Текст книги "Тихий городок"

Автор книги: Сергей Демкин

Соавторы: Андрей Серба,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

– Выходит, нужно как можно дольше не вводить в бой наш резерв? А сделать это лишь после того, как Советы раскроют свои козыри?

– Так нужно сделать, но уже нельзя. Бира и Стаха мы можем спасти, покуда держатся хлопцы Рудого и силы казаков разъединены. Мы должны поспеть к базе Бира раньше, чем там окажутся казаки из низины. В путь нужно выступать немедля! Жду приказа, друже надрайонный проводник.

Шершень раздумывал недолго. Конечно, лично для него было бы предпочтительнее спасти не сотни Бира и Стаха, а уцелевших в низине боевиков Щура и Рудого: тогда результат измены четового Догуры выглядел бы не столь устрашающе. Но вдруг Хрын прав, и судьба обороняющихся в низине боевиков уже предрешена? В этом случае обстановка действительно диктует одно: пока не поздно, спешить на помощь Биру и Стаху.

– Командуй выступление, сотник…

Назначив в головной дозор трех лучших разведчиков, Хрын приказал им вести сотню к базе Бира кратчайшей дорогой. Хорошо отдохнувшие боевики были полны сил, шли налегке – только оружие, боеприпасы и ничего лишнего. Поэтому сотня двигалась довольно быстро. Они оставили за спиной уже добрую половину пути, когда слуха Хрына достигло шепотом передаваемое по цепочке:

– Сотника к дозорным.

– Я с тобой, – сказал Хрыну сразу насторожившийся Шершень, понимая, что подобное приглашение должно быть вызвано какой-то неприятностью или непредвиденными обстоятельствами.

Дозорные поджидали Хрына у невысокого, метра три – три с половиной скального выступа, нависшего над узенькой горной тропкой, по которой спешила сотня. Старший из дозорных, не говоря ни слова, подвел Хрына к оконечности выступа, указал глазами на трухлявый пень, торчащий на склоне горы рядом с выступом. Пень как пень: неровный верхний край, начавшая гнить сердцевина, мох с северной стороны, узловатые корневища, наполовину вылезшие из земли. Чем он мог привлечь внимание дозора? Может, двумя извилистыми светловатыми линиями, что тянулись от середины пня до самого верха и не гармонировали по цвету с его грязновато-бурым окрасом? Наверное, так оно и есть, потому что сколько Хрын ни всматривался в пень, ничего подозрительного в нем он больше не замечал. На всякий случай он провел по одной из линий пальцем, ковырнул ее поверхность ногтем и с недоумением посмотрел на дозорного.

– Ну и что?

Дозорный ухватился пальцами за верхний край пня между светлыми линиями, потянул руку к себе. И большой кусок пня, заключенный между линиями, легко и без всякого шума очутился у него в руке. Поверхность пня, прикрытая до этого вытащенным куском, оказалась смазанной тонким слоем уже высохшей земли, ею был покрыт с внутренней стороны и находившийся в руке дозорного кусок.

– Ну и что? – повторил свой вопрос Хрын, глядя на дозорного.

– За пень хватались рукой, когда забирались на выступ. Прошло здесь таким макаром не меньше четы. На выступ поднимались, потому что от него начинается скальный пласт, на котором не остается следов, как на траве или земле. По этому пласту можно незаметно выйти к вершине горы и спуститься в Голые овраги, что на другом ее склоне, – сказал дозорный, аккуратно вставляя кусок пня на старое место. – Все случилось не позже суток тому назад.

– Почему так думаешь? – прозвучал голос Шершня.

– Следы о том говорят. Смотрите сами.

– Все ясно, друже, – остановил ударившегося в излишние рассуждения дозорного Хрын. – Спускайся на тропу и объяви сотне привал. Предупреди: никому никуда не разбредаться, быть готовым к бою. Четовым через пять минут явиться ко мне.

– Считаешь, это серьезно? – кивнул Шершень на след у камня, когда дозорный отправился выполнять приказ сотника.

– Посуди сам. Кем были эти сорок или больше человек? Вряд ли нашими боевиками: им незачем здесь шляться и бояться собственных следов на пнях. Селян или кого другого из цивильных здесь быть не могло. Кто остается? Вот именно: казаки или самооборонцы. Кой леший и зачем занес их сюда? Может, оказались тут проходом, а может… – Хрын испытующе глянул на Шершня. – Вдруг мы наткнулись на сюрприз, что приготовили нам Советы?

– Разве мы с тобой не пришли вчера к выводу, что Советам негде взять взвод, который может сейчас поблизости скрываться?

– Рассуждения – одно, а реальная действительность – другое. Потом, осторожность еще никому и никогда не мешала. Предлагаю поступить так. Если противник где-то рядом, он, скорее всего, в Голых оврагах, что на противоположном склоне нашей горы. Наведаемся туда и с чистой совестью двинемся дальше.

– Уговорил…

Противоположный склон горы был каменистым, безлесым, с редкой травянистой растительностью. Овраги начинались примерно в полукилометре от вершины и спускались к подножию тремя узкими лентами-щелями.

Пристроившись на вершине горы, Хрын и Шершень в бинокли наблюдали, как сотня окружала овраги. Одна чета, растянувшись цепью, шла на них в лоб, две другие заходили с флангов. Четверка МГ, установленных на станки-треноги, была готова в любой момент поддержать атаку огнем. Вот чета, наступавшая с фронта, в двухстах метрах от ближайшего к ней оврага, вот в полутораста. И тогда ударили чужие пулеметы: один из-под скального обломка, что виднелся в десятке шагов перед оврагом, еще два из самих оврагов. Атакующие в тот же миг повалились наземь, в поисках укрытий от пуль стали расползаться в разные стороны. Отвечая на стрельбу противника, застучали оуновские МГ, из оврагов и со склона горы затрещали автоматы и зачастили винтовочные выстрелы. Огневой бой разгорался с каждой минутой.

– Примерно полусотня стволов, из них пять дегтяревских ручников, – подсчитал силы противника Хрын. – Крепко непоздоровилось бы Биру и Стаху, навались на них с тыла эти казаки.

– Откуда здесь взялись Советы? – недоумевал Шершень. – Откуда? Ума не приложу.

– Из города они взялись, друже референт СБ, из города, – откликнулся Хрын. – А ум сейчас прикладывать поздно, раньше это нужно было делать. Проморгала твоя разведка этих казачков, проморгала. Подучил бы ты своих пинкертонов уму-разуму.

– Обязательно подучу, – пообещал Шершень. – Они у меня эти овраги надолго запомнят.

Вдруг он вспомнил: сутки назад связник, прибывший со «штафетой» от городского подполья, в разговоре с ним обмолвился, что при выходе из города документы у него проверял обычный советский солдатский патруль, хотя раньше этим всегда занимались казаки. Он, Шершень, пропустил тогда этот факт мимо ушей, не придал ему должного значения. Подумаешь, солдаты вместо казаков! Легко объяснимая вещь: Советы решили усилить комендантскую службу и привлекли на помощь казакам солдат из железнодорожной бригады.

О том сообщении связника Хрыну ни слова. Хватит, что на совести Шершня уже имеется четовой Догура. Однако лично для себя сделать выводы он должен обязательно. И как можно скорее! Значит, в оврагах находится полусотня солдат противника, причем в бинокль видно, что вместе с казаками там и местные самооборонцы.

Но если Советы задумали как следует проучить оуновцев, они не ограничатся единственной ловушкой вроде этой, случайно обнаруженной Хрыном в Голых оврагах. А раз так, поход на выручку Бира и Стаха становится весьма опасным предприятием. Зачем ему, Шершню, рисковать собственной головой? Отказаться продолжать путь с Хрыном? Недоброжелатели обвинят его в трусости. Нет, нужно поступить умнее: например, сделать так, чтобы сотник сам предложил Шершню не идти с ним к базе Бира. Добиться этого, зная вспыльчивый характер Хрына, не так уж сложно…

– Что думаешь предпринять, друже? – громко спросил у Хрына Шершень, стараясь, чтобы его слова долетали до слуха начальника штаба сотни и телохранителей Шершня, лежавших невдалеке от главарей.

– Одна чета при двух станковых МГ свяжет казаков в оврагах боем, а главные силы сотни продолжат выполнение прежней задачи.

– Не опасно со столь малыми силами забираться в самую пасть к Советам? Может, лучше идти на выручку к хлопцам Щура и Рудого?

Хрын оторвался от окуляров бинокля, с раздражением глянул на эсбиста.

– Опять начинаем толочь воду в ступе? Повторяю, сотен Щура и Рудого уже нет. Понимаешь? Нужно, пока не поздно, оказать помощь Биру и Стаху.

Шершень заметил, что начальник штаба и боевики-телохранители перестали перебрасываться между собой словами и начали прислушиваться к их разговору.

– А я считаю, что необходимо выручать наши сотни в низине, – как можно громче сказал Шершень. – Идти к базе Бира – слишком большой риск.

Лицо Хрына побледнело, глаза превратились в узенькие щелочки, голос налился металлом.

– Друже надрайонный проводник, руководить боем может только один командир. Выбирайте, кто этим будет заниматься: я или вы. Если я – прошу мне не мешать, если вы – жду приказаний и готов к немедленному их исполнению.

Шершень постарался придать лицу растерянное выражение.

– Зачем так, друже? Военный комендант сектора – ты, и я вовсе не собираюсь брать на себя твои обязанности. Но могу же я поделиться с тобой своими опасениями?

– Решение уже принято – спешить на выручку сотням Бира и Стаха. Я не вижу причин менять его.

– А казаки в Голых оврагах? – заметил Шершень

– Одной четы и пары станковых МГ достаточно, чтобы сковать их боем и не позволить высунуть носа из оврагов. Командовать этой четой хочу предложить тебе. Тогда каждый из нас окажется при своем деле и не станет… отвлекать другого. Согласен?

Какое-то время Шершень, приняв задумчивый вид, молчал.

– Коли считаешь, что для дела так будет лучше, подчиняюсь. Но еще раз прошу тебя – помни об осторожности.

– Принимай командование четой, друже надрайонный проводник, – ответил Хрын и крикнул начальнику штаба: – Выводи обе фланговые четы из боя. Сбор на тропе.

Эсбист едва сдержал улыбку. Пускай Хрын один лезет в уготованную Советами ловушку, а он, Шершень, останется в стороне от этого. Если Хрыну удастся спасти сотни Бира и Стаха, о только что состоявшемся разговоре никто не вспомнит. А если авантюра Хрына закончится плачевно, Шершень всегда сможет доказать, что он всячески пытался отговорить сотника от задуманной им глупости, но… увы!

– Удачи тебе, сотник. Не забывай об осторожности, – еще раз напомнил Шершень Хрыну, вернее не ему, а свидетелям их разговора.

12

Боль в животе то ли прошла, то ли ее заглушило тревожное ожидание скорого боя, но Дробот чувствовал себя сейчас намного лучше, чем утром. Уткнувшись в разложенную на коленях карту, капитан не видел и не слышал вокруг себя ничего. Минуту назад он получил сообщение, что один из взводов, который находился в засаде и должен был вступить в бой на завершающем этапе, был обнаружен и атакован оуновцами. Атака была отбита, повторной не последовало, разгорелась перестрелка. В атаке принимало участие примерно сто двадцать бандитов, которые вскоре оставили против казаков огневое прикрытие, а основными силами ушли в неизвестном направлении.

Весть была плохой: из четырех казачьих групп, на неожиданные удары которых по бандитам делали ставку Шевчук и Дробот, к настоящему времени незадействованными оставались две. Одна группа вступила в бой час назад, создав второе кольцо окружения вокруг остатков оуновских сотен в низине, группу в Голых оврагах каким-то образом обнаружил и нейтрализовал сам противник. А ведь бандиты до сих пор не ввели в дело резерв – свою лучшую сотню Хрына. Наверное, это она наткнулась на пластунский взвод в Голых оврагах и заперла его там огнем пулеметов. Куда направились ее основные силы: на помощь Щуру и Рудому или к базе Бира?

Где бы сотня ни появилась, она усложнит обстановку. Особенно у базы Бира: казакам, уже который час сдерживающим напор превосходящих сил бандитов, и так приходится несладко. Зато возможность нанести здесь казакам поражение должна заставить оуновских главарей сконцентрировать у базы все их наличные силы, в том числе резерв. Вот тогда наступит черед сказать свое слово казачьим группам, ждущим в засадах кульминационной точки боя.

– Товарищ капитан, радиограмма от подполковника, – прозвучал над плечом приглушенный голос радиста.

Шевчук сообщал, что полчаса назад сотня у базы Бира была атакована подошедшим резервом противника. Потери казаков убитыми и ранеными доходят до пятидесяти процентов. Бандиты, выйдя из боя и прикрываясь сильным огневым заслоном, ускоренным маршем двинулись на юго-восток в сторону урочища Добеле. Силы отступающих составляют ориентировочно двести двадцать – двести пятьдесят штыков при пятнадцати – восемнадцати пулеметах. Оставив с ранеными охранение, остатки сотни в количестве сорока семи казаков и восьми самооборонцев начали преследование бандитов, неотступно висят у них на хвосте. Группе капитана приказано немедленно выступить наперерез противнику и навязать ему бой, не позволяя безнаказанно уйти. Такое же задание получила и вторая еще не участвовавшая в сегодняшнем бою резервная группа.

Назначив в головной дозор сержанта Юрко с парой его разведчиков и тройкой хлопцев Горобца, отряд капитана устремился к урочищу Добеле. В пути радисту Дробота удалось наладить устойчивую связь со своим коллегой из преследовавшей отступающих бандитов сотни, что позволило вывести отряд точно наперерез бандитам.

– Занять оборону! – приказал Дробот, когда из соседнего ущелья донеслись звуки стрельбы. – Полная маскировка! Огонь только по моей команде!

Казаки и самооборонцы моментально исчезли среди камней и деревьев, а капитан с пластунским взводным и Горобцом склонились над картой.

– Место для засады не ахти какое, но другого искать некогда, – сказал Дробот. – Куда скорее всего могут податься бандиты, наткнувшись на нас? – спросил он у Горобца.

– Куда пожелают, – ответил тот. – Они все время идут там, где их ни в угол не загонишь, ни к стенке не прижмешь. Великие спецы по драпманевру.

– Верно, Василий Свиридович, уходят они мастерски, – согласился Дробот. – Хитрые бестии!

– Чую, что банду сам Хрын ведет – знаком с его повадками, – сказал Горобец. – Только не господь бог он, чтобы всегда сухим из воды выходить. Неужто, капитан, не обхитрим мы этого польского улана и германского полицая? А, друже?

– Нужно постараться. Но как?

– Имеется выход, – ответил пластунский взводный. – Не занимать оборону, а нападать самим, не отдавать инициативу противнику, а брать ее в свои руки. Дюже все просто… Только как сделать это, коли неприятеля вчетверо или впятеро больше?

– А откуда бандитам знать, сколько нас, ежели мы не позволим им провести разведку? Ударим внезапно из засады шквальным огнем и сразу пойдем с двух сторон в атаку. Что получится? С тыла у Хрына – наши, с фронта и слева – мы. Что ему остается делать? Отступать туда, где спокойно. А спокойно будет там, откуда поспешает наша вторая резервная группа. Вот и нехай бандюги, спасаясь от нас, бегут ей навстречу.

– А если не побегут, а ринутся всем скопом в контратаку? Четверо или пятеро на одного? Що тогда? Наша геройская гибель?

– Не зная наших сил, Хрын не пойдет в контратаку, – уверенно заявил Горобец. – Откуда ему известно, что мы его на испуг берем? Вдруг мы нарочно в поддавки играем и его банду в бой втягиваем, дабы затем окружить и до последнего человека прихлопнуть? Хрын – человек осторожный и скорее выйдет из боя, нежели кинется в него с завязанными очами.

Капитан внимательно прислушивался к разговору. Он и сам ломал голову над тем, как поступить: попытаться выиграть так нужный час жесткой обороной или неожиданной решительной атакой вынудить противника отступить в нужном ему, Дроботу, направлении? А вдруг на его атаку Хрын ответит своей не менее решительной контратакой? Тогда дело может принять трагический для казаков оборот. Но ведь и оборона, как только что доказал пластунский взводный, не сулит достижения цели: опытный и неглупый Хрын зайдет обороняющимся на фланги и разгромит их. После этого никто уже не помешает бандитам прорваться в спасительное для них урочище, а рано наступающая в осеннем лесу темнота надежно укроет их от любого преследования… Нет, только не это. Значит, нужно рисковать.

– Хватит спорить, – сказал капитан, убирая карту. – Мы пришли сюда не осторожничать, а бить бандитов. А самый лучший способ разбить врага – наступление. Ясно? – Казачий взводный и Горобец промолчали, а Дробот продолжал: – Мой план боя следующий: пластуны преграждают дорогу бандитам в урочище, а разведчики Юрко и самооборонцы перекрывают им путь из распадка влево. С появлением бандитов наносим по ним пятиминутный огневой налет и идем в атаку…

Дробот облюбовал себе наблюдательный пункт невдалеке от сержанта Юрко. Устроив бруствер из камней, командир разведчиков лежал за ним рядом с пулеметчиком. Отделение сержанта и два десятка самооборонцев Горобца были рассыпаны по горному склону, подступающему слева к распадку. Узенькая тропка, бегущая по его дну, виднелась метрах в сорока ниже капитана. Пластунский взвод, поджидающий бандитов на тропе, затаился в сотне метров правее. Судя по приближающимся звукам стрельбы, встреча с противником могла состояться в любой миг.

Оуновцы появились одновременно двумя группами, и не на тропе, а слева и справа от нее на склонах распадка. Расстегнутые на груди черные эсэсовские мундиры, лохматые шапки с трезубами, в руках немецкие автоматы МП-40 с откинутыми металлическими прикладами, в каждой группе по МГ. Шли в полный рост, не таясь, широким шагом, нисколько не заботясь о маскировке. Да и о какой маскировке или скрытности передвижения могла идти речь, если позади постоянно гремели выстрелы? Главное – скорость, чтобы поскорее очутиться в своей вотчине, урочище Добеле. А оно рядом, в конце распадка.

Пятерка оуновцев-дозорных прошла в паре десятков метров ниже пулеметного гнезда разведчиков, и ствол казачьего «Дегтярева» медленно последовал за ними.

– Не суетись, – положил пулеметчику на плечо руку сержант. – Этими займутся пластуны. А наши еще на подходе.

За дозорными показались отступающие бандиты, двигавшиеся уже не по склонам распадка, а более легким маршрутом – по тропе. То редкой цепочкой, то группками в пять-шесть человек текли они мимо разведчиков и самооборонцев. «Десять, двадцать пять, сорок…» – считал мелькающих внизу врагов Юрко.

– К бою! – приползла к пулемету команда Дробота.

– Готовсь, – шепнул пулеметчику на ухо сержант. – Бей не по тем, что прошли мимо, а по тем, что только показались. Брей их наголо, стриги на косой и прямой пробор. А я из автомата причесывать стану… густыми ножницами.

За деревом, где затаился капитан, раздался щелчок, и в небо с шипением поднялась ракета. Тотчас застучал ручной пулемет разведчиков, длинными очередями ударили два МГ самооборонцев Горобца. Началась стрельба и на дне распадка, где засел в засаде пластунский взвод. Оуновцы, оказавшиеся перед разведчиками и самооборонцами, были сметены свинцом в считанные мгновения, и группа Дробота перенесла огонь вдоль распадка. Бандитов, пропущенных к пластунской засаде, первым огневым налетом полностью уничтожить не удалось, и в трели советских пулеметов и ППШ, хлопки карабинов вплелись очереди МГ и немецких автоматов. По команде Дробота один из пулеметов Горобца ударил уцелевшим перед пластунами оуновцам в спину, и их ответный огонь заметно поубавился. Зато началась сильная стрельба с правого склона распадка, оттуда показалась жиденькая вражеская цепь.

Маловато бросил Хрын в атаку боевиков, маловато. Значит, это разведка боем. Сумятица и неразбериха первых минут внезапно разгоревшегося боя прошли, и бандитский главарь хотел прощупать силы тех, кто встал на его пути. Однако мало ли кто чего хочет…

Дробот пустил в направлении атакующих оуновцев две красные ракеты, шагнул из-за дерева с автоматом в руках.

– Вперед! Ура!

– Ура! – подхватили разведчики и самооборонцы, бросаясь вниз по склону во фланг наступающей бандитской цепи.

– Ура! – донеслось со дна распадка, где среди камней замелькали черкески контратакующих врага в лоб пластунов.

Бандиты, видимо, не ожидали такого поворота событий. Их цепь смешалась, затанцевала на месте, а потом и вовсе залегла. Оуновские пулеметы, поддерживавшие атаку, застрочили не переставая, и под прикрытием их огня боевики стали отползать назад.

А штыки контратакующих по дну распадка пластунов сверкали уже в полусотне метров от них, группа Дробота заходила по левому склону бандитам в тыл. И оуновцы, беспорядочно отстреливаясь, бросились наутек к своим пулеметам.

– Ура! – Две цепи – разведчики и самооборонцы по левому склону распадка, а пластуны по его дну – с каждой перебежкой приближались к чужим пулеметам.

Поддержит ли Хрын свою захлебнувшуюся атаку новыми силами? Постарается ли окружить вставшего на его пути противника? Казачьи дозоры, выставленные на скалах справа и слева от распадка, пока не подавали сигнала о появлении оуновских обходящих отрядов. Значит, Хрын не уверен, что сможет пробиться в этом месте к урочищу, иначе он уже предпринял бы решительные действия в самом распадке или на флангах засады. Причина медлительности оуновского главаря может быть одна – отсутствие точных данных о силах противостоящего ему противника. Значит, необходимо и дальше вести активные действия, ничем не наталкивая бандитов на мысль о своей малочисленности. Атаковать, только атаковать!

Над распадком взлетела желтая ракета, за ней две зеленые. Это был сигнал дозорных, что противник начал отступление. Значит, Хрын не рискнул ввязываться в неизвестно что сулящий ему бой и предпочел обойти казачью засаду стороной… Именно то, чего добивался Дробот! А чтобы бандиты не передумали, их уход нужно ускорить.

Капитан вскинул автомат, выпустил пару очередей, метнулся вперед, на чужие пулеметы.

– Ура-а-а!

– Разрешите, господин подполковник?

Посетитель, так настойчиво добивавшийся встречи с Шевчуком, был коренаст, широкоплеч, по-военному подтянут. Из-под большой клетчатой кепки, низко надвинутой на глаза, торчал кончик носа, еще ниже виднелись острые скулы и пышные усы. По выговору чувствовалось, что русский язык для посетителя родной.

– Добрый день, – приветствовал незнакомца Шевчук. – С кем имею честь?

– Это не столь важно, подполковник. Считайте меня просто своим соотечественником. Куда важнее то, с чем я пришел, – спокойно ответил посетитель. – Разрешите присесть?

Не дожидаясь ответа, он подошел к креслу, сел, вытянул ноги.

– Это не бесцеремонность, подполковник, – объяснил он, устраиваясь в кресле поудобнее. – Дело в том, что я с утра в бегах и порядком устал… возраст все-таки. Да и ваш дежурный офицер заставил меня битый час проторчать на ногах.

– Уважаемый соотечественник, у меня мало времени, – сухо сказал Шевчук. – Что привело вас ко мне? Не просто в контрразведку, а именно ко мне?

Пышные усы незнакомца дрогнули, поползли вверх, под ними показалась ровная белая полоска зубов. Он негромко рассмеялся.

– Подполковник, не нужно напоминать мне о вашей занятости. Поверьте, что я прекрасно знаком со спецификой вашей службы. Давайте условимся так: когда сочтете мое пребывание в кабинете излишним или утомительным для себя, попросите меня за дверь. Однако мне кажется, что нам предстоит длительная беседа.

«Кадровый русский офицер, скорее всего бывший белогвардеец. Судя по мягкому произношению согласных, уроженец южной России. Что привело его ко мне?» – размышлял Шевчук, краем глаза следя за посетителем.

– Слушаю вас, уважаемый соотечественник.

– Когда был обнаружен труп госпожи Дубовой? Что вы считаете причиной ее убийства? Что известно вашему ведомству о судьбе генерала Дубова? Что вас, подполковник, связывало с ним? – резко прозвучали вопросы незнакомца.

«Ого! Их бывшее благородие, мягко выражаясь, не совсем правильно представляет ход разговора, возможного между нами. А он, судя по первым вопросам, может быть интересным».

– Уважаемый соотечественник, вы сказали, что знакомы со спецификой моей службы. В таком случае вам не кажется, что вы пытаетесь поменяться со мной местами?

– Другими словами, в этом кабинете вопросы привыкли задавать вы. Но из всякого правила есть исключения. Например, о чем вы можете меня спрашивать, ничего не зная ни обо мне, ни о причинах, побудивших меня встретиться с вами.

«Да нет, ваше благородие, спросить мне есть о чем. Но вот получить откровенный ответ на свои вопросы – дело другое. Кстати, у меня создается впечатление, что вам хочется чувствовать себя со мной на равных. Пожалуйста… Я манией величия не страдаю и готов в этом пустячке вам подыграть».

– Кажется, вы правы. Мне действительно не о чем вас спрашивать. Поэтому принимаю ваше предложение поговорить о генерале Дубове. Почему вы избрали эту тему?

Посетитель ослабил узел галстука, подтянул к креслу ноги, согнул их, наклонился корпусом к Шевчуку.

– А вы мне нравитесь, подполковник, – сказал он. – Правда, до нашей встречи мне характеризовали вас генерал Дубов и полковник Сухов, а также знакомил со справкой СД на вашу персону оберштурмбанфюрер СС Штольце. И все-таки личное впечатление заменить ничем нельзя. Я рад, что вы действительно оказались умны, лишены дешевого чиновничьего чванства и обладаете даром устанавливать психологический контакт с людьми. Поэтому давайте считать, что наше знакомство состоялось, и пора переходить к делу.

– Не возражаю.

«А вы мне тоже начинаете нравиться, ваше благородие, – добавил про себя Шевчук. – Особенно после того, как упомянули своих дружков Сухова и Штольце. Об этой компании я готов говорить сколько угодно».

– Вначале предлагаю закончить разговор о Дубове. Давайте отдадим дань уважения памяти покойного генерала.

– Вам известны какие-либо подробности смерти Дубова? Среди здешних русских эмигрантов распространился слух, что генерал якобы казнен по приговору белогвардейского трибунала.

– Этот слух недалек от истины. Генерал действительно был обвинен в измене «белому делу» и расстрелян согласно решению суда офицерской чести.

– С каких это пор суд офицерской чести имеет право расстреливать генералов? Таких полномочий ему не предоставлено ни в одной армии мира.

– О каких правах военнослужащих бывшей русской армии, подполковник, вы изволили упомянуть? Разве революция и гражданская война не установили свои собственные законы, которые в самом страшном сне не снились ни одной армии мира? Разве обе воевавшие в России стороны в накале своего ожесточения придерживались каких-либо правил или соглашений?.. Я видел в Пятигорске тела генералов Рузского и Радко-Дмитриева, общепризнанных русских военных талантов первой мировой войны, расстрелянных по решению местного ревкома. Как думаете, за какие грехи постигло их столь грозное возмездие? А ни за какие. Они попросту были расстреляны в назидание «золотопогонникам», которые могут вздумать примкнуть к Добровольческой армии Деникина. Так сказать, всего лишь мера профилактики, рожденная новым революционным правосознанием… Я был свидетелем гибели захваченного в плен на Маныче начальника 28-й дивизии Красной Армии Азина. Латыш, сын портного, он для авторитета среди подчиненных выдавал себя за бывшего донского есаула. И в роли такового предстал перед судом чести казачьих офицеров, который приговорил его за измену Всевеликому Войску Донскому к старинной казачьей казни. Азина привязали к хвосту жеребца, исхлестали того нагайками и полным наметом пустили в степь… В обоих случаях была соблюдена полнейшая для того времени законность: имелось решение ревкома или приговор суда казачьей офицерской чести. Но если сейчас, подполковник, в Советской России уже живут по нормальным человеческим законам, то среди тех, кто судил генерала Дубова, до сих пор в ранг закона возведено беззаконие.

«Значит, милый собеседничек, вы присутствовали при казни начдива Азина? Это уже что-то… Стрелковая дивизия Азина и Кавказская кавалерийская дивизия Гая были разгромлены на Дону под станцией Целина в феврале 1920 года. Удар по ним нанесла группа белоказачьих войск генерала Павлова. Так что, ваше благородие, скорее всего, вы из станичников».

– Если генерал дал повод подозревать его в измене, зачем потребовалось разыгрывать спектакль с судом чести? Не проще было бы разделаться с ним потихоньку? Выстрел в спину или якобы случайный наезд автомашины. Ничего сложного для Штольце и Сухова.

– Ничего сложного, но не столь назидательно, как расстрел по приговору суда офицерской чести. Если бывшие белогвардейцы беспощадны даже к генералам с такой биографией, как у Дубова, то что для них какие-то там ротмистры или полковники, вздумай они отказаться от прежних идеалов и установить контакт с властями новой России. По логике членов суда чести, казнь генерала Дубова должна охладить многие горячие головы и не допустить в них «красной» крамолы.

– Это все, что вы хотели сообщить мне о генерале? – спросил Шевчук.

– Нет. Последняя просьба генерала к жене заключалась в том, чтобы та пришла к вам и вернула какой-то его долг. Какой именно, вы должны знать сами. В силу известной причины госпожа Дубова не смогла выполнить просьбу мужа, и вместо нее к вам прибыл я. Анекдотично? Ничуть… Видите ли, у меня сложилось впечатление, что госпожа Дубова о долге своего супруга знала ничуть не больше меня. Я ошибаюсь?

– Прежде чем ответить, я хотел бы как можно подробнее и точнее узнать о последнем разговоре супругов Дубовых.

– Извольте. Я был одним из немногих свидетелей этого разговора и могу воспроизвести его почти дословно.

И Шевчук услышал обо всем, что произошло в домике Дубовых в тот вечер, когда генералу было передано приглашение явиться на суд офицерской чести.

– У генерала действительно был долг передо мной… вернее, перед собственной совестью, – произнес Шевчук, выдвигая верхний ящик своего стола. – Во время нашей встречи я предложил ему рассказать о некоторых из его знакомых и сообщить, где в настоящее время они могут находиться и чем заниматься. Прежде всего меня интересовал старый друг Дубова, бывший начальник контрразведки его корпуса полковник Сухов. Однако генерал ответил мне отказом, мотивировав его нежеланием нарушать кодекс чести офицера русской армии. По-видимому, в последнее время его отношение к Сухову или к упомянутому кодексу в корне изменилось, раз он был вынужден направить ко мне свою жену. Жаль, что нам не удалось встретиться.

– Вместо нее перед вами я.

– Это заставляет меня вести с вами совершенно другой разговор, чем тот, который мог бы состояться с женой генерала. Например, я не стану расспрашивать вас о полковнике Сухове и его окружении, а попрошу поделиться со мной сведениями об этих людях.

Шевчук встал из-за стола, подошел к посетителю, разложил перед ним на журнальном столике веер фотографий. Придвинул от стены к столику еще одно кресло, уселся в него напротив незнакомца.