Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

– Капитан все не в духе, – сказал Йошка об Айнбиндере.

– У него, очевидно, не все получается.

– Что должно получаться? Ты мне недоговариваешь, – рассердился Йошка.

На третий день Фехнер, быстро взглянув на него, решился:

– Мы бьемся над какой-то трубой с прицельной рамкой и кнопками. На трубе пишем надпись: «Внимание! Луч огня!»

– Что-то не встречал на фронте такой ерунды…

– В том-то и дело, эту «ерунду» мы выпускаем штуками – не больше десяти в неделю. Каждую партию – из нового сплава. Стволы нужны сыну Ноеля – Маркусу. Он изобрел их, испытал на русских танках…

– Испытал? Когда?

Ахим наморщил плоский лоб, покусал синеватые губы:

– Кажется, в августе прошлого года. Там его здорово ослепило, сейчас лечится в Берлине. Теперь вместо его Айнбиндер и какой-то штатский…

Как выяснилось, Ахима глодали две заботы: болезнь и горячее желание раздобыть денег, чтобы вылечиться. В разговорах Йошка исподволь начал проводить мысль, что если пораскинуть мозгами, то найти деньги можно. Только об этом надо помалкивать.

Однажды Ахим предложил поехать на природу. Остановились в тихом местечке неподалеку от Мюнхенского шоссе. Прохладный туман стлался над равниной. Ушедшее солнце еще золотило горы вдали. Ахим вздохнул:

– Забыл, когда и выбирался на воздух.

Они уселись на пригорке. Йошка, положив руку на плечо Ахима, проговорил:

– Мне жаль тебя и позволь высказать напрямик: у тебя туберкулез, нужны свежий воздух, естественная жирная еда, хорошие лекарства…

– Для этого надо много денег…

– Есть у меня на примете одна солидная фирма в Берлине… Тоже занимается оружием… А что, если ей предложить эту самую трубу?

– Не возьмут. Труба еще дерьмо.

– Это не наша забота. Штука в том, что у фирмы, где мы раздобудем деньги, тоже ничего не получится, мы же внакладе не останемся…

Еще через день Йошка сообщил, что фирму «фауст» заинтересовал. Сюда приехал ее представитель, который тоже работает над подобным оружием.

Спустя еще день поздно вечером Йошка вызвал Фехнера на улицу, посадил в машину рядом с каким-то военным, лица которого в темноте Ахим рассмотреть не смог. С явным берлинским выговором незнакомец (это был Павел) стал расспрашивать о фаустпатроне. Ахим выложил все, что знал.

– Мне нужен образец, – тоном, не терпящим возражений и привыкшим только приказывать, проговорил берлинец. – В мелочах разбирайтесь сами. Десять тысяч вас устроят?

– Вполне, – взволнованно пролепетал Ахим.

Йошка высадил незнакомца в центре Розенхайма и повез Фехнера домой. Прощаясь, Ахим упавшим голосом сказал:

– Трубу мне не вынести…

– Вас обыскивают в проходной?

– Случается.

– А если по одной детальке?

– Тоже опасно. На заводе мне легче. Я забракую по детали из партии – и делу конец. А как пронести через проходную – это вопрос.

– Когда Айнбиндер забирает у вас партию труб, куда он их кладет?

– На заднее сиденье.

– Сделаем так… Постарайся улучить момент, сунь детали в багажник. Я набью его всякими железками. Держи ключ от багажника!

Фехнер подошел к машине. Багажник открылся легко:

– Но как ты заберешь их отсюда?

– Это уж моя забота.

– Слушай, а не попахивает ли это уголовкой или, чего доброго, гестапо? – тихо спросил Фехнер.

Йошка беспечно рассмеялся:

– Десять тысяч за так не дают. Надо сработать чисто. Я и не такое делал, и все сходило, а это пустяк!

– Мы давали подписку…

– По-моему, ты не испытываешь нежных чувств к тем, кому ее давал? Когда вы должны сдавать партию Айнбиндеру?

– Послезавтра.

– Как только обтяпаем это дельце, ты у дорожного указателя двадцать седьмого километра найдешь деньги. Сразу увольняйся и уезжай в Альпы. Там горный воздух, здоровая еда… А пока возьми то, что собрали для тебя мы, фронтовые друзья отца… – Йошка высадил Ахима у дома, где жили одинокие или малосемейные рабочие фабрики Хохмайстера.

На сердце оставался тревожный осадок. Как поведет себя Фехнер, когда останется один и начнет обдумывать предложение? Доносить вряд ли станет. Но вдруг струсит?

21

Капитан полиции Каппе получил ответы на запросы о Пауле и Нине Виц. Бывший майор вермахта, уволенный из армии по тяжелому ранению, действительно являлся представителем фирмы «Демаг» в Донбассе. Нина, урожденная Цаддах, засвидетельствована в протестантской церкви Штутгарта 10 февраля 1923 года. Работала сестрой милосердия в госпитале № 942, где и познакомилась с находившимся на излечении будущим мужем. Не вызывавшие подозрений объективки порадовали Каппе. Супругам Виц, по-видимому, благоволил его непосредственный начальник Йозеф Шрайэдер, и капитану не хотелось доставлять начальству неприятностей.

А тут еще явился собственной персоной Пауль Виц. Он попросил сделать отметку об убытии и выдать требование на проезд в Славянск.

– Недавно приехали и вдруг уезжаете? – удивился Каппе.

– Вы же знаете, на юге России для нас сложилась неблагоприятная обстановка. Нужно срочно заняться эвакуацией в рейх хотя бы того, что уцелело после наступления русских.

– Весьма сожалею, что вам не удалось как следует отдохнуть, – Каппе еще раз придирчиво просмотрел все документы. Оформлены они были правильно. Вздохнув, он поставил дату, печати и требования коменданту на билеты.

Когда Виц ушел, Каппе с некоторой долей злорадства позвонил в Мюнхен Лютцу и сообщил о результатах проверки. Лютц поблагодарил, решив все же навестить Бера, подстегнуть этого русского к усердию своим методом. Он читал его переписку с матерью, искал потаенный смысл, проверял, нет ли в ней шифра. В письмах не обнаруживалось даже намека на тайнопись или иносказание. Но его одолевало беспокойство. Разделавшись со срочными делами, арбайтсфюрер поехал в Розенхайм. Здесь он появился поздно вечером, сразу прошел в мансарду к Беру.

– Как работается? – спросил он, поздоровавшись.

– Пока плохо, – отозвался Березенко, удивившись позднему гостю.

– Вас не устраивает пансионат? Или нет денег на удовольствия?

Бер нахмурился:

– Я к удовольствиям не привык… Уж не подозреваете ли вы меня в недостаточном усердии?

– Но почему же нет результатов?! – взорвался Лютц. – Может быть, в концлагере вы станете работать успешней?

– Я не привык к кнуту, арбайтсфюрер! – Бер встал, нижняя челюсть его задрожала от гнева. – В таком случае я вообще отказываюсь работать.

– Вы будете работать, – поджав губы, проговорил Лютц. – Пути в Россию для вас нет. То, что вы делаете, выйдет далеко за границы рейха. Ваша работа так же интернациональна, как открытие любого народа. Поэтому не считайте, что вы служите только нам, немцам.

«Э нет, арбайтсфюрер, – мысленно возразил Березенко. – Сейчас промышленная идея – это пуля, бомба, снаряд. Нет голой науки. У нее должно быть сердце».

Уходя, Лютц проговорил мягче:

– Я и Хельд надеемся на вас, Бер. Не посрамите нашу фирму.

Березенко проследил, куда пойдет Лютц. Тот подошел было к флигелю, но увидев, что нет света, повернул к воротам. Анатолий Фомич сел за стол и взялся за перо. Еще никогда в жизни он не испытывал такого подъема, как в этот раз. Березенко даже не представлял, как могло удержаться в памяти столько информации – цифр, названий, расчетов, рецептов, имен, марок металлов, характеристик, проблем.

Он закончил работу к утру. В доме все спали. Останавливаясь и прислушиваясь, Анатолий Фомич бесшумно спустился вниз, тихо открыл дверь в парадном и быстро пошел по тропинке к флигелю.

22

Настал день, когда должна была завершиться операция, которую Йошка договорился провести вместе с Ахимом Фехнером. Айнбиндер тяжело опустился на сиденье и приказал ехать на завод Ноеля Хохмайстера. Йошка подкатил к железным воротам. Поскольку у него пропуска не было, он вышел, уступив место за рулем капитану. Если бы в этот момент к его сердцу врач приложил стетоскоп, он услышал бы бешеный стук.

Вдруг точно током его пронзила мысль: нельзя оставаться сторонним наблюдателем, надо каким-то образом отвлечь капитана от машины, чтобы Ахим успел открыть багажник… Схватившись за живот, Йошка кинулся через проходную. Недалеко он увидел «опель» с раскрытой дверцей. Ахим носил упакованные в прорезиненную ткань «фаусты». Айнбиндер, помахивая ключами, наблюдал за погрузкой.

– Куда?! – бросился охранник к Йошке, загораживая проход.

– Прошу вас! Немедленно позовите вон того капитана!

– Что с вами? – дюжий охранник подтащил Йошку к топчану.

– Скорей же зовите! – закричал, корчась, Йошка.

Растерянный охранник оглянулся, не зная, что предпринять. Решившись оставить пост, он потрусил к Айнбиндеру. От натуги у Йошки побагровело лицо, на лбу выступил пот. Вбежал Айнбиндер.

– Что стряслось? – Вилли задрал мундир и рубашку, стал ощупывать живот. Надавил на правое предбрюшье, Йошка вскрикнул. – Приступ аппендицита! У тебя случалось такое?

– В первый раз… Все горит!

– Нужна «скорая помощь»! – Вилли взглянул на охранника.

– Нынче «скорая» приезжает уже к покойнику, – отозвался тот.

– Здесь можно достать лед?

– Пожалуй, в «Альтказе».

– Так сбегайте!

– Господин капитан, я на посту.

– Я никого не впущу и не выпущу! – заорал Вилли.

Охранник притащил завернутую в клеенку глыбу льда. Айнбиндер приложил к правой стороне живота. Йошка перестал стонать, проговорил, морщась:

– Простите меня. Вы же торопитесь.

– Чего уж, лежи!

Пока добирались до фольварка, Йошка совсем ожил:

– Надо же так скрутить… А сейчас будто ничего и не было. Разрешите сесть за руль.

– Попробуй.

Йошка обошел машину. В багажнике должны лежать детали «фауста». Теперь надо их оттуда достать. Как? Перед фермой-лабораторией Айнбиндер его высадит и сам сядет за руль. А вдруг ему вздумается заглянуть в багажник? «А что, если?..» Как утопающий за соломинку Йошка ухватился за внезапно осенившую его мысль.

– Черт побери! Совсем забыл о просьбе моей хозяйки к вам, господин капитан, – проговорил он с огорчением.

– О чем просила фрау Виц?

– Она сегодня уезжает, хотела, чтобы я отвез на вокзал ее вещи.

– Куда же она едет?

– Меня не посвящают в свои планы. Но мне показалось, в Берлин к родственникам.

– Когда экспресс?

– Через три часа.

– Ладно. Услуга за услугу. Подожди, пока разгружусь, и поедем.

Больше получаса находился Йошка у ворот лаборатории, кусая в волнении губы. Наконец машина выехала, Айнбиндер распахнул дверцу:

– Отвези к Антье, отдохну.

Высадив капитана на Людендорфштрассе, 33, Йошка помчался к пансионату фрау Штефи. Поставив «опель» на площадке перед виллой, он открыл багажник и нащупал завернутые в мешковину железки. В саду за мольбертом, как всегда, сидел Франц Штефи. Йошка остановился у картины, польстил баталисту:

– Будь я богачом, господин Штефи, я бы никому не уступил вашей картины.

Франц узнал голос денщика, однако не обернулся: ему и самому казалось, что картина удалась, и работа шла к концу.

Когда Йошка положил груз в углу своей каморки, ноги уже не держали его. Павел и Нина с тревогой посмотрели на него. Глазами Йошка показал на мешковину. Павел разорвал бумажную бечеву и увидел промасленные детали «фауста»… Он поглядел на осунувшегося Йошку, поняв, каких нервов стоило ему добыть эти железки.

– Придется пожертвовать еще одним кольцом с бриллиантом, – проговорил Йошка, отдышавшись. – Мне нужно десять тысяч марок.

– Ты сегодня вымотался.

– Именно сегодня на двадцать седьмом километре шоссе в Мюнхен я должен оставить эти деньги. Когда отправляется берлинский экспресс?

– В двадцать тридцать.

– Нина, ты должна уехать именно с этим поездом.

Нина замотала головой, но Йошку поддержал Павел:

– Так надо. Все, что могла, ты выполнила. Остановишься в Дрездене, увезешь те сведения, что уже удалось добыть. Мы задержимся на день. Ты, Йошка, заканчивай все свои дела, я разберусь с «фаустом», зафиксирую на микропленку и провожу Нину на вокзал.

Йошка сел за руль.

Спустя минуту машина мчала его к скупщику Карлу Зейнштейну. Он встретил Йошку приветливо, но за кольцо и медальон дал всего 12 тысяч. Торговаться не было времени. В галантерейном магазине Йошка купил бумажник, вложил в него деньги, завернул в клеенку. У дорожного указателя 27-го километра он зарыл сверток, прикрыл прошлогодним сором.

В вечерние часы в предвкушении сытного ужина и неизменной кружки пива служащие бензоколонок становились добрее. Около одной из них Йошка заметил проворного малого с черной повязкой на глазу. Не вылезая из кабины, он проговорил:

– Послушай, землячок. Залей по горлышко. Плачу по таксе.

Парень огляделся – нет ли поблизости полицейских – и сунул пистолет шланга в бензобак.

В десять вечера, в глубоких сумерках, у столба с отметкой «27» Йошка заметил Ахима Фехнера. Тот «голосовал» у дороги. «Опель» встал.

– Порядок?

– Я не считал.

– Разверни и сосчитай.

– Я тебе верю. Не сегодня-завтра приезжает Маркус Хохмайстер.

– Не жди его. Увольняйся и уезжай в горы.

23

– Вы со своим здоровьем могли бы прожить сто лет. К несчастью, судьба нашла самое слабое в организме – глаза. Вы уже не сможете прочитать книгу, не увидите разнообразия красок. Все окружающее будете воспринимать через темно-зеленый цвет очков. Только они пощадят разрушающуюся сетчатку… – Боле не преувеличивал и не преуменьшал трагичности положения. За восемь месяцев лечения доктор успел подружиться с пациентом, убедился в силе духа бывшего олимпийского чемпиона.

– У меня не остается надежды? – спросил Маркус.

– Я не знаю светила, который бы вернул вам прежнее зрение, – ответил старый окулист. – Попробуйте увлечься другим делом, избавьтесь от волнений.

– Я умею делать лишь оружие.

– Неужели вы не испытывали угрызений совести, не задумывались над противоестественностью таких словосочетаний, как «красавец-бомбовоз» или «красавица-пушка»?

– Меня увлекал сам процесс творчества, поиск… Хотя вот Зигмунд Фрейд видел в военно-техническом прогрессе единственную возможность устранить войну. Он полагал, что страх перед всеубийственной войной будущего остановит человечество.

– Альфред Нобель тоже считал, что запатентованный им динамит обеспечит мир. Так же думал Генри Шрапнель и Хайрем Максим. Однако шрапнельные снаряды и пулеметы «максим» убили миллионы людей, а войны не прекратились. – Старик снял очки и старательно стал протирать стекла. – Тут поневоле станешь пацифистом, хотя такое слово у нас употребляют как ругательство.

Хохмайстер простился с Боле, вышел, ощупывая тростью дорогу. В канцелярии клиники он получил заключение о полной непригодности к военной службе, но с правом ношения мундира. Генерал Леш прислал за ним машину. С бьющимся сердцем он поднялся в кабинет своего начальника. Адъютант подхватил под локоть, подумав, что майор совсем слеп. Но Маркус узнал Леша, выкатившегося навстречу.

– Поздравляю! – жизнерадостно завизжал генерал, позволив себе дотянуться до плеча воспитанника и по-отечески потрепать по витым погонам.

– С тем, что я почти ослеп?

– Разве вас не наградили Крестом первой степени?

– Для меня важнее прочитать оригинал отчета о фронтовых испытаниях фаустпатрона.

– О, полковник Циглер настолько вдохновенно расписал боеспособность нового оружия и ваши геройские деяния, что командование сочло возможным высоко оценить вас.

– Вы докладывали рейхсминистру Шпееру об испытаниях в боевой обстановке?

Леш помялся:

– К сожалению, мы еще не получили ответа…

– Через восемь-то месяцев?!

– Возможно, рапорт задержался в какой-то инстанции и не попал на глаза рейхсминистру.

– А вы пробовали узнать?

– Было столько дел! – Леш всплеснул руками. – Теперь курс училища сокращен. Мы просто задыхаемся от перегрузки.

– Господин генерал, я никогда не считал вас поклонником «фауста», но вы же умный человек! И вы знаете, что он обладает большой мощью!

– Ну зачем же раздражаться, Маркус? – обидчиво произнес Леш. – Я надеялся, что вы со своими связями…

– Связями? Прекрасно! Дайте мне отчет Циглера, я добьюсь приема у рейхсминистра.

– Тогда и мне нужно присутствовать на нем. Как-никак из фондов нашего училища субсидируются работы над «фаустом» и у нас капитан Айнбиндер получает жалованье.

– Да вашими жалкими крохами мы не можем покрыть и четверти расходов. Знаете ли вы, отец требует возмещения убытков с процентами?!

От нервного перенапряжения у Хохмайстера потемнело в глазах. Он перестал видеть даже то немногое, что видел, когда входил в кабинет Леша. Он пошатнулся, беспомощно ища руками опору. Подскочил адъютант и усадил в кресло. У генерала колыхнулось нечто вроде жалости к могучему когда-то красавцу. На цыпочках Леш обошел Хохмайстера, сел за стол:

– Бросьте дела, Маркус. Поезжайте в санаторий. Воспоминания о былой славе сожгут ваше сердце. Будем же реалистами! Любое новшество требует борьбы и упорства. Вы уже не боец. Не думаю, что Шпеер поймет вас. Сейчас он полностью ушел в заботы о «пантерах», «фердинандах» и «тиграх». Этим летом у Орла и Курска они наконец переломят хребет русскому медведю.

– И все же попытаюсь, – обессилено вымолвил Хохмайстер.

Леш кивнул адъютанту. Тот принес папку с отчетом Циглера.

– Сейчас адъютант прочтет то, что написал с фронта полковник…

– «Командиру дивизии СС «Великая Германия», начальнику инженерного училища в Карлсхорсте… Выполняя ваше поручение по испытаниям противотанкового ружья «фаустпатрон» в боевых условиях, докладываю: на танкоопасное направление, занимаемое полком, был поставлен инженер Хохмайстер с группой практикантов училища. 2 августа 1942 года русские предприняли наступление, поддержав пехоту четырьмя «Т-34». Три из них в течение 8 минут были сожжены фаустпатронами с поразительной точностью попадания. Поврежденному четвертому танку удалось уйти вместе с пехотой, рассеянной стрелковым огнем. Через неделю на рассвете противник выслал еще два танка. Предположительно с целью разведки. С одним танком в бой вступило штурмовое орудие. Оно разбило русский танк, но было уничтожено с кормы второй тридцатьчетверкой. Бесстрашный Хохмайстер вступил с ней в бой, обстреляв фаустпатронами. Но сам он получил тяжелое ранение от своего же оружия. Сноп огня, вырвавшийся из гранаты, поразил сетчатку глаз. Пострадавший был немедленно отправлен в госпиталь… Исходя из вышеизложенного, считаю: фаустпатрон является самым надежным из всего, что имеется в распоряжении стрелка в борьбе против танков противника. Оружие должно быть выпущено в таких количествах, которое бы обеспечило потребности всех наземных частей вплоть до пехотного отделения. Учитывая ранение конструктора, следует в дальнейших модификациях исключить случаи ослепления солдат, вооруженных фаустпатронами.

Адъютант захлопнул папку, взглянул на Леша:

– Дальше подпись, печать и резолюция командира дивизии: «Ходатайствую о награждении Хохмайстера Железным крестом первой степени».

– Циглер сделал, что мог, – сдержанно сказал Маркус. – В технической стороне он понадеялся на вас, господин генерал. Могу я снова просить уж если не о поддержке, то хотя бы о молчаливом согласии не мешать «фаусту»?

Леш раздраженно забарабанил пальцами по столу, но сдержал свой гнев:

– Хорошо, продиктуйте просьбу Шпееру об аудиенции. Попробуем попасть к рейхсинистру.

Хохмайстер забрал у адъютанта папку и, обшаривая рукой пространство, двинулся к выходу.

– Отвезите майора в отель, – приказал Леш.

Его поселили в «Адлоне». Все дни он лежал с открытыми глазами и ничего не видел. Шорохи в коридоре, приглушенные разговоры, перепалки служанок не задевали его. Он заказывал обеды и ужины, но почти не притрагивался к еде. Навещать его было некому. После самоубийства Карла Беккера фрау Ута уехала в Швеннинген, где у нее было имение. Больше никто из родных в Берлине не жил. Не осталось и друзей – Иоганн Радлов погиб, Вилли Айнбиндер застрял в Розенхайме, шлет обнадеживающие письма. Но он-то, Хохмайстер, догадывался, что без него мельница впустую машет крыльями. Вызывала недоумение позиция Леша. Генерал явно затягивал работы над «фаустом», отдавая предпочтение тяжелым противотанковым пушкам. Казалось бы, ему выгодней продвигать фаустпатрон. Как-никак этот младенец родился в его училище. Но ребенок явно пребывал в положении пасынка. Если что и делал Леш ради него, то по указанию свыше: сначала Шираха, потом Шпеера…

Зазвенело в ушах. Новый звук насторожил Маркуса, он напряг слух. Это звонил телефон. Маркус снял трубку.

– Господин майор? Вас беспокоит адъютант генерала Леша. Рейхсминистр ждет сегодня в три. В половине третьего мы заедем за вами.

– Жду, – Маркус положил трубку и обнаружил, что кое-что видит. Он бросился к зеркалу, с трудом узнал себя – обросшего, с ввалившимися щеками, обострившимся носом и лысеющим лбом. По телефону он попросил прислать парикмахера.

…За те месяцы, что прошли с момента первого знакомства, Альберт Шпеер кроме поста министра вооружений и боеприпасов получил должности генерального уполномоченного по вооружению в управлении четырехлетнего плана, председателя имперского совета, генерального инспектора шоссейных дорог и водной энергии. К прежнему званию Главного архитектора рейха он прибавил себе чин руководителя отдела эстетики труда в нацистской организации «Сила через радость».

Как всегда перед встречей с людьми столь высокого ранга, Леш робел и нервничал. Генерал знал, что, еще не занимая никаких официальных постов, рейхсминистр был задушевным собеседником и другом фюрера. Шпеер построил в Нюрнберге громадный «партейтаггеленде» с трибунами, рассчитанными на тысячи лет, за что был удостоен «Гран-при». По его проектам возводились имперская канцелярия в Берлине, здание германского посольства в Лондоне, немецкий павильон на Всемирной выставке в Париже. То и дело вытирая потеющую лысину клетчатым платком, Леш призывал:

– Сумейте же перед таким человеком подняться выше собственных интересов!

– У меня нет своих интересов, все мои помыслы направлены на благо Германии! – высокопарно ответил Хохмайстер, которого забавляло непритворное заискивание Леша.

«Майбах» остановился у главного подъезда четырехэтажного гранитного здания. Дежурный проверил документы и пригласил следовать за ним. Леш и Хохмайстер поднялись по широкой мраморной лестнице наверх. Здесь снова подверглись проверке, после чего другой офицер провел их в приемную. Чернявый секретарь с большой головой кивнул на стулья, выстроившиеся вдоль стен, сказал чуть ли не шепотом:

– Рейхсминистр просит извинения. У него сейчас собрались немецкие архитекторы. Вас он примет через пять минут.

Не успел Леш вытереть лицо и руки свежим платком, как на конторке загорелась зеленая лампочка, что означало приглашение войти. Из дверей по одному вышло несколько человек в штатских костюмах с нацистскими повязками на рукавах.

– Посмотрите, какой будет город! – не ответив на приветствие и еще не остыв от возбуждения, воскликнул Шпеер.

Он стоял возле стола в углу кабинета, на котором был выполнен макет из белого гипса. Лицо его выглядело похудевшим. Да и сам он, кажется, вытянулся еще больше. На высоком, шишковатом от бородавок лбу блестели капельки пота.

Макет походил на мифическое поселение будущей цивилизации с триумфальными арками, пантеонами, звездным разбегом проспектов, станций метрополитена, стадионами, площадями и парками, разбитыми по всем законам архитектуры в стиле эпохи третьего рейха с его тягой к величию и грандиозности.

– Еще в тридцать шестом году у фюрера возникла мысль создать такой Берлин – центр гигантской империи от Ла-Манша до Урала. – Шпеер горящими глазами смотрел на макет. – Вот на этой арке, перед которой парижская Триумфальная кажется малюткой, мы увековечим имена всех павших… Унтер-ден-Линден сделаем на двадцать метров шире Елисейских полей. А здесь соорудим «Гросс-халле», увенчаем его куполом с изображением земного шара и воспарившим германским орлом.

38-летний министр, с именем которого связывалась новая эра тотального вооружения рейха, сейчас, как мальчишка, любовался своим игрушечным городом-сказкой, совершенно забыв о посетителях.

Только теперь, как бы очнувшись, он развернулся на длинных ногах к Лешу и Хохмайстеру, проговорил дежурную фразу:

– Рад видеть вас.

Леш сделал шаг вперед:

– Господин министр, восемь месяцев назад на полигоне нашего инженерного училища в Карлсхорсте вы изволили наблюдать действие нового противотанкового ружья…

– Припоминаю. Кажется, я просил испытать его в бою.

– Так вот майор Хохмайстер…

– Стойте! – прервал Леша Шпеер и подошел к Маркусу. – Так это вы?! Что с вами случилось? Я не узнал вас.

– При испытаниях я не закрыл глаза и меня обожгло огнем, вылетевшим из гранаты… Как мне сказал генерал Леш, вам был направлен отчет полковника СС Циглера. На его участке фронта проходили испытания.

– Когда это было?

– В августе прошлого года.

– Я не получал никакого отчета, – Шпеер нажал на кнопку звонка, в дверях моментально возник большеголовый секретарь. – Выясните, где застрял отчет полковника Циглера, посланный на мое имя.

– Извините, господин министр, – Леш покраснел, как провинившийся школьник. – Чтобы не отрывать вас от более важных дел, отчет я послал в отдел вооружений вермахта…

– Все равно меня должны были поставить в известность.

– Вот копия! – Хохмайстер будто знал, что отчет может понадобиться, когда забирал у адъютанта папку.

– Вы совсем не видите? – спросил Шпеер.

– Немного вижу.

Шпеер быстро пробежал глазами письмо Циглера и неожиданно обратился к Лешу:

– Фриц Леш – это ваш брат?

– Так точно! – вытянулся генерал, пытаясь поджать жирный живот.

Рейхсминистр провел рукой по узкому аскетическому лицу. Это было его давней привычкой, признаком размышлений или волнения.

– В какой стадии доработок находится «фауст»?

– В Розенхайме на полувоенном заводике отца Маркуса изготовляются опытные образцы. В испытательной лаборатории там работает наш сотрудник, – отрапортовал Леш.

– Работы ведутся на уровне самодеятельного деревенского хора, – добавил Хохмайстер.

– Не понял, – встрепенулся Шпеер.

– Я попросил у отца кредит. Субсидий училища не хватает. Много месяцев я лежал в клинике и понятия не имею, что делается в Розенхайме.

– Какая разболтанность! – воскликнул Шпеер. – Леш, завтра же, повторяю, завтра в это же время представьте смету расходов, включая то, что задолжал майор Хохмайстер отцу. Вы же, майор, поезжайте в Розенхайм и узнайте реальную обстановку. Если в чем-то возникнет нужда, обращайтесь лично ко мне. Все работы над «фаустом» немедленно засекретить!

Вернувшись в училище, Леш и Хохмайстер набросали приблизительную сумму расходов и подготовили документ на имя Шпеера. Генерал перенервничал и сильно устал. Он уехал домой. Хохмайстер же почувствовал прилив энергии. По дороге в «Адлон» он спросил ничего не подозревавшего адъютанта:

– Чем занимается брат генерала – Фриц?

– Он директор одного из заводов Альфреда Круппа, выпускает противотанковые пушки 75-го калибра.

«Ах ты пройдоха, генерал Леш!» – подумал Маркус беззлобно, засыпая в отеле под шум весеннего дождя, навалившегося на Берлин.

…Утром Леш проводил его на Потсдамский вокзал, а в пятнадцать часов снова очутился в кабинете у Шпеера. Рейхсминистр просмотрел смету, отложил бумаги в сторону.

– Я помню Маркуса с Олимпийских игр, – задумчиво проговорил он. – Фюрер в то время сказал мне, что в сороковом году игры состоятся в Токио. Но это не страшно. Это будут последние игры на чужой земле. А уж потом до конца времен они будут проходить только в Германии. Состав участников станем определять мы, немцы.

– Маркус уже никогда не вернется на ринг, – притворно вздохнул Леш.

Однако Шпеер не обратил внимания на реплику генерала. Он еще находился во власти впечатлений от встречи с Маркусом.

– Даже не позвони мне Ширах, я бы все равно поддержал Хохмайстера. Но опасаясь огорчить больного человека, я не стал говорить, что в конце весны или начале лета мы начнем еще одно великое наступление. На этот раз войска будут предельно насыщены техникой. Мы централизовали всю военную промышленность, подчинили военной индустрии материальные резервы страны, увеличили рабочий день до четырнадцати часов, загнали на заводы, в шахты, рудники всех иностранных рабочих, военнопленных, узников концлагерей… Теперь прямо с конвейера идут в Россию новейшие танки и штурмовые орудия, самолеты и пушки. Если эта операция удастся, фаустпатрон Хохмайстера, как оружие оборонительное, может и не понадобиться нам.

– Я так и думал! – воскликнул Леш, но тут же осекся, увидев на худом лице Шпеера гримасу неудовольствия.

– Пусть Хохмайстер занимается своей хлопушкой, выпускает малые серии, а мы подождем развития событий на Восточном фронте.

– Простите, а смета? – Леш кивнул на папку, лежавшую на столе.

– Пока мы дадим ему возможность расплатиться с кредитором, чтобы отец мог открыть для него дополнительный кредит.

Шпеер взглянул на часы и нажал на кнопку, зажигавшую в приемной зеленую лампочку. Леш понял – аудиенция окончена. Как нацист-ветеран он вытянул руку и, пятясь, скрылся за дверью.

24

Нина увезла с собой микропленку, которая зафиксировала все бумаги Березенко и детали фаустпатрона. Второй экземпляр будет у Йошки в патроне от маузера. В случае чего при выстреле пленка полностью сгорит. Третий экземпляр поедет в тайнике под ручкой чемодана. Оставалось все, что принес Березенко, переписать невидимыми чернилами в книгу «Путеводитель по городу Галле» и переслать ее в Гейдельберг Максу Ульмайеру. Этот адрес давал Алексей Владимирович Волков для связи с Центром. От первого адресата бандероль с соответствующим паролем пойдет к другому, может быть, к третьему, подвергнется неизбежной проверке, но пока существует имперская почта, цепочка доведет до того лица, которое переправит книгу через линию фронта, и она окажется у Волкова.

Не вдумываясь в содержание, Павел взялся за переписку. Он старался лишь точно скопировать текст, воспроизвести цифры, чертежи, формулы, рецепты сплавов и сталей. Затем он сжег бумаги Березенко в печке, передал путеводитель Йошке.

– Запечатай и отправь срочной почтой.

Затем они раскидали разобранные до винтика детали опытного «фауста» по мусорным ящикам, содержимое которых регулярно вывозилось на городскую свалку. Таким же путем исчезла микрокамера «Минокс». Все дела были закончены.

Утром следующего дня Павел, встретив Йошку, сказал ему:

– Вечером мы должны во что бы то ни стало уехать из Розенхайма. Я еду на вокзал за билетами, тебе пора к Айнбиндеру.

Однако на Людендорфштрассе Вилли не оказалось. Антье торопилась на работу, стирала ночной крем. Она раздраженно сообщила, что капитан еще вечером уехал к Хохмайстерам. «Его стащил с постели какой-то срочный звонок».

Йошка поехал к особняку Ноеля. В холле его встретил Айнбиндер:

– Горючее есть?

– Далеко ехать?

– На вокзал.

– Тогда хватит. Есть полбака.

По лестнице спускались Ноель и Эльза. Оба были в выходных костюмах и сильно взволнованы.