Текст книги "Лицей. Венценосный дуэт (СИ)"

Автор книги: Сергей Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

– Не очень-то вас поняла, – и правда, не понимаю, о чём он? Под ним земля шатается, а он мне угрожает?

– Так жизнь устроена, – немного помолчав, и глядя перед собой, говорит Прохоров, – везде и всюду. Те, кто сверху, могут делать с теми, кто снизу, всё что угодно. Без особых последствий. Наоборот – нет.

– А-а-а, вон вы о чём! – п-ф-ф-ф, открытие века, надо же! – я в курсе. Только с чего вы взяли, что я внизу? Не знаете, кто мой отец?

– И кто твой отец? – Прохоров проявляет голосом полнейшее равнодушие.

– Входит в высшее руководство корпорации «Инфотехн», действительный член ордена Варвары Иловайской.

– Это не низ, – чуть подумав, кивает Прохоров, – но и не верхи. Так что твоя жизнь не станет совсем безрадостной, но проблемы будут.

– Это не проблемы. Это обычная грызня между орденами и чиновниками. Всегда было и всегда будет, – почему мне, почти ребёнку, надо объяснять элементарное даже не взрослому, а пожилому дяде? – а вот вас, господин Прохоров, если не списали, то скоро спишут. Вы уже не способны просчитать ситуацию даже на ход вперёд.

Медленно поворачивается голова и на меня смотрят усталые серые глаза, источающие иронию: мышка показывает зубки? Дорогуша, это тебе показалось! Это не мышка!

– Вы хоть понимаете, что я могу вас сейчас убить, и мне ничего за это не будет? – мирненько спрашиваю я. Прохорова на этот раз пробирает, вид ошарашенный, даже усталость куда-то исчезает.

– …

– Что вам не понятно? Почему ничего мне не будет? А потому что вас здесь быть не должно. Нет вас здесь. А как можно убить человека, которого нет? Так что сделают вам липовую справку, вроде как вас кондрашка хватила и в морг.

Доходит. Власть имущие умеют соображать, когда дело их шкуры касается.

– Я хоть и не молод, но я всё-таки мужчина… – пытается уйти за другой редут обороны. Не поможет.

– А ваш сын что, мужчиной не был? Он был моложе и крепче вас, а я была обнажена и связана. Сейчас я в намного более выгодной ситуации. Я – свободна, а вы пожилой человек, – смотрю на него пристально, намечая уязвимые точки для ударов ногами, руками, а главное, мест, которые можно прокусить. И это не только шея.

Прохорова пронимает. Держится, но чувствую, что именно сдерживается от того, чтобы не поёжиться.

– И кто по вашей же схеме находится наверху, а кто внизу, если за убийство вас, такого важного, мне ничего не будет?

Риторический вопрос задаю в спину. Прохоров медленно, показательно не торопясь, встаёт и отходит к двери. Чуть поворачивается боком после стука, только тогда, не раньше, я попадаю в поле его зрения. Насмешливо наблюдаю. Когда выходит, в его спину бьёт мой заливистый злой смех. Из верхов он, надо же! Помню реалии прошлой жизни. Самые надменные и гордые лица держали лакеи, которые из королевских покоев ночные горшки выносили.

В реальности не так уж он не прав. Я слабее, чем была тогда и охранник рядом. Но искалечить его я бы успела. Дело нехитрое.

6 августа, вторник, время 17:50

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

– Так-так, – роюсь в сумочке, которую мне вернули. Карточки и всё остальное на месте. Денег нет, но это сразу было ясно.

Вокруг меня несколько человек, больше всего меня радует присутствие папочки. Молодец мой папочка, быстро меня запеленговал. Протягиваю руку, требовательно шевелю пальцами:

– Мобильник мне мой, быстро!

Перец, что оформлял изъятое, морщится.

– И морщиться не надо! – грубо пресекаю его молчаливый протест, – Папа!

Но отвечает его адвокат, который наклоняется к моему уху. Огромное ему спасибо за подсказку!

– Копию описи возвращённого, пожалуйста, предоставьте, – говорит адвокат, невысокий полноватый мужчина с приветливым располагающим лицом.

Получаем копию, я участия не принимаю, за меня, несовершеннолетнюю, расписывается папочка. После этого адвокат мне уже вслух говорит.

– Всё ли изъятое вам возвращено?

– Не всё! – извещаю с такой радостью, что присутствующий подполковник тоже морщится, – в опись не было внесено всё изъятое!

– Что именно?

– Во-первых, мобильник…

– Не было мобильника! – спорит старший лейтенант, проводивший изъятие и прикарманивший мои кровные двести рублей.

– Пап, – поворачиваюсь к отцу. Тот, слегка усмехаясь, смотрит на подполковника.

– Господин подполковник, – с ехидством обращается к нему, – мне вызвать журналистов и продемонстрировать им работу пеленгатора? Телефон Даны в здании. Именно так я и обнаружил место, куда незаконно вывезли мою дочь.

Голос отца на последних словах лязгает. Обожаю своего папочку.

Подполковник ничего не отвечает. Молча смотрит на старлея.

– Наверное, ребята из опергруппы забрали… – и выбегает в коридор. Ага, ребята. Как будто я не знаю, что ничего они не забирали.

Возвращается с телефоном, не глядя в лицо, суёт мне в руки. Так-так-так… проверяю, что там новенького? Ага, вот оно! Вытаскиваю список исходящих, сую к лицу подполковника.

– Это что?

Хмуро смотрит, ожидая объяснений.

– Последние три часа провела у вас. Что это за звонки на незнакомые мне номера? В то время, как я в камере сидела и на допросе?

– Запишите претензии и подайте в суд, – насмешливо советует он. Ему тут же кивает адвокат.

– Слышали, что начальник сказал? Заносите в протокол претензий: зафиксировано три звонка, общей продолжительностью… – я подсказываю, – тридцать минут и стоимостью…

– Тридцать рублей, – ответствует папочка, но я добавляю вишенку от себя:

– Два номера городские, не мобильные, там тариф выше…

– Сорок рублей, – корректирует папочка, – вызов стоит пять рублей.

Подполковник Зотов, – кажется, так его адвокат называл, – молча смотрит на старлея. Видно за то его и держат, понимает начальство с полуслова. Хмуро роется в своём портмоне, достаёт четыре десятки. Небось моими же деньгами и расплачивается. Ладно, ещё не вечер, настоящий цирк впереди.

– Претензии исчерпаны? – интересуется подполковник.

– Ну, что вы? – обворожительно улыбаюсь я, – всё только начинается. Где мои золотые часики?

Вопрос вызывает бурю негодования старлея. Не знай я точно, что часики ему отдавала, могла бы и поверить его честным глазам и бурному возмущению.

– Что же вы скромничаете, госпожа Молчанова! – голос старлея сочится ехидством, – почему не говорите о золотых браслетах? Двух? Не упомянули о десятке золотых колец с брильянтами?

Он возмущается, но адвокат вносит в протокол очередную запись: часики дамские позолоченные на позолоченном браслете фирмы «Заря». Судя по выражению лица Зотова, он своему старлею верит. Либо ему до лампочки.

– Ещё есть претензии? – спрашивает адвокат. Я роюсь в сумочке. Мне приходит в голову идея.

– А где моя тысяча рублей? – вопрошаю я. Папочка чуть иронично улыбается. Зотов на секунду заводит глаза к потолку.

– Молчанова, ты уж совсем! – негодованию старлея нет пределов. Родной, это ещё не всё. Мои двести рублей тебе кровавой мочой отольются. А за часики… ну, это потом.

– Записывайте, господин адвокат, – командую я, – тысяча пятьдесят рублей в следующих купюрах…

– Отдавать не собираетесь? – ответа не ожидаю и не получаю. Зотов начинает всё больше походить на грозовую тучу, старлей и его приятель, дежурный по вахте, смотрят на меня волками.

– Хорошо. Значит, часики и тысяча рублей за вами. Ждите судебного и служебного разбирательства.

– Всё, Даночка? – адвокат смотрит на меня, перед ним протокол.

– Сейчас ещё раз посмотрю, – копаюсь в сумочке, у меня ещё одна идея возникает, – так, а где моя любимая алая помада?

Вопросительно гляжу на онемевшего старлея, бросаю в сторону адвоката:

– Вносить в список не надо. Прощаю, – хихикаю и грожу старлею пальчиком. – А вы шалунишка, старший лейтенант. Ладно, мажьтесь на здоровье…

Кто-то за нашими спинами издаёт смешок. На этой весёлой, – не для побуревшего старлея, – нотке завершаем оформление протокола претензий. Это не просто трофей, это трофейная бомба жуткой силы.

– Всё? – подполковник показывает, что терпение его на исходе.

– Самое главное мы забыли, – поворачиваюсь к папочке, – телохранитель мой где?

– Тоже здесь, – папочка смотрит на подполковника тяжёлым взглядом. – С таким же концертом будете моего человека отдавать или всё-таки без фокусов?

Без фокусов не обошлось, но не таких. Денег у него было порядка пятидесяти рублей и тоже в протоколе не указано. Вернули. Мобильник тоже отдали. Часы не забирали, у него электронные. Хорошие и надёжные, но недорогие. Наверное, поэтому не забирали. Да Дима особо не бухтел. Это мы его имущество выдирали. Мы в ответе за тех, кто нас охраняет.

6 августа, вторник, время 19:05

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

– Ну, что, Даночка, домой? – папахен приобнимает меня на улице за плечи.

– Ты чего, пап? Всё только начинается! – оглядываю сопровождающих, – впрочем, все желающие могут быть свободны. Вы как, с нами?

Последний вопрос адвокату, слегка лысоватому хитрецу. Его можно было по одному имени выбрать. Михаил Аронович Бернштейн, каково?

– Я, Даночка, человек любопытный. Так что погляжу, что вы затеяли.

– А что ты задумала, Дана? – спрашивает папахен.

– Нам нужна журналистская группа. С кинооператором. Срочно. Можешь организовать?

– Зачем?

– Будем уничтожать это полуподпольное полицейское гнездо, – нашёптываю вкратце план на ухо. Папахен кивает и берётся за мобильник.

6 августа, вторник, время 19:45

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

На улицу выходит решительный подполковник Зотов в сопровождении двух оперативников в гражданке. К воротам вдобавок к дежурному в будочке подходит подкрепление, двое с автоматами.

– Немедленно очистите улицу, – требует Зотов. Да-да, прямо сейчас, врассыпную разбежимся.

– Господин подполковник, не желаете дать интервью, ответить на пару вопросов, – вежливо осведомляюсь я. Кинокамера нацеливается на Зотова, тот закрывается рукой.

– Немедленно уберите камеру! Я запрещаю вам меня снимать! – лязгает подполковник голосом.

Отхожу чуть в сторону, жестом предлагаю оператору следить за мной и оставить этого злыдня в погонах в покое. Оператор дисциплинированно перенацеливает объектив на меня. Я продолжаю:

– Не хочет отвечать на вопросы господин подполковник. Я продолжу свой рассказ…

Папахен, пара его помощников, телохранитель Дима усмехаются. Адвокат с отчётливой глумливостью, наращивать требования полицейские не могут, я-то не возражаю против съёмок. И ещё я начинаю смещаться всё дальше и дальше от полицейского участка или как там они называются? Никакой таблички над входом нет, замаскированное какое-то подразделение.

Подполковник с группой поддержки остаётся на месте, провожая нас неласковым взглядом. Я не отступаю под натиском врага, только не хочу, чтобы он слышал всё, что я говорю. Мои слова иногда комментирует адвокат, давая короткие, но исчерпывающие характеристики действиям полиции. Сама в полной мере не знала, насколько грубо они наследили в моём задержании.

– Подытожим, – говорю я в камеру, – задержали меня с нарушением закона. Мобильник был при мне и оперативники могли позволить мне, а могли и сами позвонить, чтобы известить о задержании моих родителей. Они не только так не сделали, а даже больше, они приняли меры, чтобы об этом никто не узнал. Блокировали и тоже задержали моего телохранителя, который должен был меня встретить и мог сообщить о моём задержании.

– Если они могут так поступить с людьми из кланов, то что ждать простому человеку? – добавляет перчику журналистка, ладненькая брюнеточка. Э, нет! Острого и так будет с верхом, лишнего не надо.

– Случаются ситуации, когда такие меры необходимы, – чуточку вступаюсь за полицию, – к сожалению, преступления иногда совершают люди при власти и тогда требуется дополнительная секретность.

– Но в вашем случае секретность выглядит подозрительной, – не сдаётся журналистка.

– Более того, незаконной, – адвокат согласно кивает моим словам.

– Я немного раскрою суть дела, – на мои слова глаза журналистки разгораются, есть чутьё у девушки. – Весь город слышал о серийном убийце, за которым полиция гонялась больше года…

– Гонялась? – мгновенно улавливает брюнетка мою оговорку.

– Да. Убийц и насильников, их оказалось двое, больше нет. Длинная цепочка убийств, не меньше десятка девушек, оборвана. Им сильно не повезло с последним эпизодом, когда они похитили меня. Чтобы вырваться, мне пришлось их… так скажем, нейтрализовать.

– Убить? – глаза журналистки буквально полыхают. Это не просто сенсация, это многослойная сенсация. Конец маньякам – сенсация! Оборвала длинную цепочку убийств хрупкая девочка – огромная сенсация! Как она это сделала?! Наверняка ещё сенсация.

– Я давала подписку о неразглашении, поэтому с деталями вас ознакомить не могу. Только в общих чертах. Мне удалось нанести им опасные для жизни раны. Спасти их могла только немедленная медицинская помощь, которая в тот момент была недоступна.

– Молчанова действовала в пределах необходимой обороны, разрешённой законом, – веско комментирует адвокат.

– Говорю это вот ради чего. Действия этого полицейского подразделения, начальник которого нас только что прогнал, крайне подозрительны. Меня задержали с нарушением закона, меня пытались допрашивать в отсутствие лиц, уполномоченных присутствовать при допросах несовершеннолетних, меня пытались запугать, угрожая насильственными действиями…

– Какими именно?

– Намекали, что запрут в камеру с мужчинами уголовниками.

– Недопустимое психологическое воздействие, запугивание пытками и насилием, – даёт характеристику адвокат, – прямое нарушение УПК, даже без учёта несовершеннолетия.

– Всё это было, но я о другом хочу сказать. Действия полицейского подразделения в целом выглядят странными. Будто они мстили мне за убийство серийного маньяка, ведь один из них оказался сыном важного человека в этом округе.

Ещё одна сенсация! Микрофон в руке журналистки чуть дрогнул. Смотрю с опаской, как бы оргазм не начался. С извержением.

– В голову сами собой лезут неуместные подозрения. Не были ли они, местные полицейские, как-то связаны с серийным маньяком? С одним из них? Почему его долго не могли изловить? Его точно никто не прикрывал? Подозрения о соучастии я всё-таки отмету в сторону. Это чересчур.

По глазам журналистки вижу, что эта идея ей не нравится. Не будет она сразу отказываться от мысли о соучастии полицейских в серийных убийствах. Уж больно вкусно выглядит.

– Сейчас я предлагаю проехать к нам. Дома у меня есть одна фотография, которая будет вам интересна.

Все рассаживаемся по своим микроавтобусам. Журналистка, Евгенией её зовут, села к нам.

– Меня ведь там ещё и обокрали… – начинаю я.

– Стоп-стоп! – протестует Евгения, – расскажете под камеру.

Около моего дома и рассказала. Когда вынесла фото, где полковник Сафронов надевает на мою руку подарочные часики. Их хорошо видно. Ещё бы! Фотограф специально попросил попозировать для своего удобства. Минуты три нас терзал. Чтобы часы были хорошо видны и наши с полковником лица.

– Можете нам отдать фото? – по тону слышно, что не надеется, но вдруг.

– Не хотелось бы. Лучше переснимите.

Пересняла. Мы беседуем на площадке перед домом. Всё под камеру. Наконец-то всё заканчивается. Для меня. Ухожу домой, а папочка с адвокатом остаются что-то обсуждать с Евгенией. Девушка точно премию урвёт неслабую.

9 августа, пятница, время 09:15

Москва, управление полиции Северо-Восточного округа.

– У вас нет никаких доказательств, – брюзгливо заявляет генерал-майор Трофимов, начальник окружной полиции, – надо же, что выдумали! Полиция обворовывает задержанных! Совсем с ума сошли?

– Лично нам достаточно заявления Молчановой, – улыбается журналистка Евгения.

– Ответите за клевету! – рубит генерал, – и вы и Молчанова.

– И как вы её докажете? – хитренько улыбается адвокат Бернштейн. Нас тут много, – кроме меня с отцом и адвокатом, наша журналистка и полковник Сафронов, – а генерал только с адъютантом. Правильно с его стороны, уж больно горячие факты мы ему вывалили. Лишние уши ни к чему.

– Давайте поговорим спокойно, господин генерал, – мирно предлагает Сафронов. К нему генерал прислушивается, свой всё-таки.

– Я лично награждал Молчанову этими часами, – объясняет полковник, – так что часы были, это факт бесспорный.

Его слова подтверждает лежащее на столе фото. Не моё, копию Евгения принесла.

– На работе она была именно в них. Мы сняли показания с её коллег…

– Вы что, уже дело завели?! – грозный взгляд.

– Нет-нет, с заведением дела пока не торопимся, – успокаивающий жест ладонью. – Итак. Место работы Молчанова покидает с часами. И тут же попадает в руки ваших людей…

– Обронила, – роняет генерал.

– В принципе, это возможно, – соглашается полковник, – но маловероятно.

– В протоколе изъятия нет никаких часов.

– Господин генерал, во-первых, Молчанова его не подписала. Во-вторых, в протоколе и мобильного телефона нет, но его всё-таки отдали. Так ведь?

– И что стоит после этого ваш, так называемый протокол? – ехидно интересуется адвокат.

Я помалкиваю. Хитёр Бернштейн, это по его совету я прекратила шуметь по поводу часов. Как только мобильник отдали. Мобильный тоже не фигурировал в протоколе, и адвокат увидел в этом замечательную возможность придать ему статус ничтожного. В дело вступает радостно улыбающаяся Евгения.

– Ситуация выглядит очень пикантно, господин генерал. Серийных маньяков останавливает Молчанова Дана, полицейские господина полковника оперативно проводят все нужные мероприятия и изобличают Прохорова и Махотина в многочисленных убийствах. РУВД награждает Молчанову ценным подарком, а полицейские вашего округа это подарок воруют. Публика очень заинтересуется такой историей.

Евгения облизывается на последних словах. А я прячу глумливую улыбочку. Генерал хмуро оглядывает нас, делает знак адъютанту.

– Зотова мне сюда, срочно.

Пока ждём подполковника Зотова, адъютант, вроде по собственной инициативе, организует для всех кофе. Генерал смотрит на него хмуро, но ничего не говорит. Умный у него помощник, напряжение сразу снижается. Древний обычай, основанный на инстинктах. Совместная трапеза людей примиряет, неосознанно сидящие за общим столом начинаю считать друг друга своими.

Появление Зотова к особому ажиотажу не приводит. Генерал предоставляет право ввести его в курс дела Бернштейну. Что тот с удовольствием и делает. Зотов мрачнеет на глазах.

– Разрешите позвонить, господин генерал?

Трофимов разрешает, я вставляю замечание:

– Только учтите, одним звонком не обойдётся.

Подполковник меня по виду игнорирует и выходит в приёмную.

– Я вам одно скажу, – слова генерала тяжелы, как гири, – печатать в газетах такое нельзя и вам никто этого не позволит.

– И что взамен? – встреваю я. Папочка косится на меня недовольно. Извини, папочка, но я знаю, что делаю.

– Вы хотите лишить журналистов громкой сенсации, – поясняю генералу, – компенсировать вы можете только другой сенсацией. Какой?

– Дайте нам все материалы по маньяку, – бросив мне благодарный взгляд, в дело вступает Евгения, – по всем зарегистрированным убийствам. Право раскрыть имена убийц и жертв…

– Про жертвы не соглашусь, уважаемая Евгения, – вмешивается адвокат, – семьи жертв могут быть против.

– Обозначим имена и первую букву фамилии, – парирует журналистка, адвокат кивает. – Желательно раскрыть, чей сын Прохоров…

– Нет! – обрубает её хотелки генерал. Евгения смотрит возмущённо, но молчит.

– Лично я считаю, что большую часть материалов следствия можно открыть, – замечает Сафронов. – Не в моей компетенции, дело забрал город, но на том уровне всё и будет решаться.

– С журналистами ясно, – подытоживает генерал, – с Молчановой, я так понимаю, тоже…

– Нет, – на этот раза папочка меня не осуждает. Генерал переводит на меня тяжёлый взгляд. Начинаю излагать.

– Вы что думаете, часики вернёте и отделаетесь? Не получится. Начну с мелочей. Сразу скажу, в моей сумочке было всего двести рублей, обычно я больше наличкой не ношу. Но требую я тысячу. По простой причине: у меня отняли несколько часов моего времени, мне угрожали, мне грубили, меня обворовали в полиции. Я имею право на компенсацию. Полагаю, что любой суд присудит мне в качестве таковой несколько тысяч. Но если обойтись без волокиты и шума, то я согласна всего на восемьсот рублей. Двести рублей, я напоминаю, вы просто обязаны вернуть. Как украденные. Всё ясно насчёт денег?

– Это твои проблемы, Зотов, – переадресовывает генерал, – решай.

– Но это, повторяю, принципиальные для меня, но мелочи. А теперь не мелочи…

Когда я заканчиваю, генерал и подполковник сверлят меня с мрачной злобой. Адвокат с восхищением, а папочка с удивлением. Ну, дочка, ты даёшь! – читаю в его глазах.

– Девочка, ты не слишком много на себя берёшь? – генерал пробует взять на голос. Или на понт, как мои мальчишки говорят.

– Ровно столько, сколько могу удержать. На будущее, господа, прошу усвоить важную вещь. Трогать меня руками без моего разрешения не позволено никому. Меня не интересует, что вы этого не знали. Те, кто себе это позволил, должны быть жестоко наказаны. В частности, присутствующий здесь подполковник Зотов. Если вы, господин генерал, попробуете противодействовать, попадёте в этот грустный список.

Не убедила. Сомнения зарождаю, но вижу в генеральских глазах пренебрежение. Нажмём ещё.

– Вы можете заткнуть рот журналистам, договориться с корпорацией моего отца, но у меня есть собственные, подконтрольные только мне лично ресурсы. И я их задействую, если вы не примете моих условий.

– Ты ничего не сможешь, деточка, – обидно улыбается генерал, – нет у тебя ничего, кроме положения твоего отца.

– Почему вы думаете… – начинает папочка, но я его останавливаю, сжав ему руку. Не надо ловиться на шаблонный финт. Рассчитано только на неопытных.

– Алексей Прохоров и Степан Махотин тоже думали, что я ничего не смогу, – после моих слов генеральская улыбочка испаряется, – и вам, как и им, свои козыри я показывать не буду. Зачем? Предупреждён, значит вооружён. Я слаба, это правда, поэтому удары буду наносить с максимальной силой и жестокостью. Так же, как Прохорову и Махотину. И вооружать вас своим предупреждением не буду. Я слаба, поэтому не могу позволить себе великодушия. Поэтому вам, генерал, лучше не попадать в мой чёрный список.

Ничего больше по существу не сказал генерал. Только хвостиком махнул и уплыл в синее… ой, это из другой песни, ха-ха-ха!

Конец главы 20.

.