Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

– Кто вы такие? Что вам надо? – вскочил со стула Илья Ильич. «Видно, решили устроить провокацию. Обозлились, что потеряли днем», – почти спокойно подумал он.

– Не стоит поднимать шум, господин Гаранин, – по-русски обратился к нему блондин. – Давайте сядем. Предстоит длинный и серьезный разговор.

– Я категорически протестую! Ваше вторжение незаконно. Требую, чтобы вы покинули номер. Иначе я вызову полицию, – Илья Ильич направился к двери.

– Свяжите его! – рявкнул незнакомец своим подручным.

В руках Янычара свистнула веревочная петля и, словно лассо, обвилась вокруг Гаранина, намертво прижав его руки к туловищу. Все произошло настолько быстро и внезапно, что он на мгновение растерялся. Янычар и Ушастый рывком бросили его в кресло и затянули еще одну веревку на ногах.

– Теперь мы побеседуем в спокойной обстановке, – сказал человек с бородой.

Илья Ильич пристально разглядывал непрошеного гостя, силясь вспомнить, где он мог его видеть. И вдруг Гаранина осенило: «Да это же Штендер!» Темные очки закрывали глаза, но все остальное сходилось с описанием Вилли: курчавая бородка, нос с горбинкой. Итак, это не полиция, а абверовцы. Майор решил проверить свою догадку.

– Что вам угодно, герр Штендер? Я вас слушаю, – спокойно спросил Гаранин, наблюдая, какое впечатление произведет это на «журналиста».

– Откуда вы меня знаете?! – дернулся Штендер, словно получил удар хлыстом.

– Видел вашу фотографию в турецком журнале.

Немец недоверчиво уставился на Гаранина, потом продолжал с откровенной угрозой.

– Тогда буду с вами откровенен. Нам необходимо знать, с каким поручением вы ездили в Каир. С Египтом у вас дипломатических отношений нет. Совершенно очевидно, что целью вашей поездки был штаб английских войск. Если хотите вернуться домой, вам придется полностью ввести нас в курс дела. Решайте, даю вам десять минут. Запомните, вы покинете Стамбул только после того, как расскажете нам все. Мы вас хорошо отблагодарим, и никто не узнает о нашем разговоре. В противном случае…

– Догадываюсь, – усмехнулся Гаранин.

– Вряд ли. Но я не скрою от вас, что в противном случае через час вас найдут задавленным грузовиком у салона мадам Фифи – так здесь называют самый фешенебельный публичный дом. Не совсем подходящее место для русского офицера, посланного с ответственной миссией за границу. Не правда ли?

– У вас фантазии ни на грош, Штендер, слишком грубо работаете. Как и ваши подчиненные, – Гаранин кивнул в сторону Янычара и Ушастого.

– Опять ошибаетесь, господин, или, если угодно, то-ва-рищ, – это слово Штендер произнес с расстановкой, – Гаранин. В карманах у вас будет крупная сумма в английских фунтах, а вскрытие покажет, что вы попали под машину в состоянии алкогольного опьянения. Укол диамина, и через пять минут вы будете пьяны до потери сознания, а через десять уснете мертвым сном. Навсегда. Мы позаботимся, чтобы газеты не преминули обыграть это как следует. Чтобы никто не заподозрил инсценировку, – продолжал Штендер, – шофер, – немец показал на Янычара, – сам явится в полицию с повинной. Два свидетеля, один из них перед вами, второй дежурит в коридоре, подтвердят, что пьяный угодил под машину по неосторожности. Шофер отделается небольшим наказанием. Что вы на это скажете?

– Ничего. Больше вы от меня не услышите ни слова, – Гаранин закусил губу.

– Не будьте идиотом, – Штендер заметно нервничал. – Неужели вам безразлично, что подумают на Родине, когда станет известно об обнаруженной при вас крупной сумме в английских фунтах? В том, что вас завербовали англичане, не будет сомнений.

Штендер еще пытался убеждать Гаранина, но тот уже не слушал.

Штендер поднялся и сказал:

– Действуйте, как наметили. Они выведут вас через служебный ход, – с мстительной улыбкой пояснил он Гаранину, – через него обычно выпроваживают опьяневших посетителей ресторана. Укол, и вас примут за пьяного. Германия здесь ни при чем… – последние слова Штендер произнес уже в дверях.

Ушастый достал шприц и прямо через пиджак с силой вонзил иглу в спину Гаранину. Через несколько минут его развязали. Илья Ильич чувствовал, как голова наполняется каким-то вязким туманом. Мысли путались. Он еле держался на ногах и почти ничего не соображал. Его вывели из гостиницы и втолкнули в машину. В кабину влез рослый парень и уселся рядом с Гараниным на заднее сиденье, придерживая его за плечи. Ушастый сел за руль.

– Езжайте к салону мадам Фифи и ждите меня там, – приказал Янычар. – Я забегу в гараж Дадашева и возьму грузовик.

Ушастый кивнул и нажал на акселератор. Старенький «форд» медленно двинулся по переулку.

Очнулся майор на пустынной улочке. То ли подействовал свежий воздух, то ли сказалось нервное напряжение, когда организм мобилизует последние силы, чтобы не сдаться. Ушастый и третий молодчик, которого звали Гуго, держали его под руки, прижав к стене какого-то дома. Гаранин не сразу сообразил, где он и что с ним. Во рту был отвратительный вкус спиртного, словно он пьянствовал весь день.

Усилием воли Илья Ильич попытался заставить себя выпрямиться, но ставшее вдруг ватным тело не слушалось его. «Только бы опять не впасть в беспамятство», – мысленно твердил он, до крови кусая губы, чтобы удержать меркнущее сознание. Ушастый и Гуго старались приподнять Гаранина и не обратили внимание, что из особняка, стоявшего в глубине густого парка, вышла компания молодежи, человек семь, двое – в военной форме. Они были уже близко, когда бандиты заметили их. Подхватив русского под руки, они потащили его за угол, где остался «форд».

Гаранин никак не мог разомкнуть налитые свинцом веки, но отчетливо слышал смех и голоса.

– Хильфе, хильфе! [56]56
  Помогите, помогите! (нем.).


[Закрыть]– прохрипел он.

В следующую секунду от сильного удара в солнечное сплетение Гаранин потерял сознание.

– Быстрей, вытащи у него из кармана бумажник с деньгами! В случае чего мы ведем нашего друга домой, – прошипел Гуго Ушастому.

Тот поспешно выдернул из кармана Гаранина бумажник и не обратил внимания, что выпал лежавший отдельно паспорт. Один из военных, привлеченный непонятной возней, заметил, как в блеклом свете уличных фонарей что-то упало на тротуар. Он опередил остальную компанию и поднял небольшую книжицу в твердых корочках.

– Что случилось с господином? – строго спросил он.

– Ничего особенного, эфиндим, этот ахмах [57]57
  Ахмах – дурак (тур.).


[Закрыть]хватил лишнего, вот хотим отвезти его домой, – угодливо залебезил Ушастый, торопясь оттащить Гаранина в сторону.

– Э нет, постой-ка. Это, кажется, иностранец, – вмешался второй военный, разглядев в темноте, что в руках у его товарища иностранный паспорт. – Гасан, ты же без пяти минут врач, посмотри, что с этим господином…

Вся компания моментально очутилась у лежавшего на тротуаре Гаранина. Гасан с озабоченным видом опустился на колени и стал осматривать Гаранина, стараясь прощупать пульс.

– Это не опьянение, – поднял голову Гасан. – Больше всего похоже на обморок. По-моему, он нуждается в медицинской помощи.

Они подняли Гаранина и понесли к автомобилю.

– А где его спутники? – спохватился кто-то.

Но Ушастого и Гуго поблизости уже не было. Офицер бросился за угол, но увидел только, как рванулся с места «форд».

В больнице Гаранин пробыл лишь до утра. Правда, дежурный врач, толстый, обрюзгший турок с черными, как смоль, усами убеждал на ломаном немецком языке, что последствия инъекции, сделанной бандитами, могут оказаться серьезными. Но Илья Ильич отказался остаться. Его с нетерпением ждали в Москве, и он не имел права отлеживаться в Стамбуле, заставлять товарищей волноваться и гадать, что произошло. Гаранин даже не стал заявлять о нападении в полицию, объяснив врачу, что на него набросились на улице, ударили чем-то по голове, и больше он ничего не помнит. Это почти соответствовало действительности. Без конкретных, неопровержимых улик Штендер недосягаем.

7

Москва встретила Гаранина душным августовским зноем, пропитанным запахом нагретого асфальта. И даже упругий ветер, рвавшийся в опущенное стекло «эмки», которую прислал на аэродром полковник Орлов, не освежал. Вот уже почти сутки Илья Ильич упорно старался понять: каким образом агенты абвера вышли на него в Стамбуле. Обер-лейтенант Вилли Шнель отпадал. Слежка началась еще до встречи с ним. Следовательно, он сам допустил где-то ошибку. Но где и в чем?

Полковник Орлов был неподдельно рад видеть майора. Крепко обнял, усадил в мягкое кресло, которое появилось в кабинете начальника отдела в отсутствие Гаранина, налил крепчайшего чаю.

– Смотрю, вы стали настоящим иностранцем, – пошутил он, кивнув на серый в елочку щеголеватый костюм.

– Товарищ полковник, разрешите сначала доложить, как прошла операция, – Гаранин решительно отставил стакан на маленький столик.

– А вы, Илья Ильич, попробуйте сочетать оба этих дела, одно другому не помешает. А в такую жару, – Орлов кивнул в сторону открытого окна, откуда струился раскаленный воздух, – чай – первое дело. Поверьте народной мудрости Востока и моему собственному опыту.

Гаранин неохотно взял стакан и, машинально поворачивая его на блюдце, начал рассказывать о своей поездке. Хотя Орлов в течение почти двух часов не произнес ни слова и даже полуприкрыл веки, чувствовалось, что он не просто внимательно слушает, но и успевает по ходу дела анализировать сказанное Гараниным. Когда тот дошел до происшествия со Штендером, по лицу полковника пробежала тень. Он что-то быстро записал в лежавшем перед ним блокноте.

– К вашей поездке, Илья Ильич, мы еще вернемся. А сейчас немедленно в санчасть.

– Но, товарищ полковник, я же хорошо себя чувствую, – вытянулся Гаранин. У него мелькнула мысль, что Орлов устраняет его от работы как не справившегося с заданием.

– Во-первых, не полковник, а Семен Игнатьевич, мы же договорились, а во-вторых, это приказ, товарищ майор. Вы мне нужны в отделе здоровым. – Орлов слегка подтолкнул его к двери.

В санчасти все обошлось благополучно. Продержав майора двое суток в постели, врачи пришли к выводу, что никаких отрицательных последствий отравления у него не наблюдается.

По возвращении из санчасти Илья Ильич засел за подробный отчет о командировке. Потом вместе с Орловым они несколько раз перечитывали отчет, уточняли отдельные детали, обсуждали их с другими сотрудниками своего и смежных отделов. Главное, что волновало Гаранина, – каким образом немецкой разведке стало известно о его приезде в Стамбул, – все же оставалось не совсем ясным. По общему мнению, сам он не допустил никаких ошибок. Скорее всего, абвер получил информацию от своей агентуры в стамбульском аэропорту Ешилькее. Лишь позднее, после одного из донесений Вилли Шнеля, возникла вторая, более вероятная версия. Оказалось, что весной 1942 года шеф стамбульской резидентуры абвера майор Зауэр завербовал нескольких египтян-эмигрантов, через которых установил связь с молодым королем Египта Фаруком, внезапно воспылавшим любовью к «великому фюреру». Видно, кто-то из окружения Фарука и засек пребывание советского офицера в штабе английских войск в Каире, а затем его отъезд в Стамбул.

…В тот вечер определилась судьба Гаранина. После длинной, неторопливой беседы начальник отдела сделал короткое и совершенно неожиданное резюме:

– Я включил вас в группу Шарифова, будете заниматься стамбульским отделением абверовской «КА-О» в Турции. Возражения есть? – И, опережая их, тут же добавил: – Немецкий и польский вы знаете хорошо, с турецким помогут товарищи. Ну, а отоспитесь после войны, в Усть-Лабинской.

С новыми обязанностями Гаранин освоился быстро. В архиве нашлось и дело гауптмана Эриха Штендера, знакомство с которым чуть не стало роковым для Ильи Ильича. Это была действительно «фигура» на фоне абверовской агентуры не только в Стамбуле, но и вообще в Турции. В его послужном списке значились Испания, Австрия, Чехословакия, Турция. Сейчас, по сообщениям Вилли, Штендер не только сам энергично занялся вербовкой людей среди эмигрантов, выходцев из Закавказья и Средней Азии, но и привлек к этому Шнеля, часто сидевшего без дела.

«Крестник» майора регулярно выходил на связь, и почти все его сообщения представляли несомненный интерес. Но сегодняшняя телеграмма заставила Гаранина отложить все дела и поспешить к начальнику отдела.

«Вчера в два часа ночи произведена выброска агента на территории Азербайджана в районе Норашен. Приметы: тридцать – тридцать пять лет, высокий, плотный, крупная голова, брюнет, волосы густые, карие глаза, широкие брови, лицо смуглое. От волнения подергиваются мышцы левого глаза. Провожая агента, Штендер сказал ему: «Баку, Москва и обратно. Не задерживайтесь». Груза у агента нет, только рюкзак».

Прочитав телеграмму, полковник вернул ее Гаранину. Пауза затянулась.

– Семен Игнатьевич, нужно срочно перекрыть возможные пути выхода агента из района высадки, – предложил Гаранин.

– Боюсь, что мы уже опоздали. Посланец Штендера имеет слишком большую фору во времени. В Норашене ничего интересного для Штендера нет, скорее, это лишь исходный рубеж для вывода агента на цель. А вот какую – это вопрос. И пока мы не ответим на него, будем действовать вслепую. Сообщите в Баку и согласуйте с ними план розыска. Не забудьте оповестить военных комендантов. Немцы любят шаблон, а сейчас у них считается, что военная форма – надежнейший способ маскировки в нашем тылу.

– А как же с Москвой?

Начальник отдела секунду помедлил.

– Включите и Москву в план розыска парашютиста.

8

– Удачного приземления! – крикнул Штендер.

В реве моторов Мирзоев не расслышал прощального напутствия. Самолет развернулся на месте и медленно двинулся по рулежной дорожке к взлетной полосе. Обер-лейтенант даже не заметил, как они оторвались от земли и легли на курс. Мысли были заняты одним: что ждет впереди. Нельзя сказать, чтобы он панически боялся возможного провала там, в России, или позднее, в Турции. Конечно, задание трудное и опасное. Как разведчик, он понимал это. Но его куда больше волновала предстоящая встреча с почти забытой родиной: какой окажется она в действительности…

Дорога от места приземления до Баку заняла почти три дня. На маленьком полустанке среди голой степи Мирзоев сел в переполненный поезд, а потом всю ночь прислушивался к разговорам пассажиров. Его поразило, что простые люди – крестьяне, рабочие – беспокоились о государственных делах так, будто на них лежала личная ответственность за все происходящее. Говорили в основном о положении на фронте, причем делались очень толковые анализы и прогнозы, увы, не в пользу гитлеровской Германии.

В разведшколе, а затем в абвере Мирзоев прочитал немало советских книг и газет, особенно в последние недели, когда готовился к заданию. В них он часто сталкивался с совершенно непонятными вещами, например, с патриотизмом советских людей, их героизмом в боях с гитлеровскими захватчиками. Мирзоев привычно не верил всему этому, как, впрочем, и громким фразам доктора Геббельса. Теперь же у Шамиля невольно возникло сомнение: слишком не похожи оказались советские люди на запуганных роботов, какими он привык представлять их.

В Баку он приехал рано утром. Прежде чем искать пристанище, на всякий случай решил побродить по городу. Обычная вещь: лейтенант-фронтовик возвращается из госпиталя, соскучился по Баку, который давно не видел. Если даже на вокзале он привлек чье-то внимание, это послужит хорошей маскировкой. Мирзоев ожидал увидеть полуразрушенный, мрачный город, придавленный военными невзгодами. Ведь ему не раз встречались в немецких газетах сообщения о жестоких бомбежках Баку германской авиацией. А тут – оживление, красивые улицы без малейших следов разрушений. Да, достоверностью сводки отдела печати вермахта явно не отличались. Единственное, что напоминало о войне, – то и дело попадавшиеся военные да бумажные наклейки на окнах, чтобы осколки стекол не ранили людей при взрывах бомб. Впрочем, и они были лишь мерой предосторожности: Баку, к счастью, не пришлось испытать, что такое налёты.

Мирзоев остановился у афишной тумбы: «Летний театр имени Ордубады – «Марица», кинотеатр «Художественный» – «Поколение победителей». Жизнь текла обычно. Его охватило неприятное чувство, похожее на то, какое испытывает человек, внезапно открывший, что обманут друзьями. Там, в Германии, немцы были вполне приемлемы для Шамиля, пожалуй, даже ближе, чем азербайджанцы-эмигранты. Мирзоев искренне желал немцам победы, считая, что она вернет ему родину. Другого пути обрести ее он не представлял.

Сейчас стало возникать нечто иное, пока еще смутное, неосознанное. Подойдя к щитам с расклеенными на них свежими газетами, лейтенант в застиранной гимнастерке с любопытством принялся читать их. И тут он сделал для себя открытие: объявления о защите диссертаций по различным проблемам науки и техники, причем, как правило, фамилии соискателей ученых степеней были азербайджанские. Шамилю невольно вспомнились разговоры отца с другими мусаватистами о том, что большевики погубили азербайджанскую интеллигенцию. Тогда он им верил. Но здесь, в Баку, самые обыкновенные объявления и афиши поставили все с ног на голову.

Мирзоев зашел в сквер и сел на первую попавшуюся скамейку. Расслабился, опустил веки. Вдруг кто-то тронул его за плечо. Вскочив, он непонимающе уставился на старушку, стоявшую перед ним. Та жалостливо смотрела на лейтенанта маленькими слезящимися глазками.

– Очень болит? – указала она на забинтованную руку, и, поставив на скамейку хозяйственную сумку, тяжело опустилась рядом.

Мирзоев продолжал стоять.

– Садись, сынок, садись.

Он опять сел на скамью, украдкой рассматривая женщину. Ей было далеко за шестьдесят. Все лицо в морщинах, редкие волосы выкрашены хной. На худеньком теле болталось ситцевое платье, перенесшее бесчисленное количество стирок.

– Нет, ханум, теперь уже не так сильно, – ответил с некоторым опозданием Мирзоев, поправляя перевязь, в которой покоилась левая рука, – просто устал. Никак не могу снять комнату.

– Ай, ай, – разжалобилась старушка. – А документы у тебя в порядке? – перешла она на деловой тон. – Теперь с пропиской строго.

– Конечно, анам. [58]58
  Анам – мать (азерб.).


[Закрыть]Могу показать, в полном порядке. Я ведь после госпиталя получил отпуск для поправки.

– Пойдем. Соседям скажу, что знакомый, а то ворчать будут, что сдаю комнату, да еще раненому.

На углу Сураханской они свернули налево, и Месьма-ханум остановилась перед двухэтажным серым домом.

– Вот мы и пришли, – сказала она, входя в подъезд, похожий на туннель. Он кончался лестницей на второй этаж и дверью во двор.

Двор был небольшой, весь асфальтированный. В углу – колодец. Правда, после того как провели водопровод, мало кто брал оттуда воду, и колодец служил жильцам вместо холодильника: опущенные в него бутылки пива или кувшин с водой через час были холодными, словно со льда. Мирзоев и Месьма-ханум поднялись на второй этаж, где перед квартирами шел открытый балкон вокруг всего двора.

– Как тебя звать, сынок? – спросила Месьма-ханум.

– Газанфар, Курбанов Газанфар.

Они вошли в квартиру.

– Посиди, Газанфар, я приведу в порядок комнату, где ты будешь жить. Там спокойно. Детей у соседей нет, все взрослые. Та молодая женщина, что попалась навстречу, да ее отец, еле-еле видит, почти слепой, никуда не выходит…

…Прошел почти месяц с того дня, как Мирзоев, а по документам долечивающийся после ранения лейтенант Газанфар Курбанов, поселился у Месьмы-ханум. За эго время он освоился и с Баку, и с новой, такой не похожей на прежнюю, обстановкой. Как раз она-то частенько и не давала спать по ночам, и тогда Шамиль до рассвета ворочался в своей комнатушке. В таких случаях по утрам старушка была с ним особенно заботлива, считая, что лейтенанта мучает никак не заживающая рана.

Вот и сегодня, едва Мирзоев переступил порог, она участливо поднялась навстречу.

– Садись отдыхай, сынок. Сейчас ужинать соберу. Был сегодня в госпитале?

– Надоел мне этот госпиталь, Месьма-ханум. Скорее бы уж залечили и на фронт.

Мирзоев направился к себе. Не успела за ним закрыться дверь, как в комнату вошли две женщины.

– А, Марьям-хала, Ширин-баджи, давно не заходили.

– Куда ты своего постояльца прячешь? Никак не застану. Хочу поговорить, вдруг видел на фронте моего Алума, – начала первая.

– Тише, тише, – замахала на них хозяйка. – Он в соседней комнате отдыхает, там все слышно.

Только что начавшийся разговор прервал стук в дверь.

– Марьям-хала, Ширин-баджи, идите, идите, – стала бесцеремонно подталкивать их к двери Месьма-ханум. – Это, наверное, Голям-даи. Не любит он женских сборищ.

Соседки неохотно отступили и, как только гость вошел, поспешно юркнули в дверь.

Голям-даи, старик лет семидесяти в изрядно вылинявшей милицейской форме, снял фуражку, обнажив лысую голову.

– Мир этому дому. Все ли благополучно, Месьма-ханум? – осведомился он и, не дожидаясь приглашения, устало опустился на стул.

Месьма-ханум что-то зашептала гостю. Старик, видимо, был туг на ухо. Мирзоеву было слышно, как он все время приговаривал: «Громче, громче». Но Месьма-ханум продолжала шептать. Постоялец так ничего и не смог разобрать. Но сердце его беспокойно забилось. Сегодня утром, когда он что-то искал в вещевом мешке, то машинально стал перебирать вещи забинтованной рукой. В комнату случайно вошла хозяйка. Перехватив ее удивленный взгляд, Шамиль смутился. А Месьма-ханум сделала вид, будто ничего не заметила. Не иначе старуха все же что-то заподозрила и теперь позвала отставного милиционера, чтобы показать своего квартиранта.

Не успел Мирзоев собраться с мыслями, как хозяйка позвала его. Пришлось выйти: не мог же он уснуть как убитый за десять минут.

– Знакомься, Голям-даи. Это – Газанфар Курбанов, из госпиталя выписался, скоро на фронт поедет.

Милиционер, не вставая, пожал руку лейтенанту, указал на стоявший рядом стул. Месьма-ханум ушла греть чай.

– Много у меня было знакомых по фамилии Курбанов… – неторопливо начал старик.

– Что ж, распространенная фамилия, – пожал плечами Мирзоев. – А вы на пенсии? – пытаясь увести разговор подальше от опасной темы, спросил он.

– Столько лет в милиции служил, теперь здоровье не позволяет. А вы, простите, где до войны работали?

– В Мингечаурском совхозе. Я – агроном по специальности. Мать там у меня оставалась. Приехал из госпиталя, а ее уже нет. Поэтому там и не остался. Вот подлечу руку и снова на фронт.

Хозяйка подала чай.

– Нет, Месьма-ханум, я не буду пить, – вдруг засуетился старик. – На минутку забежал проведать тебя. Спешить надо, внучка заболела, за врачом пойду.

Голям-даи встал, торопливо попрощался и неожиданно бодрой походкой вышел из комнаты.

Мирзоев тоже отказался от чая и ушел в свою комнату. Вынул из вещмешка штатский костюм, кепку, туфли, завернул аккуратно в бумагу. Засунул сзади за брючный ремень пачку денег в резиновом кисете. Потом тщательно причесался перед зеркалом.

– Ты куда это, сынок? – удивилась старушка, увидев, что лейтенант уходит.

– Видно, все равно не засну. Вот хочу кое-что отнести товарищу. Нашелся здесь у меня земляк. Я скоро, Месьма-ханум.

Прошло не больше пятнадцати минут, как вновь появился Голям-даи. За ним в комнату осторожно вошел милиционер.

– Где он? – выпалил старик, тяжело дыша.

– Ушел вслед за тобой.

– Сбежал! – в отчаянии крикнул Голям-даи, бросаясь к двери. – Скорее за ним! Нужно догнать, пока далеко не ушел!

Мирзоев покинул квартиру Месьмы-ханум с единственной мыслью: как избежать встречи с Голям-даи? Ясно, что тот пошел за чекистами или милиционерами. Они могли появиться каждую секунду. Вдруг Шамиль увидел, что двое жильцов – пожилой и подросток, дежурные по группе местной противовоздушной обороны, поднимаются на крышу дома.

– На пост? – окликнул их лейтенант.

– Да, сегодня наша очередь.

– Поднимусь с вами, интересно посмотреть, как вы дежурите.

Вслед за ними Мирзоев полез по пожарной лестнице на крышу, предварительно передав сверток с одеждой пареньку, который специально спустился вниз помочь лейтенанту.

Встреча с отставным милиционером означала полный провал. Следовало как можно быстрее покинуть опаснее место, постараться замести следы.

Поднявшись, те стали проверять, на месте ли песок, рукавицы, а Мирзоев осмотрелся. В глаза сразу же бросилась небольшая лесенка, по которой можно было спуститься на крышу соседнего, вплотную приткнувшегося дома, а оттуда выйти на параллельную улицу. Все складывалось как нельзя лучше.

9

В утренней оперативной сводке внимание Гаранина привлекло коротенькое сообщение из Баку о подозрительном поведении лейтенанта Курбанова, поселившегося на квартире у некой Месьмы-ханум, и его внезапном исчезновении. На него незамедлительно был объявлен розыск.

Перечитав сообщение еще раз, майор написал запрос местным органам Баку с просьбой срочно сообщить время появления лейтенанта в городе, а также не замечалось ли у него непроизвольного подергивания мышц левого глаза.

Весь день Илья Ильич упорно отгонял от себя мысль, что наконец-то удалось выйти на след агента, о котором известил Вилли Шнель месяц назад. Он еле дождался утра и сам отправился к дежурному по управлению, чтобы сразу же, как только поступит почта, подтвердить или опровергнуть свою догадку. Наконец прибыл фельдъегерь, вываливший из портфеля на стол дежурному целую груду пакетов и конвертов. Где-то среди них был и ответ на его запрос. Гаранину казалось, что дежурный нарочито медленно сортирует почту. Он было хотел поторопить его, как тот сам назвал майора и протянул журнал регистрации: «Распишитесь, товарищ Гаранин». Отойдя к столику у двери, Илья Ильич вскрыл конверт. В глазах запрыгали блеклые телеграфные строчки. Так, шестого или седьмого августа… азербайджанец… последствия ранения или контузии.

Через несколько минут Гаранин докладывал начальнику отдела:

– Приметы парашютиста, о которых сообщил Вилли Шнель, совпадают с установочными данными на лейтенанта Курбанова. Они приведены во вчерашней…

– Да, да, я помню, – прервал Орлов. – Но под такой словесный портрет можно подогнать кого угодно.

– Семен Игнатьевич, но Курбанов появился в Баку как раз через два или три дня после заброски агента. А главное – тик. Хозяйка квартиры заметила, что у него иногда подергивались мышцы у левого глаза. Он даже сказал ей, что это после контузии. Вот ответ из Баку на мой запрос.

– Тогда дело другое, – полковник несколько раз перечитал полученную телеграмму. – Действительно, скорее всего, это он.

– Семен Игнатьевич, я считаю, что в Баку Курбанов не останется. Его теперь нужно ждать в Москве.

– Вы по-прежнему думаете, что конечная цель агента – Москва? Что ж, не исключено. Составьте подробную ориентировку по уточненным данным для милиции, комендантской службы и оперативных подразделений…

– Вы не смущайтесь, Наташа, рассказывайте подробно, – подбодрил Гаранин сидевшую перед ним девушку.

Ее только что проводили к нему в кабинет из бюро пропусков. Уже многих выслушал Гаранин, но ничего, хотя бы косвенно относящегося к агенту Штендера, о котором сообщил Вилли, пока не было. Не надеялся майор услышать о нем и от новой заявительницы. Дежурному она рассказала о каком-то подозрительном кавказце и о том, что надо проверить, не враг ли это, пробравшийся в Москву. Поэтому ее и направили к Гаранину.

– Познакомилась я с этим лейтенантом у нас в кинотеатре «Родина», – рассказывала розовощекая девушка в роговых очках. – Он сказал, что приехал в командировку с фронта, совсем не знает Москвы, а ребята, мол, в части обязательно будут допытываться, какая она, военная столица. Мы договорились в воскресенье погулять по городу. Лейтенант назвался Суреном, сказал, что по национальности армянин. Я сразу увидела, что он говорит неправду. Я родилась в Ереване, училась там и, уж кого-кого, а армянина всегда узнаю. Сурен думал, что раз я москвичка, то не могу отличить азербайджанца от армянина. Но я-то сразу поняла, что на самом деле Сурен азербайджанец.

– Нет ли у этого Сурена каких-либо особых примет?

– Нет, пожалуй, нет… Хотя вот что… Когда он рассказывал, что его ранило на фронте, у него под левым глазом вдруг жилка задергалась, быстро так. Потом прошло.

– Не говорил ли Сурен, где остановился в Москве? – с надеждой спросил Гаранин.

– Где он живет, я не знаю. Но сегодня в пять часов вечера мы встретимся у гостиницы «Москва».

– Вы не выдали ему своих подозрений?

– Нет, но произошел такой случай. Вчера Сурен провожал меня домой, и когда мы стояли у наших ворот, вышел мой сосед и крикнул мне по-армянски: «Бареф!» – «Здравствуйте!». Он сам армянин. Сурен насторожился и стал спрашивать, не говорю ли я по-армянски. Я сказала, что языка не знаю, а сосед со всеми так здоровается, он армянин. Только мне показалось, Сурен все равно забеспокоился.

– Да, это уж совсем некстати, – заметил Гаранин. – Спасибо вам, Наташа. Сегодня обязательно пойдите на свидание. О том, что были у нас, никому ни слова. Договорились?

Только Гаранин снял трубку, чтобы доложить начальнику отдела об этом разговоре, как Орлов сам зашел к нему в кабинет.

– Что рассказала девушка?

– Похоже, Семен Игнатьевич, снова вышли на след Курбанова. Скудные приметы, которые она назвала, сходятся с характеристикой агента. Например, у него такой же тик, как и у Курбанова.

– Вполне может быть, что это он.

– Сегодня у них свидание у гостиницы «Москва».

– Надо подготовиться к встрече. Если ее кавалер окажется Курбановым, его следует брать.

– Он может не прийти.

– Почему?

Гаранин рассказал об армянском приветствии.

– Человек он, судя по всему, осторожный. Не исключено, этот случай может даже заставить его уехать из Москвы. Особенно после происшедшего в Баку.

Вечером Гаранин огорченно докладывал: Курбанов, а они были уверены, что это он, на встречу с Наташей не пришел.

– Значит, испугался подозрения, решил исчезнуть, – задумчиво сказал Орлов. – Нервничает. Теперь начнет метаться, следы путать.

– А вы не допускаете, что Курбанов, наоборот, забьется в нору, чтобы пересидеть какое-то время, пока все не затихнет?

– Маловероятно. Ведь его сроки поджимают, не гулять же он сюда послан. Скорее, Курбанов может начать искать обратные пути за кордон.

– Так и не выполнив задания?

– А может быть, он его уже выполнил! Судя по поведению, Курбанов послан к кому-то на связь в Баку и Москву. Рации с ним нет. Везет, наверное, деньги резидентам, а взамен возьмет разведданные.

– В таком случае, Семен Игнатьевич, нужно перекрыть Курбанову пути отступления. Через линию фронта он вряд ли рискнет пробиваться, слишком сложно и опасно, в любой момент подстрелят. В Иран тоже не пойдет, там наши войска. Границу в Афганистан нет смысла переходить, оттуда два пути: в Индию к англичанам или же в Иран. Скорее всего, Курбанов будет пробираться к советско-турецкой границе.