Текст книги "Лето с капитаном Грантом"

Автор книги: Сергей Иванов

Соавторы: Наталья Хмелик,Сергей Александрович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Глава шестая
ВИДЕНИЕ В ЗАБРОШЕННОМ САДУ

Что сказать о взрослых «Маяка»? Не берегли они свое время! Планерка назначена на десять тридцать, сейчас уже без четверти одиннадцать, ночь на дворе, а в сборе едва половина народа.

Олег Семеныч сидел за столом в Замке покаяния и, водрузив на нос очки, очень так по-домашнему просматривал «Комсомольскую правду».

Остальные разговаривали о том о сем, обязательно переходя на свои дела, на свои отряды. В углу сидел доктор Андрей Владимирович, шевеля рыжими усами.

– А мне Лиза моя, – рассказывала Света Семина, вожатая малышей, – сегодня и говорит…

– Какая Лиза? – спросила Люся Кабанова. – Это которая каштановая такая?

– Ну да… «А почему, говорит, мою маму называют домашняя хозяйка?» Я, знаешь, насторожилась: «Как же, – спрашиваю, – ее называть?» А она: «Разве дикие хозяйки бывают?..»

Вошла старшая пионервожатая Аня:

– Ох! День как жизнь! – и, устало улыбаясь, села на свое руководящее место, рядом с начальником.

Появилось еще несколько человек и с ними Валерия Павловна, воспитательница первого отряда.

– Прострогала я твою Яну Алову, что она чуть не ревела! – сказала ей Аня.

– Ну, и что тут хорошего? – Валерия Павловна достала сигареты, спички и тотчас убрала все в карман. – С кем ты сладила-то? С ребенком.

– Брось ты, Лер. Девке четырнадцать лет! Мы еще с этим ребеночком наплачемся!

– Не знаю… Я так не думаю. – Валерия Павловна опять вынула сигарету, хмыкнула невольно, пошла на крылечко покурить.

Вошел наконец Михаил Сергеевич Зотов.

Начальник лагеря снял очки и с особой внимательностью посмотрел на бородатого. Тот даже оглянулся туда-сюда…

– Вы чего, Олег Семеныч?

– А того, милый. Опаздывать не надо! Знаешь, как в средние века? Кто из вассалов приезжал на зов сеньора последним, тому делали секир-башка!

– Понятно, товарищ сеньор, – сказал Миша, тоже и шутя и обидевшись. – Так я вам сейчас вещественные доказательства принесу – вашей неправоты!

Через минуту в Замок покаяния ввалился громадный рогатый зверь. Он ухнул, сломался напополам и стал Михаилом Сергеевичем Зотовым и двумя банкетками.

Банкетки эти знал весь лагерь. Они были новенькие, с мягкими сиденьями и стоили сумасшедших денег. «Маяк» в смысле мебели жил довольно демократически: железно-деревянные стулья, крашеные лавки зотовской работы, железные, так называемые «панцирные», кровати. И вот перед второй сменой по настоянию Олега Семеныча было куплено пятнадцать штук этих банкеток.

Теперь все удивленно смотрели на Мишу, потом – внимательней – на банкетки… В середине каждая из них была располосована, потом аккуратно зашита. В результате остались как бы шрамы, похожие на зигзаг молнии или на латинскую букву «зет».

– Где они были? – спросил начальник и нахмурился.

– В столовой я их увидел, – ответил Зотов.

– А я говорила, – Аня потрогала шов, – не надо нам покупать дорогую мебель.

– Ну… покупать ребятам грошовую мебель тоже не выход, – хмуро сказал начальник, и Аня покраснела.

– Я убрал их, – сказал Миша, – потому что…

– Ты правильно сделал, Миш. Драни в лагерных помещениях стоять не должно. – Начальник кивнул. Но лицо его оставалось всё таким же хмурым. – В общем, какие будут мысли?

Он посмотрел на Валерию Павловну, на Лерку, с которой он проработал бог знает сколько лет… Ему хотелось, чтобы то странное предложение, которое пришло ему в голову, исходило не от него. Встретился глазами с доктором. Тот чуть прищурился и неожиданно кивнул. Неужели понял?

– Вы меня только простите, Михаил Сергеевич… – Это заговорила Ольга Петровна. – По-моему, швы надо распороть. Надо сделать как было.

– Я тоже так считаю, – сказала Валерия Павловна.

Начальник улыбнулся и подумал: а ведь это и значит единомышленники – единый ход мысли!

– А я не очень согласна. – Аня снова провела рукою по шву. – Это не этично… Но даже оставляя в стороне Мишкины старания… извини, Миш… здесь же будут дырочки от ниток… Ребята сразу поймут!

– Это, конечно, накладка. – Начальник кивнул. – Ну… выкрутимся как-нибудь!

– Да к чему это?.. Вы тоже за то, чтобы распороть?

– Обязательно! – Начальник встал, но, почувствовав излишнюю торжественность своего жеста, мотнул головой и сел. – Нам не надо бояться происшествий. Не надо их замазывать. Чем больше происшествий, тем лучше: есть на чем расти.

– Ну, это тоже, знаете…

– Ничего-ничего! Уж пусть происшествия будут в «Маяке», чем потом – в жизни.

– Значит, что же вы предлагаете, Олег Семенович? Общий сбор дружины? – спросил Люся Кабанова.

– Да. Причем «Открытый Микрофон»!

– Я думаю, – сказала Ольга Петровна, – надо хотя бы попробовать сейчас выяснить… кто это мог сделать.

Олег Семеныч собрался было что-то сказать, но не сказал. Сидел с таким растерянно-сосредоточенным видом… Не хотелось ему сейчас доискиваться. Но в то же время он не мог этого сказать – стеснялся… «Если надавлю сейчас, я, конечно, своего добьюсь. Но какая же это будет демократия?..»

– Ну чего мучаемся? – сказал доктор. – Давайте попробуем. Если найдем, завтра легче будет. Как, Олег?

Андрей Владимирович впервые за все время произнес слово. Единственный во всем лагере человек, который звал начальника по имени и на «ты».

«Да не нужен мне «преступник», – думал начальник, – не будет нам завтра от этого легче. Надо, чтоб все по-честному. Вы не знаете, и мы, взрослые, не знаем. А знает только один человек, тот, который сделал. А иначе получится инсценировка!»

– Ну так у кого какие есть идеи? – спросил доктор. – Кто этот мальчишка?

– Почему обязательно мальчишка? – подняла плечо Аня. – В наше время такое и девица может сделать… Назло.

– Нет, мальчишка, – улыбнулся доктор. – Третий-четвертый отряд. Пятый просто мал для таких дел. А второй и первый взрослы. Хотя второй я не исключаю.

– Да как вы узнали, Андрей Владимирович? – удивилась Люся Кабанова.

– А что, неплохой ребус, – улыбнулся начальник. – Я согласен. Третий или четвертый отряд. Я бы даже сказал, третий!

– Ну вот, обязательно третий! – обиделась Люся.

– Кончайте вы загадки, Андрей! – сказала Валерия Павловна.

Доктор провел пальцем по шраму на банкетках. Они были, как мы помним, одинаковы.

– Видишь: «зет». Знак Зорро. А это фильм как раз для третьеотрядников!

– И для усатых докторов, – заметил бородатый Миша.

– Ой! – сказала Люся. – Я все знаю. Я видела у своего пионера, Жени Тарана, такой железный нож с длинным лезвием.

– Как это – железный? – удивился доктор.

– Ручка железная… А лезвие как огонь. Жуткий нож. С ним только на большую дорогу выходить. Я карандаш им один раз точила…

– Ну и где же он теперь? – без улыбки спросила Аня.

Люся Кабанова беспомощно развела руками.

– Стало быть, с концами ножичек. – Аня значительно кивнула.

– Наверно, слишком уж ты его заинтересованно рассматривала, – вслух подумал начальник.

– Постойте, – сказал доктор. – Таран… шустрый такой? Животом болел?.. Нет, это не он. По-моему, хороший парнишка. Помнишь, как он потом, Олег?..

– Слушайте, я вас умоляю… Мы узнаем сейчас. Еще двадцать минут посидим и узнаем… вычислим. Мы с вами молодцы – я согласен. Но давайте этого не делать!

Так говорил Олег Семеныч. И еще потом сказал про честность и про инсценировку честности. А ведь это разные вещи!

– Понимаете, мы владеем этим самым «педагогическим каратэ». Но именно поэтому мы и не должны его применять.

Наступила пауза.

– Так что делаем-то? – растерянно спросил бородатый.

– Все по домам! – сказал начальник. – Вот так. И больше ни слова. А завтра «Открытый Микрофон»!

Валерия Павловна и Ольга Петровна вместе шли по тёмному лагерю. Молчали.

– Чудит он? – то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла Валерия Павловна.

Ольга Петровна улыбнулась, пожала плечами.

– Вы чего?

Ольга Петровна снова улыбнулась:

– Выполняю распоряжение начальства: «И больше ни слова!»

Известный Алька Лимонов нервно вошел на террасу второго отряда:

– Денис! Пой песни и кричи «ура»! Сегодняшний футбол отменяется.

– Это еще что такое? Прекрати, Лимонов! – строго сказала Наташа Яблокова, которая вместе с Денисом Лебедевым и Аликом входила в футбольную сборную второго отряда.

О чем Алька сообщил, вы уже поняли – об «Открытом Микрофоне» (спокойно! Что такое «Открытый Микрофон», скоро узнаем). Это стало известно из трех расклеенных по лагерю объявлений, которые, между прочим, сегодня в полседьмого написала старшая вожатая Аня.

«Внимание! 17 июля в 16 часов состоится внеочередной сбор «Открытый Микрофон». Тема сбора будет объявлена особо».

После завтрака лагерные умы уже вплотную приступили к решению проблемы: что это еще за «внеочередной» и почему «будет объявлено особо»?

Вожатые и воспитатели хранили каменное молчание. Было совершенно ясно, что они знают, но… хоть ты убейся! И постепенно ребятами овладело особое, тревожное и торжественное, волнение, которого, между прочим, и хотел Олег Семёнович. Иначе не получится, думал он. А что не получится? Всего до конца он и сам не знал. Вернее, и не хотел знать. Повторял себе: дружина ничего не знает, и я не должен. Все на равных!

Прошел тихий час, который при сегодняшнем состоянии лагеря был чистым инквизиторством. Но режим есть режим.

Наконец можно было встать. Проглотили наспех полдниковый сок с оладьей. Горн, построение. Замерла дружина: «Товарищ старшая пионервожатая! Пятый отряд в количестве…» – ну и так далее, все председатели по порядку. А флаг на мачте, словно по заказу подхваченный ветерком, реет выше островерхих елок… И за это тоже стоит любить лагерь – за торжественную тишину линейки, и за островерхие ели, которые вольно качают головами, и за вьющийся флаг, словно ты стоишь не на земле, а на палубе.

Наконец: «Дружина, нале-во! В клуб шагом марш!»

Почему в клуб? Почему не на свежем воздухе? Потому что «Открытый Микрофон» требует времени. Значит, лучше сидеть, чем стоять. И потом, «Открытому Микрофону» противопоказана подчеркнутая торжественность линейки. Он что-то вроде сборища вольных казаков. А когда приходится стоять по стойке «смирно», это уж не то.

Обычно на все фильмы и прочие мероприятия рассаживались кому где вздумается. Сейчас сели строго по отрядам. Дело такое – лучше быть к своей компании поближе.

Что было на сцене? Микрофон посредине. А чуть сзади что-то непонятное, какой-то обломок баррикады, что ли… да еще закрытый белым полотном. В общем, как фотография с шестнадцатой полосы «Литгазеты»: «Что бы это значило?»

К микрофону вышел Олег Семеныч. На этой сцене и перед этим микрофоном он пел собственные песни под гитару и читал стихи, когда в начале смены для ребят устраивали концерт. И объявлял, кому положено, благодарности, когда в конце августа «Маяк» закрывали до будущего года.

А что произойдет теперь?.. Олег Семеныч чуть наклонился к микрофону. По залу пронеслась та последняя тишина, которая наступает перед важным.

Однако начальник не сказал ни слова. Он вдруг отступил к «обломку баррикады» и скинул белое полотно.

Там был стол, на котором лежали две банкетки – порезанными сиденьями к залу.

– Всем видно? – спросил Олег Семеныч. – Отлично. Объявляю «Микрофон» открытым.

Ветер шушуканий прошел по рядам. Никто, однако, не выходил, чтобы сказать в открытый микрофон свое мнение. Ведь это не так быстро делается – только что увидели, и сразу говори… «Может, надо было объявить заранее?» – думал начальник, пристально глядя в зал.

И лишь один человек сразу все понял и притаился – тот, который порезал банкетки. Случайно вышло, что он сидел с самого края, у широкого прохода через зал. И он был намного виднее многих сидящих в серединке. Нет, ему нельзя было сейчас затаиваться, а надо бы, как все, переговариваться, привставать, чтоб лучше разглядеть сцену с банкетками. Но не мог он. Сидел как приклеенный, сжав подлокотники белыми пальцами.

Вдруг откуда-то из десятого ряда поднялся доктор, пошел к микрофону. Он едва не задел Того, Который Порезал… Поскольку имя его нам неизвестно, я для сокращенности буду звать его ТКП… И ТКП вздрогнул и отстранился.

Увидев идущего доктора, Олег Семеныч сразу спустился в зал. Так было заведено на «Микрофоне»: никто ни у кого не просил разрешения говорить – просто выходил на сцену.

Доктор пошевелил усами. Это была слишком хорошо известная в лагере привычка, и зал расцвел улыбками, не очень, допустим, уместными, ну да подумаешь какое дело… И ТКП улыбнулся через силу. Ему надо было либо врать напропалую всем своим видом, либо признаваться. Он выбрал – врать.

– Я вам расскажу, что было вчера вечером на планерке, когда мы узнали про… – Андрей Владимирович головой показал на порезанные сиденья.

И он действительно рассказал все, только промолчал, что Миша принес банкетки заштопанными. А так все досконально: как начали отгадывать, и он, Андрей Владимирович, подал идею «Зорро», как вспомнили про нож, который – тут он сделал паузу – несколько взрослых видели в руках Женьки Тарана, но потом решили, что Женька не такой человек и это сделать не мог. И наконец, как начальник просил прекратить угадки, чтоб на «Микрофоне» все было по-честному.

– И теперь мы так же ничего не знаем, как и вы. И не решили, что делать с этим. – Снова жест головой на банкетки. – Давайте решать вместе!

Сразу после выступления Андрея Владимировича произошло событие: к микрофону вышел Жека. И опять пролетела тишина, словно на сцене стоял сам Начос.

– Я смотрел то кино! – Жека говорил тихо, но его микрофонный голос был слышен в каждом закоулке зала. Вдруг он вынул из кармана шорт нож, зачем-то раскрыл его. И это было действительно оружие! – Он находился у меня и у Захара. И больше ни у кого! Отвечаю, что мы этого не делали! – Жека положил нож на стол рядом с банкетками.

Вдруг, неизвестно кем начатые, в зале раздались аплодисменты. Жека шел чуть приопустив голову, как идут под пулями.

И тогда на сцену поднялся Грошев из второго:

– Андрей Владимирович сказал, что наш отряд тоже немного подозревается. Я считаюсь у нас самый трудный… Я тоже этого не делал. У меня нету никакого алиби. Но я могу дать честное слово!

«Надо и мне, – думал ТКП. – Выйти скорее и тоже: «Даю слово!..» Имей в виду, потом поздно будет…» И не мог подняться.

Через несколько стульев от него сидели, прижавшись плечами друг к другу, Жека и Захар.

Вышло еще пять или шесть мальчишек, и все говорили то же, что Грошев и Жека. Какая-то уже началась хоть и торжественная, но игра…

Всем это нравилось – выходить и клясться. Уже и девчонки победовей тянули руки, занимая очередь к микрофону. Хотя дело сегодня касалось только ребят. И все-таки нашелся в зале один человечина, который понял: буза пошла. Когда очередной мальчишка особо звенящим шагом двинулся к сцене, Алька Лимонов насмешливо крикнул ему:

– Давай клянись с места! Чего зря время терять!

Мальчишка запнулся в своем благородстве:

– Иди ты… знаешь куда! – и сел на место.

А кругом уже смеялись… Вот действительно: над кем смеетесь – не над собой ли? И наступила такая всеобщая, знаете ли, заминочка…

Как раз в эту трудную минуту из заднего ряда поднимался Ромка Лучик – может быть, самый длинный человек «Маяка». Алька снова

хотел что-то ляпнуть, но Ромкины стальные глаза безошибочно нашли его:

– Закрой рот, Лимонов!

– А в рог хочешь, козел? – Это Денис вскочил, а за ним Грошев и Осипов.

«Ничего-ничего, – подумал начальник, – нормальные издержки производства. – И потом совершенно не по-начальницки, но с удовольствием: – А второй-то отряд не трожь. Народ собрался серьезный!»

Однако Ромка был, видимо, иного мнения о втором отряде. Он даже не оскорбился, не удостоил их ответом. Спокойно проследовал на сцену, выдвинул микрофон вверх примерно на метр, чтобы было удобно говорить.

– Меня никто не подозревает. И я не буду давать никаких слов. Но я, когда был вот таким шкетом… – Он кивнул…

«Конечно, на второй отряд», – подумал начальник и ошибся: Лучик кивнул на Тарана и компанию, а второй отряд для него вообще не существовал как противники, и мстить им Ромка не собирался. «Ну, силен, – подумал начальник, – личность!»

– …когда я был таким, как они, я тоже резал… Правда, не мягкую мебель, а… там… столы, стулья. И я в этом деле разбираюсь. Как бывший преступник. Я, во-первых, хочу сказать, что это подлость. Здесь все клянутся, а что это подлость не говорят!

«Ладно, – зло подумал ТКП, – подлость! Сам же резал, а теперь…» Он уже почти не понимал, не помнил, как выхватил крохотный, но острый перочинный ножик и чикнул по банкеткам: раз, два! Он это сделал быстро, на ходу. Как знаменитый Зорро… Да, про Зорро они угадали!

– И, во-вторых, – твердо продолжал Ромка Лучик, – я уверен, что это сделали лезвием… ну, бритовкой. Ножом так аккуратно не сделаешь – лохмушки будут. И очень возможно, что бритва поломалась и пальцы порезаны. – Он сделал паузу. – Поэтому я предлагаю: пусть сейчас все поднимут руки. И кто клялся и кто не успел. А специальная комиссия проверит. Я уверен, что мы его найдем!

Опять надтреснула линия сбора. Дружина застопорилась, словно перед пропастью. И надо было сделать шаг, и никто не решался туда прыгнуть.

А Ромка не уходил со сцены! Синими спокойными глазами смотрел в зал:

– Согласны? Тогда я лично в комиссию предлагаю…

– Нет, не согласны! – крикнул Вадим Купцов.

– А ты чего за всех-то кричишь?

– Ладно. Я не согласен, я!.. И никто не согласен!

– Пока ты один орешь, а дружина молчит. А молчание – знак согласия!

«Неужели я такой трус? – подумал Алька. – Ведь я тоже не согласен… А скажи сейчас – сразу подозрение!»

– Молчат, потому что ты всех загипнотизировал. – Вадим вышел на сцену. – Давай садись, садись. Сказал свое и. садись. Теперь я буду говорить. – Он подождал, пока Ромка на длинных ногах сердито, но ловко шагнет со сцены прямо в зал. – Меня тоже не подозревают. И правильно делают. Но мне все равно противно. Из-за одного какого-то дурака будем обыскивать весь честный лагерь! Разве правильно?.. Скажите, Олег Семенович!

Начальник улыбнулся и покачал головой.

– Говори-говори. У тебя лучше получается.

– Ну и вот… – А что «вот», видимо, не знал. Кашлянул для солидности. – Да я, по версии Длинного, вроде все сказал.

– А у самого тебя какие предложения?! – крикнула Валерия Павловна.

Вадим задумался. Могло показаться – он опять не знает, что сказать. А он лишь не мог решиться: говорить – не говорить.

– Я вообще-то подумал… Надо взять его на поруки…

– Кого?!

– Ну этого, который… все-таки он из «Маяка», поэтому, думаю, не такой уж он подлец. То есть по идее не должен быть…

ТКП весь притих и, забыв таиться, убрал голову в плечи. А никто даже не думал за ним следить. Всем было куда интересней то, что происходило в зале.

– Не подлец, да?! – крикнул Ромка. – А ты его своей безнаказанностью как раз до подлеца и перевоспитаешь!

– Правильно! – крикнул Грошев из второго отряда. – Надо еще разобраться.

– Нет, неправильно! – закричала Ветка. Они сидели рядом. Грошев так и шарахнулся и потом покраснел. А Ветка чуть ли не бегом кинулась к микрофону: – Он именно что наказан. Ведь подумайте: любой может сюда выйти и сказать: «Я не делал!» – и Ветка выставила вперед ладони. Но тут же смутилась, убрала их за спину. – Хотя это неправильно, что Лучик Рома предложил. А вдруг у меня порез какой-нибудь? Потом ходи доказывай, что ты не верблюд… Да не в руках дело. Вот мы сидим, и у нас у всех такие лица… ну, что мы не врем! – Тут она остановилась. – Ох! Как чую, сейчас Лучик будет по рядам ходить – выискивать, у кого другое лицо.

Зал засмеялся, и сам Ромка засмеялся, покраснел:

– Вот умна… болты болтать…

– И, между прочим, не найдет, – продолжала Ветка. – У него, который… – Ветка показала на банкетки, – лицо как у нас. Он же старается. Чтоб мы не догадались! А это, думаете, легко – сидеть с честным лицом, когда ты врун? – Она помолчала и неожиданно очень серьезно закончила: – Не-а… Вот ему и наказание! А еще я предлагаю: заделать эти буквы «3» аппликацией в виде цветка. Даже устроить конкурс: «На лучшую заплатку». А тому человеку я советую все же сходить к Олегу Семенычу. Самому потом будет легче. А то еще полторы смены жить!

Снова все захлопали, как вначале Тарану. Но Ветка поступила по-другому, не так, как Жека, – угрюмо и торжественно, а наоборот, взбежала обратно на сцену и стала шутливо раскланиваться, как артистка после номера. Ох, строит же из себя эта Ветка! И многие девчонки сейчас от всей души позавидовали ей.

Но странное в эту минуту творилось на сердце у ТКП… Во время Веткиной речи он несколько раз украдкой бросал взгляды на сцену. Нет, Ветка смотрела совсем не на него – просто мелькала по залу своими боевыми глазами. Но слова ее так и притягивались к ТКП, словно пули снайпера. Он больно прикусил себе палец…

А по залу шло такое хорошее настроение, такое всеобщее братание, что дальше некуда. Действительно ведь – молодец эта дружина «Маяк»! Все сумела, все преодолела и движется к своему еще более светлому будущему. Кстати, о будущем. Ужинать пора, от духовной пищи переходить к телесной.

Завозились, готовые встать. Только ждали последнего слова Олега Семеныча – так уж было заведено, к этому привыкли.

И он действительно вышел. И начал с тех самых слов, которые вы только что прочитали – про дружину «Маяк», ее светлое будущее и отличные перспективы.

Народ в общем-то был согласен – насчет будущего и перспектив. Только говорилось это каким-то непонятно насмешливым голосом. Хм… чего он еще хочет от них, Олег Семеныч? А он и сам спрашивал себя: «Чего же еще? Не многого ли я хочу?»

– Говорю сейчас только в порядке обсуждения. Кто не согласится, будет прав. И кто согласится, будет прав. Я тоже был против предложения Ромы Лучика. И на месте каждого из вас тоже не разрешил бы себя осматривать! А все-таки что-то есть в его словах… хотел сейчас сказать «справедливое». Нет, не справедливое, но правильное. Сделал один человек, а виноваты мы все. Мне лично кажется, что в этих банкетках есть и наша вина… Погодите! Я все знаю: не резали, не видели, а если б увидали… это понятно. И все-таки! Где-то, когда-то мы вели себя так, что дали тому человеку повод решить: «Разрежу – ничего страшного не будет». Да еще какой лихой знак изобразил! Ишь ты, Зорро! Значит, чуть ли не на похвалу рассчитывал…

– Я обычно бываю с вами согласен, Олег Семеныч. – На сцену опять вышел Купцов. – А сейчас не согласен. И раз уж «Открытый Микрофон»…

– Ты мне решил прямо и со всей откровенностью…

– Да. Только вы меня не перебивайте, пожалуйста. Я думаю, что у нас лагерь, Олег Семеныч, все-таки хороший. И таких уж провинностей нет, чтобы брать с нас пример, а потом резать мебель.

– А я говорю не о конкретном злодеянии. Допустим, его действительно нет. Я говорю о нашем равнодушии. Вернее, о нашем благодушии: мы молодцы, а там и ладно!

– Ну это уж вообще… Пусть Олег Семеныч даст конкретные примеры!

– Примеры чего?

– Равнодушия!

– Могу… Знаете то место, как через Переплюйку перейти и к поселочку по дороге?..

– Ну знаем… Что дальше?

Начальник решил не обращать внимания на раздражённый вадимовский тон.

– Нет, это я у тебя спрашиваю: что там дальше… когда из леса выйдешь?

– Поле там! – крикнули из зала. – И сад какой-то заброшенный… Ну и что?

– Стоп! – сказал начальник. – Об этом и речь, о саде и об «ну и что». Я вчера как раз звонить ходил и остановился там, сел под этими яблонями… Какой же вид жалкий, ребята! Эх, думаю, до чего мы все-таки равнодушные люди… Вот яблоня, да? Думаешь, дерево и дерево. Вроде березы. А это же домашнее. Выведено людьми. Когда кошку выкинут, вы как к этому отнесетесь? Или собаку? А домашнее дерево ничем не сильнее. Даже слабее. И так мне за себя обидно стало… Когда оттуда колхоз ушел? Лет пять, наверно?.. Пять лет, как этот сад бросили, а я впервые заметил только вчера. Плохо!

– Ну и что делать? – спросил Вадим.

– Вы́ходить этот сад!

– И думаете, потом банкетки не будут резать?! – крикнули из зала. А кто крикнул, неизвестно – спрятался.

– Нет, не думаю. А вот мы лучше от этого станем. Собственно, теперь у нас другого и выхода-то нет. Знаем, что яблони выкинуты на улицу, и не помогаем им…

– Колхозники забросили, пусть они и делают!

– Ну вот, приехали, – сказал начальник досадливо. – Слушайте, а кто это все время выкрикивает? Сидит у нас на «Микрофоне», извините, как черт в рукомойнике… Ну, кто это?

Наступила пауза. ТКП невольно оглянулся, ища крикуна. Подумал: «Вот гад какой!»

– Это кандидат выкрикивает. – Вадим махнул головой на банкетки. – Слабо́ показаться-то? Ну и сиди!

Назавтра ранним утром из лагеря вышел маленький отряд. Это была странная группа: Михаил Сергеевич, Жанна Николаевна, руководительница биокружка, Вадим Купцов, Маша Богоявленская, Жека Таран, Ветка и Зорик Мелкумян из четвертого отряда. Так что представители всей дружины, кроме малышей. Ну да им в такую рань вставать тяжело.

Это была «Группа разведки сада», которой предстояло определить степень запущенности и количество корней. С особым удовольствием они произносили это слово – «корней». Неспециалисты, конечно, сказали бы «яблонь» или «деревьев». А садоводы говорят только «корней»!

У мостика через Переплюйку их догнал Олег Семеныч. Сказал:

– Я в качестве наблюдателя.

Сад стоял хорошо – красиво отделенный от дикого леса широким озером луга. Этот луг тоже был когда-то культурным полем, а теперь, на удобренной земле, трава поднялась по пояс. Жеке Тарану даже и того выше, особенно где росла дудка, высоченное растение с шапками пахучих белых цветов на макушке.

Заросли дудки, если посмотреть на все поле сверху, представлялись бы, наверное, неровными белыми льдинами среди зеленого простора. И над этими льдинами сплошь гудели пчелы.

Так подумалось Маше Богоявленской, и она пожалела, что не взяла с собой записную книжку. Она вошла в одну из дудковых зарослей, в одну из этих льдин. Пчёлы гудели и гудели, не обращая на неё внимания.

А вся остальная компания продолжала идти по тропке среди высокой травы. Последним топал Купцов, не смея остановиться и подождать Машу.

Деревья действительно закорявили. В слишком густых, неухоженных кронах полно было сухих веток. Под ногами трава почти как на том поле. Начали считать корни – сто пятьдесят шесть: двенадцать рядов по тринадцать яблонь… Видно, те колхозники не верили в приметы.

– Если хотим успеть до конца смены, – сказал Вадим, – надо в среднем по восемь корней за день. Сможем?

Зорик, который впервые был в такой представительной компании, лишь покраснел в ответ.

Жанна Николаевна ходила от дерева к дереву.

– Антоновка… А это, по-моему, бельфлер, а это… – Она неодобрительно покачала головой.

– Ты чего? – спросил начальник.

– Поздние всё сорта! Ребята будут работать, а им ничего не достанется.

Вадим оглянулся. К ним подходила Маша. Она улыбалась, но эта улыбка предназначалась не ему. Маша пронесла ее мимо Вадима, будто чашу неведомого, но драгоценного нектара.

– А ты чего улыбаешься? – спросил ее начальник и сам не удержался.

– Слышу про зимние сорта.

– Ну и…

– Тяжело нам придется… – сказала Маша таким тоном, словно это «нам» к ней лично никакого отношения не имело.

– Тяжеловато, – начальник кивнул. – А что поделаешь: назвался человеком – значит, живи!

Зорику Мелкумяну сад на мгновение представился ухоженным, полным яблок и совершенно пустым. И с четырех сторон его вместо несуществующего забора врыто было по столбу. На столбах дощечки: «В сад разрешается приходить всем!»

Страшно ему хотелось сказать о своем видении, но он не решился.