Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

Гурко нагнулся, достал из-за большого плоского камня, на котором стояли спиртовые горелки и громоздилась куча металлических тарелок с остатками пищи, две пустые пол-литровые банки из-под спирта.

– Их работа? – кивнул он на спящих вервольфовцев.

– Да.

– Значит, их теперь из пушки не добудишься.

Войсковой старшина поставил банки на прежнее место, наклонился к Чумарзину.

– Не были ли вы знакомы с Виктором Яншиным?

Контрразведчик отпрянул назад, положил ладонь на кобуру пистолета.

– Был, но последний раз видел его полгода назад, – медленно, не спуская глаз с собеседника, ответил он.

– Ничего, скоро увидишь Зенона Ивановича, – улыбнулся войсковой старшина. – Повторяю сказанное: за тобой явился Шершень и тебе нужно немедленно уходить.

– Вы уверены, что мне грозит арест?

– Да. Точнее, ты уже под арестом: двое оуновцев охраняют выход из бункера, еще один перекрыл запасной выход из него. Шершню, по сути дела, нужно согласие Штольце лишь на то, чтобы забрать тебя отсюда в свою костоломку.

– Я не давал СБ никаких поводов для подозрений, – задумчиво проговорил контрразведчик. – Потом, Шершень мог бы захватить меня где-нибудь тайком в другом месте, а не являться за мной к Штольце.

– У Шершня нет времени затевать тайную охоту за тобой. Двое суток назад он получил приказ «центрального провода» о своем переводе на Украину и потому спешит.

– Спешит, а является за мной в отсутствие Штольце. По-моему, эта парочка прекрасно осведомлена о каждом шаге друг друга.

– Не о каждом. Сегодня утром Штольце отправился на встречу со своим начальником штандартенфюрером Хейнемейером, и об этом знает строго ограниченный круг лиц.

– Допустим, вы правы, господин… Яков Филимонович. Однако я не имею приказа руководства на уход из «Вервольфа». А покинуть свой боевой пост – значит дезертировать.

– Считай, что этот приказ ты получил. Я имею право командовать тобой в двух случаях: когда понадобишься мне для передачи сведений в Центр или если тебе будет угрожать опасность.

Контрразведчик прислонился бедром к камню с горелками, задумался.

– Напрасно теряешь время, – нарушил тишину Гурко. – Штольце – великий импровизатор и может возвратиться гораздо раньше, чем обещал. Чем скорее ты отсюда исчезнешь, тем больше получишь шансов уйти от погони. А она будет обязательно.

Контрразведчик выпрямился, начал торопливо застегивать верхние пуговицы немецкого офицерского мундира.

– Куда намерен податься? – спросил войсковой старшина.

– Думаю идти к автостраде.

– Не стоит. Возле нее клубком вьется всякая нечисть: аковцы, оуновцы, вервольфовцы. Тебя обнаружат еще на подходе к ней.

– Что посоветуете?

– Кривой овраг знаешь?

– Бывал там несколько раз.

– Отыщешь на его северном склоне разбитый молнией дуб, станешь к нему спиной. Отсчитаешь триста шестьдесят восемь шагов по оврагу вправо, найдешь в траве родничок и свернешь от него строго на восток, увидишь у скалы три больших камня. Сдвинешь средний и попадешь в пещеру. Ступай в нее смело – подготовил ее для себя… на всякий случай. Там полушубок, одеяло, питья и еды на неделю. Посидишь в пещере пару-тройку дней, покуда самое опасное для тебя времечко не минет, а потом я постараюсь к тебе наведаться. Передам кое-что для Шевчука, заодно решим, как тебе лучше попасть к нему. Принимаешь мой план?

– Принимаю, Яков Филимонович.

– Тогда собирайся и через три минуты будь в моем бункере. Проберешься туда через подземный лаз и таким же способом уйдешь из него в лес. С богом.

– До встречи в пещере, Яков Филимонович…

Возвратившись в свой бункер, Гурко застал Шершня хлопочущим у стола. На нем уже стояла фляжка с самогоном, лежали аккуратно нарезанные хлеб и сало, пара соленых огурцов и несколько луковиц.

– Как дела, друже? – встретил эсбист вопросом Гурко.

– Все в порядке, Чумарзин снова спать завалился. А вот хлопцы твои маленько распустились. Валяются в кустах и цигарки вовсю смолят.

Он не договорил, потому что Шершень с перекосившимся от ярости лицом перебил его.

– Где валяются? Как это смолят?

– Валяются в кустах напротив бункеров и смолят…

Шершень вскочил с топчана и очутился у двери.

– Прости, я мигом.

Войсковой старшина усмехнулся. Не хотел бы он оказаться сейчас на вашем месте, хлопчики с трезубами. Однако самое неприятное ждет вас позже, когда Шершень узнает об исчезновении Чумарзина и обвинит вас в том, что вы демаскировкой провалили операцию по его аресту.

Гурко взглянул на часы – мнимый Чумарзин должен быть у него в бункере через полминуты. Поэтому необходимо выйти наружу: может, понадобится на пару минут задержать у двери разговором возвращающегося из подлеска Шершня или другого непрошеного гостя.

17

– Слушаю вас, пан капитан.

Вильк, ставший после гибели Хлобуча командиром бригады и сейчас принимавший его дела, посмотрел на застывшего у входа поручника, коменданта штаба бригады.

– Я хотел бы иметь информацию об офицерах и жовнежах, содержащихся под стражей.

– Вам представить полный список арестованных?

– Нет. Меня интересует, имеются ли среди них арестованные по политическим мотивам?

– Да. Сержант Пославский. Числится за капитаном Матушинським.

– В чем обвиняется?

– Капитан подозревает, что сержант связан с местными «люблинцами».

– На чем основаны подозрения?

– Как вам должно быть известно, среди жовнежей и части офицеров бригады в последнее время получили распространение… как бы это точнее выразиться? – симпатии к Красной Армии. Как считает капитан Матушинський, сержант осуществлял тайную связь между бригадной прокоммунистической оппозицией и новыми польскими властями.

– Сержант коммунист?

Поручник иронически усмехнулся.

– Если бы это удалось установить, он уже не числился бы среди арестованных.

– Мне необходимо поговорить с сержантом. Сейчас, здесь.

– Так есть, пан капитан. Он будет у вас через несколько минут.

Сержант был высокого роста, с типично крестьянским лицом, с выправкой кадрового жовнежа. Густая щетина, длинные усы, крепко сжатые губы… Сержант как сержант. «Что ты за человек, – размышлял Вильк. – Можно ли тебе довериться в деле, которое задумал? На этот вопрос не ответит, кроме тебя, никто, и поэтому нужно рисковать».

– Сержант, вам известно, что теперь командир бригады – я?

– Так есть, пан капитан.

– Откуда? Как мне сообщили, вы содержитесь в одиночном заключении.

Сержант пожал плечами.

– Меня охраняют жовнежи. Такие же, как я.

– Такие в чём? По политическим убеждениям?

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Капитан Матушинський считает, что вы коммунист или сочувствуете им. Больше того, он убежден, что вы являетесь связником коммунистов. Это так?

– Нет не так, пан капитан.

– Если вы сказали правду, это очень плохо. Знайте, я пригласил вас не для допроса, а чтобы вы оказали мне помощь в одном важном деле. Наш дальнейший разговор возможен лишь в случае, если вы коммунист или можете меня с ними связать. Я могу приступить к изложению существа моего дела?

– Пан капитан, повторяю: пан Матушинський и вы принимаете меня не за того человека.

– Жаль, сержант, очень жаль. Но, может, вам все-таки будет интересно услышать, с чем я собирался к вам обратиться?

– Почему не послушать? С удовольствием послушаю.

– Если вам известно о смене командования бригады, вы должны знать и о смерти майора Хлобуча?

– Так есть, пан капитан.

– Как вы думаете, почему он убит?

– Майор Хлобуч собирался признать правительство в Люблине и вступить в Войско Польское. И такие, как капитан Матушинський, уничтожили майора руками своих дружков-оуновцев.

– Как вы считаете, что случится со мной, новым командиром бригады, если я, как и майор Хлобуч, захочу порвать с Лондоном и воевать не с русскими и своими соотечественниками-коммунистами, а с нацистами?

– Вы разделите судьбу предшественника.

– Вы прозорливы, сержант. Чтобы ваше предсказание не оправдалось, я должен опереться на силу, с которой мне не будут страшны ни Матушинськие, ни их дружки – украинские националисты.

Сержант на цыпочках приблизился к двери, рывком распахнул ее. Маленькая комнатка-приемная перед кабинетом командира бригады была пуста. В ней отсутствовал даже дежурный офицер.

– Пан капитан, где гарантия, что вы говорите правду? – спросил сержант, возвращаясь к Вильку.

– Слово чести шляхтича и польского офицера.

– Я предпочитаю другие гарантии. Например, такую.

Сержант протянул руку к поясу капитана, расстегнул кобуру. Достал кольт, вытащил из него обойму, проверил её и вставил снова в рукоять. Передернув затвор, сунул пистолет себе в карман.

– Если я вас правильно понял, пан капитан, вам нужен руководитель коммунистов, находящихся в бригаде?

– Да. Причем в ближайшее время.

– Где вы намерены встретиться?

– Безразлично.

– Ждите его в этом кабинете. Но если вы действуете заодно с Матушинським, ваша затея закончится плохо…

В тревожном ожидании прошло четверть часа, сорок минут, час. Наконец в дверь постучали.

– Войдите.

На пороге стоял капитан, начальник разведки бригады. Кадровый офицер довоенной армии, хороший знакомый Вилька, никогда не интересовавшийся политикой. Как не вовремя он явился!

– Разрешите, пан капитан?

– Я не вызывал вас, – сухо ответил Вильк.

– Знаю. Я пришел вернуть вам это.

Начальник разведки протянул Вильку ладонь, на которой лежал его кольт, унесенный сержантом.

– Значит, вы… – неуверенно начал Вильк.

– Да, я тот, с кем вы хотели встретиться, – закончил за Вилька начальник разведки. – Как видите, мы поверили вам.

– Никогда не предполагал, что вы коммунист.

– Вы правы, я никогда им не был. Я просто честный польский офицер, который не желает быть дезертиром, когда польская армия сражается против тевтонов.

– Мне кажется, мы поймем друг друга. Подходите ближе, – сказал Вильк.

Впереди, где находился головной дозор, раздался пронзительный стрекот сойки, дважды прокуковала кукушка. Сигнал опасности! Кондра положил палец на спусковой крючок автомата, заскользил между стволами деревьев к дозорным.

Они лежали среди камней на краю маленькой галереи, нависшей над узким ущельем. По его дну, в десятке метров ниже казаков, двигалась цепочка людей в маскхалатах. За спинами рюкзаки, на головах немецкие каски, в руках автоматы. Швабы! Точнее, вервольфовцы, орудующие в наших тылах. Опасное зверье! Что-то их многовато для обычной разведгруппы. Сержант уже насчитал десяток врагов, а они все продолжали появляться из-за большого скального обломка, наполовину загородившего проход по дну ущелья. Пятнадцать швабов! Но что это? Вместо привычного пятнистого цвета маскхалатов перед глазами возник серый цвет цивильных плащей. Гражданские? Здесь, в горах, в одной компании с вервольфовцами? Интересно, что за птахи?

Кондра достал бинокль, навел на людей в плащах. Ничего особенного. Пожилые, оба среднего роста, грузноватые, с усталыми лицами. Эти двое и вервольфовцы… Любопытная компанейка!

Плащи исчезли в неширокой полосе кустарника на дне ущелья, и в глазах снова зарябило от маскхалатов. Один, второй… еще дюжина швабов. А вот и тыльный дозор при одном МГ и двух шмайссерах.

Люди в плащах встали друг к другу лицом, обменялись рукопожатием и одновременно вскинули руки в фашистском приветствии. Затем один развернулся и зашагал назад, за ним последовала часть автоматчиков. Итак, вражеский отряд разделился на две неравные группы: один из гражданских с шестью спутниками отправился по ущелью обратно, другой с оставшимися швабами продолжил путь вперед.

Сержант отнял от глаз бинокль, поскреб пальцами заросший щетиной подбородок. Вот тебе и цивильные плащи! Под ними такие же вервольфовцы, как и те, что в маскхалатах. Нет, не такие, а чином повыше. Не иначе, в плащах – главари, а в маскхалатах – их охрана. Поэтому те, что в плащах, постарше автоматчиков возрастом, идут налегке, только они при расставании обменялись друг с другом рукопожатием и фашистским приветствием… Вот это да – сразу два вервольфовских главаря! Как они нужны нашей контрразведке! Упустить такую добычу, саму идущую в руки? Какой он в таком случае разведчик!

Попытаться захватить одного из цивильных в плен? Того, с кем поменьше охраны. Как? А главное, с кем? Старшина Вовк оставил ему ночью для охраны раненых двух разведчиков, утром для их транспортировки прислал ещё пятерых. Казалось бы, о чем ломать голову: с ним семеро стволов, с человеком в плаще шестеро. Но дело в том, что сержант направлен для спасения своих раненых. И он обязан любой ценой вывести их. Разве может быть что-либо дороже жизни боевых товарищей?

Но тогда выходит, что можно позволить спокойно уйти одному из главарей «Вервольфа»? Кондра опустил голову, прислонился лбом к камню. Думай, сержант, думай! Шевели мозгами, разведчик, шевели!

Кажется, придумал. Кондра поднял голову, толкнул локтем в бок лежавшего рядом рыжеусого разведчика.

– Кузьма! Знаешь, кого мы только что видели?

– Якусь черномундирную сволоцюгу, – равнодушно прозвучал ответ.

– Верно. В маскхалатах – простые эсэсманы, в плащах – их командиры. Не иначе, офицеры и в немалых чинах.

– Да ну? – усомнился разведчик.

– Командиру нужно верить, ефрейтор. Особисты, шукаючи вервольфовцев, ноги до колен посбивали, а нам они сами в руки лезут. Верно говорят, что на ловца и зверь бежит.

– Будем брать? – сразу оживился Кузьма.

– Надо! Обязательно надо! Однако нельзя и раненых без охраны оставить. Как мыслишь, сколько хлопцев надобно, щоб шваба в плаще живьем взять? Того, что ушел с меньшей группой.

– Один казак на трех швабов – бой на равных. Согласно сей арифметике и веди подсчет. Думаю, що трех хлопцев хватит вполне.

– По моей прикидке тоже так получается. Этой тройкой будем я, ты и Макар. Остальные казаки, покуда мы не вернемся, будут находиться при раненых. Выступать за швабами надобно немедля, иначе можем утерять след. Я сейчас приведу сюда группу, а ты тем часом хорошенько осмотри ущелье. Нужно найти надежное пристанище для раненых.

Когда Кондра возвратился с ранеными и ядром группы, Кузьма поджидал его с напарником на галерее.

– Приказ выполнен, сержант. Нашли пещеру – лучше не надо.

Пещера Кондре понравилась: просторная, сухая, с хорошо просматривающимися подходами. Сержант подозвал одного из разведчиков.

– Останешься за меня. Перенесете раненых в пещеру, замаскируетесь и станете ждать нас. Уходим часа на три-четыре. Никакой отсебятины, береги раненых. Надеюсь на тебя, Андрей.

– За нас не волнуйся, сержант. Будь поосторожней с вервольфовцами: их берлога может быть где-то поблизости.

– Потому и хочу напасть на них поскорее, покуда они в свое логово не забились…

Вражескую семерку разведчики настигли в конце ущелья. Покинув его, вервольфовцы какое-то время шли по течению неглубокой речушки, после чего углубились в заросли лещины на ее правом берегу. Выбрались из них и по узкой звериной тропе направились к вершине ближайшей горы.

– Какого лешего они туда карабкаются? – удивился Кондра, всматриваясь в карту. – Неужто у них здесь прибежище? Тогда прощай наш «язык»! Ох, олухи! Раньше нужно было брать его, раньше!

– Не журись раньше сроку, сержант, – проговорил Кузьма, закрывая карту своей ладонью. – Смотри! – он протянул Кондре бинокль.

Вервольфовцы виднелись у вершины, и было их не семеро, а пятеро. Где еще пара? Вот и она, полусотней метров ниже своей пятерки. Чем это они занимаются? Нагнулись, повозились в траве, разошлись в стороны. Снова сблизились, уткнулись головами в землю, зашагали друг от друга. Опять та же операция. Все ясно! Отставшая от ядра группы пара минирует подходы к вершине горы минами натяжного действия. Задел натянутую в траве по обе стороны от мины леску или тонкую проволочку – и получай несколько горстей осколков. Известный прием!

– Что скажешь теперь, сержант? – прищурился Кузьма.

– Лезть тебе на дерево и не спускать глаз со швабов. Может, приметишь, где они залягут на дневку.

Однако наблюдение за немцами с дерева ничего не дало.

– Дохлый номер, сержант, – сказал Кузьма, спустившись на землю. – Вервольфовцы снова сбились гуртом и пропали у вершины. Сдается, що они эту горушку знают как облупленную.

– Иначе и быть не может. Днем надежное убежище непросто сыскать. Иное дело, когда для этой цели имеется постоянное, не единожды проверенное местечко. Кстати, ты добре приметил, где швабы свои мины поставили?

– А тут и примечать нечего. Вервольфовцам самим не улыбается по ошибке взлететь на своих же минах, поэтому они расположили их промеж видных ориентиров. Крайняя справа – вон у того бурого камня, крайняя слева – у тех двух дубков.

– Значит, тебе и карты в руки. Поведешь нас к вершине в обход минной ловушки.

Когда тройка разведчиков, крадучись, двинулась к вершине горы, на их пути не шелохнулась ни одна ветка, не треснул под ногой сучок. Достигнув ровной каменистой площадки, куда Кузьме было приказано вывести группу, разведчики распластались рядом с ней в траве и несколько минут отдыхали.

– Теперь за дело, – сказал Кондра, глянув на часы. – Приступаем к главному – поиску швабов. Обнаружив их, станем действовать по обстановке. А сейчас, Кузьма, приторочь мне левую руку к телу, нечего ей висеть, как плеть. Толку от нее из-за раненого плеча никакого, лишь в бою будет мешать.

Кузьма разорвал индивидуальный пакет, накрепко привязал бинтом левую руку сержанта к туловищу.

– Вперед, хлопчики, – скомандовал Кондра. – Ушки – на макушке, глаза – впереди носа.

Вервольфовцы были обнаружены недалеко от вершины на маленькой, защищенной от ветра лужайке между скальным выступом и группой молоденьких сосенок. Посреди лужайки горел крошечный костер, и поднимающийся дым иногда прикрывал двух картежников, игравших у огня. Двух вервольфовцев возле костра не было: по всей видимости, они находились в охранении. Сколько разведчики ни шарили биноклями по склону, пытаясь отыскать эту пару, их поиски успехом не увенчались.

– Секрет за теми камнями або в тех кустах, – вытянул руку Кузьма. – Самые удобные для наблюдения и потому самые подозрительные для нас места.

– Бери эти подозрительные места на себя, – сказал Кондра, – а мы с Макаром займемся костром. Действовать будем так. По моей команде Макар снимает из автомата картежников, я бью из пистолета швабов у огня, и оба бросаемся на главаря в плаще… Ты, Кузьма, после наших выстрелов швыряй гранату в подозрительные камни и прочеши огоньком кусты, что тебе не нравятся. Приступаем…

Вначале все развивалось по плану. Длинной автоматной очередью Макар свалил на землю обоих картежников, а Кондра двумя прицельными выстрелами из пистолета уложил повара и немца, поддерживавшего огонь. Тут же сбоку от них громыхнул гранатный разрыв, раздался вопль и часто-часто, словно наперегонки, застрочили шмайссер и ППШ. Однако когда Макар и Кондра вскочили и бросились к врагу в плаще, случилось неожиданное. Отшвырнув карту, немец схватил лежавший на плащ-палатке вальтер, прикрытый до этого картой, и выбросил руку с оружием навстречу казакам. Высокий, атлетического сложения Макар, вооруженный автоматом, показался ему куда более опасным противником, нежели худощавый, среднего роста Кондра, к тому же с окровавленным плечом и прибинтованной к туловищу рукой. Выстрел из вальтера, второй – и Макар, не добежав до врага трех-четырех шагов, повалился наземь. Но загремели ответные выстрелы Кондры, и рука немца с пистолетом бессильно обвисла.

– Хенде хох! – крикнул сержант, наставляя на противника ТТ.

С быстротой, которой разведчик не ожидал от пожилого, грузного человека, тот вскочил с плащ-палатки и сильным ударом ноги выбил пистолет из руки Кондры. Немец хотел тут же перехватить вальтер из раненой правой руки в здоровую, левую, но Кондра, стремительно бросившись вперед, сбил его с ног. И тут же приставил к горлу врага казачий кинжал.

– Встать! Хенде хох!

– А Макара того… наповал, – сообщил подбежавший с автоматом в руках Кузьма. – Две пули в голову.

– Что с охранением? – спросил Кондра, тревожно оглядываясь по сторонам.

– Швабы прятались в камнях, о которых я говорил. Одного я уложил гранатой, а второй дал стрекача. Сколько ни палил ему вслед – все мимо. Уж больно прыток и увертлив, гад, и из шмайссера метко огрызается. Едва меня самого не завалил.

– Думаю, что ему сейчас не до нас. Пять минут перекур, хороним Макара и скорей отсюда.

Матушинський стоял сбоку от невысокого деревянного помоста, заменявшего трибуну для выступлений. Помост располагался возле штабной землянки на краю широкой поляны, служившей одновременно строевым плацем и местом для всевозможных построений. Пространство перед помостом было заполнено взводными колоннами с офицерами на правом фланге. На краю помоста лицом к бригаде стоял капитан Вильк, за его спиной – майор Бучинский и командиры батальонов.

Справа от помоста двумя рядами расположился бригадный оркестрик. Над поляной громко неслись так знакомые каждому поляку звуки знаменитой мазурки Юзефа Вибитицкого «Еще Польска не сгинела». Написанная в 1797 году мазурка вначале стала походной песней легионеров генерала Яна Домбровского, сражавшихся в Италии в составе французской армии, затем, с 1831 года, общепризнанным национальным гимном тех поляков, что не признавали раздела своей родины между Австрией, Пруссией и Россией, а позже, с 1926 года, – официальным государственным гимном Польской республики.

«Удачно начал, Вильк! – комментировал про себя Матушинський происходящее на поляне. – Знаешь, как настроить польского жовнежа на ту торжественно-патриотическую ноту, когда он готов сражаться с любым врагом».

– Поляки! Братья! Жовнежи и офицеры! – раздался с помоста голос Вилька. – К вам обращаюсь я, поляк и ваш командир. Обращаюсь как к соотечественникам и товарищам по оружию…

«Весьма недурно, капитан. Быдло вообще любит, когда с ним заигрывают. Так почему бы для пользы дела не поиграть с ним в демократию?..»

– …С первых лет существования Польша боролась за свою государственность и самостоятельность. Боролась, но не смогла их отстоять. Почему? Разве не были мы храбры и отважны? Разве жалели за свободу Отчизны свою кровь и жизни? Так в чем же дело?..

«Тоже ловкий пассаж, Вильк. Выжми из глаз этих невеж слезу по несчастной судьбе бывшей Речи Посполитой, настрой их против стародавних врагов Польской державы: немцев и русских. А дальше все просто, с немецкой оккупацией мы боролись до лета 1944 года, теперь пора повернуть оружие против нового захватчика – Красной Армии, несущей на своих штыках Польше новое порабощение. Все закономерно…»

– …Мы утратили на западе польскую Силезию, а шли на восток отнимать у славян-украинцев Киев, у нас захватили на севере польское Поморье, а мы лили на востоке кровь в сражениях за Смоленск со славянами-русскими. Что это? Государственная и политическая близорукость? Или роль слепого, послушного орудия в руках враждебных Польше и всему славянству сил? Не довольно ли исторических ошибок?

«Что-то тебя не туда заносит, капитан. Вздумал читать лекции по истории невежественному быдлу? Да наш долг – указать этому вооруженному стаду, против каких врагов Польши необходимо в первую очередь сражаться. Указать, а не совершать с ним экскурсы в историю…»

– …Зато когда мы, славяне, вставали против общих врагов в едином боевом строю, мы были непобедимы. Вспомните нашу совместную борьбу с татарским нашествием, поле Грюнвальда, холмы под Хотином, битвы против шведов, несших порабощение славянам…

«Что-то ты совсем не то плетешь, капитан. О славянской общности можно было распространяться до семнадцатого года, а теперь не только Европа, но и весь мир делятся гораздо проще: красные и их противники».

– …Сейчас, когда Красная Армия приступила к освобождению Польши от нацистов и ее союзником в этом святом деле выступает возрожденное Войско Польское, ни один честный поляк не может оставаться в стороне.

«Вон ты куда загнул, мерзавец! Вот ты кто! Вздумал пойти по дорожке Хлобуча? Может, забыл, как он кончил? Сейчас вспомнишь!»

– …Судьба новой послевоенной Польши решается в эти дни на полях сражений с фашизмом, в совместных атаках русского солдата и польского жовнежа под Варшавой и польском Поморье… Там и наше с вами место! В едином строю с Красной Армией и Войском Польским – вперед, на Запад!

Матушинський перевел взгляд с Вилька на строй бригады. Неужели среди сотен жовнежей и десятков офицеров нет ни одного, кто пулей заткнул бы глотку Вильку? Ах, вот оно что! По бокам у многих офицеров стоят жовнежи с автоматами на изготовку, у некоторых офицеров в расстегнутых кобурах отсутствуют пистолеты, двух или трех жовнежи крепко держат за руки. А спиной к помосту, заслоняя собой Вилька и командование бригады, стоят две шеренги жовнежей разведроты с автоматами на груди.

Громкий шум справа привлек внимание Матушинсьского. Какой-то верзила сержант с тремя жовнежами пробирался к нему сквозь строй бригадных музыкантов. Не Пославский ли? Точно, он! Теперь нетрудно догадаться, зачем он с пистолетом в руке и с тремя дружками-автоматчиками так стремится к Матушинському. Но нет, милый сержант, встреча с тобой в сегодняшние планы никак не входит.

Матушинський попятился от помоста, и когда его спина уткнулась в обступившие поляну кусты, он резко повернулся и бросился в лес. Бежал до тех пор, покуда не услышал невдалеке от себя чьи-то шаги и голоса. Остановившись и выглянув из-за дерева, он увидел в нескольких метрах поручника Сивицкого, молоденького черноусого хорунжего из его батальона, и четырех жовнежей. Мундир на поручнике был разорван, один погон выдран с мясом, на щеке большая ссадина. Не лучшим образом выглядели и его спутники.

Увидев появившегося из-за дерева Матушинського, Сивицкий зло осклабился.

– Проморгал бригаду, капитан? Подарил ее коммунистам?

– А куда в своем батальоне смотрел ты, поручник? – не остался в долгу Матушинський.

– Никуда, потому что мне наплевать и на батальон, и на бригаду. И прошу впредь не обращаться ко мне «пан поручник». – Сивицкий сорвал с плеча оставшийся погон, зашвырнул в кусты конфедератку. – Честь имею – сотник Украинской Повстанческой Армии Сивицкий!

Вот тебе и надежные попутчики! Нет уж, лучше продолжать путь одному! И Матушинський снова шагнул за дерево.

Грызлов, навалившись плечом на камень, закрыл им изнутри вход в пещеру, указал гостю на угол, где в полутьме виднелись полушубок и одеяло.

– Устраивайтесь, Яков Филимонович.

– Некогда, я на пару минут. Так сказать, прибыл сообщить последние местные новости.

– Я весь внимание.

– То, что утром Шершень обнаружил ваше отсутствие, ясно и без рассказа. За этим последовало обычное расследование обстоятельств побега, проверка высказанного мной предположения, что вас вспугнули курившие в засаде эсбисты, отправка погони по предполагаемым маршрутам… А вот вечером грянули настоящие события. В лагерь на пределе сил добрался раненым один из телохранителей Штольце, сопровождавших его на встречу с Хейнемейером. Он рассказал, что их группа попала в казачью засаду, из которой после жаркого боя и героической гибели Штольце удалось вырваться только ему. Каково сообщеньице?

– Свежо предание да верится с трудом. Все поисковые группы, направляющиеся на задание в горы, тщательно инструктируются сотрудниками «Смерша», их участники знакомятся с фотографиями Штольце и Хейнемейера и получают строжайший приказ брать их только живыми. Не думаю, чтобы кто-то из поисковиков нарушил этот приказ. Уверен, что спасшийся эсэсман крепко привирает.

– У меня точно такое же мнение. Как, впрочем, и у гауптштурмфюрера Берга, заместителя Штольце, взявшего командование «Вервольфом» в свои руки. Берг связывает ваше исчезновение и казачью засаду на Штольце воедино: разоблаченный, но избежавший ареста чекист нанес свой первый удар. Первый, но не последний…

– Какие практические шаги он предпринял, чтобы избежать новых неприятностей?

– Переносится в новое место штаб, изменены пункты явок агентов и осведомителей, тайники и «почтовые ящики» для передачи информации начали работать по запасному варианту, люди «Вервольфа» вне леса и штаба, с которыми вы контактировали или о существовании которых могли тем или иным образом узнать, заменены другими. – Гурко глянул на светящийся циферблат часов. – Через два с половиной часа Берг, Ланге и штаб выступят к новому месту дислокации.

– Зашевелился змеиный клубок. Зато мне теперь бояться нечего и можно расстаться с этим подземельем.

– Совершенно верно. Берг считает, что вы ускользнули от погони и приказал прекратить ваши поиски. Шершню тоже не до вас. Подождите часов пять-шесть и действуйте по своему усмотрению.

– Не нужно что-либо передать подполковнику?

– Где будет новый штаб «Вервольфа», я не знаю. Но место, где Сухов намерен пересидеть тревожные деньки, находится в населенном пункте. Если представится возможность, постараюсь захватить полковника либо в пути, либо в самом убежище. Попросите подполковника в ближайшие пять-шесть суток усилить патрульную службу в городе и близлежащих селах: возможно, мне потребуется помощь.

– Это будет сделано обязательно.

– Желаю удачи. Надеюсь, это не последняя наша встреча.

– Не сомневаюсь. Удачи и вам, Яков Филимонович.

Гурко взял в руки автомат, направился к выходу из пещеры. На миг замедлил шаг, повернул голову в сторону Грызлова, и тому показалось, что губы войскового старшины шевельнулись.

– Что-то хотели сказать, Яков Филимонович?

– Нет. Хотя… помогите отодвинуть камень.

Когда пещера скрылась из глаз, Гурко остановился, прислонился спиной к дереву. «Что, войсковой старшина, – упрекнул себя, – не смог перешагнуть через свой гонор, обратиться с просьбой к младшему по возрасту и по воинскому званию? Считаешь это унизительным для себя? Ах, какая щепетильность! Станичник с замашками сиятельного князя! Видите ли, гордость не позволяет принимать одолжений! Подумаешь, одолжение: передать Шевчуку, что Гурко просит помочь ему получить сведения о своей семье, с которой расстался в девятнадцатом году и не смог встретиться в сорок втором: по рассказам соседей, жена эвакуировалась на восток, а сыновья – еще в сорок первом ушли добровольцами в Красную Армию. Не криви душой, войсковой старшина! Разве дело в том, с какой именно просьбой ты обращаешься к этому человеку? Дело в том, какими глазами он на тебя посмотрит и как расценит твое обращение к Шевчуку? А впрочем, тебе нужно обыкновенное человеческое участие. И его Гурко может получить пока только у Шевчука, человека с такой же сложной и изломанной судьбой, как у самого войскового старшины. Значит, нужно немного подождать…»

18

Как всегда, рабочий стол был чист: кадровый контрразведчик почти с тридцатилетним стажем, генерал Заброда пользовался ручкой и бумагой лишь в крайних случаях, предпочитая основную массу текущей информации держать в голове.