Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

– Порядок! – крикнул Нетудыхата, втискиваясь в люк.

Стерев с лица пот и грязь, Петренко вопросительно посмотрел на Павла. Тот сменил у пулемета диск, передернул затвор:

– Вперед, Леша! Только вперед!

Машина выкатилась из канавы и двинулась к кустарнику, разгоняя затаившихся автоматчиков.

И тут – новая вспышка. Она запечатлелась как замедленный кадр кинохроники. Вращающаяся желто-красная струя, искрясь, проткнув броню, ударила в моторную переборку. Танк наполнился рыжим дымом.

– Горим! – Овчинников откинул башенный люк, его рука оказалась выброшенной вверх, пуля сразу сбила ее. Охнув, лейтенант опустился на сиденье.

Павел пытался рассмотреть пробоину. Он надеялся увидеть дыру, какую обычно делает снаряд. Но перед ним было маленькое, диаметром в два пальца, отверстие.

С сиплым свистом красную полутьму прорезало крутящееся штопором огненное жало. Оно впилось в казенник, рассыпалось искрами. Вскрикнул от боли Нетудыхата. Овчинников попытался помочь заряжающему, но что он мог сделать с перебитой рукой?!

– Всем вниз, прижаться к днищу! – скомандовал Павел. – Леша, открой лобовой!

С глухим лязгом откинулась тяжелая лобовая створка. Свежий воздух ворвался в машину, оттеснил дым и огонь, но ненадолго. Скоро пожар окреп, стало жарче. Задыхаясь, кашляя, обжигая окровавленные руки о раскаленный металл, Павел переместился к левому борту – там было немного прохладней. Голова работала четко и трезво, как всегда в критических ситуациях. Все его действия теперь подчинялись одной цели – рассмотреть таинственные огненные струи, прожигающие броню как воск. В моторном отделении гудело пламя. В надежде, что его услышат, Павел крикнул:

– Приказываю всем покинуть машину! И немедленно добираться до штаба. Каждый, кто сумеет вернуться к своим, обязан доложить – наши танки гибнут не от мин! Они горят от кумулятивных гранат. Посылает их какое-то легкое приспособление, управляемое, кажется, одним пехотинцем.

Павел решил уходить последним. Ему еще и еще раз хотелось взглянуть на действие дьявольского огня. Вращающиеся ослепляющие жала пронзали броню, рассекали дымную темень. Тот, кто бил по танку, теперь не торопился, наслаждался стрельбой, как по удобной мишени в тире. Павел лег на спину, не мигая смотрел на яркие вспышки металла. В горячке он не заметил, когда его ранило. Боли он не ощущал, хотя из груди со свистом вырывался воздух.

Леша вынул лобовой пулемет, взял сошки к нему, сумку с дисками, сказал Павлу:

– Ползите к люку, я помогу!

Но Клевцов молчал. Он неожиданно потерял сознание. Леша опустился в узкое отверстие, ухватил его за плечи, подтянул к люку. Голова повисла над землей. От прохладного воздуха Павел пришел в себя, разжал веки, огляделся. Прижавшись к опорным каткам, отстреливался из автомата Овчинников. С другой стороны стрелял Нетудыхата.

«Мне надо выжить и рассказать, а там…» – Павел подтянулся на руках, вывалился из танка.

Леша Петренко с пулеметом хотел было тоже занять оборону, но Овчинников свирепо крикнул:

– Оставь пулемет и в рожь! Оба!

Водитель поволок Павла в рожь. Внимание немецких автоматчиков было приковано к танку. Они не заметили двух русских, которые пересекли голую выгоревшую полосу и скрылись в густых хлебах. Овчинников стрелял редко, экономно. Еще реже постреливал Нетудыхата. Потом тупой автоматный стук сменил более частый и громкий треск пулемета…

Павел обессилел. Не двигались ни руки, ни ноги. От жажды пересохло в горле, одеревенел рот, красная пелена застилала глаза. Не раз он впадал в беспамятство. Тогда Петренко подбирался под него, обхватив одной рукой, подтягивался на другой, тащил дальше. Но и он выдыхался.

Неожиданно послышался шепот. Павел вытащил пистолет, сдвинул планку предохранителя. В колосьях мелькнул матовый овал русской каски. Свои! Это были разведчики, посланные Самвеляном к погибшим танкам…

В медсанбате Павел потребовал немедленно отправить его в Москву.

– У вас раны забиты землей! Мы сделали укол, чтобы предотвратить шок, а вам, видите ли, столица понадобилась!

Мучительно дыша, Павел потянул врача за полу халата:

– Очень важное дело, доктор. Мне надо о нем доложить…

Военврач промыл открытые раны, наложил повязки, сделал еще один укол. Потом, отводя глаза, сказал:

– Если к утру обойдется, эвакуируем… Но советую доклад для командования продиктовать санитарке…

– Хорошо, зовите санитарку.

В палатку бурей ворвался Самвелян, сразу заполнив пространство своей могучей фигурой. Он и сказал, что самоходка, или, как ее принято называть у немцев, штурмовое орудие, перебила почти всех членов экипажа Борового. Самого Федю едва спасли разведчики, он лежит в соседней палатке, только без памяти, отвоевался, видать, парень…

– Мне в Москву надо. Помоги!

На другой день прилетел санитарный У-2. Из опасения встретиться с «мессерами» пилот летел на бреющем, садился на полевых аэродромах для дозаправки и только к вечеру добрался до Центрального аэродрома в Москве.

Не успели Павла поместить в палату, как к нему приехал профессор Ростовский. Малиновые ромбы произвели на главного врача впечатление. Для тяжелораненого нашлась маленькая, но отдельная палата. Ему сделали обезболивающий укол, натерли виски нашатырным спиртом. Голова наконец-то прояснилась.

– Теперь рассказывайте, – попросил Георгий Иосифович, когда все вышли, и комбриг сел на стул рядом с кроватью.

Павел как бы вновь очутился в душном полумраке танка. Он увидел искрящуюся желто-красную струю, похожую на витой пеньковый канат, колючие звездочки расплавленного металла…

Профессор слушал, время от времени протирая пенсне. Когда Павел умолк, он спросил:

– Значит, струя вращалась?

– Будто ввинчивалась штопором.

– Ну что ж, выздоравливайте. Потом вместе поломаем голову над этой штукой…

Врачи в госпитале обнаружили то, чего не рассмотрел военврач в полевом санбате. В позвоночнике, в сантиметре от центрального нерва, засел осколок. Он напомнил о себе свирепой режущей болью в спине. Она стала настолько невыносимой, что Павла положили на операционный стол.

Клевцов не знал, сколько времени продолжалась операция, ее делали под общим наркозом. Когда он очнулся, ребра обтягивал жесткий кожаный корсет, а сестры, смущенно улыбаясь, собирали инструмент. Одна из них отдернула в окне штору. Операционную залил солнечный свет.

Хирург, увидев, что раненый очнулся, скрипуче произнес:

– Вы матерились как настоящий биндюжник. Где научились? На Привозе?

Павел был еще пьян от хлороформа, его тошнило, ответил раздраженно:

– Оставьте меня в покое!

Хирург с деланным возмущением всплеснул руками:

– Чтоб вам дожить до моих лет! Я сделал отчаянно сложную операцию, и нате вам – благодарность!

Бесшумно скользящие сестры фыркнули. Хирург снял очки с толстыми стеклами. Как у всяких людей с плохим зрением, его глаза стали беспомощными. Он поморгал, будто в веко попала соринка, спросил, заговорщицки перейдя на полушепот:

– Хотите, покажу осколок?

Павла удивила несоизмеримость страданий с микроскопической величиной стального комочка. Павел взял его здоровой рукой, повертел в пальцах:

– Я думал, в меня влетела по крайней мере пудовая болванка…

7

Через неделю Павла снова навестил Ростовский. Он привез на этот раз портативный кинопроектор, загадочно произнес:

– Я вам покажу прообраз смерти, которая едва не коснулась вас.

Комбриг опустил черную маскировочную штору, включил проектор. По белой стене запрыгали кадры, снятые при сильном замедлении. Показалась толстая броневая плита. Вращаясь, к ней приблизился тупоносый снаряд, сплющился, стал быстро раскаляться. Игольно-тонкая струя проникла через металл, рассеяв массу осколков и искр.

– Похоже?

– В точности! Как вам такое удалось воссоздать?!

– Ну, в лаборатории это просто. По вашему докладу я составил примерное описание нового кумулятивного оружия. Генерал Воробьев поручил поднять все справочники и другие источники. Мы перебрали заводы в рейхе и оккупированных странах, где немцы могли наладить его производство. Генерал вошел с ходатайством в Генштаб. Бойцам и командирам, партизанским отрядам и разведчикам в тылу врага послана ориентировка. Как видите, – улыбнулся Ростовский, – поиск начался. Вплотную новым оружием придется заняться и вам, дорогой Павел Михайлович.

– Разве я могу сейчас? – проговорил Павел с досадой.

– Э-э, друг мой, расхолаживаться не советую. Помните, Вольтер сказал: «Работа избавляет нас от трех великих зол: скуки, порока и нужды». Пока, в частности, вам надо потренироваться в немецком языке, освежить знания. Возможно, это вам скоро понадобится.

– Но я не могу сейчас писать.

– И не надо. Набирайтесь сил. А заниматься с вами станет одна милейшая женщина. Она придет завтра.

«Все равно лучше Ниночки не найти», – подумал о жене Павел.

Незадолго до отъезда на Воронежский фронт Нина сказала ему, что ее берут в разведывательное управление Красной Армии. Вскоре она куда-то уехала. Павел получил от нее коротенькую записку без обратного адреса.

Появившись в палате на другой день, Георгий Иосифович приложил палец к губам и выглянул в коридор. Дверь распахнулась, на пороге появилась… Нина! В халате, наброшенном поверх армейской формы, она вымученно улыбнулась и опустилась перед ним на колени:

– Как же тебя изувечили?!

– Поправлюсь. Вон Георгий Иосифович меня уже к делу пристраивает, – вытирая ее слезы, дрогнувшим голосом проговорил Павел.

Нина подняла стриженую голову, взглянула на комбрига:

– Значит, это вы вернули меня в академию?

– Только в интересах дела. И не я один, – Ростовский одернул халат, церемонно поклонился и направился к дверям.

8

В большом особняке на южной окраине баварского городка Розенхайм жил Ноель Хохмайстер – неутомимый работник и один из беспокойных чудаков, которые ворвались в XX век вместе с проектами летательных аппаратов, кинематографом, машинами на электрической тяге, жаждой разбогатеть.

По примеру удачливого земляка Эрнста Хейнкеля Ноель занялся авиацией. На проектирование и строительство аэроплана у него не было денег, но он устроился механиком на завод «Байерише моторенверке» и стал собирать летательный аппарат по частям – деталь за деталью. Фирма БМВ в те времена еще мало походила на могущественный картель, моторы которого позднее двинут по полям войны танки, грузовики и бронетранспортеры, понесут армады бомбардировщиков и истребителей, вспенят моря, колотясь в стальных трюмах броненосцев. Тогда БМВ напоминала больше городок мастерских. И Ноель еще не был втиснут в колесницу конвейера, не чувствовал себя ничтожной шестеренкой в отрегулированном механизме громадного производства. Со старательностью скарабея он подгребал под себя бросовую мелочь, точил из нее разные детали, собирал узлы креплений, клеил нервюры и лонжероны, обтягивал каркас крыльев и фюзеляжа перкалиевой тканью. Потратиться пришлось лишь на покупку мотора у доктора Юнкерса, который устойчиво плыл на гребне авиационного бума.

Аэроплан с названием «Пилигрим» взлетел метров на тридцать. Дальше в воздух он упрямо лезть не хотел. Незадачливому пилоту надо бы поскорей идти на посадку, но он хотел вознестись над своим городом, доказать, что прекрасна жизнь тех, кто жаждет приключений, что в сладкое мгновение полета он живет так, как никогда не жил!

«Пилигрим» запутался в телеграфных проводах… Ноелю будто обрезали крылья. Он начал жить, как и прочие розенхаймцы. Вскоре встретил Эльзу Беккер – наследницу маленькой фабрики детских игрушек. Через год пришло полное успокоение – родился мальчик. Самостоятельная, деловая и расторопная Эльза назвала его Маркусом и полностью взяла на себя воспитание сына. С ранних лет она приучала его к спартанской жизни, часто возила в Альпы, заставляла ходить на лыжах, спускаться с высоких гор. К шестнадцати годам Маркус превратился в красивого, голубоглазого, крепкого парня, настоящего арийца.

Здесь на его пути встретился Макс Шмеллинг [3]3
  Шмеллинг М. одно время был чемпионом мира. К нему благоволили фюреры рейха, особенно военный министр Бломберг. Фельдмаршал часто просил Макса сопровождать его в поездках, предложил пост начальника личной охраны. Когда Бломберг, попав в опалу, был убит, эсэсовцы из-за угла пристрелили и Шмеллинга, но похоронили его как национального героя.


[Закрыть]– руководитель спортивного союза. Молодой Хохмайстер полюбил терпкий запах здоровых тел, тугие маслянистые звуки перчаток, когда работал на «лапах» и «груше». Он почти физически ощущал, как мышцы наливаются тяжелым свинцом, рождается звериная подвижность, резкость и эластичность движений.

Под руководством Шмеллинга Маркус за три года завоевал все титулы – чемпион Розенхайма, чемпион Мюнхена, первая перчатка Баварии… Такого успеха давно не видели ветераны спорта. О молодом боксере заговорили. Оценивая бои, спортивные комментаторы отмечали чисто «шмеллинговские» приемы в защите и нападении. Появились поклонники и поклонницы. Тренер решительно и не слишком вежливо избавил от них нового чемпиона. Макс решил готовить Хохмайстера к международным встречам.

Приближалась Олимпиада. Вероятным соперником в полутяжелом весе мог оказаться француз Поль Сюже. Долго, основательно Хохмайстер изучал коронные приемы идола Франции, молчаливый язык боя.

От отца Маркус унаследовал и страсть к технике. После гимназии Ноель хотел послать сына в Швейцарию в Цюрихскую высшую техническую школу, которую в свое время окончил сам. Однако Макс Шмеллинг уезжал в Берлин и потянул за собой Маркуса. Хохмайстер поступил в университет Фридриха-Вильгельма. Среди преподавателей этого самого престижного учебного заведения рейха был доктор Карл Эмиль Беккер, брат матери, дядя Маркуса. Во время первой мировой войны он командовал батареей 420-миллиметровых орудий и обстреливал Париж, позднее написал труд «Внешняя баллистика и теория движения снаряда от дула орудия до попадания в цель». В рейхсвере Веймарской республики Беккер получил чин полковника и должность начальника армейской инспекции по вооружению. В университете он читал курс общей военной техники.

9

XI Олимпийские игры в Берлине летом 1936 года были самыми громкими и пышными перед большой войной. Эту Олимпиаду нацисты назвали «рабочей». Стадионы, улицы, парки заполнили многотысячные толпы. Зрители со всех земель Германии, дети с флажками со свастикой, батальоны «гитлерюгенд» с полотнищами знамен. Украшенная цветами правительственная трибуна. В ложах – Гитлер, Гесс, Геббельс, Геринг, Розенберг… На беговых дорожках и футбольных полях, в гимнастических залах и на водных стадионах оспаривали первенство французы и англичане, поляки и американцы, болгары и шведы… Здесь, на ринге, и встретился Маркус с французом Сюже.

Первым, не поднимая головы, вступил на освещенный квадрат похожий на жука брюнет Сюже. Зал, только что сотрясавшийся от неистового рева трибун, смолк, словно вырубили звук. Сюже отошел в свой угол, хмуро оглядел первые ряды. Их сплошь занимали штурмовики и эсэсовцы. Выше, в ложе, обитой бордовым бархатом, он увидел Гитлера и молодежного вождя рейхсюгендфюрера Шираха.

Шмеллинг задерживал Маркуса. Это была психологическая уловка. Пусть постоит француз наедине с враждебным залом, почувствует, какая сила стоит за его соперником, немцем Хохмайстером…

Но вот зрители увидели Маркуса. Потолок будто рухнул – зал зашелся в экстазе. Хохмайстер нырнул под канаты, резким движением плеч сбросил халат, вскинул руки в перчатках, приветствуя болельщиков.

Ударил гонг. Сюже прыжком пересек ринг и бросился в атаку. Однако долго держать бешеный темп не смог. Маркус скользил по рингу свободно и плавко, точно балерина. Он не был сильней Сюже, но за его спиной орали тысячи поклонников, он дрался на своем, немецком, ринге и обязан был победить. Француз собрался провести удар правой и сразу левой. Маркус ушел. Перчатки протаранили воздух. Финт левой, правая достает челюсть. Подбородок подскакивает вверх. Огни на какое-то время гаснут, только плывут круги, как искрящиеся колеса фейерверка.

Злость ударяет в голову. И хотя Маркус знает, что выдержка, а не злость – его союзница, он ничего не может с собой поделать. На мгновение пригибает голову, стараясь закрыть подбородок. Этой доли секунды хватает, чтобы предметы обрели четкие очертания. Очень близко он видит черные гневные глаза врага. И чувствует на себе скользящий справа удар противника. Больно, но терпеть можно. От левой Маркус уходит, быстро переменив стойку. И тут же сам наносит удар в корпус. «Так, защита у тебя неважная…»

Маркус делает нырок под руку. Перчатка, подобно молоту, проносится над ним. «А теперь удар в печень левой, правой крюком в голову!» Соперник отлетает к канатам. «Атаковать!» Маркус бьет ниже осоловевших глаз – в нос и скулу. Автоматически комбинируя приемы, он бьет и бьет в наиболее чувствительные места. И ничего не видит, кроме свирепых глаз несдающегося француза. Может быть, удары соперника тоже сильны, но Маркус не слышит, не чувствует их. Напряженные мышцы не воспринимают боли.

Сюже пытается отдышаться, но тяжелый удар снизу отбрасывает его назад. Канаты мягко пружинят. Француз делает шаг, заносит ногу для второго шага и, покачнувшись, падает…

Зал взревел в едином порыве. Победителя подхватили и понесли на руках. Любители автографов забили коридор. Служителям с большим трудом удалось отстоять двери душевой. Через вопящую толпу, уверенно работая локтями, протиснулись вперед двое эсэсовцев. Служители пропустили их. Они подошли к кушетке, на которой перед массажистом лежал Маркус. Отрекомендовавшись Антоном Гизе, один из них воскликнул:

– Здорово вы задали этому лягушатнику!

Все еще возбужденный боем Хохмайстер не без бахвальства ответил:

– Я должен был победить и победил.

– Завтра в десять вас приглашает к себе рейхсюгендфюрер, – сказал второй.

10

Когда дежурный адъютант доложил о Хохмайстере, Бальдур фон Щирах порывисто встал и направился навстречу восходящей звезде германского бокса.

– Поздравляю с победой, дорогой Маркус! – произнес он, пожимая Хохмайстеру обе руки. – После окончания Олимпиады будет устроен грандиозный прием, вы будете представлены фюреру.

Ширах, усадив гостя, занял место за столом. Позади него было высокое стрельчатое окно. За стеклом тяжело колыхался нацистский флаг. В простенке висел большой портрет Гитлера, нарисованного на фоне белоснежных Альп. Ниже поблескивала стеклом длинная витрина с кубками, вымпелами, статуэтками, макетами самолетов и танков – подарками гитлерюгенду.

Дежурный офицер положил перед Ширахом папку из черной кожи с белым германским орлом. Лицо рейхсюгендфюрера окаменело. Маркус поднялся со стула, почувствовав важность наступающего мгновения.

– По приказу фюрера в виде особого исключения вам присваивается звание унтерштурмфюрера СС, [4]4
  Унтерштурмфюрер – первое офицерское звание в СС, соответствует званию лейтенанта в вермахте.


[Закрыть]– с волнением проговорил Ширах и протянул диплом.

Кровь застучала в висках Маркуса. «Уж не сон ли?» – подумал он.

– Не сомневаюсь, вы оправдаете доверие фюрера.

– Оправдаю, рейхсюгендфюрер, – как клятву произнес Маркус.

Ширах пристально посмотрел ему в глаза. Потом достал из стола папку, пробежал несколько страниц. То были «объективки» на каждого спортсмена немецкой олимпийской команды. С минуту рейхсюгендфюрер молчал, обдумывая какой-то план. Маркус по-прежнему стоял не шевелясь. Наконец Ширах нарушил тишину:

– В университете вы закончили первый курс технического факультета. Кем хотите стать в дальнейшем?

– Изобретателем нового оружия, – вспомнив о дяде, ответил Маркус.

– Похвально. Однако университет дает хотя и глубокие, но слишком общие знания. А нам надо торопиться Пора выходить из области бесплодных фантазий. Новое оружие понадобится уже завтра.

– Я не утопист.

– Хотите совет?

– Я исполню его как приказ, рейхсюгендфюрер.

– Нет-нет. Просто совет старшего товарища. Что вы скажете, если я посодействую вашему переходу из университета в высшее инженерное училище в Карлсхорсте? Там есть хорошие возможности для поисков. Лаборатории военных гораздо богаче университетских.

– Готов принять ваше предложение, – прижав руки к бедрам, по-солдатски ответил Маркус.

– После соревнований явитесь к начальнику училища Лешу. Я скажу ему о вас, – Ширах склонил голову, давая понять, что аудиенция окончена.

О совете Шираха Маркус рассказал дяде Карлу Беккеру. Тот ожил:

– Прекрасно! Ширах быстрее приведет тебя к цели! Я знаком с Лешем, со своей стороны тоже готов посодействовать, – дядя закурил сигару и, отмахиваясь от дыма, добавил: – Хотя моя поддержка, пожалуй, излишня, если такой человек рейха соблаговолил заинтересоваться твоим будущим.

…Училище в Карлсхорсте Маркус нашел быстро. Оно было единственным в северо-восточном районе Берлина. Первый встречный подробно объяснил дорогу на Цвизелерштрассе. В проходной уже был выписан пропуск. Сдерживая трепет, Хохмайстер легко взбежал по гранитным ступеням штаба.

Адъютант распахнул широкую дубовую дверь. Из-за стола выкатился толстячок, похожий на гнома. Раскинув руки, точно собираясь обнять Маркуса, он выбежал на середину кабинета и, не дав произнести слова, воскликнул:

– Какая честь для моих воспитанников! Спасибо Шираху за заботу!

Суетясь, Леш предложил коньяк. Маркус отказался. С начальником училища он решил держаться паинькой. Он все еще находился во власти какого-то пугающего ощущения счастья, так неожиданно свалившегося на него.

Генерал был проинструктирован о том, как использовать Маркуса. После панегириков Леш уселся в кресло, нацепил очки:

– Итак, здесь вы будете носить армейскую форму и знаки отличия лейтенанта. Предлагаем вести секцию бокса. В остальное время вам придется изучать те дисциплины, какие преподаются у нас. Офицер инженерных войск должен быть на голову выше коллег из пехоты. И еще скажу по секрету: рейхсюгендфюрер намерен использовать вас для каких-то особых дел… – Леш пригладил клок волос на большом черепе. – Рано или поздно нам придется решать спор с русскими. Поэтому основной прицел нашего училища – Россия, большевистская Россия. А она не так уж слаба.

Леш сделал упор на последних словах. Мгновение подумав, добавил:

– Мы готовим кадры для войны умов и должны трезво оценивать своего вероятного противника. Среди фенрихов много знающих русский язык или тех, кто прилежно учит его. В России с ее необъятными запасами полезных ископаемых инженер найдет много дел.

– Вполне согласен с вами, – проговорил Маркус, чтобы не молчать.

– Прекрасно! – О чем-то подумав, Леш снова оживился: – Но русских придется покорять силой. Сколотите группу, скажем, из пяти – десяти человек, подготовленную к самым неожиданным и опасным операциям. Отряд отчаянных парней, которых можно послать хоть в ад, нисколько не сомневаясь, что и оттуда они выберутся с честью. Пусть ими руководит лозунг Ницше: «Живи опасно!» Романтики из разбойничьей стаи, воины, не защищенные никакими законами!.. Ах, как это здорово! Их оружие – рукопашная схватка, их страсть – безрассудная храбрость, их божество – великая Германия!

«Ему бы на митинг», – подумал Маркус, с восхищением глядя на «Орден крови» на лацкане френча.

Наконец Леш нажал кнопку звонка. Появился адъютант.

– Распорядитесь приготовить комнату для лейтенанта…

Хохмайстер спустился на плац, поправил портупею и пошел к казармам. Новые, начищенные до зеркального блеска сапоги поскрипывали на брусчатке, широкую спину ладно облегал хорошо сшитый мундир, козырек фуражки с высокой тульей закрывал глаза от полуденного солнца. Маркус представил себя со стороны. О, если бы сейчас его увидели родители!

Казарма, казалось, вымерла. Как по линейке стояли койки. На пластмассовых вешалках висели мундиры. Окна были зашторены. Фенрихи спали после обеда, накрывшись одними простынями. Мягкий полусумрак закрывал лица будущих офицеров инженерных войск.

11

В каком-то сладостном ослеплении жил Хохмайстер первое время. В училище все было ново, загадочно. Даже обычная гусарская дудка, будившая фенрихов по утрам, приобретала для него особый смысл. Она несла в себе традицию, а традиция для чистокровного немца – это много. Позолота давно стерлась от многих рук. Первым ее взял семнадцатилетний корнет из охранного эскадрона короля Фридриха, и более двухсот лет своим пронзительным серебряным горлом она поднимала бойцов, бросала в седла коней, играла отбой. Ветры многих войн трепали ее черный флажок с острым тевтонским крестом. Не раз она падала из мертвых рук горниста в пыль, грязь и кровь под широкие копыта лошадей и сапоги солдат. Помялись ее бока, остались зазубрины от стальных подков. Но дудка возвращалась в строй, как старый воин, передавая из поколения в поколение славу воинственных предков.

Дудка в мгновение поднимала с постели, подобно фельдфебельскому окрику. Не одеваясь, Маркус мчался в гимнастический зал. Потом умывался, завтракал, шел на занятия. В строгом и хладнокровно продуманном методе воспитания заключался главный смысл порядка третьей империи: «Слушай и повинуйся!» Лозунги заучивались с такой же старательностью, с какой унтер добивается блеска своих пуговиц. «Нам не нужен ум, нам нужна преданность», «Рейх требует дисциплины, чувства долга и способности идти на жертвы», «Не сила разума возвышает империю, а героическая убежденность, самообуздание, вопреки протестам мудрствующего разума» – все эти лаконичные, понятные и безнадежному тупице каноны озаряло сияние вождя, заменившего идола и богов.

В училище Маркус близко сошелся с двумя фенрихами – Вилли Айнбиндером и Иоганном Радловым. Оба были физически крепче остальных, умнее и преданнее ему. Они хорошо знали русский язык и помогали ему в учебе. Сын секретаря посольства Вилли Айнбиндер долго жил в Москве. А нянькой и первым учителем Иоганна Радлова, сына юнкера из Восточной Пруссии, был русский офицер, пожелавший после плена остаться в Германии.

Фенрихи изучали подрывное дело и способы поджогов, военную инженерию и радио, топографию и огневую подготовку. На поле, скрытом от посторонних глаз лесами и озерами, базировались учебные «шторхи». На этих легких самолетах фенрихи учились летать, прыгать с парашютом, чтобы далеко в тылу противника взрывать мосты и железные дороги, разрушать линии связи, нападать на штабы.

Наряду с занятиями в классах они часто по тревоге совершали ночные переходы, учились ориентировке на местности, стрельбе боевыми патронами, захвату цели. И все это по двенадцать часов ежедневно! Даже такой выносливый человек, как Маркус, и тот изрядно уставал.

На старших курсах стало легче. Теперь представилась возможность приступить к теме, которую выбрали все трое. В планах дипломных работ ее обозначили четырьмя буквами – ПСББ, что означало: противотанковые средства ближнего боя. Убедившись в слабых возможностях прежних противотанковых ружей, Маркус, Вилли и Иоганн стали искать выход в другом – в боеприпасах. Обычная противотанковая граната поражала цель только на расстоянии броска. В грохоте боя, свисте пуль, суматохе и страхе солдат не всегда точно бросал гранату и погибал под гусеницами. А что, если гранату приспособить к винтовке? Специальное устройство в виде мортирки метало бы ее гораздо дальше, чем человеческая рука, и граната точнее попадала бы в цель.

За основу взяли пехотный карабин. К нему они приспособили мортирку, куда закладывалась граната и с помощью холостого винтовочного патрона выстреливалась.

Изобретением заинтересовался отдел вооружений вермахта. Мортирка с блеском оправдала себя в боях против польских танкеток, французских «рено» и английских «матильд». Хохмайстера повысили в чине, а его помощникам Айнбиндеру и Радлову при окончании училища выдали дипломы с отличием и сразу присвоили лейтенантские звания. Всех троих оставили работать в училище на кафедре новейшего оружия.

12

В октябре 1941 года началась операция «Тайфун». Танковые клинья Гепнера и Гудериана соединились в Вязьме. В окружение попали части пяти советских армий Западного и Резервного фронтов. 7 октября главнокомандующий группой армий «Центр» Федор фон Бок получил краткий приказ Гитлера: «Преследовать в направлении Москвы».

Успех под Вязьмой вызвал взрыв ликования в Германии. Гитлер приехал из «Вольфшанце» в Берлин и выступил в громадном зале Спортпаласа.

– В эти часы на нашем Восточном фронте, – вещал он, – вновь происходят великие события. Уже сорок восемь часов ведется новая операция гигантских масштабов!.. Я говорю об этом сегодня потому, что могу определенно сказать: враг на востоке разгромлен и больше никогда не поднимется!

Из динамиков неслась песня «Барабаны гремят по всей земле». Мелькали заголовки на первых страницах газет: «Прорыв центра Восточного фронта!», «Исход похода на восток решен!», «Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву!». Для удобства читателей печатались большие, в четверть полосы, карты Московской области.

Лично Хохмайстеру Ширах поручил сформировать особую команду саперов-подрывников, которая бы после парада германских войск на Красной площади взорвала бы Кремль как символ всего русского и большевистского. Формируя команду, Маркус конечно же прихватил с собой Вилли Айнбиндера и Иоганна Радлова. Остальных добрали на месте – в полку «Гитлерюгенд».

4 декабря 1941 года еще казалось: последний нажим – и танки, бронетранспортеры с пехотой, австрийские егеря, поставленные на лыжи, «голубая дивизия» испанцев, бельгийские, французские, голландские полки СС из коллаборационистов прорвутся через оборонительную линию русских, лавиной обрушатся на улицы столицы. Они не могли окопаться перед наступлением зимы в какой-то сотне километров от русской столицы, не желали отказаться от теплых квартир. Механики сливали горючее с пришедших в негодность машин, экипажи танков добирали комплект снарядов до полуторной нормы. Считалось, что завтра предстоит совершить последнее усилие…

Иоганн Радлов проявил поистине героические способности, чтобы утеплить вездеход. Откуда-то он с солдатами натаскал ватных стеганых одеял и пуховых перин, раздобыл железную печку с трубой, дрова и ящик с углем – и теперь можно было ночевать не в вонючих, битком набитых избах, а спать в машине, пустив к себе шофера и еще двух саперов-фельдфебелей. Хохмайстер с удовольствием отметил в поведении Радлова и еще одну прекрасную черту: когда было трудно, у того будто прибавлялось сил. Подвижный, румяный, с кнопкой веснушчатого носа, Иоганн в шерстяном подшлемнике походил на бодрого поросенка, которого ничто не выводило из себя.

Айнбиндер же, наоборот, раздражался по пустякам. Свое неудовольствие выражал тем, что демонстративно отворачивался к стенке вездехода, заиндевевшей от мороза, напяливал на себя одеяла и сердито сопел в своем углу. Его большое сильное тело требовало много пищи. Но в последние дни нормы катастрофически сокращались.

На рассвете 5 декабря загудели моторы. Машины полка «Гитлерюгенд» вытянулись в колонны. Однако приказ начать движение почему-то запаздывал.

Прошел час. Продрогшие в своих стальных коробках танкисты выбрались из машин, стали приплясывать на скрипучем грязном снегу. За ними повылезали из транспортеров и грузовиков пехотинцы. Несмотря на запрет, там и здесь запылали костры. Солдаты валили заборы, сдирали с крыш доски, растаскивали бревна и бросали в огонь. По черным дымам авиация противника легко бы вышла на цели. Но в советскую авиацию не верили, как и в то, что у русских оставалось хоть сколько-нибудь сил, чтобы противостоять натиску железных колонн.