Текст книги "Табу Ре Ткин(СИ)"

Автор книги: Сергей Хорошев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Георгий не знал этого. Только чудо, по его мнению, могло спасти души несчастных. И он решил это чудо вершить. Темными ночами, когда граждане, после удачно проведенного вечера ложились спать, по крышам домов, рискуя жизнью, доставлял в их дома свои рекламные проспекты, живо описывающие прелести райской жизни. Его часто ловили мужья и просто сожители, милиционеры и бдительные граждане. Не раз он был бит, не раз ему светил срок заключения, за не им совершенные квартирные кражи, но вмешательство представителей Хельсинской группы выручало из щекотливых ситуаций.

В эту мало лунную ночь, после летнего дождя, он пробирался с очередной порцией "опиума для народа" навстречу с Павлом Исааковичем, который был скорее сторонником буддизма, так как на себе в полной мере испытал жизнь виртуального мира, считая таковым, как завещал Великий Будда и мир реальный. В четверть второго ночи, кал оставленный птицей мира, попал под ногу брата Георгия и согласно всех трех законов Ньютона, тело сетевого маркетолога, стало падать по наклонной плоскости, под которой оказался балкон сторонника буддизма. Грузное тело упало к его ногам, крик вырвавшийся из упавшего тела, заставил открыть глаза спящего. И сон, который видел Павел, ожил наяву. Он перемахнул через перила, и задевая за ветки деревьев понесся к земле. С ним вместе падала тетрадь со странными записями. По стечению обстоятельств, дети решили строить шалаш именно под его балконом. Куча не использованных в строительстве картонных коробок спасла ему жизнь. Но шума было много. Павла Исааковича увезли в больницу, Георгия Петровича в милицию.

Рабинович вспомнил жившего в их доме бывшего механика гаража УФСБ – Петрова Ивана Степановича – всю жизнь косившего под контрразведчика. Он предположил, что тетрадь была поднята именно этим Петровым, так как тот во всем видел что-то подозрительное и противоправное. Но схемы, по словам радиолюбителя, были совершенно безобидными. Это были те же приемники и передатчики, но созданные на основе подручных материалов и все они были зарисованы и описаны, только благодаря спору возникшему между ним, Павлом Исааковичем и студентом параллельной группы Вешняковым Игорем Петровичем.

Майор Андреев выяснил, что Вешняков Игорь Петрович, работает преподавателем в политехе. Тот показания Рабиновича подтвердил. Тетрадь отдали для анализа местному радиосветилу. Светило подписалось под каждым словом, бывших товарищей по радиоклубу.

Генерал таким поворотом событий был не доволен. Рушилось прекрасное шпионское дело, в котором было все как надо: и грузинский эмиссар, и еврейский шпион, и секретные схемы.

– Такое дело рассыпалось, – сетовал он майору.

– Это может быть и да, но при его расследование возникло новое.

– Новое?

– Ну как же... Я докладывал. Табуреткин. Анонербе. Буддистская секта. Кто его знает, чем он дышит. Вероятно он без всяких приборов может управлять.

Андреев кривил душой. Он сам был разочарован подобным поворотом событий. Дело, попавшее в руки, хотел использовать в своих корыстных целях. Собрать или отнять готовый приборчик, одеть себе на голову и делать счастливыми несчастных, оказавшихся в поле зрения. Окульным способностям доверял так же мало, как и генерал. Хотя не отвергал полностью возможность их существования.

– Чушь все это. – Генерал был непримирим. – Придется отпустить. Эх, жизнь человеку искалечили...

– Не совсем чушь, и не мы искалечили. – Майор решил оправдаться.

– А кто? И почему не искалечили?

– С работой, с женой – наша работа. Но вот только одно обстоятельство: несколько недель назад к Табуреткину приходил один странный гость. В квартире установлена записывающая аппаратура. Так вот, с подачи этого гостя, подозреваемый решил уволится и уехать из города.

– Да?!

– Так точно. Установить личность приходившего, назвавшемся жителем республики Тува Кужугетом-оолы Бооржаком, не удалось.

– Почему?

– Растворился. Вышел из дому и как сквозь землю... Вот ответ из Тувинского управления. Такого в их республике ни когда не было. Вот – отчет товарищей из соседнего управления, которые вели наблюдение. – Владимир Петрович врал. В гости к Табуреткину приходил, хоть и не работник ФСБ, но человек структурам близкий, хотя и не значившийся ни в каких списках. Когда-то давно, когда майор Андреев был лейтенантом, в его руках оказалось одно дело. И не дело даже, а так делишко – о диссидентах. В нем фигурировал один киргиз, оказавшийся далеким родственником одного близкого друга. Этот друг и попросил изъять все упоминания о нем из дела. Просьбу молодой лейтенант выполнил, тем более, что роль того человека была не значительна и не противозаконна. Но у страха глаза велики, и киргиз остался на всю оставшуюся жизнь благодарен следователю за то, что тот спас его если не от тюрьмы, то от исключению из института – точно. Отучившись, тот остался жить в их городе. К его услугам и прибег, теперь майор, дабы вынудить тихого офисного работника поверить в свою неординарность и покинуть город в поисках просветления.

– И что Вы предлагаете?

– Я вхожу в доверие этому Табуреткину, и отправляюсь с ним в Туву. По пути он попадает в безвыходное положение, возможно получив смертельную травму, и в силу обстоятельств, посвящает меня в свои мистические тайны.

– Это конечно интересно, но мало правдоподобно. Технике я доверяю больше.

– А что остается делать?

– Ну хорошо. Попробуйте. Все одно делать не чего. Докладывать только мне.

Получив карт-бланш, Владимир Петрович приступил к постановке своего спектакля, работая по несколько скорректированному, от первоначального, сценарию. Для задуманного, он выехал к оставленному на попечение товарищей из соседнего управления, Табуреткину. Главный герой его трагикомедии, даже не догадывался об отведенной ему роли, прощался со свободой, лежа на нарах на секретной даче ФСБ.

Глава 10.

Ночью, когда находящийся под стражей Сергей Сергеевич, видел кошмарные сны из жизни зеков, дверь в его камеру отварилась и степенный не молодой человек, ласково потрепал его по плечу.

– Что опять на допрос? – встрепенулся подследственный.

– Тихо. Только тихо. Меня послал Кужугет-оолы.

– А Вы кто?

– Майор ФСБ – Владимир Петрович Андреев. Твой друг. Не узнаете. Я Ваше дело веду.

– Что Вам надо.

– Быстро уходим. Все спят. Мы уйдем отсюда и отправимся в путь. Ты должен совершить предначертанное.

Пользуясь своим превосходством в физической подготовке, он потащил, слегка опешившего Табуреткина к выходу. На воздухе, Сергей Сергеевич пришел в себя и все указания выполнял быстро и безприкословно. Пользуясь темнотой, как прикрытием, они быстро удалились от злополучной дачи.

Отбежав на приличное расстояние, остановились отдышаться. Майор изложил план дальнейших действий.

– Значит так. Скоро расцветет. Вот твои вещи. – С этими словами он передал изъятое при аресте. – Здесь не далеко ручей. Там побреешься и идешь прямо на север. Километра через два будет большое поле, на нем будет много костров и палаток. Это акыны. В это время года они собираются со всей страны на ежегодный фестиваль. Затеряешься среди них. Нас будут искать двоих, потому лучше сначала побыть порознь. Через три дня встретимся у "Чайханы". Там все знают – что это. Все понятно?

– Да вроде все.

– Тогда я пошел. А ты давай туда. – майор показал направление, попрощался и удалился в противоположном направлении.

Сергей Сергеевич посмотрел ему в след и пошел в сторону леса, напрягая слух, в поиске одинокого ручейка. Он подозревал, что его борода и усы, которые отпустил ради солидности, оказали ему медвежью услугу, так как делали похожим на террориста номер один, о чем не раз говорил начальник. Избавившись от естественных украшений, посидел у воды, обдумывая ситуацию. Решив, что уже теперь ни чего не изменить, с рассветом отправился на слет акынов. Заблудился. Только к вечеру он из далека услышал гомон большого скопления людей.

Выйдя к краю леса, внимательно осмотрел открывшуюся картину. На огромном поле, уходящем к реке, стояло большое количество палаток. Везде горели костры. На всей этой территории ходили и сидели люди с дутарами, большинство из них были пьяны. Многие играли на своих инструментах, помогая перебору струны магическими заклинаниями. Некоторые, возможно боясь заклинаний соседей, использовали для усиления своих мантр, достижения звукоусиливающей аппаратуры.

После тишины и правильности леса, увиденный хаос мешал сознание. Но есть хотелось. Выбрав себе компанию поспокойнее, и определив место между двумя, как ему показалось более слабыми, чем он, человеками, неопределенного пола, Сергей смелыми шагами вышел к людям и сел на свободное место. Сидевший справа, оказался мужчиной средних лет. Этот гражданин, с явной угрозой в голосе, спросил:

– Не волхв?

Получив отрицательный ответ, протянул стакан, наполовину наполненный прозрачной жидкостью. Табуреткин выпил. По телу разлилось тепло. Есть захотелось еще больше. Уже не испытывая страха, взял лежащую не далеко от него краюху хлеба и принялся жевать, искоса следя за обществом. Общество молча пило водку, по кругу передовая единственный стакан, слушая игравшего на дутаре и поющего человека. Пока все были заняты этим важным делом, изголодавшийся, несмело взял с импровизированного стола кусок жареной колбасы, присовокупив к ней соленый огурец. На него покосились, но ни чего не сказали, видно в этом обществе есть – было плохим тоном. По этой причине, еды было много.

Насытившись, и приняв на грудь очередной стакан, Сергей Сергеевич припомнил, что в их краях, именно в это время проходит слет акынов со всего мира. В студенческие годы, почти все его знакомые побывали на этом бесплатном шоу. Он сам не раз собирался посетить мероприятие, да как-то не получалось. Уже закончив учебу, многие продолжали ездить, делясь при встрече радостными воспоминаниями о совместном распитии спиртных напитков с тем или иным великим акыном. Сообразив, что майор был прав, и в такой толпе его наверняка не найдут, найдя приемлемым для себя обстоятельством, наличие на этом бескрайнем просторе, дармовой еды и выпивки, решил остаться на некоторое время в стойбище.

Будучи единственным, в этой компании, голос акына привлек к себе внимание. Акын пел не мудреную песню:

Мы сидим у костра,

Много старых друзей,

Вспоминая ушедших в пространство вселенной.

Нам легко на Земле,

Говорить о других.

Нам немножечко грустно,

Что их нет между нами...

Слова песни и количество выпитого говорили о том, что скоро окружение Димы начнет плакать и целоваться. Целоваться с волосатым гражданином справа не хотелось. Количество выпитого не позволяло воспылать симпатией и к сидевшей слева бритой тетке неопределенного возраста. Невольный гость решил за благо ретироваться к более симпатичной компании. Оценив окружавшие кучки, он переместился в общество, состоявшее по большей части из одиноких дам за тридцать, среди которых были и симпатично скучающие особи, здраво думая о ночлеге.

К тому времени небо стали заволакивать тучи. В воздухе повеяло сырой прохладой. Захотелось в тепло и уют. Он несколько приблизился к рыжеволосой акынке. Та не обратила на это внимания.

Тут из леса вышла большая группа старцев, явно косившая под волхвов. Их приближение было встречено обществом с безразличием. Подумаешь, да в округе бродят сотни очумелых волхвов, заколебали эти волхвы, ни куда от этих волхвов не денешься. Те же, ни говоря даже "Здрасте", уселись вокруг горевшего ровным пламенем костра, бесцеремонно, протянули к костру заиндевевшие конечности, и не к кому не обращаясь, продолжили свою чревовешательную беседу.

– Ни как к дождю полетели,– глядя на горящие поленья, низким, идущем из глубины голосом, проверещал самый старый. На это, безусловно, правдивое предсказание, остальные двадцать восемь волхвов усердно закивали головами. Отзываясь на реплику, с неба заморосило. Сидевшие до этого в тихой и мирной обстановке местные жители, стали бить предсказателя палками, приговаривая при этом добрые пожелания. Как не странно, за избиваемого ни кто не вступался. "Традиция"– подумал Табуреткин. В это время ударили и его.

– А говорил не волхв,– отличился хорошей памятью, бывший соседом у другого костра, волосатый гражданин, и найдя в лице несчастного страдальца объект для вымещения не добрых чувств, принялся колотить по нему своими хилыми руками. Сергея утешало одно – злодей спортом не увлекался.

Волхвы, будучи завсегдатаями шоу, и зная все наперед в силу своих природных способностей, бросились в сторону леса. Их не догоняли, лишь грозили. Оставшийся единственной избиваемой сущностью, Табуреткин ощутил ослабевание, а затем и полную остановку тупого натиска на свое тело. Волосатый, по поведению своего визави, понял, что ошибся. Решив загладить вину, предложил:

– Пошли, выпьем.

Поняв шестым чувством, что лучше не отказываться, Сергей Сергеевич побрел к старой компании, рассудив, что выпив еще пару стаканов, он вполне сможет переночевать в палатке у лысой.

Не смотря на настрой, проснулся он поздно утром в палатке, не лысой дамы, а волосатого мужика. Голова раскалывалась, вставать не хотелось. Мучили подозрения в отношении хозяина жилища – того ли цвета его ориентация. Последняя, соответствовала общепринятой, доказательством чего было недоброжелательное приветствие, и явное разочарование приветствовавшего от вида спящего рядом вновь приобретенного знакомого.

От одного вида бутылки водки, которую Костя, так звали волосатого, достал из объемного рюкзака, мутило. Пересилив себя и сделав несколько глотков прямо из горлышка, Сергей почувствовал себя живым. Опохмелился и вышел на свежий воздух. Постояв около палатки несколько секунд, ночные соседи разошлись в разные стороны, с обоюдным желанием провести предстоящую ночь порознь и желательно в более приятной компании.

При ярком солнечном свете, стойбище казалось, возникшим из неоткуда городом бродячих менестрелей. Строгая геометрия его улиц, перемежалась большими и малыми площадями, торговыми рядами, импровизированными концертными площадками, и тут и там горящими кострами. Выяснив у встречного акына, какой сегодня день, ибо счет дням в подземелье он потерял, Табуреткин определил, что до окончания сбора еще несколько суток. Начал обходить пространство, прицениваясь к различным кучкам собравшихся, дабы прибиться к какому-нибудь обществу, и провести остаток дней этого действа с пользой для себя, а именно в тепле и сытости.

Выбирать было из чего. Студенты и доценты были представлены в огромных количествах. Их толпы, деленные на разно большие кучки, разбавлялись группами явных рабочих и инженеров, продавцов и крестьян, бухгалтеров и явных уголовников. Все эти люди пили, ели, пели, слушали акынов и магнитофоны, из чрева которых доносились песни тех же исполнителей, иногда заглушаемые и неуместными мелодиями попсы, рока и шансона; переходили от одного бивуака к другому; играли в карты и подвижные игры.

Было очень много бродячих проповедников, по большей части буддисткой и кришнаитской направленности, хотя попадались и православные странствующие монахи и монахини. Все эти люди занимались здесь не только проповедями своих учений, а еще и собиранием средств в виде дензнаков, на одни им известные, богоугодные дела.

Православные монахи и монахини, ходили с висевшими на груди квадратными жестяными сосудами и просили подавать на строительство того или иного культового сооружения.

Кришнаиты уговаривали купить литературу их гуру, походя, торгуя палочками для порчи воздуха, по секрету сообщая, что кроме духовного воззрения, те отгоняют комаров и дают сладостные сны. Собравшись в кучу, устраивали концерты.

Буддисты также приторговывали чем-то религиозным.

Этих братьев хватало и на базарном развале, где в роли торговцев выступали в основном, именитые и не очень акыны, просившие за свои диски деньги, за которые, в любом цивилизованном месте, можно было купить полное собрание произведений всех акынов страны. Между ними сидели вездесущие бабули, предлагавшие семечки и сигареты, а также водку и пиво, которые прятали в коробках из под курева. Здесь же были представлены жители Поднебесной, смуглые жители Кавказа, представители Средней Азии. Местные жители, мужского пола, предлагали в основном дрова для костров, так как милиция охраняющая стойбище, брать из лесу данную продукцию возбраняло, к великой радости аборигенов, делавших, на данном товаре, хорошие деньги.

Главным же местом этого города была река. На воде, у самого берега, присутствовал, огромных размеров дутар. На нем были установлены микрофоны, колонки и другая звукоусиливающая аппаратура. Сотни людей сидели на крутом берегу, возвышающимся над этой импровизированной сценой, и внимали голосу выступавшего в этот час, одному из великих акынов. Люди на горе, в отличие от не пришедших сюда обитателей стойбища, были по большей части трезвы. Сергей Сергеевич не стал здесь долго задерживаться и побрел вдоль берега, к белеющим и алеющим парусам, стоявших на приколе яхт.

Яхты принадлежали не акынам, а путешествующим шкиперам, которые катали на своей собственности всех желающих, вдоль живописных берегов. Желающих было много.

За стоянкой, открывался вид на группы обнаженных людей, занимающихся обычными для не полностью обнаженных людей занятиями. Понаблюдав за нудистами, Сергей отправился назад, что бы насытить свое тело в компании, как он правильно догадался, уже дошедших до нужной кондиции товарищей.

Дойдя до облюбованной в хождении по стойбищу, компании, он смело сел между двумя симпатичными женщинами, и молча принял из рук разливавшего, наполненный до половины стакан. День обещал быть радостным.

Утро следующего дня он встретил очень рано. Проснулся от холода. Сергей Сергеевич лежал возле потухшего костра, с другой стороны которого находился еще один спящий, не нашедший более комфортного места. Гражданин был более приспособлен ко сну на свежем воздухе. Он лежал не на голой земле, а на резиновом коврике, который обычно стелют в ванных комнатах. Его голова покоилась на походной сумке. Тело было укрыто длинным демисезонным пальто, присутствие которого было не вполне уместно в такое время года. Как будто почувствовав изучающий взгляд, человек проснулся.

– Доброе утро. – Приветствовал он Сергея Сергеевича.

– Здравствуйте.

– Замерзли.

– Есть немного. – Спаситель Человечества, страдающий похмельем, начал показывать всем своим видом, понятные для посвященных в тайны этой болезни, знаки. Видимо, сидящий напротив гражданин, был знаком со своеобразной мимикой при недомоганиях вызванных алкоголем, но для лечения предложил не обычный для места и времени рецепт. Достав из сумки термос, он налил какой-то жидкости и предложил Табуреткину. Сергей Сергеевич отказываться не стал. Его мутило, и помощь в любом виде была кстати. Жидкость оказалась чаем с добавлением каких-то трав.

– Пить вредно. – Изрек неизвестный товарищ, общепринятую истину. Сказано это было не конкретно сидящему напротив, а как-то в никуда, от чего слова показались не нравоучительными, а какими-то добрыми и ободряющими.

Табуреткин возражать не стал. Ему и самому было не по себе. Учитель человечества, а пьет как последний алкаш. Он решил больше не пить. Тем более, что перед ним был пример трезвого человека, способного в таком состоянии принимать искусство народных сказителей.

– Спасибо. Вас как звать? – спросил он трезвенника.

– Тихон.

– Сергей. Редкое имя – Тихон. Сейчас редко такие имена дают.

– Мне не такое дали. Это я сам выбрал.

– Когда паспорт меняли? Наверное, назвали совсем отвратно?

– Да нет. Когда послушание принимал.

– ?

– В монахи постригся.

– Вы монах.

– Выгнали.

– А что выгоняют?

– Конечно.

– За что?

– Грешен. Гордыня. Вопросов много задавал.

– Каких?

– Разных. Настоятель выслушает и говорит обычно – молись, и найдешь ответ. А сам не отвечает. Мучил, мучил я его. Ему надоело. Вывели меня за ворота и сказали: "Иди куда хочешь".

– А все же, о чем ты спрашивал?

– С заповедей господних, что тот дал Моисею на горе Синай, начал. В писании сказано: " Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицеем Моим". Как же, спрашиваю, мы верим и в Отца, и Сына, и Святого духа? Это же троебожие получается. Настоятель: "Молись. И прозреешь". Еще про солнце рассказал, что вот мол – и греет, и светит, и тепло дает. Так мол и Бог. Тогда я к нему со второй заповедью: "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли". У нас же в церкви, кроме Спасителя – Богородица, двенадцать апостолов, святых – пятнадцать штук.

Настоятель меня к мудрецу нашему, монастырскому послал. Тот так объяснил: "Ветхий завет – для того, что бы люди знали, как тяжело и горестно было всем до Спасителя. Что жили люди, только заповедям повинуясь, от того и не были низвергнуты в небытие. Спаситель же, спас всех, и завещал своими чувствами управлять. Любить всех. Как только станешь всех любить, так глаза твои и откроются. Заповеди – для не способных понять этого".

– Как же чувствами управлять? Как можно заставить себя полюбить кого-то? Ведь это свыше. – Сергею Сергеевичу было интересно, говорить с выгнанным из монастыря монахом. Солнце уже светило во всю. Акыны выползали из своих ночных пристанищ, и что бы им не мешать, новые знакомые отошли подальше от шумного собрания. Сидя на крутом Волжском берегу, они вели не торопливую беседу.

– Старец наш так объяснил: "Рождается дитя, и много страданий матери приносит. Но она, не смотря на принесенную ей боль, любит свое дитя с самого его рождения. От него толка ни какого. Одни не удобства. А она рада и бросает все радости былые ради этого создания. Мучается, к примеру тот животиком. Она положит его на колени, гладит его. То возьмет да и обгадит ее. А ей радость – у ребеночка боль прошла".

– Это как раз из области – любовь свыше. Да и ребенок, все же родное существо.

– И я так же ответил. На это старец другой пример привел. Заводят некоторые собак. Возьмут кутенка. Он им и мебель грызет, обувь, одежду портит, спать не дает, гадит везде. А они его на прогулки водят, вкусности разные покупают, себе в развлечения иной раз отказывают. Любят это бессловесное создание.

– Это тоже предрасположенность должна быть. Я животных не люблю, заводить их не буду.

– В каждом есть к кому-то предрасположенность. Ее надо только развить и через понимание этого возлюбить все на земле – и людей, и животных, и букашку последнюю, и сам воздух.

– Ты это понял. За что же тебя выгнали?

– Начал я в других своих сомнениях теребить старца. За что дети страдают? Старец мне: " Боль матери доставил – значит грешен". Я ему – то по воле божьей. Бог так велел: "Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей".

– А он что?

– Плюнул на землю.

– Наверное правильно. Все с болью рожают. Зря ты ему задвинул про роды.

– Не все. Кенгуру без боли родит.

– Да?

– Да.

– Ну, что дальше.

– Дальше... В монастыре жизнь не сахар, а многие не по вере туда пошли, особенно молодежь. От армии скрывались. Берут всех, только с начало послушники. Послушание – труд не легкий. Вставать рано, ложиться поздно. Монахи, те больше молятся, а послушники больше работают. Я и спрашиваю: "Почему так? Получается одни и на себя и на других работают, а другие только душу спасают, за чужой счет?"

– Как за чужой счет?

– Когда молитву творишь, то как бы к Богу ближе становишься. Чем больше – тем ближе. Вот и выходит, что в то время, пока один другому рясу стирает, этот другой грехи замаливает.

– Старец как отреагировал?

– Пошел к настоятелю. Меня и выгнали.

– Как же ты с такими мыслями в монастырь попал?

– Матушка была богомольная. Когда умирала, завещала идти в монастырь. Я и пошел. "Почитай отца твоего и мать твою".

Сергей Сергеевич представил детство Тихона. Скорее всего, тот был изгоем детского общества. Мать, подвязанная платком, с опущенными глазами. Тихон, стоящий рядом с ней в церкви. Клички: "Попенок" или "Исусик". Разбирательства на классных занятиях. Сейчас почти все в церковь ходят. Вроде бы нормально. А тогда... Верить в Бога – быть чуть ли не дурачком. Хотя, Тихон был наверняка умнее многих материалистов, которые не искали изъянов в теории Дарвина, заучивая наизусть преподносимые им как истины теории.

– Ну а вообще, как жизнь монастырская?

Тихон пожал плечами.

– Обыкновенно. Там то же люди живут, а не святые угодники. И не равенства, и греховности и там хватает. Те, что от службы отлынивали, про монахов вообще были не высокого мнения. Я сам не замечал, а они такие гадости про них рассказывали.

– Какие?

– Что в пост – колбасу едят; о настоятеле плохо отзываются, на его место некоторые метят и всякие письма митрополиту пишут; один прихожанку молодую совратил. А про двоих говорили, будто в содомском грехе живут.

– А на самом деле?...

– Точно не скажу, только одного, особенно богомольного и больше всех настоятелем не довольного, в другой монастырь перевели. До меня были случаи, когда монахов выгоняли, за что не знаю. Несколько послушников сами ушли. Человек он и в монастыре человек. Я так понял, сколько не молись – лучше не станешь. Одной молитвой душу не очистишь. Нужно еще что-то делать. Как в писании сказано: "по делам их узнаете...".

– Теперь куда идешь? – Спросил Сергей Тихона.

– Где-нибудь в деревне найду фермера. Буду жить у него. Еда и крыша над головой будут.

– А ты акын? – поинтересовался Тихон.

– Да нет. – Под воздействием сиюминутного чувства сородства, отринутых обществом, людей, Сергей рассказал своему новому знакомому: и о приходе вестника из далекой Тувы; о миссии которую он должен выполнить; о разводе с женой; об убийстве в поезде, о побеге из комфортабельной тюрьмы. Рассказал и о спасителе, которого послал выходец из горного края, утаив только, что тот работает в ФСБ.

– Пошли с нами?

– Куда?

– В Туву.

– Пошли.

Объединенные одной целью, они присоединились к обществу.

На следующий день Табуреткин, в сопровождении Тихона, отправился на встречу с майором.

– Кто такой? – спросил Владимир Петрович, Сергея, указывая на стоявшего поодаль Тихона.

– Попутчик наш.

– Зачем? Откуда он взялся?

– Здесь познакомились. Это бывший монах. Его из монастыря выгнали. Ему идти не куда.

– Про меня не рассказывал?

– Сказал.

–?

– Только, что Вас послал Кужугет.

– Это хорошо. Как звать не говорил?

– Нет.

– Не правиться он мне, что-то...

– Нас двоих ищут, а здесь трое. Для конспирации хорошо.

Владимир Петрович не нашел, что возразить. Оценив бывшего монаха, решил, что может пригодиться: вдруг минное поле – можно первым послать, пойдет...

– Ладно.

Майор подошел к Тихону.

– Владимир Петрович.

– Тихон.

– Ну что друзья. Сегодня эта бадяга закрывается. Здесь будет пусто. Завтра в путь. – Он обратился к попутчикам, взяв на себя обязанности руководителя экспедиции.

Табуреткин и Тихон не возражали. Они были согласны не думать о проблемах быта, и потому рады, что административные проблемы взял на себя господин Андреев.

Проведя день в обществе акынов, к ночи они уединились в лесу, в ожидании утра и новых свершений.

У костра сидели трое мужчин: бывший майор Владимир Петрович Андреев, а ныне путешественник; бывший мирянин Павел Викторович Меньшиков, а ныне отрок Тихон; бывший офисный работник Сергей Сергеевич Табуреткин, а ныне Пророк и Учитель Табу Ре Ткин. Огонь горел, высоко в небе мерцали звезды. Вокруг ни кого не было. Теплая ночь умиротворяла. Было хорошо и спокойно. Молчали, глядя на догорающие угли.

Послышались чьи-то шаги, легкие и уверенные. Они становились все ближе и ближе. Вскоре, в свете огня возникла женщина.

– Привет акыны.

– И Вам доброй ночи,– ответил вежливый отрок Тихон, – присаживайтесь.

– Спасибо. У Вас поесть есть чего?

Бывший майор достал из сумки хлеба и колбасы. Протянул незнакомке.

– А попить не нальете?

– Только чаю.

– Я о нем и спрашивала.

Женщина ела. Все молчали. Своим появлением, она не разрушила таинство момента, даже стала как бы недостающем звеном их мирка. Трое мужчин почувствовали это одновременно.

Пришедшая была дамой. Это чувствовалось в ее слегка хрипловатом голосе и какой-то энергетике. Определить возраст не представлялось возможным из-за темноты вокруг, хотя все отметили стройности фигуры.

Владимир Петрович, дождавшись момента когда она насытится, подбросил в веток в догоревший огонь, не скрывая желания лучше рассмотреть соседку. Костер разгорелся с новой силой. В его свете, взору предстала женщина средних лет, миловидная, с длинными светлыми волосами, серыми глазами в окружении сетки мелких морщин, прямым аккуратным носиком, тонкими губами. Ей могло быть и сорок пять и тридцать лет. Высокая грудь и стройные ноги дополняли приятную картину.

– Владимир Петрович Андреев. – решил представиться майор.

– Алла Рудольфовна Потапова.

– Тихон.

– Сергей Сергеевич Табуреткин.

– Фамилия у Вас знакомая и имя отчество – редкие. Вы не жена, извините, вдова известного олигарха – Потапова.

– Да, я.

Все помолчали. Табуреткин и Тихон о известном бизнесмене слышали впервые. Женщине посочувствовали.

– Вы самодеятельным песенным творчеством интересуетесь? – Продолжил светскую беседу майор.

– Нет... Так... Если честно, то ведь меня в убийстве подозревали. Подписку о не выезде взяли. Сидела одна, сидела и только разрешили ехать куда хочешь, собралась и суда рванула. Студенткой была, часто в эти места наведывалась. Молодость вспомнила. Когда сам с собой остаешься, начинаешь свою жизнь вспоминать. А в прошлом, только молодость в розовом свете и видеться. Захотелось чего-то высокого. Нет не любви. Нет. Дружбы. Она бескорыстнее и чище.

– Нашли что искали?

– Нет. Все изменилось. Все вроде бы пьют и поют, но каждый в своем углу. Видно, где по богаче люди сидят, где так себе. Да и известные сказители больше к богатым компаниям примыкают, как бы чувствуют где свои, где чужие. Нет того братства и единства, что раньше были. Расслоение общества...

– Из знакомых ни кого не встретили?

– Встретила. Одного сокурсника. Только тот как узнал, какая у меня фамилия, сразу хвостом бить начал. А мне не до ухаживаний.

– Так он может быть с дружескими намерениями? – вступился за неизвестного Владимир Петрович.

– Не похоже. То просто за жизнь говорил, о приятелях и друзьях вспоминал, а тут: и как ему одиноко, и родственную душу подавай, и обо мне всегда думал. А у самого глазки масленые и в сторону смотрят.

Костер догорел, только угли чуть тлели, слегка краснея в дуновении ветерка. Тихон лег на траву, запрокинув голову вверх. Сергей Сергеевич клевал носом.