Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

– Здесь, друже, я ничем тебе помочь не могу. А совет мой таков: звонить по инстанциям никогда не поздно. Так що поначалу постарайся договориться с Серенко по-хорошему. Ступай в комендатуру, а я зараз шепну Серенко кое-що по телефону…

– Твоя взяла, Виктор, – сказал капитан, отодвигая доску с шашками на середину стола. – Общий счет: три-три. Ничья.

– Может, еще одну? – предложил Серенко. – Контровую.

Капитан глянул на часы.

– Не поздновато?

– Последнюю.

– Придется, – с улыбкой вздохнул капитан. – Если начальник чего-то хочет, удел его заместителя подчиняться. Кстати, Виктор, почему ты в последнее время забросил шахматы и увлекся шашками? Ведь шахматы куда более умная игра.

– Так раньше думал и я. А недавно прочитал, что подобное мнение не что иное, как самое широко распространенное среди игроков-дилетантов заблуждение. Игра в шахматы из-за обилия и разной значимости фигур всего лишь сложнее, нежели игра в шашки, но нисколько не умнее. Недаром Ласкер говорил, что шашки – мать шахмат…

Раздавшийся звонок заставил Серенко замолчать и поднять трубку телефона.

– Комендант Серенко.

По мере того как майор слушал, его лицо все больше темнело. Вот он бросил в трубку отрывистое «да», положил ее на рычаг и посмотрел на капитана, начавшего расставлять на доске шашки.

– Отставить, замполит.

– Кто звонил? Что-нибудь стряслось?

– Полковник Ковальский. В одном из батальонов его дивизии аковскими агентами спровоцирован мятеж. Убиты все офицеры батальона, отказавшиеся примкнуть к мятежу, расстреляны восемнадцать схваченных жовнежей-коммунистов и два наших офицера-инструктора. Силами других батальонов полка мятеж подавлен, остатки мятежников около ста восьмидесяти человек прорвались в горы. Штабом дивизии и отделом службы информации организовано их преследование. Сейчас мятежники направляются в район Красных Скал, откуда через горные проходы намерены попасть в расположение аковской бригады Хлобуча. Полковник Ковальский просит меня оказать ему помощь. Более точные сведения о мятежниках он передаст чуть позже. Я ответил – да.

– Не рановато ответил?

Серенко внимательно посмотрел на замполита. Растягивая слова, чуть ли не по слогам сказал:

– Думаю, что нет. Мятежники всего в нескольких километрах от Красных Скал. И если мы не закупорим быстро тамошние горные проходы, они уйдут к Хлобучу. Это поставит крест на мирных переговорах, которые народное правительство ведет со здешними аковцами. То, что мятежники найдут убежище в бригаде Хлобуча – с согласия ее командования или вопреки ему, – автоматически поставит бригаду в ряды врагов новой власти. Значит, и наших… А моя обязанность – не позволить спровоцировать конфликт между бригадой Хлобуча и Красной Армией. Для этого мятежники не должны дойти до расположения бригады.

Замполит подошел к Серенко, положил ему на плечи ладони, с силой усадил в кресло. Придвинул к креслу стоявший у стены стул, сел на него, наклонился, заглянул в лицо майора.

– Виктор, я у тебя в батальоне уже полгода. По-моему, мы всегда понимали друг друга и находили общий язык. Причем в любых ситуациях, а они иногда бывали ой какие! Почему сейчас не хочешь быть со мной откровенным?

– Не понял.

– Нет, понял, – жестко сказал замполит. – А не понял, сейчас растолкую. Зачем ты начал распространяться о мятежниках и Хлобуче? Ведь я имел в виду совсем другое. Именно, твоё положение как коменданта. А ты ушел от ответа.

– И ты решил сделать это вместо меня?

– Я хочу взглянуть правде в лицо. Зачем валяешь дурака и лезешь под трибунал? Скажи, кто такой Ковальский? Умнейший мужик! Он что, не знает отданного тебе приказа: без распоряжения свыше не совать свой комендантский нос в польские дела? Знает не хуже твоего! Так какого черта он зовет тебя содействовать разжиганию нового очага гражданской войны? Не догадывается, что ты имеешь право помочь ему только с разрешения своего начальства?

Серенко расстегнул верхние пуговицы бешмета, провел рукой по шее и груди.

– За то, что говоришь правду в глаза, я тебя уважаю, Петро. Да и нам есть смысл потолковать начистоту. Ковальский сказал, что звонил моему начальству и ему ответили, что «сначала разберутся в обстановке, а потом примут надлежащие меры». Но когда там разберутся в обстановке, когда примут меры? Когда эти меры никому нужны не будут. И Ковальский обратился ко мне как к своей последней надежде… как к боевому товарищу, который должен его понять. Сама жизнь заставила Ковальского увидеть близкого и верного союзника Польши именно в Красной Армии, в нас с тобой, Петро. И я не откажусь помочь ему в нашем общем деле лишь потому, что этого не позволяет какая-то бумажка-инструкция.

– Это не бумажка, а приказ, который тебе следует выполнять.

– Знаю это. Однако краем уха наслышан о том, что дисциплина в Красной Армии, а сюда входит и дисциплина исполнения приказов, сознательная. Сознательная… Повторяю – сознательная, когда приказ, человеческая совесть и партийный долг слиты воедино.

– Красиво звучит, Виктор. Человеческая совесть, партийный долг, – передразнил коменданта замполит. – Это говоришь ты, потомственный казак, прирожденная военная косточка, кадровый офицер. Тебе ли объяснять, что на войне один бог, один закон, один ключ к победе – дисциплина. А дисциплина – это прежде всего исполнение приказов.

– А я, кстати, никогда не нарушал дисциплины. И совесть моя всегда требовала того же, что и мой солдатский долг. А сейчас долг обязывает меня оказать помощь полковнику Ковальскому, своему боевому товарищу.

– Не путай грешное с праведным. Сегодня ты не просто командир батальона, а в какой-то мере политик. А политика – это осторожность и еще раз осторожность, особенно в той неразберихе, что творится в Польше.

– Значит, я, комендант, в какой-то мере политик. А в полной мере политик это, конечно, ты – мой замполит. Пусть будет так. Вот и растолкуй мне, как должен я, советский военный комендант, отнестись к тому, что на территории моей комендатуры расстреливают советских офицеров? Сидеть, все видеть и ждать приказов свыше?

– Офицеры-инструкторы находятся на войне. Конечно, этих ребят очень жаль, но нельзя из-за смерти двух офицеров вызывать политические осложнения.

– Не криви душой, Петро. Сложи офицеры головы на фронте – это одно дело. Но они не просто погибли, а были расстреляны, и не швабами, а поляками, за освобождение которых от фашистской нечисти проливали свою кровь. Я знал обоих: и капитана Дмитро Иванченко и лейтенанта Игоря Фролова. Боевые заслуженные офицеры! И эти люди расстреляны аковцами как офицеры армии, якобы оккупировавшей Польшу! Ты только вникни в эти слова! Да неужели я буду смотреть на подобные вещи сквозь пальцы, ждать указаний!

Речь майора прервал телефонный звонок.

– Комендант Серенко.

С минуту майор молча слушал невидимого собеседника, затем отрывисто и зло стал бросать в трубку:

– Дежурную сотню в ружье! Немедленно усилить людьми все патрули и КПП! Повысить бдительность! Отвечать огнем на огонь! Во всех случаях неповиновения органам советской военной администрации или польским законным властям быстро и решительно наводить порядок! Всё! Исполнять!

– Опять какое-то ЧП? – встревоженно спросил замполит, когда Серенко швырнул трубку на рычаг.

– В районе станционной водокачки неизвестными обстреляны из пулемета и автоматов солдаты железнодорожной бригады. Четверо убиты, семеро ранены. Одновременно совершено нападение на контрольно-пропускной пункт у северного въезда в город. Один казак убит, двое ранены. Ответным огнем уничтожено трое нападавших, их трупы остались на месте перестрелки. Все убитые в форме жовнежей Войска Польского, в качестве трофеев при них взято три автомата ППС.

– Тебе не кажется, что убитых у КПП могли специально оставить на месте нападения? Уж больно кому-то хочется любой ценой, не мытьем, так катаньем, втянуть нас в польские междоусобицы. А затем на весь мир раструбить, что советские войска уничтожают польских патриотов и силой оружия насаждают в Польше социализм. Но мы не должны поддаться на эту провокацию.

Серенко порывисто вскочил с кресла, несколько раз быстро прошелся взад-вперед по кабинету. Остановился перед собеседником.

– Учишь меня политграмоте, замполит? Полезное дело. Только ты выпустил из виду, что мы пришли на помощь братьям по классу. Так где же наша помощь?

Снова зазвонил телефон, и майор торопливо снял трубку.

– Комендант Серенко.

На этот раз он слушал собеседника и повторял вслух его слова.

– В аковскую бригаду направляется сто шестьдесят – сто восемьдесят мятежников. Кратчайший путь в бригаду им надежно перекрыт. Теперь они могут попасть к аковцам лишь через горные проходы в Красных Скалах… Все ясно, друже. Выступаю на помощь немедленно.

– Значит, решил все-таки наломать дров? – поинтересовался замполит, когда майор опустил трубку.

– Угадал, капитан. Поскольку я комендант, а не хрен с бубенчиками, то намерен полностью использовать предоставленную мне Военным советом фронта власть. Военным советом, а не всякими там инструкциями и циркулярами.

Капитан поднялся со стула, оперся ладонями на крышку стола, наклонился к Серенко.

– Хочешь показать свою смелость и принципиальность, комбат? Не выйдет! Ничего, кроме глупости, ты своим поступком не покажешь, потому что хочешь лбом прошибить каменную стену. Ты хоть понимаешь, против чего идешь? Против линии, спущенной сверху!

– Бог не выдаст, свинья не съест. Видел и вещи пострашнее твоей линии.

– Нет, комбат, не видел. Думаешь, если оставил за спиной три года войны, так ничего страшнее этого уже быть не может? Ошибаешься и крепко! Погибнуть геройски в бою от врага – это одно, а подохнуть от своих, оплеванному до этого с головы до ног, – это другое. Не встречался с таким? Значит, покуда бог миловал. А мне пришлось. Послушай для интереса, как я впервые с ней познакомился… с линией, что сверху спускают.

Приключилось это в тридцатом, в разгар коллективизации. Был я в ту пору в своей станице комсомольским вожаком, и собрали всех нас, партийный и комсомольский актив, в райцентре. Речь перед нами держал особоуполномоченный по коллективизации из самого Краснодара. Долго говорили, с огоньком и в красках, с надрывом и пафосом, а свелось все к двум лозунгам: «Даешь полную коллективизацию!» и «Поголовно уничтожим кулачество как класс!» А наш секретарь райкома возьми да и выступи со своими взглядами. Дескать, в стране уже тринадцать лет Советская власть и эксплуатации чужого труда положен конец. А потому прежде чем зажиточных казаков огульно зачислять в недруги Советской власти, надобно сначала хорошенько с каждым разобраться.

…Разобрались с самим секретарем. Уже через день катил он под конвоем в края, куда и Хабаров с Поярковым не хаживали. А вместе с ним те, кто его на районном активе поддержал. Катили как враги народа, фракционеры, скрытая «контра» и еще с целым развесистым букетом ярлыков. Две войны человек прошел, кочубеевец, краснознаменец, в двадцать первом банды в плавнях уничтожал, а против «линии свыше» слаб оказался… С той поры я этой «линии свыше» пуще, чем черт ладана, страшусь. Смотри, комбат, не раздели судьбу того секретаря райкома. Предупреждаю от чистого сердца, как товарища.

– За предупреждение спасибо. Но я, приняв решение, не отступаю от него.

– Желаешь накликать беду на свою голову, поступай, как решил. Только знай, в твоем самодурстве я не помощник.

Замполит направился к двери кабинета, но уже через пару шагов его догнала резкая, повелительная команда:

– Смирно, капитан! – И когда замполит, от неожиданности вздрогнув, остановился, прозвучала новая команда: – Кру-гом!

Капитан по-уставному, как на строевом плацу, повернулся, глянул на Серенко.

– Слушаю вас, товарищ майор.

Комендант уже стоял за столом: воротник бешмета застегнут до единой пуговицы, лицо непроницаемо, глаза смотрят холодно.

– Отвыкайте от комиссарских замашек, товарищ замполит. Надеюсь, вы не забыли, что с октября сорок второго года в Красной Армии восстановлено полное единоначалие? Ваш непосредственный начальник – я, и вы обязаны безоговорочно выполнять все мои приказы…

– Слушаю приказ, товарищ майор, – подчеркнул официально капитан.

– Через несколько минут на боевое задание уходит сотня младшего лейтенанта Ивченко и взвод дежурной сотни. Ивченко – сотник без году неделя, а задание непростое. Я решил поручить командование сводным отрядом более опытному и лучше знающему военное дело офицеру – вам, товарищ капитан. Прошу подойти к карте…

Телефон внутренней связи зазвонил сразу, как только замполит вышел из кабинета.

– Комендант Серенко.

– Зачем так строго, Витюша? – майор узнал голос Дробота. – Чего не спится в ночь глухую? Бессонница мучает или дела одолели?

– Скорее, второе.

– О мятеже в дивизии Ковальского, конечно, уже слышал? Что делают, гады… У меня только что был Шевчук. Забрал моих разведчиков и на машинах бросил их наперерез мятежникам к Красным Скалам. Сказал, что ему нужны и твои казачки. Правда, опасается, что без приказа свыше ты не осмелишься ему помочь. Неужто тебя на самом деле повязали по рукам и ногам всякими циркулярами?

– Если бы только по рукам да ногам, – невесело усмехнулся Серенко, сразу настораживаясь. – Дыхнуть без согласования с начальством не дают.

– Поганое дело, – посочувствовал Дробот. – Но ты, Витюша, неглупый хлопец. Неужто нельзя помочь Шевчуку? Помозгуй об этом. Только поторопись, Шевчук уже выехал к тебе. Покуда, земляче…

– Постой, постой! – закричал в трубку Серенко. – У меня к тебе тоже дело есть. Сам звонить собирался.

– Так какого лешего молчишь? Выкладывай свое дело.

– Что-то в последнее время старые раны разболелись. То ли от перемены климата, то ли к непогоде. А вчера одна вообще открылась. Договорился днем заскочить в здешний госпиталь, да разве за делами вырвешься? Сегодня с утра забот опять невпроворот, а перепоручить их некому. Может, раз не спишь, подменишь меня сейчас? А я мигом в госпиталь и обратно. Выручишь, друже?

– Спрашиваешь! Посидеть в комендантском кресле! Да я после такой чести полгода шаровары стирать не буду.

– Тогда жду у себя…

Майор потрогал кончики усов, задумался. По-товарищески ли он поступает, впутывая в события сегодняшней ночи Дробота? Но что может грозить капитану за то, что он на несколько часов подменит уехавшего в госпиталь коменданта? Тем более ночью… Да ничего. За все ответит он, Серенко: и за нарушение спущенных ему директив, и за обман Дробота.

Майор набрал номер телефона.

– Говорит комендант. Третьей сотне боевая тревога. Ждать меня. Всё…

Серенко нетерпеливо глянул на часы. Куда они обa запропастились, этот подполковник и Дробот? Скорее явился бы кто-нибудь! Ага, в приемной раздались чьи-то шаги. Майор прислушался. Нет, не капитан. Значит, подполковник.

Шевчука удивил вид коменданта. Коричневое сукно черкески, серебряный блеск газырей, сияние орденов, на поясе кинжал и кобура с пистолетом. Застывшее красивое лицо, безукоризненный пробор на голове.

– Здравствуйте, товарищ майор.

– Здравия желаю, товарищ подполковник.

– Прошу извинить за поздний визит, но, вам уже докладывали о событиях в польской дивизии?

– Так точно.

– Если не секрет, что вы намерены предпринять против отряда мятежников?

– Красная Армия не воюет с гражданами союзной нам Польши.

– Это не граждане, а сборище бандитов и дезертиров, с оружием в руках выступивших против законных органов власти Польской республики. Союзной нам республики, как вы совершенно справедливо изволили заметить.

– Советские военные комендатуры не вмешиваются во внутренние польские дела. Красная Армия несет народам Европы освобождение от фашизма, а не рецепты угодного ей государственного устройства.

– Известно ли вам, что мятежниками расстреляны два советских офицера-инструктора?

– Так точно. Уверен, что командование Красной Армии даст случившемуся надлежащую оценку.

– Вам, товарищ майор, не кажется, что случившееся в какой-то мере касается и вас, военного коменданта?

– В какой-то мере меня, коменданта, касается все. Однако это никак не дает мне права поступать, как удельному князю. Наоборот, вся моя деятельность в том числе применение воинской силы против польских вооруженных формирований, строго регламентирована соответствующими документами. Вы, как контрразведчик, с ними знакомы.

Шевчуку захотелось выругаться. Да разве существует в мире сила, способная заставить этого майора отступить от буквы инструкции! А ведь Дробот должен был позвонить ему и замолвить за Шевчука словечко. Наверное, звонил, да разве такого чем-либо прошибёшь!

Серенко незаметно скосил глаза на часы. Сотня уже наверняка построена и ждет его, а он выдает афоризмы, после которых самому себя хочется обозвать идиотом. Может, выложить подполковнику всю правду? Мужик он вроде неплохой и должен его правильно понять. А если нет? Больше того, Дробот, узнав об обмане с госпиталем, обидится и откажется остаться вместо него? Он же, комендант, не имеет права покинуть город, не оставив вместо себя квалифицированной замены… А с сотней к Красным Скалам должен идти только он. Не этот подполковник или Дробот, которые, он уверен, предложат свои кандидатуры, а он, лучший в дивизии командир батальона, которому дважды предлагали принять должность заместителя командира полка. В сотне сейчас всего девяносто шесть штыков, а мятежников нужно разгромить, иначе не избежать большой беды.

В тишине кабинета было слышно, как хлопнула на первом этаже входная дверь и загремели по лестнице шаги. Наконец-то Дробот! Пора заканчивать ненужную дискуссию.

– Товарищ подполковник, по состоянию здоровья я вынужден оставить вас. Во время моего отсутствия обязанности коменданта будет исполнять капитан Дробот. Можете продолжить разговор с ним или ждать моего возвращения. До свидания.

Серенко снял с вешалки кубанку и вышел из кабинета. Быстрым шагом миновал приемную, небрежно кивнул поднимающемуся по лестнице Дроботу и хотел прошмыгнуть мимо, но тот успел ухватить его за локоть.

– Не вздумай зарываться, друже. Бандюг вдвое больше, а ты хлопец рисковый. Будь осторожен.

– Ты о чем? – притворно удивился майор.

– О тебе и сотне, что в полном боевом поджидает тебя. Ты що, комендант, за дурня меня принимаешь? Как только ты мне про госпиталь и подмену запел, я сразу догадался, что к чему. Но на всякий случай позвонил дежурному по батальону, и тот подтвердил мою догадку… Правильно делаешь, комендант. Удачи тебе, друже…

14

Старшина Вовк отвел от лица ветку, окинул взглядом местность. Горная тропа, по которой шли жовнежи, была рядом, в двух-трех метрах. Крошечная полянка по другую сторону куста, за которым затаился старшина, была залита желтоватым лунным светом, и пересекавшие ее люди были хорошо ему видны. Польские конфедератки с пястовским орлом, мундиры с погонами и знаками различия на них, советские винтовки и автоматы… Опущенные головы и усталые лица, тяжелое дыхание и спотыкающаяся походка. Кто они: спешащие в бригаду Хлобуча мятежники или преследующие их жовнежи полковника Ковальского? Те и другие направляются к Красным Скалам, те и другие одеты в форму Войска Польского. Окликнуть идущих нельзя: если это мятежники и выдашь свое присутствие, получишь в ответ очередь. Остается одно – определить самому, кто перед тобой: друзья или враги.

Среди мундиров мелькнул маскхалат, и Вовк сконцентрировал свое внимание на этой фигуре. Высокие офицерские сапоги, командирская сумка на боку, бинокль на груди, пистолетная кобура на поясе. И английский «стен» на правом плече. Аковец? А если офицер Службы информации, прихвативший вдобавок к своему пистолету трофейный автомат? Продолжай наблюдение, старшина.

…Маскхалат, мундир, еще мундир, пятнистый немецкий десантный комбинезон. И МП-40 [42]42
  МП-40 – самый распространенный автомат вермахта в годы войны.


[Закрыть]поперек груди. Хорошо, автомат опять-таки может быть трофеем, захваченным у аковцев. Но откуда у жовнежей Войска Польского взяться немецким десантным комбинезонам? Откуда, откуда?.. Да у иного старшины сотни в каптерке можно и не такие вещи сыскать. Не отвлекайся от дела, старшина.

Один из идущих остановился, провел ладонью по лицу, видимо, вытирая пот, сдвинул повыше на лоб козырек конфедератки… Серебряное шитье на воротнике мундира, офицерский погон, белый орел на конфедератке. И такого же цвета корона над орлом. [43]43
  В Войске Польском корона над орлом была упразднена.


[Закрыть]Теперь никаких сомнений нет – перед казаками мятежники и ведущие их к Хлобучу аковцы.

– Видел? – тихо спросил старшина у притаившегося рядом с ним за кустом сержанта Кондры.

– Угу. Те, кто нам нужен.

– Тогда за дело. Первый удар наносим по голове колонны.

И оба разведчика метнулись от куста к скальному выступу, за которым их поджидали товарищи…

В головном дозоре мятежников было пять человек: пулеметчик и четверо автоматчиков. Все в маскхалатах, без вещмешков, в конфедератках с орлом и короной. Шли уверенно, без карты и компаса. Чувствовалось, что этот маршрут дозорным хорошо известен. А раз так, ощущение опасности у них в какой-то мере притуплено.

Засаду разведчики устроили в месте, где тропа, попетляв среди камней на безлесном горном склоне, исчезала в зарослях лещины.

Все случилось так, как рассчитывал старшина. Не доходя до зарослей лещины, аковский дозор разделился на две части. Трое автоматчиков, держа «стены» на изготовку, направились к зарослям. Пулеметчик и пятый аковец сошли с тропы к валуну, у которого лежали старшина с казаком, и приготовились прикрыть своих товарищей огнем в случае опасности. Едва тройка дозорных приблизилась к зарослям, сбоку от валуна поднялись из травы две фигуры, и в воздухе просвистели брошенные в аковцев кинжалы. В следующее мгновение разведчики подхватили сраженных врагов на руки, чтобы их оружие и металлические части снаряжения не наделали шума при падении на землю, осторожно опустили трупы в траву. После этого старшина поднес ладони ко рту, и от валуна в направлении зарослей лещины поплыл протяжный заунывный звук, напоминающий не то вой ветра в камнях, не то скрип дерева-сухостоя. Не успел звук стихнуть, как в зарослях у тропы раздался треск сучьев, шум борьбы, чей-то сдавленный вскрик.

– Полный порядок! – сообщил Кондра, появляясь из зарослей.

– Все трупы на тропу. Самим в кусты! – приказал Вовк.

На этот раз предположение старшины не оправдалось. Он надеялся, что мятежники, увидев убитых дозорных, столпятся возле них и станут для разведчиков удобной мишенью. Однако, повинуясь команде высокого аковца в офицерском мундире, мятежники попросту обошли трупы стороной и короткой густой цепью двинулись к зарослям лещины. Сам офицер с расчетами двух МГ залег возле тропы. Да, перед казаками был опытный противник.

– Огонь! – скомандовал Вовк, когда цепь оказалась у зарослей.

В ответ на первые же очереди разведчиков с тропы ударили МГ мятежников. Тонкие стволы лещины и невысокие брустверы из камней, которые казаки успели наскоро соорудить перед собой, были плохой защитой от пуль, и старшина приказал отступить.

– Выиграно двадцать три минуты, – подытожил Вовк результат стычки с противником.

– Наши потери – двое раненых, – хмуро добавил отделенный Кондра.

Следующее нападение на мятежников было совершено на дне ущелья, когда те переправлялись вброд через ручей. Взобравшись на каменный карниз, нависший над ручьем, казаки швырнули вниз по гранате, а затем открыли дружную стрельбу по чернеющим у воды фигуркам. И тотчас попали под ответный прицельный огонь со склона соседней горы, а через минуту над карнизом засвистели пули, летящие откуда-то из-за камней слева.

– Вниз! Быстро! – скомандовал старшина, когда вражеские пули стали вышибать каменную крошку над самыми головами разведчиков.

На этот раз мятежников удалось задержать на десять минут. За успех заплатили дорогой ценой: был убит один разведчик и легко ранен в плечо Кондра.

– Даю тебе двух казаков и оставляю с ранеными, – сказал Вовк сержанту. – Сховайтесь на ночь где-нибудь поблизости от брода, а утром ждите меня. Не приду, выбирайтесь к шоссе сами.

– Все будет горазд, старшина, – обнадежил Вовка Кондра. – Смотри, сам не угоди под пулю. Аковцы теперь начеку и куда лучше нас знают округу.

– Учел это и я. Буду менять тактику…

Хорунжий Струбчиньский шел в голове колонны. Это он был тем офицером, что приказал обойти трупы дозорных и затем командовал боем против казачьей засады. Способ, которым был уничтожен головной дозор, сразу подсказал хорунжему, что за противник появился у его отряда. Казаки-пластуны! Это тебе не новобранцы полковника Ковальского, а умелый и опасный враг. Первейшей задачей было определить число казаков. Бой на тропе, а потом короткая стычка у брода показали, что их не больше полутора десятков. Почему так мало? Если наперерез отряду могла выйти эта группа, что мешало появиться здесь более значительным силам? Ответ напрашивался один: казачье командование считало неразумным начинать бой в месте, где противника невозможно окружить, а собиралось преградить путь отряду в Красных Скалах, чтобы зажать его между своим заслоном и жовнежами, идущими за аковцами. Казачьим командирам был нужен не просто бой, а бой на уничтожение!

Однако казачьи командиры вряд ли учли, что за операцию с мятежом отвечает он, хорунжий Струбчиньский, который предусмотрел многое, в том числе и вариант, когда кратчайший путь в бригаду Хлобуча окажется блокированным и туда придется добираться обходным маршрутом. Учел он и то, что на разгром отряда из города могут быть брошены на автомашинах квартирующие там казаки, и потому заблаговременно выслал на шоссе, ведущее из города, группу подрывников.

Недалекий взрыв отвлек хорунжего от размышлений. Впереди, где двигался головной дозор, раздался крик раненого, над головой Струбчиньского просвистел осколок. Очередная вражеская ловушка-сюрприз!

Вынужденные теперь держаться на почтительном расстоянии от отряда, казаки переменили тактику – перешли на минную войну. Прятали среди камней возле тропы или закрепляли рядом на дереве связку гранат, привязывали к предохранительной чеке одной из них леску и натягивали ее в траве поперек тропы. Задел ногой леску – и получай подарок! Казаки рассчитывали, что дозорные получат приказ тщательно осматривать тропу или передвигаться по бездорожью, отчего скорость движения отряда замедлится.

Но он, Струбчиньский, понял другое. Раз казаки изо всех сил стремятся задержать отряд, значит, Красные Скалы еще свободны. А эта малочисленная группа выигрывает время, чтобы главные силы казаков смогли достичь и запереть проходы в Красных Скалах!.. Поэтому Струбчиньскому плевать на потери! Пусть он потеряет половину отряда, даже три четверти, пусть приведет в бригаду десяток мятежных жовнежей, он свое дело сделал – столкнул лбами Хлобуча и новую власть. Поэтому со всей возможной скоростью вперед, не обращая внимания ни на снующих вокруг отряда казаков, ни на какие потери.

Снова взрывы и татаканье казачьего ручного пулемета. Крики раненых, ответная стрельба, замена выбывших из строя дозорных. Двое убитых, трое раненых, Чепуха! Куда важнее, каким маршрутом двигаться дальше. Пожалуй, казачьи командиры перекроют в первую очередь ближайший к бригаде проход. И наверняка постараются сделать это как можно надежнее. Значит, благоразумнее идти к другому проходу…

Взобравшись на дерево, старшина хорошо видел залитый лунным светом каменный пятачок, на котором тропа раздваивалась. Куда направятся мятежники? Направо, где в ближайшем к шоссе горном проходе их должен поджидать сержант Юрко, или налево, куда сейчас будут отходить разведчики Вовка?

На пятачке у развилки тропы возникла фигура в маскхалате, за ней еще несколько. Не задерживаясь, свернули вправо и растаяли в темноте. На их месте стали появляться новые фигуры и исчезать в том же направлении, что и дозорные. Десяток, второй, третий… полусотня, сотня. Сомнений не было: мятежники направлялись к проходу, где их было приказано встретить группе Юрко.

Противник появился перед горным проходом одновременно с трех направлений. Маскируясь среди камней и кустов, мятежники короткими перебежками с трех сторон бросились к горловине. Пулеметчики вскоре залегли, а автоматчики продолжали стремительно приближаться к проходу.

– Гранатами – огонь! – скомандовал Юрко, когда мятежники оказались на расстоянии гранатного броска.

Стена разрывов преградила путь к проходу. Рикошетя от камней, завизжали осколки, заметалось между скал эхо, раздались стоны и крики раненых. Заглушая все, ударили пулеметы противника, к ним вскоре присоединились автоматы уцелевших мятежников. Горловина была неширока – метров двенадцать – пятнадцать – и вражеские пули летели в ней густо, не позволяя разведчикам высунуть головы из-за камней и из расщелин, где они затаились.

Под прикрытием огня приближалась новая группа мятежников. Не желая демаскировать себя вспышками выстрелов, разведчики снова подпустили противника почти вплотную к горловине и забросали его гранатами. Мятежники залегли и больше в атаку не поднимались, зато их пулеметы строчили не переставая.

Но сержанта беспокоило другое. Ясно, что командир мятежников затеял демонстративную атаку горловины в лоб неспроста. По-видимому, этим он надеялся отвлечь внимание обороняющихся от своих обходных групп, которые по скалам должны выйти им в тыл. В эти группы отобраны наиболее подготовленные для подобной цели люди. Идут они налегке, местность, скорее всего, им знакома, так что угодить под их удар можно в любой миг. Как ни выгодна позиция в горловине прохода, рисковать не стоит.

– Отходим! – крикнул Юрко.

Едва семерка разведчиков успела занять заранее подготовленные укрытия, как со склонов, стиснувших горловину скал, раздались выстрелы, и в просвете горловины замелькали фигурки мятежников. Не появляясь на тропе, где ползком, где перебежками, они приближались к разведчикам.

– Гранаты! – скомандовал Юрко. – И сразу назад!

Одну за другой он швырнул в мятежников три гранаты и помчался к следующему оборонительному рубежу. Слева и справа от него в темноте раздавалось шумное дыхание – это меняли позицию другие пластуны. А к камням, откуда они только что бросали гранаты, уже тянулись от горловины и сверху со скал нити трассирующих пуль.

Сержант взглянул на часы. С момента, когда у горловины появились мятежники, прошло девятнадцать минут. Неплохо! Группе было приказано задержать противника в проходе минут на тридцать – сорок, и почти половина этого времени уже выиграна. Правда, дальше вести бой будет намного сложней, поскольку разведчики охвачены с трех сторон и по мере продвижения по скалам обходных групп противника придется отступать и казакам. Однако, как бы ни сложились обстоятельства, ни один из разведчиков не оставит прохода до тех пор, покуда на помощь не подойдут свои.