Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

Вскоре Павла выписали из госпиталя. Алексей Владимирович прислал за ним машину, но отвезла она его не на Полянку, где раньше он жил с Ниной, а на дачу в Серебряном бору. Две комнаты, глухо отделенные от остального дома, отдавались в распоряжение Павла. В окна заглядывали только запорошенные сосны. Невдалеке спала, укрывшись льдом, Москва-река.

Осматриваясь, Клевцов не заметил, как на пороге появился человек, сказал: «Здравствуйте». Первое, что бросилось в глаза, была кудрявая шапка волос, закрывшая покатый лоб. Маленькие карие глаза смотрели весело и озорно. Прямой нос, длинные тонкие губы, весь контур лица не походил на распространенный русский тип.

– Разрешите представиться: Йошка Слухай. Волков приказал заботиться о вас. Вы не голодны?

«Еще и няньку приставил», – подумал Павел, но вслух сказал:

– Смотря чем станете кормить.

– Предлагаю омлет с салом.

– От такой еды грех отказываться, – Павел прошел во вторую комнату, где рядом стояли две кровати, застеленные ворсистыми одеялами.

– Ваша с супругой спальня, – проговорил Йошка.

– А вы где живете?

– По соседству, в доме напротив.

Павел снял шинель, остался в гимнастерке – новой, шевиотовой, довоенного образца.

– Нина просила передать: приедет вечером, – сказал Йошка, появляясь в дверях с подносом.

По тому, как запросто он устроился за столом, расставил тарелки для себя и Павла, было видно, что чувствовал он себя на равных и для него, очевидно, тоже была отведена какая-то роль в планах Волкова.

– Кто вы и откуда? – спросил Павел. – Конечно, если это не секрет.

– Ну почему же? – Йошка, видимо, на этот счет получил соответствующее указание и охотно рассказал о себе.

Мать – украинка, отец – чех, работал лесорубом фирмы «Моторица» в Закарпатье, рано умер, и Йошке пришлось с отроческих лет идти по его стопам. Вступил в молодежный Союз коммунистов, вел революционную работу.

– Меня выследил мастер и сдал жандармам. Но от тюрьмы спасла армия. Призывались мои одногодки… Облачили в мундир из зеленого английского сукна, дали бельгийскую винтовку, обули в желтые ботинки фирмы «Батя» – и загремел раб божий охранять границу в Судетах. Там выучился на радиста, шофера… После мюнхенского предательства меня демобилизовали. Вернулся в Закарпатье. Здесь уже хозяйничали венгерские фашисты. В их черных списках мое имя стояло одним из первых. Был вынужден уехать в Прагу. Однако и здесь гестаповцы скоро напали на мой след. За организацию подпольной радиостанции приговорили к каторге. Но удалось бежать. Чешские коммунисты нелегально переправили меня в Россию.

– Вы какого года рождения?

– Мы одногодки, с пятнадцатого. Только вы родились в феврале, а я в мае.

– Значит, вы и мою биографию изучили? – рассмеялся Клевцов.

– Волков рассказывал, – серьезно проговорил Йошка. – Надо же знать, с кем придется работать… У нас есть такая поговорка: друга ищи, а нашел – береги. Надеюсь, мы будем беречь друг друга.

– Да, конечно, – улыбнулся Павел.

Вечером вместе с Ниной приехал Волков. Алексей Владимирович посчитал, что пора всех участников посвятить в свой план.

– Вся семейка в сборе, могу сообщить мнение командования, – сказал он. – Вам троим предстоит разгадать, как пишется в книгах, тайну фаустпатрона. Теоретически вы к заданию готовы, теперь начнем готовиться практически. В Киеве до войны жил и работал некий Анатолий Фомич Березенко. Он считался одним из лучших специалистов по сплавам. Эвакуироваться не успел. Подпольщики, с которыми была связана его мать, уговорили Березенко пойти на работу к немцам. Те отправили его в Германию. Мать осталась в Киеве. Так вот через нее подпольщики узнали, что сын работает в Мюнхене на заводе «Байерише моторенверке», попросту БМВ. Усекаешь, Клевцов?

– Это недалеко от Розенхайма, завода детских игрушек болтунишки Ахима Фехнера? – спросил Павел.

– Там. О Фехнере Березенко и сообщил. Где он живет точно – мы не знаем. Письма от матери получает «до востребования» на 17-е отделение имперской почты. – Волков помолчал. – Конечно, не исключена и возможность провокации. Но, с другой стороны, у нас нет оснований не доверять Березенко. Окончил политехнический институт, защитил кандидатскую, написал несколько монографий по сплавам и особенностям их кристаллической решетки. Эти книги заинтересовали немцев, в какой-то мере предопределили дальнейшую судьбу Березенко.

Волков положил на стол папку, показал фотографию Березенко. Высокий, в длиннополом плаще, в очках и шляпе человек был снят на Владимирской горке. Лицо размыто, без деталей, но все же понять можно: худощав, носат, с острым длинным подбородком.

– У матери мы постараемся узнать такие подробности его жизни, которых не знают немцы. Чтобы не подумал, что вы подосланы гестапо.

– Нам бы только добраться до него, – проговорил Павел.

– Добираться будете втроем. Документы подготовим надежные. Ты, Клевцов, бывший фронтовик, майор Пауль Виц, представитель фирмы «Демаг» в Донбассе и Ростове-на-Дону. Не беспокойся, твое непосредственное «начальство» у нас в плену со всей канцелярией, бланками и печатями. Ты по командировочному удостоверению был в Донбассе – ворон из стаи, что слеталась его грабить. Заготовим мы и справки из госпиталя, «зольдатенбух», требования на железнодорожные билеты и другие документы.

– А это твоя жена, – Алексей Владимирович перевел взгляд на Нину. – Уроженка Штутгарта, была сиделкой в госпитале, где ты, Клевцов, якобы находился на излечении. Это в Макеевке. Между прочим, в протестантской церкви Штутгарта должна быть подлинная запись о рождении и крещении Нины Цаддах – 10 февраля 1923 года…

Волков повернулся к Йошке:

– Ефрейтор Слухай, участник Московской зимней кампании и кавалер Железного креста второй степени, контужен, страдаешь эпилепсией, от военной службы освобожден. Пристроился денщиком к Паулю Вицу… Будешь в группе и за няню, и за радиста, и за все, что судьбе понадобится.

Волков оглядел всех:

– С завтрашнего дня начнем проработку деталей. Отныне приказываю думать только об одном задании. Вживайтесь в свои роли. Распорядок установите боевой. Йошка, подавай ужин, и отбой!

Перекусив, Волков уехал. Йошка убрал со стола и тоже ушел.

Ранний звонок поднял Клевцова с постели. Уже поднося к уху телефонную трубку, Павел догадался – звонил Волков. «Когда же он спит?»

– Нашелся Мантей, – сказал Алексей Владимирович. – Помнишь, ты говорил о фенрихе из училища в Карлсхорсте? Одевайся и выходи.

Позавтракав, Павел по занесенной тропинке прошел по саду, открыл калитку. Ни одного огонька не светилось в темноте. Сосны в сугробах стояли неподвижно, как будто в почетном карауле. Рокот мотора послышался в тишине издалека. Освещая дорогу синими подфарниками, из-за поворота вынеслась знакомая «эмка». Волков открыл дверцу. Павел вскочил в машину чуть ли не на ходу.

Миновав несколько контрольно-пропускных пунктов на шоссе, машина въехала в Красногорск. Лагерь военнопленных был устроен на многогектарной окраине. На этой территории работали заводы строительных материалов, механические мастерские. У проходной «эмку» встретил сотрудник особого отдела. В одноэтажном, барачного типа здании штаба он предоставил гостям свой кабинет и выложил на стол личное дело Оттомара Мантея. Надев очки, Волков стал просматривать протоколы допросов, характеристики, автобиографию. Ни в одном из документов ни разу не упоминалось о новом оружии.

Привели Мантея. Фенрих заученно вытянул руки по швам, отрапортовал о прибытии. Алексей Владимирович показал на стул. Мантей послушно сел. Павел приготовился к переводу. Стриженный наголо, с бледно-рыхлым лицом, фенрих производил жалкое впечатление. Хотя его мундир и сапоги были вычищены, однако что-то неуловимо неряшливое было во всем облике пленного. На просьбу рассказать о себе он без запинки выпалил все, что уже писал в автобиографии, и с выражением услужливой готовности стал ждать новых вопросов.

– Кто руководил вашей практикой на фронте? – задал прямой вопрос Волков. Мантей с удивлением взглянул на русского, по его мнению, большого человека из разведки или контрразведки, заискивающе ответил:

– Капитан Хохмайстер.

– Значит, была целая группа?

– Мы прибыли в составе отделения.

– Чтобы провести боевые испытания противотанкового оружия, – не то вопросительно, не то утвердительно проговорил Волков.

Фенрих заволновался, но Волков и на этот раз сделал вид, что ничего не заметил:

– Как назвали это оружие?

Мантей сглотнул слюну:

– Фаустпатрон…

– Хохмайстер… Это не тот Маркус Хохмайстер, который стал чемпионом на Олимпийских играх в Берлине?

– Тот.

– Отчего он забросил бокс?

– Он целиком отдался изобретательству.

– Работал над «фаустом»?

– Да. Но, признаться, я не был близок к капитану. У него была отдельная лаборатория. Допуск туда был далеко не у всех.

– Лично вы там бывали?

– Да. Однако не во всем разобрался. Мы изготовляли лишь отдельные узлы.

– После нашей беседы опишите их во всех подробностях. Где собираются наладить массовое производство «фаустов»?

– Я не в курсе. Правда, перед тем как отправиться на фронт, Хохмайстер ненадолго ездил в Баварию.

– В Мюнхен? Розенхайм?

– Кажется, в Розенхайм. Я слышал, он несколько раз упоминал этот город. Там живут его родители.

– А чем они занимаются?

– По-моему, связаны с детскими игрушками.

– Откуда у вас такое предположение?

– Случайно я видел в лаборатории на столе отцовскую записку Хохмайстеру… Она была написана на фирменном бланке «Клейне»…

Последнее слово Павел перевел как: «Малыш».

– Что было написано в ней?

Мантей покраснел.

– Ну-ну! Вы же настоящий немец и обязаны интересоваться другими!

– Там шла речь о сроках платежей. Отец угрожал отказом в кредите.

Волков неожиданно переменил тему разговора.

– Как вам живется в лагере?

Мантей испуганно взглянул на офицера особого отдела, пожал плечами. Алексей Владимирович едва заметным кивком головы попросил того выйти.

– Что думают ваши товарищи о положении на фронте?

На влажном лбу Мантея собрались морщинки. Он взглянул на Волкова и Клевцова, как бы решая, быть или не быть до конца чистосердечным. Что-то подсказало ему, что русских устроит только прямой ответ.

– Многие верят в победу Германии, но есть и такие, кто разочарован.

– Вам известно, что армия Паулюса погибает в Сталинграде?

– Нам говорил об этом политический информатор…

– Благодарите своего бога, что вам уже не придется воевать и вы уцелеете.

Мантей вдруг сгорбился, в глазах показались слезы:

– Мне очень тяжело здесь… Ефрейтор Бумгольц заставляет чистить нужники! Он ненавидит меня.

– Почему ненавидит?

– Я имел неосторожность сказать о том, что мой папа – советник в министерстве внутренних дел. Так он назвал его «душегубом».

В кабинет неслышно вошел сотрудник лагеря, показал на часы. Подходило время обеда. Алексей Владимирович сказал Мантею:

– Идите в столовую, потом возвращайтесь сюда.

Фенрих бросился к двери.

– Кто такой Бумгольц? – спросил Волков сотрудника.

– Командир взвода, куда зачислен Мантей. Его подчиненные ходят по струнке.

– Мантей жалуется.

– Такие всегда скулят. Это он сейчас пообтерся, а когда сюда попал, держался павлином, Женевскую конвенцию вспоминал. Свои же ему быстро сбили спесь.

– Попрошу вас еще об одном одолжении… Распорядитесь прислать к нам побольше земляков из Мюнхена и Розенхайма…

По мнению Волкова, наибольшую опасность для группы Павла кроме гестапо представляли сотрудники третьего отдела абвера. Они боролись с разведкой противника. Ими командовал полковник Франц Эккард фон Бентивеньи. [13]13
  Дальнейшая судьба Бентивеньи такова. После покушения на Гитлера 20 июля 1944 года перед повышением в чине проверялась политическая благонадежность каждого офицера вермахта. В отношении Бентивеньи у фашистов никаких сомнений не было. Уже в августе 1944 года он стал генерал-майором. Позднее командовал пехотной дивизией в составе оперативной группы армий «Курляндия». Весной 1945 года «Курляндия» была разбита войсками Прибалтийского фронта. Генерал-лейтенант Бентивеньи попал в советский плен. Был приговорен к 25 годам заключения. В октябре 1955 года передан в ФРГ, где его сразу же выпустили на свободу. Умер в Висбадене в 1958 году в возрасте 61 года.


[Закрыть]

За этим человеком Волков следил с пристальным вниманием. Бентивеньи был опытным и коварным противником. Родился он в Потсдаме в семье кайзеровского офицера. В 20-летнем возрасте в гвардейском артиллерийском полку получил первый офицерский чин. Отдел Абвер III принял в 1939 году будучи полковником генерального штаба. Канариса, мало обращавшего внимание на происхождение, привлекли в Бентивеньи главные черты – изобретательность в провокациях и маниакальная жестокость к «врагам рейха». Работая в тесном контакте с гестапо и службой безопасности СД, Бентивеньи создал плотную сеть контроля, хитрую систему мер по сохранению военных секретов.

Определенную опасность представляли личные документы. Они постоянно видоизменялись, разнилась система цифр и индексов, в каждом районе существовал особый код, опять-таки меняющийся чуть ли не каждый месяц. Верно, нашим шифровальщикам удалось эту систему разгадать, однако полной гарантии в надежности всех документов, положенных каждому члену группы, не было. К тому же в ужесточившихся условиях проверки документов нужно было получить соответствующие отметки у местного сотрудника Абвера III и в полицейском управлении, назвать причину переезда и задержек, чтобы не вызвать подозрений.

От Павла, Нины и Йошки требовалось не только безупречное владение языком, знание местных диалектов, оборотов речи и выражений, но и безукоризненность одежды и содержимого карманов, вплоть до продовольственных карточек самой последней серии, поскольку цвет их тоже непрерывно менялся, а старые сдавались в обмен на новые, до талонов на промышленные товары, личных писем, фотографий, с которыми должна совпадать легенда.

В лагере военнопленных нашлось немало баварцев. Они обстоятельно рассказали о Мюнхене и Розенхайме, о нравах, праздниках и любимых развлечениях жителей. Павла заинтересовал один из пленных – Артур Штефи. Его мать содержала в Розенхайме пансионат. Брат Франц был художником, имел некоторые связи с нацистскими властями города. У Артура оказалось много снимков особняка, возле которого фотографировалась семья. Поскольку Штефи попал в плен недавно вместе со штабом полка, ни мать, ни брат не могли еще знать о его участи.

По настоянию Волкова Павел провел с Артуром два дня. У них возникло даже нечто вроде симпатии друг к другу. Пленный рассказал о своем детстве, воспитании, увлечениях, горько сожалел, что после гимназии решил избрать военную карьеру.

Павел попросил Штефи написать письмо матери: мол, пока жив и здоров, посылает со своим другом небольшой подарок, просит принять и обласкать его, он приедет с женой и денщиком. Другое письмо Артур адресовал брату, где жаловался на тяготы фронтовой жизни и тоже просил оказать поддержку другу, с помощью которого надеется облегчить свою судьбу.

После посещения лагеря военнопленных Волков начал вести более усиленную подготовку. Он же обеспечил группу крупной суммой денег, а также золотыми изделиями и бриллиантами.

– На «лапу» давать придется, – сказал он. – Немцы при нынешнем скромном пайке на взятку непременно клюнут.

Алексей Владимирович познакомил также с методами вербовки. Он призывал к осторожности. Нацисты сумели вселить в немца животный страх перед гестапо и полицией. Он советовал искать помощников среди тех, кто недоволен существующими порядками, обижен на начальство, бедствует с большой семьей. Другое дело, если придется говорить с Березенко. Правда, еще неизвестно, сможет ли он помочь в отношении «фауста», но раз сообщил о Фехнере, то, видимо, имеет какое-то отношение к этому оружию.

Для записи формул и чертежей группу снабдили особыми химическими чернилами в таблетках аспирина. Их не мог выявить никакой анализ. Если текста и чертежей будет много, то придется закамуфлировать их в какой-либо книге. Для дубляжа следует воспользоваться микропленкой в трофейном «Миноксе» величиной с зажигалку. В свое время такой фотоаппарат изъяли у немецкого агента.

Предусмотрел Волков и пути отхода в случае провала. Один из них намечался через «зеленую границу» в Швейцарии мимо пограничной охраны. Там был человек, который в случае необходимости мог укрыть от преследования. Дал Алексей Владимирович и адрес в Германии: Гейдельберг, Блауштрассе, 6/8, Макс Ульмайер. Им следовало пользоваться для связи с Центром.

Хотя группе, имеющей ограниченную задачу, придется иметь дело с людьми невысокого общественного положения, тем не менее Волков от всех требовал неослабной бдительности. Как бы ни пытался он все предугадать, элементы неожиданности и риска исключить было нельзя. Провал мог случиться в любое время, в любом пункте маршрута.

К началу марта 1943 года Волков посчитал подготовку группы законченной. Были проиграны разные варианты действий, опробованы средства связи, проверены документы, снаряжение, одежда, обувь. Оставалось выбрать, каким путем перейти линию фронта. Алексей Владимирович сразу же отверг предложение сбросить группу на парашютах. Разумней воспользоваться наземным путем, тем более, что благоприятствовала общая обстановка. После разгрома под Сталинградом немцы покатились на запад. Они в панике бросали обмороженных и раненых, тяжелую технику, танки и грузовики, оставшиеся без горючего. Вместе с войсками ударились в бег советники по экономическим вопросам и оккупированным территориям, чиновники нацистских министерств угля и стали, хлеба и труда, расовой политики и финансов, разные «референты» по части грабежа природных богатств России. С этой оравой и предстояло смешаться Павлу, Нине, Йошке.

Волков связался с работниками Генерального штаба. Те указали наиболее удобный участок для перехода линии фронта. Армейские разведчики под командованием специального сотрудника разведуправления провели группу к хутору Ясному. Здесь в укромном месте закопали «северок» на тот случай, чтобы вызвать помощь, когда группа пойдет обратно, раздобыли лошадей с бричкой. Перед рассветом выехали на большак и пристроились к колонне отступающих румын. В Славянске Йошка оставил лошадей у одного инвалида, заплатив за содержание немалую сумму. От этого города уже ехали в поезде до Лейпцига. Документы действовали безупречно.

В Лейпциге купили чемоданы и вещи, которые могла иметь состоятельная немецкая семья. Павел достал билеты в вагон первого класса. Экспресс Берлин – Вена шел через Розенхайм.

Если весна 1943 года в России затянулась, там долго лежал снег, то в южной Германии уже распустились деревья, белым цветом покрылись вишневые и яблоневые сады, было тепло, солнечно, люди ходили в летней одежде.

В Розенхайм поезд прибывал на рассвете. Он замедлил скорость задолго до вокзала и двигался на малом ходу, перескакивая с одной колеи на другую. Мимо плыли товарные склады, водозаборники, открытые грузовые платформы с коричневыми брикетами малокалорийного бельгийского угля, на котором работали локомотивы в рейхе. Наконец состав вполз под стеклянную крышу вокзала. Паровоз с шумным выдохом выпустил пары. Здесь не было привокзальной суеты, издерганных пассажиров, но и носильщиков не оказалось. Полицейский у выхода на городскую площадь удивленно вскинул выцветшие брови, когда Павел спросил, где находится стоянка такси.

– Боюсь, что в этот ранний час вы вряд ли найдете машину, – проговорил он и тут же осведомился: – Как далеко вам ехать?

– На Максимилианштрассе.

– О, вы быстрее доедете на трамвае. Шестая остановка.

Позванивая колокольчиком, скоро подкатил игрушечный бело-голубой трамвайчик на колесиках. Пожилой вагоновожатый в черной суконной форме дождался, когда зайдут пассажиры, дал сигнал и сдвинул рукоятку реостата. Трамвайчик, мягко покачиваясь на стыках узких рельс, покатил по дремавшим улицам.

Чтобы не приезжать слишком рано, Павел решил протянуть время в трамвае. Отдавая деньги за новые билеты, он сказал кондуктору:

– Поверьте, мы так давно не были здесь, что хотим подышать розенхаймовским воздухом.

Кондуктора позабавила расточительность пассажиров, но он промолчал. Еще не наступило время «пика», не встало солнце, какое ему дело до того, что троим чудакам вдруг взбрело тащиться по опостылевшему городу.

Трамвай пересекал и дубовые рощи с горками компостов из прошлогодних листьев и вязанками сучьев, изрубленных на мелкие чурочки величиной с карандаш, и районы с виллами, прибранными парками и сквериками, где жили богатые розенхаймцы. Потом он снова подкатил к вокзалу. Отсчитав от него пять остановок, Павел, Йошка и Нина сошли на шестой. Максимилианштрассе оказалась довольно тихой улицей с зеленым бульваром посередине и голубыми скамьями, возле которых стояли урны для мусора и окурков. Прошли несколько вилл и наткнулись на калитку с надписью на стандартной бронзовой доске: «Пансионат И. Штефи».

Павел нажал на кнопку звонка. Тут же появилась девушка в белом переднике с кружевной наколкой на пепельных кудряшках. Она любезно осведомилась, что нужно господам.

– Доложите фрау Штефи, приехал друг Артура с письмом и подарком для нее, – сказал он, незаметно оглядев большой сад, в центре которого желтела двухэтажная вилла.

Не прошло и минуты, как на дорожке из мелкого гравия и битого кирпича показалась высокая женщина лет шестидесяти. Большие влажные глаза уставились на Павла.

– Это вы? – спросила она, оглядывая его, словно отыскивая одинаковые с сыном черты.

– Это я, – произнес Павел. – Позвольте войти.

– О, простите. Я так растерялась. От Артура давно не было вестей.

Фрау Штефи распахнула калитку, попыталась взять у Нины кофр, но та учтиво отказалась от помощи. Когда вещи внесли в просторную прихожую на первом этаже, Павел подал письмо. Фрау Штефи читала долго, то и дело вытирая глаза кончиком кружевного платка. Вскоре глаза ее высохли, и она с необъяснимым вдохновением вдруг произнесла фразу, которая смутила не только Павла, но и привыкшего ко всему Йошку:

– Я горжусь моим мальчиком. Он сражается за фюрера!

Позднее, когда будет пылать Берлин, крысиным ядом отравится в своей норе Гитлер, Павел еще увидит таких матерей, с фанатичной страстью посылавших своих незрелых четырнадцатилетних сыновей на смерть «в жертву фюреру» – и не удивится. Но сейчас такая женщина предстала перед ним впервые, и он на какое-то мгновение лишился дара речи. Йошка, кашлянув, стал открывать чемодан, где лежал заранее приготовленный подарок – небольшой медальон русской ручной работы. Павел же, очнувшись, достал из бумажника фотоснимок, сделанный немецкой камерой и отпечатанный на трофейной бумаге. Гордо вскинув голову и улыбаясь, в егерском мундире и эдельвейсовском кепи стоял Артур посреди сугроба. Возбудившись от подарка, письма и снимка, фрау Штефи решила отблагодарить нежданных гостей по-своему:

– Артур просит предоставить вам квартиру на некоторое время, я велю приготовить прекрасный домик в саду. Три комнаты вас устроят?

– Конечно, если это будет стоить не дорого.

– Пустяки! Зато будете чувствовать себя свободно и можете готовить пищу сами. У меня, к сожалению, еда по нынешним временам весьма скромна.

– Какие требуются формальности для прописки?

– Вы должны сделать отметку о жительстве в полицейском управлении. С блокфюрером я договорюсь сама.

Пока шел разговор с хозяйкой, служанка успела прибраться во флигеле, проветрить комнаты, застелить постели. Некоторое время спустя Йошка с ней познакомился. Она оказалась его соотечественницей из села Глены в Моравии. Звали ее Франтишкой. Йошка быстро нашел с ней общий язык, сказал, что ему тоже приходится прислуживать, но хозяин, по крайней мере, не так строг и бессердечен, как другие. Проникшись доверием к земляку, Франтишка рассказала об обитателях пансионата. Здесь жили инвалиды, которые обморозились у Нарвика еще до русской кампании, сын фрау Штефи Франц с женой Кларой, а наверху в мансарде какой-то бука-инженер.

Эти сведения Йошка передал Павлу. На распаковку вещей и устройство ушло мало времени. Павел сказал Йошке:

– Сейчас же поезжай в Мюнхен, ищи Березенко, наведайся в семнадцатое отделение почты, куда мать шлет ему письма. Вечером Нина постарается познакомиться с обитателями пансиона. Мне же предстоит идти в полицейское управление…

– Может, лучше тебя подстраховать?

– Не надо. И меня не выручишь, и себя подведешь… По возвращении из Мюнхена ищи завод детских игрушек Хохмайстера и Ахима Фехнера.

В саду появился толстозадый человек с мольбертом и красками, уселся на раскладной стульчик. Нетрудно было понять, что это Франц – брат Артура Штефи. Павел взял письмо и деревянную коробку с красками, подошел сзади, некоторое время молча рассматривал картину какого-то сражения.

– Прекрасно! – негромко, но с чувством произнес Павел.

Франц испуганно обернулся, отчего едва не свалился с хрупкого стульчика:

– Откуда вы взялись?!

– Пауль Виц. Утром я поселился вместе с женой и денщиком в вашем флигеле… Клянусь вам, вы гений!

Франц мало походил на Артура. Это был разжиревший субъект с рыхлым угреватым лицом. Белесые глаза навыкате обрамляли жесткие и прямые, как у поросенка, ресницы. Художник неопределенно махнул рукой с кистью.

– Так себе, – поскромничал он, не поняв иронии. – Пишу «Битву под Смоленском» для Дома инвалидов в монастыре святой Агнии. Старые вояки любят аллегории.

– Я вам привез письмо от Артура.

– Мой брат как был идиотом, так им и остался.

– Не скажите, Артур ведет себя геройски. – Павел придал голосу жесткие нотки.

Франц, взяв письмо Артура, быстро пробежал по строчкам мутными глазами, дернул плечом:

– Довоевался…

– Я узнал от вашего брата, что вы прекрасный художник, и добыл в России эту штуку…

Франц скомкал письмо, сунул в карман куртки, откинул крышку деревянной коробки и взвизгнул от восторга:

– Да это же чудо, господин Виц! В мире не найдешь лучше русских красок! Они делаются из настоящих масел и красителей.

Франц проворно вскочил, забежал вперед:

– Как я узнал, Артур – ваш друг. Извините, я опрометчиво высказался о нем. Я люблю Артура, хотя не одобрял, что он избрал военную карьеру. Но сейчас война, место настоящего немца в окопах, а у меня гипертония, артрит и всякие немощи…

В это время появилась его жена Клара с газетами и конвертом. Павел коснулся губами ее руки.

– Дорогая, это Пауль Виц – фронтовой товарищ нашего Артура. С женой и денщиком его поместила маменька во флигеле, – притворно ласково заверещал Франц.

– Одну минуту, – прервал его Павел, быстро сходил к себе и вернулся с плоским флакончиком «Коти». – Хорошенькая женщина, надеюсь, не откажется от этого скромного презента?

Клара, как девочка, сделала книксен и поправила высоко взбитую спереди и пышно рассыпавшуюся сзади по плечам прическу, схожую с той, какая была у Клары Доннер из нашумевшего фильма «Большой вальс».

Франц распечатал конверт, прочитал несколько строк на узкой полоске бумаги.

– Какая-нибудь повестка? – тревожным тоном спросил Павел.

– Наоборот! Йозеф Шрайэдер назначает время сеанса.

– Кто такой этот Шрайэдер?

– Важный чиновник в полиции. Эти господа хотят увековечить себя в истории, хотя папа Йозефа был простым писарем в магистрате. Кстати, я скажу ему о вас. Ведь вам нужно разрешение на проживание.

– Буду очень признателен, – Павел еще раз взглянул на картину – черное небо, багровый пожар в городе с типично немецкими крышами, даже церковью, которая напоминала мюнхенскую Фрауэнкирхе; – очевидно, таким представлял Смоленск Штефи. На переднем плане были изображены идущие в атаку танки и прижатые к броне солдаты с яростными лицами. – Нет, что вы ни говорите, у вас несомненный талант!

Вечером Нина взяла термос и пошла к фрау Штефи за кипятком. Она появилась в столовой в тот момент, когда обитатели пансионата собрались на ужин. Нина познакомилась с Францем и ветеранами из Нарвика. За столом не было лишь жильца с мансарды.

17

Поиски Березенко Йошка начал с 17-го отделения имперской почты. Оно оказалось напротив проходной завода «Байерише моторенверке». Молодой чех не предполагал, что будет иметь немалый успех у почтовых работниц. Смазливая девица за окошечком на вопрос, знает ли она господина Бера (так подписывался на обратном адресе Березенко), ответила игриво:

– А зачем вам понадобился этот сухарь?

Йошка поведал трогательную историю о больной матери, от которой привез благословение и посылку.

– Из Киева? – удивленно воскликнула девица.

– Откуда же еще! Я лежал там в госпитале.

В разговор вмешалась подружка из соседнего окошечка.

– Он теперь на почте бывает редко. А искать ею надо на БМВ. Однажды я видела его выходящим из проходной.

– В котором часу?

– После первой смены. В семнадцать.

– Как он выглядит?

– Длинный, дистрофичный… в очках… утиный носи… губы поджаты так… нет, так! Одет в серую тройку и реглан до пят.

Их наблюдательности можно было позавидовать.

До пяти вечера он ходил по Мюнхену, потом вернулся на почту и занял позицию у окна, откуда хорошо просматривались ворота БМВ. Кончилась смена. Из проходной повалил народ. На почте сразу стало многолюдно.

Йошка так и не увидел Бера, хотя проторчал у окна целый час. После закрытия почты ему ничего не оставалось, как пригласить подружек в кафе, угостить их пирожными и легким яблочным вином. Более серьезной девушке, видимо начальнице, по имени Ингрид он сказал:

– Если вдруг объявится Бер, передайте, что в воскресенье буду ждать его в сквере у Новой ратуши с восемнадцати до девятнадцати.

– Выходит, и я не увижу вас до воскресенья?

– Я живу далеко отсюда, но вас постараюсь увидеть раньше…

В Розенхайм он вернулся поздно.

– Почта – пока единственное место, только через нее мы сможем выйти на Березенко, – заключил Павел. – А до воскресенья постарайся разыскать Ахима Фехнера.

На следующий день с утра Йошка поехал искать фабрику детских игрушек Ноеля Хохмайстера. Она оказалась на западной окраине города. За высоким кирпичным забором виднелись три цеха, складские помещения и контора. Инспектор по найму – лысый старик, страдающий подагрой, просмотрел солдатскую книжку, справку из госпиталя об увольнении из вермахта и проговорил:

– Для устройства на работу нужна еще рекомендация от гауарбайтсфюрера. [14]14
  Должностное лицо нацистской партии на крупных предприятиях края.


[Закрыть]

– Не знал, что детские игрушки тоже представляют для рейха военную тайну, – удивленно воскликнул Йошка.

– Мы теперь занимаемся другим делом, – шепнул старик.

– А какую работу мне дадут?

– У нас нет вакансий шофера. Пойдете разнорабочим. Паек и 80 марок в неделю.

– Я подумаю, – Йошка забрал документы и вышел.

Пивная «Альтказе», занимавшая подвал одного из стандартных четырехэтажных домов неподалеку от проходной, обслуживала рабочих этой же фабрики. Едва Йошка сел и закурил, как к нему приковылял кельнер. Под его халатом он заметил солдатский френч и синие кавалерийские галифе с рыжими леями.

– Видать, оттуда, – мотнул головой куда-то в сторону кельнер.

– А ты уже свое получил?

– С добавкой. Вместо ноги протез, а где взять вторую половину ягодицы?

– Без этого прожить можно, а вот без шнапса и пива… – Йошка извлек из бумажника продуктовую карточку и деньги. – Пусть побегает напарник, а мы хлопнем за мой счет по рюмочке за наши фронтовые дела.

Кельнер воровато оглянулся, понизил голос!

– С этим сейчас строго, но сообразим.