстегнутой у горла маскировочной куртки виднелась форменная рубашка члена гитлерюгенда. Молодцы разведчики, уже и рассортировали пленных. Такие помощнички, что могут оставить его без работы! Однако шутки в сторону, нужно внимательнее присмотреться к пленным.

Сначала пара эсэсманов в правом углу. Хмурые, застывшие лица-маски, опущенные на грудь головы, потухшие глаза. Полнейшая покорность судьбе! Знакомое зрелище! Эта парочка, одурманенная пропагандой доктора Геббельса, непоколебимо убеждена, что в ближайшие минуты будет прикончена, и уже простилась с жизнью. Допрашивать их сейчас бессмысленно. Вот когда они попадут в лагерь военнопленных и поймут, что никто не жаждет их крови, то будут на редкость словоохотливы. К сожалению, Шевчуку их показания нужны сейчас, сию минуту. Но это мечта, химера…

Теперь подросток из гитлерюгенда. Какой заморыш! А поза-то, поза! Подбородок вскинут, в глазах чуть ли не огонь сверкает, ноздри, как у породистого рысака, нервно дрожат. Ну чем не юный Зигфрид или, на худой конец, герой помельче из того же могучего племени нибелунгов? Только, дружок, своей демонстративно-картинной позой тебе вряд ли удастся ввести кого-либо из присутствующих в заблуждение. Ведь ты обыкновенный жалкий трус!

– Слюнтяй, – прошептал Шевчуку в ухо казачий взводный. – Нажать как следует, поначалу обгадится с переляку, а потом заговорит. Разрешите приступить? Мои хлопчики на подобных фокусах собаку съели. Разыграют театр как по нотам.

– Приступай, лейтенант.

Взводный, привлекая к себе внимание, щелкнул пальцами и указал часовым глазами на эсэсовцев. Часовые встали сбоку пленных, приставили к их спинам стволы автоматов.

– Вэг! Хинаус!

Эсэсовцы послушно встали, сгорбившись и понурив головы, направились к выходу из пещеры. Оставшись один, гитлерюгендовец сжался в комок, уткнулся глазами в пол. Что, нибелунг, не по себе? Небось, дрожишь, как овечий хвост? А как ты думал? Знал, куда впрягался и в какие игры играть собрался!

– Гаврило, сеанс! – скомандовал взводный, кивая одному из разведчиков на пленного.

Высоченный, широкоплечий казак с длинными усами и обезображенным багровым шрамом лицом сбросил с себя маскхалат, прислонил к стене пещеры автомат. Приблизился к пленному и встал напротив с таким расчетом, чтобы его сапоги оказались в месте, куда был направлен взгляд уставившегося в пол вервольфовца. В то же мгновение в его глазах мелькнул ужас, рот приоткрылся, губы что-то беззвучно зашептали.

– Русс… Казак-пластун… – расслышал Шевчук его лепет.

– Отвечай! – рявкнул густым и свирепым басом казак.

– А-а-а! – разнесся под сводами пещеры пронзительный вопль вервольфовца.

Не переставая кричать, он упал на четвереньки и попятился от разведчика в другой угол пещеры. Одна штанина у него задралась, и Шевчук увидел на ноге пропитанный кровью бинт. Интересно, во время свершения каких подвигов ты заработал пулю или осколок? Ладно, во всех деталях разберемся позже, а пока от тебя требуется не так уж много.

Подполковник преградил дорогу пленному, ухватил за шиворот, поставил на ноги. Несколько раз сильно встряхнул.

– Молчать! – И когда вервольфовец перестал кричать, Шевчук, четко выговаривая каждое слово, сказал по-немецки: – Твоя судьба в твоих руках. Честно ответишь на заданные вопросы – гарантирую жизнь. Решай…

– Жить! Жить! – пронзительно выкрикнул пленный, размазывая по лицу слёзы.

– Разрешите, товарищ подполковник? – рядом с Шевчуком вырос один из разведчиков. – Самый час ковать железо, покуда оно горячо. Дозвольте приступить к допросу?

Шевчук знал этого разведчика, во взводе он исполнял обязанности нештатного переводчика и носил кличку Фенстер. Когда-то давно, еще в период формирования дивизии, он чрезмерно расхваливал свои невероятные успехи в изучении немецкого языка, вследствие чего добился желаемого – был зачислен в разведсотню. Однако оказалось, что он, как истинный кубанский казак, потомок запорожцев, любил крепко прихвастнуть, а в действительности его знания немецкого находились на уровне: «Вас ист дас?», «Дас ист фенстер», [49]49
  «Что это такое?», «Это окно».


[Закрыть]отчего за ним утвердилась эта кличка. Правда, с тех пор разведчик многому подучился и «шпрехал» довольно сносно, но куда ему было до бывшего офицера австро-венгерской армии Шевчука.

– Отставить, пленным займусь я сам, – ответил подполковник.

Вервольфовец знал очень мало, практически ничего из нужного Шевчуку. На базу в Мертвой пади он попал всего неделю назад после ранения и постоянно находился в дозоре на остроконечной скале. В его обязанности входило убирать в пещере, готовить пищу, а также наблюдать в бинокль за ущельем и галечной осыпью с десяти до семнадцати часов, когда тройка эсэсовцев, бывших с ним, отсыпалась. Наблюдение утром, когда на базу прибывали маршрутные группы, и с семнадцати часов до наступления темноты вели эсэсовцы, они же несли ночью и охрану подходов к своей пещере. Общаясь с эсэсовцами и слыша обрывки их разговоров, он в общих чертах представляет, как осуществлялся на базе прием «гостей». Вначале условным зрительным сигналом прибывшие сообщали о себе на пост и после получения ответного сигнала двигались установленным маршрутом на подземную базу. О появлении «гостей» старший из эсэсовцев немедленно сообщал, опять-таки посредством зрительной сигнализации, на базу. Но как конкретно осуществлялась связь с «маршрутниками» и базой, пленному неизвестно…

Казалось бы, допрос ничего не дал: все, что сообщил вервольфовец, Шевчук уже знал от Гамуза или из доклада командира разведчиков. Однако подобный вывод был бы ошибочен: Шевчук сейчас получил ответ на важный для себя вопрос: каким образом приступать к ликвидации вервольфовского гнезда. Самый заманчивый способ – проникнуть на базу под видом прибывшей маршрутной группы – отпадал. Организатор базы совершенно справедливо рассудил, что ее ахиллесова пята – прием маршрутных групп, каждая из которых могла привести за собой противника. Чтобы обезопаситься от внезапного нападения, он дважды подстраховался: помимо того что группы прибывали в ущелье только в назначенное время и двигались на базу по строго определенному маршруту, они еще предъявляли условными сигналами свою «визитную карточку» вначале посту на остроконечной скале, затем часовым у входа на базу. Таким образом, обнаружение базы мало что противнику давало; чтобы проникнуть на нее, требовалось знать всю цепочку сигнализации «я свой», а состыковать цепочку воедино можно было лишь в результате показаний старшего поста на остроконечной скале и командира маршрутной группы. Эта возможность отпадала даже теоретически – старший поста лежал мертвым перед входом в пещеру.

Может, попытаться проникнуть на базу на авось: переодеть семерку казаков в немецкие маскхалаты, экипировать под «маршрутников» и пустить по их тропе в ущелье к входу-лазу в подземный лагерь? Чем черт не шутит?.. Нет, это не годится, нельзя рисковать жизнями казаков.

Попробовать незаметно проникнуть на базу через лаз, обнаруженный Гамузом с помощью вервольфовцев, что прошлой ночью ходили к роднику за водой? Но если противник так обезопасил базу со стороны ущелья, неужели он позволит беспечность в другом месте? Вряд ли. Однако как заманчиво захватить вервольфовцев врасплох! Нужно, обязательно нужно рискнуть! И лучше не в ущелье, а наверху, у второго лаза.

– Прогуляемся-ка в лес, – предложил Шевчук командиру разведчиков. – Хочу еще раз взглянуть на гамузов ход…

Вот и место, откуда прошлой ночью появились вервольфовцы и где они исчезли, вернувшись от родника. Большая глыба-выворотень, узкая продолговатая щель под ней, массивный камень, одним концом завалившийся в щель. Если его вытолкнуть из щели, в освободившееся отверстие вполне может пролезть взрослый человек. По-видимому, так поступают вервольфовцы, когда пользуются этим выходом.

Значит, точно так придется действовать и разведчикам, которым предстоит отправиться в гости на вражескую базу. Но не может быть, чтобы их не поджидал здесь какой-нибудь сюрприз! Что это будет? Фугас, который сработает при изменении положения камня? Мина-ловушка, что рванет под ногами непрошеных гостей в самом лазе? Пулеметная очередь, которая хлестнет по разведчикам из подземной темени? Есть над чем поломать голову!

– Будем атаковать базу отсюда, – и Шевчук указал командиру разведчиков на глыбу-выворотень. – Начало операции в шесть ноль-ноль. Будь другом, пригласи ко мне обоих сотников. Сядем в кружок и прикинем, как меньшей кровью получше свое дело сделать…

Они разошлись за час до начала операции. Одна пластунская сотня в полном составе должна была со всех сторон окружить ущелье: возможно, база имела неизвестные казакам выходы, через которые вервольфовцы постараются незаметно ускользнуть. Другая сотня, оставив один свой взвод у глыбы-выворотня, отправилась на дно ущелья. Разведчики, рассыпавшись цепью, залегли вокруг поляны с лазом.

И вот шесть утра.

– Вперед! – негромко скомандовал Шевчук. Двое разведчиков с автоматами в руках поползли к выворотню. У глыбы замерли слева и справа, настороженно озираются по сторонам. Все спокойно. Положив автоматы перед собой, разведчики достали из чехлов малые саперные лопаты, начали быстро расширять щель сбоку от завалившегося в нее камня. Мелькали отполированные до блеска лезвия лопат, росли горки выброшенной земли. И вдруг…

Та-та-та! Та-та-та! – прозвучали две короткие очереди из пулемета.

Один из разведчиков сразу ткнулся лбом в землю, второй выпустил из рук лопату и схватился за автомат. Раздалась еще очередь, и он вытянулся рядом с товарищем. Оба раза стреляли из едва заметной трещины в скальном пласте, что выступал из земли невдалеке от глыбы-выворотня.

– Огонь! – крикнул Шевчук.

Затрещали казачьи автоматы и пулеметы, к скальному пласту метнулось несколько фигур в маскхалатах, и на нем выросли шапки гранатных разрывов. Когда подполковник подбежал к пулеметному гнезду, с ним было покончено. Трещина-амбразура была разворочена влетевшей в нее гранатой, из-под земли в образовавшуюся дыру валил дым. Выстрелив в дыру пару раз из пистолета, Шевчук направил в нее луч карманного фонарика, заглянул внутрь. Разбитый МГ-34, два трупа в эсэсовской форме, перевернутый полевой телефон с оборванным проводом. Узкая каменная нора, ведущая в сторону глыбы-выворотня…

– Дороженька в логово? – спросил лейтенант-разведчик, подходя к Шевчуку и тоже заглядывая в дыру. – Не нравится мне она: преисподняя и только. Немало кровушки придется здесь пролить, щоб пробиться к базе.

– Можешь предложить что-нибудь другое?

– Могу. Какого лешего тащили с собой взрывчатку? Не обратно же ее волочь?

– Верно мыслишь, лейтенант. Организуй-ка сюда десятка два ящиков.

Пожалуй, это будет самым разумным решением. На внезапность нападения рассчитывать не приходится: вражеский секрет, конечно же, успел сообщить на базу о появлении казаков. Поэтому в подземном лабиринте их встретят и хитро установленные мины, и пулеметный огонь, и летящие неизвестно откуда из темноты гранаты.

Разведчики, ухватившись по двое за ящик, бегом принесли из леса взрывчатку, уложили на выворотень четыре ящика. Один разведчик остался у огнепроводного шнура с зажигалкой, остальные отбежали на безопасное расстояние, залегли.

– Можно начинать? – спросил у Шевчука взводный.

– Давай.

Взрыв глухо отозвался в ущелье, эхом пронесся по горам. Когда дым и пыль рассеялись, на месте глыбы-выворотня зияла внушительных размеров воронка. Из нее в двух направлениях разбегались подземные ходы: один к ущелью, другой – к скальному пласту с уничтоженным пулеметным гнездом. В свете фонариков, направленных в начало ходов, были видны матово блестящие, покрытые плесенью и наростами лишайников каменные стены, на которых кое-где можно было заметить следы работы лома. Из хода, что шел к ущелью, доносилось слабое журчание воды.

– Пробиваться к логову под землей – гиблое дело, – проговорил лейтенант. – В лазе можно двигаться лишь друг за дружкой, и один стрелок без труда перещелкает батальон. Сколько выстрелов – столько трупов. Поэтому нору надобно продолжать рвать сверху толом.

– Все-таки не лишним будет проверить, чем хозяева думают встретить нас в своих подземных владениях.

– Это мы мигом. Хлопцы, гранаты и чучела!

В ход, что вел к ущелью, полетели гранаты, и пока не перестала клубиться в нем пыль, казаки швырнули в ход три маскхалата, набитых травой и привязанных к веревкам. В тот же миг из-под земли донеслось приглушенное татаканье пулемета, и от стен воронки начали рикошетить пули.

– Н-да-а-а, лейтенант, встречают нас горячо. Полагаю, что и нам нельзя остаться в долгу. Рви ход дальше.

– Есть рвать!

Новый взрыв, очереди МГ и ППШ… Еще взрыв и стрельба… Еще…

Шевчук присел на камень, глянул на часы. С момента начала боя прошло сорок минут, за которые казаки разрушили взрывами пятьдесят метров подземного хода. Еще такое же расстояние, и они окажутся над скалой, через лаз в которой со дна ущелья попадают на базу вервольфовские маршрутные группы. Однако почему противник так вяло реагирует на действия казаков? Обстрелял их у выворотня, выставил в подземном ходе пару заслонов – и все… А вдруг база уже покинута через неизвестный атакующим выход, и они сейчас ломятся в открытую дверь? К черту гадания! Необходимо срочно пробиваться на базу всеми доступными способами!

Подполковник выстрелил из ракетницы, и к ущелью устремился оставленный с разведчиками пластунский взвод. Часть казаков сгибалась под тяжестью ящиков с толом, у других в руках были бухты толстого каната. Сейчас по скале будет спущен и взорван у входа на базу мощный заряд, после чего пластуны начнут штурм базы со стороны ущелья.

Сильный взрыв, хлопки казачьих карабинов, треск немецких автоматов. Прекрасно! Значит, противник еще в логове! Возле Шевчука появился командир пластунского взвода.

– Вход разворочен в пух и прах! Ведем ближний бой.

– Что внутри скалы? Каковы силы противника?

– В скале лаз, габаритами на крупного кобеля. Ведет наверх, к лесу. Из лаза швабы хлещут из пулемета и автоматов.

– Наступать по лазу сможешь?

– Трудно, но… приказ будет – смогу. Стану шестами толкать перед собой ящики с толом и разносить впереди в клочья все подряд…

– Приказ: наступать. Береги людей и не жалей взрывчатки.

– Слушаюсь.

Пластунский офицер не успел добежать до края ущелья, как в лесу, поблизости от полянки, раздалась стрельба.

– За мной! Бегом! – скомандовал Шевчук трем разведчикам-связным, неотлучно находящимся с ним, и прыжками понесся в сторону отгремевших выстрелов.

За длинным камнем лежали пятеро мертвых немцев в маскхалатах и касках с эсэсовскими молниями, чуть дальше – два убитых казака.

– Что произошло? – спросил Шевчук у сотника, поджидавшего его у камня.

– Вон из-под той каменюки, – указал сотник на большой валун, – вылезли швабы, пять голов. Вылезли, оглянулись по сторонам и бегом в лес. Мы подождали, не будет ли их еще. Нет. Тогда скомандовали беглецам: «Стой! Руки вверх!» По-ихнему, само собой. А они по нас из автоматов. Поневоле пришлось ответить. Ни один не ушел.

– А мой приказ помнишь? Брать противника в плен. В плен, понимаешь?

– Понимаю, товарищ подполковник. Но… – сотник виновато развел руками. – Що делать, ежели они не захотели сдаться? Им добром и по-ихнему…

– Брось валять дурака, старший лейтенант! – взорвался Шевчук. – Приказано брать в плен, значит, надо брать!

Сотник оглянулся на стоявших невдалеке разведчиков, прибежавших с Шевчуком, шагнул вплотную к подполковнику. Прищурил глаза, зло, приглушив голос, заговорил:

– Ты на меня не кричи, подполковник! Я от старорежимного обращения отвык с семнадцатого года. Так-то… Тебе живехонькие швабы надобны? Ну и бери их, кто тебе мешает? У каждого из нас свое дело: мое – сотню на фронте в атаку водить да оборону держать, твое и прочих особистов – в моем тылу порядок наводить. Вот и занимайся этим… Я тебя на передовой рядом с собой в окопе не примечал, а вот моих хлопцев заместо своих особистов ты под пули подставляешь за милую душу. Где они, твои помощнички, спецы смершевского дела?

Шевчуку была понятна раздражительность сотника. Дивизия выведена во второй эшелон на отдых, батальон попал в гарнизон мало тронутого войной тылового городка – и вдруг снова война, убитые. Пару дней назад в бою с оуновцами сотня потеряла убитыми и ранеными до трети своего состава, сейчас, в самом начале новой операции, опять двое убитых. Никому это не понравится. Тем более офицеру добровольческой дивизии, где большинство казаков знали друг дружку с детства, были закадычными приятелями, целые сотни состояли сплошь из одностаничников, а взводы даже из родственников. В этом отчасти были корни воинской спайки и монолитности, организованности и железной дисциплины казачьих подразделений. Нелегко терять боевых товарищей, но куда тяжелей мириться с гибелью земляка, соседа, родственника. Однако война есть война, сотник.

Поверь, что вовсе не от хорошей жизни привлекла контрразведка себе на помощь ваш батальон. Кончилось на Буге время, когда в тылу Красной Армии находились родные советские люди, помогавшие ей всем, чем могли. Теперь наша армия на чужой земле, а здесь пока все наоборот: свой тыл нашпигован вражеской агентурой и кишит всевозможными бандами, а разведсведения из-за линии фронта добывать во много крат сложнее. Нет на чужой земле для Красной Армии фронта и тыла в общепринятом смысле этого слова, и это ты ощутил на себе, сотник. Так что где-где, а здесь особо нужны твои казачки с их боевым опытом и непревзойденным умением действовать на любой местности.

А вот относительно того, что у Шевчука в последнее время частенько сдают нервы, ты совершенно прав. Возьми себя в руки, подполковник, и будь терпимее к тем, кто в силу приказа вынужден заниматься одним с тобой делом.

– Извини, старший лейтенант, погорячился, – уже спокойно сказал Шевчук. – Нервы, понимаешь.